Страница:
Наконец-то на пороге возник человек в белом халате, обильно заляпанном бурыми пятнами. Из дверного проема, словно из врат преисподней, пахнуло смертью. Юноша даже не понял, что больше всего напугало его – запах тлена, приглушенного формалином, или выражение лица санитара – человека, который знает, насколько неприглядна смерть, и который ни разу за все время своей работы не обнаружил во время вскрытия такого органа, как «душа». В руках мужик держал пинцет, в котором была зажата сигарета. Глаза человека были мутными и бездонными. Впрочем, следователь почти сразу же отвел взгляд – казалось, что если долго смотреть работнику морга в глаза, он точно назовет день и час твоей смерти.
Хмуро поглядев на Мишку, санитар спросил:
– Чего приперся?
Канашенков с волнением и гордостью достал из кармана кителя служебное удостоверение, развернул, поднял его до уровня глаз работника морга и веско бросил:
– Я из следствия. Прислали.
Санитар внимательно посмотрел на фото в удостоверении. Какая-то мысль, словно вагонетка по железной дороге, проскрежетала по его извилинам, и он протяжно выдохнул дым:
– Зря на опознание приперся, у нас этого мента нету…
Мишка ошарашенно перевел взгляд на санитара, потом на удостоверение, по-прежнему висевшее перед глазами слуги Аида, и жалобно-просительно протянул:
– Там на фото я. Я не на опознание, мне бы экспертизу забрать…
– Тогда чего сюда ломишься? Тебе в ту дверь.
– Я ходил. Там заперто.
– Стучи громче.
Дверь с треском захлопнулась перед Мишкиным носом. Отойдя на несколько шагов, Канашенков услышал, как санитар выразительно запел партию из оперы «Смейся, паяц», и понял, для чего на окнах морга решетки.
Обойдя вокруг здания, он уныло поплелся ко второму крыльцу. К его удивлению, дверь была уже приоткрыта и печально поскрипывала, зловеще шепча: «Оставь надежду всяк сюда входящий». Сглотнув слюну и пытаясь себя убедить, что за порогом его не начнет немедленно тошнить, Мишка обреченно сделал шаг вперед, оказавшись в полутемном коридоре. На обрывках обоев, лентами свисавших со стены напротив прозекторской, разноцветно пестрели автографы и номера телефонов, по-видимому, выполненные губной помадой: «Звоните всегда! Мы ваши», «Мне понравилось. Верочка», «Чудненько. В любое время, только позови. Тоня». Смерть и жизнь, любовь на границе настоящего и загробного миров, вероятно, придает особую пикантность интимным утехам. Некоторое время юноша стеснительно потоптался возле двери с табличкой «Бюро СМЭ. Эксперты», из-за которой временами доносились посапывание и томные вздохи. Собравшись с духом, Канашенков скромно постучал. С той стороны донесся суетливый шорох, что-то упало, оглушительно звякнув, и голос, ранее так недовольно возмущавшийся явлению ментов, ломающих кайф, рявкнул: «Входите!» Опустив глаза долу, Мишка прошел в кабинет.
За столом напротив входа, уныло озирая вошедшего сквозь поблескивающие линзы очков, восседал мужик в зеленом халате. На соседнем столе, задрапировавшись в белый, основательно помятый халат, вольготно раскинулась девица лет двадцати пяти, небрежно крутившая на пальце какой-то предмет из числа нижнего белья. Помимо халата, иных предметов туалета на девице не наблюдалось.
– Чего приперся? – похоже, данная фраза являлась отличительной особенностью всех работников морга и заменяла им приветствие.
– Мне б экспертизу забрать… по Майданенко… Меня Витиш послал… – краснея и заикаясь, пробормотал Мишка, бросая осторожные взгляды на девицу.
Мужик нервно порылся в выдвижном ящике и, не найдя нужной ему бумаги, перешел к шкафу. Некоторое время слышалось только его сердитое сопенье. Словно по волшебству, на столе со стуком и звоном появлялись различные предметы, очевидно, крайне необходимые при производстве экспертиз: граненый стакан с потеками мутной жидкости на стенках, неровно обкусанный бутерброд, журнал с обнаженной красоткой на обложке, секционный нож с прилипшим к нему куском колбасы, бутылка с надписью «проба» на этикетке и явным запахом спирта из горлышка…
– А ты вообще кто такой и откуда? – девица рассматривала Мишку не только без всякого стеснения, но с явным интересом и вызовом.
– Следователь. Лейтенант юстиции Канашенков Михаил Викторович. Сегодня первый день моей службы. В вашем городе, – стеснительно пробормотал следователь, не рискуя поднять глаза.
– Новенький! – радостно всплеснула руками девица. – Новенький! А ты симпати-и-ичный! А когда к нам снова собираешься?
– Надеюсь, лет через шестьдесят, – находчиво ответил Мишка.
Бурный восторг девицы словно подхлестнул эксперта, и вскоре мрачный мужик, лихо вынырнув из недр шкафа, бросил Канашенкову стопку бумаг, затянутую в прозрачный файл.
– Вот твоя экспертиза. Вали отсюда. Витишу – привет.
Прижимая бесценные документы к груди, юноша выскочил в коридор. Не посмевшая догнать его, дверь обиженно ударилась о косяк, скрежетнула засовом и затихла.
Через полчаса обратный автобус привез лейтенанта к остановке, расположенной напротив здания отдела. В здании следствия все было по-прежнему. Рабочий шум, провожавший лейтенанта в путь, невзирая на позднее время, и не думал затихать. По лестницам и коридорам туда-сюда, вверх-вниз сновали люди и нелюди, так же трещали клавиатуры, и кто-то на кого-то покрикивал. Канашенков вошел в кабинет начальника. Шаманский, устало вычитывавший очередную стопку документов, уже ничуть не походил на мага, страшного и таинственного. Получив экспертизу, он вяло поблагодарил Мишку и посоветовал ему двигаться в общежитие, не забыв напомнить, что ожидает новой встречи с началом рабочего дня.
Забрав свой чемодан, скромно притулившийся в углу начальственного кабинета, Канашенков отправился к новому месту обитания, не забывая вертеть по сторонам головой. Несколько раз ему навстречу попадались как обычные человеческие парочки, так и странные, на его взгляд, компании, состоявшие из мирно общающихся между собой людей, орков и смуглых личностей с красными глазами и острыми клыками, явственно выползающими из верхней челюсти в момент, когда личность заливалась смехом. Глядя на подобные компании, Мишка удивленно хлопал глазами, невнятно отвечая на приветствия. Но после того, как ему довелось увидеть более чем двухметрового гиганта, заросшего белой шерстью, без всяких усилий тащившего на плечах двух заливающихся смехом девчушек, он понял, что лимит на удивление на ближайшие пару лет исчерпан целиком и полностью и восстановлению не подлежит. Приняв окончательное решение наплевать на все и всяческие несуразности, Канашенков собрался с силами и буквально за несколько минут добрался до места своей новой дислокации.
Общежитие оказалось девятиэтажным зданием, расположенным посреди бесконечного пустыря. От автобусной остановки до крыльца, петляя среди репейника и лопухов, пролегала хорошо утоптанная тропинка. После пыльных коридоров горотдела, пропахшего людскими бедами, после помещения морга и раскаленных городских улиц те десять минут, что шел до своего нового жилища Мишка, показались ему наградой за все пережитые прошедшим днем трудности.
Возле входа в здание стояли несколько детских колясок, в одну из которых без труда мог поместиться малолитражный автомобиль. Наверное, коляска была огрская. Или орочья. Ну и фиг с ними!
На входе Мишка предъявил свои документы тетеньке-дежурной.
– Ожидайте, – по-военному кратко распорядилась тетенька. – Комендант при исполнении.
Комендантом оказался чрезвычайно коренастый гном с длинными рыжими волосами и такими густыми бровями, что их можно было заплетать в косички. Гном-комендант явился в вестибюль, держа за шиворот двух человек. Вернее, человека и беспросветно-черного черта, одетого в полосатые штаны и широченную красную рубаху.
– Анфиса Петровна, этих двоих выселяем, – проскрежетал гном-комендант. – Сидорычева за пьянство. А Василия Петшовича Жемчугова-Задорожного – за то, что опять пытался души скупать.
– Начальник, ну какие души у тараканов, а?! – завопил черт. – Вот те крест, все про меня врут! Раз черт – значит, жулик, да? Отстриги мне хвост, начальник, если обманываю! Хочешь, на колени встану?
Черт грохнулся на колени и поклонился так, что задел рогами пол. При этом из-за ворота его красной рубахи выпала и рассыпалась по полу колода карт.
– Ага! – лязгнул зубами комендант. – Анфиса Петровна, внесите в приказ – Василия Петшовича Жемчугова-Задорожного выселить из общежития за организацию азартных игр.
– Пасьянсы раскладываю, начальник! – вновь завопил черт. – На деньги не играю, чтобы мне Вакулу лунной ночью повстречать!
– Анфиса Петровна, приказ о выселении Василия Петшовича Жемчугова-Задорожного пока отменить, – не меняя тона, сообщил комендант. – Вывесить в вестибюле объявление о том, что всякому пострадавшему от шулерских приемов товарища Василия Петшовича Жемчугова-Задорожного следует обращаться с заявлениями к коменданту общежития!
– Эх, начальник, за что ты так с чертом? – грустно вздохнул Василий Петшович, поднимаясь с пола. – Ведь только хотел по-человечески зажить, а вы мне снова – бэш чаворо, ромале… Прощай, начальник. Живи так, чтоб бессонными ночами не приходили тебе в голову грустные мысли про мою судьбинушку…
– Анфиса Петровна, впишите в приказ – выселить из общежития Василия Петшовича Жемчугова-Задорожного в связи с его отказом от проживания, – сообщил комендант.
На пороге черт обернулся.
– Эх, комендант, скажу напоследок, кто ж тебе, кроме меня, еще скажет, – злая ты, комендант. И ни фига не женственная.
– Врет он, Гейрхильд Гримсдоттировна! – неожиданно трезво сообщил алкоголик Сидорычев. – Злобствует, падла рогатая.
– Анфиса Петровна! – в голосе коменданта мелькнуло нечто, напоминающее кокетство. – Сидорычеву Афанасию Леонидовичу объявить общественное порицание. Выселение отложить до моего особого распоряжения. Что здесь делает милиция? Вы по поводу кражи из сто первой?
– Нет, я по поводу у вас пожить, – хмуро ответил Канашенков, протягивая коменданту документы и внутренне радуясь, что хотя бы черта в одном с ним общежитии не будет.
– Анфиса Петровна, вселите мальчика в девятьсот тридцатую, – сурово промолвила комендант, тщательно изучив Мишкины документы. – Мальчик уже устал. Пусть мальчик идет спать.
Лифт не работал, и Михаилу пришлось подниматься на девятый этаж пешком. Лестница была довольно грязной, площадки усыпаны окурками, а стены густо испещрены угольными и маркерными надписями – хрониками общажной жизни, из которых без труда можно было узнать, кто здесь кому и сколько задолжал и кто от кого забеременел.
Коридор верхнего, девятого, этажа выглядел пустым и сравнительно чистым. В окнах, замыкавших его с обеих сторон, не было видно ничего, кроме сиреневого закатного неба, и ему показалось, что он находится в салоне огромного аэробуса.
Комната оказалась расположенной в самом конце коридора, возле распахнутой настежь двери, выходившей на пожарную лестницу. Канашенков долго возился с ключами, пока не сообразил, что комната не заперта. Внутри не обнаружилось ничего, кроме металлической кровати с панцирной сеткой да лежащего поверх нее полосатого матраца. Зато в комнате было целых два окна.
Оставляя следы на пыльном полу, Мишка прошел к кровати, раскатал и бросил на сетку матрац, осторожно пристроил свой чемодан у стены, а потом распахнул оба окна. Свежий воздух ворвался в комнату так, как врывается вода в пробоины тонущего корабля – стремительно, шумно и неукротимо. В комнате сразу сделалось свежо и уютно.
Мишка хотел есть. Нужно было разобрать чемодан, умыться и сменить рубашку. Вместо этого он сел на подоконник, оперся спиной о стенку и просидел так до тех пор, пока ночная темнота не закрасила небо от горизонта до горизонта. Дважды в приоткрытую дверь его комнаты заглядывали: сначала трое нахальных китайских орков предложили дешево купить у них совсем новый рояль, потом вампир и оборотень позвали обмыть «якорную стоянку». Но каждый раз, собрав волю в кулак, он улыбался и вежливо отказывался. Ему было не до того. На повестке дня стояли три исконно русских вопроса: «Кто виноват?», «Что делать?» и «Куды бечь?». И если по этому последнему вопросу все было ясно: домой, домой и только домой, то на два предыдущих ответа он так и не нашел. Снова и снова Мишка прокручивал воспоминания о своей поездке, пока вдруг его взгляд не упал на крышку чемодана, скромно забившегося в угол между окном и кроватью. Че-мо-дан! Именно после того, как эта семейная реликвия свалилась ему на голову, он попал неизвестно куда. И если перенос мог сработать один раз, то почему бы ему не сработать и во второй? Окрыленный этой мыслью, Канашенков стремительно шагнул к чемодану, приподнял его над собой и с силой опустил себе на голову. Чемодан удивленно скрипнул потертой кожей и, отпружинив мягким дном, прыгнул на кровать. Не желая сдаваться, Канашенков плашмя пристроил чемодан на приоткрытой комнатной двери, но стоило ему толкнуть дверь, как бабушкин подарок, подобно горнолыжнику, скользнул по двери, мимолетно погладив Мишкину щеку своим кожаным боком. Окинув хитрую утварь укоризненным взором, неудачливый попаданец рухнул на кровать, понимая, что самостоятельно заставить чемодан повторить тот злосчастный удар он не сможет… Но если нет возможности врезать самому себе, значит, нужно найти того, кто сможет это сделать! Вот только кого? Гном слишком низенький, светлый эльф для подобной эскапады чересчур тонкокостный, можно, конечно, к какому-нибудь орку за помощью обратиться, но тут есть шанс провалиться не в свой мир, а под землю. Незадача, однако… Ну что ж, если нет возможности перенестись сейчас, значит, нужно набраться терпения и найти друга, который поможет. А чтобы найти друга, нужно здесь пожить, а коли жить предстоит, так и поработать придется… Вряд ли специфика работы сильно отличается от той, которой он учился несколько лет.
Успокоив себя подобными мыслями и приняв единственно верное решение, Мишка уснул около часа ночи, не раздеваясь и не закрыв ни окон, ни дверей.
В два часа ночи к его комнате вернулись нахальные китайские орки. Посовещавшись, они потихоньку притащили в комнату стол, два стула и черно-белый телевизор, с задней крышкой, приклеенной к корпусу жевательной резинкой. Орки изо всех сил хотели подружиться с представителем власти.
Еще через полчаса, получив информацию от дежурной Анфисы Петровны, в Мишкину комнату пришли три самых веселых и разбитных жительниц общаги, известных вольностью нравов и колоритными прозвищами: Шиза, Фаза и Катастрофа. Полюбовавшись на спящего лейтенанта, девушки умилились его молодости и невинности, растрогались и пошли к себе в комнату пить портвейн да грустить о своей невеселой женской доле.
А в четыре часа ночи в комнату к Канашенкову проник вампир по фамилии Протыкайло. Вампир достал из кармана опасную бритву, подкрался к изголовью постели, надрезал себе руку, смазал своей кровью Мишке подбородок, потом изобразил на своей собственной шее следы укуса и отправился обратно в свою компанию хвастаться тем, что его покусал милиционер. И он – со временем, конечно! – тоже может стать милиционером.
Четверг. Неделя первая
Хмуро поглядев на Мишку, санитар спросил:
– Чего приперся?
Канашенков с волнением и гордостью достал из кармана кителя служебное удостоверение, развернул, поднял его до уровня глаз работника морга и веско бросил:
– Я из следствия. Прислали.
Санитар внимательно посмотрел на фото в удостоверении. Какая-то мысль, словно вагонетка по железной дороге, проскрежетала по его извилинам, и он протяжно выдохнул дым:
– Зря на опознание приперся, у нас этого мента нету…
Мишка ошарашенно перевел взгляд на санитара, потом на удостоверение, по-прежнему висевшее перед глазами слуги Аида, и жалобно-просительно протянул:
– Там на фото я. Я не на опознание, мне бы экспертизу забрать…
– Тогда чего сюда ломишься? Тебе в ту дверь.
– Я ходил. Там заперто.
– Стучи громче.
Дверь с треском захлопнулась перед Мишкиным носом. Отойдя на несколько шагов, Канашенков услышал, как санитар выразительно запел партию из оперы «Смейся, паяц», и понял, для чего на окнах морга решетки.
Обойдя вокруг здания, он уныло поплелся ко второму крыльцу. К его удивлению, дверь была уже приоткрыта и печально поскрипывала, зловеще шепча: «Оставь надежду всяк сюда входящий». Сглотнув слюну и пытаясь себя убедить, что за порогом его не начнет немедленно тошнить, Мишка обреченно сделал шаг вперед, оказавшись в полутемном коридоре. На обрывках обоев, лентами свисавших со стены напротив прозекторской, разноцветно пестрели автографы и номера телефонов, по-видимому, выполненные губной помадой: «Звоните всегда! Мы ваши», «Мне понравилось. Верочка», «Чудненько. В любое время, только позови. Тоня». Смерть и жизнь, любовь на границе настоящего и загробного миров, вероятно, придает особую пикантность интимным утехам. Некоторое время юноша стеснительно потоптался возле двери с табличкой «Бюро СМЭ. Эксперты», из-за которой временами доносились посапывание и томные вздохи. Собравшись с духом, Канашенков скромно постучал. С той стороны донесся суетливый шорох, что-то упало, оглушительно звякнув, и голос, ранее так недовольно возмущавшийся явлению ментов, ломающих кайф, рявкнул: «Входите!» Опустив глаза долу, Мишка прошел в кабинет.
За столом напротив входа, уныло озирая вошедшего сквозь поблескивающие линзы очков, восседал мужик в зеленом халате. На соседнем столе, задрапировавшись в белый, основательно помятый халат, вольготно раскинулась девица лет двадцати пяти, небрежно крутившая на пальце какой-то предмет из числа нижнего белья. Помимо халата, иных предметов туалета на девице не наблюдалось.
– Чего приперся? – похоже, данная фраза являлась отличительной особенностью всех работников морга и заменяла им приветствие.
– Мне б экспертизу забрать… по Майданенко… Меня Витиш послал… – краснея и заикаясь, пробормотал Мишка, бросая осторожные взгляды на девицу.
Мужик нервно порылся в выдвижном ящике и, не найдя нужной ему бумаги, перешел к шкафу. Некоторое время слышалось только его сердитое сопенье. Словно по волшебству, на столе со стуком и звоном появлялись различные предметы, очевидно, крайне необходимые при производстве экспертиз: граненый стакан с потеками мутной жидкости на стенках, неровно обкусанный бутерброд, журнал с обнаженной красоткой на обложке, секционный нож с прилипшим к нему куском колбасы, бутылка с надписью «проба» на этикетке и явным запахом спирта из горлышка…
– А ты вообще кто такой и откуда? – девица рассматривала Мишку не только без всякого стеснения, но с явным интересом и вызовом.
– Следователь. Лейтенант юстиции Канашенков Михаил Викторович. Сегодня первый день моей службы. В вашем городе, – стеснительно пробормотал следователь, не рискуя поднять глаза.
– Новенький! – радостно всплеснула руками девица. – Новенький! А ты симпати-и-ичный! А когда к нам снова собираешься?
– Надеюсь, лет через шестьдесят, – находчиво ответил Мишка.
Бурный восторг девицы словно подхлестнул эксперта, и вскоре мрачный мужик, лихо вынырнув из недр шкафа, бросил Канашенкову стопку бумаг, затянутую в прозрачный файл.
– Вот твоя экспертиза. Вали отсюда. Витишу – привет.
Прижимая бесценные документы к груди, юноша выскочил в коридор. Не посмевшая догнать его, дверь обиженно ударилась о косяк, скрежетнула засовом и затихла.
Через полчаса обратный автобус привез лейтенанта к остановке, расположенной напротив здания отдела. В здании следствия все было по-прежнему. Рабочий шум, провожавший лейтенанта в путь, невзирая на позднее время, и не думал затихать. По лестницам и коридорам туда-сюда, вверх-вниз сновали люди и нелюди, так же трещали клавиатуры, и кто-то на кого-то покрикивал. Канашенков вошел в кабинет начальника. Шаманский, устало вычитывавший очередную стопку документов, уже ничуть не походил на мага, страшного и таинственного. Получив экспертизу, он вяло поблагодарил Мишку и посоветовал ему двигаться в общежитие, не забыв напомнить, что ожидает новой встречи с началом рабочего дня.
Забрав свой чемодан, скромно притулившийся в углу начальственного кабинета, Канашенков отправился к новому месту обитания, не забывая вертеть по сторонам головой. Несколько раз ему навстречу попадались как обычные человеческие парочки, так и странные, на его взгляд, компании, состоявшие из мирно общающихся между собой людей, орков и смуглых личностей с красными глазами и острыми клыками, явственно выползающими из верхней челюсти в момент, когда личность заливалась смехом. Глядя на подобные компании, Мишка удивленно хлопал глазами, невнятно отвечая на приветствия. Но после того, как ему довелось увидеть более чем двухметрового гиганта, заросшего белой шерстью, без всяких усилий тащившего на плечах двух заливающихся смехом девчушек, он понял, что лимит на удивление на ближайшие пару лет исчерпан целиком и полностью и восстановлению не подлежит. Приняв окончательное решение наплевать на все и всяческие несуразности, Канашенков собрался с силами и буквально за несколько минут добрался до места своей новой дислокации.
Общежитие оказалось девятиэтажным зданием, расположенным посреди бесконечного пустыря. От автобусной остановки до крыльца, петляя среди репейника и лопухов, пролегала хорошо утоптанная тропинка. После пыльных коридоров горотдела, пропахшего людскими бедами, после помещения морга и раскаленных городских улиц те десять минут, что шел до своего нового жилища Мишка, показались ему наградой за все пережитые прошедшим днем трудности.
Возле входа в здание стояли несколько детских колясок, в одну из которых без труда мог поместиться малолитражный автомобиль. Наверное, коляска была огрская. Или орочья. Ну и фиг с ними!
На входе Мишка предъявил свои документы тетеньке-дежурной.
– Ожидайте, – по-военному кратко распорядилась тетенька. – Комендант при исполнении.
Комендантом оказался чрезвычайно коренастый гном с длинными рыжими волосами и такими густыми бровями, что их можно было заплетать в косички. Гном-комендант явился в вестибюль, держа за шиворот двух человек. Вернее, человека и беспросветно-черного черта, одетого в полосатые штаны и широченную красную рубаху.
– Анфиса Петровна, этих двоих выселяем, – проскрежетал гном-комендант. – Сидорычева за пьянство. А Василия Петшовича Жемчугова-Задорожного – за то, что опять пытался души скупать.
– Начальник, ну какие души у тараканов, а?! – завопил черт. – Вот те крест, все про меня врут! Раз черт – значит, жулик, да? Отстриги мне хвост, начальник, если обманываю! Хочешь, на колени встану?
Черт грохнулся на колени и поклонился так, что задел рогами пол. При этом из-за ворота его красной рубахи выпала и рассыпалась по полу колода карт.
– Ага! – лязгнул зубами комендант. – Анфиса Петровна, внесите в приказ – Василия Петшовича Жемчугова-Задорожного выселить из общежития за организацию азартных игр.
– Пасьянсы раскладываю, начальник! – вновь завопил черт. – На деньги не играю, чтобы мне Вакулу лунной ночью повстречать!
– Анфиса Петровна, приказ о выселении Василия Петшовича Жемчугова-Задорожного пока отменить, – не меняя тона, сообщил комендант. – Вывесить в вестибюле объявление о том, что всякому пострадавшему от шулерских приемов товарища Василия Петшовича Жемчугова-Задорожного следует обращаться с заявлениями к коменданту общежития!
– Эх, начальник, за что ты так с чертом? – грустно вздохнул Василий Петшович, поднимаясь с пола. – Ведь только хотел по-человечески зажить, а вы мне снова – бэш чаворо, ромале… Прощай, начальник. Живи так, чтоб бессонными ночами не приходили тебе в голову грустные мысли про мою судьбинушку…
– Анфиса Петровна, впишите в приказ – выселить из общежития Василия Петшовича Жемчугова-Задорожного в связи с его отказом от проживания, – сообщил комендант.
На пороге черт обернулся.
– Эх, комендант, скажу напоследок, кто ж тебе, кроме меня, еще скажет, – злая ты, комендант. И ни фига не женственная.
– Врет он, Гейрхильд Гримсдоттировна! – неожиданно трезво сообщил алкоголик Сидорычев. – Злобствует, падла рогатая.
– Анфиса Петровна! – в голосе коменданта мелькнуло нечто, напоминающее кокетство. – Сидорычеву Афанасию Леонидовичу объявить общественное порицание. Выселение отложить до моего особого распоряжения. Что здесь делает милиция? Вы по поводу кражи из сто первой?
– Нет, я по поводу у вас пожить, – хмуро ответил Канашенков, протягивая коменданту документы и внутренне радуясь, что хотя бы черта в одном с ним общежитии не будет.
– Анфиса Петровна, вселите мальчика в девятьсот тридцатую, – сурово промолвила комендант, тщательно изучив Мишкины документы. – Мальчик уже устал. Пусть мальчик идет спать.
Лифт не работал, и Михаилу пришлось подниматься на девятый этаж пешком. Лестница была довольно грязной, площадки усыпаны окурками, а стены густо испещрены угольными и маркерными надписями – хрониками общажной жизни, из которых без труда можно было узнать, кто здесь кому и сколько задолжал и кто от кого забеременел.
Коридор верхнего, девятого, этажа выглядел пустым и сравнительно чистым. В окнах, замыкавших его с обеих сторон, не было видно ничего, кроме сиреневого закатного неба, и ему показалось, что он находится в салоне огромного аэробуса.
Комната оказалась расположенной в самом конце коридора, возле распахнутой настежь двери, выходившей на пожарную лестницу. Канашенков долго возился с ключами, пока не сообразил, что комната не заперта. Внутри не обнаружилось ничего, кроме металлической кровати с панцирной сеткой да лежащего поверх нее полосатого матраца. Зато в комнате было целых два окна.
Оставляя следы на пыльном полу, Мишка прошел к кровати, раскатал и бросил на сетку матрац, осторожно пристроил свой чемодан у стены, а потом распахнул оба окна. Свежий воздух ворвался в комнату так, как врывается вода в пробоины тонущего корабля – стремительно, шумно и неукротимо. В комнате сразу сделалось свежо и уютно.
Мишка хотел есть. Нужно было разобрать чемодан, умыться и сменить рубашку. Вместо этого он сел на подоконник, оперся спиной о стенку и просидел так до тех пор, пока ночная темнота не закрасила небо от горизонта до горизонта. Дважды в приоткрытую дверь его комнаты заглядывали: сначала трое нахальных китайских орков предложили дешево купить у них совсем новый рояль, потом вампир и оборотень позвали обмыть «якорную стоянку». Но каждый раз, собрав волю в кулак, он улыбался и вежливо отказывался. Ему было не до того. На повестке дня стояли три исконно русских вопроса: «Кто виноват?», «Что делать?» и «Куды бечь?». И если по этому последнему вопросу все было ясно: домой, домой и только домой, то на два предыдущих ответа он так и не нашел. Снова и снова Мишка прокручивал воспоминания о своей поездке, пока вдруг его взгляд не упал на крышку чемодана, скромно забившегося в угол между окном и кроватью. Че-мо-дан! Именно после того, как эта семейная реликвия свалилась ему на голову, он попал неизвестно куда. И если перенос мог сработать один раз, то почему бы ему не сработать и во второй? Окрыленный этой мыслью, Канашенков стремительно шагнул к чемодану, приподнял его над собой и с силой опустил себе на голову. Чемодан удивленно скрипнул потертой кожей и, отпружинив мягким дном, прыгнул на кровать. Не желая сдаваться, Канашенков плашмя пристроил чемодан на приоткрытой комнатной двери, но стоило ему толкнуть дверь, как бабушкин подарок, подобно горнолыжнику, скользнул по двери, мимолетно погладив Мишкину щеку своим кожаным боком. Окинув хитрую утварь укоризненным взором, неудачливый попаданец рухнул на кровать, понимая, что самостоятельно заставить чемодан повторить тот злосчастный удар он не сможет… Но если нет возможности врезать самому себе, значит, нужно найти того, кто сможет это сделать! Вот только кого? Гном слишком низенький, светлый эльф для подобной эскапады чересчур тонкокостный, можно, конечно, к какому-нибудь орку за помощью обратиться, но тут есть шанс провалиться не в свой мир, а под землю. Незадача, однако… Ну что ж, если нет возможности перенестись сейчас, значит, нужно набраться терпения и найти друга, который поможет. А чтобы найти друга, нужно здесь пожить, а коли жить предстоит, так и поработать придется… Вряд ли специфика работы сильно отличается от той, которой он учился несколько лет.
Успокоив себя подобными мыслями и приняв единственно верное решение, Мишка уснул около часа ночи, не раздеваясь и не закрыв ни окон, ни дверей.
В два часа ночи к его комнате вернулись нахальные китайские орки. Посовещавшись, они потихоньку притащили в комнату стол, два стула и черно-белый телевизор, с задней крышкой, приклеенной к корпусу жевательной резинкой. Орки изо всех сил хотели подружиться с представителем власти.
Еще через полчаса, получив информацию от дежурной Анфисы Петровны, в Мишкину комнату пришли три самых веселых и разбитных жительниц общаги, известных вольностью нравов и колоритными прозвищами: Шиза, Фаза и Катастрофа. Полюбовавшись на спящего лейтенанта, девушки умилились его молодости и невинности, растрогались и пошли к себе в комнату пить портвейн да грустить о своей невеселой женской доле.
А в четыре часа ночи в комнату к Канашенкову проник вампир по фамилии Протыкайло. Вампир достал из кармана опасную бритву, подкрался к изголовью постели, надрезал себе руку, смазал своей кровью Мишке подбородок, потом изобразил на своей собственной шее следы укуса и отправился обратно в свою компанию хвастаться тем, что его покусал милиционер. И он – со временем, конечно! – тоже может стать милиционером.
Четверг. Неделя первая
Утро, возвещая начало нового дня, настойчиво постучало по грязному подоконнику комнаты каплями дождя. Проснувшись, Мишка подошел к окну, постоял, наслаждаясь свежестью и прохладой, и лишь потом обнаружил изменения в интерьере своей комнаты. Впрочем, выяснять координаты лиц, облагодетельствовавших его новой мебелью и старым телевизором, а тем более удивляться ни времени, ни сил уже не было. Переодевая рубашку, Канашенков внимательно оглядел подарки. Стол показался ему похожим на боевого коня, крепко упершегося в пол четырьмя копытами. Стулья же более походили на суворовских ветеранов – старые и обшарпанные, но бравые и готовые стойко нести службу хоть до скончания века. Экспериментировать с телевизором он не рискнул, оставив столь ответственное мероприятие на вечер.
Приведя себя в порядок, юноша резво сбежал на первый этаж, где еще вечером краем глаза он видел вывеску столовой, украшенную табличкой «Закрыто». К его неудовольствию, табличка по-прежнему висела на месте и лишь слегка покосилась, отчего более всего напоминала издевательскую улыбку. Канашенков принюхался к запахам, доносящимся из-за двери, сглотнул слюну и побежал на работу.
Погода, как ни крути, женщина, и настроение у нее переменчивое. Мишка дошел до остановки, сел в автобус и проехал большую часть пути до отдела, как тучи вдруг рассеялись, а солнце засияло так, что форменный плащ сделался неуместным, словно ласты в пустыне, поэтому не оставалось ничего иного, как снять плащ и набросить на руку.
Открыв уже знакомую дверь кабинета начальника, Мишка оторопело замер на пороге. Все стулья и диван в кабинете оккупировала разномастная и разноплеменная толпа сотрудников следствия, и даже на подоконнике разместилась парочка оборотней, дружелюбно порыкивающих друг на друга. Глядя, как сверкают и лязгают клыки в пасти то одного, то другого, Канашенков моментально позабыл свои ночные мысли и потихоньку попятился, однако некстати захлопнувшаяся дверь отрезала путь к отступлению, вынудив его остаться.
Собравшиеся увлеченно переговаривались между собой, не забывая с любопытством поглядывать в его сторону. Поскольку единственным свободным местом в кабинете оставался стул начальника, неофит скромно прислонился к стенке в самом углу кабинета.
Минуту спустя в кабинет вошел Шаманский, и гул немедля стих. Последующие десять минут начальник следствия, прибегая к многочисленным эвфемизмам, гиперболам и поэтическим аллегориям, задавал подчиненным один и тот же вопрос: «И когда же вы, охламоны, наконец-то прекратите валять дурака и начнете работать?» Охламоны дружно возражали в том смысле, что «да мы-то трудимся, рук-ног-голов и живота своего не покладая. Вот только Родина в лице обожаемого начальства этого не видит, не ценит и зарплатой регулярно обижает». Закончив разбор полетов, Шаманский жестом пригласил юношу выйти к столу.
– Представляю всем нашего нового сотрудника – Канашенков Михаил. Прошу любить и жаловать.
– Любить – это мы завсегда пожалуйста, – гном, вольготно раскинувшийся на стуле прямо напротив Мишки, томно облизнул губы. – Он молоденький, симпатичный, ох и залюблю ж я его…
Канашенков, сожалея уже не только о том, что попал неизвестно куда, но и что вообще пошел работать в МВД, испуганно вжал голову в плечи, представляя себе жуткую картины любви с гномом.
– Регинлейв Гримсдоттировна! Ты сначала дело по Опанасенко в суд направь, а потом уже эротическим фантазиям предавайся! Так! Прения окончены. А теперь за работу, обленившиеся вы мои, за работу! Витиш и Канашенков, останьтесь.
Мишка облегченно выдохнул – беда миновала. По крайней мере, на время.
– Игорек! Коммуникабельный ты наш! Вы вчера вроде бы общий язык нашли, так что будете продолжать дружить и впредь. Жить Михаил будет в твоем кабинете, все равно Женька Еремин к свадьбе готовится, и стол его пустует. Э-э-эх. Так и теряем ценные кадры… – Шаманский картинно смахнул со щеки несуществующую слезу.
– А ты, педагогичный наш, – начальник обратил свой взор на Витиша, – будешь новичку наставником.
Не дожидаясь ответной гневно-протестующей реплики, Шаманский поспешил закончить аудиенцию.
– Идите уже, преступление раскройте, что ли… Да! Михаил! Мне нужен доброволец на суточное дежурство. Добровольцем назначаю тебя.
Витиш молча направился к выходу, а Мишка уже привычно заторопился за ним, мысленно рисуя себе красочные картины нового места своей работы. А что? Если уж город переполнен персонажами фэнтезийной литературы, то и кабинет должен соответствовать!
Витиш дошел до филеночной двери с отпугивающим номером «13» и щелкнул замком. Внешне кабинет мало чем отличался от громадного количества прочих присутственных мест. Помещение, носившее громкое название – КАБИНЕТ СЛЕДОВАТЕЛЯ, представляло собой пенал, оснащенный двумя окнами, и гораздо более походило на коридор, нежели на рабочее место, присущее процессуально-независимому должностному лицу. В дальнем левом углу кабинета находился обшарпанный сейф, простодушно улыбавшийся распахнутой настежь дверцей. Вдоль левой стены скромно расположился диван, уныло поскрипывающий продавленными пружинами. Со стены над диваном на любого, осмелившегося войти в кабинет, вопросительно поблескивал стеклами пенсне двухметровый портрет Лаврентия Павловича Берии. Под портретом к стенке кто-то прикрепил полочку, на которой неувядающе алел букетик пластмассовых роз. В двух метрах от двери, прямо напротив входа, внушительной баррикадой возвышался массивный письменный стол. На поверхности стола, за бруствером из множества бумаг, пулеметной точкой посверкивал новенький ноутбук, от которого лентой боепитания тянулся к принтеру шнур. С тыла баррикаду прикрывало окно, по причине жары открытое нараспашку. Справа от стола, прикрывая собой потертую стену, словно фиговым листом, стоял одинокий стеллаж. Некогда прямые полки его прогнулись под тяжестью лет и неисчислимых стопок процессуальных бланков, из-за которых любопытно выглядывали чумазые рожицы разномастных кружек. Пытаясь скрыть их присутствие, стеллаж стеснительно прикрылся одной створкой. Одной – потому что вторая отсутствовала в принципе. Наверное, была утрачена во время неравных боев с преступностью. Оборонительную линию замыкал еще один стол, размером поменьше первого, но видом крепче и нахальнее. На столе матово отсвечивали панели невиданного Мишкой диковинного металлического агрегата.
Приглядевшись, он обнаружил, что это не что иное, как печатная машинка «Ундервуд», виданная им ранее лишь на картинках. Мысль о том, что ему придется работать с этим шедевром инженерной мысли, поразила Мишку настолько же, как если бы ему предложили управлять космическим кораблем. Заметив его смятение, Витиш двумя руками развернул голову подопечного, направив ее в правый угол.
В углу имелось еще одно окно, расположенное так близко к стене, точно оно пыталось спрятаться от посетителей. Судя по тому, что стекло было запылено до пепельной непрозрачности, окну это вполне удавалось. Напротив окна с вольготностью беспечного гуляки раскинулся третий стол. Дверцы его тумбочек расхлябанно болтались, а выдвижной ящик дразнящимся языком наполовину высунулся наружу из недр стола. Выбиваясь из общей озорной картины, на слегка прогнувшейся столешнице тихо подремывал дряхлый монитор, выдавая присутствие под столом тушки старенького системного блока. В углу стола, вплотную к стене, прижался принтер. Судя по внешнему виду и дате сервисного обслуживания десятилетней давности, начертанным на кожухе маркером, принтер являлся ровесником системного блока. Интерьер кабинета завершала внушительная деревянная вешалка, прибитая к стене справа от входной двери. Пристроив на ее полке свою фуражку, Мишка растерянно замер, не зная, что ему делать дальше.
– Вот тут ты и будешь жить. Возможно, долго, очень может быть, даже счастливо, ну а если на огонек заглянет Регинлейв Гримсдоттировна, то еще и весело. – Витиш указал рукой на хулиганистый стол. – Женька, его прежний хозяин, ушел в отпуск и на ближайшие два месяца безвозвратно потерян для коллектива, а свято место, как говорится, пусто не бывает. Давай располагайся, завтракать будем.
При слове «завтракать» Мишкин желудок в предвкушении пищи издал вопль радости. Игорь достал из своего стола электрический чайник, привычно воткнул штепсель в розетку и зашуршал полиэтиленовым пакетом, извлекая наружу пышные булочки, аппетитно пахнувшие домашней сдобой.
– А у меня ничего нет, – печально вздохнул Канашенков. – В моей общаге столовая утром еще закрыта была, а вечером я туда уже не успел.
– И что с того, что у тебя ничего нет? – удивился Витиш. – Что ж теперь, удавиться и не жить? Коли ты со вчерашнего дня голодный, не стой столбом, а налегай на булочки. Поддержи, так сказать, отечественного производителя. А я пока кофейку заварю.
– А что это за музейный экспонат? – указал на «Ундервуд» Мишка, вгрызаясь в очередную булочку. – Я думал, таких уже и не существует в природе. К нему в придачу еще бы дыбу да колодки, так вместе с портретом Лаврентия Палыча, как раз нужный антураж образуется.
Приведя себя в порядок, юноша резво сбежал на первый этаж, где еще вечером краем глаза он видел вывеску столовой, украшенную табличкой «Закрыто». К его неудовольствию, табличка по-прежнему висела на месте и лишь слегка покосилась, отчего более всего напоминала издевательскую улыбку. Канашенков принюхался к запахам, доносящимся из-за двери, сглотнул слюну и побежал на работу.
Погода, как ни крути, женщина, и настроение у нее переменчивое. Мишка дошел до остановки, сел в автобус и проехал большую часть пути до отдела, как тучи вдруг рассеялись, а солнце засияло так, что форменный плащ сделался неуместным, словно ласты в пустыне, поэтому не оставалось ничего иного, как снять плащ и набросить на руку.
Открыв уже знакомую дверь кабинета начальника, Мишка оторопело замер на пороге. Все стулья и диван в кабинете оккупировала разномастная и разноплеменная толпа сотрудников следствия, и даже на подоконнике разместилась парочка оборотней, дружелюбно порыкивающих друг на друга. Глядя, как сверкают и лязгают клыки в пасти то одного, то другого, Канашенков моментально позабыл свои ночные мысли и потихоньку попятился, однако некстати захлопнувшаяся дверь отрезала путь к отступлению, вынудив его остаться.
Собравшиеся увлеченно переговаривались между собой, не забывая с любопытством поглядывать в его сторону. Поскольку единственным свободным местом в кабинете оставался стул начальника, неофит скромно прислонился к стенке в самом углу кабинета.
Минуту спустя в кабинет вошел Шаманский, и гул немедля стих. Последующие десять минут начальник следствия, прибегая к многочисленным эвфемизмам, гиперболам и поэтическим аллегориям, задавал подчиненным один и тот же вопрос: «И когда же вы, охламоны, наконец-то прекратите валять дурака и начнете работать?» Охламоны дружно возражали в том смысле, что «да мы-то трудимся, рук-ног-голов и живота своего не покладая. Вот только Родина в лице обожаемого начальства этого не видит, не ценит и зарплатой регулярно обижает». Закончив разбор полетов, Шаманский жестом пригласил юношу выйти к столу.
– Представляю всем нашего нового сотрудника – Канашенков Михаил. Прошу любить и жаловать.
– Любить – это мы завсегда пожалуйста, – гном, вольготно раскинувшийся на стуле прямо напротив Мишки, томно облизнул губы. – Он молоденький, симпатичный, ох и залюблю ж я его…
Канашенков, сожалея уже не только о том, что попал неизвестно куда, но и что вообще пошел работать в МВД, испуганно вжал голову в плечи, представляя себе жуткую картины любви с гномом.
– Регинлейв Гримсдоттировна! Ты сначала дело по Опанасенко в суд направь, а потом уже эротическим фантазиям предавайся! Так! Прения окончены. А теперь за работу, обленившиеся вы мои, за работу! Витиш и Канашенков, останьтесь.
Мишка облегченно выдохнул – беда миновала. По крайней мере, на время.
– Игорек! Коммуникабельный ты наш! Вы вчера вроде бы общий язык нашли, так что будете продолжать дружить и впредь. Жить Михаил будет в твоем кабинете, все равно Женька Еремин к свадьбе готовится, и стол его пустует. Э-э-эх. Так и теряем ценные кадры… – Шаманский картинно смахнул со щеки несуществующую слезу.
– А ты, педагогичный наш, – начальник обратил свой взор на Витиша, – будешь новичку наставником.
Не дожидаясь ответной гневно-протестующей реплики, Шаманский поспешил закончить аудиенцию.
– Идите уже, преступление раскройте, что ли… Да! Михаил! Мне нужен доброволец на суточное дежурство. Добровольцем назначаю тебя.
Витиш молча направился к выходу, а Мишка уже привычно заторопился за ним, мысленно рисуя себе красочные картины нового места своей работы. А что? Если уж город переполнен персонажами фэнтезийной литературы, то и кабинет должен соответствовать!
Витиш дошел до филеночной двери с отпугивающим номером «13» и щелкнул замком. Внешне кабинет мало чем отличался от громадного количества прочих присутственных мест. Помещение, носившее громкое название – КАБИНЕТ СЛЕДОВАТЕЛЯ, представляло собой пенал, оснащенный двумя окнами, и гораздо более походило на коридор, нежели на рабочее место, присущее процессуально-независимому должностному лицу. В дальнем левом углу кабинета находился обшарпанный сейф, простодушно улыбавшийся распахнутой настежь дверцей. Вдоль левой стены скромно расположился диван, уныло поскрипывающий продавленными пружинами. Со стены над диваном на любого, осмелившегося войти в кабинет, вопросительно поблескивал стеклами пенсне двухметровый портрет Лаврентия Павловича Берии. Под портретом к стенке кто-то прикрепил полочку, на которой неувядающе алел букетик пластмассовых роз. В двух метрах от двери, прямо напротив входа, внушительной баррикадой возвышался массивный письменный стол. На поверхности стола, за бруствером из множества бумаг, пулеметной точкой посверкивал новенький ноутбук, от которого лентой боепитания тянулся к принтеру шнур. С тыла баррикаду прикрывало окно, по причине жары открытое нараспашку. Справа от стола, прикрывая собой потертую стену, словно фиговым листом, стоял одинокий стеллаж. Некогда прямые полки его прогнулись под тяжестью лет и неисчислимых стопок процессуальных бланков, из-за которых любопытно выглядывали чумазые рожицы разномастных кружек. Пытаясь скрыть их присутствие, стеллаж стеснительно прикрылся одной створкой. Одной – потому что вторая отсутствовала в принципе. Наверное, была утрачена во время неравных боев с преступностью. Оборонительную линию замыкал еще один стол, размером поменьше первого, но видом крепче и нахальнее. На столе матово отсвечивали панели невиданного Мишкой диковинного металлического агрегата.
Приглядевшись, он обнаружил, что это не что иное, как печатная машинка «Ундервуд», виданная им ранее лишь на картинках. Мысль о том, что ему придется работать с этим шедевром инженерной мысли, поразила Мишку настолько же, как если бы ему предложили управлять космическим кораблем. Заметив его смятение, Витиш двумя руками развернул голову подопечного, направив ее в правый угол.
В углу имелось еще одно окно, расположенное так близко к стене, точно оно пыталось спрятаться от посетителей. Судя по тому, что стекло было запылено до пепельной непрозрачности, окну это вполне удавалось. Напротив окна с вольготностью беспечного гуляки раскинулся третий стол. Дверцы его тумбочек расхлябанно болтались, а выдвижной ящик дразнящимся языком наполовину высунулся наружу из недр стола. Выбиваясь из общей озорной картины, на слегка прогнувшейся столешнице тихо подремывал дряхлый монитор, выдавая присутствие под столом тушки старенького системного блока. В углу стола, вплотную к стене, прижался принтер. Судя по внешнему виду и дате сервисного обслуживания десятилетней давности, начертанным на кожухе маркером, принтер являлся ровесником системного блока. Интерьер кабинета завершала внушительная деревянная вешалка, прибитая к стене справа от входной двери. Пристроив на ее полке свою фуражку, Мишка растерянно замер, не зная, что ему делать дальше.
– Вот тут ты и будешь жить. Возможно, долго, очень может быть, даже счастливо, ну а если на огонек заглянет Регинлейв Гримсдоттировна, то еще и весело. – Витиш указал рукой на хулиганистый стол. – Женька, его прежний хозяин, ушел в отпуск и на ближайшие два месяца безвозвратно потерян для коллектива, а свято место, как говорится, пусто не бывает. Давай располагайся, завтракать будем.
При слове «завтракать» Мишкин желудок в предвкушении пищи издал вопль радости. Игорь достал из своего стола электрический чайник, привычно воткнул штепсель в розетку и зашуршал полиэтиленовым пакетом, извлекая наружу пышные булочки, аппетитно пахнувшие домашней сдобой.
– А у меня ничего нет, – печально вздохнул Канашенков. – В моей общаге столовая утром еще закрыта была, а вечером я туда уже не успел.
– И что с того, что у тебя ничего нет? – удивился Витиш. – Что ж теперь, удавиться и не жить? Коли ты со вчерашнего дня голодный, не стой столбом, а налегай на булочки. Поддержи, так сказать, отечественного производителя. А я пока кофейку заварю.
– А что это за музейный экспонат? – указал на «Ундервуд» Мишка, вгрызаясь в очередную булочку. – Я думал, таких уже и не существует в природе. К нему в придачу еще бы дыбу да колодки, так вместе с портретом Лаврентия Палыча, как раз нужный антураж образуется.