Глава 10: Как кукурузный мальчишка Кривой Початок и его приятель Чихни-Понюхай лечились от любви

   Однажды кукурузный мальчишка Кривой Початок и табачный бродяжка Чихни-Понюхай влюбились в хлопковую девочку Белую Коробочку.
   Они на поле ее увидали, и Кривой Початок сразу сказал:
   — Что-то у меня пятка чешется.
   А Чихни-Понюхай:
   — У меня нос зачесался.
   Дальше больше. Все чешется у приятелей. Кривой Початок и говорит:
   — Послушай, Чих, никак, мы влюбились, а? У меня любовь всегда начинается с пятки.
   — А у меня с носа, — говорит Чихни-Понюхай.
   Дальше больше. У одного печенка чешется, у другого селезенка.
   — Невозможная жизнь, — говорит Кривой Початок. — Пойду ее за косичку дерну.
   Пошел и дернул Белую Коробочку за косичку. А Чихни-Понюхай ей ножку подставил. Белая Коробочка обиделась.
   — Еще обижается, — сказали приятели. — Из-за нее страдаем.
   А сами еще больше влюбились.
   — Что теперь делать? — говорит Чихни-Понюхай.
   — Надо лечиться, — отвечает Кривой Початок. — Пойдем спросим кого-нибудь.
   Пошли к мистеру Лису, спросили его, как лечатся от любви. Мистер Лис говорит:
   — Видите это поле? Если его прополоть, вся любовь вылетит.
   Принялись за работу приятели. Пололи, пололи, все взмокли. Все поле прошли, а любовь не прошла.
   — Сильная у вас болезнь, — говорит мистер Лис. — Видите тот лесок? Если там пару сосен свалить и дров наколоть, любовь выскочит.
   Снова взялись приятели. Пилят, дрова колют.
   — Послушай, Чат, — говорит Чихни-Понюхай. — А не на него ли мы стараемся? Похоже, он нас надувает.
   — Похоже на то, — отвечает Кривой Початок. — Но раз взялись, давай доделаем.
   И пилят они, и пилят. И рубят, и рубят. Только щепки летят.
   — Хватит! — кричит мистер Лис. — Хватит уже! На две зимы нарубили!
   А они все пилят да рубят.
   — Раз за дело взялись, надо кончить, — говорят.
   — Перестаньте! — кричит мистер Лис. — Весь лес погубите!
   А приятели трудятся.
   — Караул! — кричит мистер Лис. — Убивают!
   А приятели все свое. Повалили лесок мистера Лиса, сарай распилили в придачу и тогда успокоились.
   — Не будешь обманывать, рыжий, — сказал Кривой Початок.
   — Разбойники! — голосит мистер Лис. — Я на вас управу найду!
   Управа управой, а любовь не проходит. Решили сходить к мистеру Кролику. Спросить у него, как от любви полечиться. Мистер Кролик подумал-подумал и говорит:
   — А какое у нее приданое?
   — Что за приданое? — спрашивают приятели.
   — Ну, хозяйство большое ли?
   — Да целое хлопковое поле.
   — Тогда проще простого. Надо посвататься. Женитесь на Белой Коробочке, любовь сразу пройдет, а хлопковое поле будет ваше.
   Отправились приятели к Белой Коробочке.
   — Пришли на тебе жениться, — говорят. — Уж больно хвораем, все чешется. Мистер Кролик сказал: как женимся, так все пройдет, а хлопковое поле будет наше.
   — Я согласна, — говорит Белая Коробочка. — Только замуж выходят за одного. Кто из вас на мне женится?
   — Мы оба, — говорят приятели.
   — Так не бывает, — отвечает Белая Коробочка. — Тут ни у кого нет два мужа. Выбирайте скорей, кто хочет на мне жениться и взять хлопковое поле в придачу.
   — Я первый влюбился, — говорит Кривой Початок.
   — Нет, я первый, — говорит Чихни-Понюхай.
   — Нет, я первый! — кричит Кривой Початок.
   — Нет, я! — кричит Чихни-Понюхай.
   Слово за слово и подрались. Лупят друг друга, по земле катаются. А хлопковая девочка Белая Коробочка преспокойно ушла домой.
   Колотили, колотили друг друга приятели, шишек наставили. Потом сели на землю, отдышаться не могут. Кривой Початок говорит:
   — Послушай, Чих, чего это мы подрались?
   — Да что-то не помню, — говорит Чихни-Понюхай. — Кажется, от чего-то лечились.
   — Не от простуды?
   — Да вроде того.
   Вот как умный мистер Кролик вылечил приятелей от любви. Он в это время аппетитно кушал капусту в огороде у Кривого Початка. Если тебе не отплачивают добром за добро, то возьми эту плату сам. Так всегда думал мистер Кролик. Так он и поступал.

Глава 11: «Страшила» в путь собрался

   Когда я в первый раз увидел «Страшилу», то просто остолбенел. Такое и во сне не приснится. Вот чудище так чудище.
   «Страшила» стоял и пыхал серым дымом. Его труба с хорошенькую башню расширялась кверху, а потом снова сужалась и напоминала здоровенную урну. Паровоз такого типа встретишь не часто. На дорогах его называют «верблюд» за то, что бойлер не лежит, как у других, а стоит торчком. Над ним еще громоздится кабина размером с домик сторожа.
   «Страшила» очень большой. Стоишь рядом с ним, как муха, даже до цилиндров не достаешь головой. Кто придумал такого урода? Ему даже имя постеснялись дать, только номер стоял — 13, но весь Гедеон звал «тринадцатого» «Страшилой».
   Весь он какой-то неуклюжий, но мощный. Он всегда напоминал мне одного рабочего в Джексоне по кличке Горилла. В Горилле было не меньше шести футов роста и не больше одного фунта мозгов. Горилла имел привычку хватать в охапку и так сжимать, что глаза на лоб лезли. Так он чуть не удавил одного парня, который назвал его крысоловом. А в этом не было ничего обидного. Горилла родом из Флориды, всех тамошних, как известно, зовут крысоловами. Все дело в том, что у Гориллы не хватало извилин, но придавить он мог кого угодно. Все боялись Гориллу.
   «Страшила» соперничал с «Пегасом». Машинист «Страшилы» Джеф Деннис, по кличке Кузнечик Джеф, и вправду был похож на кузнечика. Он выпархивал из будки и лазил по своей огромной машине с утра до ночи. Он мог висеть на трубе «Страшилы», как муха на потолке.
   Джеф Деннис обожал «Страшилу». Он звал его «мой маленький». Он гордился тем, что «Страшила» брал с места состав в сто осей, доверху груженный тюками с хлопком. Вместо свистка он сделал «Страшиле» страшный гудок, и тот потрясал своим ревом Черную Розу.
   Кузнечик Джеф много раз предлагал Моррису потягаться. Он брался перетянуть «Пегаса» на сорока футах, тогда как Моррис мог кипятить свой котел на полную катушку.
   Моррис отвечал, что готов поиграть с ним в салочки.
   — Ты будешь идти под белым пером, а я на тех же сорока. Зачем мне с тобой тягаться? Ты бегемот, а я австралийская динго.
   Это выводило Кузнечика из себя. Все-таки скорость ценилась в Черной Розе больше, чем сила. Джеф Деннис клялся, что, когда переберет все подшипники и заменит тендер на более легкий, он побьет «Пегаса» и в гонке.
   Но «Страшила» прославился раньше, чем Джеф Деннис перебрал подшипники и прицепил новый тендер.
   В этот день на станции было столпотворение. Чуть не полгорода собралось. «Страшила» стоял, увитый зеленью и увешанный флажками. К нему прицепили открытую «люльку», тоже украшенную и расцвеченную.
   «Рыцари Юга», самые богатые плантаторы, наняли «Страшилу» и собрались разъезжать по всей Черной Розе. Они назвали этот путь «рейс надежды».
   «Рейс надежды» начался в Гедеоне с шума, крика, с пылких речей и грома духового оркестра пожарников.
   На «люльку» взобрался мистер Смит, владелец двухсот негров, он же главный держатель акций железной дороги.
   — Накипело! — крикнул он. — Я предъявляю Северу всего пять обвинений, а мог бы предъявить пятнадцать! Правдами и неправдами Север добился большинства в Сенате и Конгрессе — это раз. Он уничтожил закон о выдаче беглых негров — это два. Свободные граждане Юга! Мы теряем ежегодно миллион долларов на побегах черных, а Север получает рабочую силу!
   Я посмотрел на нашего Вика. Он уютно устроился на черепичной крыше вокзала, сосал какую-то дрянь и безмятежно слушал мистера Смита.
   — Граждане! — продолжал Смит. — Мало того, что Север отказывает нам в выдаче нашей собственности. Он делает все, чтобы потери наши росли! Он побуждает негров к восстанию, он выпускает мерзкие книги и прославляет таких, как Джон Браун! Это три!
   — Позор! — заорала толпа.
   — Мораль на Севере распалась! — кричал Смит. — Это четвертое обвинение. Посмотрите, что там творится! Религия приходит в упадок, церковь не посещают! Бедняки развращены бездельем и кормятся за счет филантропов. На Севере разрешен развод, там ничего не стоит бросить своих детей!
   — Позор! — кричат гедеонские красавицы. Они нацепили на платья бумажные черные розы, а многие мужчины пришли с длинными картонными носами. Они вспомнили, что символ их штата дятел, а дятел упорная птица, всю жизнь он долбит и долбит.
   — Мое пятое и самое главное обвинение! — говорит Смит. — Нам нет дела до того, чем занимаются янки. Пусть они погрязнут в своей жадности, пусть заплюют свой Север копотью, пусть каждый из них скопит миллион. Но почему они не оставят нас в покое? Почему они тянут свои грязные руки в наши края, почему развращают наших детей дешевыми соблазнами?
   — Отделение! — кричит толпа. — Мы не хотим их знать! Мы отделяемся! Провести границу! Не пускать их сюда!
   Я снова с опаской посмотрел на Вика. Быть может, здесь где-то Шеп О’Тул? Правда, еще несколько мальчишек устроились на крыше. Они швырялись сосновыми шишками, плевались из трубок горошинами и тоже вопили:
   — Отделение! У-лю-лю!
   Оратор за оратором сменялись на «люльке».
   — Вы знаете, кто такой Линкин? — кричал один. — Или Линкорн, как его там?
   — Линкольн, — поправили из толпы.
   — Мне все равно, как его звать! Но я читал, что хочет эта обезьяна. Он похож на обезьяну, говорю вам! Я видел его портрет в газете! Он хочет отпустить всех черных на свободу, не спрашивая, хотят ли они свободы!
   На платформу втащили какого-то перепуганного негра и спросили его:
   — Ты хочешь свободы? Говори, не бойся! Никто тебя не тронет. Ты хочешь свободы?
   — Нет, сэр, — ответил перепуганный негр. — Я не хочу.
   — А почему ты не хочешь свободы?
   — Что же я тогда буду есть, сэр? Ведь мой хозяин кормит меня. Если я буду свободным, никто не возьмет меня на работу.
   — Но почему многие твои братья убегают на Север?
   — Почем я знаю, сэр? Я никогда не убегал. Хозяин кормит меня и никогда не бьет.
   — Смотрите! — кричал оратор. — Пока он не хочет свободы! Но он захочет ее, говорю вам, захочет! А когда он захочет свободы, он пойдет дальше. Он выгонит вас из ваших домов и захочет в них жить. Он захочет быть вашим хозяином!
   — Но я не хочу быть хозяином, — сказал негр, и лицо у него посерело. Он почувствовал, что дело принимает скверный оборот.
   Но оратор проявил милость. Толпу южан всегда можно довести до того, что она растерзает любого негра. Тем более такого, который «хочет стать хозяином». Но сегодня этого не случилось. Негра отпустили.
   — Если президентом изберут Линкина, нам крышка! — сказал оратор. — Он превратит Юг в мусорную яму для своих заводов!
   — Хотим Брекенриджа! — закричала толпа.
   — А я говорю вам, что будет Линкин! За него весь Север, а там живет двадцать миллионов. У нас один выход — отделение!
   — Отделение! — закричала толпа.
   — И это отделение начнет Черная Роза!
   — Славься, Черная Роза! Пусть сбудутся наши грезы! — хором запела толпа.
   И тут я увидел Шепа О’Тула. Он стоял перед самой «люлькой» и, широко разевая рот, пел вместе со всеми:

   Славься, Черная Роза!
   Пусть сбудутся наши грезы!
   Пусть сбудутся наши грезы!
   Пусть сбудутся наши грезы!
   Я аж похолодел. Стоило ему оглянуться и посмотреть на крышу. Я толкнул локтем Морриса и показал ему на Шепа. Моррис тихо выругался.
   Вик как ни в чем не бывало сидел чуть ли не на самом коньке. Как только он туда забрался! Я обошел вокзал с обратной стороны и увидел, что тут приставлена лестница. Я быстро забрался на крышу и схватил Вика за шиворот.
   — Ты что тут делаешь, болван? — прошипел я.
   — Сосу, мисти сэр. — Он вытащил изо рта и показал мне какой-то корешок. — Хочешь?
   — Давай отсюда, тарелки грязные, — сказал я.
   — Чистые, мисти сэр, — ответил он.
   — Они еще говорят о нашей жестокости! — говорил тем временем другой оратор. — Разве мы держим негров в кандалах? Разве по улицам Гедеона не разгуливают свободно так называемые рабы? Посмотрите на крышу вокзала, сколько там устроилось черномазых! Они свободно слушают волеизъявление наших горожан!
   Толпа, как по команде, обернулась в нашу сторону.
   Тут я рывком сдернул Вика на другой скат и чуть ли не скатился вместе с ним к лестнице. На земле я отпустил ему пару хорошеньких тумаков. Он было завыл, но я сказал:
   — Ты видел своего хозяина?
   — Нет, мисти сэр.
   — Он тебя ищет. Сейчас же беги и прячься за депо. Мы за тобой придем.
   Но все обошлось. Шеп не заметил Вика.
   «Страшила», стало быть, собрался в дорогу. На него укрепили голубое знамя с большой черной розой в середине и маленькими розами на белом кресте. Кузнечик Джеф сидел в будке сам не свой от счастья. Предстоял путь до форта со многими остановками. В Аржантейле, Кроликтауне и Пинусе, в крошечных селениях и даже на плантациях.
   Везде будут говорить речи, проклинать Север и призывать к отделению. Похоже, Гедеон вспомнил, что он когда-то был столицей. Черная Роза затеяла большое дело. «Страшиле» предстояло стать знаменитостью.
   Бьюсь об заклад, что, сидя в будке, Кузнечик Джеф представлял, что ему и «Страшиле» когда-нибудь поставят памятник. Если вдруг отделится Черная Роза, а за ней все южные штаты, как же тогда без памятника?
   Правда, начал «Страшила» не слишком удачно. На первых же милях сорвалась муфта в водяном насосе. Джеф и его помощник возились с ней целых два часа.
   По этому случаю мы с Моррисом сочинили песенку:
   «Страшила» в путь собрался,
   Надел венок из роз,
   В пути он растерялся
   И к насыпи прирос.

Глава 12: Белые и черные

   Моррис часто заводил с Виком один и тот же разговор. Особенно во время работы, когда обхаживал «Пегаса», крутил гайки, заливал масло. Вик стоял рядом, засунув в рот палец.
   — Так, — говорил Моррис, валяясь под колесами. — Значит, ты сбежал?
   — Да, мисти сэр, — отвечал Вик.
   — Так… — тянул Моррис. — Выходит, ты себя украл у хозяина?
   — Угу, — отвечал Вик. Этот разговор почему-то доставлял ему удовольствие.
   — А сколько ты стоишь, мой африканский внук?
   — Десять уилли, сэр.
   — Выходит, ты украл у своего хозяина пятьсот долларов?
   — Да, мисти сэр.
   — И тебе не стыдно? Разве хорошо красть?
   Лицо Вика расплывалось в широченной улыбке, и вся обойма белых зубов сияла на солнце.
   — А котенка ты тоже украл?
   — Да, мисти сэр.
   — А сколько же стоит твой котенок?
   Вик молчал и улыбался до ушей.
   — Я думаю, доллар-то он стоит, смоляное дитя? Значит, ты украл у своего хозяина пятьсот один доллар. И тебе не стыдно?
   — Угу, — пищал Вик.
   — А вдруг ты сбежишь и от нас? — спрашивал Моррис. Вик мотал головой.
   — А между прочим, лучше бы сбежал. Ты знаешь, что из-за тебя нас с Майком могут повесить?
   Вик радостно кивал головой.
   — Ах ты паршивец! — Этим кончалась беседа. Иногда Моррис входил в вагончик и морщил нос.
   — Я бы не хотел жить в Африке, — заявлял он. — Там слишком много негров.
   — Но и здесь их немало, — замечал я.
   Кто-то назвал Черную Розу слоеным пирогом из черного и белого теста. Если так, то черным тестом были, конечно, негры, белым — нищие вроде Джима Эда, а уж плантаторы — крем сверху пирожка.
   Свободных негров в Черной Розе почти нет. Я знал только двоих, Вольного Чарли и его помощника Плохо Дело с Дровяного полустанка. Какой-то сумасшедший плантатор на Миссисипи распустил своих негров, и вот двое перебрались сюда.
   Зря они это сделали. Надо было подаваться за линию Мейсона, границу между Пенсильванией и Мерилендом. Там спокойней. А здесь, в Черной Розе, свободный негр хуже белой вороны.
   — Нет, застрели меня из двадцать второго калибра, в толк не возьму, что это за штука, свободный негр? — говорил плантатор. — Съезжу-ка посмотрю. Я хочу поглядеть, что у него за рыло. Чем отличается от моих голубчиков. Неужто его нельзя выпороть?
   Вольный Чарли и Плохо Дело думали, что если они заберутся в горы, то никому не будет до них дела. Но они ошиблись. Спасало их только то, что в этом месте белые не хотели рубить дрова для дороги. Глиноеды тем и отличаются, что они работают не больше, чем нужно для прокорма. А много ли требуется одному человеку? Подстрелил пару куропаток — вот тебе и еда на три дня. Зачем еще рубить дрова?
   Несколько раз проездом белые палили по хижине Вольного Чарли и Плохо Дело. Но те, как заслышат свисток паровоза, сразу прячутся за валуны. А дрова? Дрова уже на платформе, бери столько-то охапок, оставляй денежки. Машинисты не обманывают негров, они всегда платят. Иначе не будет дров на Дровяном полустанке перед самым большим подъемом на всей дороге.
   Моррис затеял с Вольным Чарли особое дело. Недалеко от полустанка он нашел уголь, неглубоко под срезом горы. Моррис решил переходить на «алмаз». Это куда выгодней: можно катить до самого форта без единой заправки с любым грузом.
   Но только он сомневался, что Вольный Чарли и Плохо Дело потянут. Да ведь и платить надо больше. Уголь колоть — не сосну пилить.
   — Эй, корсары! — кричал Моррис, когда останавливался «Пегас».
   Вольный Чарли и Плохо Дело выглядывали из-за валуна.
   — Как дела?
   — Ох, не спрашивай, Моррис, — вздыхал Плохо Дело. — Неважные дела, совсем неважные. Вчера опять проезжал кто-то и ругался. Говорит, сверну вам шеи.
   — Да вы сами ему сверните, — шутил Моррис.
   — Я бы свернул, — мрачно говорил Вольный Чарли. — Только нас очень мало. Всего двое. А вас очень много.
   — Нет, дорогой брат, — говорил Моррис. — Это нас мало, а вас много. Ты считал, сколько негров во всей Черной Розе?
   — Это стадо черных овец, а не негры.
   — Ничего, — успокаивал Моррис. — Когда-нибудь овцы станут пантерами.
   — Долго ждать, — мрачно отвечал Вольный Чарли.
   Что и говорить, неграм нелегко в этих краях. Однажды я читал в газете статью. В ней говорилось, что негр устроен совсем не так, как белый. И скелет у него другой, и кровь течет не в ту сторону, и желудок другого размера. Похоже, что это враки, но не все думают так, как я.
   Однажды на галерее Бланшаров зашел разговор о белых и черных, о мулатах, креолах и индейцах.
   Был среди гостей какой-то белобрысый увалень, сын богатого фермера. Слушал этот увалень, слушал, а потом встал и говорит:
   — Негр похож на лошадь. Он пахнет, как лошадь, а у некоторых в штанах спрятан хвост!
   — Фу! — сказала Дейси Мей, а Мари Бланшар покраснела.
   Чем отличаются негры от белых, так это своим суеверием. Я люблю слушать про всякие приметы, а тот же Плохо Дело называл мне сотни:
   — Если увидишь в зеркале покойника, будешь несчастлив.
   — Если кролик перебежит тебе дорогу налево — плохой знак, направо — хороший.
   — Если чихнул в постели, кто-то придет.
   — Не жги лавр в доме: плохая примета.
   — Не подметай под кроватью больного, а то умрет.
   — Если ты первый человек, на которого поглядела кошка, после того как облизалась, скоро женишься.
   Вообще насчет любви да женитьбы у негров уйма всяких примет.
   — Пройди девять шагов назад, топни ногой. В этом месте найдешь волосок цвета, как у любимой девушки.
   Мы с Моррисом пробовали. Моррис отшагал девять шагов спиной, топнул, уткнулся носом в землю, долго разглядывал, а потом только выругался.
   — Если ты выругался в том месте, где нашел волосок любимой девушки, то обманешь ее два раза, — сразу сказал Плохо Дело.
   Когда я пошел спиной, то споткнулся и полетел. И на это у Плохо Дело нашлась примета.
   — Если ты упал и ударился затылком, сразу гляди на небо. Если солнце, все будет хорошо. Если облака, жди несчастья.
   Маленькое облачко как раз набежало на солнце.
   — Что мне теперь будет, Плохо Дело? — спросил я.
   Он долго разглядывал небо и решил:
   — Совсем небольшое несчастье, Майк, совсем небольшое. Ну, может быть, ты немножко влюбишься.
   — Что же тут плохого? — спросил я.
   — Не знаю, ох, не знаю, Майк. Любовь не всегда хорошее дело.
   На каждой плантации есть негр, который знает тысячи всяких историй. Вечерком вокруг него садятся в кружок, и начинаются побасенки. В имении «Аркольский дуб» таким негром был дядюшка Париж. Плохо Дело тоже не ударил бы лицом в грязь. Его рассказы покороче, он не умеет придумывать на ходу, как дядюшка Париж, но я слышал от него много интересного.
   Жил у большого болота совсем маленький человек Джек-по-колено. Гордый был Джек-по-колено, ох какой гордый! Не нравилось ему, что он маленький, хотел стать большим.
   Пошел Джек-по-колено посоветоваться к мистеру Коню. Как сделаться большим? Мистер Конь посоветовал есть кукурузу и вертеться на месте, пока не накрутишь двадцать миль. Джек-по-колено стал есть кукурузу, крутиться на месте и накрутил двадцать миль, а то и больше. Но большим не стал.
   Пошел Джек-по-колено к братцу Быку, спросил у него, как стать большим. Братец Бык посоветовал есть траву и кланяться, кланяться, пока не подрастешь. Так и поступил Джек-по-колено, но даже на дюйм не вырос.
   Пошел тогда к мистеру Филину. Спросил у него:
   — Как стать большим?
   — А зачем тебе становиться большим? — спросил мистер Филин.
   — Чтобы всех побеждать.
   — А кто на тебя нападает?
   — Да пока никто, — ответил Джек-по-колено.
   — А ты на кого хочешь напасть?
   — Да вроде ни на кого, — ответил Джек-по-колено.
   — Знаешь что, — сказал мистер Филин, — залезь-ка вон на то дерево, посиди дня два да крепко подумай. Тебе ведь надо ума поднабраться, а не роста.
   Вот что сказал маленький мистер Филин маленькому Джеку-по-колено. Потому что мистер Филин был умный, а Джек-по-колено дурак.
   Вольный Чарли и Плохо Дело с берегов Миссисипи, поэтому они говорят, как простуженные, словно у них нос заложило.
   — Давтра пойдем рубить д утра пораньше.
   Плохо Дело может сказать:
   — Я идет домой.
   Или:
   — Эй, Моррис, Майк, вы уже поехала?
   Это я к тому, что негры любят здорово коверкать речь. Наш маленький Вик так и сыплет словечками, которых мы никогда не слыхали. Шляпу он называет «бидон», своего котенка «минни», лужу после дождя «брюле». На каждом шагу он сплевывает и бормочет: «Гри-гри!» Это что-то вроде «тьфу-тьфу, пропади нечистая сила».
   Что ни говори, а Вик симпатичное создание. Как-то утром открываю глаза. Стоит передо мной Вик со счастливой мордашкой и держит в руках цыпленка. Цыпленок трепыхается, пищит, а Вик прижимает его, как лучшего друга.
   — Чего ты? — сказал я спросонья. Вик мне подмигивает и говорит:
   — Суп хочешь?
   — Ты где его взял? — спрашиваю.
   — У мистера Денниса. Там много.
   Я вскочил как ошпаренный.
   — Ты что, спятил? Тащи обратно, разбойник!
   Оказывается, Вик спокойно наведался во двор к Джефу Деннису, выбрал цыпленочка и унес. Видно, Джеф еще спал, а то бы не миновать нам беды. Вся станция знала, у кого проживает маленькое черное создание по имени Виктор Эммануил.

Глава 13: Июнь наступил

   Время шло. Зелень густела в садах, смола выступала на соснах от жара, небо теряло голубизну, белое солнце нещадно выжигало тень из каждого уголка Гедеона.
   Начало июня мы работали как угорелые. Начальник станции уговорил Морриса встать под восьмичасового «щеголька», пассажирский поезд до форта. В «щегольке» шесть вагонов, один из них большой, четырехосный, с просторным салоном, мягкими диванами и зеркалами. В конце поезда открытая платформа для обозрения, а за ней курильная комната, умывальники, туалет и багажник.
   Я вставал в пять часов и начинал растапливать «Пегаса», к восьми мне удавалось поднять давление до тридцати футов. Потом мы выходили на «лестницу», главный путь, и принимали пассажирский поезд.
   В пути мы делали не меньше десяти остановок, а в Пинусе торчали двадцать минут. Пассажиры перекусывали в ресторане «Чистый путь» или заправлялись пивом в салуне «Буйвол».
   Если учесть, что с пассажирским нельзя идти больше тридцати миль в час, то в форте мы бывали уже во второй половине дня. Здесь мы обедали в привокзальной харчевне и готовились в обратный путь.
   В Гедеон «щеголек» возвращался поздним вечером. Мы едва стояли на ногах от усталости, но рабочий день не кончался. Надо было взять запас дров на завтра, заправиться водой, потушить топку, вычистить заплывшие смолой колосники, переменить кое-где набивки — словом, сделать все, что входило в вечерний «туалет» паровоза.
   Потом мы умывались и валились спать. Я чувствовал, что превращаюсь в сосновый чурбак. Я весь пропах смолой и не мог отмыть ее до конца. Сосновый запах пропитал меня изнутри. Не успеваешь провалиться в черную бездну, как тебя трясет за плечо ночной посыльный. Надо вставать и снова греть «Пегаса».
   Так продолжалось несколько дней. На двадцатиминутной «поклевке» в Пинусе я забирался в тендер, пристраивал под голову чурбак и в одно мгновение засыпал на жестких ребристых дровах.
   Когда мы снова пришли к Бланшарам, Мари всплеснула руками:
   — Майк, ты похож на мумию!
   Я и вправду стал желтоватым. Конечно, не от истощения, а от той же смолы. Но это еще ничего. Когда мы с Моррисом перейдем на «алмаз», я буду приходить на галерею серый, это уж я точно знал по Мемфису, уголек не отмоешь. Кем тогда назовет меня Мари?
   Нас встретили радостно. Еще бы, мы не были у Бланшаров дней десять. Какие тут перемены? Наверное, Люк Чартер нажимал вовсю. Никто ведь не мешал ему ухаживать за Мари. А как Отис Чепмен и близнецы Смиты?