Серегин Михаил. Равнение на президента!

   В четыре вечера комбату надоело не только искать монету, но и ждать Мудрецкого. Плюнув на все, он развернулся и уехал, не забыв строго-настрого наказать младшему сержанту Простакову, что все находки должны быть положены перед ним на стол. Леха согласился, что же он еще мог сделать – приказ.
   Дело шло к ужину, и надо было бы возвращаться от этой ямы, в которой ни фига нет, как вдруг неожиданно появился Мудрецкий с какой-то фиговиной, похожей на миноискатель.
   – Это чего это? – тут же подбежал Фрол и уставился на небольшой жидкокристаллический дисплей.
   – Металлоискатель, – прошептал Мудрецкий. – Сейчас мы эту поляну быстро прочешем.
   – Во-во! – солдаты с оптимизмом отнеслись к происходящему.
   – Товарищ лейтенант, а сюда Стойлохряков приезжал, – проинформировал Валетов. Юра сплюнул:
   – Фигня все! Давайте смотреть, что тут есть.
   И Мудрецкий сам стал ходить с металлоискателем по заснеженному полю в надежде обнаружить под землей хоть что-нибудь. Время от времени раздавалось попискивание, но сигналы свидетельствовали лишь о нахождении под ним железа, еще реже меди. Но ни о каком золоте речь не шла. Прогулявшись вокруг ведущихся раскопок, Юра застыл в позе «все напрасно».
   – Можно мне попробовать? – вызвался Резинкин.
   – Давай, – согласился лейтенант, – ищи. Может, чего найдешь.
   – Ой, пищит-пищит! – не успев взять в руки щуп, сообщил Витек.
   – Да это медь, наверное, – отмахнулся Мудрецкий, но потом подошел и послушал. – Е-мое! – Лицо его стало бледным. – Копайте здесь.
   И ребята взялись было за работу. Но тут Валетов посмотрел на часы:
   – Товарищ лейтенант, ужин.
   Еда в армии – дело святое. Пришлось оставить затею, примерно запомнить место.
   – А че это такое? – допытывался Валетов на обратном пути. – Это ж не наш металлоискатель.
   – Нет, не наш, – согласился Мудрецкий, – взял в аренду на сутки, заплатил большие деньги. Поэтому сегодня, после отбоя, возвращаемся на это поле и роем. Всем ясно?
   – Как я люблю хульдены! – улыбался Простаков. – Мне бы один хульден, мне бы на всю жизнь память.
   – Дурак ты! – Валетов подпрыгнул и ударил Простакова в лоб, а затем шуганулся в сторону, для того чтобы не попасть под «налет авиации».
   Сразу после отбоя в расположении появился бледный Мудрецкий. Фрол сочувственно встретил лейтенанта в каптерке:
   – Че, сильно имели, товарищ лейтенант?
   – Помолчи, – отрезал Юра.
   Дежурным по этажу лейтенант сообщил, что этих троих затребовал к себе комбат, и тут же вместе с солдатами убрался восвояси.
   Заснеженное поле встретило кладоискателей полнейшей темнотой. Высвечивая дорогу мощными фонарями, дошли до места.
   – Холодно, – пожаловался Валетов.
   – Молчи. – Простаков выхватил у него из рук лом. – Где копать, товарищ лейтенант?
   Снова включили прибор и точно определили место.
   – Давай, – скомандовал Мудрецкий, и Леха дал.
   Стоя в яме метр на метр и метр глубиной, Простаков начал жаловаться:
   – Ну че ж так глубоко-то, ну че ж нет-то ничего? Товарищ лейтенант, вы проверьте еще раз, это точно внизу находится?
   Мудрецкий снова поднес металлоискатель:
   – Да, точно там, и это точно золото.
   – А-а! – воскликнул Резинкин. – Уйди отсюда, здоровый, дай я покопаю. Мне везет, мне постоянно везет.
   И надо ж такому случиться, как только Резина начал работать лопатой, все услышали хруст черепков. Валетов тем временем в задумчивости бродил в округе и светил фонариком туда-сюда.
   – Ах ты, мелкий гад! – воскликнул Мудрецкий. – Ты что там делаешь? Ну-ка, иди сюда вот, направь свет. Нам свет нужен! Демаскируешь нас в ночи!
   – Да кому мы тут нужны? – тем не менее Валетов подошел и запустил луч фонаря в яму.
   Теперь три мощных пучка света сошлись на выгребаемых Резинкиным руками комках земли, которые наконец сменились черепками, а под ними... Под ними были желтенькие кругляшочки. Взяв горсть монет, Резинкин поднял их наверх. Одну взял Валетов, одну – лейтенант и одну – Простаков.
   – Точно такая же, – сообщил тут же Фрол.
   – Что делать будем? – поглядел лейтенант на остальных.
   – Ну, для начала надо все достать, – деловито сообщил Резинкин и снова стал ковыряться в яме.
   Еще набралось монеток на четыре горсти. Порывшись в земле, он ничего больше не обнаружил. Проверили металлоискателем – тот молчал.
   – Ну хватит на сегодня. Потом, может, еще вернемся сюда, поищем.
   Хотели было уходить, но осторожный Мудрецкий вернул людей:
   – Закопайте яму.

* * *

   На следующий день примерно с таким же металлоискателем, как и у Мудрецкого, по полю ходил лично Шпындрюк и прочесывал метр за метром, но ничего не попадалось.
   – Как же так? – возмущался обиженный Протопоп Архипович. – Ведь должно же быть! Это ж наверняка здесь! Но почему ж нет ничего?!
   Жена, сидя в «Волге», слушала музыку и изредка открывала дверцу и кричала:
   – Нашел?!
   – Да нет, – отмахивался Шпындрюк.
   – Нет ничего? – Она снова закрывала дверцу, откидывалась назад и продолжала слушать музыку.
   Подъехал Стойлохряков и тоже походил с металлоискателем. Но и ему удача не улыбнулась. Потратив полдня на бесплодные поиски, злой Шпындрюк махнул на все рукой, собрался и уехал.
   Вечером этого же дня Мудрецкий выложил перед собой на столике в офицерском общежитии сорок два гульдена и стал их разглядывать. Монетки были абсолютно одинаковые – одного и того же года выпуска. По договоренности с солдатами, которые превратились в его компаньонов по этому делу, он должен был сохранить эти деньги до конца службы, а потом каждый будет распоряжаться своей долей так, как ему вздумается.
   Поскольку сорок два не делилось на четыре, две монеты было решено просто-напросто пропить немедленно. Обращаться к дворнику, которого уже облапошили и собрали с него на тот момент все деньги, не имело смысла, поэтому лейтенант решил пойти вечерочком в поселок за пивом и попытаться расплатиться этой монетой с владельцем небольшого кабака, к которому местные жители да и офицеры несли все, что под руку попадется, а он покупал порой ценные вещи за пару кружек пива или бутылку водки. Алкоголизм – это ведь болезнь, и иногда надо пользоваться тем, что торгуешь лекарством.
   Хозяин питейного заведения узнал Мудрецкого, но он все-таки был предпринимателем, а не возглавлял благотворительное общество, и, покривлявшись перед Юрой, сообщил, что больше трех литров пива за одну такую монету он ему не поставит. Мудрецкий подумал и договорился с ним, что лучше водки и закуски.
   Таким образом, один гульден ушел на то, чтобы спокойно посидеть в кабачке. Нагрузившись водочкой, лейтенант обратил свое внимание на соседний столик, где завязалась карточная игра. Одетые в штатское, знакомые Юре по службе офицеры сидели в кабаке с каким-то одноглазым мужиком и, несмотря на все их усилия, сдували ему приличные бабки.
   Юра долго наблюдал за происходящим, а затем пошарил по карманам и ничего, кроме еще одного золотого «хульдена», не нашел.
   «Вообще-то, пацанам надо пива принести», – вспомнил он, а затем махнул рукой и решил испытать счастья. Тем более что до армии он подрабатывал грузчиком на складе, а там бушевали нехилые карточные битвы, в которых ему порою доводилось одерживать верх над остальными. Но у Мудрецкого во время наблюдения за игрой возникло большое подозрение насчет того, что мужик передергивает и выигрывает нечестно.
   Доказать он этого не мог, но иногда по телу мужичка пробегала будто судорога, после чего его выражение лица становилось слащавым – он выкладывал свою комбинацию карт на стол и сгребал выигрыши у удрученных партнеров.
   Дождавшись, пока одноглазый обчистит офицеров и раскланяется с ними, Мудрецкий догнал его уже на выходе из бара и предложил сыграть с ним партеечку. Хромоногий поглядел на Юру с долей превосходства, но тут же спросил, на что они играть будут. И тогда Мудрецкий взял и вытащил «хульден». Один-единственный глаз сверкнул ярче фотовспышки, и тут же одноглазый потащил Мудрецкого к ближайшему столику.
   – Может, подальше вглубь сядем от входа? – предложил Юра, и тот немедленно согласился.
   Они уселись в полутемном уголке, и тут же одноглазый начал тасовать. Но Мудрецкий был непрост и предложил купить новую колоду тут же, в баре. Мужичок сник, но согласился. Выбрав карты с экзотической рубашкой с одной стороны, фотографиями обнаженных девиц – с другой, Мудрецкий вернулся за столик.
   – Сколько за монету хочешь? – спросил одноглазый.
   Юра повертел в руках золотишко и, щелкнув монетой об стол, сказал наобум тысячу. И одноглазый тут же согласился. Мудрецкий обернулся на бармена, изредка поглядывающего в их сторону.
   «Значит, эта сволочь на тысячу рублей меня тут уже накормила, – подумал Юра. – Нет, надо будет претензии предъявить! Еще пусть дает мне гору пива и вон раков, раков пусть дает!»
   Поскольку монету невозможно было распилить, – нет, теоретически, конечно, все выполнимо, но сейчас она стоила по взаимной договоренности тысячу, – поэтому и положили с одной стороны монету, а с другой – деньги. Юра не успел опомниться, как через тридцать секунд он уже все сдул. Делать было нечего. Раскланявшись, он собрался уходить, но одноглазый человечек догнал его и, уцепившись за рукав, стал выспрашивать, откуда он взял такую монету. Но Мудрецкий отмахивался от него до тех пор, пока мужик не вынудил лейтенанта рявкнуть на него. И только после этого одноглазый отстал.
   Побродив по поселку, злой Юра вернулся в бар, к его счастью, одноглазого уже не было, и подошел к владельцу заведения, начав по пьяни предъявлять ему претензии по поводу слишком маленькой оценки монеты. Но бармен ничего и слушать не хотел.
   – Я тебе уже сказал, – возражал хозяин. – Одна монета – три литра пива. Все, никаких разговоров!
   Юра вернулся к себе в комнату, которую делил с таким же «пиджаком», как и он, но тот сегодня был в наряде. Опять разложил на столе почти полмиллиона долларов и разглядывал эти монетки.
   «Да, – думал пьяненький лейтенант, – надо ж пацанам что-то. Это ж получается, я сейчас должен взять монетку из своей доли, вернуться туда к бармену и купить на нее три литра пива. А может, обычными деньгами заплатить?» – спохватился Юра и стал шарить по карманам.
   Кой-какие копейки нашлись. Но из комнаты из своей он выйти не успел – к нему ввалились комбат, Шпындрюк и одноглазый.
   – Вот он, вот он! – воскликнул дворник, которого в свое время обыграли Валетов и компания.
   И тут глаза Шпындрюка жадно засверкали, потому как он увидел на столе разложенные монетки.
   – Ах, это вы все нашли! Вы! – Он сгребал деньги.
   Юра набросился на него:
   – Это мое!
   Комбат схватил лейтенанта за шиворот и пихнул его на кровать.
   – Не рыпайся! Не твоего ума дело, – зашипел Стойлохряков. – Будешь молчать, спокойно дослужишь.
   – А мне мою долю! – требовал одноглазый.
   Шпындрюк, заграбастав все деньги в карман, повернулся к дворнику:
   – Ты на меня работаешь, понял? Если у тебя есть какие-то претензии, то мы можем сыграть в карты на твой оставшийся видящим глаз, – предложил глава администрации. – Если проигрываю я – выбиваем твой глаз, если проигрываешь ты – опять выбиваем твой глаз. Ты согласен?
   Мужик тут же забыл обо всех своих требованиях, поклонился чуть ли не в пояс и исчез из офицерского общежития.
   Лейтенант снова поднялся на ноги и стал предъявлять претензии по поводу двадцати пяти процентов. Шпындрюк похлопал его по щеке:
   – Смотри, полковник, как твои молодые офицеры напиваются здесь, а потом у нас изнасилований полно, грабежей в поселке. Это все почему? Потому что служивые не умеют себя в руках держать. Лейтенант, все, что найдено в моей земле, принадлежит мне. Иначе быть просто не может. В этом поселке государство, – Шпындрюк приблизился к лейтенанту вплотную, – это я.
   – Тоже мне Людовик, – не выдержал Мудрецкий, но, поглядев в глаза комбату, номер Людовика называть не стал.
   Властные мужи ушли, оставив лейтенанта одного с разбитым корытом. Погоревав немного, Юра завалился спать и честно продрых до утра.

* * *

   Когда Простаков узнал, что их таким наглым образом обокрали, и не кто-нибудь, а сам комбат, он взвыл. Но так как дело происходило на улице, прямо перед выходом из казармы, Валетов поспешил ударить здорового кулаком в солнечное сплетение, и тот затих. Мудрецкий не скрывал собственной досады, но что они могли предпринять?
   – Любой ваш ответ на это хамство будет сплошной уголовщиной, – сразу же определил Мудрецкий. – Мы ничего не в состоянии сделать. Придется забыть.
   Валетов шептал:
   – Но нас же просто ограбили, как же так! Мы что же, и сделать ничего не сможем?

* * *

   Утречком Шпындрюк, прихватив с собой супругу, засобирался в город.
   – Почему мы так рано? – раздраженно верещала она, когда маленький толстячок тащил ее к машине.
   – Потому что в восемь мы должны быть в Самаре, в двенадцать – в Москве. Ты понимаешь?
   – А почему так срочно?
   – Потому, – огрызался сонный и непонятно чем возбужденный муженек. – Едем, едем!
   Они сели в «Волгу» и помчались из Чернодырья в самарский аэропорт.
   – Ты мог бы потише! – переживала она, потому как «Волга» неслась с неприлично высокой скоростью. Обычно ее муж так не ездил.
   – Время дорого. Время – деньги, – шептал Шпындрюк. – Мы успеем, должны успеть.
   Он пронесся по очередному виражу и вышел на прямую. И тут из леса поперек дороги выехала «БМП» и перегородила всю трассу. Ничего не оставалось делать, как остановиться. Тем более что дуло крупнокалиберного пулемета повернулось в сторону машины Шпындрюка.
   Солдаты в масках и с автоматами подошли к машине.
   – Вы что? – возмущался Шпындрюк, когда его огромный пехотинец вытаскивал из авто. – Да я глава района!
   На его визг и вопли супруги никто не обращал внимания. Машина подверглась тщательному обыску, и вскоре в багажнике под запаской коротышка в камуфляже обнаружил небольшой мешочек с монетами. После этого здоровый потребовал ключи от машины и выбросил их далеко в снег.
   Потом эти «бандиты» в форме обыскали Шпындрюка и его жену, отобрали все деньги и документы и, не произнося ни единого слова, попрыгали в «БМП» и скрылись.
   Шпындрюк стоял посреди трассы весь выпотрошенный, не в силах вымолвить ни единого слова. Его жена билась в истерике, сидя в салоне «Волги», и порой сквозь слезы и выкрики муж слышал такие слова, которым мог бы позавидовать и колхозный бригадир.

* * *

   Вернувшись с операции и поставив «БМП» на место, солдаты еще успели на завтрак. А вечером этого же дня, уйдя в очередной суточный патруль по городку, троица, не стесняясь, покупала на «хульдены» в каждом ларьке себе выпить, в каждом кабаке закусить. Кроме этого, один «хульден» был подан нищему, а еще несколько монет были заложены в местном ломбарде под неплохие деньги – часть проиграли в игровые автоматы. По одной монетке заплатили местным проституткам, и те расстарались на славу.
   Срок возвращения из наряда вышел уже сутки назад, а ни Простакова, ни остальных не было. Их нашли только на третий день под вечер, всех в жопу пьяных и счастливых, с девками в обнимку, в одном из подвалов разрушенного и нежилого двухэтажного дома.
   – Что, Мудрецкий, в тюрьму захотелось! – орал Стойлохряков на лейтенанта, поставив его перед собой в собственном кабинете.
   А Юра слушал все эти вопли распухшими от дорогого коньяка ушами и махал в воздухе руками время от времени, отгоняя от себя бранные слова подполковника.
   – И чего кричите, – пошатываясь, возмущался Мудрецкий. – Подумаешь, какие-то «хульдены». У нас другая валюта.
   – При чем здесь «хульдены»?
   – А я, товарищ подполковник, на работе не пью никогда. Разве только если вы нальете. А вы мне не нальете? О-о-о. Нет, судя по тому, как вы кричите, – не нальете. А чего кричать, надо же с людьми по-человечески. А вы что хотите сказать, что вы по-человечески? Да нет, я думаю, что вы немножко по-другому. Что? Молчать? Хорошо, буду молчать. Ни слова больше не скажу. А вы меня ругайте, товарищ подполковник, ругайте. Но знаете, я вам все-таки расскажу: коньяк по тысяче рублей за бутылку – это такая прелесть, такая прелесть! Сколько, вы говорите, мы промотали? Полмиллиона баксов? Да и что, это разве деньги? Это ж мелочь. А если вам нужны полмиллиона баксов, так вы пойдите соберите все эти монетки. Они ведь где-то по поселку разбросаны. У кого, может, в кармане осели, кто, может, в Самаре сдаст, кто как сувенир оставит. А нам-то чего? Мы пьем, а служба идет. Да, товарищ подполковник?!

Глава 7
ПОД ПОДОЗРЕНИЕМ

   Витек проснулся без десяти шесть. Все тело ломило от вчерашних упражнений с лопатой. А ведь он только должен был привезти Простакова и Валетова до места. Перекапывать огород капитана Паркина, командира третьей роты, в его обязанности не входило. Но злой Простаков заставил и его лопатой махать, а здорового поддерживал маленький наглый Валетов, старающийся в очередной раз уклониться от какой бы то ни было работы. Пришлось Резинкину вылезать из-за баранки и вместе с остальными пахать. А потом вечером, когда эти два урода пошли на ужин, он еще должен был обратно ехать в парк, ставить машину на место и только после этого идти в казарму, чтобы бросить тело на кровать.
   Поглядев на сладко спящую парочку: Валетов над Простаковым, – ефрейтор взял свое полотенце, зубную щетку и пошел умываться пораньше, пока дневальный не поднял всю третью роту и не отправил ее двигаться по распорядку. Еще до завтрака Резинкину необходимо было оказаться в парке, и поэтому он и думать забыл о вчерашнем дне, так как наступал очередной и прелестей впереди еще достаточно. Задумываться над тем, что прошло, он не имел обыкновения.
   Днем капитан Паркин, высокий, худощавый, черноволосый мужик, отыскал Резинкина в машинных боксах и между делом сообщил, что доволен проделанной вчера всеми троими землекопами работой. И даже угостил сигареткой. Сигаретка – это хорошо. Одну – в зубы, одну – за ухо, одну – подальше в кепку. Нормальный перекур получился, и сигареты козырные: «Сраки лайк», ан нет: «Лаки страйк», давно таких Резина не курил. Поговорив про службу, капитан исчез, а Резинкин снова стал на пару с прапорщиком Евздрихиным ковырять очередной «ЗИЛ».
   Две недели спустя, теплым весенним утречком, супруга Максима Михайловича Паркина, Евгения, – высокая белокурая красавица, не дождавшись «женских праздников», решила проверить, все ли с ней нормально, и вытащила узенькую полоску теста на беременность.
   Когда спустя полчаса муж вошел в кухню, она не знала, как начать. Тем временем Максим выхлебал полчашки кофе, чмокнул в щеку жену, ущипнул ее за упругую попку и пошел бриться. А у нее язык отсох, прилип к небу – и ни вверх, ни вниз.
   Когда капитан позавтракал, он поглядел на свою половину с интересом, обычно каждое утро меньше шести тысяч слов не произносящую перед тем, как он уходил на работу.
   – Что с тобой?
   – Да ничего. – Она крутилась около плиты, бралась то за одно, то за другое. В результате по кухне разносилось беспорядочное бряцание. Потом она села рядом с ним и взяла капитана за руку.
   Максим уловил в настроении супруги некое волнение.
   – Ну, что такое? – спокойно произнес он и обнял жену.
   – Похоже, я беременная, – безразличным тоном произнесла она.
   – Вот это здорово, – ответил он так же серо. – У нас не получалось почти два года, – подвел он итог. – Ты уже попадаешь в разряд старорожающих, если мне двадцать девять, а тебе двадцать семь.
   – Да, – согласилась она, – но ведь это здорово?
   Паркин гладил ее волосы, на которые засматривался весь батальон, и не мог сообразить, как же ему теперь себя вести.
   – Это ты что хочешь сказать, что я через девять месяцев буду отцом? Или подожди, – теперь они смотрели друг на друга горящими глазами, – а какой срок?
   – Да откуда я знаю, – она смутилась, – но не больше двух месяцев.
   – Да? – Он стал вспоминать. – Погоди, вот три недели назад я вернулся из месячной командировки, значит, или это за последние дни, или еще до того.
   Она посмотрела на часы:
   – Ну ты не засиживайся, на работу опоздаешь.
   Максим встал, она поднялась вслед за ним. Наградив жену долгим и страстным поцелуем, он надвинул на лоб кепку и в прекрасном настроении вышел за калитку частного дома, где они жили, и отправился на службу.
   У всех мужиков, кому под тридцать, уже давно бегали маленькие карапузы, а у него и у его самой красивой жены в батальоне никого не было. Уже давно поговаривали о том, что он, или она, или оба чем-то там больны и у них никогда не будет своих детей.
   Капитан топал на развод, продолжая вычислять, в какой же день все-таки они могли заделать-то. В правильности результатов теста он не сомневался, и сейчас его мысли плавно перетекли на тему, кто же там завязался: мальчик или девочка?
   В полузомбированном состоянии капитан провел день, а ближе к вечеру неожиданно для самого себя он осознал, что дело нечисто. Спустя шесть лет супружеской жизни и двух лет целенаправленного желания завести детей в себя как в мужчину он уже верить перестал, или, во всяком случае, у него оставались очень серьезные сомнения на свой счет. Думать о том, что причина невозможности завести детей кроется в его жене, он и помыслить не мог. Все на себя списывал, чем время от времени сильно терзался и заливал все свои ощущения большим количеством водки.
   Вернувшись вечером домой, Максим усадил напротив себя свою Женечку и, не думая о последствиях, напрямую спросил у нее:
   – Послушай, у нас давно ничего... Я уж и не думал, что у нас... Я здесь был в командировке. Ты ни с кем?...
   Дальше ему не потребовалось ничего говорить, хотя он и не собирался продолжать фразу – и так все понятно. Вскочив со своего места, она надела ему на голову горячие макароны и ушла в комнату, оставив капитана обтекать. Столь бурная реакция не вселила уверенности в командира роты в том, что его жена оставалась ему верна, а, наоборот, усилила подозрения.
   Ох уж эти небольшие воинские гарнизоны, где все друг друга знают, и выбор, прямо скажем, невелик.
   Из комнаты понеслись рыдания. Он встал на пороге, сказал, что просит прощения, и вышел на улицу. Выкуривая одну сигарету за другой, Паркин бродил по поселку, пока, в конце концов, темные мысли не привели его к дому прапорщика Евздрихина.
   Результатом трехчасового заседания явилось вялое поскрябывание в калитку на начальном этапе, а потом пьяные вопли: «Женя, Женя!» на всю улицу и медленное втекание в дом в сопровождении собственной супруги и все того же прапорщика, находившегося, несмотря на экстраординарные объемы поглощенной водки, во вменяемом состоянии.
   Доставив тело капитана Паркина на место, Евздрихин отправился домой под бок к жене, размышляя над причитаниями беспокойного мужа.

* * *

   Весь перепачканный в машинном масле, Резинкин торчал кверху задом из капота «ЗИЛ-131», а прапорщик Евздрихин сидел на пустом ящике из-под снарядов и размышлял над тем, как быстро летит время. Он приводил пример самого Витька, который вот вроде едва пришел в боксы с фингалом под глазом от дембеля, а сейчас уже год прошел после тех событий. Еще годок – и обратно домой. Отдал долг Родине. После пространных рассуждений Петр Петрович пощипал свои пышные усы и обратился к заднице Резинкина с вопросом о мероприятии, состоявшемся более двух недель назад.
   – Слушай, Витек, – прапорщик почмокал губами – хотелось курить, а здесь нельзя, – кончай ковыряться. Пойдем воздухом подышим.
   Витек всегда готов отдохнуть. Ему ни денег, ни наград за отремонтированную машину никто не даст. Обтерев тряпкой грязные руки, Резинкин потопал рядом с прапорщиком к курилке.
   – Слушай, – уже по дороге начал выспрашивать Петр Петрович, – вот вы огород у Паркина перекапывали?
   – Перекапывали, а что? Товарища капитана притянули за то, что он солдатскую силу использует, которую нужно направлять на обороноспособность страны?
   – Ты не умничай. Скажи лучше, сколько вас там было?
   – А че случилось-то? – выпытывал Витек. – Трое: я, Простаков и Валетов.
   – Значит, втроем копали?
   – Втроем.
   – И все перекопали?
   – Все.
   – И сколько вы там были?
   Резинкин плюхнулся на лавку:
   – Да целый день были, товарищ прапорщик, а че такое?
   – Да ничего-ничего. – Евздрихин снова стал щипать собственные усы, затем задымил. – Ну, а как день прошел?
   – Какой день?
   – Не придуряйся. Когда огород перекапывали.
   – А ну че, нормально прошел. Покопали да обратно приехали. Нам какая разница, где вкалывать? Ведь все равно найдут чем заниматься.
   – Это верно, – согласился прапорщик. – Как думаешь, у капитана красивая жена?
   – А че, красивая, – согласился Резинкин. – Видели ее. Высокая блондинка такая. Ей каждый мечтает вставить.