Страница:
А на Урале, в степи, мы устраивали гонки. Я ни разу не выиграла. Еще бы, Лимар ниже меня на пятнадцать сантиметров и тоща как смерть. Ее Кинг веса и не чувствовал. Вообще-то Урал – это Терра-7, но планета принадлежит русским, а они назвали ее Урал.
Я села, привалилась боком к стене и заплакала.
Понимаете, я ведь не спецназовец. Не коммандо. Конечно, слабой женщиной меня не назовешь, но только в голливудском боевике лихая девица, амазонка-феминистка может выбивать двери ногами и уделывать десятки вооруженных мужчин. А я всего лишь оператор. Я управляю, а не действую.
Где Аджи?
Мне стало жарко.
Где Аджи?!
Вопрос «где я?» пришел только потом.
Меня привезли сюда определенно не за тем, чтобы получить выкуп. Все невеликое население Фронтира знает, что денег у меня нет. Идея продажи меня в проститутки тоже нелепа. Что и кому от меня понадобилось настолько, чтобы рисковать жизнью, связываясь с экстрим-оператором?
Я предполагаю – что. Собственно, оператор. Я и Аджи – боевой расчет.
И поэтому мой мальчик жив. Если бы нас убивали, то убили бы вместе. Одна я никому не нужна. Скорее всего, нас хотят использовать по прямому назначению. Натравить на кого-то. Это хорошо. Рано или поздно они спустят нас с цепи, и тогда посмотрим.
Кто – они?
На планете есть только две опасные силы. Первая – нелегальные туроператоры, которые устраивают сафари в землях, по-прежнему принадлежащих ррит. Иногда, по особому желанию клиента, сафари устраивают на самих ррит, и порой ррит делают из экстремалов симпатичные полированные скелеты. Не могу сказать, чтоб меня это возмущало. За такого туроператора меня, кажется, приняла местра Арис.
Вторая – сборщики кемайла. Вещества, официально не существующего. Его продают под видом пресловутого нектара местных цветов и под химическим названием, которое нормальный человек запомнить не может. «Кемайловые» не такие рисковые, как охотники, и они гораздо богаче. Им нужно брать добычу живой и общаться с ррит на расстоянии контакта, а это без «умного» оружия чистое самоубийство. Но я знаю всех кемайловых воротил Фронтира, в остальном они вполне положительные и законопослушные люди. У одного из них я и сняла старый ангар. Если охотники часто – отчаянные головорезы, готовые однажды порадовать какого-нибудь особо доблестного ррит своими костями, то кемайловые глупостей не делают. Значит, охотники? Сдуревший толстосум хочет поохотиться с нуктой? Почему не использовать для этого домашнего зверя покрупнее? Зачем ему Аджи, который слушается только меня?
Я обозвала себя дурой. Я так ошалела от волнения, что забыла, зачем вообще нахожусь на Фронтире. Точнее, я еще не знаю, зачем – но ведь догадываюсь. И тот, кого нам предстояло убрать – тоже наверняка догадывался…
Но зачем ему я? Глупо думать, что я знаю какие-нибудь тайны. Я даже разведданных не получила.
И если так, то Аджи мертв…
Эту мысль я не могла держать в голове. Как горячую картошку – в руках. Она прыгала, выскальзывала, и вместо нее приходили какие-то другие соображения, идиотические и бессмысленные. Что это все-таки охотники. Или не охотники. Или кто угодно, но только не…
Пятнадцать лет. Сорок шесть забросов, из них четыре – предельной категории опасности, уже после приговора. Сколько раз он спасал мне жизнь – я давно перестала считать. Даже если я каким-то чудом выживу и вернусь, и меня не уберут за ненадобностью, а дадут маленького… Аджи нельзя заменить. Человек, с собакой проживший пятнадцать лет, горюет по ней, а нукта – не собака…
Но я не выживу и не вернусь.
Нукту не так легко убить. Они малоуязвимы. Они так стремительны, что попасть в слабое место почти невозможно. Только если обездвижить, но это сама по себе сложная задача.
Узкий ход. Полутемный гараж. Аджи волновался, а я не поверила его чутью. Я не слышала цоканья его когтей, когда шла по коридору. Это я виновата.
Голова заболела. Я свернулась в клубок на узком топчане. Стена леденила поясницу, я повернулась и прижалась к ней лбом. Даже когда судья объявил, что меня ждет эвтаназия, мне не было так страшно. Суд прошел быстро, я не успела поверить в происходящее. А через пару часов родилась Янина Лорцинг, и моя жизнь снова зависела только от меня и Аджи.
Лишь бы не мучили сильно…
И когда я собралась умереть прямо здесь, не дожидаясь пыток, ко мне прорвались не мои эмоции.
Сначала я решила, что у меня галлюцинации. Аджи никогда прежде не признавался, что боится.
…ему едва ли не хуже, чем мне, он дуреет от бессилия и одиночества, мечется по замкнутому пустому пространству, где даже сломать нечего. Он готов атаковать любого, кого увидит. Ни одно из чувств, включая отсутствующие у человека, не может найти выхода из клетки. Перенапряженный мозг дает сбои, Аджи обманывается, бросаясь на мнимый запах, неслучившееся движение… Он не знает, где я.
Я ощутила, какое немыслимое опустошение чувствует нукта, потерявший оператора.
Такую зависимость не может создать генетическое программирование… Оно – не акт творения, всего лишь коррекция. Из-за него я занимаю в сознании Аджи место доминирующей самки, главы стаи и матери рода. Но даже для диких нукт потеря матриарха не так мучительна.
…Аджи готов погибнуть в самом бессмысленном и безнадежном сражении, лишь бы избавиться от разъедающего два его сердца одиночества. Под сводом массивного черепа, в слабом, но гибком и восприимчивом разуме пульсирует одна, вполне осязаемая мысль…
Как только я поверила, что слышу его, дикое перенапряжение нервов, позволившее нам войти в контакт, спало.
И все кончилось.
– Местра Джанарна?
Я так и подпрыгнула на койке.
– Доброе утро.
Твою мать!
– Ваш завтрак.
Я даже выругаться вслух не смогла.
Выходит, я уснула от усталости. Из воздуховода тек расплавленный металл, не воздух: снова пришел день, и с ним – адская жара.
Передо мной стоял симпатичный паренек лет двадцати – двадцати трех. С подносом. Надо же, как куртуазно. Только салфетки на локте не хватает. Парнишка поискал глазами, понял, что стол в камеру поставить как-то забыли, и осторожно опустил поднос на край топчана.
Я села, мрачно глядя на принесенное съестное. И на посуду.
Металлические тарелки, алюминиевые ложки.
Кофе.
В бумажном стаканчике.
С крышечкой.
Люди в походных условиях не пьют кофе из бумажных стаканчиков. И подносов не держат. Я сижу не в сарае посреди пустыни. И это не городской подвал – в городе нет военных столовых, а нормальный человек не станет есть из металлической тарелки. Это база. Достаточно большая, чтобы понадобилась столовая.
Один из гарнизонных форпостов? Но формы на парне не было. Джинсы и рубашка – с длинным рукавом, под фреонный костюм.
База нелегальная?
Чья?
– Мне сказали, что я могу сказать вам, где вы, – волнуясь, сообщил парнишка.
Я взяла тарелку и принялась жевать. Не помню, что.
– Я на вашей базе, – был ответ. – Пустыня, оазис, недалеко от территории ррит. Не думаю, что тебе разрешили назвать точные координаты.
– Откуда вы знаете? – он был потрясен. Э, да я ошиблась. Ему и двадцати еще нет.
– Я экстрим-оператор, – веско сказала я и продолжила тоном сурового авторитета. – Лучше скажи, чем вы здесь занимаетесь. Это все равно либо охота, либо кемайл, скрывать нечего. Мне любопытно.
– Всем понемногу. – Я сидела, он стоял и смотрел на меня снизу вверх. А хорошо получается.
– Теперь еще вопрос, – я взяла бумажный стаканчик и отпила кофе. Растворимый, но не самый паршивый. – На него ты вряд ли ответишь, но я для порядку задам. Зачем вам я?
– Извините, я сам не знаю, – тихо сказал он.
– Что с моим нуктой?
– Он сначала с ума сходил, на стенки прыгал, а потом успокоился и уснул, – не задумываясь, ответил мальчишка.
Надо же, как легко оказалось это узнать…
– Хотите принять душ? – предложил он.
– Я должна буду с кем-то встретиться? – хрипло спросила я.
Он помялся.
– Д-да.
– Сейчас доем и пойдем.
Звали его Лэри, и он преклонялся перед экстрим-операторами. Сестра его матери была одним из первых операторов, она погибла во время войны. Ей было двадцать один год. Ее орден лежал у них дома в шкафу, в коробочке, вместе с древними черно-белыми фотографиями. Лэри мечтал стать мастером, но для этого нужно было по крайней мере родиться на Земле или Земле-2, она же Терра-без-номера. На планете с питомником. А ему не повезло. Он пытался поступить в земной институт, чтобы потом уйти из него, но для этого нужно было родиться или гением, или сыном большого босса. Ему не повезло.
Он вел себя даже не вежливо – почтительно. И смотрел влюбленными глазами. Вот смех. Женщины, бывает, солдат любят, а мужчины, оказывается, экстрим-операторов. Интересно, знает ли здесь кто-нибудь еще о такой его склонности?
Я вымылась. Жаль, не было другой одежды. Сложись дело немного иначе, я бы сейчас у себя дома оттирала с кожи липкие слюни, шипя, что Аджи не нукта, а свинья…
Лэри вывел меня из подвала. В здании оказалось несколько этажей. Как они его построили, в оазисе рядом с землями ррит?! Пока мы шли по второму, кажется, этажу, с большими окнами, я поняла, что не ошиблась насчет столовой. Здесь очень много людей. Слишком много для любой обыкновенной цели. Чем они, язви их, занимаются?
Лэри привел меня в кабинет начальства. Большие окна на север, фронтирское солнце усмирено тонированными стеклами, добротная мебель – словно в офисе какой-нибудь фирмы в городе. Даже цветы в горшках стоят, правда, местные, а не земные. Из тех, что помельче и без запаха.
– Здравствуйте, – встав с кресла, сказал мне пожилой джентльмен располагающего вида. – Очень приятно повидать настоящего оператора.
Я решила сдержаться и не хамить ему. Безумно хотелось поинтересоваться, не для этого ли меня сюда приволокли.
– Генри Андерс, – представился он и неглубоко поклонился. Имя он произнес на фронтирский манер, Хейнрри, с по-русски жестким «р», и я подумала, что к слову «местер» нужно прибавлять именно его.
– Я бы снял шляпу перед дамой, – продолжал он тем временем, – но, увы, у меня ее, как видите, нет. Меня здесь называют Док.
– Джанарна Лорцинг.
– Вам нет необходимости поддерживать эту легенду, – обаятельно улыбнулся старик. – Рад видеть вас, Янина Хенце. Мне очень понравился ваш теледебют, жаль, что вас не пригласили в кино.
С моим лицом только в кино играть…
– Пожалуйста, садитесь.
Хорошие какие кресла… низкие, глубокие, в рывок из них не уйдешь, да и сразу видно, что у сидящего на уме. Инстинкт протестовал, но я заставила себя свободно разлечься в обтянутой мягкой кожей колыбельке.
– Хорошо, местер Хейнрри, – я медленно вдохнула и выдохнула. – Вам не нужно успокаивать мои нервы. Пожалуйста, перейдите к делу.
Он огорченно склонил голову.
– Прошу прощения, местра, я, кажется, ввел вас в заблуждение. В этом месте не я начальник, мое дело как раз и есть – разговоры, советы да проверка кое-каких гипотез. В будущем я еще побеседую с вами и предложу несколько тестов…
Я тихо изумилась. Бред. Какие охотники, какой кемайл, тут психбольница на природе… В непосредственной близости к территории недавнего врага человечества номер один. Новый вид терапии… и от чего они собрались меня лечить?
– А о деле с вами сейчас поговорит настоящий владелец этого кабинета, – добродушно продолжал Андерс.
Вторая дверь, замаскированная под одну из украшавших стены цветных панелей, отошла в сторону.
Я подняла взгляд и поняла, что сейчас должна откинуть голову, прикрыть ресницами ослепленные глаза и застонать от страсти.
Ибо передо мной возвышался Лучший Самец Человечества.
В нем было что-то около двух метров; встань я, то пришлась бы ему под мышку. Светлые волосы, не дурацкого золотого цвета, а сдержанно-русого, коротко остриженные, слегка вились на висках. Породистое лицо англосакса украшали чувственные губы и прозрачные злые глаза. По случаю фронтирской жары он был полуобнажен, и под золотистой кожей выпукло намечались мускулы, – мускулы бойца, а не накачанного манекенщика.
А вот на золотистой коже, поблескивающей капельками пота, темнело нечто куда более интересное. И благодаря этому нечто я мгновенно узнала вошедшего, хотя ни полиция, ни разведка не могли идентифицировать его кличку и сопоставить с ней досье и фотографию.
– Вы местер Экмен? – мило спросила я. – Это вы носите ожерелье из клыков ррит?
Он улыбнулся мне с высот своего совершенства.
– Правда.
Голос у него оказался низкий, бархатный, с вибрацией. Я пришла в восхищение.
– А правда, что вы выламывали клыки у живых ррит? – я даже постаралась состроить ему глазки, насколько это позволяло мое лицо. – Говорят, у них воин после такого унижения должен покончить с собой.
– Я отучил их от этой привычки. – Лучший Самец излучал обаяние и феромоны. – Теперь они всего лишь дают клятву когда-нибудь украсить себя моими костями. Боюсь, у меня не хватит костей, чтобы украсить всех поклявшихся.
Интересно, что местер Хейнрри сидел в хозяйском кресле, но встать даже не подумал. «Настоящий владелец кабинета» стоял возле собственного стола по правую руку от психического деда и выглядел не то элитным секьюрити, не то – из-за голого торса, декорированного клыками – реинкарнацией Конан-варвара.
Бред какой-то.
– Я рада знакомству с таким незаурядным человеком, – выдавила я, уставившись в пол. – Но вы…
– Вы хотите узнать, зачем нам понадобились?
Я молча подняла на него глаза.
– Мы некоторое время продержим вас здесь. Месяц, три, сколько потребуется. Док говорит, не больше трех. Ваш нукта не будет вас видеть. Думаю, вы лучше меня знаете, что случится.
Да. Я знаю.
Аджи действительно считает меня своей самкой. Почему-то кота, который считает своей самкой старую деву-хозяйку, никто не подозревает в стремлении произвести с ней потомство.
Все экстрим-операторы – женщины. Не только потому, что женщины психически устойчивей, а большая физическая сила оператору не нужна.
Когда нукта оказывается в незнакомом мире, один-одинешенек из всего своего рода, у него включается программа воспроизводства. Стремление заселить новое пространство себе подобными. Нукта запасает внутри тела собственные молоки, а потом метаморфирует.
Самки же нукт, к сожалению, неприручаемы.
Конечно, новоявленная самка никогда бывшего хозяина не обидит. Но согласитесь, если вы женщина и отложили яйца, то у вас достаточно своих хлопот и забот помимо необходимости оберегать маленькую бесшерстную обезьянку.
Аджи чует рядом с собой самку и его инстинкт молчит – ему нет нужды менять пол. Что самка не то что другого вида, но другого семейства, неважно – он так давно привык ко мне и так любит меня, что его зачаточный разум оказывается сильнее инстинкта.
Но когда он поверит, что меня нет…
– Зачем вам самка? – вполголоса спросила я.
– Не самка, – снисходительно улыбнулся красавец Экмен. – Потомство.
– Армия? – Иногда я бываю догадливой. – Армия, состоящая из живого оружия, так вы это себе представляете? Я не стану спрашивать, для кого, местер Экмен, вы не ответите. Но у вас не будет армии.
– Почему? – вкрадчиво поинтересовался Хейнрри, имея на редкость внимательный вид.
– Вы не умеете с ними обращаться. Вы получите стадо больных, озлобленных и неуправляемых животных.
Я не должна была этого говорить. Но мне так жалко стало будущих детей Аджи…
– Вот за этим нам и нужны вы, – обезоруживающе улыбнулся Хейнрри.
– У меня нет квалификации.
– Не лгите.
– Я оператор, а не мастер. Вам известно, что самки неприручаемы? Самка меня не подпустит.
Экмен пожал плечами.
– Мы отгоним ее от яиц.
Я представила себе это и содрогнулась.
– И выведете их в инкубаторе? – мой язык шел впереди разума. – А чем вы собираетесь кормить маленьких?
– Нукты переваривают любую органику, – на автомате ответил Экмен.
– Взрослые нукты, уважаемый местер. Вам известно, что первый месяц жизни малыши питаются молоком матери?
Вот тут-то у них обоих челюсти и поотваливались. Ну и картина была. Я даже утешилась.
– Они же рептилии! – очумело выговорил Экмен. У местера Хейнрри впали щеки, как будто он зажевал лимон.
– Они протомлекопитающие, – с хорошо скрытым торжеством уточнила я. – Переходная форма.
– Так не бывает!
– Даже у земных животных встречается нечто аналогичное, хотя и в других вариантах. Что вы знаете о нуктах кроме того, что они идеальные машины убийства? У них сложнейшая психика. Я так понимаю, ценность Аджи для вас заключается в том, что он может убивать людей?
– Да, – честно сказал Экмен.
– Он может. Генетическая коррекция у боевой разновидности минимальна. Поэтому их воспитание требует много знаний, времени и души. И к человеку малыши должны привыкать в первый месяц жизни. В месяц питания молоком.
Я бы и еще могла порассказать. То, что известно операторам – не тайна. Нас целых три года мучили началами ксенологии, и кое-что я знаю. Разум у нукт сформировался в прямой зависимости от их физиологии. Нукта делит бытие на три главных категории – неорганика, органика и свои. Органика делится на вялую, подвижную и опасную, но все три разновидности – это пища. Ювелирная работа мастеров-воспитателей сводится к тому, чтобы немного сдвинуть грань между своими и органикой. Для домашних нукт в число своих входят все люди. Для боевых – не все.
Я чувствовала, что Экмен злится. На меня, на липового «Дока» Андерса, на себя. На свою некомпетентность.
– Мы решим это опытным путем, – сплюнул он. – И если самка вас сожрет, я буду разочарован, но не огорчен.
Спасибо. Весьма благодарна.
3
Я села, привалилась боком к стене и заплакала.
Понимаете, я ведь не спецназовец. Не коммандо. Конечно, слабой женщиной меня не назовешь, но только в голливудском боевике лихая девица, амазонка-феминистка может выбивать двери ногами и уделывать десятки вооруженных мужчин. А я всего лишь оператор. Я управляю, а не действую.
Где Аджи?
Мне стало жарко.
Где Аджи?!
Вопрос «где я?» пришел только потом.
Меня привезли сюда определенно не за тем, чтобы получить выкуп. Все невеликое население Фронтира знает, что денег у меня нет. Идея продажи меня в проститутки тоже нелепа. Что и кому от меня понадобилось настолько, чтобы рисковать жизнью, связываясь с экстрим-оператором?
Я предполагаю – что. Собственно, оператор. Я и Аджи – боевой расчет.
И поэтому мой мальчик жив. Если бы нас убивали, то убили бы вместе. Одна я никому не нужна. Скорее всего, нас хотят использовать по прямому назначению. Натравить на кого-то. Это хорошо. Рано или поздно они спустят нас с цепи, и тогда посмотрим.
Кто – они?
На планете есть только две опасные силы. Первая – нелегальные туроператоры, которые устраивают сафари в землях, по-прежнему принадлежащих ррит. Иногда, по особому желанию клиента, сафари устраивают на самих ррит, и порой ррит делают из экстремалов симпатичные полированные скелеты. Не могу сказать, чтоб меня это возмущало. За такого туроператора меня, кажется, приняла местра Арис.
Вторая – сборщики кемайла. Вещества, официально не существующего. Его продают под видом пресловутого нектара местных цветов и под химическим названием, которое нормальный человек запомнить не может. «Кемайловые» не такие рисковые, как охотники, и они гораздо богаче. Им нужно брать добычу живой и общаться с ррит на расстоянии контакта, а это без «умного» оружия чистое самоубийство. Но я знаю всех кемайловых воротил Фронтира, в остальном они вполне положительные и законопослушные люди. У одного из них я и сняла старый ангар. Если охотники часто – отчаянные головорезы, готовые однажды порадовать какого-нибудь особо доблестного ррит своими костями, то кемайловые глупостей не делают. Значит, охотники? Сдуревший толстосум хочет поохотиться с нуктой? Почему не использовать для этого домашнего зверя покрупнее? Зачем ему Аджи, который слушается только меня?
Я обозвала себя дурой. Я так ошалела от волнения, что забыла, зачем вообще нахожусь на Фронтире. Точнее, я еще не знаю, зачем – но ведь догадываюсь. И тот, кого нам предстояло убрать – тоже наверняка догадывался…
Но зачем ему я? Глупо думать, что я знаю какие-нибудь тайны. Я даже разведданных не получила.
И если так, то Аджи мертв…
Эту мысль я не могла держать в голове. Как горячую картошку – в руках. Она прыгала, выскальзывала, и вместо нее приходили какие-то другие соображения, идиотические и бессмысленные. Что это все-таки охотники. Или не охотники. Или кто угодно, но только не…
Пятнадцать лет. Сорок шесть забросов, из них четыре – предельной категории опасности, уже после приговора. Сколько раз он спасал мне жизнь – я давно перестала считать. Даже если я каким-то чудом выживу и вернусь, и меня не уберут за ненадобностью, а дадут маленького… Аджи нельзя заменить. Человек, с собакой проживший пятнадцать лет, горюет по ней, а нукта – не собака…
Но я не выживу и не вернусь.
Нукту не так легко убить. Они малоуязвимы. Они так стремительны, что попасть в слабое место почти невозможно. Только если обездвижить, но это сама по себе сложная задача.
Узкий ход. Полутемный гараж. Аджи волновался, а я не поверила его чутью. Я не слышала цоканья его когтей, когда шла по коридору. Это я виновата.
Голова заболела. Я свернулась в клубок на узком топчане. Стена леденила поясницу, я повернулась и прижалась к ней лбом. Даже когда судья объявил, что меня ждет эвтаназия, мне не было так страшно. Суд прошел быстро, я не успела поверить в происходящее. А через пару часов родилась Янина Лорцинг, и моя жизнь снова зависела только от меня и Аджи.
Лишь бы не мучили сильно…
И когда я собралась умереть прямо здесь, не дожидаясь пыток, ко мне прорвались не мои эмоции.
Сначала я решила, что у меня галлюцинации. Аджи никогда прежде не признавался, что боится.
…ему едва ли не хуже, чем мне, он дуреет от бессилия и одиночества, мечется по замкнутому пустому пространству, где даже сломать нечего. Он готов атаковать любого, кого увидит. Ни одно из чувств, включая отсутствующие у человека, не может найти выхода из клетки. Перенапряженный мозг дает сбои, Аджи обманывается, бросаясь на мнимый запах, неслучившееся движение… Он не знает, где я.
Я ощутила, какое немыслимое опустошение чувствует нукта, потерявший оператора.
Такую зависимость не может создать генетическое программирование… Оно – не акт творения, всего лишь коррекция. Из-за него я занимаю в сознании Аджи место доминирующей самки, главы стаи и матери рода. Но даже для диких нукт потеря матриарха не так мучительна.
…Аджи готов погибнуть в самом бессмысленном и безнадежном сражении, лишь бы избавиться от разъедающего два его сердца одиночества. Под сводом массивного черепа, в слабом, но гибком и восприимчивом разуме пульсирует одна, вполне осязаемая мысль…
Как только я поверила, что слышу его, дикое перенапряжение нервов, позволившее нам войти в контакт, спало.
И все кончилось.
– Местра Джанарна?
Я так и подпрыгнула на койке.
– Доброе утро.
Твою мать!
– Ваш завтрак.
Я даже выругаться вслух не смогла.
Выходит, я уснула от усталости. Из воздуховода тек расплавленный металл, не воздух: снова пришел день, и с ним – адская жара.
Передо мной стоял симпатичный паренек лет двадцати – двадцати трех. С подносом. Надо же, как куртуазно. Только салфетки на локте не хватает. Парнишка поискал глазами, понял, что стол в камеру поставить как-то забыли, и осторожно опустил поднос на край топчана.
Я села, мрачно глядя на принесенное съестное. И на посуду.
Металлические тарелки, алюминиевые ложки.
Кофе.
В бумажном стаканчике.
С крышечкой.
Люди в походных условиях не пьют кофе из бумажных стаканчиков. И подносов не держат. Я сижу не в сарае посреди пустыни. И это не городской подвал – в городе нет военных столовых, а нормальный человек не станет есть из металлической тарелки. Это база. Достаточно большая, чтобы понадобилась столовая.
Один из гарнизонных форпостов? Но формы на парне не было. Джинсы и рубашка – с длинным рукавом, под фреонный костюм.
База нелегальная?
Чья?
– Мне сказали, что я могу сказать вам, где вы, – волнуясь, сообщил парнишка.
Я взяла тарелку и принялась жевать. Не помню, что.
– Я на вашей базе, – был ответ. – Пустыня, оазис, недалеко от территории ррит. Не думаю, что тебе разрешили назвать точные координаты.
– Откуда вы знаете? – он был потрясен. Э, да я ошиблась. Ему и двадцати еще нет.
– Я экстрим-оператор, – веско сказала я и продолжила тоном сурового авторитета. – Лучше скажи, чем вы здесь занимаетесь. Это все равно либо охота, либо кемайл, скрывать нечего. Мне любопытно.
– Всем понемногу. – Я сидела, он стоял и смотрел на меня снизу вверх. А хорошо получается.
– Теперь еще вопрос, – я взяла бумажный стаканчик и отпила кофе. Растворимый, но не самый паршивый. – На него ты вряд ли ответишь, но я для порядку задам. Зачем вам я?
– Извините, я сам не знаю, – тихо сказал он.
– Что с моим нуктой?
– Он сначала с ума сходил, на стенки прыгал, а потом успокоился и уснул, – не задумываясь, ответил мальчишка.
Надо же, как легко оказалось это узнать…
– Хотите принять душ? – предложил он.
– Я должна буду с кем-то встретиться? – хрипло спросила я.
Он помялся.
– Д-да.
– Сейчас доем и пойдем.
Звали его Лэри, и он преклонялся перед экстрим-операторами. Сестра его матери была одним из первых операторов, она погибла во время войны. Ей было двадцать один год. Ее орден лежал у них дома в шкафу, в коробочке, вместе с древними черно-белыми фотографиями. Лэри мечтал стать мастером, но для этого нужно было по крайней мере родиться на Земле или Земле-2, она же Терра-без-номера. На планете с питомником. А ему не повезло. Он пытался поступить в земной институт, чтобы потом уйти из него, но для этого нужно было родиться или гением, или сыном большого босса. Ему не повезло.
Он вел себя даже не вежливо – почтительно. И смотрел влюбленными глазами. Вот смех. Женщины, бывает, солдат любят, а мужчины, оказывается, экстрим-операторов. Интересно, знает ли здесь кто-нибудь еще о такой его склонности?
Я вымылась. Жаль, не было другой одежды. Сложись дело немного иначе, я бы сейчас у себя дома оттирала с кожи липкие слюни, шипя, что Аджи не нукта, а свинья…
Лэри вывел меня из подвала. В здании оказалось несколько этажей. Как они его построили, в оазисе рядом с землями ррит?! Пока мы шли по второму, кажется, этажу, с большими окнами, я поняла, что не ошиблась насчет столовой. Здесь очень много людей. Слишком много для любой обыкновенной цели. Чем они, язви их, занимаются?
Лэри привел меня в кабинет начальства. Большие окна на север, фронтирское солнце усмирено тонированными стеклами, добротная мебель – словно в офисе какой-нибудь фирмы в городе. Даже цветы в горшках стоят, правда, местные, а не земные. Из тех, что помельче и без запаха.
– Здравствуйте, – встав с кресла, сказал мне пожилой джентльмен располагающего вида. – Очень приятно повидать настоящего оператора.
Я решила сдержаться и не хамить ему. Безумно хотелось поинтересоваться, не для этого ли меня сюда приволокли.
– Генри Андерс, – представился он и неглубоко поклонился. Имя он произнес на фронтирский манер, Хейнрри, с по-русски жестким «р», и я подумала, что к слову «местер» нужно прибавлять именно его.
– Я бы снял шляпу перед дамой, – продолжал он тем временем, – но, увы, у меня ее, как видите, нет. Меня здесь называют Док.
– Джанарна Лорцинг.
– Вам нет необходимости поддерживать эту легенду, – обаятельно улыбнулся старик. – Рад видеть вас, Янина Хенце. Мне очень понравился ваш теледебют, жаль, что вас не пригласили в кино.
С моим лицом только в кино играть…
– Пожалуйста, садитесь.
Хорошие какие кресла… низкие, глубокие, в рывок из них не уйдешь, да и сразу видно, что у сидящего на уме. Инстинкт протестовал, но я заставила себя свободно разлечься в обтянутой мягкой кожей колыбельке.
– Хорошо, местер Хейнрри, – я медленно вдохнула и выдохнула. – Вам не нужно успокаивать мои нервы. Пожалуйста, перейдите к делу.
Он огорченно склонил голову.
– Прошу прощения, местра, я, кажется, ввел вас в заблуждение. В этом месте не я начальник, мое дело как раз и есть – разговоры, советы да проверка кое-каких гипотез. В будущем я еще побеседую с вами и предложу несколько тестов…
Я тихо изумилась. Бред. Какие охотники, какой кемайл, тут психбольница на природе… В непосредственной близости к территории недавнего врага человечества номер один. Новый вид терапии… и от чего они собрались меня лечить?
– А о деле с вами сейчас поговорит настоящий владелец этого кабинета, – добродушно продолжал Андерс.
Вторая дверь, замаскированная под одну из украшавших стены цветных панелей, отошла в сторону.
Я подняла взгляд и поняла, что сейчас должна откинуть голову, прикрыть ресницами ослепленные глаза и застонать от страсти.
Ибо передо мной возвышался Лучший Самец Человечества.
В нем было что-то около двух метров; встань я, то пришлась бы ему под мышку. Светлые волосы, не дурацкого золотого цвета, а сдержанно-русого, коротко остриженные, слегка вились на висках. Породистое лицо англосакса украшали чувственные губы и прозрачные злые глаза. По случаю фронтирской жары он был полуобнажен, и под золотистой кожей выпукло намечались мускулы, – мускулы бойца, а не накачанного манекенщика.
А вот на золотистой коже, поблескивающей капельками пота, темнело нечто куда более интересное. И благодаря этому нечто я мгновенно узнала вошедшего, хотя ни полиция, ни разведка не могли идентифицировать его кличку и сопоставить с ней досье и фотографию.
– Вы местер Экмен? – мило спросила я. – Это вы носите ожерелье из клыков ррит?
Он улыбнулся мне с высот своего совершенства.
– Правда.
Голос у него оказался низкий, бархатный, с вибрацией. Я пришла в восхищение.
– А правда, что вы выламывали клыки у живых ррит? – я даже постаралась состроить ему глазки, насколько это позволяло мое лицо. – Говорят, у них воин после такого унижения должен покончить с собой.
– Я отучил их от этой привычки. – Лучший Самец излучал обаяние и феромоны. – Теперь они всего лишь дают клятву когда-нибудь украсить себя моими костями. Боюсь, у меня не хватит костей, чтобы украсить всех поклявшихся.
Интересно, что местер Хейнрри сидел в хозяйском кресле, но встать даже не подумал. «Настоящий владелец кабинета» стоял возле собственного стола по правую руку от психического деда и выглядел не то элитным секьюрити, не то – из-за голого торса, декорированного клыками – реинкарнацией Конан-варвара.
Бред какой-то.
– Я рада знакомству с таким незаурядным человеком, – выдавила я, уставившись в пол. – Но вы…
– Вы хотите узнать, зачем нам понадобились?
Я молча подняла на него глаза.
– Мы некоторое время продержим вас здесь. Месяц, три, сколько потребуется. Док говорит, не больше трех. Ваш нукта не будет вас видеть. Думаю, вы лучше меня знаете, что случится.
Да. Я знаю.
Аджи действительно считает меня своей самкой. Почему-то кота, который считает своей самкой старую деву-хозяйку, никто не подозревает в стремлении произвести с ней потомство.
Все экстрим-операторы – женщины. Не только потому, что женщины психически устойчивей, а большая физическая сила оператору не нужна.
Когда нукта оказывается в незнакомом мире, один-одинешенек из всего своего рода, у него включается программа воспроизводства. Стремление заселить новое пространство себе подобными. Нукта запасает внутри тела собственные молоки, а потом метаморфирует.
Самки же нукт, к сожалению, неприручаемы.
Конечно, новоявленная самка никогда бывшего хозяина не обидит. Но согласитесь, если вы женщина и отложили яйца, то у вас достаточно своих хлопот и забот помимо необходимости оберегать маленькую бесшерстную обезьянку.
Аджи чует рядом с собой самку и его инстинкт молчит – ему нет нужды менять пол. Что самка не то что другого вида, но другого семейства, неважно – он так давно привык ко мне и так любит меня, что его зачаточный разум оказывается сильнее инстинкта.
Но когда он поверит, что меня нет…
– Зачем вам самка? – вполголоса спросила я.
– Не самка, – снисходительно улыбнулся красавец Экмен. – Потомство.
– Армия? – Иногда я бываю догадливой. – Армия, состоящая из живого оружия, так вы это себе представляете? Я не стану спрашивать, для кого, местер Экмен, вы не ответите. Но у вас не будет армии.
– Почему? – вкрадчиво поинтересовался Хейнрри, имея на редкость внимательный вид.
– Вы не умеете с ними обращаться. Вы получите стадо больных, озлобленных и неуправляемых животных.
Я не должна была этого говорить. Но мне так жалко стало будущих детей Аджи…
– Вот за этим нам и нужны вы, – обезоруживающе улыбнулся Хейнрри.
– У меня нет квалификации.
– Не лгите.
– Я оператор, а не мастер. Вам известно, что самки неприручаемы? Самка меня не подпустит.
Экмен пожал плечами.
– Мы отгоним ее от яиц.
Я представила себе это и содрогнулась.
– И выведете их в инкубаторе? – мой язык шел впереди разума. – А чем вы собираетесь кормить маленьких?
– Нукты переваривают любую органику, – на автомате ответил Экмен.
– Взрослые нукты, уважаемый местер. Вам известно, что первый месяц жизни малыши питаются молоком матери?
Вот тут-то у них обоих челюсти и поотваливались. Ну и картина была. Я даже утешилась.
– Они же рептилии! – очумело выговорил Экмен. У местера Хейнрри впали щеки, как будто он зажевал лимон.
– Они протомлекопитающие, – с хорошо скрытым торжеством уточнила я. – Переходная форма.
– Так не бывает!
– Даже у земных животных встречается нечто аналогичное, хотя и в других вариантах. Что вы знаете о нуктах кроме того, что они идеальные машины убийства? У них сложнейшая психика. Я так понимаю, ценность Аджи для вас заключается в том, что он может убивать людей?
– Да, – честно сказал Экмен.
– Он может. Генетическая коррекция у боевой разновидности минимальна. Поэтому их воспитание требует много знаний, времени и души. И к человеку малыши должны привыкать в первый месяц жизни. В месяц питания молоком.
Я бы и еще могла порассказать. То, что известно операторам – не тайна. Нас целых три года мучили началами ксенологии, и кое-что я знаю. Разум у нукт сформировался в прямой зависимости от их физиологии. Нукта делит бытие на три главных категории – неорганика, органика и свои. Органика делится на вялую, подвижную и опасную, но все три разновидности – это пища. Ювелирная работа мастеров-воспитателей сводится к тому, чтобы немного сдвинуть грань между своими и органикой. Для домашних нукт в число своих входят все люди. Для боевых – не все.
Я чувствовала, что Экмен злится. На меня, на липового «Дока» Андерса, на себя. На свою некомпетентность.
– Мы решим это опытным путем, – сплюнул он. – И если самка вас сожрет, я буду разочарован, но не огорчен.
Спасибо. Весьма благодарна.
3
Ночью мне приснился заброс на SJA-35/8. Первой категории опасности, и хуже того – карательный. Какие-то идиоты сочли планету пригодной для жизни, хотя высокого звания Терры она не удостоилась. Логика тех, кто сидит в теплых кабинетах на своих жирных задницах: если атмосфера кислородная и климат приемлемый, значит, планета пригодна для жизни. Счастье, что у разведчиков нашлись для нас запасные респираторы и защитные костюмы.
Нас было двое, я и Лимар. Аджи и Кинг. Мы должны были найти человека по имени Ронге, скрывшегося на SJA, найти и казнить. Его было за что казнить, поверьте, даже простое перечисление того зла, которое он совершил, ужасало нас, операторов, повидавших на своем веку всякого. И мы нашли его, с тремя его братьями крови, они были вооружены, здоровы и сыты, и мы с Лимар, оставшись стоять в стороне, сделали самое простое – отпустили нукт убивать…
Но приснилось мне не это, а то, как Аджи за день до отлета домой насвинячил в жилом модуле. Мне пришлось все экстренно прибирать и мыть. И я орала на него и пинала его ногой в живот.
А еще я могу дернуть его за хвост. Запросто. Да что там – я могу засунуть руку ему в глотку по локоть, и Аджи обомрет и будет валяться на полу с раззявленной пастью, тонко попискивая и больше всего на свете боясь случайно сомкнуть челюсти.
Кому-то понадобилась армия… Поначалу нукт использовали как живые мины, но это нерентабельно и просто глупо. Кто-то не озабочен рентабельностью. В собаководстве и то уйма секретов, а воспитание управляемых боевых псевдоящеров – слишком долгое и сложное дело, и учебников по нему, в отличие от кинологии, не написано. Не Экмен все это затеял и не местер Хейнрри, определенно, у них на это ума бы не хватило, они оба – исполнители.
Кто?
Утром ко мне пришел Док. И принес, как и обещал, тесты. Наивный человек. Я прошла в своей жизни такое количество экспертиз на психическое здоровье и уравновешенность, что могу обмануть не только одного старого идеалиста, – а он определенно был идеалистом, только какого-то странного толка, – но и авторитетный консилиум. Но я не стала его обманывать и честно ответила на все его неновые уже вопросники, которые видела насквозь. Милому местеру Андерсу предстояло обнаружить удивительную вещь: я психически нормальна. Небольшие девиации не в счет и не мешают мне работать по специальности.
Но на тестах исследование не кончилось. Док рассыпался в извинениях, предложил мне хорошего молотого кофе и стал задавать какие-то незначащие вопросы, которые я поначалу сочла предназначенными усыпить мое внимание. О моей семье, о семьях моих подруг, была ли я замужем, какой я ориентации… И вдруг я поняла, что его на самом деле интересует. Природа эмоциональной связи человека и нукты. Больше всего старого дурака волновало, нет ли в нашей связи сексуального аспекта. Когда я это поняла, все обаяние его благородных седин в моих глазах сошло на нет. Еще один урод.
Я ему рассказала.
Сначала я рассказала ему одну легенду, которая мне неожиданно вспомнилась. Отчего бы и нет, если мне хочется? О принятии капитуляции ррит. Этого нет в записях, но говорят, что один боевой нукта из почетного эскорта увидел ррит и зарычал на них. А те были безоружны. Не поняв, в чем дело, они решили, что люди сейчас будут развлекаться травлей, и приготовились погибнуть с честью. Но оператор врезала своему оружию кулаком по черепу и рявкнула: «Заткнись!» И он заткнулся. Тогда главный ррит сказал: «Сначала х’манки вывели таких нукт, которые не убивают х’манков. А потом х’манки вывели таких, которые убивают х’манков, если другие х’манки им прикажут. Что еще можно сказать о х’манках?»
Хейнрри насупился. Но ничего не ответил. Он явно не знал этой легенды, потому что меня легко было окоротить, напомнив ее окончание. Потому что та же оператор бросила в ответ рритскому генералу: «Х’манки побеждают».
Тогда я рассказала о Кинге и Лимар. Как Лимар на Терре-без-номера случайно оказалась возле захваченной экстремистами школы, и как полицейские долгих двадцать минут не могли решить, пускать Кинга на захват или нет, потому что спецназовцы могут позволить социально альтернативному гражданину реализовать свое право на жизнь, сдавшись властям, а нукты пленных брать не умеют. Как эти минуты стоили жизни ребенку. Как отчаянная Лимар выхватила пистолет со снотворным и приставила к шее Кинга, крича, что он у нее нервный и либо пусть ему позволят атаковать, либо она сможет остановить его, только усыпив. И как Кинг, который нервным отнюдь не был, а в предчувствии драки вообще лишался эмоций, понял, зачем ему суют эту штуковину, с ювелирной точностью покорежил зубом пистолетное дуло и рванулся вперед.
Ее бы тоже приговорили к эвтаназии, но сепаратисты захватывали не просто школу, а ту, в которой учились дети высших чиновников Земли-2. Лимар получила выговор.
А потом я рассказала ему о Даниэле и ее семье. У Даниэлы муж Мэтт и двое детей, Николь и Дэнни, но когда в детском саду маленькую Николь спросили, как зовут ее папу, она ответила: «Рекс». Угадайте, местер Хейнрри, кого звали Рексом?
Мэтт раз и навсегда заявил Рексу, что не желает иметь с ним ничего общего, и здорово на этом выгадал. Он время от времени давал своим детям деньги, требуя от них взамен тишины и успехов в учебе. Но когда Дэнни избили в школе, драться его научил Рекс. Даниэла чуть с ума не сошла, когда поняла, что ее чада, пяти и семи лет, прыгают, лазают и плавают как нукты, а драться лезут с совершенно нечеловеческим и очень знакомым воплем.
Единственный раз в жизни Рекс впал в настоящую панику, когда Даниэла застряла на кухне с пирогом, а ее малыши тем временем радостно полезли тормошить хвостатого. Эмоции бедняги тогда были оформлены четче некуда – детеныши дергали его за хвост и это еще ничего, дернуть больно они просто не могли, но они лезли ему в рот и вытаскивали наружу язык! Это было ужасно, потому что от такого обращения у Рекса могли непроизвольно щелкнуть челюсти. Скрыться от мелких людей не удавалось, а пугать их ему было стыдно.
Вот Даниэла-то и говорила, что будь Рекс человеком, она бы вышла за него замуж.
Местер Хейнрри покивал. Не знаю, какой вывод он сделал. Уже попрощавшись и осчастливив меня обещанием зайти еще, он, словно вспомнив о чем-то, спросил:
– Извините, а что у вас с лицом?
– Атрофия мимических мышц. Это врожденное.
Док остановился, держа ладонь на ручке двери, моргнул и мотнул головой. Ужаснулся, что ли? Или ожидал другого ответа?
Было что-то около полудня, я проснулась не больше четырех часов назад, но снова вытянулась на узкой койке и закрыла глаза. Док задает дурацкие вопросы, я несу в ответ какую-то чушь, а Экмен просто ждет. Ждет, когда у Аджи начнется метаморфоза. Может, мне жить осталось еще месяца три. Самка, да еще в двойном стрессе от потери оператора и потери привычного пола… Нукты не так безмозглы, чтобы легко переносить последнее. Только слишком мощное природное вооружение помешало им стать разумной расой. На родной планете они вырастают до двадцати метров, самки до тридцати. У них нет естественных врагов. Все животные крупнее их – травоядные и служат им добычей. Фактически, нукты занимают в пирамиде биосферы положение, которое на Земле в мезозой занимали тираннозавры. Или велоцерапторы, не помню…
Сбежать отсюда я не могу. Слишком много совпало невозможностей – от засова на двери до чужой планеты за стенами базы. Да и как я сбегу без Аджи?
Янина Хенце умерла быстро и безболезненно… Мне это все только кажется в последний миг перед угасанием сознания, в вене у меня игла, сейчас я засну – и не проснусь.
Нас было двое, я и Лимар. Аджи и Кинг. Мы должны были найти человека по имени Ронге, скрывшегося на SJA, найти и казнить. Его было за что казнить, поверьте, даже простое перечисление того зла, которое он совершил, ужасало нас, операторов, повидавших на своем веку всякого. И мы нашли его, с тремя его братьями крови, они были вооружены, здоровы и сыты, и мы с Лимар, оставшись стоять в стороне, сделали самое простое – отпустили нукт убивать…
Но приснилось мне не это, а то, как Аджи за день до отлета домой насвинячил в жилом модуле. Мне пришлось все экстренно прибирать и мыть. И я орала на него и пинала его ногой в живот.
А еще я могу дернуть его за хвост. Запросто. Да что там – я могу засунуть руку ему в глотку по локоть, и Аджи обомрет и будет валяться на полу с раззявленной пастью, тонко попискивая и больше всего на свете боясь случайно сомкнуть челюсти.
Кому-то понадобилась армия… Поначалу нукт использовали как живые мины, но это нерентабельно и просто глупо. Кто-то не озабочен рентабельностью. В собаководстве и то уйма секретов, а воспитание управляемых боевых псевдоящеров – слишком долгое и сложное дело, и учебников по нему, в отличие от кинологии, не написано. Не Экмен все это затеял и не местер Хейнрри, определенно, у них на это ума бы не хватило, они оба – исполнители.
Кто?
Утром ко мне пришел Док. И принес, как и обещал, тесты. Наивный человек. Я прошла в своей жизни такое количество экспертиз на психическое здоровье и уравновешенность, что могу обмануть не только одного старого идеалиста, – а он определенно был идеалистом, только какого-то странного толка, – но и авторитетный консилиум. Но я не стала его обманывать и честно ответила на все его неновые уже вопросники, которые видела насквозь. Милому местеру Андерсу предстояло обнаружить удивительную вещь: я психически нормальна. Небольшие девиации не в счет и не мешают мне работать по специальности.
Но на тестах исследование не кончилось. Док рассыпался в извинениях, предложил мне хорошего молотого кофе и стал задавать какие-то незначащие вопросы, которые я поначалу сочла предназначенными усыпить мое внимание. О моей семье, о семьях моих подруг, была ли я замужем, какой я ориентации… И вдруг я поняла, что его на самом деле интересует. Природа эмоциональной связи человека и нукты. Больше всего старого дурака волновало, нет ли в нашей связи сексуального аспекта. Когда я это поняла, все обаяние его благородных седин в моих глазах сошло на нет. Еще один урод.
Я ему рассказала.
Сначала я рассказала ему одну легенду, которая мне неожиданно вспомнилась. Отчего бы и нет, если мне хочется? О принятии капитуляции ррит. Этого нет в записях, но говорят, что один боевой нукта из почетного эскорта увидел ррит и зарычал на них. А те были безоружны. Не поняв, в чем дело, они решили, что люди сейчас будут развлекаться травлей, и приготовились погибнуть с честью. Но оператор врезала своему оружию кулаком по черепу и рявкнула: «Заткнись!» И он заткнулся. Тогда главный ррит сказал: «Сначала х’манки вывели таких нукт, которые не убивают х’манков. А потом х’манки вывели таких, которые убивают х’манков, если другие х’манки им прикажут. Что еще можно сказать о х’манках?»
Хейнрри насупился. Но ничего не ответил. Он явно не знал этой легенды, потому что меня легко было окоротить, напомнив ее окончание. Потому что та же оператор бросила в ответ рритскому генералу: «Х’манки побеждают».
Тогда я рассказала о Кинге и Лимар. Как Лимар на Терре-без-номера случайно оказалась возле захваченной экстремистами школы, и как полицейские долгих двадцать минут не могли решить, пускать Кинга на захват или нет, потому что спецназовцы могут позволить социально альтернативному гражданину реализовать свое право на жизнь, сдавшись властям, а нукты пленных брать не умеют. Как эти минуты стоили жизни ребенку. Как отчаянная Лимар выхватила пистолет со снотворным и приставила к шее Кинга, крича, что он у нее нервный и либо пусть ему позволят атаковать, либо она сможет остановить его, только усыпив. И как Кинг, который нервным отнюдь не был, а в предчувствии драки вообще лишался эмоций, понял, зачем ему суют эту штуковину, с ювелирной точностью покорежил зубом пистолетное дуло и рванулся вперед.
Ее бы тоже приговорили к эвтаназии, но сепаратисты захватывали не просто школу, а ту, в которой учились дети высших чиновников Земли-2. Лимар получила выговор.
А потом я рассказала ему о Даниэле и ее семье. У Даниэлы муж Мэтт и двое детей, Николь и Дэнни, но когда в детском саду маленькую Николь спросили, как зовут ее папу, она ответила: «Рекс». Угадайте, местер Хейнрри, кого звали Рексом?
Мэтт раз и навсегда заявил Рексу, что не желает иметь с ним ничего общего, и здорово на этом выгадал. Он время от времени давал своим детям деньги, требуя от них взамен тишины и успехов в учебе. Но когда Дэнни избили в школе, драться его научил Рекс. Даниэла чуть с ума не сошла, когда поняла, что ее чада, пяти и семи лет, прыгают, лазают и плавают как нукты, а драться лезут с совершенно нечеловеческим и очень знакомым воплем.
Единственный раз в жизни Рекс впал в настоящую панику, когда Даниэла застряла на кухне с пирогом, а ее малыши тем временем радостно полезли тормошить хвостатого. Эмоции бедняги тогда были оформлены четче некуда – детеныши дергали его за хвост и это еще ничего, дернуть больно они просто не могли, но они лезли ему в рот и вытаскивали наружу язык! Это было ужасно, потому что от такого обращения у Рекса могли непроизвольно щелкнуть челюсти. Скрыться от мелких людей не удавалось, а пугать их ему было стыдно.
Вот Даниэла-то и говорила, что будь Рекс человеком, она бы вышла за него замуж.
Местер Хейнрри покивал. Не знаю, какой вывод он сделал. Уже попрощавшись и осчастливив меня обещанием зайти еще, он, словно вспомнив о чем-то, спросил:
– Извините, а что у вас с лицом?
– Атрофия мимических мышц. Это врожденное.
Док остановился, держа ладонь на ручке двери, моргнул и мотнул головой. Ужаснулся, что ли? Или ожидал другого ответа?
Было что-то около полудня, я проснулась не больше четырех часов назад, но снова вытянулась на узкой койке и закрыла глаза. Док задает дурацкие вопросы, я несу в ответ какую-то чушь, а Экмен просто ждет. Ждет, когда у Аджи начнется метаморфоза. Может, мне жить осталось еще месяца три. Самка, да еще в двойном стрессе от потери оператора и потери привычного пола… Нукты не так безмозглы, чтобы легко переносить последнее. Только слишком мощное природное вооружение помешало им стать разумной расой. На родной планете они вырастают до двадцати метров, самки до тридцати. У них нет естественных врагов. Все животные крупнее их – травоядные и служат им добычей. Фактически, нукты занимают в пирамиде биосферы положение, которое на Земле в мезозой занимали тираннозавры. Или велоцерапторы, не помню…
Сбежать отсюда я не могу. Слишком много совпало невозможностей – от засова на двери до чужой планеты за стенами базы. Да и как я сбегу без Аджи?
Янина Хенце умерла быстро и безболезненно… Мне это все только кажется в последний миг перед угасанием сознания, в вене у меня игла, сейчас я засну – и не проснусь.