Doctor: Именно так.
Платон Афинский: Мир вещественного подчинен миру идей. Он имеет свое бытие лишь по причинности (метексис) и подражанию (мимесис) миру идей, наделенному собственным бытием. Идеи совершенны; не воспринимаются чувственно; более реальны, нежели чувственно воспринимаемые вещи; вечны и неизменны.
Ignorant: Как же мы постигаем идею?
Doctor: Идея вещи находит адекватное выражение в общем понятии.
Ignorant: Действительно, ведь если в существовании чего-либо мы сомневаемся, мы так и говорим: «Без понятия».
Doctor: Интересное наблюдение.
Платон Афинский: Идея вещи – это не просто количество ее составных частей, это качество вещи, ее неповторимая цельность. Эта цельность является законом и пределом для всех составных частей вещи.
Ignorant: Что это значит?
Аристотель Стагирит: Позвольте мне пояснить. Как составные части сами по себе не имеют смысла без цельности, определенной «формы» вещи, так и просто «пустая форма» без материала (составных частей) тоже не дает нам вещь. Неразрывная связь содержания и формы является законом любой вещи.
Платон Афинский: Я не могу с этим согласиться. Материальный мир – это только иллюзия нашего воображения. Между идеей и материей лежит непреодолимая пропасть. Не видеть этого различия, это все равно, что не видеть различия между человеком и его тенью.
Аристотель Стагирит: При всем уважении к тебе, хочу заметить, что самостоятельное существование идей лишь неоправданно удваивает мир, поэтому идеи (формы) относятся к вещам как их причины и основы. Сущность вещей в них самих. В предметах материя и форма встречаются только вместе: чистую материю найти так же невозможно, как и чистую форму. Все дело в их синтезе в процессе становления. В материи сущность заложена лишь как возможность, а действительность она обретает благодаря форме (рис. 15).
Рис. 15
Doctor: Таким образом, ты хочешь сказать, что сущности вещей не заключены в их трансцендентных идеях, но реализуются в постепенной проявленности этих вещей.
Аристотель Стагирит: Именно так. Это развертывание сущности я называю энтелехией (от telos – цель), т.е. всякое становление предполагает цель, а именно переход от возможного к действительному.
Ignorant: А по какой причине, в таком случае, происходит это становление?
Аристотель Стагирит: На самом деле причин несколько. Я выделяю четыре причины становления. Возьмем, например, строительство храма. Во-первых, это формальная причина (causa formalis) – предмет получает определенность благодаря идеальной форме (план, чертеж). Во-вторых, это целевая причина (causa finalis), дающая ответ на вопрос «зачем?» (для молитвы и жертвоприношений). В-третьих, это движущая причина (causa efficiens) – процесс воплощения, становления (храм возник по причине деятельности рабочих, строителей). И, в-четвертых, это материальная причина (causa materialis) – предмет состоит из материи (камень, дерево, песок) (рис. 16)[59].
Рис. 16
Ignorant: Как, по-твоему, все причины имеют равное значение?
Аристотель Стагирит: Конечно, нет. Последняя из причин – основа случайности и неупорядоченности предметного бытия, ибо материя «противится» оформлению. Форма определяет сущность, преодолевает сопротивление материи и является субстанцией. В результате этого сопротивления образуются предметы, содержащие несовершенные, искаженные, случайные и привходящие свойства – акциденции.
Ignorant: Понятно. А теперь ответьте мне, уважаемые, почему идея вещи есть «предел» ее составных частей?
Doctor: Сейчас сам поймешь. Представь себе ряд натуральных чисел. Можно ли найти число, которое стало бы пределом этого ряда?
Ignorant: Нет.
Doctor: Но что же все-таки можно рассматривать в качестве предела этого ряда?
Ignorant: Бесконечность.
Doctor: А точнее, идею бесконечности. Ведь бесконечность как вещь или предмет, конечно же, не существует, но она мыслима как идея предела.
Лосев Алексей Федорович (1893–1988)
Алексей Федорович Лосев: Представим любые геометрические фигуры, например, те круги и шары, с которыми мы имеем дело в нашей повседневной практике. Мы знаем, что они никогда не отличаются абсолютной точностью. Окружность деревянного или железного круга может иметь на себе разного рода углубления, зазубрины, искривления. И если бы мы всерьез стали принимать во внимание все эти реальные и практически ощущаемые нами неправильности в построении окружности бесконечно разнообразных кругов, то ясно, что мы не смогли бы ни в каком случае построить научную геометрию круга. Только отвлекаясь от этих фактических неправильностей наблюдаемых нами реальных кругов и только начиная видеть, что в основе всех этих вещественно неправильных кругов лежит одно и то же идеальное представление о круге, или, так сказать, платоновская идея круга, мы можем приступить к построению геометрии как точной науки.
Doctor: Более того, мы и реальные-то неправильно построенные круги и шары только и можем мыслить и воспринимать при условии наличия в нашей мысли и в самой действительности именно этого идеального круга.
Алексей Федорович Лосев: Совершенно верно. Можно, конечно, упрекать Платона в том, что реальные шары он видит на земле, а идеальные и точно геометрические шары только на небе. Дело тут не в земле и не в небе. А дело в том, что все конечное требует признания бесконечности, все материальное требует признания идеального, все единичное управляется общим как своим законом, а всякий общий закон имеет смысл только тогда, когда существуют единичные вещи, которые он обобщает и осмысливает. Здесь – обычная картина платонизма. Мировоззрение можно иметь не платоническое и даже антиплатоническое, но научная методология, выдвигаемая Платоном, неопровержима[60].
Doctor: Хочу добавить по этому поводу. Например, все научные объекты (как эмпирические, так и теоретические) – это абстракции. Они обладают жестко фиксированным и ограниченным набором признаков в отличие от реальных объектов, которым присуще бесконечное число признаков. Например, материальную точку определяют как тело, лишенное размера, но сосредотачивающее в себе всю массу. Таких тел в природе нет. Они выступают как результат нашего мыслительного конструирования, когда мы абстрагируемся от несущественных (в том или ином отношении) связей и признаков предмета и строим идеальный объект, который выступает носителем только сущностных связей.
Ignorant: Спасибо, господа философы. Что такое «линия Платона» и «линия Аристотеля» в философии и в чем их значение для науки, мне теперь понятно. Но мне также понятно, что если мы будем пытаться объяснять мир, прибегая к понятиям цели и конечной причины, как это делали Платон и Аристотель, то это объяснение неизбежно приведет нас к идее Бога. Но не считаете ли вы, господа философы, что это свидетельство определенного тупика в развитии знаний о мире?
Doctor: Имей в виду, когда мы спрашиваем почему происходит то или иное событие, мы подразумеваем одно из двух: либо «какой цели служит это событие», либо «какие более ранние обстоятельства послужили причиной этого события». Ответ на первый вопрос предполагает телеологическое объяснение (т.е. объяснение посредством конечной цели), ответ на второй вопрос – механистическое объяснение (т.е. объяснение посредством первопричины). Действительно, опыт развития науки показывает, что механистический вопрос ведет к научному знанию, в то время как телеологический не ведет.
Ignorant: Например, материалисты, наподобие Левкиппа и Демокрита, о которых мы говорили, ставят механистический вопрос и дают, естественно, механистический ответ. Но метафизику, на мой взгляд, больше интересует телеологический вопрос и, таким образом, это заводит науку в тупик.
Doctor: Не будем спешить с обобщениями, ведь относительно обоих вопросов существуют свои пределы, описание которых дал в свое время средневековый философ Фома Аквинский.
Платон Афинский: Мир вещественного подчинен миру идей. Он имеет свое бытие лишь по причинности (метексис) и подражанию (мимесис) миру идей, наделенному собственным бытием. Идеи совершенны; не воспринимаются чувственно; более реальны, нежели чувственно воспринимаемые вещи; вечны и неизменны.
Ignorant: Как же мы постигаем идею?
Doctor: Идея вещи находит адекватное выражение в общем понятии.
Ignorant: Действительно, ведь если в существовании чего-либо мы сомневаемся, мы так и говорим: «Без понятия».
Doctor: Интересное наблюдение.
Платон Афинский: Идея вещи – это не просто количество ее составных частей, это качество вещи, ее неповторимая цельность. Эта цельность является законом и пределом для всех составных частей вещи.
Ignorant: Что это значит?
Аристотель Стагирит: Позвольте мне пояснить. Как составные части сами по себе не имеют смысла без цельности, определенной «формы» вещи, так и просто «пустая форма» без материала (составных частей) тоже не дает нам вещь. Неразрывная связь содержания и формы является законом любой вещи.
Платон Афинский: Я не могу с этим согласиться. Материальный мир – это только иллюзия нашего воображения. Между идеей и материей лежит непреодолимая пропасть. Не видеть этого различия, это все равно, что не видеть различия между человеком и его тенью.
Аристотель Стагирит: При всем уважении к тебе, хочу заметить, что самостоятельное существование идей лишь неоправданно удваивает мир, поэтому идеи (формы) относятся к вещам как их причины и основы. Сущность вещей в них самих. В предметах материя и форма встречаются только вместе: чистую материю найти так же невозможно, как и чистую форму. Все дело в их синтезе в процессе становления. В материи сущность заложена лишь как возможность, а действительность она обретает благодаря форме (рис. 15).
Doctor: Таким образом, ты хочешь сказать, что сущности вещей не заключены в их трансцендентных идеях, но реализуются в постепенной проявленности этих вещей.
Аристотель Стагирит: Именно так. Это развертывание сущности я называю энтелехией (от telos – цель), т.е. всякое становление предполагает цель, а именно переход от возможного к действительному.
Ignorant: А по какой причине, в таком случае, происходит это становление?
Аристотель Стагирит: На самом деле причин несколько. Я выделяю четыре причины становления. Возьмем, например, строительство храма. Во-первых, это формальная причина (causa formalis) – предмет получает определенность благодаря идеальной форме (план, чертеж). Во-вторых, это целевая причина (causa finalis), дающая ответ на вопрос «зачем?» (для молитвы и жертвоприношений). В-третьих, это движущая причина (causa efficiens) – процесс воплощения, становления (храм возник по причине деятельности рабочих, строителей). И, в-четвертых, это материальная причина (causa materialis) – предмет состоит из материи (камень, дерево, песок) (рис. 16)[59].
Ignorant: Как, по-твоему, все причины имеют равное значение?
Аристотель Стагирит: Конечно, нет. Последняя из причин – основа случайности и неупорядоченности предметного бытия, ибо материя «противится» оформлению. Форма определяет сущность, преодолевает сопротивление материи и является субстанцией. В результате этого сопротивления образуются предметы, содержащие несовершенные, искаженные, случайные и привходящие свойства – акциденции.
Ignorant: Понятно. А теперь ответьте мне, уважаемые, почему идея вещи есть «предел» ее составных частей?
Doctor: Сейчас сам поймешь. Представь себе ряд натуральных чисел. Можно ли найти число, которое стало бы пределом этого ряда?
Ignorant: Нет.
Doctor: Но что же все-таки можно рассматривать в качестве предела этого ряда?
Ignorant: Бесконечность.
Doctor: А точнее, идею бесконечности. Ведь бесконечность как вещь или предмет, конечно же, не существует, но она мыслима как идея предела.
Алексей Федорович Лосев: Представим любые геометрические фигуры, например, те круги и шары, с которыми мы имеем дело в нашей повседневной практике. Мы знаем, что они никогда не отличаются абсолютной точностью. Окружность деревянного или железного круга может иметь на себе разного рода углубления, зазубрины, искривления. И если бы мы всерьез стали принимать во внимание все эти реальные и практически ощущаемые нами неправильности в построении окружности бесконечно разнообразных кругов, то ясно, что мы не смогли бы ни в каком случае построить научную геометрию круга. Только отвлекаясь от этих фактических неправильностей наблюдаемых нами реальных кругов и только начиная видеть, что в основе всех этих вещественно неправильных кругов лежит одно и то же идеальное представление о круге, или, так сказать, платоновская идея круга, мы можем приступить к построению геометрии как точной науки.
Doctor: Более того, мы и реальные-то неправильно построенные круги и шары только и можем мыслить и воспринимать при условии наличия в нашей мысли и в самой действительности именно этого идеального круга.
Алексей Федорович Лосев: Совершенно верно. Можно, конечно, упрекать Платона в том, что реальные шары он видит на земле, а идеальные и точно геометрические шары только на небе. Дело тут не в земле и не в небе. А дело в том, что все конечное требует признания бесконечности, все материальное требует признания идеального, все единичное управляется общим как своим законом, а всякий общий закон имеет смысл только тогда, когда существуют единичные вещи, которые он обобщает и осмысливает. Здесь – обычная картина платонизма. Мировоззрение можно иметь не платоническое и даже антиплатоническое, но научная методология, выдвигаемая Платоном, неопровержима[60].
Doctor: Хочу добавить по этому поводу. Например, все научные объекты (как эмпирические, так и теоретические) – это абстракции. Они обладают жестко фиксированным и ограниченным набором признаков в отличие от реальных объектов, которым присуще бесконечное число признаков. Например, материальную точку определяют как тело, лишенное размера, но сосредотачивающее в себе всю массу. Таких тел в природе нет. Они выступают как результат нашего мыслительного конструирования, когда мы абстрагируемся от несущественных (в том или ином отношении) связей и признаков предмета и строим идеальный объект, который выступает носителем только сущностных связей.
Ignorant: Спасибо, господа философы. Что такое «линия Платона» и «линия Аристотеля» в философии и в чем их значение для науки, мне теперь понятно. Но мне также понятно, что если мы будем пытаться объяснять мир, прибегая к понятиям цели и конечной причины, как это делали Платон и Аристотель, то это объяснение неизбежно приведет нас к идее Бога. Но не считаете ли вы, господа философы, что это свидетельство определенного тупика в развитии знаний о мире?
Doctor: Имей в виду, когда мы спрашиваем почему происходит то или иное событие, мы подразумеваем одно из двух: либо «какой цели служит это событие», либо «какие более ранние обстоятельства послужили причиной этого события». Ответ на первый вопрос предполагает телеологическое объяснение (т.е. объяснение посредством конечной цели), ответ на второй вопрос – механистическое объяснение (т.е. объяснение посредством первопричины). Действительно, опыт развития науки показывает, что механистический вопрос ведет к научному знанию, в то время как телеологический не ведет.
Ignorant: Например, материалисты, наподобие Левкиппа и Демокрита, о которых мы говорили, ставят механистический вопрос и дают, естественно, механистический ответ. Но метафизику, на мой взгляд, больше интересует телеологический вопрос и, таким образом, это заводит науку в тупик.
Doctor: Не будем спешить с обобщениями, ведь относительно обоих вопросов существуют свои пределы, описание которых дал в свое время средневековый философ Фома Аквинский.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента