Страница:
Разумеется, ни о каком сохранении пушкинского сюжета не могло быть и речи. Из всей действующих лиц наиболее архаично смотрелся, разумеется, поп Константин Макарыч, а вот работника Балду – Фокина обрядили нарочито бутафорски, в лапти, вышитую русскую сорочку, подпоясанную бечевкой, поверх сорочки – засаленная телага, а на голове у Афанасия – грязная шапка-ушанка.
– Ты похож на русского космонавта, который в «Армагеддоне» летал на орбитальной станции, – сказал Никольский, – это хорошо… на Западе такое ценят.
– Ага, – подтвердил Вороненков, который в связи с началом съемки был уже сильно навеселе. – П-похож.
Первой сценой по режиссерскому плану должна была стать групповая ударная вахта с участием работника Балды и трех «чертих», маленького «чертенка», а также «старого черта», которого играл коротенький трясущийся человечек с воспаленными глазами, профессиональный актер, каждый жест которого был непререкаемо и невероятно смешон.
– Евгений Павлович Леонов говорил мне, что я мог бы заменить его в советской комедии, – прикуривая трясущимися ручками сигарету, говорил он Фокину, – я, это самое… рассматривался на его роль в «Джентльменах удачи»…
Разумеется, врал он как сивый мерин, но никто ему не противоречил, Вороненков кивал и улыбался, а Маметкулов хлопнул по плечу и предложил не валять дурака и гримироваться.
…Съемка сцены шла полным ходом. Нельзя сказать, что Фокину не нравилось играть в ней заглавную роль, потому как в роли «чертих» выступали весьма миловидные девушки, формы одной из них, без сомнения, приобрели свою нынешнюю пышную конфигурацию не без внедрения силиконовых протезов.
И в тот момент, когда Фокин заявил, что ее, то бишь силиконовой «чертихи», груди на ощупь напоминают пластиковые бутылки для минеральной воды «Святой источник», примостившийся к красавице сзади и вовсю усердствовавший «Леонов» вдруг захрипел и, схватившись за сердце, упал на пол прямо под стойки осветительной аппаратуры.
– А-а-а… – простонал он и, несколько раз дернув правой рукой, застыл на полу в неестественной и страшной позе.
– Врррача! – заорал Вороненков, отскакивая от кинокамеры. – Господи Иисусе, етит твою мать, да что это?
Никто не обратил внимания на забавное сочетание в одной фразе имени Иисуса Христа и матерного ругательства. Групповая сцена распалась, Фокин буквально отшвырнул от себя партнершу и подскочил к упавшему, а потом бросился со съемочной площадки, вопя во всю мощь богатырских легких:
– Врррача, скоты!
За отцом Велимиром понеслись два охранника, которым было велено не спускать с него глаз. Представьте себе картину: по коридору, неистово крича, бежит совершенно голый мужчина с еще не опавшим «орудием производства», а за ним топают еще двое и орут:
– Стоять, бля!
…Комедия комедией, но врач установил смерть от инфаркта и обнаружил почти смертельную дозу синтетического стимулятора первитина в крови. Актер был дееспособен как мужчина только под лошадиной дозой синтетика…
Никольского и Маметкулова к тому времени уже не было на месте. Боссы отбыли в областной центр, на патронируемый их фирмой конкурс красоты «Хрустальная корона Великой Волги».
Глава 9
Глава 10
– Ты похож на русского космонавта, который в «Армагеддоне» летал на орбитальной станции, – сказал Никольский, – это хорошо… на Западе такое ценят.
– Ага, – подтвердил Вороненков, который в связи с началом съемки был уже сильно навеселе. – П-похож.
Первой сценой по режиссерскому плану должна была стать групповая ударная вахта с участием работника Балды и трех «чертих», маленького «чертенка», а также «старого черта», которого играл коротенький трясущийся человечек с воспаленными глазами, профессиональный актер, каждый жест которого был непререкаемо и невероятно смешон.
– Евгений Павлович Леонов говорил мне, что я мог бы заменить его в советской комедии, – прикуривая трясущимися ручками сигарету, говорил он Фокину, – я, это самое… рассматривался на его роль в «Джентльменах удачи»…
Разумеется, врал он как сивый мерин, но никто ему не противоречил, Вороненков кивал и улыбался, а Маметкулов хлопнул по плечу и предложил не валять дурака и гримироваться.
…Съемка сцены шла полным ходом. Нельзя сказать, что Фокину не нравилось играть в ней заглавную роль, потому как в роли «чертих» выступали весьма миловидные девушки, формы одной из них, без сомнения, приобрели свою нынешнюю пышную конфигурацию не без внедрения силиконовых протезов.
И в тот момент, когда Фокин заявил, что ее, то бишь силиконовой «чертихи», груди на ощупь напоминают пластиковые бутылки для минеральной воды «Святой источник», примостившийся к красавице сзади и вовсю усердствовавший «Леонов» вдруг захрипел и, схватившись за сердце, упал на пол прямо под стойки осветительной аппаратуры.
– А-а-а… – простонал он и, несколько раз дернув правой рукой, застыл на полу в неестественной и страшной позе.
– Врррача! – заорал Вороненков, отскакивая от кинокамеры. – Господи Иисусе, етит твою мать, да что это?
Никто не обратил внимания на забавное сочетание в одной фразе имени Иисуса Христа и матерного ругательства. Групповая сцена распалась, Фокин буквально отшвырнул от себя партнершу и подскочил к упавшему, а потом бросился со съемочной площадки, вопя во всю мощь богатырских легких:
– Врррача, скоты!
За отцом Велимиром понеслись два охранника, которым было велено не спускать с него глаз. Представьте себе картину: по коридору, неистово крича, бежит совершенно голый мужчина с еще не опавшим «орудием производства», а за ним топают еще двое и орут:
– Стоять, бля!
…Комедия комедией, но врач установил смерть от инфаркта и обнаружил почти смертельную дозу синтетического стимулятора первитина в крови. Актер был дееспособен как мужчина только под лошадиной дозой синтетика…
Никольского и Маметкулова к тому времени уже не было на месте. Боссы отбыли в областной центр, на патронируемый их фирмой конкурс красоты «Хрустальная корона Великой Волги».
Глава 9
Красавица и смерть
– Старик начинает нам не доверять, – сказал Никольский, убирая трубку от уха. – Боюсь, что уже просочились слухи и о некоторых издержках производства, и о том, что Инна присутствовала в монастыре, скажем так, не совсем по своей воле.
Они сидели в салоне белого «Мерседеса-500», того самого, на котором Маметкул разъезжал по Щукинскому. «Мерс» стремительно двигался по направлению к Ульяновску, где через два часа в Театре оперы и балета должен был состояться финал конкурса красоты, приуроченный к юбилею Пушкина.
– Ты ему сказал, что ее похитил тот… как его, Влад, что ли? – спросил Маметкулов.
– Разумеется. Но он говорит, что мы ее просто не уберегли, и теперь хочет начинать интенсивный розыск. Если Свиридов еще не пришел к мусорам или в ФСБ, то все в норме. А вот если старик встретится с дочерью, то нам каюк, – прокомментировал Никольский. – Она расскажет и про Билича, и про то, какое кино мы там снимаем.
– И что при этом применяем, – ядовито закончил Маметкул. – Тогда не сносить тебе, Никола, головы.
Никольский как-то странно взглянул на компаньона и спросил:
– Ты вроде хвастался, Маметкул, что у тебя большие связи во всех областных органах.
– А у тебя нет?
– Но я-то не хвастаюсь. Знаком тебе некий капитан Григорьев?
Маметкул взглянул на Сергея Иваныча и рассмеялся.
– Григорьев? Это у которого я перехватил Инку? Мрачный такой ревнивец? Знаком, разумеется.
– Он сегодня в охране конкурса. Тебе это ни о чем не говорит?
– О чем мне это должно говорить?
– А вот слушай.
И Никольский ясным, холодным голосом, чеканящим каждую фразу, изложил то, что, по его мнению, решало все проблемы фирмы «Калипсо» и киностудии «SIN Russian Exotic Stidio» при ней.
Чем дальше Маметкул слушал, тем больше вытягивалось и темнело его и без того длинное и смуглое лицо.
– Вот что я наметил, – уверенно закончил Никольский. – Тем более что Никитич будет на месте через пятнадцать минут.
– Да ты что? – пробормотал его компаньон. – Ты в своем уме? Ты уверен, что она…
– Эту девочку я знаю давно, – перебил его Никольский, – а ты еще с того времени, как крутился с Костровой, положил на нее глаз. Она справится. Тем более у нее такое красивое имя.
– Главное – редкое, – цитатой из «Иронии судьбы» ответил Маметкул и попытался криво улыбнуться…
– А теперь представляем жюри нашего конкурса! – помпезно провозгласил конферансье.
Свиридов, стоявший неподалеку от сцены рядом с суровым и подтянутым Григорьевым, пропустил три ни о чем ему не говорящих имени и заострил внимание только на четвертом.
– Почетный гражданин нашего города Александр Сергеевич Костров! – воскликнул конферансье и отпустил плоскую шутку насчет полного тождества имени и отчества отставного генерала МВД и великого русского поэта, к чьему юбилею и был приурочен конкурс.
Влад страдальчески поморщился и попытался было рассмотреть в почетной ложе высокого человека.
– Президент нашего спонсора, фирмы «Калипсо», Сергей Иванович Никольский.
Свиридов увидел, как заулыбались и зааплодировали конкурсантки, сгрудившиеся за спиной ведущего.
Конферансье кратко поведал собравшимся о бесчисленных достоинствах президента фирмы «Калипсо», которая предоставила всю одежду и косметику от ведущих европейских производителей, а также и часть призов.
Последним, шестым, членом жюри оказался мэр города господин Колпаков. Вот какие знакомства у Сергея Ивановича, подумал Влад. Трудно его взять.
Да, впрочем, совершенно необязательно доказывать преступную деятельность Никольского законными путями. Влад всегда предпочитал иные методы воздействия.
…Размышляя о том, каким образом добраться до Маметкулова и Никольского, Свиридов ни на секунду не задумался над тем, зачем ему все это. Зачем впутываться в опаснейшую и, казалось бы, необязательную авантюру, если можно проявить все свое великолепное мастерство разведчика и диверсанта и проникнуть в монастырь. Добраться там до Фокина, а с ним на пару не страшен никто, даже Маметкул с десятком своих бритых зверей.
Конкурс тем временем шел своим ходом. Свиридов воспользовался моментом, когда в зале поднялась бурная суматоха по случаю выступления московской звезды эстрады, и выскользнул за дверь. Он примерно представлял, как проникнуть в помещения, где переодевались и наводили марафет конкурсантки, но пока еще не знал, что он из того сможет извлечь.
Впрочем, он хотя бы знал, кто ему нужен и зачем. Тут посоветовала Инна, которая хорошо разбиралась в пристрастиях своего бывшего бойфренда Маметкула и потому предложила Владу обратить внимание на свою подругу с романтическим именем Камилла. Камилла Оленева. Маметкул давно положил на нее глаз, и когда Инна узнала, что Камилла принимает участие в этом конкурсе, то сразу сказала, что если кого и позаимствуют для своих насущных нужд боссы «Калипсо», так это Камиллу.
– Маметкулов… он же вуайерист, – сказала Инна и нервно закусила губы. – И садист в придачу. Ему мало с девушкой спать, ему нужно показать ее всему свету, унизить ее… Тупая, бездушная скотина. Десантник, мать его!
Свиридов попетлял запутанными коридорами Театра оперы и балета, в котором проходил конкурс, то и дело натыкаясь на мрачных парней из ведомства Григорьева. Они не обращали на него ни малейшего внимания. В конце концов ему удалось проникнуть в святая святых – коридоры, где переодевались конкурсантки, но здесь его вежливо поперли уже не подчиненные Григорьева, вероятно, приняв за редкостно назойливого журналиста.
Последний этап блужданий вывел его на крышу театра.
Так или иначе, но он выполнил свой экспресс-план: проник за кулисы празднества и в случае чего мог повторить нащупанные пути.
В тот момент, когда он вернулся в зал, девушки выходили на сцену в вечерних туалетах. Оленева – под номером 13, и Свиридов подумал, что Маметкул и Никольский должны испытывать слабость к чертовой дюжине.
Камилла была в самом деле ослепительно красива. Инна говорила, что ей всего семнадцать лет. Она шла вслед за высокой брюнеткой в изысканном вишневом платье, и Владу отчего-то показалось, что, несмотря на неоспоримое превосходство по внешности, Оленева движется как-то вымученно, нарочито импульсивно и, если так можно выразиться, стихийно, хотя неестественность походки и телодвижений бросалась в глаза только человеку, разбирающемуся в пластике.
Свиридову было хорошо видно, как перегнулся в своей ложе Никольский, а сидящий за его спиной Маметкулов что-то быстро сказал своему другу и патрону.
Высокая брюнетка тем временем развернулась и, покачивая бедрами, поплыла обратно вдоль противоположной стороны подиума. А на самой его оконечности четко прорисовалась стройная фигура юной Камиллы, на несколько мгновений застывшей в самой обворожительной позе.
Влад подумал, что подруга Инны на голову выше прочих конкурсанток – само собой, в фигуральном, а не в буквальном смысле, и неудивительно, если Маметкул на самом деле положил на нее глаз.
Даже неподвижно сидевший до того член жюри генерал Костров зашевелился и одарил конкурсантку пристальным взглядом. Заметил. Или узнал подругу дочери.
И подруга дочери, по всей видимости, узнала генерала, потому что задержала взгляд неподвижных глаз на ложе жюри и, очаровательно улыбнувшись, словно ненароком скользнула рукой по бедру…
Великолепный, отточенный жест.
Вероятно, генералу не суждено было понять, что произошло, потому что тонкая кисть руки Камиллы красиво изогнулась и что-то холодно сверкнуло в ярком свете юпитеров…
Хлоп.
Негромкий этот хлопок словно выплыл из звуков торжественной плавной музыки и ворвался в настороженный слух Влада, как в сверкающее великолепие конкурса красоты почти тут же вторглись несколько проворных темных фигур, среди которых Свиридов тотчас узнал капитана Григорьева.
В рядах зрителей раздался чей-то дикий визг, подхваченный и удесятеренный еще несколькими разрозненными голосами, потом какая-то женщина за спиной мэра города встала с места в полный рост, покачнулась, и во внезапно нависшей свинцовой тишине – музыка погасла вместе с юпитерами, и подиум словно сорвался в рассеянный серый полумрак – все услышали ее срывающийся пронзительный вопль:
– Она застрелила генерала!
…Голова генерала Кострова склонилась набок. По неподвижному бледному лицу бежала тонкая струйка крови и капля за каплей падала на белоснежную сорочку.
Маметкул вскочил с места и что-то невнятно рявкнул, махнув рукой. Никто не разобрал его слов, кроме тех, кому они, очевидно, и предназначались.
Камиллы уже не было на подиуме – ее уволокли парни в черном, – а прочих конкурсанток, сгрудившихся в кучу и пугливо повизгивающих, чуть ли не пинками выпроводили за кулисы.
Владу стало ясно, что сказал своим вездесущим амбалам Игорь Маметкулов.
И тогда он сделал остро выверенное движение в сторону, ускользнув из протянувшихся к нему рук секьюрити, и, петляя между рядов, побежал к выходу. Какой-то не в меру прыткий толстяк, очевидно, решивший поспособствовать торжеству правосудия, решительно преградил ему путь. Зря он это сделал.
Потому что уже в следующее мгновение он полетел в сторону набегавших охранников, да так неловко, что сбил с ног двоих, а остальным на ближайшие несколько секунд максимально осложнил дальнейшее продвижение к выходу.
Владу оказалось вполне достаточно этих нескольких секунд, чтобы выскочить из зала в фойе.
По всей видимости, его задержание тщательно планировалось и расписывалось по пунктам – и не одним капитаном Григорьевым. Потому что по лестнице сбежало двое парней, а снизу на подмогу огромными скачками мчались еще трое в омоновской форме, с автоматами.
Влад, выписав какой-то замысловатый пируэт, чтобы развернуться на полном ходу на сто восемьдесят градусов, помчался в противоположном направлении и, совершив длинный кувырок – чтобы не подшили очередью, – едва успел нырнуть за угол.
Как хорошо, что он предусмотрительно разведал пути к отступлению! На парадном входе наверняка человек двадцать, через которых впору пройти разве что Фокину в роли Терминатора на пару с ним, Свиридовым, в роли Т-1000. Это который из жидкого металла.
Узкие пыльные лестницы, вздымающиеся круто вверх. Несмотря на то что совсем недавно Влад бегал стометровку в пределах одиннадцати секунд, а сейчас, думается, не намного хуже, он слышал натруженное сиплое пыхтение погони буквально за спиной. Потом понял, что это всего лишь один, особо скоростной боец, остальные несколько приотстали.
Тише едешь, дальше будешь. Справедливость этой мудрой поговорки и для ОМОНа доказал Свиридов, неожиданно для не в меру прыткого парня вынырнув из-за поворота лестницы и коротким, хлестким, как бросок змеи, ударом переведя того в горизонтально-плачевное положение.
…Он выскочил на крышу театра и огляделся по сторонам. Здесь царили темнота и тишина, словно и не было смертоносного выстрела, переполоха и потушенных юпитеров, а потом шума погони за спиной.
Свиридов посмотрел на мощный раскидистый вяз, который самое малое на пять метров превышал уровень ската крыши. Правда, отстоял от корпуса театра на те же пять метров. Впрочем, другого выхода не было: краем уха Свиридов уже подхватил глухой нарастающий шум, а потом тупое звяканье металла – вероятно, один из омоновцев задел дулом автомата перила лестницы.
Свиридов глубоко вздохнул, разбежался и прыгнул во тьму, распластавшись в теплом ночном воздухе…
…Инна сидела в «девятке», которую она недавно забрала из своего личного гаража. Машина была припаркована к ночному бару «Темпл» – именно здесь они условились встретиться с Владом на случай непредвиденных эксцессов.
Почему-то она не была уверена, что этих самых эксцессов удастся избежать.
Да и Григорьев… что-то не понравилось ей во взгляде, которым тот смотрел на Влада, очевидно, чувствуя в нем сильного и куда более удачливого соперника. Правда, она не верила, что Григорьев способен на подлость, но ведь ревность кардинальным образом меняет человека.
Эти размышления были прерваны коротким сильным стуком в стекло, и, повернувшись, она увидела взволнованное лицо Влада.
Она впустила его в машину, и он буквально рухнул на сиденье, отдуваясь и вытирая пот со лба.
– Влипли, как малые дети, – с трудом выговорил он. – Ну что… поехали!
Машина сорвалась с места, Влад перевел дух и произнес:
– Твой Григорьев, похоже, сдал меня… да и тебя, надо думать, тоже.
– Я не ожидала, что конкурс кончится так рано, – отозвалась Инна, – или ты ушел, не дожидаясь окончания?
– Ты на редкость догадлива, – с убийственной насмешкой сказал Владимир, а потом повернулся к ней и добавил: – Не знаю, что уж там произошло… но только тебе больше не придется идти против собственного отца.
Инна похолодела: в интонациях Свиридова ей послышалось что-то трагическое и зловещее.
– Инна будь мужественной, – печально добавил он. – Я не знаю, как… в общем, твой отец… генерал Костров… убит.
Девушка вскрикнула и чуть не выпустила руль, так что они едва не вылетели на полосу встречного движения.
– Я такого еще не видел, – продолжал Влад. – Это превосходит всякое воображение. Его застрелили прямо с подиума… в ложе для жюри, где он сидел.
– Кто… кто застрелил? – глухо спросила Инна.
– Твоя подруга Камилла Оленева.
Они сидели в салоне белого «Мерседеса-500», того самого, на котором Маметкул разъезжал по Щукинскому. «Мерс» стремительно двигался по направлению к Ульяновску, где через два часа в Театре оперы и балета должен был состояться финал конкурса красоты, приуроченный к юбилею Пушкина.
– Ты ему сказал, что ее похитил тот… как его, Влад, что ли? – спросил Маметкулов.
– Разумеется. Но он говорит, что мы ее просто не уберегли, и теперь хочет начинать интенсивный розыск. Если Свиридов еще не пришел к мусорам или в ФСБ, то все в норме. А вот если старик встретится с дочерью, то нам каюк, – прокомментировал Никольский. – Она расскажет и про Билича, и про то, какое кино мы там снимаем.
– И что при этом применяем, – ядовито закончил Маметкул. – Тогда не сносить тебе, Никола, головы.
Никольский как-то странно взглянул на компаньона и спросил:
– Ты вроде хвастался, Маметкул, что у тебя большие связи во всех областных органах.
– А у тебя нет?
– Но я-то не хвастаюсь. Знаком тебе некий капитан Григорьев?
Маметкул взглянул на Сергея Иваныча и рассмеялся.
– Григорьев? Это у которого я перехватил Инку? Мрачный такой ревнивец? Знаком, разумеется.
– Он сегодня в охране конкурса. Тебе это ни о чем не говорит?
– О чем мне это должно говорить?
– А вот слушай.
И Никольский ясным, холодным голосом, чеканящим каждую фразу, изложил то, что, по его мнению, решало все проблемы фирмы «Калипсо» и киностудии «SIN Russian Exotic Stidio» при ней.
Чем дальше Маметкул слушал, тем больше вытягивалось и темнело его и без того длинное и смуглое лицо.
– Вот что я наметил, – уверенно закончил Никольский. – Тем более что Никитич будет на месте через пятнадцать минут.
– Да ты что? – пробормотал его компаньон. – Ты в своем уме? Ты уверен, что она…
– Эту девочку я знаю давно, – перебил его Никольский, – а ты еще с того времени, как крутился с Костровой, положил на нее глаз. Она справится. Тем более у нее такое красивое имя.
– Главное – редкое, – цитатой из «Иронии судьбы» ответил Маметкул и попытался криво улыбнуться…
– А теперь представляем жюри нашего конкурса! – помпезно провозгласил конферансье.
Свиридов, стоявший неподалеку от сцены рядом с суровым и подтянутым Григорьевым, пропустил три ни о чем ему не говорящих имени и заострил внимание только на четвертом.
– Почетный гражданин нашего города Александр Сергеевич Костров! – воскликнул конферансье и отпустил плоскую шутку насчет полного тождества имени и отчества отставного генерала МВД и великого русского поэта, к чьему юбилею и был приурочен конкурс.
Влад страдальчески поморщился и попытался было рассмотреть в почетной ложе высокого человека.
– Президент нашего спонсора, фирмы «Калипсо», Сергей Иванович Никольский.
Свиридов увидел, как заулыбались и зааплодировали конкурсантки, сгрудившиеся за спиной ведущего.
Конферансье кратко поведал собравшимся о бесчисленных достоинствах президента фирмы «Калипсо», которая предоставила всю одежду и косметику от ведущих европейских производителей, а также и часть призов.
Последним, шестым, членом жюри оказался мэр города господин Колпаков. Вот какие знакомства у Сергея Ивановича, подумал Влад. Трудно его взять.
Да, впрочем, совершенно необязательно доказывать преступную деятельность Никольского законными путями. Влад всегда предпочитал иные методы воздействия.
…Размышляя о том, каким образом добраться до Маметкулова и Никольского, Свиридов ни на секунду не задумался над тем, зачем ему все это. Зачем впутываться в опаснейшую и, казалось бы, необязательную авантюру, если можно проявить все свое великолепное мастерство разведчика и диверсанта и проникнуть в монастырь. Добраться там до Фокина, а с ним на пару не страшен никто, даже Маметкул с десятком своих бритых зверей.
Конкурс тем временем шел своим ходом. Свиридов воспользовался моментом, когда в зале поднялась бурная суматоха по случаю выступления московской звезды эстрады, и выскользнул за дверь. Он примерно представлял, как проникнуть в помещения, где переодевались и наводили марафет конкурсантки, но пока еще не знал, что он из того сможет извлечь.
Впрочем, он хотя бы знал, кто ему нужен и зачем. Тут посоветовала Инна, которая хорошо разбиралась в пристрастиях своего бывшего бойфренда Маметкула и потому предложила Владу обратить внимание на свою подругу с романтическим именем Камилла. Камилла Оленева. Маметкул давно положил на нее глаз, и когда Инна узнала, что Камилла принимает участие в этом конкурсе, то сразу сказала, что если кого и позаимствуют для своих насущных нужд боссы «Калипсо», так это Камиллу.
– Маметкулов… он же вуайерист, – сказала Инна и нервно закусила губы. – И садист в придачу. Ему мало с девушкой спать, ему нужно показать ее всему свету, унизить ее… Тупая, бездушная скотина. Десантник, мать его!
Свиридов попетлял запутанными коридорами Театра оперы и балета, в котором проходил конкурс, то и дело натыкаясь на мрачных парней из ведомства Григорьева. Они не обращали на него ни малейшего внимания. В конце концов ему удалось проникнуть в святая святых – коридоры, где переодевались конкурсантки, но здесь его вежливо поперли уже не подчиненные Григорьева, вероятно, приняв за редкостно назойливого журналиста.
Последний этап блужданий вывел его на крышу театра.
Так или иначе, но он выполнил свой экспресс-план: проник за кулисы празднества и в случае чего мог повторить нащупанные пути.
В тот момент, когда он вернулся в зал, девушки выходили на сцену в вечерних туалетах. Оленева – под номером 13, и Свиридов подумал, что Маметкул и Никольский должны испытывать слабость к чертовой дюжине.
Камилла была в самом деле ослепительно красива. Инна говорила, что ей всего семнадцать лет. Она шла вслед за высокой брюнеткой в изысканном вишневом платье, и Владу отчего-то показалось, что, несмотря на неоспоримое превосходство по внешности, Оленева движется как-то вымученно, нарочито импульсивно и, если так можно выразиться, стихийно, хотя неестественность походки и телодвижений бросалась в глаза только человеку, разбирающемуся в пластике.
Свиридову было хорошо видно, как перегнулся в своей ложе Никольский, а сидящий за его спиной Маметкулов что-то быстро сказал своему другу и патрону.
Высокая брюнетка тем временем развернулась и, покачивая бедрами, поплыла обратно вдоль противоположной стороны подиума. А на самой его оконечности четко прорисовалась стройная фигура юной Камиллы, на несколько мгновений застывшей в самой обворожительной позе.
Влад подумал, что подруга Инны на голову выше прочих конкурсанток – само собой, в фигуральном, а не в буквальном смысле, и неудивительно, если Маметкул на самом деле положил на нее глаз.
Даже неподвижно сидевший до того член жюри генерал Костров зашевелился и одарил конкурсантку пристальным взглядом. Заметил. Или узнал подругу дочери.
И подруга дочери, по всей видимости, узнала генерала, потому что задержала взгляд неподвижных глаз на ложе жюри и, очаровательно улыбнувшись, словно ненароком скользнула рукой по бедру…
Великолепный, отточенный жест.
Вероятно, генералу не суждено было понять, что произошло, потому что тонкая кисть руки Камиллы красиво изогнулась и что-то холодно сверкнуло в ярком свете юпитеров…
Хлоп.
Негромкий этот хлопок словно выплыл из звуков торжественной плавной музыки и ворвался в настороженный слух Влада, как в сверкающее великолепие конкурса красоты почти тут же вторглись несколько проворных темных фигур, среди которых Свиридов тотчас узнал капитана Григорьева.
В рядах зрителей раздался чей-то дикий визг, подхваченный и удесятеренный еще несколькими разрозненными голосами, потом какая-то женщина за спиной мэра города встала с места в полный рост, покачнулась, и во внезапно нависшей свинцовой тишине – музыка погасла вместе с юпитерами, и подиум словно сорвался в рассеянный серый полумрак – все услышали ее срывающийся пронзительный вопль:
– Она застрелила генерала!
…Голова генерала Кострова склонилась набок. По неподвижному бледному лицу бежала тонкая струйка крови и капля за каплей падала на белоснежную сорочку.
Маметкул вскочил с места и что-то невнятно рявкнул, махнув рукой. Никто не разобрал его слов, кроме тех, кому они, очевидно, и предназначались.
Камиллы уже не было на подиуме – ее уволокли парни в черном, – а прочих конкурсанток, сгрудившихся в кучу и пугливо повизгивающих, чуть ли не пинками выпроводили за кулисы.
Владу стало ясно, что сказал своим вездесущим амбалам Игорь Маметкулов.
И тогда он сделал остро выверенное движение в сторону, ускользнув из протянувшихся к нему рук секьюрити, и, петляя между рядов, побежал к выходу. Какой-то не в меру прыткий толстяк, очевидно, решивший поспособствовать торжеству правосудия, решительно преградил ему путь. Зря он это сделал.
Потому что уже в следующее мгновение он полетел в сторону набегавших охранников, да так неловко, что сбил с ног двоих, а остальным на ближайшие несколько секунд максимально осложнил дальнейшее продвижение к выходу.
Владу оказалось вполне достаточно этих нескольких секунд, чтобы выскочить из зала в фойе.
По всей видимости, его задержание тщательно планировалось и расписывалось по пунктам – и не одним капитаном Григорьевым. Потому что по лестнице сбежало двое парней, а снизу на подмогу огромными скачками мчались еще трое в омоновской форме, с автоматами.
Влад, выписав какой-то замысловатый пируэт, чтобы развернуться на полном ходу на сто восемьдесят градусов, помчался в противоположном направлении и, совершив длинный кувырок – чтобы не подшили очередью, – едва успел нырнуть за угол.
Как хорошо, что он предусмотрительно разведал пути к отступлению! На парадном входе наверняка человек двадцать, через которых впору пройти разве что Фокину в роли Терминатора на пару с ним, Свиридовым, в роли Т-1000. Это который из жидкого металла.
Узкие пыльные лестницы, вздымающиеся круто вверх. Несмотря на то что совсем недавно Влад бегал стометровку в пределах одиннадцати секунд, а сейчас, думается, не намного хуже, он слышал натруженное сиплое пыхтение погони буквально за спиной. Потом понял, что это всего лишь один, особо скоростной боец, остальные несколько приотстали.
Тише едешь, дальше будешь. Справедливость этой мудрой поговорки и для ОМОНа доказал Свиридов, неожиданно для не в меру прыткого парня вынырнув из-за поворота лестницы и коротким, хлестким, как бросок змеи, ударом переведя того в горизонтально-плачевное положение.
…Он выскочил на крышу театра и огляделся по сторонам. Здесь царили темнота и тишина, словно и не было смертоносного выстрела, переполоха и потушенных юпитеров, а потом шума погони за спиной.
Свиридов посмотрел на мощный раскидистый вяз, который самое малое на пять метров превышал уровень ската крыши. Правда, отстоял от корпуса театра на те же пять метров. Впрочем, другого выхода не было: краем уха Свиридов уже подхватил глухой нарастающий шум, а потом тупое звяканье металла – вероятно, один из омоновцев задел дулом автомата перила лестницы.
Свиридов глубоко вздохнул, разбежался и прыгнул во тьму, распластавшись в теплом ночном воздухе…
…Инна сидела в «девятке», которую она недавно забрала из своего личного гаража. Машина была припаркована к ночному бару «Темпл» – именно здесь они условились встретиться с Владом на случай непредвиденных эксцессов.
Почему-то она не была уверена, что этих самых эксцессов удастся избежать.
Да и Григорьев… что-то не понравилось ей во взгляде, которым тот смотрел на Влада, очевидно, чувствуя в нем сильного и куда более удачливого соперника. Правда, она не верила, что Григорьев способен на подлость, но ведь ревность кардинальным образом меняет человека.
Эти размышления были прерваны коротким сильным стуком в стекло, и, повернувшись, она увидела взволнованное лицо Влада.
Она впустила его в машину, и он буквально рухнул на сиденье, отдуваясь и вытирая пот со лба.
– Влипли, как малые дети, – с трудом выговорил он. – Ну что… поехали!
Машина сорвалась с места, Влад перевел дух и произнес:
– Твой Григорьев, похоже, сдал меня… да и тебя, надо думать, тоже.
– Я не ожидала, что конкурс кончится так рано, – отозвалась Инна, – или ты ушел, не дожидаясь окончания?
– Ты на редкость догадлива, – с убийственной насмешкой сказал Владимир, а потом повернулся к ней и добавил: – Не знаю, что уж там произошло… но только тебе больше не придется идти против собственного отца.
Инна похолодела: в интонациях Свиридова ей послышалось что-то трагическое и зловещее.
– Инна будь мужественной, – печально добавил он. – Я не знаю, как… в общем, твой отец… генерал Костров… убит.
Девушка вскрикнула и чуть не выпустила руль, так что они едва не вылетели на полосу встречного движения.
– Я такого еще не видел, – продолжал Влад. – Это превосходит всякое воображение. Его застрелили прямо с подиума… в ложе для жюри, где он сидел.
– Кто… кто застрелил? – глухо спросила Инна.
– Твоя подруга Камилла Оленева.
Глава 10
Аустерлиц Наполеона и деда Константина Макарыча
Генерал Александр Сергеевич Костров был застрелен в одиннадцать часов вечера. Почти немедленно схватили исполнительницу этого чудовищного преступления, Оленеву Камиллу Леонидовну, 1981 года рождения, уроженку города Энгельса Саратовской области, участницу конкурса красоты «Хрустальная корона Великой Волги».
Первый же час следствия по делу об убийстве генерала Кострова выявил, что Оленева в момент совершения преступления находилась под воздействием сильнейшего психотропного препарата, подавляющего волю и в свое время применявшегося на допросах с пристрастием в КГБ СССР. В девяностые годы сферы применения препарата, имеющего условное наименование Н-18, были существенно сокращены. В настоящее время Н-18 активно применяется криминальными структурами.
Таким образом, Оленева не может быть привлечена к делу по факту убийства по причине ее полной невменяемости и отсутствия самоконтроля на момент совершения преступления. Этот факт зафиксировала следственная группа ФСБ под руководством капитана Григорьева, который присутствовал на месте преступления.
После того, как Камиллу несколько привели в чувство, она назвала среди организаторов этого преступления свою подругу и дочь генерала Кострова Инну. Последняя порвала с генералом всякие отношения, и не исключается, что она напомнила о себе таким экстравагантным способом.
Среди подозреваемых фигурирует имя некоего Свиридова В.А. По некоторым данным, этот человек служил в спецназе еще ГРУ Генштаба СССР и соответственно имеет высокую степень подготовки.
Меры по задержанию Свиридова успеха не принесли: бывшему суперагенту Главного разведывательного управления удалось уйти.
Все это доложил капитан Григорьев лично мэру Ульяновска Валерию Павловичу Колпакову, который тоже присутствовал при трагической гибели своего друга Кострова Александра Сергеевича и теперь собрался сам курировать расследование. Следствие возглавил капитан Григорьев. По слухам, по просьбе главного спонсора конкурса, президента фирмы «Калипсо» Сергея Ивановича Никольского.
– Что же теперь делать? – растерянно спросила Инна, когда Влад пересел за руль и завел «девятку» куда-то в лесок в двадцати километрах от областного центра.
Свиридов, только что прослушавший по радио оперативную сводку, в которой он и Инна фигурировали в числе подозреваемых, покачал головой.
– Честно говоря, я и сам путаюсь в этом хитросплетении мотивов, – наконец сказал он. – Пока я могу предположить, что твой отец был вовсе не так виновен в твоих несчастьях, как ты думаешь. В таком случае его могли убрать только Никольский и Маметкулов. Тем более что почерк преступления – задействование психотропного препарата, исполнительница – не имеющая никакого отношению к делу девушка, да и вообще… все указывает на них. Только зачем его убили? Значит, он вот-вот мог узнать нечто такое, что заставило бы его в корне пересмотреть свое отношение к руководству «Калипсо». Например, кое-что о деятельности монастырской студии. А это могла сообщить ему только ты.
Свиридов вздохнул и пробормотал:
– Жуткая, отлаженная система двойной игры. Только игра эта на грани… С одной стороны, огромный куш, с другой… с другой – полный крах и конец всему.
– Но что же нам теперь делать? – еще раз растерянно пролепетала Инна, с мучительной надеждой глядя на Влада.
Свиридов долго молчал, то и дело открывая рот, чтобы что-то сказать, но слова словно не шли с языка. И только на исходе второй минуты он наконец выдавил из себя:
– Едем в монастырь.
– Как? – вскрикнула она. – Да ты что…
– Успокойся, – проговорил Свиридов, который, однако, и сам ощущал во всем теле противную нервную дрожь. – Я сделаю то, что нужно было сделать еще сегодня вечером, вместо того чтобы, как идиоту, переться на этот конкурс и так глупо вляпаться.
– Нет… – пробормотала Инна. – Нас так просто обвинили… Мы точно так же сможем доказать, что все обвинения надуманны. Лучше сдаться властям, чем идти на верную смерть в этот монастырский… ад!
– Разумеется. Все это верно, и обвинения на самом деле абсурдны и рассчитаны только на то, чтобы мы захотели их опровергнуть. Но кто поручится, что на допросе тебя не попотчуют тем же Н-18 и ты не покажешь, что именно ты и организовала убийство собственного отца, а также покушение на Авраама Линкольна, кстати, тоже в театре, и еще убийство Листьева, Холодова и Старовойтовой в придачу.
Инна опустила голову.
– А ты знаешь, что это за Н-18? Психотропный?
– Слышал, – отозвался Свиридов, – один раз даже применял. В Афганистане. Мне тогда был двадцать один год, но я хорошо помню… сильная вещь. Синтетик. Душман, которого я допрашивал, вынес три часа допроса армейского спецназа. А у меня раскололся на второй минуте. Благодаря вот этому самому препарату, который я ввел ему внутривенно. Длительность воздействия у него в пределах суток, а последствия сказываются до месяца. А у твоей Камиллы – возможно, и все полтора.
Инна, приоткрыв рот, с нескрываемым смятением и ужасом смотрела на этого человека, который так легко признавался в том, что применял страшный синтетик для выбивания военных секретов.
– Господи-и-и…
– Одним словом, у меня есть один выход, – проговорил Влад. – Поехать в монастырь и максимально прояснить ситуацию. А перед этим заедем в дом Макарыча. Там оставалось оружие.
– А как это… прояснить ситуацию? – дрожа, спросила девушка.
– Там видно будет, – последовал уклончивый ответ.
– Слушай, Володя… машину поведешь ты?
– Ну конечно. А чего ты хочешь?..
Инка выудила из бардачка небольшую бутылочку «Smirnoff» и, ловко откупорив нетерпеливыми пальцами, опрокинула в рот добрую половину содержимого.
– Вот чего, – ответила она и откинула голову на подголовник. – Иначе с тобой недолго и сойти с ума.
– Было бы с чего сходить, – пробурчал Свиридов и завел двигатель.
Фокина снова поместили в ту же третью келью, даже не потрудившись вытащить оттуда скелет. На этот раз он не молчал и не наблюдал со снисходительным саркастическим презрением, как его конвоируют по обшарпанному коридору, представлявшему собой такой контраст с левым крылом монастыря и особенно с новым зданием.
Нет, теперь он ругался, орал, толкался, невзирая на мощные удары охранников, старающихся унять разошедшегося «работника Балду».
– Ну, блядские мотыги, я до вас еще доберусь! – вопил Фокин в угаре и пытался отпихнуть вцепившихся в него на манер бультерьеров дюжих маметкуловских амбалов. Пару раз у него это получилось, а один охранник упал так неудачно, что впечатался головой в стену и сильно рассек лоб.
Обозленные гоблины наконец-то затащили его в келью и тут отделали так основательно и в то же время со знанием дела, что Фокин остался лежать фактически без движения, с одним видимым повреждением – легкой царапиной на локте.
– Потише ты, – сказал один охранник другому, который особо усердствовал, – не то испортишь материал, и заставят тебя вместо него в групповухе кувыркаться, тогда по-другому запоешь, бляха-муха.
– Ничего, – проворчал тот, – Никитич ему задвинет пару кубов, будет как новенький, сукин кот.
И, мерзко расхохотавшись, охранники ушли, а их смех долго еще отдавался в ушах у отца Велимира, багровым туманом расползаясь под сводами кельи.
Только через несколько минут ему удалось подняться на ноги. Он внимательно осмотрел и ощупал себя и убедился, что серьезных повреждений ему не нанесено. Оно и понятно: старался уберечь себя. Не стоило, однако, так кипятиться.
Так. Надо отсюда выбираться. Это решение окончательно созрело в мозгу отца Велимира именно сейчас, когда он убедился, что в его положении нет ничего забавного.
– Что, Афоня, ядрена кочерыжка, допрыгался, блоха? – вдруг возник в ушах знакомый скрипучий голос, ехидственные интонации и невнятная старческая дикция которого съедали половину букв.
Фокин на секунду было подумал, что последствия от рукоприкладства маметкуловских братков несколько серьезнее, чем он решил первоначально, но когда поднял голову, то увидел в прогале узкого окна на фоне звездного неба ухмыляющуюся морщинистую физию Константина Макарыча. Потом послышалось знакомое гыгыканье, и на пол кельи, легко протиснувшись между ржавых прутьев, спрыгнул Наполеон. В лапах у него что-то блеснуло, и Фокин с внезапным будоражащим холодом в спине признал в этом сверкающем предмете спецназовский нож выживания «Бобр-1».
Первый же час следствия по делу об убийстве генерала Кострова выявил, что Оленева в момент совершения преступления находилась под воздействием сильнейшего психотропного препарата, подавляющего волю и в свое время применявшегося на допросах с пристрастием в КГБ СССР. В девяностые годы сферы применения препарата, имеющего условное наименование Н-18, были существенно сокращены. В настоящее время Н-18 активно применяется криминальными структурами.
Таким образом, Оленева не может быть привлечена к делу по факту убийства по причине ее полной невменяемости и отсутствия самоконтроля на момент совершения преступления. Этот факт зафиксировала следственная группа ФСБ под руководством капитана Григорьева, который присутствовал на месте преступления.
После того, как Камиллу несколько привели в чувство, она назвала среди организаторов этого преступления свою подругу и дочь генерала Кострова Инну. Последняя порвала с генералом всякие отношения, и не исключается, что она напомнила о себе таким экстравагантным способом.
Среди подозреваемых фигурирует имя некоего Свиридова В.А. По некоторым данным, этот человек служил в спецназе еще ГРУ Генштаба СССР и соответственно имеет высокую степень подготовки.
Меры по задержанию Свиридова успеха не принесли: бывшему суперагенту Главного разведывательного управления удалось уйти.
Все это доложил капитан Григорьев лично мэру Ульяновска Валерию Павловичу Колпакову, который тоже присутствовал при трагической гибели своего друга Кострова Александра Сергеевича и теперь собрался сам курировать расследование. Следствие возглавил капитан Григорьев. По слухам, по просьбе главного спонсора конкурса, президента фирмы «Калипсо» Сергея Ивановича Никольского.
– Что же теперь делать? – растерянно спросила Инна, когда Влад пересел за руль и завел «девятку» куда-то в лесок в двадцати километрах от областного центра.
Свиридов, только что прослушавший по радио оперативную сводку, в которой он и Инна фигурировали в числе подозреваемых, покачал головой.
– Честно говоря, я и сам путаюсь в этом хитросплетении мотивов, – наконец сказал он. – Пока я могу предположить, что твой отец был вовсе не так виновен в твоих несчастьях, как ты думаешь. В таком случае его могли убрать только Никольский и Маметкулов. Тем более что почерк преступления – задействование психотропного препарата, исполнительница – не имеющая никакого отношению к делу девушка, да и вообще… все указывает на них. Только зачем его убили? Значит, он вот-вот мог узнать нечто такое, что заставило бы его в корне пересмотреть свое отношение к руководству «Калипсо». Например, кое-что о деятельности монастырской студии. А это могла сообщить ему только ты.
Свиридов вздохнул и пробормотал:
– Жуткая, отлаженная система двойной игры. Только игра эта на грани… С одной стороны, огромный куш, с другой… с другой – полный крах и конец всему.
– Но что же нам теперь делать? – еще раз растерянно пролепетала Инна, с мучительной надеждой глядя на Влада.
Свиридов долго молчал, то и дело открывая рот, чтобы что-то сказать, но слова словно не шли с языка. И только на исходе второй минуты он наконец выдавил из себя:
– Едем в монастырь.
– Как? – вскрикнула она. – Да ты что…
– Успокойся, – проговорил Свиридов, который, однако, и сам ощущал во всем теле противную нервную дрожь. – Я сделаю то, что нужно было сделать еще сегодня вечером, вместо того чтобы, как идиоту, переться на этот конкурс и так глупо вляпаться.
– Нет… – пробормотала Инна. – Нас так просто обвинили… Мы точно так же сможем доказать, что все обвинения надуманны. Лучше сдаться властям, чем идти на верную смерть в этот монастырский… ад!
– Разумеется. Все это верно, и обвинения на самом деле абсурдны и рассчитаны только на то, чтобы мы захотели их опровергнуть. Но кто поручится, что на допросе тебя не попотчуют тем же Н-18 и ты не покажешь, что именно ты и организовала убийство собственного отца, а также покушение на Авраама Линкольна, кстати, тоже в театре, и еще убийство Листьева, Холодова и Старовойтовой в придачу.
Инна опустила голову.
– А ты знаешь, что это за Н-18? Психотропный?
– Слышал, – отозвался Свиридов, – один раз даже применял. В Афганистане. Мне тогда был двадцать один год, но я хорошо помню… сильная вещь. Синтетик. Душман, которого я допрашивал, вынес три часа допроса армейского спецназа. А у меня раскололся на второй минуте. Благодаря вот этому самому препарату, который я ввел ему внутривенно. Длительность воздействия у него в пределах суток, а последствия сказываются до месяца. А у твоей Камиллы – возможно, и все полтора.
Инна, приоткрыв рот, с нескрываемым смятением и ужасом смотрела на этого человека, который так легко признавался в том, что применял страшный синтетик для выбивания военных секретов.
– Господи-и-и…
– Одним словом, у меня есть один выход, – проговорил Влад. – Поехать в монастырь и максимально прояснить ситуацию. А перед этим заедем в дом Макарыча. Там оставалось оружие.
– А как это… прояснить ситуацию? – дрожа, спросила девушка.
– Там видно будет, – последовал уклончивый ответ.
– Слушай, Володя… машину поведешь ты?
– Ну конечно. А чего ты хочешь?..
Инка выудила из бардачка небольшую бутылочку «Smirnoff» и, ловко откупорив нетерпеливыми пальцами, опрокинула в рот добрую половину содержимого.
– Вот чего, – ответила она и откинула голову на подголовник. – Иначе с тобой недолго и сойти с ума.
– Было бы с чего сходить, – пробурчал Свиридов и завел двигатель.
Фокина снова поместили в ту же третью келью, даже не потрудившись вытащить оттуда скелет. На этот раз он не молчал и не наблюдал со снисходительным саркастическим презрением, как его конвоируют по обшарпанному коридору, представлявшему собой такой контраст с левым крылом монастыря и особенно с новым зданием.
Нет, теперь он ругался, орал, толкался, невзирая на мощные удары охранников, старающихся унять разошедшегося «работника Балду».
– Ну, блядские мотыги, я до вас еще доберусь! – вопил Фокин в угаре и пытался отпихнуть вцепившихся в него на манер бультерьеров дюжих маметкуловских амбалов. Пару раз у него это получилось, а один охранник упал так неудачно, что впечатался головой в стену и сильно рассек лоб.
Обозленные гоблины наконец-то затащили его в келью и тут отделали так основательно и в то же время со знанием дела, что Фокин остался лежать фактически без движения, с одним видимым повреждением – легкой царапиной на локте.
– Потише ты, – сказал один охранник другому, который особо усердствовал, – не то испортишь материал, и заставят тебя вместо него в групповухе кувыркаться, тогда по-другому запоешь, бляха-муха.
– Ничего, – проворчал тот, – Никитич ему задвинет пару кубов, будет как новенький, сукин кот.
И, мерзко расхохотавшись, охранники ушли, а их смех долго еще отдавался в ушах у отца Велимира, багровым туманом расползаясь под сводами кельи.
Только через несколько минут ему удалось подняться на ноги. Он внимательно осмотрел и ощупал себя и убедился, что серьезных повреждений ему не нанесено. Оно и понятно: старался уберечь себя. Не стоило, однако, так кипятиться.
Так. Надо отсюда выбираться. Это решение окончательно созрело в мозгу отца Велимира именно сейчас, когда он убедился, что в его положении нет ничего забавного.
– Что, Афоня, ядрена кочерыжка, допрыгался, блоха? – вдруг возник в ушах знакомый скрипучий голос, ехидственные интонации и невнятная старческая дикция которого съедали половину букв.
Фокин на секунду было подумал, что последствия от рукоприкладства маметкуловских братков несколько серьезнее, чем он решил первоначально, но когда поднял голову, то увидел в прогале узкого окна на фоне звездного неба ухмыляющуюся морщинистую физию Константина Макарыча. Потом послышалось знакомое гыгыканье, и на пол кельи, легко протиснувшись между ржавых прутьев, спрыгнул Наполеон. В лапах у него что-то блеснуло, и Фокин с внезапным будоражащим холодом в спине признал в этом сверкающем предмете спецназовский нож выживания «Бобр-1».