Серегин Михаил. Особенности национальной милиции

   – Кто ваши сообщники?
   Эффект неожиданности не удался. Точнее, результат он принес, но не предусмотренный капитаном. Виновато заморгав глазами, дурковед схватился за сердце и глотнул ртом воздух.
   – Воды, – прошипел он.
   – В-вы тут бросьте мне ломать комедию, – дрогнувшим, но все еще уверенным голосом сказал Глеб Ефимович.
   Он предполагал, что схваченный преступник будет изо всех сил изворачиваться, прибегать к подлой хитрости, давить на жалость и просто нагло издеваться. Все это капитан предусмотрел, еще когда только собирался проводить допрос.
   И все-таки его смутил факт нездоровой бледности на лице дурковеда, который плюс ко всему оказался человеком далеко не молодым, а потому – что вполне допустимо – остро реагирующим на нервные потрясения.
   – Давайте оставим все театральные штучки и поговорим как мужчина с мужчиной, – уже не так уверенно сказал Мочилов. – Это ваш блокнот?
   Он помахал над головой маленькой записной книжкой защитного цвета. Пенсионер судорожно дернулся и, закатив глаза, захрипел.
   – Эй, – озадаченно позвал Глеб Ефимович. Дурковед молчал. – Эй! – подбежал к нему капитан и похлопал по щекам.
   Преступник пошевелил головой и повторил:
   – Воды.
   – Сейчас. Сейчас подсуетимся. – Мочилов выбежал за дверь.
   От замочной скважины горохом посыпались скромные труженики сыскного дела, герои сегодняшнего дня, поймавшие и обезвредившие особо опасного преступника.
   – Воды, – коротко приказал Мочилов, и все ринулись к туалету, в котором неиссякаемой струей бил родник из проржавевшего крана.
   – Что-то случилось? – поинтересовалась у спринтеров проходившая мимо Костоломова.
   Пешкодралов притормозил, увидев милые сердцу черты. Он просто не мог пройти мимо этой женщины, чтобы хотя бы не сказать ей «здравствуйте».
   Это-то он и сделал, отстав от товарищей, а заодно, смущаясь, рассказал о геройских поступках всей его группы, особо выделяя подвиг Зубоскалина.
   Ко времени окончания краткого изложения захватывающей истории вся орава неслась в обратном направлении. Возглавлял забег, как и прежде, Мочилов, держа в вытянутой руке стакан, до краев наполненный водой.
   – Капитан, можно с вами? – поинтересовалась Костоломова.
   – Валяйте, – выпалил Глеб Ефимович и завернул на кафедру, где происходил допрос.
   Прохладная жидкость помогла преступнику прийти в себя. Он удобнее сел в кресле, сцепил руки в замок и, нахмурившись, окинул взглядом стоявшую за спиной капитана Костоломову.
   – Вдвоем меня пытать будете? – мрачно произнес он. – Кто это?
   – Адвокат, – не дав Мочилову сказать слово, представилась лейтенант.
   Пенсионер просиял.
   – То-то же, – победоносно сказал он и хлюпнул в умилении носом.
   Оценив находчивость коллеги, Глеб Ефимович многозначительно переглянулся с ней и задал подозреваемому очередной вопрос:
   – Так вы будете говорить?
   – Да, – удовлетворенно произнес старик.

* * *

   – Как вы думаете, стипендию нам за это повысят? – спрашивал Антон, дожидаясь своей очереди у замочной скважины.
   Курсанты, слегка перессорившись друг с другом по поводу того, кто будет наблюдать за допросом первым, установили справедливую очередность. Зубоскалину досталось первым пригнуться и показывать свой аппетитный зад, обтянутый алой материей, товарищам, поскольку поимка дурковеда в основном была делом его рук. Следом за ним склонился над небольшой дырочкой сам командир операции, оставаясь даже в Г-подобной позе внушительным и серьезным. Далее Утконесовым разрешено было самим между собою разобраться, кто из них будет первым. И замыкал цепочку обиженный Пешкодралов.
   На данный момент над дверью склонился Андрей и время от времени комментировал происходящее внутри.
   – Блокнот какой-то достал и машет им над головой, – передавал Утконесов.
   – Стипендию не повысят, – глубокомысленно говорил Кулапудов. – Если только поощрение материальное дадут.
   – В виде грамоты, – сострил Санек, – одной на всех.
   – Тихо, – пресек их Андрей, – преступник говорит.
   Все замолчали.
   – Отказывается от всего, собака.
   – Так ему и поверили, – усмехнулся Леха.
   – А теперь Костоломова слово взяла.
   Пешкодралов вздрогнул, услышав дорогую сердцу фамилию, подался вперед и вцепился Андрею в воротник.
   – Ты долго уже. Дай мне посмотреть.
   – Да ты что, с ума сошел? – возмутился Утконесов и толкнулся локтем.
   – Почему я все время должен быть последним? – упирался Леха, пытаясь уцепиться второй рукой за стриженый ежик однокурсника.
   – Братцы, да он ненормальный, – возмутился Антон и навалился на склочного товарища.
   Что тут началось! В потасовку постепенно втянулись все наблюдатели, покинув ставший неинтересным пост у замочной скважины.
   Побоище разгоралось не хуже Куликовского. Пешкодралов, доведенный до отчаяния нервирующими событиями последних дней, вцепился одною рукой в Андрея, второю стараясь толкнуть кулаком его в грудь. Антон, не на шутку взволновавшийся за брата, запрыгнул Лехе на спину, пытаясь сбить его с ног. Дирол, вспомнив о недавней ссоре, исподтишка помогал, разлепляя пальцы, намертво зажавшие клок рыжих волос. Венька посмотрел на расклад сил, решил, что несправедливо, когда трое наваливаются на одного, и ринулся на выручку Пешкодралову.
   Старались молча, изредка только приглушенно пыхтя, чтобы не дай бог не услышали их за дверью кафедры. Кто-то прижал локтем Зубоскалину нос, и тот выругался, но шепотом. Лехе защемили пальцы, и он чуть не вскрикнул. Венька вовремя снял ушанку дворника со своей головы и прикрыл парню рот.
   Куча возилась, копошилась многочисленными руками и ногами.
   Старались друг друга сильно не калечить – друзья все ж таки.
   Санек попытался встать, но длинная рука уцепила его за шиворот и вернула в общую свару.
   Когда дверь открылась, все было в самом разгаре.
   – Смирно, – раздался голос Мочилова.
   Куча разом рассыпалась, выстроившись по росту в ровную шеренгу.
   И опять Пешкодралову досталось последнее место. Он тяжело дышал, обиженно косясь на всех и краснея до ушей, потому что напротив, рядом с полковником и пенсионером в зеленом трико, стояла и укоризненно смотрела на Леху лейтенант Костоломова – женщина его мечты.
   – Вольно. – Капитан был в хорошем расположении духа и ругать своих подопечных не стал. Он повернулся к пожилому человеку, протянул ему руку. – Спасибо за бдительность, гражданин Тараканов Иван Ильич. Побольше бы нам таких сознательных горожан, и Зюзюкинску никакая преступность не страшна будет. Искренне вам признателен и извиняюсь за недоразумение.
   – Что вы, – скромно махнул рукой задержанный. – Такие пустяки.
   – Сознательность – это, скажу вам, не пустяки, – возразил Глеб Ефимович. – На этом, можно сказать, держится весь мир.
   Тараканов гордо выпрямился, выкатив грудь колесом, и пожал протянутую руку.
   – Всего доброго, – почтительно произнес капитан, тряся сухонькую кисть.
   – И вам того же.
   – Премного благодарен.
   – Взаимно.
   – Рад был познакомиться.
   – Буду всегда помнить ваши слова.
   – Вы до двенадцати управитесь? – полюбопытствовала лейтенант.
   Мужчины крякнули и расцепили руки. Иван Ильич гордо удалился.
   – Да, хорошего человека вы поймали, – мечтательно произнес Глеб Ефимович, обращаясь к курсантам. – Побольше бы таких к нам в кутузку.
   Ребята удивленно переглянулись.
   – Можно узнать? – осмелился спросить Кулапудов.
   – Валяй, – разрешил капитан.
   – Зачем вы отпустили дурковеда?
   Мочилов снисходительно усмехнулся.
   – Затем, сынок, что это был совсем не дурковед, а добропорядочный житель города, по личной инициативе следящий за криминальной обстановкой в черте города и по мере своих слабых сил пытающийся предотвратить преступность. Что поделать, коль ваш неряшливый вид, – Глеб Ефимович неприязненно посмотрел на помятых после схватки курсантов, – не внушает доверия гражданам. Я всегда говорил: идеальная форма – девяносто процентов успеха хорошего следователя.
   Пешкодралов озадаченно почесал затылок.
   – А теперь всем спать, – приказал Мочилов. – Завтра воскресенье, последний день операции. В понедельник вы должны будете предоставить преступника полковнику Подтяжкину, а также представителю милиции из 125-го участка. Отдыхайте, братцы. Завтра у вас будет трудный день. Я в вас верю.
   И на этой патетичной ноте капитан, взяв под ручку возвышающуюся над ним на полторы головы Костоломову, удалился.

15

   Грустен был день четвертый с начала проведения операции, с момента же получения задания – шестой. Грустен и безнадежен.
   Все прекрасно понимали, что осталось им совсем ничего, только одни сутки, перед тем, как их вызовут к полковнику Подтяжкину на ковер.
   И что они там скажут? Извиняйте, но у нас нет не только преступника, но и ни одной более-менее подходящей версии, ни одной зацепки. Да и подозреваемого как такового нет. Не скажешь же, что имеешь серьезные подозрения на байкера, имени и фамилии которого не знаешь, да и в лицо которого никто не запомнил. Потому что лица-то у него не видели ребята, со спины смотрели. Номер мотоцикла, конечно, заляпан был грязью, с этой стороны зацепки тоже нет. Выходит, они топчутся на одном месте.
   А срок подходит к концу.
   Венька всю ночь не спал, перебирая в голове неприятные мысли.
   И, главное, ведь так близко подходили к нему. Если бы не этот пруд, был бы сейчас нарушитель закона у Кулапудова в руках и ждал бы справедливого возмездия за совершенные преступления. Бессонная ночь привела командира временной опергруппы к нелегкому решению: как ни крути, а тактику курсанты выбрали неправильную. Нет, живец-Зубоскалин сработал как нельзя лучше. Ведь клюнул-таки на него дурковед. Клюнул же! В чем ошибка? А ошибка в прикрытии.
   Прав был капитан Мочилов, когда говорил о внешнем виде ребят.
   Работник правопорядка должен уметь правильно одеваться, а именно, строго и аккуратно. Как же выглядели они? Отвратительно выглядели.
   А халатность в одежде приводит к халатности в отношении к делу.
   Наутро Венька объявил всем о своем решении, озадачив и без того загруженных неприятными мыслями однокурсников. Парни серьезно призадумались о своем внешнем виде. И было над чем. Лехе пришлось часа два измываться над собственными штанами, осваивая хитрую технику художественной штопки. Утконесовы украшали оранжевые жилеты стильными замочками, накладными карманами и контрастной отстрочкой. Но больше всех расстарался Венька. Как командир группы и сочинитель ночной идеи он просто обязан был выглядеть как дворник от Диора. И Кулапудов это сделал. Расчесав собачью шапку-ушанку мелким гребешком, Венька напомадил ее и забрызгал гелем. Получилось как натуральная нутрия.
   Фартук с самого утра был отстиран в «Ариэле», смешанном с «Асом», накрахмален и идеально отутюжен. Метлу пришлось выкинуть за ненадобностью, а у дяди Сани на складе попросить новую, не использованную еще щетку.
   Когда курсанты подкорректировали свой внешний вид и предстали перед Кулапудовым, парень остался довольным.
   – А теперь – на дело, – скомандовал он и повел ребят на улицы города.

* * *

   Не спал этой ночью не только Кулапудов, но и еще один молодой человек, мучимый приятными мыслями. В отличие от курсанта, не работа ему мешала сомкнуть глаза, до самого утра заставляя ворочаться в постели, а предметы более тонкие и возвышенные. Володю томила любовь. Поднявшись с утра пораньше, лейтенант достал свой выходной костюм, одиноко висевший в платяном шкафу, и, любуясь, разложил его на кровати. Скудный гардероб Смурного, исчисляемый только формой и вот этим костюмом, объяснялся очень просто: Володя не хотел брать денег у матери на какие-то свои покупки, убежденно считая, что он вырос из того возраста, когда можно сидеть у родителей на шее. Как ни старалась мама хоть что-то вручить сыну перед отъездом на службу, мальчик был тверд, уехав из родного города с одним чемоданом, основную часть которого занимали книги.
   Но ничего, вот получит он первую свою зарплату и обязательно купит что-нибудь молодежное.
   Стряхнув прилепившиеся к ткани ворсинки, Володя с благоговением влез в костюм и посмотрел на себя в зеркало. Наряд был немного старомоден, он согласен, зато в нем лейтенант выглядел гораздо старше, а из-за больших подплечников не так бросалась в глаза его узкая фигура. В таком виде лейтенанта смело можно было называть Владимир Эммануилович.
   В общем, он остался доволен.
   Томимый прекрасным чувством любви, лейтенант решил времени даром не терять, мучаясь в разлуке с Людочкой, а отправиться прямо сегодня к больнице и дождаться ее. Если, конечно, тот родственник, к которому она приходила за истекшие сутки, не выписался из больницы и не вернулся домой. Тогда ситуация усложнялась. Найти хоть в небольшом, но все-таки городе девушку, о которой знаешь только имя, дело нелегкое.
   Володя гнал подальше эту мысль, успокаивая себя тем, что перед выходными больных обычно не выписывают.
   Около семи лейтенант стоял уже на ступенях, до боли знакомых, высматривая у горизонта милые черты. Спешащие на работу врачи и медсестры вежливо интересовались здоровьем, спрашивали, почему Володя не взял с собой второго пикетчика, и неизменно задавали вопрос:
   – Вы решили возобновить забастовку? Нет? Как жаль.
   С забастовкой было веселее.
   Потом они уходили, оставляя Смурного в покое, а лейтенант продолжал ждать. Он не покидал поста ни на минуту. Лишь только вдалеке появлялся женский силуэт, влюбленное сердце Володи начинало чаще биться, а ноги становились как ватные. Однако все было напрасно. Девушка не появлялась.
   Ближе к полудню лейтенант почувствовал острое желание отлучиться ненадолго со ступенек больницы. Что поделать, коль любовь не избавляет нас от обычных жизненных потребностей, которые не столь возвышенны, но требуют к себе внимания постоянного. Уходить даже на минуту не хотелось, но Володя подумал, что много не пропустит, если его не будет на месте около пяти минут.
   И все же он ее упустил! Смурной понял это не сразу, по истечении некоторого времени, когда он уже вернулся и прохаживался от одной колонны к другой. Дверь, ведущая в стены больницы, открылась, и из нее вышел перепачканный зеленкой мавр в больничном халате, а следом она. Люда. Девушка что-то рассказывала, они вместе смеялись, смотрели друг на друга такими глазами... Лейтенант закусил губу, чтобы не вскрикнуть. Так не смотрят родственники. Вот хоть режьте Володю, а не смотрят.
   Держась за руки, мулат и девушка прошли мимо. Она сделала вид, что не узнает лейтенанта. Даже не бросила в его сторону взгляда.
   Володя почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. Он был обманут.
   Обманут коварной, хладнокровной женщиной, притворявшейся тонко чувствующей искусство. А он ей свои стихи читал! Какой же он дурак! Сердце разбито.
   Жизни нет. Все до банальности глупо и жестоко. Володя этого не вынесет.

* * *

   Ах, какой эскорт был сегодня у Зубоскалина! Одного взгляда достаточно было для того, чтобы понять: ребята серьезно подошли к своему делу, и халатность, наблюдавшаяся ранее в их отношении к заданию, новым имиджем задушена была на корню. Проходившие мимо девушки с любопытством поглядывали на бомжа от Кардена, оценивающе окидывали взглядами дворника от Диора, а работникам дорожного строительства просто беззастенчиво строили глазки.
   Парни были горды внезапно свалившейся популярностью. Пристальное внимание противоположного пола немного мешало работе. Так, Пешкодралов под перекрестным огнем стреляющих глазок искренне стеснялся подбирать с дороги бутылки. Утконесовы совершенно несознательно отвлекались от непосредственной цели всего маскарада, с прохладцей временами бросая дежурные взгляды на Зубоскалина. Пожалуй, только Санек отдувался в это воскресенье один за всех. Вероятнее всего, из-за того, что симпатичные девушки внимания на него не обращали. Парень эффектно вышагивал, повиливая соблазнительными узкими бедрами. Он крепко вцепился в самый важный предмет своего гардероба, сумочку, чтобы не отдать ее в руки преступнику во второй раз, и гордо смотрел впереди себя, порою перекашивая лицо от боли.
   Время шло медленно. А натертые еще вчера ноги ныли не переставая. Конечно, Санек залепил, где надо, волдыри пластырем, однако помогало это мало. Проще сказать, вообще не помогало. Променад проходил без эксцессов битую половину дня. Дирол начинал уставать от отсутствия событий. Внимание, сконцентрированное на сумочке, все чаще переключалось на отвлеченные, нисколько не относящиеся к делу, мысли от мировых проблем до мелкособственнических, личных. К тому же на горизонте замаячил неплохой экземплярчик женского полу в обтягивающих, по фигуре брюках и – какое счастливое совпадение! – с белой сумочкой через плечо. Ноги сами собой направились в сторону привлекательного объекта.
   Девушка определенно куда-то спешила. Она шла торопясь, часто посматривая на часы. В походке чувствовалась решительность. Санек старался не отставать. Он никогда не отличался медлительностью. Были бы на ногах его любимые кроссовки, парень без труда смог бы догнать понравившуюся особу. Но вся загвоздка заключалась в том, что обут он сегодня никак не в кроссовки.
   За три дня немного пообвыкнув к модельным туфлям с подрывным материалом в них, точнее, с подорванным уставом школы, Дирол все-таки чувствовал себя не совсем уверенно на высоких каблуках. А сейчас, с растертыми пятками, развивать космические скорости вообще не мог.
   Кое-как ковыляя вслед намеченной цели, Санек понимал, что безнадежно отстает, упуская девушку из поля зрения. Это курсанта расстраивало.
   Но не сильно. Главным образом из-за того, что благодаря знающим преподавателям, готовившим из него следователя, в Зубоскалине был раскрыт и развит до феноменальных возможностей пресловутый дедуктивный метод. Девушка направлялась в сторону арки, над которой грязными буквами было написано:
   «Крытый рынок». Подключив к данному событию логику, Дирол абсолютно точно догадался, что объект внимания направляется за покупками.
   Поэтому, когда девушка скрылась из поля зрения парня, он сильно этому не расстроился, а смело похромал – не забывая повиливать бедрами – в сторону арки.
   Кто-то любит отдыхать на море, кого-то тянет в деревню, чтобы отвлечься от трудовых навязчивых будней. Те, что побогаче, совершают турне по странам мира. Но это лишь во время отпусков, очередных и за собственный счет. Куда же деться бедному горожанину, когда в его распоряжении всего два выходных и времени на полноценный отдых катастрофически не хватает? Как и средств, кстати... Конечно же, на рынок.
   Рынок – традиционная развлекаловка рядового жителя обычной российской глубинки. Туда можно ходить как за покупками, так и просто ради променаду, чтобы встретить старых знакомых, поглазеть на регулярно возникающие склоки. Можно поторговаться с продавцом, доводя его до белого каления своим желанием скостить цену вполовину, а потом просто не купить вещь, в самый последний момент найдя в ней какой-то изъян. Куда как интереснее скучных театров и музеев. А сколько узнаешь последних городских новостей! С пылу с жару. Еще тепленьких.
   Здесь можно сетовать и рассуждать до бесконечности долго. И наконец, последним и самым весомым плюсом смешения европейского рынка с восточным базаром – атомной смеси, как нельзя лучше отражающей особенности загадочной русской души, – является толпа. Какой же житель самой огромной страны в мире не любит огромного стечения народа?
   Лишь только Санек погрузился в сутолоку торговых рядов, как со всех сторон оказался зажатым плотным потоком людей, понесшим курсанта независимо от его воли. Зубоскалин решил не сопротивляться, втайне надеясь, что и девушка с манящей белой сумочкой не смогла пробиться сквозь людскую волну и поддалась общему течению. Вокруг толкались, временами спорили, переходя на ненормативную лексику, отдавливали многострадальные Дироловы ноги.
   Мимо, нарушая общее течение глазеющих по сторонам, пробегал низенький, коренастый паренек, требовательно просящий:
   – Дорогу, дайте дорогу.
   Высоко задрав руку, он проносил интимную часть женского туалета, черный бюстгальтер, нисколько того не смущаясь. Кстати, окружающих сей факт тоже не шокировал – привыкли. Раздражало другое – непростительно высокая скорость индивида. Такого Шумахера гонцом за выпивкой неплохо было бы брать, но на рынок...
   Стремительное его продвижение навстречу общему направлению удивляло народ. Люди испуганно отшатывались, вжимаясь в прилавки, сгибаясь под болтающимися над головами вешалками с купальниками и шортиками, провожали парня осуждающим взглядом. Санек, напомним, чувствовал с самого утра дискомфорт в области голеностопного сустава. Да еще и первый урок жокейского искусства давал о себе знать, проявляясь в плавном распространении боли от мозолей и выше. До области, находящейся чуть ниже пояса. В общем, добрая половина тела курсанта была практически выведена из строя.
   Немудрено, что Дирол не успел вовремя отпрыгнуть и, зазевавшись, столкнулся с бегущим против течения. Сила инерции отбросила его назад, заставив Санька приземлиться на многострадальный копчик. Парень понял – здесь его ахиллесова пята.
   – Куда несешься? Не видишь, тут люди ходят, – выругался коренастый с бюстгальтером, прибавив для солидности крепкое словцо.
   – Как вы разговариваете с женщиной? – возмутился Санек. – Хам! – И дал по кумполу невеже.
   Сказалась неплохая выучка лейтенанта Костоломовой: у парня птички зачирикали перед глазами. Лицо изобразило искреннее удивление физической подготовкой эффектной леди. То есть на нем нарисовалось обалдение, сквозь которое просматривалось опасение. Парень сразу как-то вспомнил о том, что ему следует торопиться, и, махнув рукой, скрылся в толпе. Санек встал, отряхнулся. Поправил платье. Проходящие мимо все время его толкали. Это было неудобно. Пришлось идти.
   Несколько минут спустя Зубоскалин увидел девушку, за которой он, собственно, и пришел сюда. Она торговалась с восточного вида женщиной и с сомнением вертела в руках маленькое колечко. Санек остановился.
   Повернувшись к соседнему прилавку, Санек ткнул пальцем в массажные щетки, сваленные небольшой кучкой, и спросил:
   – Сколько стоит?
   Продавщица удивленно воззрилась на сияющую лысину экстравагантной леди.
   – Вам для длинных или коротких волос?
   – Средней длины.
   – Двадцать.
   Санек повертел в руках желтую расческу и положил. Со вниманием изучил многообразие заколок и резиночек.
   – Дорого, – сказал он, охладив свое внимание к прилавку.
   Не то чтобы его перестали интересовать завлекательные мелочи, которые сделали бы его прическу пикантнее, просто интересующая его особа окончила свой спор с восточной женщиной и глубоко вздохнула.
   – Милое колечко, – в мгновение ока подлетев к девушке, отметил Зубоскалин.
   – Не по карману, – грустно ответила та.
   – Что значит не по карману? – ободряющим тоном произнес Дирол. – В лексике очаровательной девушки такого выражения вообще не должно быть.
   Санек принял позу бывалого мужчины, немного нахального, но в меру, с налетом экранной романтичности, с ненавязчивым, но пристальным вниманием к внешности собеседницы, в общем, такую, что нравится всем без исключения женщинам от двенадцати до девяноста пяти лет. Небрежно опершись о прилавок, парень начал любовную атаку на девяностокилограммовую красавицу Востока.
   – Знаете тот случай, когда еврей завещал все свое состояние детскому дому?
   Продавщица удивленно округлила глаза и помотала головой из стороны в сторону.
   – Как? Вы не знаете этой истории? Ну так я вам расскажу.
   – Санек выдержал паузу, дожидаясь, когда в глазах слушательниц разгорятся интерес и нетерпение, и продолжил: – Проигрался как-то еврей на бирже в пух и прах. Денег нет, долгов море, Сара детей собирает, к соседу Мойше переезжать. У еврея депрессия, головные боли и тихое помешательство. От нервов даже евреи становятся помешанными. «Деньги тлен, – сказал он, – все суета, а счастья нет». Тогда он принимает единственно верное решение – стреляется, предварительно завещав все свои долги детскому дому.
   Девушка рассмеялась, а женщина стала мучительно соображать, умно ли поступил еврей или нет.
   – Вранье все это, – заключила восточная красавица, – не мог еврей проиграться на бирже.
   – Ну а если предположить? – настаивал Санек.
   – И предполагать нечего. Не бывает такого, чтобы жид чего себе в убыток сделал.
   – Так уж совсем и не бывает?
   Зубоскалин хитро посмотрел на девушку и увидел, как в глазах ее еле заметно перебегают шаловливые искорки. Ее стала интересовать игра, затеяная Диролом. Санек приободрился: контакт налаживался быстрее, чем он ожидал.
   – Покажите мне хоть одного бескорыстного еврея, и я поверю в вашу историю, – не замечая насмешки, серьезно произнесла продавщица и уперла руки в бока, являя собой монумент незыблемой твердости.
   – Я к вашим услугам, – соврал Санек.
   – Вы? – изумилась женщина.
   – Да, – гордо вздернув обалваненную головку, произнесла «девушка» в красном, – и сейчас я покажу вам образец щедрости.