Страница:
— Этого я не выяснял.
— А он не платит по счетам за кооперативный гараж?
— Может, перепроверить?
— Не надо. Опасно наследить — вы же сами рассказывали, как он осматривает комнату, когда возвращается.
— Прямо как волк, товарищ генерал. Станет около двери — и смотрит, смотрит, смотрит, голову поворачивает, словно орел в «Мире животных».
Константинов достал сигару, медленно снял целлофан, закурил.
— Хорошее определение, — заметил он, — «как орел в „Мире животных“». Говорите вы раскованно, отменно говорите, а как пишете документ — просто ложись и засыпай, эуноктин какой-то…
— Что? — не понял Дронов.
— Снотворное, эуноктин называется…
Снова громко зазвонил телефон. Докладывали четко, быстро:
— «Лесник» высадил «Черненькую», развернулся и на большой скорости поехал в обратном направлении. Едет по Садовому. Около американского посольства притормозил. Включил левую моргалку.
— Время засеките, — быстро сказал Константинов, — второй номер.
— Хорошо.
— Первый, первый, куда он едет, на какой скорости?
— Снова набрал скорость. Останавливается, резко тормозит…
— Вы проезжайте! — не удержался Константинов, хотя отлично знал, что люди Коновалова работают безукоризненно, проинструктированы Проскуриным самым тщательным образом: «Объект очень осторожен…»
— Мы проехали, — чуть обиженно ответили ему, — он вышел из машины.
— Открыл капот, — начали передачу из второй машины. — Что-то проверяет, подергивая провода…
— Какие, кстати, у него провода? — спросил Константинов лейтенанта. — Бошевские?
— Это — как? — не понял Дронов.
— Разноцветные — значит, бошевские.
— Так точно, разноцветные, товарищ генерал.
«Слава богу, что отпал Парамонов. Если бы не Гречаев, пришлось отрабатывать и эту линию, — подумал Константинов. — Ужасная это штука — цепляние. Вообще-то верно, от подозрительности, как формы заболевания, может спасти лишь юмор, помноженный на знание. Пожалуй, что не помноженный — базирующийся на знании, так точнее».
— «Лесник» поехал дальше, поворачивает с Садового к СЭВу, паркуется около дома.
(Рапорт о том, как себя вел Дубов, поднимаясь по лестнице, будет передан Константинову завтра утром, передали б сегодня, но не успеют перепечатать. Впрочем, передадут немедленно, случись что экстраординарное, требующее принятия решения на месте.)
Дубов вошел в комнату, включил свет, остановился около двери.
«А ведь действительно волк, — подумал Константинов. — Или гриф; ишь как смотрит — нет ли каких изменений, не входил ли к нему кто».
— Что это он взял? — спросил Константинов: он не смог увидать, что поднял с подоконника Дубов.
— По форме похожа на банку из-под горошка, товарищ генерал.
— Почему не зафиксировали в рапорте?
— Я как-то не подумал… Чуть смятая банка, пустая.
— А что, если он в нее донесения закладывает?
— Таких банок сотни валяются, заложишь в тайник — дворник в утиль сдаст…
— Верно, конечно, — согласился Константинов, — но ведь мелочей в нашем деле нет. Сколько было времени, когда он притормозил у американского посольства? Двенадцать ровно?
— Так точно, товарищ генерал…
— Соедините с Коноваловым, мне кажется, он идет на связь.
Полковник Коновалов, наблюдавший за выявленными сотрудниками ЦРУ в посольстве США, ответил так, словно за мгновение перед звонком Константинова ждал от него сигнала:
— Мы ждем, товарищ Иванов, у нас все в порядке.
— «Все в порядке», это если никто не выехал ни из посольства, ни из их жилого дома.
— Именно в этом смысле я и отвечаю.
— Однако, кажется мне, может быть непорядок — я бы хотел, впрочем, ошибиться.
— А я — нет.
— Нервы сдают?
— Три недели, как-никак…
Дронов вдруг сказал:
— Товарищ генерал, а ведь вы правы: у него был один счет, не то «ЖСК», не то «Автолюбитель», но тоже вроде бы «СК».
— Пусть Никодимов завтра же установит адрес. Есть ли у Дубова свой бокс в гараже… Во всяком случае, ни у кого из своих знакомых он ничего своего хранить не станет — гриф, одно слово…
Резко зазвонил телефон.
— Иванов слушает, — ответил Константинов, рывком сняв трубку; он успел еще подумать, что трубку снял плохо, непедагогично, молоденький лейтенант наверняка заметил это; чем сложнее и напряженней ситуация, тем спокойнее должны быть слова, а уж тем более движения руководителя.
— Из дома на Ленинском проспекте выехал Лунс, взял направление к Кутузовскому проспекту, мимо университета, вниз.
— Не отходите от аппарата, — сказал Константинов и, прижав трубку плечом к уху, медленно раскурил потухшую сигару — курить ему, впрочем, не хотелось, во рту пересохло. — Сейчас мы спросим, куда идет «Лесник».
По второму аппарату ответили не сразу:
— Сложно вести, товарищ Иванов. «Лесник» сел на второй троллейбус, проехал пять остановок, около «Панорамы» вылез, прошел двадцать метров и сел на восемьдесят девятый автобус, проверяется постоянно.
— Шнурки не завязывает?
— Нет, работает вполне профессионально.
— Что у него в руках?
— Свернутая газета.
— Пустая?
— Нет, что-то в ней есть. «Лесник» вышел из автобуса, товарищ Иванов, перешел Можайское шоссе, углубляется в Парк Победы. Там пусто. Продолжать наблюдение?
Константинов нажал кнопку второго аппарата — связь с Коноваловым.
— Ну что у вас? Чаще докладывайте.
— Я ждал вашего вызова. Объект на большой скорости уходит от наших машин. Что делать?
— В каком направлении идет?
— К Парку Победы.
Константинов посмотрел на Дронова — тот слышал голоса сотрудников.
— Вот, черт возьми, — прошептал Дронов. — Волк, истинный волк, товарищ генерал…
— Ну что будем делать? — задумчиво спросил Коновалов.
— Как что? Брать, — ответил Дронов сразу же.
— Кого?
— Обоих.
Константинов вздохнул, сказал в трубку — Коновалову:
— Дайте объекту уйти. Блокируйте район, установите место и время выезда.
Нажал кнопку другого аппарата:
— «Лесник» не заметит людей?
— Вообще-то совершенная темень, но ни одного прохожего. А он идет по-волчьи, проверяется, вроде бы изображает, что делает гимнастику, иногда начинает бежать трусцой…
— Блокируйте все выходы из парка, смотрите внимательно — может пройти машина; где притормозит, остановится — фиксируйте…
— Хорошо, постараемся, товарищ Иванов.
Включился Коновалов:
— Объект на огромной скорости резко свернул с шоссе на узкую дорогу, которая ведет от Ближней дачи к Триумфальной арке; притормозил; проверился; мы бросили его на шоссе; кажется, он еще раз повернул и медленно поехал по узкой дороге. Парк блокирован.
— С Можайского шоссе можете вести наблюдение?
— Даю задание. Минуту, мне передают, что из посольства вышла машина Джека Карповича, идет по Кутузовскому проспекту, в направлении Парка Победы.
— Где ваши? Есть на Можайке?
— Да, две машины у выезда из парка, две медленно движутся в направлении к Триумфальной арке, пытаются фиксировать Лунса. Машина Лунса идет очень медленно.
Константинов должен был принять решение — единственное и точное — в течение нескольких секунд. Задержи контрразведчики Лунса или Дубова и не найди они улик — вся операция будет сломана, агент — если Дубов действительно агент, а не человек, попавший в средоточие случайностей, что надлежит доказать, — законсервировал бы свою работу, сотрудник ЦРУ продолжал бы свою деятельность, посольство заявило бы ноту протеста и, между прочим, правильно бы поступило.
Вопрос заключался в том, что сейчас запланировано ЦРУ — если опять-таки был план, а не случайные совпадения.
Кто должен передать информацию?
Дубов?
Или — наоборот — ЦРУ посылало агенту новые инструкции?
Или это контрольный выезд — и агента и людей ЦРУ?
Но почему тогда несется в этом же направлении вторая машина из посольства?
Страховка?
Значит, не контрольный выезд, а операция?
Константинов нажал кнопку телефона, связывавшего его с Коноваловым:
— Вы не можете вспомнить, мимо машины «Лесника», когда он оставлял ее около МГИМО, на Крымской, никто из ваших подопечных не проезжал? Позавчера в пять, понимаете меня?
— Думаете, машина — это некий знак? Пароль? Сигнал, говоря точнее?
— Вы не помните? — медленно повторил Константинов. — Или не фиксировали?
— Такого рода допуск мы не исследовали.
«Значит, если допустить, что свою машину Дубов поставил у МГИМО и пошел на встречу с Ольгой, для того чтобы кто-то из разведчиков прочитал сигнал, проезжая по Крымскому мосту, — обычный ведь маршрут, никаких подозрений, даже тормозить не надо, смотри себе по сторонам, — тогда, значит, обмен информацией происходит часто, раза четыре в месяц. Если я прав. А если нет?»
— Снимайте наблюдение со второй машины, уводите своих с шоссе, чтоб нас не заметили. Все.
Константинов положил обе трубки и почувствовал, как у него вспотел лоб.
Через пятнадцать минут сотрудники снова вышли на связь:
— «Лесник» вернулся к остановке автобуса, в руке у него по-прежнему газета, но свертка в ней, кажется, нет.
— Надо Лунса брать, — простонал Дронов, — у него же все!
— А он сверток выбросит из машины и скажет, что мы нарушаем его иммунитет.
— Да я его маму видал вдвоем с иммунитетом!
— Маму его вы не трогайте…
Лунс выехал из Парка Победы возле Триумфальной арки и на огромной скорости понесся в посольство. Было час тридцать.
Дубов вернулся с последним автобусом, снова долго стоял на пороге комнаты, оглядываясь, потом бросил газету на пол, подошел к столу и, достав из кармана ветку, открыл ее и вынул оттуда батарейку.
— Ну-ка, ну-ка, — сказал Константинов лейтенанту Дронову, — неужели это контейнер?
— Мне кажется, это четыреста тридцать седьмой элемент, товарищ генерал, — таких в магазинах навалом…
…Дубов сидел у стола и отвинчивал дно обыкновенной батарейки для карманного фонаря «элемент 437». Эти действительно можно купить в магазине, единственно эти, остальные только в «Березке» и продают. Ай да молодцы ребята из ЦРУ, ну и предусмотрели всё, ну и залегендировали!
Дубов достал из батарейки пленку, положил ее на стол, тяжело вздохнул, медленно поднялся, шаркающе подошел к книжной полке, достал из нижнего ящика очки, вернулся к столу, привычным жестом расправил пленку и начал читать ее, медленно, чуть шевеля губами.
«На очки никто не обратил внимания, — отметил Константинов, — это не очки — это ему такие лупы сделали».
Дубов долго читал инструкцию, переданную только что Лунсом, потом спрятал ее в батарейку, сунул батарейку в китайский фонарь, стоявший на столе, проверил — горит ли; горел нормально, потом достал из стола бумагу, что-то начертил на ней, сжег; растер пепел в руке; сжег еще один лист; потом третий — рисовал-то шариковой ручкой, боялся, останутся следы; поднялся и медленно пошел к двери; вернулся через минуту, сел к столу, обхватив голову руками.
— Черствый все-таки хлеб у шпиона, — Константинов обернулся к Дронову, — можно скульптуру лепить: «страх и отчаянье».
В 7.30 «Лесник» вышел из дому в спортивном костюме и в течение сорока минут бегал трусцою — до Парка Победы и обратно. В Парке Победы ни с кем в контакт не входил, обежал вокруг обелиска, вернулся домой, в 8.45 спустился к машине и поехал на работу…
В 9.10 была получена санкция прокурора.
В 9.40 группа Никодимова вскрыла тайник, спрятанный в батарейке.
Первая инструкция гласила:
Генерал-лейтенант Федоров ознакомился со всеми документами, которые принес Константинов, походил по кабинету, остановился у окна:
— Что Дубов хранит в гараже?
— Дневники, письма, фотографии, — ответил Константинов. — Я еще не проработал их, сделали фотокопии, сохнут.
— Полагаете начать с ним игру?
— Он пойдет, Петр Георгиевич.
— Где-то в моем архиве военной поры хранится занятная таблица: из тех агентов абвера, которых мы заманили на радиоиграх, большинство сразу же согласились работать на нас… Но имеем ли мы право на игру в данном случае? Информация, которую он гонит в Лэнгли, — истинна. Объект — Нагония. Время путча — недели, точнее — дни. Мы просто-напросто не успеем подготовить достоверную информацию, они поймут нашу игру и перенесут срок — ударят еще раньше. А сейчас мы на коне, мы вправе обнародовать эту штуку. — Петр Георгиевич вернулся к столу, ткнул пальцем в фотокопии инструкций: — Сдается, что это произведет шоковое впечатление, придется Вашингтону отрабатывать назад.
— Они откажутся ото всего, Петр Георгиевич. Если мы не возьмем на тайнике здешнего разведчика ЦРУ, они откажутся.
— Где собираетесь брать Дубова?
— Дома. Сразу после работы, сегодня же. Медлить нельзя — сожжет инструкцию, мы останемся голыми.
— Да уж, голыми лучше бы не надо. Как это говорится — «нас не поймут»? А? Не поймут нас, останься мы без улик? Я-то вас никак не пойму — во всяком случае. Что от Славина?
— Он сегодня не вышел на связь.
— Повторно запросили?
— Никто не знает, где он, Петр Георгиевич.
Славин
— А он не платит по счетам за кооперативный гараж?
— Может, перепроверить?
— Не надо. Опасно наследить — вы же сами рассказывали, как он осматривает комнату, когда возвращается.
— Прямо как волк, товарищ генерал. Станет около двери — и смотрит, смотрит, смотрит, голову поворачивает, словно орел в «Мире животных».
Константинов достал сигару, медленно снял целлофан, закурил.
— Хорошее определение, — заметил он, — «как орел в „Мире животных“». Говорите вы раскованно, отменно говорите, а как пишете документ — просто ложись и засыпай, эуноктин какой-то…
— Что? — не понял Дронов.
— Снотворное, эуноктин называется…
Снова громко зазвонил телефон. Докладывали четко, быстро:
— «Лесник» высадил «Черненькую», развернулся и на большой скорости поехал в обратном направлении. Едет по Садовому. Около американского посольства притормозил. Включил левую моргалку.
— Время засеките, — быстро сказал Константинов, — второй номер.
— Хорошо.
— Первый, первый, куда он едет, на какой скорости?
— Снова набрал скорость. Останавливается, резко тормозит…
— Вы проезжайте! — не удержался Константинов, хотя отлично знал, что люди Коновалова работают безукоризненно, проинструктированы Проскуриным самым тщательным образом: «Объект очень осторожен…»
— Мы проехали, — чуть обиженно ответили ему, — он вышел из машины.
— Открыл капот, — начали передачу из второй машины. — Что-то проверяет, подергивая провода…
— Какие, кстати, у него провода? — спросил Константинов лейтенанта. — Бошевские?
— Это — как? — не понял Дронов.
— Разноцветные — значит, бошевские.
— Так точно, разноцветные, товарищ генерал.
«Слава богу, что отпал Парамонов. Если бы не Гречаев, пришлось отрабатывать и эту линию, — подумал Константинов. — Ужасная это штука — цепляние. Вообще-то верно, от подозрительности, как формы заболевания, может спасти лишь юмор, помноженный на знание. Пожалуй, что не помноженный — базирующийся на знании, так точнее».
— «Лесник» поехал дальше, поворачивает с Садового к СЭВу, паркуется около дома.
(Рапорт о том, как себя вел Дубов, поднимаясь по лестнице, будет передан Константинову завтра утром, передали б сегодня, но не успеют перепечатать. Впрочем, передадут немедленно, случись что экстраординарное, требующее принятия решения на месте.)
Дубов вошел в комнату, включил свет, остановился около двери.
«А ведь действительно волк, — подумал Константинов. — Или гриф; ишь как смотрит — нет ли каких изменений, не входил ли к нему кто».
— Что это он взял? — спросил Константинов: он не смог увидать, что поднял с подоконника Дубов.
— По форме похожа на банку из-под горошка, товарищ генерал.
— Почему не зафиксировали в рапорте?
— Я как-то не подумал… Чуть смятая банка, пустая.
— А что, если он в нее донесения закладывает?
— Таких банок сотни валяются, заложишь в тайник — дворник в утиль сдаст…
— Верно, конечно, — согласился Константинов, — но ведь мелочей в нашем деле нет. Сколько было времени, когда он притормозил у американского посольства? Двенадцать ровно?
— Так точно, товарищ генерал…
— Соедините с Коноваловым, мне кажется, он идет на связь.
Полковник Коновалов, наблюдавший за выявленными сотрудниками ЦРУ в посольстве США, ответил так, словно за мгновение перед звонком Константинова ждал от него сигнала:
— Мы ждем, товарищ Иванов, у нас все в порядке.
— «Все в порядке», это если никто не выехал ни из посольства, ни из их жилого дома.
— Именно в этом смысле я и отвечаю.
— Однако, кажется мне, может быть непорядок — я бы хотел, впрочем, ошибиться.
— А я — нет.
— Нервы сдают?
— Три недели, как-никак…
Дронов вдруг сказал:
— Товарищ генерал, а ведь вы правы: у него был один счет, не то «ЖСК», не то «Автолюбитель», но тоже вроде бы «СК».
— Пусть Никодимов завтра же установит адрес. Есть ли у Дубова свой бокс в гараже… Во всяком случае, ни у кого из своих знакомых он ничего своего хранить не станет — гриф, одно слово…
Резко зазвонил телефон.
— Иванов слушает, — ответил Константинов, рывком сняв трубку; он успел еще подумать, что трубку снял плохо, непедагогично, молоденький лейтенант наверняка заметил это; чем сложнее и напряженней ситуация, тем спокойнее должны быть слова, а уж тем более движения руководителя.
— Из дома на Ленинском проспекте выехал Лунс, взял направление к Кутузовскому проспекту, мимо университета, вниз.
— Не отходите от аппарата, — сказал Константинов и, прижав трубку плечом к уху, медленно раскурил потухшую сигару — курить ему, впрочем, не хотелось, во рту пересохло. — Сейчас мы спросим, куда идет «Лесник».
По второму аппарату ответили не сразу:
— Сложно вести, товарищ Иванов. «Лесник» сел на второй троллейбус, проехал пять остановок, около «Панорамы» вылез, прошел двадцать метров и сел на восемьдесят девятый автобус, проверяется постоянно.
— Шнурки не завязывает?
— Нет, работает вполне профессионально.
— Что у него в руках?
— Свернутая газета.
— Пустая?
— Нет, что-то в ней есть. «Лесник» вышел из автобуса, товарищ Иванов, перешел Можайское шоссе, углубляется в Парк Победы. Там пусто. Продолжать наблюдение?
Константинов нажал кнопку второго аппарата — связь с Коноваловым.
— Ну что у вас? Чаще докладывайте.
— Я ждал вашего вызова. Объект на большой скорости уходит от наших машин. Что делать?
— В каком направлении идет?
— К Парку Победы.
Константинов посмотрел на Дронова — тот слышал голоса сотрудников.
— Вот, черт возьми, — прошептал Дронов. — Волк, истинный волк, товарищ генерал…
— Ну что будем делать? — задумчиво спросил Коновалов.
— Как что? Брать, — ответил Дронов сразу же.
— Кого?
— Обоих.
Константинов вздохнул, сказал в трубку — Коновалову:
— Дайте объекту уйти. Блокируйте район, установите место и время выезда.
Нажал кнопку другого аппарата:
— «Лесник» не заметит людей?
— Вообще-то совершенная темень, но ни одного прохожего. А он идет по-волчьи, проверяется, вроде бы изображает, что делает гимнастику, иногда начинает бежать трусцой…
— Блокируйте все выходы из парка, смотрите внимательно — может пройти машина; где притормозит, остановится — фиксируйте…
— Хорошо, постараемся, товарищ Иванов.
Включился Коновалов:
— Объект на огромной скорости резко свернул с шоссе на узкую дорогу, которая ведет от Ближней дачи к Триумфальной арке; притормозил; проверился; мы бросили его на шоссе; кажется, он еще раз повернул и медленно поехал по узкой дороге. Парк блокирован.
— С Можайского шоссе можете вести наблюдение?
— Даю задание. Минуту, мне передают, что из посольства вышла машина Джека Карповича, идет по Кутузовскому проспекту, в направлении Парка Победы.
— Где ваши? Есть на Можайке?
— Да, две машины у выезда из парка, две медленно движутся в направлении к Триумфальной арке, пытаются фиксировать Лунса. Машина Лунса идет очень медленно.
Константинов должен был принять решение — единственное и точное — в течение нескольких секунд. Задержи контрразведчики Лунса или Дубова и не найди они улик — вся операция будет сломана, агент — если Дубов действительно агент, а не человек, попавший в средоточие случайностей, что надлежит доказать, — законсервировал бы свою работу, сотрудник ЦРУ продолжал бы свою деятельность, посольство заявило бы ноту протеста и, между прочим, правильно бы поступило.
Вопрос заключался в том, что сейчас запланировано ЦРУ — если опять-таки был план, а не случайные совпадения.
Кто должен передать информацию?
Дубов?
Или — наоборот — ЦРУ посылало агенту новые инструкции?
Или это контрольный выезд — и агента и людей ЦРУ?
Но почему тогда несется в этом же направлении вторая машина из посольства?
Страховка?
Значит, не контрольный выезд, а операция?
Константинов нажал кнопку телефона, связывавшего его с Коноваловым:
— Вы не можете вспомнить, мимо машины «Лесника», когда он оставлял ее около МГИМО, на Крымской, никто из ваших подопечных не проезжал? Позавчера в пять, понимаете меня?
— Думаете, машина — это некий знак? Пароль? Сигнал, говоря точнее?
— Вы не помните? — медленно повторил Константинов. — Или не фиксировали?
— Такого рода допуск мы не исследовали.
«Значит, если допустить, что свою машину Дубов поставил у МГИМО и пошел на встречу с Ольгой, для того чтобы кто-то из разведчиков прочитал сигнал, проезжая по Крымскому мосту, — обычный ведь маршрут, никаких подозрений, даже тормозить не надо, смотри себе по сторонам, — тогда, значит, обмен информацией происходит часто, раза четыре в месяц. Если я прав. А если нет?»
— Снимайте наблюдение со второй машины, уводите своих с шоссе, чтоб нас не заметили. Все.
Константинов положил обе трубки и почувствовал, как у него вспотел лоб.
Через пятнадцать минут сотрудники снова вышли на связь:
— «Лесник» вернулся к остановке автобуса, в руке у него по-прежнему газета, но свертка в ней, кажется, нет.
— Надо Лунса брать, — простонал Дронов, — у него же все!
— А он сверток выбросит из машины и скажет, что мы нарушаем его иммунитет.
— Да я его маму видал вдвоем с иммунитетом!
— Маму его вы не трогайте…
Лунс выехал из Парка Победы возле Триумфальной арки и на огромной скорости понесся в посольство. Было час тридцать.
Дубов вернулся с последним автобусом, снова долго стоял на пороге комнаты, оглядываясь, потом бросил газету на пол, подошел к столу и, достав из кармана ветку, открыл ее и вынул оттуда батарейку.
— Ну-ка, ну-ка, — сказал Константинов лейтенанту Дронову, — неужели это контейнер?
— Мне кажется, это четыреста тридцать седьмой элемент, товарищ генерал, — таких в магазинах навалом…
…Дубов сидел у стола и отвинчивал дно обыкновенной батарейки для карманного фонаря «элемент 437». Эти действительно можно купить в магазине, единственно эти, остальные только в «Березке» и продают. Ай да молодцы ребята из ЦРУ, ну и предусмотрели всё, ну и залегендировали!
Дубов достал из батарейки пленку, положил ее на стол, тяжело вздохнул, медленно поднялся, шаркающе подошел к книжной полке, достал из нижнего ящика очки, вернулся к столу, привычным жестом расправил пленку и начал читать ее, медленно, чуть шевеля губами.
«На очки никто не обратил внимания, — отметил Константинов, — это не очки — это ему такие лупы сделали».
Дубов долго читал инструкцию, переданную только что Лунсом, потом спрятал ее в батарейку, сунул батарейку в китайский фонарь, стоявший на столе, проверил — горит ли; горел нормально, потом достал из стола бумагу, что-то начертил на ней, сжег; растер пепел в руке; сжег еще один лист; потом третий — рисовал-то шариковой ручкой, боялся, останутся следы; поднялся и медленно пошел к двери; вернулся через минуту, сел к столу, обхватив голову руками.
— Черствый все-таки хлеб у шпиона, — Константинов обернулся к Дронову, — можно скульптуру лепить: «страх и отчаянье».
В 7.30 «Лесник» вышел из дому в спортивном костюме и в течение сорока минут бегал трусцою — до Парка Победы и обратно. В Парке Победы ни с кем в контакт не входил, обежал вокруг обелиска, вернулся домой, в 8.45 спустился к машине и поехал на работу…
В 9.10 была получена санкция прокурора.
В 9.40 группа Никодимова вскрыла тайник, спрятанный в батарейке.
Первая инструкция гласила:
«Передаем новое место. От выхода метро «Спортивная» (ближайшая к Лужникам) идите по правой стороне Фрунзенского вала, параллельного железной дороге, по направлению к Ново-Девичьему кладбищу. Приближаясь к реке, вы увидите большой железнодорожный мост. По этому мосту разрешается пешеходное движение. Там есть тропинки и лестница, ведущие к мосту с обеих сторон и обоих концов моста. На мосту четыре вышки, по две с каждой стороны. Поднимитесь по лестнице, которая ведет к мосту с Фрунзенского вала, напротив автозаправочной станции, то есть по стороне, ближней к центру города. Когда вы начнете переходить через реку, дорожка, по которой вы следуете, пройдет через одну из вышек. Наш пакет будет внутри вышки на выступе глубокого каменного окна слева от вас в тридцати — сорока сантиметрах от края. Он будет замаскирован как кусок серого камня, примерно 15x20 сантиметров. Ваш сигнал подбора: оставьте раздавленную молочную картонку с тяжестью в ней, чтобы увериться, что ее не унесет ветром. Если вы хотите передать нам материалы, положите их в ту же картонку. Обязательно положите эту отяжеленную молочную картонку на край, на то же место, где вы нашли наш пакет для вас. Потом продолжайте проход через мост и спускайтесь по лестнице к набережной в сторону реки, где Киевский вокзал. Обычно милиционер стоит на этой стороне реки у светофора. Однако он не сможет увидеть ни то место, ни вас в то время, когда вы будете переходить мост. Он обычно уходит с дежурства между 22.30 и 23.30. Наш пакет будет на месте обмена в 23.00, вы должны его подобрать в 23.15, заменив его сигналом подбора, то есть оставив пустую смятую отяжеленную молочную картонку с материалами для нас. В случае, если вы оставите пакет для нас, мы оставим вам сжатую молочную картонку у автобусной остановки на Бережковской набережной. В этот раз наш сигнал подбора будет пустая смятая банка из-под горошка, в углу, в глубине, на стороне, ближайшей к улице. Вы сможете увидеть сигнал подбора в 24.00. Слушайте наши радиопередачи по-прежнему в то же время; новый ключ к расшифровке вы найдете в романе Бичер-Стоу, «Детгиз», 1965 год, страница 82, переданном вам во время прошлого контакта; страховочно мы будем повторять наши сеансы с 7.00 до 7.30, когда вы занимаетесь гимнастикой перед пробежкой в Парк Победы. Пожалуйста, не прекращайте бега трусцой, мы должны иметь постоянную возможность видеть вас, когда это представляется нам необходимым».Во второй инструкции были следующие указания:
«Дорогой друг!Третья инструкция гласила:
Мы благодарны вам за фотокопии тех документов, которые вы переслали в прошлый раз, однако качество кадра оставляет желать лучшего. Видимо, вы держите ручку, оборудованную для вас сверхчувствительной камерой, не строго вертикально, а чуть скашивая ее влево. Пожалуйста, проследите за тем, чтобы ручка шла вертикально листам с крайне важной для нас информацией. Наши специалисты сейчас работают над тем, чтобы сконструировать для вас вторую модель, с большим «захватом» камеры, однако этот аппарат мы сможем передать вам либо через месяц, либо уже здесь, на западе, когда вы приедете в служебную командировку.
В следующем контейнере мы пришлем вам дополнительно те ампулы, о которых вы просили, но делаем это с неохотой, потому что мы убеждены в вашей полнейшей безопасности, особенно после того, как мы начали здесь операцию прикрытия, которая развивается успешно.
Мы также вышлем вам вашу заработную плату в рублях за два месяца и те ювелирные изделия, которые вы обозначили в каталоге.
Хотим с вами поделиться — совершенно откровенно — нашими соображениями о вашем будущем. Мы понимаем ваше желание приехать сюда в командировку и высоко ценим вашу преданность идеалам западной демократии, однако ваша работа в Москве приносит неоценимую пользу нашему делу, и мы бы просили вас продумать вопрос о возможности оттянуть выезд хотя бы на год. За это время на вашем счету будет уже 57 721 доллар 52 цента, что даст вам возможность заняться бизнесом.
По поводу кооперативной квартиры. Хотя мы и пришлем вам деньги в сумме 4000 рублей на вступительный взнос, не вычитая его из вашей заработной платы, а проведя это по смете «конспиративная квартира», тем не менее не можем не выразить опасение, что такого рода приобретение вызовет вопросы знакомых и сослуживцев, а также привлечет внимание соседей, поскольку легенда, продуманная для вас — «крайне ограниченные денежные средства, экономия во всем», — может оказаться несостоятельной; ваши родственники первыми выразят недоумение по этому поводу. Мы сейчас продумываем вопрос о том, чтобы оборудовать вашу нынешнюю комнату — как вы и просили — специальной сигнализацией на случай, если к вам тайно войдет кто-либо в ваше отсутствие. Для этого при следующем обмене информацией вы должны дать нам полное и исчерпывающее описание вашего радиоаппарата, который и станет центром «сигнализации» в вашей комнате, связанным с нашими людьми, работающими на улице Чайковского. Такого рода «подстраховка» позволит вам спокойно хранить свои записки дома, а не держать их в гараже.
Просили бы вас прислать все данные о вашей новой знакомой, включая отпечатки пальцев, а также девичью фамилию матери и бабушки. Сколь печальный финал ваших отношений с прежней знакомой, которая расшифровала вас, оказался хорошим уроком для вас, а уж для нас тем более. Мы потеряли осторожность; ни в коем случае нельзя было снимать такой номер, в котором вы встречались; на будущее следует арендовать квартиру в частных домах, где вместо радиопрограммы отеля вполне можно оборудовать хорошую стереофонику, создающую такое же настроение, как и то, которого добивается «Хилтон» своей радиофикацией номеров.
Хотим передать вам привет от вашей очаровательной «П». Она по-прежнему с нетерпением ждет встречи с вами. Ее и ваши дела в бизнесе идут хорошо, в ближайшее время «П» обещала подготовить для вас полный отчет о вложениях и возможных дивидендах».
«Дорогой друг,
очень просим вас фотографировать все попадающие вам секретные документы, а не выборочно, как вы это делаете сейчас. Никак не сомневаясь в вашей компетенции, мы, тем не менее, хотели бы исследовать все повороты, нюансы и положения, содержащиеся в них. Мы убеждены, что даже та фоторучка, которой вы сейчас пользуетесь, дает вам возможность фотографировать от двадцати до сорока страниц в день. Просим вас также прислать нам ваши записи бесед с теми руководящими работниками, которых вы встречали во время вашего отдыха в Пицунде. Пожалуйста, постарайтесь придерживаться того вопросника, с которым мы вас ознакомили, это облегчит нам изучение вашей информации для доклада ее самым высоким руководителям нашего правительства. По-прежнему максимум внимания уделяйте Нагонии, потому что в самое ближайшее время вы прочитаете в газетах о торжестве того дела, которому мы с вами совместно служим. Задуманное нами получило самую высокую санкцию, и теперь все решают дни, а не месяцы. После того как свершится то, во что вы вложили так много сил, видимо, вам следует отдохнуть. Мы готовы будем считать вас в «консервации» три месяца, за это время вы укрепите нервную систему, хорошо проведете летний сезон, а затем мы восстановим наш контакт таким же образом, как мы это сделали полгода назад. Напоминаем, что следующая встреча состоится послезавтра в 23.30 в объекте «Парк» в известном вам месте. Парольный сигнал с 18.00 до 18.30 у стоянки вашей «Волги» на объекте «Паркплатц»; информация от нас будет заложена в «ветке». Ваши друзья».
Генерал-лейтенант Федоров ознакомился со всеми документами, которые принес Константинов, походил по кабинету, остановился у окна:
— Что Дубов хранит в гараже?
— Дневники, письма, фотографии, — ответил Константинов. — Я еще не проработал их, сделали фотокопии, сохнут.
— Полагаете начать с ним игру?
— Он пойдет, Петр Георгиевич.
— Где-то в моем архиве военной поры хранится занятная таблица: из тех агентов абвера, которых мы заманили на радиоиграх, большинство сразу же согласились работать на нас… Но имеем ли мы право на игру в данном случае? Информация, которую он гонит в Лэнгли, — истинна. Объект — Нагония. Время путча — недели, точнее — дни. Мы просто-напросто не успеем подготовить достоверную информацию, они поймут нашу игру и перенесут срок — ударят еще раньше. А сейчас мы на коне, мы вправе обнародовать эту штуку. — Петр Георгиевич вернулся к столу, ткнул пальцем в фотокопии инструкций: — Сдается, что это произведет шоковое впечатление, придется Вашингтону отрабатывать назад.
— Они откажутся ото всего, Петр Георгиевич. Если мы не возьмем на тайнике здешнего разведчика ЦРУ, они откажутся.
— Где собираетесь брать Дубова?
— Дома. Сразу после работы, сегодня же. Медлить нельзя — сожжет инструкцию, мы останемся голыми.
— Да уж, голыми лучше бы не надо. Как это говорится — «нас не поймут»? А? Не поймут нас, останься мы без улик? Я-то вас никак не пойму — во всяком случае. Что от Славина?
— Он сегодня не вышел на связь.
— Повторно запросили?
— Никто не знает, где он, Петр Георгиевич.
Славин
— Послушайте, — устало повторил Глэбб, — если нашим газетчикам не поверили, то вашим разоблачительным публикациям не поверят и вовсе. Мы не реагируем на ваши разоблачения, как, впрочем, и вы — на наши.
— Мистер Глэбб, на разоблачения такого рода, о которых я сказал лишь намеком — вы же просили меня поинтриговать, — прореагируют. Адмирал не захочет иметь в конторе человека, связанного родством с нацистами и укрывающего от «Интерпола» женщину-агента, живущую по фальшивому паспорту. Пошли вниз, неудобно, Пол нас заждался…
— Я устроил Полу новое интервью у мистера Лоренса, он уехал, так что мы одни, не тревожьтесь. Пилар, ты не хочешь приготовить нам коктейль, гвапенья?
— С удовольствием. Что будет пить наш друг?
— То, от чего не мрут, — улыбнулся Славин. — На ваш вкус.
— Кто больше начитался авантюрных романов? — Женщина пожала плечами. — По-моему, вы, а не я.
Она спустилась по лестнице вниз, и Славин услыхал, как мягко хлопнула входная дверь; они остались в доме одни.
— Документы, которые вас свалят, — заметил Славин, — хранятся не в моем номере. Они укрыты вполне надежно.
— Это вы сказали к тому, что мне нет смысла ликвидировать вас? Боже, до чего вы все подозрительны, Вит. Хорошо, давайте начистоту, о'кэй?
— О'кэй.
— Мне будет неприятно, если все то, что вы схематично проговорили Полу, обретет форму документа — с именами, фотографиями, фактами. Другое дело, тот скандал, о котором вы помянули, оброс массой фантастических сплетен, там больше вымысла, чем правды, но я его не хочу. Ваши условия?
— Меня, как и Пола, интересуют имена «добрых друзей» фирмы мистера Лоренса, ничего больше.
— Какой национальности?
— Нашего гражданства, понятное дело.
— Что вам это дает?
— То же, что и Полу, — сенсацию.
— Я вам отдам имена, а вы, в свою очередь, передадите мне документы, связанные с Гонконгом.
— А с нацизмом? С женщиной, которая живет по чужому паспорту, — это вас не волнует?
— Я определяю «Гонконгом» весь комплекс вашей информации.
— Хорошо. Перенесем встречу на завтра?
— А сейчас уже завтра.
Славин посмотрел на часы: половина третьего утра.
— Предложение? — спросил он.
— Вы пишете мне имена участников Гонконгского дела, а я пишу вам имена тех друзей Лоренса, которые известны мне.
— Договорились. Где можно сесть? Внизу? Или там гости?
— Почему? Пошли вниз.
В холле, когда Славин и Глэбб спустились, была одна Пилар. Она стояла у огромного, во всю стену, окна, прижавшись лбом к стеклу.
— Мы договорились с мистером Славиным, гвапенья, — сказал Глэбб, — порадуйся за нас.
Женщина обернулась, лицо ее было бледным.
— И это — ужасно, — сказала она. — Пусть мы с тобой будем иметь неприятности, в конце концов мы их переживем, а каково будет тому русскому в госпитале, если его выдадут Москве?
— Вы имеете в виду Зотова? — спросил Славин, подавшись вперед. Он точно сыграл счастливое изумление.
— Я не знаю его имени, я не знакома с ним, просто я читаю газеты…
Джон рассмеялся своим деревянным смехом, стремительно глянув на Славина, и тот подумал, что играют они в смычке неплохо, ловко играют, хорошо вводят компонент чувства, понятного для женщины, — не сдержалась, бедняга, а он так строго и привычно для Славина (мотивированный смех в сложных ситуациях) сработал ярость, что не поверить в измену Зотова нельзя просто-напросто.
— Неужели Зотов — ваш человек? — снова поддался Славин.
— Вы так легко верите женщине? Что ж, ваше право брать ее слова на веру и не писать мне про Гонконг, — он снова посмотрел на Пилар, — о чем мы только что уговорились по-джентльменски.
— Я напишу, Джон. Но ведь Пилар сказала имя, а вы повторили дважды — имена.
— То, второе имя я могу и не писать вам, ей ничего не грозит.
— Ей?! Почему ей? Почему не грозит? — Славин понял проверку, среагировал точно, он увидел это по глазам Пилар. — Она была не таким хорошим другом Лоренса, как этот Зотов?
— Она была очень хорошим другом, — ответил Джон. — Только ее больше нет, у вас ничего с ней не смогут сделать — она умерла, Вит.
— Это, кажется, жена Зотова?
— Да, — ответила Пилар и протянула Славину стакан с джином. — Хотите, чтобы я отпила глоток?
— Вы же пьете только красное, гвапенья, — ответил Славин. — Кстати, почему «гвапенья»?
— Она родом из Галисии, — пояснил Глэбб. — А там уменьшительное от «гауппа» — красавица — звучит «гвапенья» — красотуля, и мне это больше нравится.
«Они считают, что смогли провести подстраховку своей „операции прикрытия“, — подумал Славин, отхлебнув джина. — Они провели ее неплохо, я думал, получится топорнее. Они отдали нам мертвую Винтер и скомпрометированного ими Зотова. Они полагают, что мы теперь пойдем по этому следу. Очень хорошо. Меня это устраивает, ух как устраивает, только меня совершенно не устраивает то, что вы держите под охраной Зотова, несчастного, седого, доброго мужика, вот что меня не устраивает, Глэбб, и ты сделаешь так, что его освободят, клянусь честью, ты сделаешь это».
— Мистер Глэбб, на разоблачения такого рода, о которых я сказал лишь намеком — вы же просили меня поинтриговать, — прореагируют. Адмирал не захочет иметь в конторе человека, связанного родством с нацистами и укрывающего от «Интерпола» женщину-агента, живущую по фальшивому паспорту. Пошли вниз, неудобно, Пол нас заждался…
— Я устроил Полу новое интервью у мистера Лоренса, он уехал, так что мы одни, не тревожьтесь. Пилар, ты не хочешь приготовить нам коктейль, гвапенья?
— С удовольствием. Что будет пить наш друг?
— То, от чего не мрут, — улыбнулся Славин. — На ваш вкус.
— Кто больше начитался авантюрных романов? — Женщина пожала плечами. — По-моему, вы, а не я.
Она спустилась по лестнице вниз, и Славин услыхал, как мягко хлопнула входная дверь; они остались в доме одни.
— Документы, которые вас свалят, — заметил Славин, — хранятся не в моем номере. Они укрыты вполне надежно.
— Это вы сказали к тому, что мне нет смысла ликвидировать вас? Боже, до чего вы все подозрительны, Вит. Хорошо, давайте начистоту, о'кэй?
— О'кэй.
— Мне будет неприятно, если все то, что вы схематично проговорили Полу, обретет форму документа — с именами, фотографиями, фактами. Другое дело, тот скандал, о котором вы помянули, оброс массой фантастических сплетен, там больше вымысла, чем правды, но я его не хочу. Ваши условия?
— Меня, как и Пола, интересуют имена «добрых друзей» фирмы мистера Лоренса, ничего больше.
— Какой национальности?
— Нашего гражданства, понятное дело.
— Что вам это дает?
— То же, что и Полу, — сенсацию.
— Я вам отдам имена, а вы, в свою очередь, передадите мне документы, связанные с Гонконгом.
— А с нацизмом? С женщиной, которая живет по чужому паспорту, — это вас не волнует?
— Я определяю «Гонконгом» весь комплекс вашей информации.
— Хорошо. Перенесем встречу на завтра?
— А сейчас уже завтра.
Славин посмотрел на часы: половина третьего утра.
— Предложение? — спросил он.
— Вы пишете мне имена участников Гонконгского дела, а я пишу вам имена тех друзей Лоренса, которые известны мне.
— Договорились. Где можно сесть? Внизу? Или там гости?
— Почему? Пошли вниз.
В холле, когда Славин и Глэбб спустились, была одна Пилар. Она стояла у огромного, во всю стену, окна, прижавшись лбом к стеклу.
— Мы договорились с мистером Славиным, гвапенья, — сказал Глэбб, — порадуйся за нас.
Женщина обернулась, лицо ее было бледным.
— И это — ужасно, — сказала она. — Пусть мы с тобой будем иметь неприятности, в конце концов мы их переживем, а каково будет тому русскому в госпитале, если его выдадут Москве?
— Вы имеете в виду Зотова? — спросил Славин, подавшись вперед. Он точно сыграл счастливое изумление.
— Я не знаю его имени, я не знакома с ним, просто я читаю газеты…
Джон рассмеялся своим деревянным смехом, стремительно глянув на Славина, и тот подумал, что играют они в смычке неплохо, ловко играют, хорошо вводят компонент чувства, понятного для женщины, — не сдержалась, бедняга, а он так строго и привычно для Славина (мотивированный смех в сложных ситуациях) сработал ярость, что не поверить в измену Зотова нельзя просто-напросто.
— Неужели Зотов — ваш человек? — снова поддался Славин.
— Вы так легко верите женщине? Что ж, ваше право брать ее слова на веру и не писать мне про Гонконг, — он снова посмотрел на Пилар, — о чем мы только что уговорились по-джентльменски.
— Я напишу, Джон. Но ведь Пилар сказала имя, а вы повторили дважды — имена.
— То, второе имя я могу и не писать вам, ей ничего не грозит.
— Ей?! Почему ей? Почему не грозит? — Славин понял проверку, среагировал точно, он увидел это по глазам Пилар. — Она была не таким хорошим другом Лоренса, как этот Зотов?
— Она была очень хорошим другом, — ответил Джон. — Только ее больше нет, у вас ничего с ней не смогут сделать — она умерла, Вит.
— Это, кажется, жена Зотова?
— Да, — ответила Пилар и протянула Славину стакан с джином. — Хотите, чтобы я отпила глоток?
— Вы же пьете только красное, гвапенья, — ответил Славин. — Кстати, почему «гвапенья»?
— Она родом из Галисии, — пояснил Глэбб. — А там уменьшительное от «гауппа» — красавица — звучит «гвапенья» — красотуля, и мне это больше нравится.
«Они считают, что смогли провести подстраховку своей „операции прикрытия“, — подумал Славин, отхлебнув джина. — Они провели ее неплохо, я думал, получится топорнее. Они отдали нам мертвую Винтер и скомпрометированного ими Зотова. Они полагают, что мы теперь пойдем по этому следу. Очень хорошо. Меня это устраивает, ух как устраивает, только меня совершенно не устраивает то, что вы держите под охраной Зотова, несчастного, седого, доброго мужика, вот что меня не устраивает, Глэбб, и ты сделаешь так, что его освободят, клянусь честью, ты сделаешь это».