Страница:
Коваль нашел молодого Озерника на широкой площади, от которой разбегались пять или шесть улочек. Посреди площади, вместо фонтанчика, находилось возвышение из желтого материала, подозрительно похожего все на тот же проклятый и воспетый поэтами, обожаемый человечеством металл. С колдуном происходило что-то неладное, хотя сам он, похоже, этого не замечал. Сын Прохор сидел на пятках, раскачивался, потерянно водил вокруг себя глазами, делал движения будто собирал рассыпавшуюся крупу. Из разбитого рта текла кровь и слюна, глаза вращались в орбитах, как пластмассовые пуговки в стеклянных глазках куклы-неваляшки…
Вот только сидел он вверх ногами. Точнее — сидел нормально, на пятках, но относительно Артура завис вверх ногами, в немыслимой для земной гравитации проекции, а рядом с колдуном, на тусклом металле, валялся его вещмешок и тоже не собирался падать. Колдун после приземления очутился как будто в иной вселенной, которую можно было наблюдать по недосмотру ответственных лиц.
— Я должен взять у него в мешке?
— Да. Зеркало.
— Зачем мне зеркало? Молчание.
— Ой, извини. Я хотел спросить… Зеркало мне нужно, чтобы держать с тобой связь?
— Нет. Зеркало необходимо для коммуникации с представителями иных языковых групп.
— Ага… так бы сразу и говорил… Последнюю сотню метров, а может и все три сотни, Артур взбирался в гору. Он оглядывался назад, и всякий раз хотелось ухватиться руками хоть за что-нибудь или опуститься на четвереньки и ползти дальше так. Он видел за собой крутой склон, настолько крутой, что непонятно было, как он еще не покатился назад. Склон был усеян дырявыми «бутылочными» домиками, а впереди, задрав голову, можно было различить точно такую же картину. Сколько бы Артур ни продвигался вперед, он постоянно «висел» в одной и той же точке, словно закрепившись на колоссальном волчке пространства Лобачевского, а жутковатое призрачное поселение сжимало его вместе с воздухом, прессовало со всех сторон.
Точно сворачивался трубочкой упавший с дерева лист, и Артур оказался в центре спирали. Глаза видели одно, вестибулярный аппарат ощущал совсем иное. Иногда Артуру казалось, что лучше закрыть глаза и идти, доверившись интуиции, как учили его Хранители, но тогда он мог бы упустить Озерника…
Сын Прохор первым его окликнул.
— А, наконец-то… Ты… дурак… тоже?..
Артур замер, внимательно наблюдая за руками колдуна. От Озерника, если он решил переметнуться, всего можно было ожидать. Страшнее всего — если вывернется. Артур не обманывался, ни малейших шансов в драке с тридцатилетним волкомедведем у него не было. Трудно сказать, как поведет себя при этом невидимый, неосязаемый джинн, вероятно, поможет, но если он чуточку промедлит…
Озерник уже ни на кого не смог бы напасть.
Его ноги по щиколотку и кисти рук оказались погружены в твердое золото. Вокруг застрявших рук на металле запеклась кровь. Очевидно, колдун, угодив в западню, метался неистово, выкручивал суставы и порвал кожу на лоскуты. Артур угадал — Озерник пытался обернуться, но застрял на середине превращения, не в силах дотянуться до заплечного мешка с нужными травами, валяющегося тут же, буквально в шаге…
На Артура глянули запавшие, багровые волчьи глаза без ресниц. Верхняя челюсть Прохора успела отрасти вперед, загибалась над нижней, с желтых клыков текла розовая слюна, короткий сероватый волос покрывал лицо, плечи выгнулись, разорвав кафтан.
Спереди кафтан как-то странно раздулся, точно Озерник держал на животе подушку. Коваль настороженно обошел бывшего соратника по кругу, но пока не смог разглядеть, что у того творится с животом.
— Зачем ты сбежал? — спросил президент. — Ты только навредил своим родичам.
— Что ты можешь знать, насекомое… — лязгнул зубами колдун. — Ты дурак… веришь людишкам… Они тебя первые продадут…
— Вы получили максимум привилегий, — напомнил Артур. — Чего тебе не хватает? Чего ты просил у джинна?
Озерник отвернулся и всхлипнул.
— Убирайся, Демон, — глухо огрызнулся он. — Тебе никогда не проснуться по-настоящему. Ты служишь мерзким насекомым… Деды вначале думали, что ты понимаешь, что ты умный, раз проснулся в хрустальном гробу… — Озерник неудачно пошевелил рукой, из трещин в коже тут же брызнула кровь.
— Чего я не понимаю? Подскажи мне тогда… — Артур краем глаза следил за окошками домов. Его не оставляло ощущение, что в спину постоянно кто-то пялится.
— Не понимаешь, и не поймешь. Ты жил до Большой смерти, а теперь всех заставляешь жить так же.
Твои бывшие дружки Качальщики тебя уже ненавидят, скоро тебя возненавидят ковбои, когда у них перестанет родиться хлеб! Вонючие машины, паровики, снова нефть, снова химия… ты не понимаешь, что будущая жизнь — она в лесу. Будущее за Внуками, которых ты убиваешь. Твои псы растерзали Внуков на Ладоге, они охотятся за нами по всей стране. Дед правду говорит… — Колдун закашлялся, выплюнул розовый сгусток. — Сегодня ты нас обласкал, а завтра твои насекомые нас на вилы поднимут, за то что обращаться умеем, а остальных, кто для леса рожден, — тех сразу на костер…
Артур подошел чуть ближе и тут заметил синие, вспухшие предплечья, седую щетину на вытянутых скулах колдуна, пробивавшуюся сквозь шерсть, и резкий запах испражнений.
Озерник ходил под себя…
У Коваля внезапно словно включилось дополнительное зрение. Он поразился, как это сразу не заметил очевидного — Сына Прохора запаяли в золотую глыбу несколько дней назад, хотя они расстались недавно, наверху…
— Значит, вы продолжаете свои опыты? — устало поинтересовался президент. — Скрещиваете семя людское с семенем козликов и бычков? Что ты здесь-то искал?
Артур предпринял еще одну попытку заглянуть Прохору под нелепо свисающий живот, но черные губы Озерника приподнялись над клыками, вместо связной речи донеслось рычание. Впрочем, колдун быстро взял себя в руки.
— Мальцы… в бутылях… — Прохор скрипуче закашлялся. — Ты дурак… Кого ты слушаешь? Надо забрать мальцов, Дед умеет, Дед знает ворожбу…
— Он говорит об эмбрионах сетевых трансформаторов… — Голос из-за спины заставил Коваля подпрыгнуть. Сердце едва не выскочило между ребрами все-таки нервное напряжение было огромным.
Из сводчатой арки ближайшего «термитника» шагнул румяный старичок с козлиной бородкой, в пестренькой чалме и пестреньком же, долгополом узбекском халате. Тот же тембр голоса, что у «бабочки», только менее раскатисто и напыщенно.
— Ты… ты и есть Ху…
— Хувайлид, — любезно подсказал джинн. Его чалма была закручена совсем не так, как носят мусульмане, и вообще, обликом он скорее напоминал театрального актера, спустившегося с подмостков покурить. Невыразительные блеклые глазки, совершенно незапоминающееся личико, таких старичков до Большой смерти можно было встретить в каждой чайхане Ташкента.
— Если тебе удобнее, я вернусь к образу бабочки, — любезно предложил джинн.
— Э-э-э… нет, не стоит, мне так проще.
— Что тебе проще? — спросил Озерник. Он глядел на Коваля сбоку, до предела вывернув шею, покачиваясь в своей окаменевшей сгорбленной позе, а на джинна будто не обращал внимания.
— Оставайся Хоттабычем, — разрешил Коваль.
— Эй, с кем ты болтаешь?! — сорвался на визг колдун.
— Он что, не видит?
— Он нас не хочет видеть и слышать, — старик в халате встал прямо напротив искривленной морды Озерника. Тот выгибался назад, едва не ломая себе суставы, пытаясь следить за Ковалем. — Когда он устанет бороться со своими желаниями, могут вернуться зрение и слух. Иногда так случается.
— Ты можешь освободить его?
— Нет. Я не держу его в плену. Его мозг был пленен намного раньше. Ты хочешь увидеть?
Кажется, джинн задал вопрос? Коваль не сразу отреагировал, какое-то время бестолково продолжал разглядывать дедушку-одуванчика. Тот безмятежно перебирал четки, покачивал сухонькой головкой.
— Ты… ты говоришь с этим бесом? С духом лампы, да? — задергался Озерник. — Как ты его слышишь? Эй, он не пощадит тебя, так и знай! Он посадит тебя на цепь, он заберет твои кишки!..
Артур сглотнул. Джинн терпеливо ждал, по его блестящему невозмутимому лицу пробегали зеленые сполохи. Чудовищный город-термитник щетинился вокруг тысячами голодных окон.
— Я хочу увидеть, — произнес Артур.
— Да. Смотри.
И выскобленные белые квадратики под ногами начали таять. Артуру непроизвольно захотелось отскочить назад, когда ступни повисли над бездной. Он мысленно сосчитал до десяти, убеждая себя, что бывало гораздо хуже, что главное не приложиться снова башкой, тем же самым разбитым местом, не то сотрясение обеспечено…
Перед ним разворачивались внутренности колоссального цеха. Свернутый листикам глиняный город остался на месте, но приобрел удивительную прозрачность. Президент, прикованный Озерник и их странный спутник оказались на шестиугольном выступе размером с половину волейбольной площадки. На одном из тысяч выступов, геометрически одинаковых, нависших над титаническим колодцем, уходящим в глубину Земли. Стены колодца, диаметром не меньше полукилометра, состояли из переплетения пульсирующих труб, разного цвета и диаметра, а внизу, на необозримой глубине, разливалось слабое зеленоватое свечение. Рокочущий гул долетал из шахты, будто тянули воздух мощные вентиляторы. Запах дыни и цветов не исчез, но ослаб, как и визуальный ряд; теперь сквозь приятные ароматы отчетливо пробивались технические нотки, запах горелого, чего-то кисловатого, похожего на разогретый пластик. Шахта подсвечивалась и сверху рядами плавающих в пустоте звездочек, уж прожекторами их точно назвать язык бы не повернулся. Гирлянды ярко светивших звездочек парили в прозрачных пузырях без всяких видимых веревок. Сквозь мельтешение огней рассмотреть крышку или продолжение трубы Артур не мог, сколько ни старался. Периодически мимо их балкончика вверх и вниз проносились странные конструкции, больше всего напоминавшие растительные формы, а уж никак не детали агрегатов. Словно громадные корни деревьев, или клубки замороженных щупалец, или горсти семян, каждое размером со слона. Причем «корни» чаще плыли вниз, а «семена», подсвеченные вереницей «звездочек», стремительно поднимались из глубины…
Впрочем, Артур тут же себя поправил насчет центра Земли. В здешнем иллюзионе все направления и даже вектор гравитации могли оказаться липовыми. Их шестиугольный балкончик плавно скользил вдоль розовых, зеленых, коричневых труб, в ряду таких же выступов, удивительно напоминавших… Нет, он так и не вспомнил.
В центре каждого балкончика находилось возвышение из желтоватого металла, а может вовсе и не металла, но Озерник завяз в таком сгустке крепко. Балконы двигались по окружности шахты и ниже, и выше, поэтому Коваль получил возможность рассмотреть как следует то, что находилось ниже, у него под ногами. Золотистые выступы по центру шестиугольников являлись ничем иным, как плотно пригнанными крышками. Под ними, в глубину шахты свисали исполинских размеров бутыли, или, точнее сказать, наполовину пустые мешки, убийственно похожие на презервативы, слегка подрагивавшие, неистово горячие. Внутри каждого, в мутной голубоватой субстанции копошилось согнутое в позе эмбриона живое создание, то ли десятиметровый опарыш, то ли личинка исполинской мухи…
Мальцы в бутылях!..
— Никакое техническое приспособление не способно преобразовывать и удерживать энергию с такой эффективностью, как серийные организмы группы «гиф», — деловито пояснил джинн. — Они совмещают обе функции, преобразователя и мобильного накопителя. Серия «гиф» выращивается в гроздях на глубине сорок километров, затем проходит несколько стадий заполнения и поднимается в накопительные колодцы. Жизненный цикл серии «гиф» сбалансирован так, что каждые две секунды по локальному времени в шлейф передачи сбрасывают накопленную энергию четыре организма. Организм, на клапане питания которого мы находимся, будет готов к разряду через семь минут четырнадцать секунд.
До начала периода, который вы называете Большой смертью, некоторые ваши ученые разрабатывали схожие модели, но были осмеяны. Плодородные Отцы учли этот прискорбный факт. К сожалению, на большинстве планет, включенных Летучим народом в энергетическую цепь, научное развитие избирает техногенную модель. Человек, предавший тебя, мечтал получить в пользование хотя бы один системный трансформатор. В начале развития организмы группы «гиф» малы, их теоретически может поднять и унести человек.
— Что случится через семь минут? Озерника убьет током?
— Произойдет стыковка кокона с клапаном шлюза. За несколько миллисекунд шлюз осуществит прием-передачу, и организм будет отправлен обратно, в зону накопителей. Человек не сможет поддерживать жизнеспособность тела при температуре среды двести восемь градусов по Цельсию. Для того чтобы освободиться, твоему бывшему приятелю необходимо пересмотреть идеологическую доктрину. Он религиозен, и даже теперь продолжает молиться. Он не верит в рациональное объяснение событий. Я не могу ему помочь. Человек Прохор получил полный контакт с системным накопителем, его мечта осуществлена вполне.
Коваль сумел рассмотреть то, что он принял за обвисший живот Озерника. Снизу, из многометрового мешка, сквозь золоченую пробку, сквозь торчащие в ней конечности колдуна от личинки протянулись голубые жгутики. Они проросли Озерника насквозь, собрались у него в животе толстым пульсирующим комком, вытесняя прочие органы, расплющивая ребра. Еще немного, и Озернику предстояло умереть от удушья; часть живого трансформатора, поселившаяся в нем, уже сдавила легкие.
— Отпусти его, — снова попросил Артур, чувствуя бесполезность и даже глупость своего заступничества.
— Нет. Да. Этот человек все мечтания сосредоточил на обладании серийным трансформатором. Он его получил, полностью и навсегда.
— Мне кажется, он давно мечтает освободиться…
— Нет. Он освободит тело, когда освободит мозг от преступных устремлений. Это непременно произойдет. Плодородным Отцам уже доложено, что в разумном сообществе на этой планете возникла группа третьего уровня. Эмпатически восприимчивая.
— Как это? — ухватился Артур. — То есть… вы считаете, что Озерники перспективнее нас?
— Да. Но они малочисленны. Вероятность их выживания на планете не более семнадцати процентов.
Коваль ощутил легкий укол стыда.
— Но они синтезируют уродов, нелюдей, понимаешь? Они тащат нас в леса, в пещеры. Ни науки, ни медицины, они тащат нас в звериные норы.
— Да. Хорошо. Один из путей постижения мира. Энергосберегающий, экологический. Разум многогранен, как вселенная.
Коваль чувствовал будто его перевернули вверх ногами и довольно долго трясли.
— Зеркало, — напомнил джинн. — У тебя не очень много времени.
Артур подобрал мешок, высыпал содержимое на горячие известковые плиты. Озерник зашипел, как брошенная на угли гадюка. Зеркало нашлось сразу, поцарапанное, затянутое по краям в потертую свиную кожу, тяжелая ручка в форме двух обнявшихся ящериц. Зеркальная поверхность присутствовала с обеих сторон.
Зеркало как зеркало, старое, обтертое по краям, в царапинах. Артур не представлял, как с его помощью можно наладить культурный обмен с иностранцами. На портативный переводчик оно совсем не походило.
— Ты мерзавец, насекомое, — зарычал Озерник. — рано или поздно Деды найдут меня и расколдуют…
— Ты же можешь его освободить! — напал Артур на хозяина лампы.
— Его никто не мучает, кроме него самого, — невозмутимо ответил Хувайлид. — Этот человек явился через те же врата, что и ты, пятьдесят девять часов шестнадцать минут и три секунды тому назад по локальному времени планеты. Его желания внятны и ограничены, но мозг развит и готов к переходу. Стань возле меня и посмотри в зеркало. Что ты видишь?
Артуру показалось, что он отвлекся на поиск зеркала на две секунды, но когда он поднял взгляд, титаническая подстанция исчезла. Вместе с ней исчез Озерник. Перед президентом снова горбатился жутковатый глиняный город и перекатывал четки скромный дедушка в пестром халате.
— Я вижу себя… — осторожно начал Коваль. — Вижу дурацкие ваши ульи, вижу тебя…
— Теперь переверни зеркало.
— Так и тут зеркало. Вижу то же… Ой! Хувайлид, это ты меня дуришь?
— Нет.
Артур дважды резко переворачивал зеркало. С одной стороны он видел привычную картину — себя, седого, небритого, в грязных морщинах, а позади — перебрасывающего четки, невозмутимого джинна. Интересно, эта программа умеет улыбаться?
Но с тыльной стороны зеркало столь же уверенно демонстрировало кусок «термитника», его собственную, уставшую рожу и… затылок джинна. Со светлой, более четкой стороны искажений не было, а на обратной… Хувайлид отошел еще дальше и теперь стоял вполоборота, заглядывая в оконце ближайшей пирамиды.
— Это не зеркало, — сказало изображение джинна в зеркале, и Коваль чуть не выронил таинственный прибор на твердое покрытие. Настоящий джинн все так же молча наблюдал, а его мелкий двойник в потемневшем стекле собрался без умолку болтать.
— Это не зеркало, — повторил джинн из глубины изображения. — Связь в экстремальной ситуации либо при лингвистических сложностях. Но практически я тебе не смогу помочь. Не смогу, нет. Зеркало сделали люди, такие же, как человек Прохор. Плодородным Отцам доложено, что существа третьего уровня сами освоили организм системы «Эрро»…
— Организм?! Что значит «освоили»? Они его у вас украли?
— Нет. Самостоятельная разработка. Оригинальная конструкция.
— Однако, нестыковочка! — съехидничал Коваль. — Выходит, что Озерники первыми за тысячелетия догадались о том, что вы ядро Земли превратили в электростанцию. Они сами сварганили живое зеркало, и вообще… перспективные. Чего ж ты со мной валандаешься, а Сына загнобил?
— Да. Нет… — Артуру почудилось, что на лице биоробота впервые мелькнуло что-то вроде растерянности. — Парадокс. Ты — ключ согласно критериям Отцов.
— И что же теперь?
— Ты — ключ. Отсутствие ложных мотиваций, соблюден основной критерий.
— Зачем ты мне все рассказываешь? Про энергию, про этих, про организмы?
— Плодородные Отцы разрешили начать эксперимент, он включает свободный доступ к информации. Но никакой практической помощи. Это невозможно.
— И что будет дальше? До какой поры ты мне собрался помогать?
— Эксперимент не ограничен во времени. Плодородные Отцы ожидали двадцать восемь тысяч стандартных планетарных лет. Теперь ты отправишься согласно пожеланию…
— Постой! Но это неправда! Я совсем не такой альтруист, как вы тут решили! Я мелочный и злопамятный. Я дарю жене вещи, отнятые у арестованных. Я посылал людей на верную смерть. Меня ненавидят каторжане! С чего вы взяли, что помогать надо именно мне?
— Да. Нет. Ты не лучший, ты максимально приближен к оптимуму. В моей памяти хранятся данные о личностях, прошедших отбор на других планетах. В двадцати девяти процентах случаев прогноз по проекту «Эго» оправдался.
— Как оправдался? Ваши избранники, вроде меня, установили равенство и братство? Все негодяи разом сами попросились в тюрьмы, а кто не ощущал сил перевоспитаться, те бросились под поезд?
— Нет. Да. Моментальное изменение общественного строя не являлось целью, — казалось, джинна невозможно вывести из себя или хотя бы заставить повысить голос. Искусственный старичок излучал полнейшую безмятежность. — Я тебе говорил о перспективности так называемых Озерников. Ты подчинил себя идее служения, моя задача помочь тебе осознать верный путь. Избежать технического тупика. На восьми планетах эксперимент удачно завершен. Разумные сообщества вырвались из коллапса постоянной военной состязательности.
— Да, это немало… — задумался Коваль. — Если лидеры, которых вы сумели откопать, повернули миры к лучшему… Черт с ним, я готов. Но ты ведь и так знаешь мои планы, они далеки от пацифизма.
Хувайлид моментально превратился в деловитого провожающего.
— Ты выбрал первое действие. Для смещения вектора времени мощность достаточная. Твое возвращение произойдет через ближайший открытый портал. Желаю добра. Найдешь человека Бродягу и отвезешь к эмиру. Но я тебе окажу любезность. Маленькая экскурсионная программа.
— Погоди, я еще не выбрал!
— Нет. Ты выбрал давно.
Площадь вздрогнула, улочки вокруг зашатались вместе с домами, в лампе потемнело. Затем земля ударила в подошвы, барабанные перепонки заныли, глубокие трещины прорезали стены лампы, снаружи хлынул ослепительный свет.
Коваль невольно зажмурился, сглатывая слюну, чтобы выровнять давление на перепонки. Еще до того, как глаза открылись, он уже понял, что джинн выполнил обещание, отправил человека туда, куда тот безумно мечтал попасть.
Его зашвырнуло на Аравийский полуостров.
18
Вот только сидел он вверх ногами. Точнее — сидел нормально, на пятках, но относительно Артура завис вверх ногами, в немыслимой для земной гравитации проекции, а рядом с колдуном, на тусклом металле, валялся его вещмешок и тоже не собирался падать. Колдун после приземления очутился как будто в иной вселенной, которую можно было наблюдать по недосмотру ответственных лиц.
— Я должен взять у него в мешке?
— Да. Зеркало.
— Зачем мне зеркало? Молчание.
— Ой, извини. Я хотел спросить… Зеркало мне нужно, чтобы держать с тобой связь?
— Нет. Зеркало необходимо для коммуникации с представителями иных языковых групп.
— Ага… так бы сразу и говорил… Последнюю сотню метров, а может и все три сотни, Артур взбирался в гору. Он оглядывался назад, и всякий раз хотелось ухватиться руками хоть за что-нибудь или опуститься на четвереньки и ползти дальше так. Он видел за собой крутой склон, настолько крутой, что непонятно было, как он еще не покатился назад. Склон был усеян дырявыми «бутылочными» домиками, а впереди, задрав голову, можно было различить точно такую же картину. Сколько бы Артур ни продвигался вперед, он постоянно «висел» в одной и той же точке, словно закрепившись на колоссальном волчке пространства Лобачевского, а жутковатое призрачное поселение сжимало его вместе с воздухом, прессовало со всех сторон.
Точно сворачивался трубочкой упавший с дерева лист, и Артур оказался в центре спирали. Глаза видели одно, вестибулярный аппарат ощущал совсем иное. Иногда Артуру казалось, что лучше закрыть глаза и идти, доверившись интуиции, как учили его Хранители, но тогда он мог бы упустить Озерника…
Сын Прохор первым его окликнул.
— А, наконец-то… Ты… дурак… тоже?..
Артур замер, внимательно наблюдая за руками колдуна. От Озерника, если он решил переметнуться, всего можно было ожидать. Страшнее всего — если вывернется. Артур не обманывался, ни малейших шансов в драке с тридцатилетним волкомедведем у него не было. Трудно сказать, как поведет себя при этом невидимый, неосязаемый джинн, вероятно, поможет, но если он чуточку промедлит…
Озерник уже ни на кого не смог бы напасть.
Его ноги по щиколотку и кисти рук оказались погружены в твердое золото. Вокруг застрявших рук на металле запеклась кровь. Очевидно, колдун, угодив в западню, метался неистово, выкручивал суставы и порвал кожу на лоскуты. Артур угадал — Озерник пытался обернуться, но застрял на середине превращения, не в силах дотянуться до заплечного мешка с нужными травами, валяющегося тут же, буквально в шаге…
На Артура глянули запавшие, багровые волчьи глаза без ресниц. Верхняя челюсть Прохора успела отрасти вперед, загибалась над нижней, с желтых клыков текла розовая слюна, короткий сероватый волос покрывал лицо, плечи выгнулись, разорвав кафтан.
Спереди кафтан как-то странно раздулся, точно Озерник держал на животе подушку. Коваль настороженно обошел бывшего соратника по кругу, но пока не смог разглядеть, что у того творится с животом.
— Зачем ты сбежал? — спросил президент. — Ты только навредил своим родичам.
— Что ты можешь знать, насекомое… — лязгнул зубами колдун. — Ты дурак… веришь людишкам… Они тебя первые продадут…
— Вы получили максимум привилегий, — напомнил Артур. — Чего тебе не хватает? Чего ты просил у джинна?
Озерник отвернулся и всхлипнул.
— Убирайся, Демон, — глухо огрызнулся он. — Тебе никогда не проснуться по-настоящему. Ты служишь мерзким насекомым… Деды вначале думали, что ты понимаешь, что ты умный, раз проснулся в хрустальном гробу… — Озерник неудачно пошевелил рукой, из трещин в коже тут же брызнула кровь.
— Чего я не понимаю? Подскажи мне тогда… — Артур краем глаза следил за окошками домов. Его не оставляло ощущение, что в спину постоянно кто-то пялится.
— Не понимаешь, и не поймешь. Ты жил до Большой смерти, а теперь всех заставляешь жить так же.
Твои бывшие дружки Качальщики тебя уже ненавидят, скоро тебя возненавидят ковбои, когда у них перестанет родиться хлеб! Вонючие машины, паровики, снова нефть, снова химия… ты не понимаешь, что будущая жизнь — она в лесу. Будущее за Внуками, которых ты убиваешь. Твои псы растерзали Внуков на Ладоге, они охотятся за нами по всей стране. Дед правду говорит… — Колдун закашлялся, выплюнул розовый сгусток. — Сегодня ты нас обласкал, а завтра твои насекомые нас на вилы поднимут, за то что обращаться умеем, а остальных, кто для леса рожден, — тех сразу на костер…
Артур подошел чуть ближе и тут заметил синие, вспухшие предплечья, седую щетину на вытянутых скулах колдуна, пробивавшуюся сквозь шерсть, и резкий запах испражнений.
Озерник ходил под себя…
У Коваля внезапно словно включилось дополнительное зрение. Он поразился, как это сразу не заметил очевидного — Сына Прохора запаяли в золотую глыбу несколько дней назад, хотя они расстались недавно, наверху…
— Значит, вы продолжаете свои опыты? — устало поинтересовался президент. — Скрещиваете семя людское с семенем козликов и бычков? Что ты здесь-то искал?
Артур предпринял еще одну попытку заглянуть Прохору под нелепо свисающий живот, но черные губы Озерника приподнялись над клыками, вместо связной речи донеслось рычание. Впрочем, колдун быстро взял себя в руки.
— Мальцы… в бутылях… — Прохор скрипуче закашлялся. — Ты дурак… Кого ты слушаешь? Надо забрать мальцов, Дед умеет, Дед знает ворожбу…
— Он говорит об эмбрионах сетевых трансформаторов… — Голос из-за спины заставил Коваля подпрыгнуть. Сердце едва не выскочило между ребрами все-таки нервное напряжение было огромным.
Из сводчатой арки ближайшего «термитника» шагнул румяный старичок с козлиной бородкой, в пестренькой чалме и пестреньком же, долгополом узбекском халате. Тот же тембр голоса, что у «бабочки», только менее раскатисто и напыщенно.
— Ты… ты и есть Ху…
— Хувайлид, — любезно подсказал джинн. Его чалма была закручена совсем не так, как носят мусульмане, и вообще, обликом он скорее напоминал театрального актера, спустившегося с подмостков покурить. Невыразительные блеклые глазки, совершенно незапоминающееся личико, таких старичков до Большой смерти можно было встретить в каждой чайхане Ташкента.
— Если тебе удобнее, я вернусь к образу бабочки, — любезно предложил джинн.
— Э-э-э… нет, не стоит, мне так проще.
— Что тебе проще? — спросил Озерник. Он глядел на Коваля сбоку, до предела вывернув шею, покачиваясь в своей окаменевшей сгорбленной позе, а на джинна будто не обращал внимания.
— Оставайся Хоттабычем, — разрешил Коваль.
— Эй, с кем ты болтаешь?! — сорвался на визг колдун.
— Он что, не видит?
— Он нас не хочет видеть и слышать, — старик в халате встал прямо напротив искривленной морды Озерника. Тот выгибался назад, едва не ломая себе суставы, пытаясь следить за Ковалем. — Когда он устанет бороться со своими желаниями, могут вернуться зрение и слух. Иногда так случается.
— Ты можешь освободить его?
— Нет. Я не держу его в плену. Его мозг был пленен намного раньше. Ты хочешь увидеть?
Кажется, джинн задал вопрос? Коваль не сразу отреагировал, какое-то время бестолково продолжал разглядывать дедушку-одуванчика. Тот безмятежно перебирал четки, покачивал сухонькой головкой.
— Ты… ты говоришь с этим бесом? С духом лампы, да? — задергался Озерник. — Как ты его слышишь? Эй, он не пощадит тебя, так и знай! Он посадит тебя на цепь, он заберет твои кишки!..
Артур сглотнул. Джинн терпеливо ждал, по его блестящему невозмутимому лицу пробегали зеленые сполохи. Чудовищный город-термитник щетинился вокруг тысячами голодных окон.
— Я хочу увидеть, — произнес Артур.
— Да. Смотри.
И выскобленные белые квадратики под ногами начали таять. Артуру непроизвольно захотелось отскочить назад, когда ступни повисли над бездной. Он мысленно сосчитал до десяти, убеждая себя, что бывало гораздо хуже, что главное не приложиться снова башкой, тем же самым разбитым местом, не то сотрясение обеспечено…
Перед ним разворачивались внутренности колоссального цеха. Свернутый листикам глиняный город остался на месте, но приобрел удивительную прозрачность. Президент, прикованный Озерник и их странный спутник оказались на шестиугольном выступе размером с половину волейбольной площадки. На одном из тысяч выступов, геометрически одинаковых, нависших над титаническим колодцем, уходящим в глубину Земли. Стены колодца, диаметром не меньше полукилометра, состояли из переплетения пульсирующих труб, разного цвета и диаметра, а внизу, на необозримой глубине, разливалось слабое зеленоватое свечение. Рокочущий гул долетал из шахты, будто тянули воздух мощные вентиляторы. Запах дыни и цветов не исчез, но ослаб, как и визуальный ряд; теперь сквозь приятные ароматы отчетливо пробивались технические нотки, запах горелого, чего-то кисловатого, похожего на разогретый пластик. Шахта подсвечивалась и сверху рядами плавающих в пустоте звездочек, уж прожекторами их точно назвать язык бы не повернулся. Гирлянды ярко светивших звездочек парили в прозрачных пузырях без всяких видимых веревок. Сквозь мельтешение огней рассмотреть крышку или продолжение трубы Артур не мог, сколько ни старался. Периодически мимо их балкончика вверх и вниз проносились странные конструкции, больше всего напоминавшие растительные формы, а уж никак не детали агрегатов. Словно громадные корни деревьев, или клубки замороженных щупалец, или горсти семян, каждое размером со слона. Причем «корни» чаще плыли вниз, а «семена», подсвеченные вереницей «звездочек», стремительно поднимались из глубины…
Впрочем, Артур тут же себя поправил насчет центра Земли. В здешнем иллюзионе все направления и даже вектор гравитации могли оказаться липовыми. Их шестиугольный балкончик плавно скользил вдоль розовых, зеленых, коричневых труб, в ряду таких же выступов, удивительно напоминавших… Нет, он так и не вспомнил.
В центре каждого балкончика находилось возвышение из желтоватого металла, а может вовсе и не металла, но Озерник завяз в таком сгустке крепко. Балконы двигались по окружности шахты и ниже, и выше, поэтому Коваль получил возможность рассмотреть как следует то, что находилось ниже, у него под ногами. Золотистые выступы по центру шестиугольников являлись ничем иным, как плотно пригнанными крышками. Под ними, в глубину шахты свисали исполинских размеров бутыли, или, точнее сказать, наполовину пустые мешки, убийственно похожие на презервативы, слегка подрагивавшие, неистово горячие. Внутри каждого, в мутной голубоватой субстанции копошилось согнутое в позе эмбриона живое создание, то ли десятиметровый опарыш, то ли личинка исполинской мухи…
Мальцы в бутылях!..
— Никакое техническое приспособление не способно преобразовывать и удерживать энергию с такой эффективностью, как серийные организмы группы «гиф», — деловито пояснил джинн. — Они совмещают обе функции, преобразователя и мобильного накопителя. Серия «гиф» выращивается в гроздях на глубине сорок километров, затем проходит несколько стадий заполнения и поднимается в накопительные колодцы. Жизненный цикл серии «гиф» сбалансирован так, что каждые две секунды по локальному времени в шлейф передачи сбрасывают накопленную энергию четыре организма. Организм, на клапане питания которого мы находимся, будет готов к разряду через семь минут четырнадцать секунд.
До начала периода, который вы называете Большой смертью, некоторые ваши ученые разрабатывали схожие модели, но были осмеяны. Плодородные Отцы учли этот прискорбный факт. К сожалению, на большинстве планет, включенных Летучим народом в энергетическую цепь, научное развитие избирает техногенную модель. Человек, предавший тебя, мечтал получить в пользование хотя бы один системный трансформатор. В начале развития организмы группы «гиф» малы, их теоретически может поднять и унести человек.
— Что случится через семь минут? Озерника убьет током?
— Произойдет стыковка кокона с клапаном шлюза. За несколько миллисекунд шлюз осуществит прием-передачу, и организм будет отправлен обратно, в зону накопителей. Человек не сможет поддерживать жизнеспособность тела при температуре среды двести восемь градусов по Цельсию. Для того чтобы освободиться, твоему бывшему приятелю необходимо пересмотреть идеологическую доктрину. Он религиозен, и даже теперь продолжает молиться. Он не верит в рациональное объяснение событий. Я не могу ему помочь. Человек Прохор получил полный контакт с системным накопителем, его мечта осуществлена вполне.
Коваль сумел рассмотреть то, что он принял за обвисший живот Озерника. Снизу, из многометрового мешка, сквозь золоченую пробку, сквозь торчащие в ней конечности колдуна от личинки протянулись голубые жгутики. Они проросли Озерника насквозь, собрались у него в животе толстым пульсирующим комком, вытесняя прочие органы, расплющивая ребра. Еще немного, и Озернику предстояло умереть от удушья; часть живого трансформатора, поселившаяся в нем, уже сдавила легкие.
— Отпусти его, — снова попросил Артур, чувствуя бесполезность и даже глупость своего заступничества.
— Нет. Да. Этот человек все мечтания сосредоточил на обладании серийным трансформатором. Он его получил, полностью и навсегда.
— Мне кажется, он давно мечтает освободиться…
— Нет. Он освободит тело, когда освободит мозг от преступных устремлений. Это непременно произойдет. Плодородным Отцам уже доложено, что в разумном сообществе на этой планете возникла группа третьего уровня. Эмпатически восприимчивая.
— Как это? — ухватился Артур. — То есть… вы считаете, что Озерники перспективнее нас?
— Да. Но они малочисленны. Вероятность их выживания на планете не более семнадцати процентов.
Коваль ощутил легкий укол стыда.
— Но они синтезируют уродов, нелюдей, понимаешь? Они тащат нас в леса, в пещеры. Ни науки, ни медицины, они тащат нас в звериные норы.
— Да. Хорошо. Один из путей постижения мира. Энергосберегающий, экологический. Разум многогранен, как вселенная.
Коваль чувствовал будто его перевернули вверх ногами и довольно долго трясли.
— Зеркало, — напомнил джинн. — У тебя не очень много времени.
Артур подобрал мешок, высыпал содержимое на горячие известковые плиты. Озерник зашипел, как брошенная на угли гадюка. Зеркало нашлось сразу, поцарапанное, затянутое по краям в потертую свиную кожу, тяжелая ручка в форме двух обнявшихся ящериц. Зеркальная поверхность присутствовала с обеих сторон.
Зеркало как зеркало, старое, обтертое по краям, в царапинах. Артур не представлял, как с его помощью можно наладить культурный обмен с иностранцами. На портативный переводчик оно совсем не походило.
— Ты мерзавец, насекомое, — зарычал Озерник. — рано или поздно Деды найдут меня и расколдуют…
— Ты же можешь его освободить! — напал Артур на хозяина лампы.
— Его никто не мучает, кроме него самого, — невозмутимо ответил Хувайлид. — Этот человек явился через те же врата, что и ты, пятьдесят девять часов шестнадцать минут и три секунды тому назад по локальному времени планеты. Его желания внятны и ограничены, но мозг развит и готов к переходу. Стань возле меня и посмотри в зеркало. Что ты видишь?
Артуру показалось, что он отвлекся на поиск зеркала на две секунды, но когда он поднял взгляд, титаническая подстанция исчезла. Вместе с ней исчез Озерник. Перед президентом снова горбатился жутковатый глиняный город и перекатывал четки скромный дедушка в пестром халате.
— Я вижу себя… — осторожно начал Коваль. — Вижу дурацкие ваши ульи, вижу тебя…
— Теперь переверни зеркало.
— Так и тут зеркало. Вижу то же… Ой! Хувайлид, это ты меня дуришь?
— Нет.
Артур дважды резко переворачивал зеркало. С одной стороны он видел привычную картину — себя, седого, небритого, в грязных морщинах, а позади — перебрасывающего четки, невозмутимого джинна. Интересно, эта программа умеет улыбаться?
Но с тыльной стороны зеркало столь же уверенно демонстрировало кусок «термитника», его собственную, уставшую рожу и… затылок джинна. Со светлой, более четкой стороны искажений не было, а на обратной… Хувайлид отошел еще дальше и теперь стоял вполоборота, заглядывая в оконце ближайшей пирамиды.
— Это не зеркало, — сказало изображение джинна в зеркале, и Коваль чуть не выронил таинственный прибор на твердое покрытие. Настоящий джинн все так же молча наблюдал, а его мелкий двойник в потемневшем стекле собрался без умолку болтать.
— Это не зеркало, — повторил джинн из глубины изображения. — Связь в экстремальной ситуации либо при лингвистических сложностях. Но практически я тебе не смогу помочь. Не смогу, нет. Зеркало сделали люди, такие же, как человек Прохор. Плодородным Отцам доложено, что существа третьего уровня сами освоили организм системы «Эрро»…
— Организм?! Что значит «освоили»? Они его у вас украли?
— Нет. Самостоятельная разработка. Оригинальная конструкция.
— Однако, нестыковочка! — съехидничал Коваль. — Выходит, что Озерники первыми за тысячелетия догадались о том, что вы ядро Земли превратили в электростанцию. Они сами сварганили живое зеркало, и вообще… перспективные. Чего ж ты со мной валандаешься, а Сына загнобил?
— Да. Нет… — Артуру почудилось, что на лице биоробота впервые мелькнуло что-то вроде растерянности. — Парадокс. Ты — ключ согласно критериям Отцов.
— И что же теперь?
— Ты — ключ. Отсутствие ложных мотиваций, соблюден основной критерий.
— Зачем ты мне все рассказываешь? Про энергию, про этих, про организмы?
— Плодородные Отцы разрешили начать эксперимент, он включает свободный доступ к информации. Но никакой практической помощи. Это невозможно.
— И что будет дальше? До какой поры ты мне собрался помогать?
— Эксперимент не ограничен во времени. Плодородные Отцы ожидали двадцать восемь тысяч стандартных планетарных лет. Теперь ты отправишься согласно пожеланию…
— Постой! Но это неправда! Я совсем не такой альтруист, как вы тут решили! Я мелочный и злопамятный. Я дарю жене вещи, отнятые у арестованных. Я посылал людей на верную смерть. Меня ненавидят каторжане! С чего вы взяли, что помогать надо именно мне?
— Да. Нет. Ты не лучший, ты максимально приближен к оптимуму. В моей памяти хранятся данные о личностях, прошедших отбор на других планетах. В двадцати девяти процентах случаев прогноз по проекту «Эго» оправдался.
— Как оправдался? Ваши избранники, вроде меня, установили равенство и братство? Все негодяи разом сами попросились в тюрьмы, а кто не ощущал сил перевоспитаться, те бросились под поезд?
— Нет. Да. Моментальное изменение общественного строя не являлось целью, — казалось, джинна невозможно вывести из себя или хотя бы заставить повысить голос. Искусственный старичок излучал полнейшую безмятежность. — Я тебе говорил о перспективности так называемых Озерников. Ты подчинил себя идее служения, моя задача помочь тебе осознать верный путь. Избежать технического тупика. На восьми планетах эксперимент удачно завершен. Разумные сообщества вырвались из коллапса постоянной военной состязательности.
— Да, это немало… — задумался Коваль. — Если лидеры, которых вы сумели откопать, повернули миры к лучшему… Черт с ним, я готов. Но ты ведь и так знаешь мои планы, они далеки от пацифизма.
Хувайлид моментально превратился в деловитого провожающего.
— Ты выбрал первое действие. Для смещения вектора времени мощность достаточная. Твое возвращение произойдет через ближайший открытый портал. Желаю добра. Найдешь человека Бродягу и отвезешь к эмиру. Но я тебе окажу любезность. Маленькая экскурсионная программа.
— Погоди, я еще не выбрал!
— Нет. Ты выбрал давно.
Площадь вздрогнула, улочки вокруг зашатались вместе с домами, в лампе потемнело. Затем земля ударила в подошвы, барабанные перепонки заныли, глубокие трещины прорезали стены лампы, снаружи хлынул ослепительный свет.
Коваль невольно зажмурился, сглатывая слюну, чтобы выровнять давление на перепонки. Еще до того, как глаза открылись, он уже понял, что джинн выполнил обещание, отправил человека туда, куда тот безумно мечтал попасть.
Его зашвырнуло на Аравийский полуостров.
18
ПОСЛЕДНИЙ ДОВОД
Ослепительное небо.
Прокаленные зноем, истертые миллионами ног каменные плиты, замкнутые в зловещий квадрат двора. За высоченной стеной — следующий дворик, поменьше, тут же подобие зала заседаний, с легкими ажурными перекрытиями потолка, со сводчатыми узкими окошками.
Где-то жарили мясо, не свинину и не говядину, мясо чуть подгорало. Где-то замешивали раствор, используя солому и навоз, где-то курились благовония, отбивая смрад больницы. Дурманящий аромат выпекаемых лепешек смешивался с терпкой вонью верблюжьей шерсти. Гомон голосов на незнакомом языке, тарахтение повозок, резкие выкрики торговцев, тающая печальная мелодия струнного инструмента…
Звуки окружили его, заставили встряхнуться.
Почему-то Артур очутился не на земле, а в узком полутемном переходе, на верхнем торце пятиметровой стены. С обеих сторон располагались могучие стропила, здесь начиналась крыша, здесь было чуточку прохладнее, чем снаружи, здесь можно было смотреть вниз без опасения быть замеченными.
— Ты желал посетить общественное место, господин! — Бархатистый баритон джинна лился ниоткуда. Коваль вдруг осознал значение выражения «словно елеем намазанный». Голос Хувайлида, похоже, целиком состоял из этого самого елея…
— Куда ты меня закинул? — Артур осторожно высунулся из-за мощной двутавровой балки, удерживающей крышу. С одной стороны стены распахнулись шумные улицы города, с другой стороны — царила тишина и строгость. В первом внутреннем дворе прохаживался усатый парень в полувоенном парусиновом костюме, с дубинкой и пистолетом на поясе. Собственно, это был не двор, а скорее, зал заседаний под открытым небом, поскольку крыша едва прикрывала половину двора. Там в несколько рядов выстроились низкие скамейки, их укрывали циновки и подушки. В уголке двора бил фонтанчик и висели рамки с изречениями на арабском языке.
— Тебя всегда увлекало, как вершится правосудие, — отозвался джинн. — Ты волен избрать иное место для раздумий. Здесь, внизу, внутренний двор суда и тюрьма…
— Мы пока останемся здесь… — Коваль во все глаза разглядывал Эр-Рияд.
Впервые за годы, проведенные в «новом» мире, он встретил кусочек былой цивилизации. И сразу же посочувствовал Сергею Дробиченко. Тот так мечтал пожить в городе с унитазами и радио…
Посреди зала, на задрапированном коврами возвышении, восседал сухонький дед в белой чалме и такой же белой одежде. Его жидкая седая бородка едва не стелилась по полу. Коваль невольно улыбнулся — дедушка напоминал старика Хоттабыча из старого советского кино.
Очень скоро выяснилось, что добренького мага седобородый напоминал только внешне. Он каркнул свирепо, полицейские привели и усадили на пол несколько женщин. Затем, через другую дверь, вошли зрители, все — смуглые мужчины, и тоже все в белом. Некоторые крутили меж пальцев четки, некоторые заглядывали в листки. На мягкие подушки так никто и не покусился, сдержанно толпились перед судьей.
Внезапно одна из теток, с растрепанными косами, в рваном балахоне принялась выть, затем вскочила и закричала что-то, жестикулируя свободной рукой. Полицейский с палкой кинулся к ней, в то же время тетке темпераментно ответил один из зрителей.
— Хувайлид, о чем они? — поинтересовался Коваль.
— Хайям обвиняют в том, что она громко смеялась при людях, — с готовностью ответил джинн. — Сейчас она ругается со своим мужем, Абдулькаримом. Это тот человек, с кудрявой бородкой.
Толстой Хайям досталось по спине и сзади по ногам. Она охнула и замолчала, потирая ушибленные места. Женщинам не дали сесть на скамейки с подушками, их отвели в сторону. Вдоль голой кирпичной стены проходила толстая деревянная балка, в которую были ввинчены крюки с короткими кожаными ремнями. Вылез толстомордый усач в форменной парусиновой рубахе с потными подмышками, в таких же парусиновых штанах, обтягивающих необъятный зад, и в тяжелых ботинках. Его погоны и шевроны на воротнике означали, видимо, небольшую, но гнусную властишку. Трое молодых полицейских при появлении начальника вытянулись. Тот дал команду, указав на молодую женщину в испачканной одежде. Ее подхватили под руки и поволокли к седобородому судье, а остальных приковали к балке за левые руки кожаными браслетами.
Прокаленные зноем, истертые миллионами ног каменные плиты, замкнутые в зловещий квадрат двора. За высоченной стеной — следующий дворик, поменьше, тут же подобие зала заседаний, с легкими ажурными перекрытиями потолка, со сводчатыми узкими окошками.
Где-то жарили мясо, не свинину и не говядину, мясо чуть подгорало. Где-то замешивали раствор, используя солому и навоз, где-то курились благовония, отбивая смрад больницы. Дурманящий аромат выпекаемых лепешек смешивался с терпкой вонью верблюжьей шерсти. Гомон голосов на незнакомом языке, тарахтение повозок, резкие выкрики торговцев, тающая печальная мелодия струнного инструмента…
Звуки окружили его, заставили встряхнуться.
Почему-то Артур очутился не на земле, а в узком полутемном переходе, на верхнем торце пятиметровой стены. С обеих сторон располагались могучие стропила, здесь начиналась крыша, здесь было чуточку прохладнее, чем снаружи, здесь можно было смотреть вниз без опасения быть замеченными.
— Ты желал посетить общественное место, господин! — Бархатистый баритон джинна лился ниоткуда. Коваль вдруг осознал значение выражения «словно елеем намазанный». Голос Хувайлида, похоже, целиком состоял из этого самого елея…
— Куда ты меня закинул? — Артур осторожно высунулся из-за мощной двутавровой балки, удерживающей крышу. С одной стороны стены распахнулись шумные улицы города, с другой стороны — царила тишина и строгость. В первом внутреннем дворе прохаживался усатый парень в полувоенном парусиновом костюме, с дубинкой и пистолетом на поясе. Собственно, это был не двор, а скорее, зал заседаний под открытым небом, поскольку крыша едва прикрывала половину двора. Там в несколько рядов выстроились низкие скамейки, их укрывали циновки и подушки. В уголке двора бил фонтанчик и висели рамки с изречениями на арабском языке.
— Тебя всегда увлекало, как вершится правосудие, — отозвался джинн. — Ты волен избрать иное место для раздумий. Здесь, внизу, внутренний двор суда и тюрьма…
— Мы пока останемся здесь… — Коваль во все глаза разглядывал Эр-Рияд.
Впервые за годы, проведенные в «новом» мире, он встретил кусочек былой цивилизации. И сразу же посочувствовал Сергею Дробиченко. Тот так мечтал пожить в городе с унитазами и радио…
Посреди зала, на задрапированном коврами возвышении, восседал сухонький дед в белой чалме и такой же белой одежде. Его жидкая седая бородка едва не стелилась по полу. Коваль невольно улыбнулся — дедушка напоминал старика Хоттабыча из старого советского кино.
Очень скоро выяснилось, что добренького мага седобородый напоминал только внешне. Он каркнул свирепо, полицейские привели и усадили на пол несколько женщин. Затем, через другую дверь, вошли зрители, все — смуглые мужчины, и тоже все в белом. Некоторые крутили меж пальцев четки, некоторые заглядывали в листки. На мягкие подушки так никто и не покусился, сдержанно толпились перед судьей.
Внезапно одна из теток, с растрепанными косами, в рваном балахоне принялась выть, затем вскочила и закричала что-то, жестикулируя свободной рукой. Полицейский с палкой кинулся к ней, в то же время тетке темпераментно ответил один из зрителей.
— Хувайлид, о чем они? — поинтересовался Коваль.
— Хайям обвиняют в том, что она громко смеялась при людях, — с готовностью ответил джинн. — Сейчас она ругается со своим мужем, Абдулькаримом. Это тот человек, с кудрявой бородкой.
Толстой Хайям досталось по спине и сзади по ногам. Она охнула и замолчала, потирая ушибленные места. Женщинам не дали сесть на скамейки с подушками, их отвели в сторону. Вдоль голой кирпичной стены проходила толстая деревянная балка, в которую были ввинчены крюки с короткими кожаными ремнями. Вылез толстомордый усач в форменной парусиновой рубахе с потными подмышками, в таких же парусиновых штанах, обтягивающих необъятный зад, и в тяжелых ботинках. Его погоны и шевроны на воротнике означали, видимо, небольшую, но гнусную властишку. Трое молодых полицейских при появлении начальника вытянулись. Тот дал команду, указав на молодую женщину в испачканной одежде. Ее подхватили под руки и поволокли к седобородому судье, а остальных приковали к балке за левые руки кожаными браслетами.