Берия заметил, как Комуров, обычно краснолицый, побледнел, понизил голос:
– Кого называть? Поименно? Или вообще?
– Кто тебя в Кремлевке лечит?
– Постоянно – Коган... Горло ведет Преображенский... Егоров консультирует...
Берия поморщился:
– Нужны евреи. Коган, его брат, мой доктор – Фельдман, брат Михоэлса профессор Вовси, профессор Зеленин, тоже еврей, кстати... Но – тебя нет во всем этом. Ты – человек-невидимка. Недреманное всевидящее око. Донесение этой самой Тимашук должно попасть в руки Рюмина... Твои люди, имеющие на него влияние, помогут ему сочинить письмо Сталину... Мне – ни в коем случае. Только копия... Срок даю минимальный. Как себя ведет министр Игнатьев в последние дни?
Комуров усмехнулся:
– Хоть и болен, но пообещал научить всех нас работать без белых перчаток...
– Это в связи с чем?
– Лозовский, Перец Маркиш, Бергельсон, Фефер, словом, Еврейский антифашистский комитет...
– Верно, – Берия кивнул, – Хозяин торопит, да и костоломам не терпится вкусить дымной кровушки...
Через неделю все члены Антифашистского комитета во главе с членом ЦК Лозовским были расстреляны без суда; стихотворение Квитко «Анна Ванна, наш отряд хочет видеть поросят», напечатанное во всех школьных хрестоматиях, было предписано заклеить куском белой бумаги, зачеркнув предварительно строки тушью.
Через три дня Сталин согласился принять врачей из Санупра Кремля; профессор Виноградов (Вовси более к Вождю не подпускали) сказал то, что ему порекомендовал «старый друг», личный агент Берия (из его «золотого фонда»): «Товарищ Сталин, я не вижу особых отклонений от нормы, но вам необходим длительный отдых, по крайней мере два-три месяца».
Сталин прореагировал на эту рекомендацию спокойно (в кругу друзей называл Виноградова «куци-куц» – у профессора была такая постоянная присказка), сказал об этом Берия, заметив, что, видимо, поживет на Рице; начал собираться в дорогу. Однако через два дня позвонил в четыре утра: Берия не спал, сидел у аппарата, звонка этого ждал, ибо получил информацию, что письмо Рюмина о врачах-убийцах передано Поскребышеву.
– Немедленно приезжайте ко мне, – сухо, с трудно сдерживаемой яростью сказал Сталин.
Берия знал, что деспот в Кремле; когда вошел в кабинет, тот – пожелтевший, осунувшийся за день – поинтересовался, подчеркнуто выделяя местоимение «вы»:
– Откуда вы знали, что я здесь?! В это время я обычно бываю на Ближней!
Берия похолодел: если сказать, что звонил на дачу, Сталин спросит, с кем разговаривал, конец, провал; ответил поэтому полуправдой:
– Мне бы позвонили, товарищ Сталин... Мне звонят, когда вы уезжаете...
Сталин кивнул на две странички, лежавшие на совершенно пустом огромном столе для заседаний:
– Прочтите...
Берия внимательно прочитал текст, который знал наизусть, ибо Рюмину помогли сочинять его «верные люди».
Сыграл ярость, ударил кулаками по столу, вскочил со стула:
– Я их завтра же поставлю к стенке!
– Э, нет, – очень тихо, злобно, стараясь не сорваться, проговорил Сталин. – Сначала эта сволочь будет арестована, пройдет круги ада, скажет всю правду, а потом уж выведем на процесс... Все. Идите. Не вы, а патриот России Рюмин раскрыл заговор... Рюмин, простой следователь, а не вы, – Сталин брезгливо заключил, – отвечающий за бесценное здоровье лучшего друга всех народов товарища Сталина...
Берия побледнел:
– Товарищ Сталин, Рюмин выпестован мною, нашими людьми, мы его сориентировали на поиск...
В дверях Берия столкнулся с серым от волнения новым министром госбезопасности Игнатьевым. Тому Сталин сказал лишь несколько фраз:
– Всех врачей – в карцеры. Заковать в кандалы. Применять пытки. Дело поручаю генералу Рюмину, вашему заместителю. Завтра приму его в пять часов. Все. Идите.
Оставшись один, с внезапным ужасом вспомнил двадцать второй год, когда он, используя врачей, приглашенных из Германии, отправил Ленина в Горки, запретив ему (решением Политбюро) текущую партийную и государственную работу...
Услышал вдруг: «Мне отмщение и аз воздам».
Позвонил Маленкову, шел уже пятый час утра:
– Решение Политбюро о моем отпуске отменяется. Все заседания Политбюро и Секретариата буду проводить лично я. Бюро Совета Министров – тоже.
Новых врачей генералиссимус не принимал три недели; через секретариат нашел своего старого друга – еще по Царицыну, тот был военфельдшером, вызвал на дачу, дал себя обслушать и обстучать; старик махнул рукой:
– Ты здоров, Коба... Здоров, как бык... А новым врачам покажись, только пусть я буду при этом... Не в белом халате, конечно, а в сталинке, вроде бы твой денщик...
...После ареста Виноградова, который сразу же согласился сотрудничать со следствием, Сталин, получив от Рюмина первые собственноручные признания Виноградова и Вовси: «работали на англичан, филиал американской разведки и еврейский „Джойнт“», собрал Политбюро:
– Врачей-убийц будем вешать на Лобном месте. Прилюдно. Погромы, которые начнутся следом за этим, не пресекать. Подготовить обращение еврейства к правительству: «просим спасти нашу нацию и выселить нас в отдаленные районы страны». Кагановичу проследить за тем, чтобы были подготовлены бараки для депортируемых. Молотов отвечает за редакцию текста обращения.
Вечером позвонил Берия:
– Пусть твои грызуны (так пренебрежительно звал грузин) приготовят ужин, привезешь на дачу, я приглашаю Хрущева и Булганина, посидим вчетвером.
...Разлив из большой супницы харчо, обратился к Берия:
– Пробуй первым. Если невкусно – выплюнь.
Не отрывал прищуренных глаз от лица Берия, который начал жадно поедать харчо.
Все следующие блюда пробовал только после того, как заканчивали Берия и Булганин с Хрущевым.
К концу вечера подобрел:
– Одному скучно, будем теперь вместе ужинать... На прощание сказал:
– Завтра присылайте новых эскулапов, пусть осмотрят...
Дождавшись, когда машины Хрущева и Булганина отъехали, Берия сказал с горечью:
– Товарищ Сталин, ведь мерзавца Абакумова не я назначал, а Жданов... Поднимите архивы – его резолюция стоит... Разве я тогда мог противиться? Я ж в кандидатах ходил... Абакумова наши люди разоблачили, Комуров его разоблачил, товарищ Сталин...
Сталин долго, неотрывно, бегающе смотрел на Берия, потом, повернувшись, бросил:
– Случись что со мной, тебя первого вздернут... Как паршивого кинто... Рюмин – талант, береги его... Он ненавидит Сион, и верно делает... Все враги народа – жидовня, начиная с Троцкого, я им всегда поперек глотки стоял...
Собравшись, сдерживая нервный озноб, Берия ответил:
– Не только им, товарищ Сталин... У меня есть один нелегал, может быть, помните, он разгадал переговоры американцев с нацистами в Берне... Юстас, он же Штирлиц... Если бы я вам его привез, он бы такое рассказал про корни, про союз евреев и американцев с гестапо...
– Не буду я никого принимать, – отрезал Сталин. – Пусть напишет и даст показания на процессе... Если знал – отчего молчал? Еврей, конечно?
– Русский.
– Штирлиц – не русское имя... Пройдет на процессе как еврей, вздернем на Лобном рядом с изуверами...
Берия решил разыграть эту свою последнюю карту, потому что подивился крепкой собранности Старца, хорошему цвету его лица и вновь обретенному спокойствию.
«Если он продержится еще год, – сказал себе Берия, – всем нам конец, разве что Шкирятова пощадит и Суслова, времени у меня больше нет...»
Поэтому его агентура подействовала на людей профессора Тареева, нового руководителя бригады врачей, в том смысле, что необходимо отменить все лекарства, которые ранее были предписаны Сталину «еврейскими убийцами в белых халатах». Более того, поскольку арестованные доктора прежде всего опасались инсульта Вождя (выходили его после инфаркта и двух предынсультных кризов), сейчас надо сосредоточиться на профилактике желудка, активной витаминотерапии (Сталин знал, что Гитлера держали витаминами), а все сосудорасширяющие препараты отменить...
Военфельдшер – Сталин звал его Нико – новые назначения одобрил, посоветовав при этом:
– А вообще-то кальцекс надо пить, Коба... Безвредно и профилактирует.
...Поскольку курс лечения, предписанный «убийцами» из «Джойнта», был отменен (следуй он ему, неизвестно еще, сколько б прожил), состояние здоровья Сталина ухудшалось с каждым днем; он запрещал себе признаваться в этом; более того, рабочий день теперь начинал не в двенадцать, а на час раньше и спать ложился на рассвете; много читал, стараясь этим заглушить темную ярость, которая душила его, стоило лишь вспомнить Вовси, Виноградова или братьев Коганов. Порою чувствовал, как давит кадык и кружит голову; пил кальцекс.
Готовил еду сам на маленькой электроплитке.
Когда его разбил инсульт и он не отпер дверь своих покоев, охрана позвонила Берия, тот велел взломать замок. Увидев Сталина, лежавшего в странной позе, одетого, глядевшего на него с мольбой, гневно посмотрел на охрану:
– Вы что, не понимаете?! Товарищ Сталин хочет уснуть! Не сметь мешать ему!
...Профессор Тареев, вызванный лишь на следующий день, трясся, не владел руками, плакал; применять те препараты, которыми Виноградов и Вовси спасли Сталина семь лет назад, не имел права; министр Игнатьев дал устную рекомендацию следователям провести с «врачами-убийцами» консилиум по поводу состояния здоровья «неназываемого пациента».
После смерти Сталина первый заместитель Председателя Совета Министров и министр внутренних дел Берия (МГБ ликвидировали в одночасье), «человек номер два», вызвал к себе Абакумова, беседовал с глазу на глаз пять часов; в карцер Абакумова был посажен бывший генерал Рюмин.
Вскорости «врачи-убийцы» были реабилитированы: сообщение в «Правде» было дано от имени МВД СССР. Берия начал тур борьбы за лидерство, его имя сразу же сделалось популярным в среде советской интеллигенции.
Хрущев, понимая, что такого спускать нельзя, опубликовал в «Правде» статью о нарушениях законности в «бывшем МГБ».
Берия решил ответить ударом на удар: внес предложение на ПБ о нормализации отношений с Тито («это дело – фикция и дутое провокаторство; интрига»), выходе на международный рынок и налаживании политического диалога с Западом («мы отстали от технологии на десятилетия»), предложил снять с поста первого секретаря ЦК Компартии Украины Мельникова, заменив его истинным украинцем (прекратив таким образом насильственную русификацию республик, вернувшись «к нормам ленинского социалистического интернационализма», выраженного в Завещании). Не забыл он и об эмоциональном аспекте борьбы за лидерство: приказал найти в лагерях и тюрьмах бывших нелегалов, подкормить их, подлечить и дать о них серию материалов в газетах: «В МГБ были не только садисты типа Рюмина, ставленники тирана, но и истинные герои в борьбе с нацизмом».
Исаева нашли во Владимирском политическом изоляторе: полуослепший, беззубый, с перебитыми ногами, он был помещен в тюремный госпиталь.
Леопольда Треппера и Шандора Радо выпускать нельзя: работа в «шарашке» продолжается; Радо пусть там сидит, благо Родины прежде всего...
Лишь после этого Берия вспомнил о Валленберге: не помер ли где в одиночке или на каторге? По счастью, был жив.
Перед тем как пригласить его к себе, Берия поинтересовался:
– Не псих?
– Вполне нормален, – ответил Комуров.
– Постригите, оденьте как следует, накормите обедом из «Националя», а потом ведите ко мне.
Комуров покачал головой:
– Лаврентий Павлович, рискованно... Иностранец... Берия, словно бы не услыхав этих слов, посмотрел на часы:
– К семи вечера... Послезавтра...
...Навстречу Валленбергу вышел из-за стола, пожал руку:
– Те, кто мучил вас в течение всех этих лет, трагичных для нашей страны, по моему приказу арестованы. Начато следствие. Мерзавцев ждет смертная казнь, они позорили Сталинскую Конституцию...
– Господин Рюмин? – сухо осведомился Валленберг. – Какова его судьба?
– Этот черносотенец взят первым. Переводчик не решился корректировать Лаврентия Павловича: слово «взят» перевел дословно. Валленберг не понял:
– Что значит взят?
– Это значит – арестовали...
– Я могу выступить свидетелем на его процессе?
– Конечно, господин Валленберг. – Берия мягко улыбнулся. – Мы дадим вам постоянную визу в Москву, вы этого заслужили годами нечеловеческих мук... Хочу надеяться, что вы, несмотря ни на что, не станете игрушкой в руках тех сил, которые по-прежнему норовят разжечь ненависть к Советскому Союзу... Они не хотят понять: начался новый период нашей истории, новое время, мы нуждаемся в друзьях... Вы же видели, что в камерах вместе с вами мучились невиновные советские граждане и никто из них не ругал свою родину, ругали тех мерзавцев, которые обрекли их на муки.
– Я был, есть и останусь другом тех советских людей, которые делили со мною горе... Это были прекрасные люди... И вообще, я не намерен заниматься общественной деятельностью... Я – если вы действительно освобождаете меня – уйду в лоно Церкви.
– Благодарю вас, господин Валленберг. – Глаза Берия повлажнели, он снял пенсне и вытер слезы. – Какие у вас еще пожелания?
– Я бы хотел также выступить на процессе против изувера Абакумова, который проводил со мной первые допросы...
(Берия держал Абакумова в резерве: когда он переместит Маленкова в секретари ЦК, а сам возглавит Совмин, Виктор вернется в прежнее кресло, кроме него, некому, разве что Меркулов, но опять-таки армянин: Сталин разжег национальную рознь, с чечни и татар начал, евреями кончил, нужно время на успокоение.)
– Вы что-то путаете, господин Валленберг... Абакумов к вашему делу не имел никакого отношения, – ответил Берия. – Он сам был жертвой клеветы, его пытали в этом же здании...
– И аз воздам, – Валленберг был тверд. – Первые недели мной занимался Абакумов. Да, именно он. Поэтому я оставляю за собой право прислать моих адвокатов для вызова его в суд.
– Если настаиваете – не смею возражать, – ответил Берия, распрощался с Валленбергом, пожелав ему благополучного возвращения к родным, проводил до двери.
Сразу после этого вызвал Комурова:
– Ты был прав, Богдан. Увы, ты был прав... Подготовь справку, датированную сорок шестым или сорок седьмым годом: «Валленберг умер от разрыва сердца». И запри в сейф. До поры до времени: я намерен свой первый официальный визит нанести в Скандинавию: через них возможен прорыв в технологию, у них можно получить заем... Справку пусть сделают по форме, подпишется начальник тюремного госпиталя, протокол и все такое прочее, чтоб в Стокгольме никто не подточил носа...
...Арест Берия, необходимый и в высшей мере своевременный, был, однако, оформлен для печати по рецептам Сталина и того же Берия: «югославский и английский шпион»; через полтора года после расстрела «югославского шпиона», убившего Сталина, в Белград к «товарищу Тито, верному коммунисту-ленинцу», отправилась советская делегация во главе с Хрущевым.
Маленкова, который произнес слова, кивнув на Берия во время того памятного кремлевского заседания: «Арестуйте его, это враг народа!» – среди членов делегации не было.
В секретном архиве Берия было обнаружено множество фактов о пытках, которые применялись к участникам процессов тридцать шестого – тридцать восьмого годов; часть этих фактов была приведена Хрущевым на XX съезде партии, который означал начало конца Сталина, мучительное и кровавое.
Двадцать третьего декабря пятьдесят третьего года советские газеты опубликовали сообщение Верховного суда Союза ССР, в котором сообщалось, что приговор Специального Военного Присутствия Верховного суда СССР в отношении присужденных к высшей мере наказания – расстрелу – Берия, Гоглидзе, братьев Кобуловых, Деканозова и других приведен в исполнение.
Казнь проходила в присутствии и под контролем маршала Ивана Конева.
Дело бывшего заместителя министра бывшего МГБ Рюмина было выделено в отдельное производство.
Рюмин был осужден и расстрелян.
Следом были осуждены и расстреляны Комуров и Влодимирский.
Абакумов, обвиненный (после захвата Берия в сталинском кремлевском кабинете) в фальсификации «ленинградского дела» и садистских зверствах, содержался в Лефортовской тюрьме; от дачи каких-либо показаний отказался наотрез; следователю дал отвод.
Когда к нему в камеру пришел генерал, работник ЦК в прошлом, назначенный (после ареста Берия) заместителем Главного военного прокурора, проводивший реабилитацию всех необоснованно репрессированных, Абакумов хмуро поинтересовался:
– В чем дело? Я ж сказал – никаких показаний не будет. Точка и ша. И вообще – вы кто такой? Я вас раньше не видел.
– Я заместитель военного прокурора.
Абакумов расхохотался: в этом его веселом, дерзком хохоте не было ничего наигранного или, более того, истеричного:
– Ты мне баки не заколачивай, «прокурор»! Ни на Лубянке, ни в Лефортове ноги прокурора не было и не будет! Это наша вотчина! И не хрен со мной комбинации строить, я их все наизусть знаю!
Генерал достал удостоверение, подписанное Прокурором СССР, протянул Абакумову:
– Вот, ознакомьтесь...
Тот взял красную книжку, раскрыл, читал долго, шевеля губами, раз пять, не меньше, потом книжку аккуратно закрыл, вернул ее генералу, обхватил голову руками и начал медленно раскачиваться из стороны в сторону, повторяя:
– Все... Все... Все... Все кончено... Конец... Конец Державе... Конец родине, конец святому делу, конец, конец, конец...
...Назавтра начал давать показания, выскабливался.
Держался с полнейшим безразличием; только один раз разбушевался: «Я санкции на расстрел доктора Шимелиовича и Этингера не давал! В бумагах генералиссимуса ищите!»
Был приговорен к расстрелу.
Расстреляли.
...«Золотую Звезду» Героя Советского Союза Всеволод Владимирович Владимиров (Исаев) получил из рук Ворошилова, который вместе со Сталиным и Молотовым шестнадцать лет назад подписал список на расстрел учителей и друзей Исаева товарища Уборевича, Антонова-Овсеенко, Постышева, Блюхера, Пиляра, Сыроежкина – несть конца этому списку.
Обменявшись рукопожатием с «народным президентом», Исаев обязательного в таких случаях благодарственного слова не произнес, возвратился на свое место за столом заседаний, а перед началом коллективного фотографирования ушел, сославшись на недомогание.
Через месяц он начал работать в Институте Истории по теме «Национал-социализм, неофашизм; модификации тоталитаризма».
Ознакомившись с текстом диссертации, секретарь ЦК Суслов порекомендовал присвоить товарищу Владимирову звание доктора наук без защиты, а рукопись изъять, передав в спецхран...
– Кого называть? Поименно? Или вообще?
– Кто тебя в Кремлевке лечит?
– Постоянно – Коган... Горло ведет Преображенский... Егоров консультирует...
Берия поморщился:
– Нужны евреи. Коган, его брат, мой доктор – Фельдман, брат Михоэлса профессор Вовси, профессор Зеленин, тоже еврей, кстати... Но – тебя нет во всем этом. Ты – человек-невидимка. Недреманное всевидящее око. Донесение этой самой Тимашук должно попасть в руки Рюмина... Твои люди, имеющие на него влияние, помогут ему сочинить письмо Сталину... Мне – ни в коем случае. Только копия... Срок даю минимальный. Как себя ведет министр Игнатьев в последние дни?
Комуров усмехнулся:
– Хоть и болен, но пообещал научить всех нас работать без белых перчаток...
– Это в связи с чем?
– Лозовский, Перец Маркиш, Бергельсон, Фефер, словом, Еврейский антифашистский комитет...
– Верно, – Берия кивнул, – Хозяин торопит, да и костоломам не терпится вкусить дымной кровушки...
Через неделю все члены Антифашистского комитета во главе с членом ЦК Лозовским были расстреляны без суда; стихотворение Квитко «Анна Ванна, наш отряд хочет видеть поросят», напечатанное во всех школьных хрестоматиях, было предписано заклеить куском белой бумаги, зачеркнув предварительно строки тушью.
Через три дня Сталин согласился принять врачей из Санупра Кремля; профессор Виноградов (Вовси более к Вождю не подпускали) сказал то, что ему порекомендовал «старый друг», личный агент Берия (из его «золотого фонда»): «Товарищ Сталин, я не вижу особых отклонений от нормы, но вам необходим длительный отдых, по крайней мере два-три месяца».
Сталин прореагировал на эту рекомендацию спокойно (в кругу друзей называл Виноградова «куци-куц» – у профессора была такая постоянная присказка), сказал об этом Берия, заметив, что, видимо, поживет на Рице; начал собираться в дорогу. Однако через два дня позвонил в четыре утра: Берия не спал, сидел у аппарата, звонка этого ждал, ибо получил информацию, что письмо Рюмина о врачах-убийцах передано Поскребышеву.
– Немедленно приезжайте ко мне, – сухо, с трудно сдерживаемой яростью сказал Сталин.
Берия знал, что деспот в Кремле; когда вошел в кабинет, тот – пожелтевший, осунувшийся за день – поинтересовался, подчеркнуто выделяя местоимение «вы»:
– Откуда вы знали, что я здесь?! В это время я обычно бываю на Ближней!
Берия похолодел: если сказать, что звонил на дачу, Сталин спросит, с кем разговаривал, конец, провал; ответил поэтому полуправдой:
– Мне бы позвонили, товарищ Сталин... Мне звонят, когда вы уезжаете...
Сталин кивнул на две странички, лежавшие на совершенно пустом огромном столе для заседаний:
– Прочтите...
Берия внимательно прочитал текст, который знал наизусть, ибо Рюмину помогли сочинять его «верные люди».
Сыграл ярость, ударил кулаками по столу, вскочил со стула:
– Я их завтра же поставлю к стенке!
– Э, нет, – очень тихо, злобно, стараясь не сорваться, проговорил Сталин. – Сначала эта сволочь будет арестована, пройдет круги ада, скажет всю правду, а потом уж выведем на процесс... Все. Идите. Не вы, а патриот России Рюмин раскрыл заговор... Рюмин, простой следователь, а не вы, – Сталин брезгливо заключил, – отвечающий за бесценное здоровье лучшего друга всех народов товарища Сталина...
Берия побледнел:
– Товарищ Сталин, Рюмин выпестован мною, нашими людьми, мы его сориентировали на поиск...
В дверях Берия столкнулся с серым от волнения новым министром госбезопасности Игнатьевым. Тому Сталин сказал лишь несколько фраз:
– Всех врачей – в карцеры. Заковать в кандалы. Применять пытки. Дело поручаю генералу Рюмину, вашему заместителю. Завтра приму его в пять часов. Все. Идите.
Оставшись один, с внезапным ужасом вспомнил двадцать второй год, когда он, используя врачей, приглашенных из Германии, отправил Ленина в Горки, запретив ему (решением Политбюро) текущую партийную и государственную работу...
Услышал вдруг: «Мне отмщение и аз воздам».
Позвонил Маленкову, шел уже пятый час утра:
– Решение Политбюро о моем отпуске отменяется. Все заседания Политбюро и Секретариата буду проводить лично я. Бюро Совета Министров – тоже.
Новых врачей генералиссимус не принимал три недели; через секретариат нашел своего старого друга – еще по Царицыну, тот был военфельдшером, вызвал на дачу, дал себя обслушать и обстучать; старик махнул рукой:
– Ты здоров, Коба... Здоров, как бык... А новым врачам покажись, только пусть я буду при этом... Не в белом халате, конечно, а в сталинке, вроде бы твой денщик...
...После ареста Виноградова, который сразу же согласился сотрудничать со следствием, Сталин, получив от Рюмина первые собственноручные признания Виноградова и Вовси: «работали на англичан, филиал американской разведки и еврейский „Джойнт“», собрал Политбюро:
– Врачей-убийц будем вешать на Лобном месте. Прилюдно. Погромы, которые начнутся следом за этим, не пресекать. Подготовить обращение еврейства к правительству: «просим спасти нашу нацию и выселить нас в отдаленные районы страны». Кагановичу проследить за тем, чтобы были подготовлены бараки для депортируемых. Молотов отвечает за редакцию текста обращения.
Вечером позвонил Берия:
– Пусть твои грызуны (так пренебрежительно звал грузин) приготовят ужин, привезешь на дачу, я приглашаю Хрущева и Булганина, посидим вчетвером.
...Разлив из большой супницы харчо, обратился к Берия:
– Пробуй первым. Если невкусно – выплюнь.
Не отрывал прищуренных глаз от лица Берия, который начал жадно поедать харчо.
Все следующие блюда пробовал только после того, как заканчивали Берия и Булганин с Хрущевым.
К концу вечера подобрел:
– Одному скучно, будем теперь вместе ужинать... На прощание сказал:
– Завтра присылайте новых эскулапов, пусть осмотрят...
Дождавшись, когда машины Хрущева и Булганина отъехали, Берия сказал с горечью:
– Товарищ Сталин, ведь мерзавца Абакумова не я назначал, а Жданов... Поднимите архивы – его резолюция стоит... Разве я тогда мог противиться? Я ж в кандидатах ходил... Абакумова наши люди разоблачили, Комуров его разоблачил, товарищ Сталин...
Сталин долго, неотрывно, бегающе смотрел на Берия, потом, повернувшись, бросил:
– Случись что со мной, тебя первого вздернут... Как паршивого кинто... Рюмин – талант, береги его... Он ненавидит Сион, и верно делает... Все враги народа – жидовня, начиная с Троцкого, я им всегда поперек глотки стоял...
Собравшись, сдерживая нервный озноб, Берия ответил:
– Не только им, товарищ Сталин... У меня есть один нелегал, может быть, помните, он разгадал переговоры американцев с нацистами в Берне... Юстас, он же Штирлиц... Если бы я вам его привез, он бы такое рассказал про корни, про союз евреев и американцев с гестапо...
– Не буду я никого принимать, – отрезал Сталин. – Пусть напишет и даст показания на процессе... Если знал – отчего молчал? Еврей, конечно?
– Русский.
– Штирлиц – не русское имя... Пройдет на процессе как еврей, вздернем на Лобном рядом с изуверами...
Берия решил разыграть эту свою последнюю карту, потому что подивился крепкой собранности Старца, хорошему цвету его лица и вновь обретенному спокойствию.
«Если он продержится еще год, – сказал себе Берия, – всем нам конец, разве что Шкирятова пощадит и Суслова, времени у меня больше нет...»
Поэтому его агентура подействовала на людей профессора Тареева, нового руководителя бригады врачей, в том смысле, что необходимо отменить все лекарства, которые ранее были предписаны Сталину «еврейскими убийцами в белых халатах». Более того, поскольку арестованные доктора прежде всего опасались инсульта Вождя (выходили его после инфаркта и двух предынсультных кризов), сейчас надо сосредоточиться на профилактике желудка, активной витаминотерапии (Сталин знал, что Гитлера держали витаминами), а все сосудорасширяющие препараты отменить...
Военфельдшер – Сталин звал его Нико – новые назначения одобрил, посоветовав при этом:
– А вообще-то кальцекс надо пить, Коба... Безвредно и профилактирует.
...Поскольку курс лечения, предписанный «убийцами» из «Джойнта», был отменен (следуй он ему, неизвестно еще, сколько б прожил), состояние здоровья Сталина ухудшалось с каждым днем; он запрещал себе признаваться в этом; более того, рабочий день теперь начинал не в двенадцать, а на час раньше и спать ложился на рассвете; много читал, стараясь этим заглушить темную ярость, которая душила его, стоило лишь вспомнить Вовси, Виноградова или братьев Коганов. Порою чувствовал, как давит кадык и кружит голову; пил кальцекс.
Готовил еду сам на маленькой электроплитке.
Когда его разбил инсульт и он не отпер дверь своих покоев, охрана позвонила Берия, тот велел взломать замок. Увидев Сталина, лежавшего в странной позе, одетого, глядевшего на него с мольбой, гневно посмотрел на охрану:
– Вы что, не понимаете?! Товарищ Сталин хочет уснуть! Не сметь мешать ему!
...Профессор Тареев, вызванный лишь на следующий день, трясся, не владел руками, плакал; применять те препараты, которыми Виноградов и Вовси спасли Сталина семь лет назад, не имел права; министр Игнатьев дал устную рекомендацию следователям провести с «врачами-убийцами» консилиум по поводу состояния здоровья «неназываемого пациента».
После смерти Сталина первый заместитель Председателя Совета Министров и министр внутренних дел Берия (МГБ ликвидировали в одночасье), «человек номер два», вызвал к себе Абакумова, беседовал с глазу на глаз пять часов; в карцер Абакумова был посажен бывший генерал Рюмин.
Вскорости «врачи-убийцы» были реабилитированы: сообщение в «Правде» было дано от имени МВД СССР. Берия начал тур борьбы за лидерство, его имя сразу же сделалось популярным в среде советской интеллигенции.
Хрущев, понимая, что такого спускать нельзя, опубликовал в «Правде» статью о нарушениях законности в «бывшем МГБ».
Берия решил ответить ударом на удар: внес предложение на ПБ о нормализации отношений с Тито («это дело – фикция и дутое провокаторство; интрига»), выходе на международный рынок и налаживании политического диалога с Западом («мы отстали от технологии на десятилетия»), предложил снять с поста первого секретаря ЦК Компартии Украины Мельникова, заменив его истинным украинцем (прекратив таким образом насильственную русификацию республик, вернувшись «к нормам ленинского социалистического интернационализма», выраженного в Завещании). Не забыл он и об эмоциональном аспекте борьбы за лидерство: приказал найти в лагерях и тюрьмах бывших нелегалов, подкормить их, подлечить и дать о них серию материалов в газетах: «В МГБ были не только садисты типа Рюмина, ставленники тирана, но и истинные герои в борьбе с нацизмом».
Исаева нашли во Владимирском политическом изоляторе: полуослепший, беззубый, с перебитыми ногами, он был помещен в тюремный госпиталь.
Леопольда Треппера и Шандора Радо выпускать нельзя: работа в «шарашке» продолжается; Радо пусть там сидит, благо Родины прежде всего...
Лишь после этого Берия вспомнил о Валленберге: не помер ли где в одиночке или на каторге? По счастью, был жив.
Перед тем как пригласить его к себе, Берия поинтересовался:
– Не псих?
– Вполне нормален, – ответил Комуров.
– Постригите, оденьте как следует, накормите обедом из «Националя», а потом ведите ко мне.
Комуров покачал головой:
– Лаврентий Павлович, рискованно... Иностранец... Берия, словно бы не услыхав этих слов, посмотрел на часы:
– К семи вечера... Послезавтра...
...Навстречу Валленбергу вышел из-за стола, пожал руку:
– Те, кто мучил вас в течение всех этих лет, трагичных для нашей страны, по моему приказу арестованы. Начато следствие. Мерзавцев ждет смертная казнь, они позорили Сталинскую Конституцию...
– Господин Рюмин? – сухо осведомился Валленберг. – Какова его судьба?
– Этот черносотенец взят первым. Переводчик не решился корректировать Лаврентия Павловича: слово «взят» перевел дословно. Валленберг не понял:
– Что значит взят?
– Это значит – арестовали...
– Я могу выступить свидетелем на его процессе?
– Конечно, господин Валленберг. – Берия мягко улыбнулся. – Мы дадим вам постоянную визу в Москву, вы этого заслужили годами нечеловеческих мук... Хочу надеяться, что вы, несмотря ни на что, не станете игрушкой в руках тех сил, которые по-прежнему норовят разжечь ненависть к Советскому Союзу... Они не хотят понять: начался новый период нашей истории, новое время, мы нуждаемся в друзьях... Вы же видели, что в камерах вместе с вами мучились невиновные советские граждане и никто из них не ругал свою родину, ругали тех мерзавцев, которые обрекли их на муки.
– Я был, есть и останусь другом тех советских людей, которые делили со мною горе... Это были прекрасные люди... И вообще, я не намерен заниматься общественной деятельностью... Я – если вы действительно освобождаете меня – уйду в лоно Церкви.
– Благодарю вас, господин Валленберг. – Глаза Берия повлажнели, он снял пенсне и вытер слезы. – Какие у вас еще пожелания?
– Я бы хотел также выступить на процессе против изувера Абакумова, который проводил со мной первые допросы...
(Берия держал Абакумова в резерве: когда он переместит Маленкова в секретари ЦК, а сам возглавит Совмин, Виктор вернется в прежнее кресло, кроме него, некому, разве что Меркулов, но опять-таки армянин: Сталин разжег национальную рознь, с чечни и татар начал, евреями кончил, нужно время на успокоение.)
– Вы что-то путаете, господин Валленберг... Абакумов к вашему делу не имел никакого отношения, – ответил Берия. – Он сам был жертвой клеветы, его пытали в этом же здании...
– И аз воздам, – Валленберг был тверд. – Первые недели мной занимался Абакумов. Да, именно он. Поэтому я оставляю за собой право прислать моих адвокатов для вызова его в суд.
– Если настаиваете – не смею возражать, – ответил Берия, распрощался с Валленбергом, пожелав ему благополучного возвращения к родным, проводил до двери.
Сразу после этого вызвал Комурова:
– Ты был прав, Богдан. Увы, ты был прав... Подготовь справку, датированную сорок шестым или сорок седьмым годом: «Валленберг умер от разрыва сердца». И запри в сейф. До поры до времени: я намерен свой первый официальный визит нанести в Скандинавию: через них возможен прорыв в технологию, у них можно получить заем... Справку пусть сделают по форме, подпишется начальник тюремного госпиталя, протокол и все такое прочее, чтоб в Стокгольме никто не подточил носа...
...Арест Берия, необходимый и в высшей мере своевременный, был, однако, оформлен для печати по рецептам Сталина и того же Берия: «югославский и английский шпион»; через полтора года после расстрела «югославского шпиона», убившего Сталина, в Белград к «товарищу Тито, верному коммунисту-ленинцу», отправилась советская делегация во главе с Хрущевым.
Маленкова, который произнес слова, кивнув на Берия во время того памятного кремлевского заседания: «Арестуйте его, это враг народа!» – среди членов делегации не было.
В секретном архиве Берия было обнаружено множество фактов о пытках, которые применялись к участникам процессов тридцать шестого – тридцать восьмого годов; часть этих фактов была приведена Хрущевым на XX съезде партии, который означал начало конца Сталина, мучительное и кровавое.
Двадцать третьего декабря пятьдесят третьего года советские газеты опубликовали сообщение Верховного суда Союза ССР, в котором сообщалось, что приговор Специального Военного Присутствия Верховного суда СССР в отношении присужденных к высшей мере наказания – расстрелу – Берия, Гоглидзе, братьев Кобуловых, Деканозова и других приведен в исполнение.
Казнь проходила в присутствии и под контролем маршала Ивана Конева.
Дело бывшего заместителя министра бывшего МГБ Рюмина было выделено в отдельное производство.
Рюмин был осужден и расстрелян.
Следом были осуждены и расстреляны Комуров и Влодимирский.
Абакумов, обвиненный (после захвата Берия в сталинском кремлевском кабинете) в фальсификации «ленинградского дела» и садистских зверствах, содержался в Лефортовской тюрьме; от дачи каких-либо показаний отказался наотрез; следователю дал отвод.
Когда к нему в камеру пришел генерал, работник ЦК в прошлом, назначенный (после ареста Берия) заместителем Главного военного прокурора, проводивший реабилитацию всех необоснованно репрессированных, Абакумов хмуро поинтересовался:
– В чем дело? Я ж сказал – никаких показаний не будет. Точка и ша. И вообще – вы кто такой? Я вас раньше не видел.
– Я заместитель военного прокурора.
Абакумов расхохотался: в этом его веселом, дерзком хохоте не было ничего наигранного или, более того, истеричного:
– Ты мне баки не заколачивай, «прокурор»! Ни на Лубянке, ни в Лефортове ноги прокурора не было и не будет! Это наша вотчина! И не хрен со мной комбинации строить, я их все наизусть знаю!
Генерал достал удостоверение, подписанное Прокурором СССР, протянул Абакумову:
– Вот, ознакомьтесь...
Тот взял красную книжку, раскрыл, читал долго, шевеля губами, раз пять, не меньше, потом книжку аккуратно закрыл, вернул ее генералу, обхватил голову руками и начал медленно раскачиваться из стороны в сторону, повторяя:
– Все... Все... Все... Все кончено... Конец... Конец Державе... Конец родине, конец святому делу, конец, конец, конец...
...Назавтра начал давать показания, выскабливался.
Держался с полнейшим безразличием; только один раз разбушевался: «Я санкции на расстрел доктора Шимелиовича и Этингера не давал! В бумагах генералиссимуса ищите!»
Был приговорен к расстрелу.
Расстреляли.
...«Золотую Звезду» Героя Советского Союза Всеволод Владимирович Владимиров (Исаев) получил из рук Ворошилова, который вместе со Сталиным и Молотовым шестнадцать лет назад подписал список на расстрел учителей и друзей Исаева товарища Уборевича, Антонова-Овсеенко, Постышева, Блюхера, Пиляра, Сыроежкина – несть конца этому списку.
Обменявшись рукопожатием с «народным президентом», Исаев обязательного в таких случаях благодарственного слова не произнес, возвратился на свое место за столом заседаний, а перед началом коллективного фотографирования ушел, сославшись на недомогание.
Через месяц он начал работать в Институте Истории по теме «Национал-социализм, неофашизм; модификации тоталитаризма».
Ознакомившись с текстом диссертации, секретарь ЦК Суслов порекомендовал присвоить товарищу Владимирову звание доктора наук без защиты, а рукопись изъять, передав в спецхран...