Страница:
– Придурок какой-то, – констатировала Валя, и тут же послышался Танин голос:
– Вдруг это маньяк? У вас калитку, кто хочешь, откроет…
– Девчонки, да бросьте вы, – смилостивился Женя, – вы что, гостей не ждете? Пьянствуете тут тихо сам с собою…
Дверь сразу распахнулась, и Таня, вскочив, повисла на шее долгожданного гостя.
– Я так боялась, что ты не придешь… – ее губы заткнули Жене рот – видимо, словесный ответ был ей не нужен, а вполне хватало свершившегося факта.
Тоскливый призрак бессмысленного времяпрепровождения бесследно растворился в запахе пыли, показавшемся не таким уж и противным; на душе сразу сделалось спокойно, ведь жизнь вернулась в привычное русло.
– Дурочка, а ты домой собиралась, – Валя засмеялась.
– Ни фига! – Женя прервал поцелуй, – я ее и из дома вытащу.
– Это, вряд ли, – Таня положила руки Жене на плечи и склонила голову, любуясь возродившимся чудом, – ты отца моего не знаешь – у него не сорвешься…
– Ладно, похоже, я тут лишняя, – хозяйка направилась к двери, но Женя остановил ее.
– Валь, есть проблема – я жрать хочу. Целый день мотался по делам – времени не было; не найдется чего-нибудь?
– Ой, а я, знаешь, как хорошо готовлю! – радостно воскликнула Таня, но далекие перспективы Женю не привлекали.
– Конечно, найдется, – Валя вышла.
– Мой голодный котик… зашептала Таня в самое ухо, – как-нибудь я сделаю котику свой фирменный плов с курицей…
– Вообще-то я был на Востоке; плов – это штука с мясом.
– Я знаю, – Таня разочарованно вздохнула, – только где его взять, хорошее мясо? Три часа в очереди давиться? Так опять же неизвестно, что достанется, а кур тетки у рынка всегда продают; дорого, конечно… – она стыдливо опустила голову.
– О чем ты говоришь! Дорого!.. – Женя стиснул ее плечи – как же он любил чувствовать себя калифом, пусть даже на час!
…Вот и поехали, – Женя повернулся на спину, разглядывая аккуратные ряды дырочек в потолке. Он каждый раз собирался посчитать их, но каждый раз сбивался, потому что дырочки дергались вместе с вагоном и начинало рябить в глазах. Сейчас он даже не стал начинать это бессмысленное занятие, а просто закрыл глаза; перед ним возникло скопление безымянных высоток, олицетворявшее Москву, потом пресловутый Казанский вокзал, который ему не удастся вытравить из памяти никогда в жизни, а оттуда он мысленно перенесся на улицу Горького, где жил Славка (теперь, соответственно, и Оля).
…Это ж надо, иметь хату на главной улице столицы!.. Интересно, а где живет эта… сначала б узнать, как ее зовут… И пусть пока не было, ни имени, ни возраста, ни внешности, Женя чувствовал странную теплоту; странную, потому что обычно ощущал охотничий азарт, будораживший кровь, а отнюдь не искрящуюся игру воображения – сейчас он был, наверное, похож на любителя водного слалома, готовящегося погрузиться в теплую ванну. …Не буду загадывать, – он притормозил фантазию, заставив себя вернуться в день вчерашний – к жареной рыбе, которую принесла Валя (кстати, вкусная была рыба), к замечательной ночи (замечательной, потому что на месте Тани он представлял загадочную москвичку. Сделать это было просто, ведь он не знал о ней ничего – возможно, ее тоже зовут Таня, и выглядит она так же, и думает о том же; главной проблемой оказалось перенести действие из времянки в Славкину квартиру).
Потом наступило утро. Правда, если б не Валя, это б произошло, когда все нормальные люди приступают к обеду, но заботливая хозяйка ворвалась аж в девять часов и сделав страшные глаза, принялась трясти Таню за плечо.
– Вставай! Сегодня ж зачет, а у тебя все конспекты дома!
– О, черт!.. – Таня вскочила; Женя видел, как синхронно встряхнулись ее грудь и ягодицы – это запомнилось, потому что получилось смешно.
Дальше началась жуткая суета. Сейчас Женя думал, почему остался во всем этом, а не уехал сразу, и пришел к выводу, что просто дома у него все равно не было никаких дел, поэтому он не только поймал Тане машину, но и проводил до подъезда. В дом его не пригласили, но он туда и не рвался.
…Зато теперь знаю, где она живет… а зачем я это знаю? Я ж еду в Москву!.. Черт, не в Москву, а в какое-то Перово! Надо сразу туда смотаться, а то потом выходные… или в понедельник, а оттуда прямиком на поезд?.. По-хорошему, там вообще нечего делать – позвонить и все выяснить… только, вот, как тогда командировку отметить?..
Желтый свет резко сменился голубым; внизу закопошились соседи, спешно стеля постели; Женя сделал это сразу и теперь сверху наблюдал, как они сталкивались головами, извинялись, пока наконец мужчина не догадался выйти и освободить пространство толстой даме с реденькими выбеленными волосами (Женя хорошо видел ее просвечивавшую макушку). …Пойду, покурю и спать, а то завтра, похоже, будет сложный день…
Когда он вернулся в купе, соседи, укутавшись в простыни, уже превратились в белые сугробы; запрыгнув на полку, Женя повернулся на бок и закрыл глаза. Несколько минут не поддающиеся математическому описанию фигуры плавно перетекали одна в другую, совершенно безотносительно к ритму колес, но постепенно они стали складываться в нечто… Женя распознал море, горы, городок с типично южными домиками и рынок. …Это не Сочи… не Геленджик и не Хоста… – суммировало воспоминания прошлых лет еще работавшее сознание, – похоже на Гагры… но не Гагры… это последствия разговора с шефом… ну да, сюрприз он мне готовит… успокоенное сознание отключилось, и Женя ощутил себя кем-то, с любопытством разглядывающим базарную площадь; еще он знал, что ему обязательно надо найти бутерброд с сыром и накормить кого-то – кого неизвестно, но это являлось чуть ли не смыслом жизни.
Своего лица (да и его ли лицо это было?) Женя не видел, зато остальное более-менее соответствовало его обычному облику; кроме обуви – никогда он не надел бы такие ужасные ботинки, бесформенные, с узелками на шнурках. …Наверное, это имеет какое-то значение… – решил он.
Вообще, сны ему снились редко, зато каждый из них являлся настоящим художественным произведением – цветной, широкоформатный; он, действительно, воспринимался как фильм, и Женя присутствовал там одновременно, и в роли актера, и в роли зрителя. Как это происходило, он не задумывался – стоило ли ломать голову над игрой воображения, если почти каждый день его ждала новая Игра?
…И все-таки этот чертов бутерброд, – мысль не хотела покидать его, – зачем он мне? Я ж совершенно не хочу есть… Тем не менее, он двигался по рынку, переходя от одного классически чернявого торговца к другому, заглядывая во все ларьки, вне зависимости от предлагаемого товара. Причем, едва он отходил, ничего не купив, ларьки и торговцы тут же исчезали, оставляя позади пустоту; какую-то жуткую пустоту, состоявшую из нагромождения серых камней.
В одном ларьке он увидел-таки сыр, но кусок был примерно с килограмм, и не годился для бутерброда, поэтому Женя пошел дальше. В соответствии со «сценарием», ларек мгновенно исчез, так что даже если б он передумал, возвращаться было некуда.
В конце концов, он добрался до конца, тем самым, уничтожив весь живописный рыночек, а мысль о бутерброде вселяла уже панический ужас – если он не найдет его, то… Вот, что произойдет тогда, не знал, ни Женя-Актер, ни Женя-Зритель, но это будет нечто ужасное!
Справа возникло обшарпанное двухэтажное здание, от которого начинались две дороги – одна горным серпантином уходила вверх, а другая спускалась в цветущую долину. В здании что-то происходило, и Женя решил зайти. У двери сидел аксакал в папахе; с акцентом, как его обычно воспроизводят русские, рассказывая анекдоты про грузин, он предупредил, что сначала надо разуться.
Женя без всякой жалости оставил у входа жуткие ботинки и вошел. Зачем его заставили разуться, он не понял, так как поднявшись по грязной лестнице, обнаружил женщин, торговавших… фикусами! Их было много, от маленьких в консервных банках до целых деревьев в деревянных кадках, но бутербродов здесь, естественно, не оказалось. Недоуменно пожав плечами, Женя спустился вниз и обнаружил, что ботинки пропали. Он совсем не жалел о них, но ступать босиком по мелким острым камням было не слишком комфортно.
– Я знаю, кто их украл, – сообщил аксакал, – из 206-го дома.
Где находился 206-й дом, Женя понятия не имел, но уверенно зашагал по верхней дороге; в это время Зритель взял верх над Актером, и Женя открыл глаза. Бессмысленное приключение еще цеплялось за уголки памяти. …Южный базар, сыр и ботинки… – сделав «закладки», он свесил голову и обнаружил, что все еще спят; посмотрел на часы. …О, точность! Сейчас начнут будить народ – надо пока умыться…
Женя бесшумно спрыгнул вниз, но задел книжку, лежавшую на столике; поймал ее на лету и механически взглянув на обложку, прочитал крупные буквы «Сонник».
…Черти что! Как специально!.. Мистика какая-то… Но в полумраке купе не мог разобрать мелкий текст, поэтому вынес книгу в коридор. Яркий свет окончательно уничтожил фрагменты сна, сохранив лишь «закладки». …Так, – Женя открыл книгу, – базар… о, южный базар! Есть даже такой! И что это?.. «Вы скоро пресытитесь тем, чем сейчас наслаждаетесь…» Ни фига! Это чем – девками я, что ли, пресы… пресычусь или пресытюсь?.. Ладно, сыр. «Изысканные удовольствия, необычные мероприятия…» Это ближе к истине. Так, и ботинки… – он нашел страницу, но такого слова там не было, – ладно, обувь. «Обувь старая, грязная – к неудаче». Только этого не хватало! Хотя фигня все это…
Он вернул глупую книжку на место и поспешил в туалет, так как проводница уже разжигала титан для утреннего чая.
Жене показалось, будто он никуда и не уезжал; уверенно спустился к телефонам-автоматам, где стояли вечные очереди.
– …Иван Михайлович, я прибыл. Как кто? Разуваев из Мензелинска. Как, где это? В Татарии. Да, вызывали…
– …Коленька, милый, это дядя Миша. Приехал, конечно, дорогой. До какого метро?.. Дай запишу…
– …Ирка, это я. Нет, на работу еду. Говорят, вчера на Арбате туфли давали. Может, завтра подскочишь к открытию? Я вечером деньги привезу…
Женя слушал обрывки разговоров, пробуждавших необъяснимую любовь к этому городу. Никогда он не жил в Москве больше месяца, да и то, в старых заводских общежитиях, где, как у Высоцкого «…на двадцать восемь комнаток всего одна уборная…», но это не главное – главное, когда выходишь на улицу!.. Он не мог объяснить своего состояния фанатической любви – даже объявления в «Вечерке» типа: «В связи с ремонтными работами движение транспорта по Таганской площади временно закрыто. Объезд по улицам…» приводили его в непонятное умиление. Это ж Москва!
Наконец подошла очередь, и Женя набрал номер. Он хотел спросить у Оли очень многое, но та, как всегда, спешила, поэтому удалось лишь выяснить, что сама она будет дома в пять, Славка – в четыре, а именинница еще позвонит. …Черт, опять не спросил, как ее зовут! Хотя, в принципе, какая разница?.. – Женя повесил трубку, – значит, еду в Перово – спешить мне некуда…
По пути он позавтракал двумя длинными розовыми сосисками, и если раньше отсутствие в Воронеже такого «деликатеса» вызывало обиду за родной город, то теперь он злорадно подумал: …И хрен с ним! Скоро обожрусь ими!..
– Да не нужна нам ваша линия! Заберите ее, ради бога! – раздраженно бросил зам. главного инженера, видимо, прервав совещание, так как в трубке слышались голоса.
– А зачем вы ее покупали? – удивился Женя.
– А мы не покупали – фонды остались, вот, Министерство нам и втюхало! Теперь ломаем голову, куда б ее деть. У вас случайно нет желающих?
– Нет. Но хоть командировку-то отметьте.
– Черти что… – пробормотал зам. главного, – катают народные деньги – бесхозяйственность вопиющая!.. – но все-таки смилостивился, – ладно, сейчас секретаршу пришлю.
…Бесхозяйственность, говоришь? – Женя повесил трубку и усмехнулся, – а грузить оборудование на миллион, чтоб потом сгноить его – это нормально… коммунизм какой-то строить собрались… нет, все-таки это сумасшедшая страна!..
В ожидании секретарши, Женя уселся на лавочку, разглядывая бронзового Ленина, который жестом приглашал всех двигаться в сторону Москвы. …И что ты думаешь по этому поводу, вождь хренов? Верным путем идете, товарищи, да?..
Эпопея с командировкой продлилась до часу дня, и свои «прибыл – убыл» Женя получил уже в обед, когда смеющаяся секретарша, вместе с такими же веселыми подружками, направилась в столовую за территорией завода. Женя сунул бумажку в карман и даже не поблагодарив, отправился к электричке. Уже из вагона разглядывая заводскую территорию, он подумал: …Да пропади они пропадом с их линиями! Меня ждет девушка моей мечты, а я забиваю голову ерундой…
Доезжать до вокзала Женя не стал и едва увидев за окном ярко красную букву «М», перебрался в привычное, уютное метро. На выходе из станции плотной вереницей стояли женщины с тюльпанами. …Нет, это совсем дежурно – как гвоздики на могилу… Женя увидел скрюченную бабку, сидевшую на пустом ящике, с целым ведром ослепительно белых нарциссов. Цветы выглядели нежными и очень праздничными, поэтому даже не спросив о цене, он указал на ведро.
– А заверни-ка все.
От неожиданного счастья бабка перекрестилась и поспешно принялась исполнять заказ сумасшедшего, пока за ним не приехали санитары.
У Славкиного дома Женя оказался без четверти четыре; присел на скамейку, через арку наблюдая, как по улице Горького, на фоне потока машин, спешат мальчики в майках с непонятными английскими надписями и длинноногие девочки в вызывающе коротких юбках. Давно у него не случалось такого умиротворенного настроения…
Слава появился в четверть пятого; в элегантном светлом костюме, с кейсом в одной руке и пресловутыми тюльпанами в другой. Когда они обнялись, Женя уловил тонкий запах одеколона. Таких изысков он не понимал – наверное, это не гармонировало с прессами, гостиницами и плацкартными вагонами; зато у него имелся свой имидж, не нуждавшийся в парфюмерной доработке – образ бродяги, спустившегося с романтических высот в жуткий котел цивилизации. Для большинства девушек этот образ был гораздо романтичнее, и оттого привлекательнее.
– А это что? – Слава указал на сверток.
– Маленький скромный букетик…
– Богатенький Буратино, – Слава вздохнул, – а нам зарплату еще не дали… Слушай, может, сгоняешь за бухлом? А то у девчонок тоже не густо. Шашлыков я набрал…
– В смысле, набрал? – не понял Женя.
– Так мы с Олькой вообще не готовим. Вон, «Арагви» напротив; на вынос – пожалуйста.
– Москва, есть Москва… – мечтательно констатировал Женя, – зажрались вы и ни фига не цените своего счастья!
– Так переезжай, если тебе тут так нравится. Проблема великая!.. Женись, вон, на Надюшке. Она тебя пропишет, а уж работу, с твоим-то опытом, на любом заводе найдешь.
…Значит, Надюша… Имя показалось Жене нежным.
– Я серьезно! – похоже, Славе самому понравилась спонтанно возникшая идея, – девчонка мировая; двадцать четыре года; работает в Совете Экономической Взаимопомощи – ну, клерк, понятное дело, но там неплохо платят. Правда, с жильем у нее туговато – родители, понимаешь, да? Но это уж твоя забота – ищи завод, где б квартиры быстро давали.
– Пожуем – увидим, – Женя не любил слушать чужие мнения, потому что на практике все часто оказывалось совсем наоборот, – ладно, потопал я в Столешники, если, конечно, ничего тут не изменилось.
– Водку возьми, шампанское, сушняк. Денег хватит?
– Забудь ты о деньгах, – избавившись от цветов, Женя нырнул в арку. …Ведь Надюша у меня уже была, – вспомнил он, – нет, то была Надя, причем, какая-то хреновая Надя… а с хатой, значит, облом; родители – это ни есть хорошо. Почему они всегда считают, что если дочь с кем-то трахается, то на ней непременно должны жениться? Что за анахронизм?.. Или, правда, жениться? Будет прописка, а хату дадут – правильно Славка говорит… эк, меня понесло! Может, там не только хаты, а, вообще, ни кожи, ни рожи? Олькина подруга – понятно, что они хотят ее впарить хоть кому, а то уже двадцать четыре года…
Отсутствие собственной квартиры во многом омрачило предстоящее знакомство, сделав «приз» менее желанным, но раз Игра началась, значит, она должна победоносно завершиться – это было золотое правило.
Когда Женя вернулся из магазина, Оля уже чистила картошку, поэтому он тихонько подкрался сзади.
– Ой, Женька! – она неловко обняла его, сжимая в руке не дочищенную картофелину; чмокнула алыми губами, оставив на щеке яркий отпечаток, – Надюшка только что звонила – в семь она будет. Мальчики, – она ополоснула руки, – вы тут продолжайте, а я пойду, приведу себя в порядок.
– Это часа на два, – уточнил Слава, когда щелкнула задвижка ванной, – странные все-таки существа – бабы; если сейчас один локон получится на сантиметр выше другого, она перестанет есть, пить, испортит всем настроение и прорыдает в подушку до самого утра.
– Нормальная женская логика, – Женя пожал плечами.
– Ну б ее!.. Такую логику!.. Ладно, рассказывай, как жизнь.
И тут Женя растерялся – за последние месяцы он успел сгонять в Сибирь, в Среднюю Азию, еще раз в Сибирь, но все это так буднично…
– Да, потихоньку, – он пожал плечами, – у тебя-то как? На Ольке жениться не собираешься?
– Сам не знаю. Любить-то, я ее люблю, но тут проблемы материальные. Первой жене алименты заплатишь, и самому на жизнь еле остается, а она ж так не привыкла. Поэтому пока, вроде, встречаемся, иногда она ночует… короче, вот так.
Жене стало жаль его. Он помнил, как все они познакомились в Серебряном бору. Женя тогда первым «положил глаз» на высокую черноволосую девицу в открытом купальнике; потом было двое суток любви в Славкиной квартире; потом командировка закончилась, а Оля, не зная этого, зашла по знакомому адресу, да так и осталась – перешла, так сказать, по наследству. Тут-то у них со Славкой и случилась «большая любовь». Вслух эту предысторию никто не вспоминал, но помнили наверняка все участники.
Оля появилась всего через час, причем, веселая и довольная собой, а еще через двадцать минут раздался звонок в дверь, и Женю отправили открывать.
На пороге стояла, как он называл подобный тип, «москвичка обыкновенная» – узкие вельветовые брючки, спортивная фигурка, короткая стрижка, длинный носик, тонкие выщипанные брови. Эти девочки все были похожи друг на друга, причем, не только внешне, но и количеством извилин. Честно говоря, Женя ожидал чего-то более оригинального.
– Привет, – он забрал пузатый пакет и вложил в освободившуюся руку свой белоснежный букет, – с днем варенья, – хилые и вполне ожидаемые тюльпаны, которые девушка держала в другой руке, выглядели полным убожеством.
– Надюшка, милая! – из кухни возникла Оля, а за ней Славик. Пока они целовались, Женя отошел в сторону, изучая новую партнершу – в ее взгляде чувствовалось затаенное упрямство, и он представил, как она топает ножкой и произносит: – Я хочу!.. Вообще-то, Жене нравились капризные противницы, но он настроился на лирическую тему и воевать ему совершенно не хотелось. Молча оттащив пакет на кухню, он принялся извлекать из него всякие сверточки, кулечки…
– Подожди! – Надюша влетела следом, – тут я сама должна! Олька, посмотри, какие фужеры мне на работе подарили!
– Иди сюда, я одеваюсь! – донесся голос из комнаты.
Надюша выхватила из пакета коробку и даже не взглянув на Женю, убежала. Закурив, он уселся на подоконник, разглядывая маленькие, словно игрушечные, автомобили, двигавшиеся внизу.
– Ты чего такой потухший? – достав сигарету, Слава присел рядом, – не понравилась наша Надюшка?
– Нормальная Надюшка, – Женя лениво потянулся, – не хуже других; пожуем – увидим, что получится.
– Получится-получится! – Слава нетерпеливо встал, – хватит им там – пора выпивать, – вытащив Женю в коридор, он постучал в дверь спальни.
– Да-да! – раздался Олин голос, – входите!
Ссутулившись, похожая на затравленного зверька, Надюша сидела в углу дивана, а Оля в белоснежной блузке и ярко желтых бриджах стояла рядом – руки в боки, ноги широко расставлены, в черных распущенных волосах такая же желтая лента.
– Как я вам нравлюсь? – она грациозно повернулась.
– Олечка, ты чудо! – Слава подскочил к ней, чмокнул в губы, – радость ты моя!..
Женя решил, что невозможно сыграть более фальшиво.
– А тебе нравится? – Оля повернулась к нему.
Надюша резко встала и схватив со стола сигареты, вышла.
– Жень, что с ней? – искренне удивилась Оля, но он не стал ничего объяснять – ему просто стало жалко именинницу; жалко по-человечески, как ту Таню в аэропорту, и он молча вышел.
Надюша сидела на подоконнике, где только что сидели они со Славкой, и часто затягивалась, выпуская дым на улицу. Услышав шаги, она обернулась.
– Тебе чего надо?
– Ничего, – Женя улыбнулся, – покурить вышел. Знаешь, людям резко хочется курить в трех случаях: когда надо красиво свалить, когда абсолютно не фига делать и когда хотят подумать.
– Как я понимаю, тебе не фига делать.
– Нет, я хочу подумать.
– Ну, думай, – она отвернулась.
– Надюш, – осторожно, словно боясь вспугнуть, он взял ее руку. Девушка не обернулась, и он продолжал разговаривать с ее затылком, – и чего ты этим добьешься? Олька – твоя подруга, и ты не хуже меня знаешь, что ей всегда надо быть первой. Она ж дура, и не понимает, что иногда выходит по-свински. Она пожалеет потом, но, будь уверена, она живет только минутой.
– А мне что с того? – Надюша повернулась так резко, что Женя даже отпрянул, – мне надоело, понимаешь? Думаешь, мне одеть нечего? Но я ж с работы, а если заезжать переодеваться, так я и к десяти не добралась бы… Лучше б в кабак пошла, чем опять нервы портить!
– Знаешь что? – заговорщицки прошептал Женя. Надюша, похоже, выговорилась и только вопросительно вскинула голову, – праздник у кого сегодня – у тебя. Кому ты делаешь хуже – думаешь, ей? Себе! Оно тебе надо?
– Ну и типа бог послал, – наконец улыбнувшись, Надюша соскочила с подоконника, – ты ж мертвую уговоришь, – она сжала Женину руку, – идем. Ох, и напьюсь сейчас!..
Они так и вошли, держась за руки, как дети на прогулке.
– Открывайте пузыри! – Надюша плюхнулась на диван, утаскивая с собой Женю.
– Тут уж шашлык остыл, – сообщил Слава жалобно.
– Надо было сначала пить, а потом демонстрировать моды, – съязвил Женя, но Надюша положила руку ему на колено.
– Хорош! Сам сказал – проехали, – она прислонилась головой к Жениному плечу – волосы ее ничем не пахли; то есть совсем ничем!
– Давайте за эту парочку, – Слава наполнил рюмки, – а что? Они классно смотрятся.
Женя увидел, что губы именинницы согнулись в улыбку, но глаза остались абсолютно бесстрастными.
Больше тостов никто не произносил; беседа перекинулась на «тряпки», на гастроли какого-то француза, на предстоящие отпуска. Все эти темы Женю не привлекали, поэтому он молчал, ощущая себя эдаким запасным игроком, наблюдающим матч со скамейки, и готовым в любой момент выйти на поле, если потребуется. Однако пока в этом не было необходимости.
– По-моему, пора настроить музыку, – Слава поднялся.
– Да! – Надюша тоже вскочила, оставив недокуренную сигарету, – я танцевать хочу! Что там у тебя – Антонов? Давай! – она заняла позицию посреди комнаты.
Игла зашипела, и Надюшины руки резко согнулись, кулачки сжались, голова склонилась на грудь, как у фигуристки перед прыжком, а ноги… Женя не мог классифицировать эти движения, но все же это был танец – напрочь лишенный привычной пластики, но заряженный потрясающей энергетикой, и зрителям оставалось лишь молча наблюдать его, чтоб не сломать странный ритм. Женя подумал, что дикое северное племя также взирает на своего шамана.
Замерла Надюша вместе с последним аккордом; тряхнула головой, засмеялась и дернула Женю за руку.
– Что вы все сидите?! Вставай! Ну, вставай же!
– Не, я не по этой части, – он усмехнулся, так как танцевал, действительно, неважно.
Надюшино лицо приняло такое презрительное выражение, что Женя почувствовал себя уязвленным, но умения танцевать, к сожалению, это не добавило. А Надюша уж тащила с собой Олю.
– Вдруг это маньяк? У вас калитку, кто хочешь, откроет…
– Девчонки, да бросьте вы, – смилостивился Женя, – вы что, гостей не ждете? Пьянствуете тут тихо сам с собою…
Дверь сразу распахнулась, и Таня, вскочив, повисла на шее долгожданного гостя.
– Я так боялась, что ты не придешь… – ее губы заткнули Жене рот – видимо, словесный ответ был ей не нужен, а вполне хватало свершившегося факта.
Тоскливый призрак бессмысленного времяпрепровождения бесследно растворился в запахе пыли, показавшемся не таким уж и противным; на душе сразу сделалось спокойно, ведь жизнь вернулась в привычное русло.
– Дурочка, а ты домой собиралась, – Валя засмеялась.
– Ни фига! – Женя прервал поцелуй, – я ее и из дома вытащу.
– Это, вряд ли, – Таня положила руки Жене на плечи и склонила голову, любуясь возродившимся чудом, – ты отца моего не знаешь – у него не сорвешься…
– Ладно, похоже, я тут лишняя, – хозяйка направилась к двери, но Женя остановил ее.
– Валь, есть проблема – я жрать хочу. Целый день мотался по делам – времени не было; не найдется чего-нибудь?
– Ой, а я, знаешь, как хорошо готовлю! – радостно воскликнула Таня, но далекие перспективы Женю не привлекали.
– Конечно, найдется, – Валя вышла.
– Мой голодный котик… зашептала Таня в самое ухо, – как-нибудь я сделаю котику свой фирменный плов с курицей…
– Вообще-то я был на Востоке; плов – это штука с мясом.
– Я знаю, – Таня разочарованно вздохнула, – только где его взять, хорошее мясо? Три часа в очереди давиться? Так опять же неизвестно, что достанется, а кур тетки у рынка всегда продают; дорого, конечно… – она стыдливо опустила голову.
– О чем ты говоришь! Дорого!.. – Женя стиснул ее плечи – как же он любил чувствовать себя калифом, пусть даже на час!
* * *
Гудок электровоза прозвучал где-то далеко, тем не менее, вагон вздрогнул; тишину нарушило резкое «тук!», сразу превратившись в привычное «тук-тук-тук… тук-тук-тук».…Вот и поехали, – Женя повернулся на спину, разглядывая аккуратные ряды дырочек в потолке. Он каждый раз собирался посчитать их, но каждый раз сбивался, потому что дырочки дергались вместе с вагоном и начинало рябить в глазах. Сейчас он даже не стал начинать это бессмысленное занятие, а просто закрыл глаза; перед ним возникло скопление безымянных высоток, олицетворявшее Москву, потом пресловутый Казанский вокзал, который ему не удастся вытравить из памяти никогда в жизни, а оттуда он мысленно перенесся на улицу Горького, где жил Славка (теперь, соответственно, и Оля).
…Это ж надо, иметь хату на главной улице столицы!.. Интересно, а где живет эта… сначала б узнать, как ее зовут… И пусть пока не было, ни имени, ни возраста, ни внешности, Женя чувствовал странную теплоту; странную, потому что обычно ощущал охотничий азарт, будораживший кровь, а отнюдь не искрящуюся игру воображения – сейчас он был, наверное, похож на любителя водного слалома, готовящегося погрузиться в теплую ванну. …Не буду загадывать, – он притормозил фантазию, заставив себя вернуться в день вчерашний – к жареной рыбе, которую принесла Валя (кстати, вкусная была рыба), к замечательной ночи (замечательной, потому что на месте Тани он представлял загадочную москвичку. Сделать это было просто, ведь он не знал о ней ничего – возможно, ее тоже зовут Таня, и выглядит она так же, и думает о том же; главной проблемой оказалось перенести действие из времянки в Славкину квартиру).
Потом наступило утро. Правда, если б не Валя, это б произошло, когда все нормальные люди приступают к обеду, но заботливая хозяйка ворвалась аж в девять часов и сделав страшные глаза, принялась трясти Таню за плечо.
– Вставай! Сегодня ж зачет, а у тебя все конспекты дома!
– О, черт!.. – Таня вскочила; Женя видел, как синхронно встряхнулись ее грудь и ягодицы – это запомнилось, потому что получилось смешно.
Дальше началась жуткая суета. Сейчас Женя думал, почему остался во всем этом, а не уехал сразу, и пришел к выводу, что просто дома у него все равно не было никаких дел, поэтому он не только поймал Тане машину, но и проводил до подъезда. В дом его не пригласили, но он туда и не рвался.
…Зато теперь знаю, где она живет… а зачем я это знаю? Я ж еду в Москву!.. Черт, не в Москву, а в какое-то Перово! Надо сразу туда смотаться, а то потом выходные… или в понедельник, а оттуда прямиком на поезд?.. По-хорошему, там вообще нечего делать – позвонить и все выяснить… только, вот, как тогда командировку отметить?..
Желтый свет резко сменился голубым; внизу закопошились соседи, спешно стеля постели; Женя сделал это сразу и теперь сверху наблюдал, как они сталкивались головами, извинялись, пока наконец мужчина не догадался выйти и освободить пространство толстой даме с реденькими выбеленными волосами (Женя хорошо видел ее просвечивавшую макушку). …Пойду, покурю и спать, а то завтра, похоже, будет сложный день…
Когда он вернулся в купе, соседи, укутавшись в простыни, уже превратились в белые сугробы; запрыгнув на полку, Женя повернулся на бок и закрыл глаза. Несколько минут не поддающиеся математическому описанию фигуры плавно перетекали одна в другую, совершенно безотносительно к ритму колес, но постепенно они стали складываться в нечто… Женя распознал море, горы, городок с типично южными домиками и рынок. …Это не Сочи… не Геленджик и не Хоста… – суммировало воспоминания прошлых лет еще работавшее сознание, – похоже на Гагры… но не Гагры… это последствия разговора с шефом… ну да, сюрприз он мне готовит… успокоенное сознание отключилось, и Женя ощутил себя кем-то, с любопытством разглядывающим базарную площадь; еще он знал, что ему обязательно надо найти бутерброд с сыром и накормить кого-то – кого неизвестно, но это являлось чуть ли не смыслом жизни.
Своего лица (да и его ли лицо это было?) Женя не видел, зато остальное более-менее соответствовало его обычному облику; кроме обуви – никогда он не надел бы такие ужасные ботинки, бесформенные, с узелками на шнурках. …Наверное, это имеет какое-то значение… – решил он.
Вообще, сны ему снились редко, зато каждый из них являлся настоящим художественным произведением – цветной, широкоформатный; он, действительно, воспринимался как фильм, и Женя присутствовал там одновременно, и в роли актера, и в роли зрителя. Как это происходило, он не задумывался – стоило ли ломать голову над игрой воображения, если почти каждый день его ждала новая Игра?
…И все-таки этот чертов бутерброд, – мысль не хотела покидать его, – зачем он мне? Я ж совершенно не хочу есть… Тем не менее, он двигался по рынку, переходя от одного классически чернявого торговца к другому, заглядывая во все ларьки, вне зависимости от предлагаемого товара. Причем, едва он отходил, ничего не купив, ларьки и торговцы тут же исчезали, оставляя позади пустоту; какую-то жуткую пустоту, состоявшую из нагромождения серых камней.
В одном ларьке он увидел-таки сыр, но кусок был примерно с килограмм, и не годился для бутерброда, поэтому Женя пошел дальше. В соответствии со «сценарием», ларек мгновенно исчез, так что даже если б он передумал, возвращаться было некуда.
В конце концов, он добрался до конца, тем самым, уничтожив весь живописный рыночек, а мысль о бутерброде вселяла уже панический ужас – если он не найдет его, то… Вот, что произойдет тогда, не знал, ни Женя-Актер, ни Женя-Зритель, но это будет нечто ужасное!
Справа возникло обшарпанное двухэтажное здание, от которого начинались две дороги – одна горным серпантином уходила вверх, а другая спускалась в цветущую долину. В здании что-то происходило, и Женя решил зайти. У двери сидел аксакал в папахе; с акцентом, как его обычно воспроизводят русские, рассказывая анекдоты про грузин, он предупредил, что сначала надо разуться.
Женя без всякой жалости оставил у входа жуткие ботинки и вошел. Зачем его заставили разуться, он не понял, так как поднявшись по грязной лестнице, обнаружил женщин, торговавших… фикусами! Их было много, от маленьких в консервных банках до целых деревьев в деревянных кадках, но бутербродов здесь, естественно, не оказалось. Недоуменно пожав плечами, Женя спустился вниз и обнаружил, что ботинки пропали. Он совсем не жалел о них, но ступать босиком по мелким острым камням было не слишком комфортно.
– Я знаю, кто их украл, – сообщил аксакал, – из 206-го дома.
Где находился 206-й дом, Женя понятия не имел, но уверенно зашагал по верхней дороге; в это время Зритель взял верх над Актером, и Женя открыл глаза. Бессмысленное приключение еще цеплялось за уголки памяти. …Южный базар, сыр и ботинки… – сделав «закладки», он свесил голову и обнаружил, что все еще спят; посмотрел на часы. …О, точность! Сейчас начнут будить народ – надо пока умыться…
Женя бесшумно спрыгнул вниз, но задел книжку, лежавшую на столике; поймал ее на лету и механически взглянув на обложку, прочитал крупные буквы «Сонник».
…Черти что! Как специально!.. Мистика какая-то… Но в полумраке купе не мог разобрать мелкий текст, поэтому вынес книгу в коридор. Яркий свет окончательно уничтожил фрагменты сна, сохранив лишь «закладки». …Так, – Женя открыл книгу, – базар… о, южный базар! Есть даже такой! И что это?.. «Вы скоро пресытитесь тем, чем сейчас наслаждаетесь…» Ни фига! Это чем – девками я, что ли, пресы… пресычусь или пресытюсь?.. Ладно, сыр. «Изысканные удовольствия, необычные мероприятия…» Это ближе к истине. Так, и ботинки… – он нашел страницу, но такого слова там не было, – ладно, обувь. «Обувь старая, грязная – к неудаче». Только этого не хватало! Хотя фигня все это…
Он вернул глупую книжку на место и поспешил в туалет, так как проводница уже разжигала титан для утреннего чая.
* * *
…Родной ты мой, Казанский вокзал!.. Достав сигарету, Женя остановился. Он знал это место разным: например, вечерним, заваленным грудами тюков и чемоданов; заполненным мрачными усталыми людьми, тащившими к поездам свою бесценную поклажу. Утро нравилось Жене гораздо больше – когда из электричек бойко выскакивали довольные жизнью клерки с кейсами; на ходу хватали свежие газеты и бежали в метро, весело обсуждая предстоящий день. Ему так хотелось присоединиться к ним! Зато днем здесь бывало спокойно; никто никуда не бежал, а все чинно жевали сосиски и жареных кур, запивая «Пепси-колой», разгадывали кроссворды, и даже диктор молчал, лишь изредка выкликая кого-то из своих…Жене показалось, будто он никуда и не уезжал; уверенно спустился к телефонам-автоматам, где стояли вечные очереди.
– …Иван Михайлович, я прибыл. Как кто? Разуваев из Мензелинска. Как, где это? В Татарии. Да, вызывали…
– …Коленька, милый, это дядя Миша. Приехал, конечно, дорогой. До какого метро?.. Дай запишу…
– …Ирка, это я. Нет, на работу еду. Говорят, вчера на Арбате туфли давали. Может, завтра подскочишь к открытию? Я вечером деньги привезу…
Женя слушал обрывки разговоров, пробуждавших необъяснимую любовь к этому городу. Никогда он не жил в Москве больше месяца, да и то, в старых заводских общежитиях, где, как у Высоцкого «…на двадцать восемь комнаток всего одна уборная…», но это не главное – главное, когда выходишь на улицу!.. Он не мог объяснить своего состояния фанатической любви – даже объявления в «Вечерке» типа: «В связи с ремонтными работами движение транспорта по Таганской площади временно закрыто. Объезд по улицам…» приводили его в непонятное умиление. Это ж Москва!
Наконец подошла очередь, и Женя набрал номер. Он хотел спросить у Оли очень многое, но та, как всегда, спешила, поэтому удалось лишь выяснить, что сама она будет дома в пять, Славка – в четыре, а именинница еще позвонит. …Черт, опять не спросил, как ее зовут! Хотя, в принципе, какая разница?.. – Женя повесил трубку, – значит, еду в Перово – спешить мне некуда…
По пути он позавтракал двумя длинными розовыми сосисками, и если раньше отсутствие в Воронеже такого «деликатеса» вызывало обиду за родной город, то теперь он злорадно подумал: …И хрен с ним! Скоро обожрусь ими!..
* * *
Площадка Перово оказалась, действительно, совсем недалеко от Москвы, а завод, совсем недалеко от площадки. Все сложилось очень удачно, кроме одного – воронежского представителя здесь никто не ждал, поэтому за проходную Женю не пустили; пришлось битый час звонить, пытаясь найти хоть какие-то концы, и в результате он все-таки получил ответ.– Да не нужна нам ваша линия! Заберите ее, ради бога! – раздраженно бросил зам. главного инженера, видимо, прервав совещание, так как в трубке слышались голоса.
– А зачем вы ее покупали? – удивился Женя.
– А мы не покупали – фонды остались, вот, Министерство нам и втюхало! Теперь ломаем голову, куда б ее деть. У вас случайно нет желающих?
– Нет. Но хоть командировку-то отметьте.
– Черти что… – пробормотал зам. главного, – катают народные деньги – бесхозяйственность вопиющая!.. – но все-таки смилостивился, – ладно, сейчас секретаршу пришлю.
…Бесхозяйственность, говоришь? – Женя повесил трубку и усмехнулся, – а грузить оборудование на миллион, чтоб потом сгноить его – это нормально… коммунизм какой-то строить собрались… нет, все-таки это сумасшедшая страна!..
В ожидании секретарши, Женя уселся на лавочку, разглядывая бронзового Ленина, который жестом приглашал всех двигаться в сторону Москвы. …И что ты думаешь по этому поводу, вождь хренов? Верным путем идете, товарищи, да?..
Эпопея с командировкой продлилась до часу дня, и свои «прибыл – убыл» Женя получил уже в обед, когда смеющаяся секретарша, вместе с такими же веселыми подружками, направилась в столовую за территорией завода. Женя сунул бумажку в карман и даже не поблагодарив, отправился к электричке. Уже из вагона разглядывая заводскую территорию, он подумал: …Да пропади они пропадом с их линиями! Меня ждет девушка моей мечты, а я забиваю голову ерундой…
Доезжать до вокзала Женя не стал и едва увидев за окном ярко красную букву «М», перебрался в привычное, уютное метро. На выходе из станции плотной вереницей стояли женщины с тюльпанами. …Нет, это совсем дежурно – как гвоздики на могилу… Женя увидел скрюченную бабку, сидевшую на пустом ящике, с целым ведром ослепительно белых нарциссов. Цветы выглядели нежными и очень праздничными, поэтому даже не спросив о цене, он указал на ведро.
– А заверни-ка все.
От неожиданного счастья бабка перекрестилась и поспешно принялась исполнять заказ сумасшедшего, пока за ним не приехали санитары.
У Славкиного дома Женя оказался без четверти четыре; присел на скамейку, через арку наблюдая, как по улице Горького, на фоне потока машин, спешат мальчики в майках с непонятными английскими надписями и длинноногие девочки в вызывающе коротких юбках. Давно у него не случалось такого умиротворенного настроения…
Слава появился в четверть пятого; в элегантном светлом костюме, с кейсом в одной руке и пресловутыми тюльпанами в другой. Когда они обнялись, Женя уловил тонкий запах одеколона. Таких изысков он не понимал – наверное, это не гармонировало с прессами, гостиницами и плацкартными вагонами; зато у него имелся свой имидж, не нуждавшийся в парфюмерной доработке – образ бродяги, спустившегося с романтических высот в жуткий котел цивилизации. Для большинства девушек этот образ был гораздо романтичнее, и оттого привлекательнее.
– А это что? – Слава указал на сверток.
– Маленький скромный букетик…
– Богатенький Буратино, – Слава вздохнул, – а нам зарплату еще не дали… Слушай, может, сгоняешь за бухлом? А то у девчонок тоже не густо. Шашлыков я набрал…
– В смысле, набрал? – не понял Женя.
– Так мы с Олькой вообще не готовим. Вон, «Арагви» напротив; на вынос – пожалуйста.
– Москва, есть Москва… – мечтательно констатировал Женя, – зажрались вы и ни фига не цените своего счастья!
– Так переезжай, если тебе тут так нравится. Проблема великая!.. Женись, вон, на Надюшке. Она тебя пропишет, а уж работу, с твоим-то опытом, на любом заводе найдешь.
…Значит, Надюша… Имя показалось Жене нежным.
– Я серьезно! – похоже, Славе самому понравилась спонтанно возникшая идея, – девчонка мировая; двадцать четыре года; работает в Совете Экономической Взаимопомощи – ну, клерк, понятное дело, но там неплохо платят. Правда, с жильем у нее туговато – родители, понимаешь, да? Но это уж твоя забота – ищи завод, где б квартиры быстро давали.
– Пожуем – увидим, – Женя не любил слушать чужие мнения, потому что на практике все часто оказывалось совсем наоборот, – ладно, потопал я в Столешники, если, конечно, ничего тут не изменилось.
– Водку возьми, шампанское, сушняк. Денег хватит?
– Забудь ты о деньгах, – избавившись от цветов, Женя нырнул в арку. …Ведь Надюша у меня уже была, – вспомнил он, – нет, то была Надя, причем, какая-то хреновая Надя… а с хатой, значит, облом; родители – это ни есть хорошо. Почему они всегда считают, что если дочь с кем-то трахается, то на ней непременно должны жениться? Что за анахронизм?.. Или, правда, жениться? Будет прописка, а хату дадут – правильно Славка говорит… эк, меня понесло! Может, там не только хаты, а, вообще, ни кожи, ни рожи? Олькина подруга – понятно, что они хотят ее впарить хоть кому, а то уже двадцать четыре года…
Отсутствие собственной квартиры во многом омрачило предстоящее знакомство, сделав «приз» менее желанным, но раз Игра началась, значит, она должна победоносно завершиться – это было золотое правило.
Когда Женя вернулся из магазина, Оля уже чистила картошку, поэтому он тихонько подкрался сзади.
– Ой, Женька! – она неловко обняла его, сжимая в руке не дочищенную картофелину; чмокнула алыми губами, оставив на щеке яркий отпечаток, – Надюшка только что звонила – в семь она будет. Мальчики, – она ополоснула руки, – вы тут продолжайте, а я пойду, приведу себя в порядок.
– Это часа на два, – уточнил Слава, когда щелкнула задвижка ванной, – странные все-таки существа – бабы; если сейчас один локон получится на сантиметр выше другого, она перестанет есть, пить, испортит всем настроение и прорыдает в подушку до самого утра.
– Нормальная женская логика, – Женя пожал плечами.
– Ну б ее!.. Такую логику!.. Ладно, рассказывай, как жизнь.
И тут Женя растерялся – за последние месяцы он успел сгонять в Сибирь, в Среднюю Азию, еще раз в Сибирь, но все это так буднично…
– Да, потихоньку, – он пожал плечами, – у тебя-то как? На Ольке жениться не собираешься?
– Сам не знаю. Любить-то, я ее люблю, но тут проблемы материальные. Первой жене алименты заплатишь, и самому на жизнь еле остается, а она ж так не привыкла. Поэтому пока, вроде, встречаемся, иногда она ночует… короче, вот так.
Жене стало жаль его. Он помнил, как все они познакомились в Серебряном бору. Женя тогда первым «положил глаз» на высокую черноволосую девицу в открытом купальнике; потом было двое суток любви в Славкиной квартире; потом командировка закончилась, а Оля, не зная этого, зашла по знакомому адресу, да так и осталась – перешла, так сказать, по наследству. Тут-то у них со Славкой и случилась «большая любовь». Вслух эту предысторию никто не вспоминал, но помнили наверняка все участники.
Оля появилась всего через час, причем, веселая и довольная собой, а еще через двадцать минут раздался звонок в дверь, и Женю отправили открывать.
На пороге стояла, как он называл подобный тип, «москвичка обыкновенная» – узкие вельветовые брючки, спортивная фигурка, короткая стрижка, длинный носик, тонкие выщипанные брови. Эти девочки все были похожи друг на друга, причем, не только внешне, но и количеством извилин. Честно говоря, Женя ожидал чего-то более оригинального.
– Привет, – он забрал пузатый пакет и вложил в освободившуюся руку свой белоснежный букет, – с днем варенья, – хилые и вполне ожидаемые тюльпаны, которые девушка держала в другой руке, выглядели полным убожеством.
– Надюшка, милая! – из кухни возникла Оля, а за ней Славик. Пока они целовались, Женя отошел в сторону, изучая новую партнершу – в ее взгляде чувствовалось затаенное упрямство, и он представил, как она топает ножкой и произносит: – Я хочу!.. Вообще-то, Жене нравились капризные противницы, но он настроился на лирическую тему и воевать ему совершенно не хотелось. Молча оттащив пакет на кухню, он принялся извлекать из него всякие сверточки, кулечки…
– Подожди! – Надюша влетела следом, – тут я сама должна! Олька, посмотри, какие фужеры мне на работе подарили!
– Иди сюда, я одеваюсь! – донесся голос из комнаты.
Надюша выхватила из пакета коробку и даже не взглянув на Женю, убежала. Закурив, он уселся на подоконник, разглядывая маленькие, словно игрушечные, автомобили, двигавшиеся внизу.
– Ты чего такой потухший? – достав сигарету, Слава присел рядом, – не понравилась наша Надюшка?
– Нормальная Надюшка, – Женя лениво потянулся, – не хуже других; пожуем – увидим, что получится.
– Получится-получится! – Слава нетерпеливо встал, – хватит им там – пора выпивать, – вытащив Женю в коридор, он постучал в дверь спальни.
– Да-да! – раздался Олин голос, – входите!
Ссутулившись, похожая на затравленного зверька, Надюша сидела в углу дивана, а Оля в белоснежной блузке и ярко желтых бриджах стояла рядом – руки в боки, ноги широко расставлены, в черных распущенных волосах такая же желтая лента.
– Как я вам нравлюсь? – она грациозно повернулась.
– Олечка, ты чудо! – Слава подскочил к ней, чмокнул в губы, – радость ты моя!..
Женя решил, что невозможно сыграть более фальшиво.
– А тебе нравится? – Оля повернулась к нему.
Надюша резко встала и схватив со стола сигареты, вышла.
– Жень, что с ней? – искренне удивилась Оля, но он не стал ничего объяснять – ему просто стало жалко именинницу; жалко по-человечески, как ту Таню в аэропорту, и он молча вышел.
Надюша сидела на подоконнике, где только что сидели они со Славкой, и часто затягивалась, выпуская дым на улицу. Услышав шаги, она обернулась.
– Тебе чего надо?
– Ничего, – Женя улыбнулся, – покурить вышел. Знаешь, людям резко хочется курить в трех случаях: когда надо красиво свалить, когда абсолютно не фига делать и когда хотят подумать.
– Как я понимаю, тебе не фига делать.
– Нет, я хочу подумать.
– Ну, думай, – она отвернулась.
– Надюш, – осторожно, словно боясь вспугнуть, он взял ее руку. Девушка не обернулась, и он продолжал разговаривать с ее затылком, – и чего ты этим добьешься? Олька – твоя подруга, и ты не хуже меня знаешь, что ей всегда надо быть первой. Она ж дура, и не понимает, что иногда выходит по-свински. Она пожалеет потом, но, будь уверена, она живет только минутой.
– А мне что с того? – Надюша повернулась так резко, что Женя даже отпрянул, – мне надоело, понимаешь? Думаешь, мне одеть нечего? Но я ж с работы, а если заезжать переодеваться, так я и к десяти не добралась бы… Лучше б в кабак пошла, чем опять нервы портить!
– Знаешь что? – заговорщицки прошептал Женя. Надюша, похоже, выговорилась и только вопросительно вскинула голову, – праздник у кого сегодня – у тебя. Кому ты делаешь хуже – думаешь, ей? Себе! Оно тебе надо?
– Ну и типа бог послал, – наконец улыбнувшись, Надюша соскочила с подоконника, – ты ж мертвую уговоришь, – она сжала Женину руку, – идем. Ох, и напьюсь сейчас!..
Они так и вошли, держась за руки, как дети на прогулке.
– Открывайте пузыри! – Надюша плюхнулась на диван, утаскивая с собой Женю.
– Тут уж шашлык остыл, – сообщил Слава жалобно.
– Надо было сначала пить, а потом демонстрировать моды, – съязвил Женя, но Надюша положила руку ему на колено.
– Хорош! Сам сказал – проехали, – она прислонилась головой к Жениному плечу – волосы ее ничем не пахли; то есть совсем ничем!
– Давайте за эту парочку, – Слава наполнил рюмки, – а что? Они классно смотрятся.
Женя увидел, что губы именинницы согнулись в улыбку, но глаза остались абсолютно бесстрастными.
Больше тостов никто не произносил; беседа перекинулась на «тряпки», на гастроли какого-то француза, на предстоящие отпуска. Все эти темы Женю не привлекали, поэтому он молчал, ощущая себя эдаким запасным игроком, наблюдающим матч со скамейки, и готовым в любой момент выйти на поле, если потребуется. Однако пока в этом не было необходимости.
– По-моему, пора настроить музыку, – Слава поднялся.
– Да! – Надюша тоже вскочила, оставив недокуренную сигарету, – я танцевать хочу! Что там у тебя – Антонов? Давай! – она заняла позицию посреди комнаты.
Игла зашипела, и Надюшины руки резко согнулись, кулачки сжались, голова склонилась на грудь, как у фигуристки перед прыжком, а ноги… Женя не мог классифицировать эти движения, но все же это был танец – напрочь лишенный привычной пластики, но заряженный потрясающей энергетикой, и зрителям оставалось лишь молча наблюдать его, чтоб не сломать странный ритм. Женя подумал, что дикое северное племя также взирает на своего шамана.
Замерла Надюша вместе с последним аккордом; тряхнула головой, засмеялась и дернула Женю за руку.
– Что вы все сидите?! Вставай! Ну, вставай же!
– Не, я не по этой части, – он усмехнулся, так как танцевал, действительно, неважно.
Надюшино лицо приняло такое презрительное выражение, что Женя почувствовал себя уязвленным, но умения танцевать, к сожалению, это не добавило. А Надюша уж тащила с собой Олю.