Серегин Михаил. Равнение на президента!

   – Какие вы все молодые да шустрые.
   – Да а че такого, товарищ прапорщик, долго бабу трахнуть, что ли?
   Евздрихин никогда не разговаривал с ефрейтором на подобные темы, и сейчас ему все это большого удовольствия не доставляло. Но то, что он слышал из уст молодого поколения, несколько озадачивало его.
   – Ну если ты так рассуждаешь, то можно подумать, что у тебя была уже куча женщин в жизни.
   – Ну не куча. – Витек сплюнул. – С десяток, наверно.
   Прапорщик выдохнул:
   – Шустрый.
   – Да а че такого-то.
   Подозрения после начала разговора с Резинкиным у прапорщика все более усиливались.
   – Так ты говоришь, красивая жена. Да. А как зовут, знаешь?
   – А понятия не имею. Мне зачем? Я ведь туда не с ней трахаться приезжал, а с ее огородом.
   – И вы, значит, все время втроем в поле были?
   Витек никак не мог понять, чего от него хотят:
   – Да в чем проблема-то? Товарищ прапорщик, вы скажите мне прямо, а то я не понимаю, что вы спрашиваете. Ну перекопали мы огород, помогли товарищу капитану, можно сказать, чтобы он с голоду не помер вместе с его красивой, молодой женой.
   – Ну, ладно. Ты мне много вопросов не задавай. Скажу тебе так, что украли кой-чего.
   – У капитана Паркина украли? – не поверил Резинкин.
   – Да, у него, – согласился Евздрихин и прищурился от табачного дыма. – Ты мне давай не виляй, прямо говори. Вот ты все время был в огороде?
   – Да, все время, – уже раздраженно ответил Резинкин. – Все мы там были: и я, и Фрол, и Простаков. И ниче мы не брали. Пусть он на нас эти сопли не вешает! Козлина, – не стесняясь, выругался ефрейтор, зная, что последние слова прапорщик никогда капитану Паркину не передаст по той простой причине, что они оба механики-водители, и один другого из-за такой фигни, даже если у того что-то там украли, сдавать не будет. – А че пропало-то?
   Евздрихин задумался:
   – Да так, двухкассетник уперли. Больше ни на что времени не было. Видать, по-быстрому в дом залезли – и ушли.
   – Это как раз тогда, когда мы копали?
   – Да, – подтвердил Евздрихин, – вот когда вы были в огороде, кто-то залез в дом.
   – А где же его жена была? Она ведь все время в доме... Фигня какая-то. А че ж он так долго молчал, мог бы пораньше спросить.
   – Это я не знаю, – отстранился прапорщик. – Пошли дальше «ЗИЛом» заниматься, нечего тут рассиживаться.

* * *

   Вечером Максим снова пошел к прапорщику, и они снова просидели три часа. За время разговора Евздрихин доложил старшему по званию, что ничего такого солдаты, бывшие у него в огороде, не делали. Но капитан остался недоволен содержанием переданной ему беседы с ефрейтором и предложил прапорщику между двумя стопками продолжить начатое расследование.
   Когда Евздрихин заносил мертвецки пьяного офицера в дом, жена никак не реагировала, ей, казалось, все безразлично. На этот раз она уже не встречала мужа, а сидела в старом кресле и наблюдала, как прапорщик кладет тело в коридоре. Пожелав спокойной ночи, Евздрихин удалился. А когда он выходил на улицу, то слышал, как что-то бьется обо что-то, и пьяные крики с мольбами о пощаде капитана Паркина:
   – Не надо! Остановись ты, дура! Я ничего не делал! Что такого, если я выпью немного?!
   Больше Евздрихин ничего не слышал, он уже думал о предстоящей беседе с Валетовым.

* * *

   Валетов на пару с Тимуром Балчу вис в суточном наряде по складам. Ни тот, ни другой не удивились появлению прапорщика Евздрихина. Прапорщик, он на то и прапорщик, чтобы заниматься военным хозяйством. Но когда «усатый таракан» предложил Валетову сигарету, тот, будучи опытным психологом, сразу сообразил, что предстоит некая беседа на неизвестную тему. Но он готов, он всегда готов пообщаться с любым военнослужащим. Переговоры – это его конек.
   Сели, закурили. Балчу при появлении прапорщика приоткрыл сонный глаз, перевернулся на другой бок и продолжил давить на койке.
   – Вам здесь сегодня до шести сидеть?
   – До шести, – подтвердил Валетов, затягиваясь. – Фиговые у вас сигареты, товарищ прапорщик.
   – Привычка – вторая натура, сынок. Ты забыл одну хорошую истину, что подчиненные старшим в жопу не смотрят.
   – Извините, товарищ прапорщик, вырвалось. На гражданке я сигареты дешевле чем доллар за пачку не курил.
   – А что ж в армию попал, раз такой крутой?
   Фрол прищурился, раздумывая, говорить ему или нет. А впрочем, что он ему сделает?
   – Да наехали на меня, товарищ прапорщик. Пришлось дела бросать, в армии скрываться. Не знаю еще, вот вернусь, простят мне иль нет.
   – Может, придется остаться?
   Реакция потрясла Евздрихина. Валетов вскочил и вытаращил глаза на усатого.
   – Да вы что?! Вы че, считаете, что я совсем, что ли, это...?
   – Да ладно, я пошутил. Смотри-ка, как ты живо реагируешь.
   Валетов опустился на лавку.
   – Так че хотели-то?
   Вот какой шустрый! Евздрихин, для того чтобы сбить нахальный молодежный темп, выдержал паузу:
   – Вы две недели назад огород копали?
   – А-а-а. Там такая хозяйка высокая, блондинистая, м-м-м! – сразу вспомнил Валетов. – Все вокруг нас крутилась, показывала, как нам копать, под каким углом да в какую сторону. У Резинкина, помню, все сапоги были слюнями залиты. Повезло капитану, да, товарищ прапорщик? Каждый день прет такую кралю, а мы тут ходи с лопатами.
   – Ниче, еще найдешь себе, – успокаивал его Евздрихин. – Ты мне лучше скажи, пока вы копали, вы все время там были или уходили куда?
   – А че случилось? – Валетов был не дурнее Резинкина и сразу просек, что вопрос неспроста. Начал лихорадочно перебирать в голове, чего бы они такого могли там сотворить, что не понравилось капитану. Витек вроде сказал, что тот остался доволен. Так зачем эти расспросы спустя две недели? – А че, мы что-то не так сделали?
   – Не знаю, – протянул прапорщик. – Судя по тому, как ты говоришь, все вы сделали хорошо, да под контролем хозяйки.
   – Ну так а в чем же проблема?
   Евздрихин уже знал, с какого бока подойти:
   – Да, понимаешь, пока вы копали, из дома украли двухкассетник. Вот ты вспомни. Ни Резинкин, ни Простаков, они никуда не отлучались на некоторое время?
   Валетов поглядел на прапорщика, как на только что уродившегося.
   – Петр Петрович, – Валетов излучал невинность, – да вы сами подумайте, вот даже если бы они и уходили куда-нибудь, разве бы я вам сказал?
   – Нет, не сказал бы. – Евздрихин согласился. – Но здесь иная ситуация. Ты до конца все понять не можешь, и рассказать тебе я не могу – знать ты не должен. Вот скажи мне, может, уходил кто из них.
   – Да нет, ну мы все время втроем были.
   – Втроем все время? – переспросил Евздрихин. – Да-а-а, это хуже.
   – А че же хуже, когда втроем? Все нормально. И хозяйка тут контролирует процесс.
   Евздрихин кинул бычок и достал еще одну сигарету.
   – Че-то вы много курите, товарищ прапорщик.
   – Послушай, Фрол, ты подумай-ка еще разок, никто не отлучался?
   – Да подумаешь делов-то – двухкассетник! Че, дорогой, что ли? И куда хозяйка глядела? Или она из дому выходила?
   – Не знаю, меня вот товарищ капитан попросил побеседовать с вами, может, кто что вспомнит?
   – Да кто че вспомнит, – пожал плечами Фрол. – Никто уж ничего не вспомнит, дело-то давно было.
   – Да ну, как давно. Можно сказать, что и недавно, – не согласился Евздрихин.
   – Я вот запомнил, товарищ прапорщик, как я на огороде товарища капитана устал очень. У него ведь участок знаете какой? О-го-го! Это вот Лехе, ему все равно сколько копать, а я так не могу. Я городской житель, мне много трудиться нельзя. Вот еще наряд по складам – это ничего, это терпимо.
   – Да, целые сутки жрать и спать, – согласился прапорщик, – это любой выдержит.
   – Не скажите, здесь тоже умение нужно. Вот сосредоточиться надо на том, чтобы целый день продрыхать и всю ночь. А если невмоготу, то садишься и в карты играешь.
   Евздрихин был раздосадован своим собственным плоскоумием. Он не знал, как ему раскрутить своих собеседников в нужном направлении, так, чтобы они при этом ничего не заподозрили. Ну нельзя же напрямую спрашивать: трахали вы капитанову жену или нет.

* * *

   В очередной раз Евздрихин волок на себе Паркина. Отпускать одного капитана в поход на поиски собственного жилья в двенадцать часов ночи по утонувшему во тьме поселку нецелесообразно, так как он больше к нему может не прийти и своих бутылок на стол не поставить.
   А капитана Евздрихин считал порядочным человеком, потому как тот приходил в гости не с пустыми руками. Правда, сам и выпивал большую часть. Ну так это же разве плохо? Пусть человек после работы отдыхает душой.

* * *

   Евгения глядела телевизор, будучи во всеоружии. И когда около двенадцати Евздрихин, уже не стуча в калитку и в дверь, на которой были открыты все замки, положил ее мужа на пол, пожелал спокойной ночи и удалился, она прошла к холодильнику, вытащила огромную кастрюлю остуженной воды и, не жалея муженька, выплеснула всю ее на пьяненькую, что-то там бормочущую про «простите», головенку. После того как муж принял холодную ванну, она схватила его и потащила в комнату.
   Посадив его в кресло, стала бить капитана по щекам и, когда он вернулся в этот мир, спросила его:
   – Мне что, избавиться от ребенка?
   Он замотал головой:
   – Нет, ходи, – и для того, чтобы не вызывать у супруги подозрений по поводу собственных сомнений насчет происхождения плода, сообщил ей, что это он от радости.
   Немного успокоившись, она раздела его и положила на кровать, удивляясь сама себе – откуда берутся силы ворочать здорового мужика.

* * *

   Прапорщик обнаружил Леху в роте. Вначале он увидел сидящего на карачках и надраивающего полы рядового Кислого и затем ассистирующего ему и вовремя меняющего зубные щетки рядового Ларева, а в дальнем углу, на нижней койке, лежал непосредственно тот, к кому и пришел с разговором Евздрихин.
   Леха даже сел на кровати:
   – О! Товарищ прапорщик, а я вот, видите, тут порядок навожу в казарме. А то вдруг товарищ полковник зайдет, а у нас тут бардак, мусор, пыль на полу. Это неправильно.
   – Да, – согласился Евздрихин, глядя на двух духов, шуршащих с великим усердием. – Ты помнишь, как две недели назад огород копал?
   – Я-то? – Простаков улыбался. – Я помню, очень хорошо помню. А еще думаю, что это должен запомнить Фрол, который лопату из рук не выпускал.
   – Жестокий ты будешь дедушка, Простаков, – предположил Евздрихин.
   – Да ну, что вы, товарищ прапорщик, по сравнению с теми дедами, которых я пережил на своем веку, я просто ангел во плоти!
   Прапорщик оглянулся на работающих. Леха во мгновение ока понял, что нужно остаться наедине.
   – Духи, ну-ка освободите территорию.
   Юноши побросали занятие и покинули помещение, где никого больше среди бела дня не было.
   – Леха, – Евздрихин опустился на койку напротив, – ты женщин любишь?
   Простаков поглядел на собеседника, как на глупца.
   – Ну кто ж их не любит? Только трахать, а разговаривать – нет, не люблю, товарищ прапорщик. Никогда не знаешь, че у них на уме. Вот если трахнул, то трахнул, а разговоры – нет, это не для меня.
   – Да, это известное дело, – согласился Евздрихин. – Слушай, так я вот про огород капитана Паркина все хочу тебя спросить.
   – Да, пожалуйста!
   – Вы там втроем были?
   – Втроем, – согласился Леха. – Можно я лягу, товарищ прапорщик?
   – Да, ложись, – согласился Петр Петрович.
   Леха с наслаждением завалился на койку и вытянул ноги:
   – Ну так че хотели-то еще узнать?
   – А ты вот не помнишь, пока вы копали, ни Валетов, ни Резинкин никуда не отлучались?
   – Че же мы, машины, что ли, товарищ прапорщик? Конечно, отлучались: кто пописать, кто покакать, кто покушать, – у Лехи даже не возникало вопроса, по поводу чего вся эта беседа.
   – Ну да. А кто больше всех отсутствовал?
   – Да я не засекал, товарищ прапорщик, может, я больше всех и отсутствовал. У нас же как там, немножко покопали, покурили, ну сами понимаете – работа ж тяжелая.
   – Тяжелая-тяжелая, – согласился Евздрихин, проявляя нетерпение. – Ну так вот тот же Резинкин, он куда уходил?
   – Ну как? До туалета ходил, потом ведь и жена товарища капитана его зачем-то там пару раз в дом звала, может, че помочь. Потом кушали мы. Красивая у капитана жена... Она там на огороде пару раз нагнулась – я чуть сознание не потерял.
   – Неужели так приперло? – посочувствовал Евздрихин.
   – Ну так что же – весна, товарищ прапорщик, птички гнездышки вьют. А она у него красивая баба и хорошо готовит, кстати.
   – Так вы все, значит, в дом заходили?
   – А как же? Обедали. Потом, помню, мы че-то с Резиной... то есть с рядовым Резинкиным дальше копать пошли, а Фрол остался. А че такое? Залетела жена, что ли?
   У прапорщика нижняя челюсть поехала вниз. Леха сел на койке и заржал:
   – Ну Валетов дает! Маленький, а шустрый! Да, товарищ прапорщик? Это он, выходит, ее там трахнул, пока мы лопатами-то махали. Вот это да! Вот я ему сегодня скажу – будет потеха. Скажу, Фрол, е, будешь отцом!
   Евздрихин стал часто оборачиваться на дверь:
   – Ты это, ты тихо давай себя веди, младший сержант. Ты так не кричи. Че ты придумал-то? Никто не беременный.
   – Но я-то точно не беременный, а вот, похоже, товарищ капитан что-то там заподозрил. Никак, жена ему призналась, что ребенка ждет? Вот это дело, это я понимаю! Вы, товарищ прапорщик, меня не отговаривайте, я жизнь хорошо знаю. Ну Валетов – молодец, у него ведь всего-то времени было минут двадцать. Засунул – вынул, и все довольны, правда? Может, она, конечно, переживает немного, ну за то, что у нее такой маленький сынишка родится – не будет такой высокий, как товарищ капитан. А че? С другой стороны, у Фрола мозгов полно – не обязательно быть здоровым. Вон видите, я хоть здоровый, а он меня сколько времени на работу припрягал, пока я не стал младшим сержантом, товарищ прапорщик. Это все жизненное. Может, потом сам товарищ капитан Валетову будет письма писать в его родные Чебоксары, где будет благодарить его за здорового и крепкого сына.
   Евздрихин не стал больше ни о чем разговаривать с Простаковым – он узнал все, что хотел, и для себя решил: если заострять сейчас на этом Лехино внимание еще больше, то в конечном счете хуже будет для капитана и для его жены. Теперь он знал все, что требовалось.

* * *

   Капитан Паркин сидел за столом в гостях у Евздрихина и время от времени запускал большую ложку в картофельное пюре.
   – Хозяйственный ты, Петр Петрович. Вот и весна уже давно началась, а у тебя картошечка.
   – А то как же, – соглашался Евздрихин, предлагая пропустить еще по одной, но капитан отказывался.
   Высокая, статная, во всяком случае по сравнению с Евздрихиным, Александра, показавшись на кухне, где проходило очередное заседание, отметила, что уровень в бутылке почти не понижается:
   – Что это ты, Максим, сегодня не пьешь? Все, хватило?
   Паркин поглядел на бутылку, затем на Евздрихина – тот отрицательно махнул рукой, и капитан поспешил сдать хозяйке зелье.
   Не понимая, что это такое случилось с мужиками, тем не менее она поспешила убрать со стола «огненную воду» и снова скрылась в комнате, где тихонько мурлыкал телевизор.
   На этот раз капитан пришел домой без провожатого. Евгения, и не рассчитывая увидеть сегодня мужа в трезвом виде, откровенно удивилась, когда тот вошел в комнату и уселся прямо-таки сам, что удивительно, в кресло и стал первым делом снимать с себя вонючие носки.
   – На работе задержался, – подсказала супруга, разглядывая практически трезвого мужа.
   – Ну а что ж такого, – пробормотал он, подбирая с пола «сырники» и засовывая их под диван.
   – Ну что ты делаешь?! – рассердилась она.
   – А, извини, привычка.

* * *

   Утром следующего дня на разводе Мудрецкий объявил Фролу, что того ждут снова земляные работы в огороде капитана Паркина, мол, лучше всех копал и поможет еще. Вспоминая хороший обед у Евгении, Простаков возмутился насчет того, что лучше всех копал именно он, а не какой-то там Валетов.
   Фрол, стоя с другого конца строя, выкрикнул:
   – Молчи, башня!
   Мудрецкий призвал к тишине, после чего развод закончился.

* * *

   Рано утром, перед тем как уйти на службу, Максим сообщил супруге о якобы имеющемся поручении от командования и необходимости отбыть на целый день в Самару. Евгения тут же подсуетилась и хотела было навялить ему купить что-нибудь такое в городе, но он отмел все просьбы суровым «Не будет времени!».
   Расцеловав супругу сладко-сладко, он вышел на улицу и скрылся с ее глаз, не собираясь никуда уезжать. Он, как человек военный, еще ранним-ранним утром присмотрел позицию для наблюдения. В непосредственной близости от забора, отделявшего его собственный земельный надел от начинавшегося сразу за участком поля, росла здоровая старая яблоня, забравшись на которую можно было сидеть и наблюдать за всеми событиями, которые будут происходить на его собственном участке, а через окна – и в некоторых комнатах дома.
   Вооружившись хорошим полевым биноклем, капитан обошел кругом жилой массив и со стороны огородов подошел к высокой яблоне. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что никто его в данный момент не видит, капитан, словно кошка, вскарабкался на яблоню и разместился в ветвях дерева. Недолго ему пришлось подыскивать удобное положение, так как яблоня относится к тем видам деревьев, лазить по пологим ветвям которых – одно удовольствие. Теперь оставалось только ждать.
   Провожатых к Валетову не нашлось, и пришлось Мудрецкому выписать Фролу пропуск, для того чтобы он спокойно прошел через поселок к дому Паркина. Признаться, Валетову не очень-то хотелось вновь помогать там по хозяйству, но, вспоминая высокую, красивую жену капитана, он находил, что сегодняшний день пройдет у него намного лучше, чем остальные. Ведь его одного посылают, видят, что человек маленький, слишком усердно работать не может, толку от него мало, значит, и задание какое-то будет, не слишком его слабое здоровье обременяющее.
   Надо ли говорить, что Валетов, выйдя за КПП части, поплелся медленно-медленно по дороге, не собираясь прибывать к месту будущих работ слишком быстро. Хорошо, если вообще за сегодня не успеет и завтра придет, доделает. Глядишь, пара дней службы пройдет.
   Вяло топая кирзовыми сапогами по асфальтовой дороге, Фрол вышел к поселку и, согреваемый пропуском, лежащим у него в кармане, брел спокойно, положив в уме на патруль большой и толстый палец.
   А в это время, ожидая с минуты на минуту появление солдата, ерзал на яблоне капитан. Он часто глядел на часы и не мог понять, почему еще на его участке не начался трудовой день. Валетов пришел к дому через час, тогда как на самом деле с лихвой хватило бы и получаса. Поскрябавшись в калитку, он минуты три подождал, затем постучал сильнее, и наконец, еще через три минуты ему открыли.
   Капитан к тому времени чувствовал, как все его руки-ноги отекли и требовалось немного поразмяться, но заставить себя спуститься вниз и немного походить он не мог, боясь собственного разоблачения.
   Высокая, стройная блондинка встретила Фрола белозубой улыбкой, и ему потребовалось все его самообладание, для того чтобы не показывать женщине виду, что он ее не против. Да и она не даст. Вон какая высокая да красивая!
   – Че делать? – Он разглядывал совершенное создание природы, стоящее перед ним в голубом домашнем халате и в тапочках.
   – Сейчас, – пролепетала она, надела на ноги галоши, что было чудно, и проводила его на участок.
   Паркин, увидев жену и этого маленького гада, едва не разгрыз ремешок от бинокля. Приложив к глазам оптику, он мог видеть, как его супружница объясняет маленькому ублюдку, который не спускает с ее лица глаз, что ему надо делать. Оказалось, Фролу предстояло перетаскать к месту строительства будущей бани несколько десятков ведер со щебнем со двора. Он не слишком обрадовался выпавшей ему доле, но и грустить не приходилось, так как подгонять его никто не собирался. Выслушав наставления и пройдя по участку с хозяйкой до того самого места, где уже то ли солдаты, а может, и сам капитан, провели земляные работы под фундамент, Фрол сообщил, что ему все ясно и он немедленно приступает к делу.
   Как только Евгения скрылась в доме, Фрол опустился на небольшую скамеечку, которую сделал капитан, и закурил.
   – Вот сволочь, – цедил Паркин, разглядывая балдеющего на весеннем солнышке солдата.
   Выкурив сигаретку на участке, Валетов наконец соизволил принести к месту строительства первое ведро. Паркин не знал, чему радоваться – то ли тому, что солдат пока не трахает его жену, то ли тому, что тот начал наконец работать. Но недолго птички пели песни на душе. Сволочь, в звании рядового, высыпав одно-единственное ведерко, снова уселась на лавочку и опять достала сигарету.
   «Да что же это такое, – возмущался, сидя на яблоне, капитан, – это что за ублюдок! Он не работает и бабу мою не прет. Дурак какой-то. Да я бы, стоя рядом со своей женой, да я бы разве удержался бы? Да никогда! А если бы мне сказали работать, так я работал бы. Наверное», – тут же поправил сам себя капитан.
   Все мышцы Максима отекли, а внутри все кипело от злости, потому как уже было выкурено четыре сигареты и принесено три ведра щебня.
   – А интересно, – шептал себе под нос Паркин, – уши у него от никотина не опухли? Это ж каким гадом надо быть! Послали на халявную работу, мог бы и шевелиться. Это так его еще и завтра сюда приглашай, и послезавтра – только через неделю он мне всю кучу перетащит.
   Из-за угла дома появилась его жена и села рядом с курящим солдатом. Паркин напрягся, он видел в бинокль, что супруга о чем-то беседует с маленьким лентяем. А тем временем Фрол, пока капитан любовался его изображением в бинокль, растекался маслом по горячей сковородке на тему о том, как тяжело ему приходится в российской армии из-за своих небольших габаритов, что ему постоянно ото всех достается и посылают на самые тяжелые работы.
   Красивая молодая женщина с сочувствием слушала весь этот рассказ и глядела то на Фрола, то на кучу щебня. Он на самом деле казался ей ребенком, которого большие и плохие «дяди» наказали за что-то и прислали к ней работать.
   – Может, ты что натворил? – предположила Евгения.
   Но Фрол покачал головой:
   – Да я самый дисциплинированный боец во всем батальоне, а работать меня постоянно припрягают. Вот посмотрите на мои руки! – Он протянул ей ладонь, и та взяла ее.
   Паркин злился на яблоне, но удержался от того, чтобы слезть с дерева, перескочить через забор и набить этому маленькому козлу его морденку.
   Тем временем Евгения смотрела на маленькую ручку и не видела на ней никаких ни мозолей, ни следов от порезов, как вещал ей Валетов. Фрол сообразил, что его рука на рабочую не похожа, и быстро убрал ее. Но она снова потянула к нему свои длинные ухоженные пальцы и попросила снова показать ей руку.
   Капитан то подносил к глазам бинокль, то глядел невооруженным глазом на воркующих голубков. Вот она снова берет его руку. Сама, клушка, повернута на гадании. Сейчас будет ему рассказывать о его будущей судьбе.
   «Да, – тут сам с собой согласился капитан, – его-то руку она уже всю изучила и ничего в ней такого не увидела, а вот у этого мелкого, поди, все замечательно».
   – Слушай, – шептала Евгения, – да у тебя тут просто не жизнь, а малина!
   – Ну да? – не поверил Фрол и поглядел на собственную руку. – Ничего такого я не вижу – одни мозоли от тяжелой работы.
   Евгения не видела мозолей, но молчала.
   – Тут я вижу только благополучие и сытую жизнь.
   – Это когда, – поинтересовался Валетов, – после смерти?
   – Да нет, вот армия – это вот тут вот у тебя, вот видишь? Это вот, наверное, армия. А вот после, после у тебя все замечательно.
   – Так я ж не в «после», – возразил Валетов, – мне сейчас надо! Вот высокую бы, красивую, молодую женщину...
   – Ну, – обиделась Евгения и отдала Валетову его собственную руку, – скажешь! Тебе вон работать надо.
   – Да ладно. А чай есть у вас?
   Маленький ребенок глядел честными глазками на взрослую тетю. Ну как она могла отказать этому труженику? Они поднялись и скрылись за углом дома.
   Капитан сидел и грыз ремешок от бинокля.
   «И что теперь? – думал он. – Вот ведь застал. Она со всеми трахается. Пока он на службе – перед всеми ноги раздвигает, а потом заявляет, что беременна!»
   Тем временем Валетов разулся и вошел в дом. Евгения поморщилась:
   – Слушай, тебе бы надо ноги помыть, а то ты тут у нас все завоняешь.
   Валетов, будь он на гражданке, может, и обиделся бы, а так к запаху привыкаешь и уже ничего не чувствуешь.
   – Да? – Он с удивлением посмотрел на свои пальцы. – Ну раз надо, так надо. А где мыть?
   Фрол снова показался на участке и подошел к тазу, где обычно после работы любил мыть ноги сам капитан. А тут какой-то солдат садится, берет и начинает полоскать собственные копыта в его любимом тазике! А на заднем плане – Паркин приложил бинокль к глазам и едва не заорал на моющего ноги Валетова благим матом, так как на заднем плане в глубине спальни его жена разбирала кровать – подготавливала ложе, сучка! Ну все, он ее убьет сегодня, убьет! Валетов спокойно все мероприятие по помывке ног проделал и, вылив за собой культурно воду, вернулся обратно в дом.
   Шаркая по крашеным деревянным доскам тапками, которые нашел у двери, Валетов вошел в кухню, где на газовой плите уже шумел чайник.
   К сожалению, капитан не видел, что происходит в кухне, и, несмотря на большой соблазн обойти объект стороной, засесть в огороде у соседа и продолжить скрытое наблюдение, он остался сидеть на яблоне, чуя, просто носом чуя, что будет нечто такое в спальне, что он не должен пропускать!