Страница:
– Приступайте, святой отец.
– К чему? – удивился Ром.
– К венчанию, понятно, не к похоронам.
День чудес продолжался. Преподнесенный им очередной сюрприз необычайно взволновал молодых людей и в то же время поверг их в смущение.
– Но мы не готовы к этому, – пролепетал Ром.
– То есть как не готовы? Клялся в любви, а теперь в кусты? Тогда я сам на ней женюсь. Пойдешь за меня, Ула?
– Дайте им прийти в себя, – вмешался священник, и они со Сторти отошли в сторонку.
– Ты помнишь, Ула, что говорил нам Дезар? А теперь церковный обряд… Я, право, не знаю…
– Глупый, какое это имеет значение! Главное, наш союз будет освящен религией.
– Да, но по какому канону? Ведь у каждого клана своя церемония. Придравшись к этому, могут объявить брак недействительным.
Ула надула губы.
– Ну, знаешь, не хватает, чтобы невеста уговаривала жениха! Я принимаю предложение Сторти.
Ром подошел к священнику.
– Скажите, ваше преподобие, к какому клану вы принадлежите?
– Я агр.
– А по какому обряду вы нас хотите обвенчать?
– Не тревожьтесь, сын мой, я обо всем подумал. Мы произнесем формулы обоих ваших кланов, так что никто не сможет оспорить законности брака.
– Извините, вам лично это не грозит осложнениями?
– Вероятно, но я не боюсь, иначе меня бы здесь не было.
Еще одна жертва ради их счастья!
– За все заплатишь потом, – шепнул Рому на ухо наставник. – Поп не пропадет, у него денег куры не клюют, он еще меня прокормит.
Они расположились в установленном порядке, причем Сторти пришлось быть свидетелем с обеих сторон.
– Ула Капулетти, – спросил священник, – готова ли ты по закону бога матов – Числа взять в мужья Рома Монтекки и сохранять ему верность до самой смерти?
– Да.
– Ром Монтекки, готов ли ты по закону бога матов – Числа взять в жены Улу Капулетти и хранить ей верность до самой смерти?
– Да.
– Ула Капулетти, готова ли ты по закону бога агров – Колоса взять в мужья Рома Монтекки и хранить ему верность до самой смерти?
– Да.
– Ром Монтекки, готов ли ты по закону бога агров – Колоса взять Улу Капулетти в жены и хранить ей верность до самой смерти?
– Да.
– Именем и волею единого бога гермеситов – Разума, – торжественно провозгласил патер, – объявляю вас мужем и женой. – Он дал им расписаться в заранее заготовленном брачном свидетельстве. – А теперь обменяйтесь обручальными кольцами, поцелуйте друг друга и будьте счастливы, дети мои.
Кольца! Где их взять? Новобрачных кинуло в дрожь, у них мелькнуло предчувствие, что эта немаловажная деталь станет дурным предзнаменованием для их союза.
Сторти, ухмыльнувшись, полез в карман и извлек оттуда два кольца. Протягивая одно из них Рому, он шепнул ему на ухо:
– Все приходится делать за тебя, паршивец. Может быть, взять на себя и первую брачную ночь?
Сбылась мечта Рома и Улы, они стали мужем и женой, и отныне никто не вправе был их разлучить. Только смерть.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1
– К чему? – удивился Ром.
– К венчанию, понятно, не к похоронам.
День чудес продолжался. Преподнесенный им очередной сюрприз необычайно взволновал молодых людей и в то же время поверг их в смущение.
– Но мы не готовы к этому, – пролепетал Ром.
– То есть как не готовы? Клялся в любви, а теперь в кусты? Тогда я сам на ней женюсь. Пойдешь за меня, Ула?
– Дайте им прийти в себя, – вмешался священник, и они со Сторти отошли в сторонку.
– Ты помнишь, Ула, что говорил нам Дезар? А теперь церковный обряд… Я, право, не знаю…
– Глупый, какое это имеет значение! Главное, наш союз будет освящен религией.
– Да, но по какому канону? Ведь у каждого клана своя церемония. Придравшись к этому, могут объявить брак недействительным.
Ула надула губы.
– Ну, знаешь, не хватает, чтобы невеста уговаривала жениха! Я принимаю предложение Сторти.
Ром подошел к священнику.
– Скажите, ваше преподобие, к какому клану вы принадлежите?
– Я агр.
– А по какому обряду вы нас хотите обвенчать?
– Не тревожьтесь, сын мой, я обо всем подумал. Мы произнесем формулы обоих ваших кланов, так что никто не сможет оспорить законности брака.
– Извините, вам лично это не грозит осложнениями?
– Вероятно, но я не боюсь, иначе меня бы здесь не было.
Еще одна жертва ради их счастья!
– За все заплатишь потом, – шепнул Рому на ухо наставник. – Поп не пропадет, у него денег куры не клюют, он еще меня прокормит.
Они расположились в установленном порядке, причем Сторти пришлось быть свидетелем с обеих сторон.
– Ула Капулетти, – спросил священник, – готова ли ты по закону бога матов – Числа взять в мужья Рома Монтекки и сохранять ему верность до самой смерти?
– Да.
– Ром Монтекки, готов ли ты по закону бога матов – Числа взять в жены Улу Капулетти и хранить ей верность до самой смерти?
– Да.
– Ула Капулетти, готова ли ты по закону бога агров – Колоса взять в мужья Рома Монтекки и хранить ему верность до самой смерти?
– Да.
– Ром Монтекки, готов ли ты по закону бога агров – Колоса взять Улу Капулетти в жены и хранить ей верность до самой смерти?
– Да.
– Именем и волею единого бога гермеситов – Разума, – торжественно провозгласил патер, – объявляю вас мужем и женой. – Он дал им расписаться в заранее заготовленном брачном свидетельстве. – А теперь обменяйтесь обручальными кольцами, поцелуйте друг друга и будьте счастливы, дети мои.
Кольца! Где их взять? Новобрачных кинуло в дрожь, у них мелькнуло предчувствие, что эта немаловажная деталь станет дурным предзнаменованием для их союза.
Сторти, ухмыльнувшись, полез в карман и извлек оттуда два кольца. Протягивая одно из них Рому, он шепнул ему на ухо:
– Все приходится делать за тебя, паршивец. Может быть, взять на себя и первую брачную ночь?
Сбылась мечта Рома и Улы, они стали мужем и женой, и отныне никто не вправе был их разлучить. Только смерть.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1
На другой день после веселой свадьбы в кабачке «Заходите, не ошибетесь!» Тропинину согласно программе предстояло посетить Верону. За завтраком он просмотрел утренние выпуски газет и решил, что сделал правильный выбор. Под броскими заголовками сообщалось о необычайных событиях в этом городе, а также в соседней Мантуе: «Похищение века: агр умыкает мату», «Ловкий насильник ускользает из рук полиции», «Внучка великого Капулетти – жертва сексуального маньяка». На первых полосах печатались пространные репортерские отчеты о заседании согласительной комиссии двух общин, причем особо выделялось поведение наставника студента Монтекки, поощрившего его на преступление, и речь профессора Чейза, которую называли не иначе, как исторической и эпохальной. Помещались письма возмущенных граждан, аналитические статьи теоретиков и выступления публицистов, размышлявших над корнями этого драматического происшествия и приходивших к выводу, что оно ни в коей мере не связано с существующими порядками, а является феноменом патологического свойства. Последнее наглядно подтверждала историческая справка, из которой следовало, что похищения вообще имели устойчивую убывающую тенденцию, а межклановых не было уже целое столетие.
Тропинин обратил внимание, что комментарии разных органов прессы отличались нюансами. В центральной газете матов «Дифференциал» упор делался на необходимость принять все меры к розыску и строгому наказанию дерзкого преступника и его пособников, дабы другим было неповадно. Газета агров требовала провести тщательное следствие, чтобы установить, имело ли место насильственное похищение или добровольный побег. Но те и другие единодушно поносили Сторти, причем местный корреспондент-агр усердствовал, пожалуй, больше своих коллег-матов. И все сходились на том, что связь между представителями разных кланов не должна быть терпима, ибо она вопиющим образом противоречит интересам профессионализма. Что касается главного официоза – «Рацио», бывшего органом Великария и Сената, то его сдержанные оценки свидетельствовали, что Центр пока не выработал позиции.
Настоящий клановый расизм, подумал Тропинин. У него правильный нюх, возможно, в Вероне удастся выбраться из-под бдительного надзора сопровождающих и разузнать, что там в действительности произошло.
В назначенное время за ним заехал Мендесона, и они отправились в аэропорт. Тропинин с невинным видом поинтересовался, летит ли с ним Уланфу, на что бородач ответил отрицательно: бедняга слег с высокой температурой, видимо, объелся острой химической пищи. Таким образом, вчерашнее приключение не осталось в тайне. Вполне вероятно, что за ними незримо следовали агенты секретной службы.
В дороге Мендесона описал успехи гермеситов в авиации, обнаружив технические познания на уровне квалифицированного инженера и еще раз подтвердив свою репутацию всезнайки. Тропинин сделал ему комплимент.
– Вы живое свидетельство в пользу универсального образования.
– О нет. Мой пример лишь подтверждает, что не существует правил без исключений. Я в известном смысле аномалия.
– Полноте, Мендесона, разве плохо иметь широкий кругозор?
– Для общества не то что плохо, а накладно. Ведь, не будучи профессионалом ни в одной сфере, я пригоден только на роль помощника Великого математика, а сколько ему нужно помощников?
– Ну а для человека? Широта познаний дает вам неизмеримое превосходство над своими соплеменниками. Вы живете более полной, насыщенной жизнью.
– В какой-то мере вы правы. Но иногда я отчаянно завидую рядовому спецу, который не способен праздно рассуждать обо всем на свете, зато умеет хорошо делать свою работу.
– Мне кажется, – осторожно заметил Тропинин, – что у вас несколько преувеличивают эффективность узкого профессионализма. Ведь это нечто вроде перенесения в область интеллектуального труда старинной конвейерной системы. Когда рабочему поручалось без конца закручивать одну и ту же гайку, он постепенно превращался в робота.
Тропинин спохватился, подумав: может быть, именно этого сознательно добивались основатели профессионального кланизма.
– Вероятно, я утрирую?
– Да, легат, хотя ваши сомнения мне понятны. Позволю себе дать вам один совет: не исходите в оценке гермеситского общества из абстрактных понятий, судите о нас по нашим делам.
Бородач с гордостью показал на воздушный лайнер, к трапу которого они подкатили. Насколько Тропинин знал историю воздухоплавания, самолет напоминал земные летательные аппараты конца XXI века. Представленный ему капитан из клана техов (кстати, весь остальной экипаж состоял из роботов) подтвердил догадку, сообщив технические данные своего корабля: высота полета – до 30 километров, скорость – немногим больше скорости звука, дальность – без ограничений, топливо водородное.
Когда они устроились в комфортабельном салоне, Мендесона сообщил, что полет выполняется на личном самолете Великого математика. Тропинин поблагодарил за оказываемое ему внимание. Лайнер взмыл в воздух, несколько минут можно было полюбоваться видом столицы с высоты птичьего полета, а затем землю отгородила сплошная стена облаков, похожих на клочья ваты или снежные наносы. Поразительно, до чего Гермес подобен Земле, как это его открыватели ухитрились отыскать во вселенском просторе точную копию покинутой ими родной планеты!
Мендесона явно обладал способностью угадывать мысли.
– Да, Земля и Гермес как брат и сестра. Состав атмосферы, рельеф, растительный и животный мир почти ничем не отличаются. Только вот человек не успел здесь эволюционировать. Возможно, потому что появились колонизаторы и в этом отпала нужда. Природа или бог не любят трудиться зря.
– Да вы верующий.
– Разумеется. Но, как вы, должно быть, уже знаете, религия у нас необычная.
– Понятия не имею.
– Как, разве Уланфу не посвятил вас?
– Я интересовался, но он заявил, что имеет на этот счет самое общее представление и посоветовал обратиться к специалистам.
– Тогда придется мне поднапрячь память. Вот и занятие на время полета. Итак, наш пантеон включает девять богов.
– По числу кланов?
– Правильно. Бог матов – Число, физов – Атом, химов – Элемент, билов – Клетка, юров – Закон, филов – Идея, истов – Событие, агров – Колос, техов – Машина.
– Так у вас многобожие?
– И да и нет. Все они, будучи вполне самостоятельными божествами, в то же время представляют собой ипостаси единого всеобщего бога – Разума.
– Любопытно. И существует обрядность?
– У каждой церкви свой обряд. Молитвы, исповеди, венчания, похороны – все эти религиозные функции исполняются с применением клановых формул.
– Ага, нечто вроде конфедерации. Что же остается на долю Разума?
– По всей видимости, председательствовать на совещаниях своих ипостасей.
– Я вижу, Мендесона, вы не слишком почтительны к своим небожителям.
– У нас вообще нет религиозных фанатиков и изуверов. Да и как иначе, если сама религия носит сугубо рационалистический характер. Ее и назвать-то так можно с большой долей условности.
– Тогда зачем она понадобилась?
– Видите ли, это инструмент клановой солидарности и способ организованного проведения досуга. Особенно ценна воспитательная функция нашей религии: с церковных амвонов проповедуется профессиональная этика, восхваляются образцы плановой доблести и предаются осуждению пороки. Это смахивает на лекции. Вам, легат, стоит взглянуть на церковную службу, там можно услышать немало интересного.
– Пожалуй. Раз есть религия – могут быть атеисты?
– Зачем, если она по природе своей атеистическая.
– Я бы сказал, научно-техническая.
– Вот именно.
– Но уж секты должны быть у вас? Там, где церковь, не обойтись без гонений на ереси.
Тропинину показалось, что Мендесона смутился. Впрочем, он мог и ошибиться, потому что бородач сказал с непринужденным смехом:
– Мы все в определенном смысле еретики.
– Кто же исполняет роль священников?
– Обычно они избираются местной общиной из наиболее чтимых специалистов. Никакой особой подготовки ведь не требуется. Словом, гермеситская церковь – это своеобразный хранитель кланово-профессиональной культуры. Она превосходно заменяет нам искусство.
– Позвольте вам не поверить, Мендесона. Тут у вас какой-то необъяснимый пробел. Еще первобытный человек, рисуя на стенах пещер фигурки животных, стремился к художественному самовыражению.
– Вы нас обижаете, мы давно вышли из состояния первобытности.
– Это несомненно. Но вы не можете не знать, какое замечательное развитие получили на Земле все виды искусства и как много оно значит для человека.
– Я далек от мысли критиковать ваши порядки. Упаси бог!
– Какой из них?
– Побожусь самим Разумом. Но согласитесь, что имеют право на существование и другие решения. Поверьте, гермеситы не испытывают никакой нужды возбуждать свою нервную систему звуками фуг и симфоний или театральными страстями. Вся эта ерунда лишь отвлекает от развития производительной, творческой силы человека, ее в какой-то степени можно уподобить наркотикам. Что же касается развлечений, то нам в избытке доставляет их спорт. Вам не приходилось наблюдать игру в мотокегли? Матчи часто передаются по телевидению. Это захватывающее зрелище. Вообразите площадку величиной с футбольное поле…
Тропинин рассеянно слушал описание игры. Мендесона, обычно сдержанный, размахивая руками, рассказывал, как ломают друг другу ребра двадцать отборных атлетов, и с энтузиазмом сообщил, что в первой лиге гермеситского чемпионата уверенно лидирует «его» команда. Он определенно относился к числу неистовых болельщиков. Симфония – наркотик, с ехидством подумал Тропинин, а мотокегли, оказывается, нет. С другой стороны, как раз в этой своей страсти Мендесона впервые раскрыл нормальную человеческую натуру, неразличимую под маской опытного дипломата.
Бородач, сев на любимого конька, готов был развивать эту тему бесконечно. К счастью, его прервал стюард, подавший обед. Покончив с едой, Тропинин решил воспользоваться оставшимся часом полета, чтобы выяснить еще один волновавший его вопрос.
– Скажите, друг мой, почему газеты подняли такой трезвон вокруг этой истории с похищением девицы, помнится, ее фамилия Капулетти?
– Ах, это, – отозвался без охоты бородач. – Что вам сказать, наверное, и на Земле такие случаи воспринимаются как сенсация.
– Однако у нас никто не стал бы осуждать юношу агронома и девушку математика за то, что они полюбили друг друга.
– Скорей всего это просто насильник. Но если даже предположить невероятное – что между мужчиной и женщиной разных кланов, у которых нет ничего общего и все отличное: вкусы, культура, жизненный уклад, образ мыслей… Так вот, если предположить, что между ними вспыхнула любовь, то это любовь обреченных. Вернее, обреченная любовь. Сами-то они вполне могут выжить, но их чувство раньше или позже умрет.
– Будет убито враждебностью окружающих – это вы имеете в виду?
– И это, конечно, тоже. Лично я, как вы изволили, видимо, заметить, не отношусь к числу нетерпимых и не одобряю крайностей кланового патриотизма. У нас, правда, нет охоты на ведьм, костров для инакомыслящих и пыток в камерах инквизиции, но ревностных хранителей профессиональной чести более чем достаточно. Как бы, однако, они ни бесновались, это можно пережить. Чего нельзя, так это внутреннего отчуждения. Подумайте сами, легат, как долго способно сохраниться чувство между людьми, общающимися только с помощью автоперевода?
– На Земле в прошлом браки разноязычных людей были обычным делом.
– Да, но при этом супруги быстро осваивали язык друг друга. У нас такое практически невозможно.
– Разве агр не может изучить язык матов?
– Нет. Профессионализм достиг такой глубины, что требует от человека всей его жизни. Сызмальства, уже с родительскими генами, он получает основы информации, профилирующей все его сознание. Разумеется, в зрелом возрасте агр в состоянии овладеть азами чужого языка, но не более. Его новое мышление поневоле останется жалким и примитивным.
– Признаться, этого я не могу уразуметь.
– Вероятно, потому, что вы судите о гермеситских языках по аналогии с земными. Между тем здесь существует принципиальная, качественная разница. У вас различаются звуковые символы общепринятых понятий, у нас же сами эти понятия.
– Позвольте, но ведь общих понятий не может не быть.
– Применительно к предметам вещного мира, ощущаемым и осязаемым, – да. Допустим, стул – место для сидения, карандаш – инструмент для письма, водомобиль – средство передвижения. Совсем иначе обстоит дело, когда речь идет о явлениях абстрактного порядка, особенно из сферы человеческих побуждений…
– Та же любовь…
– Та же любовь. У гермеситов нет ее общего понятия как чувственного влечения мужчины и женщины. В языке каждого клана оно настолько, если можно так выразиться, профессионализировалось, что уместно говорить лишь о некой аналогии. Ап и выполняет такую функцию, указывая, какие именно элементы профессиональной культуры более или менее соответствуют передаваемому тексту. Впрочем, судите сами: у матов понятию любви отвечает уравнение, у химов – реакция, у истов – аналогия, у агров – посев. При переводе, скажем, с русского языка любовь по-английски будет love, по-французски amour, по-немецки liebe. В основе одно понятие. На Гермесе же в результате длительной эволюции оно утеряно, разные кланы обозначают все, что с ним связано, не различными словесными символами, а специфическими образами своей профессиональной деятельности.
– Это относится и к действиям? Например, как передать фразу: «Иван и Марья полюбили друг друга»?
– Ну, очевидно, у матов она будет звучать «уравнялись», у агров – «посеяли», у химов – «реагируют», у истов – «аналогичны». Как видите, даже общего глагола «почувствовали» здесь нет и в помине. В каждом случае профессиональный образ предопределяет характер совершенного действия.
Тропинин откинулся на спинку кресла. Все это просто не умещалось в голове. Требовался дотошный лингвистический анализ, чтобы понять природу гермеситской речи.
– Кто же у вас занимается переводами, Мендесона? Ведь программирование того же автопереводчика требует досконального знания профессиональных языков.
– Вы правы. У нас есть специальный подклан лингвистов, или лингов, в составе клана матов.
– Матов?
– А почему вас это удивляет? Ведь язык – это набор символов, и именно математике сподручно найти им адекватное выражение. Методика здесь достаточно сложная: каждое профессиональное понятие должно получить свой числовой коэффициент, а затем с помощью системы уравнений ему подыскиваются сходные понятия в других клановых культурах. Я, однако, не слишком силен в этой материи. Видите, как плохо быть дилетантом.
Лайнер пошел на посадку. В аэропорту их встретило местное начальство во главе с Главным математиком Вероны. После пышных приветствий и вручения высокому земному гостю символических ключей от города он извинился и отозвал Мендесону в сторонку. Спустя минуту бородач подошел к Тропинину с явно озабоченным видом.
– Крайне сожалею, легат, но срочно потребовалось мое присутствие в столице, и я вынужден вас покинуть. Не сомневаюсь, что власти Вероны окажут вам самое сердечное гостеприимство.
Веронцы рассыпались в заверениях.
– Мне будет недоставать вас, дорогой друг, – лицемерно сказал Тропинин, довольный таким оборотом дела. – Но служба есть служба.
Ему предоставили люкс в лучшей гостинице Вероны под знаком «7 x 7». После осмотра города и торжественного обеда в мэрии гостю дали возможность отдохнуть. Он прилег на диван, полистал альбомы с видами местных достопримечательностей и задремал. Последней мыслью, промелькнувшей в мозгу, было: как на разных гермеситских языках передается понятие сна? Должно быть, у матов – бесконечность, у химов – растворение, у физов – очарованность, у истов – мир или нет, перемирие. А у агров?…
Его разбудил робкий стук. Тропинин протер глаза, отворил дверь и впустил в комнату толстого мужчину с мясистыми губами и живыми черными глазками.
– Извините за непрошеный визит, но крайняя необходимость принудила меня просить вас о помощи.
Тропинин насторожился: только этого ему не хватало.
– Вы, должно быть, ошиблись, я нездешний и, право, не уверен, что могу быть чем-нибудь вам полезен.
– Я знаю, легат, вы с Земли. Именно к вам я и хотел обратиться. Моя фамилия Сторти.
– Уж не тот ли наставник, который поощрил Рома Монтекки на преступное похищение?
– Тот самый. Я вижу, вам уже все известно.
– Еще бы!
– Вы верите тому, что пишут газеты?
– У меня нет оснований не верить.
– Позвольте присесть?
– Милости прошу.
– Не возражаете, если я возьму из холодильника банку ячменки? Горло пересохло.
Тропинин с любопытством наблюдал, как бесцеремонный посетитель полез в холодильник, достал оттуда несколько банок местного пива, открыл одну, выпил залпом, опорожнил наполовину вторую и только после этого плюхнулся в застонавшее кресло.
– Итак, легат, все, что там о нас насочиняли, – враки.
– И похищения не было?
– Не было. Был побег двух влюбленных, которых родители собрались насильно разлучить. – И он рассказал историю Рома и Улы.
– Ром Монтекки и Ула Капулетти. Какое странное сочетание, – сказал Тропинин.
– Да, инспектор, агр и мата, кто мог подумать!
– Я не об этом. Значит, сейчас они в безопасности?
– Ненадолго. Не сомневаюсь, что эти сукины сыны скоро обнаружат их домишко, и тогда – страшно подумать.
– Так чего же вы от меня хотите?
– Вы могли бы попросить Великого математика, чтобы их оставили в покое. Стоит ему сказать словечко…
– Поймите, Сторти, я не имею права вмешиваться во внутренние дела Гермеса. Не говоря уж о том, что не поздоровится мне лично, это может повести к осложнениям космического масштаба. Сами понимаете…
– Понимаю, – сказал наставник с горечью. – Хотя я ни черта не смыслю в математике, отличить одну пару от нескольких миллиардов способен даже такой кретин.
– Зря вы иронизируете.
– Иронизирую? С чего вы взяли?
Физиономия Сторти излучала простодушие. Тропинин так и не решил, что на уме у толстяка. У самого у него на душе остался неприятный осадок. Вполне возможно, что он перестраховывается: руководство Гермеса придает слишком большое значение его миссии, чтобы отказать в пустяковой просьбе. А если она не столь уж пустяковая, если эта любовная история в самом деле затрагивает болевые точки гермеситского общества? Тогда ему вынуждены будут отказать, могут даже объявить персоной non grata, постаравшись одновременно дискредитировать перед Землей. Сходные ситуации уже возникали в его практике, и Тропинин знал, с какой болезненной щепетильностью там реагируют на каждый действительный или мнимый промах своих дипломатов. Нет, все правильно, нельзя поступить иначе, хотя судьба молодой пары его по-настоящему волнует. К тому же он уже однажды ввязался в здешние свары.
Сторти потягивал ячменку и деликатно молчал, словно догадывался, что землянин еще раз взвешивает возможность заступиться за Рома и Улу, и оставлял решение на его совести. Потеряв надежду, он встал.
– Еще раз извините, легат, за вторжение и разрешите откланяться.
– А почему бы вам не обратиться с жалобой в Сенат? Ведь, насколько мне известно, кланы у вас равны и не существует формальных запретов на подобный брак.
– Благодарю за совет. Признаюсь, такой логичный ход не пришел мне в голову. Я им непременно воспользуюсь.
Тропинин почувствовал, что краснеет, и поторопился как-то загладить свою неловкость.
– Ну а лично вам, синьор Сторти, ничто не угрожает? По тому, с какой страстью на вас набросилась печать…
– Плевать я хотел на этих борзописцев!
– Не опасаетесь, что против вас может быть возбуждено уголовное дело?
– Я не совершил ничего противозаконного.
В дверь громко постучали. Не ожидая позволения, в номер вошел коренастый мужчина в сопровождении целого отряда полицейских роботов.
– Я префект Вероны. Прошу прощения, синьор легат, что по нерадивости охранника к вам проник посторонний. Виновный понесет должное наказание.
– У меня нет никаких претензий.
– Благодарю за снисходительность, но долг службы обязывает.
– Что ж, мне пора, – сказал Сторти.
– К сожалению, – обратился к нему префект, – я вынужден просить вас пойти с нами.
– Что такое?
– Вы арестованы за нарушение общественного порядка. Вот ордер.
– Но позвольте, задерживать человека только за то, что он побывал у меня в гостях, по меньшей мере бестактно.
– Вы меня неверно поняли. Ордер на арест этого человека выдан прокурором провинции Кампанья по обвинению в организации похищения синьориты Капулетти. Мы разыскиваем ее уже несколько дней, и я крайне сожалею, что нам приходится брать преступника под стражу при таких обстоятельствах.
Он мигнул своим роботам, и те моментально защелкнули на запястьях Сторти наручники.
– Как видно, я недооценил нашей юстиции, – сказал наставник со смехом.
– Однако, префект, вы можете, видимо, отпустить моего гостя под залог? Я готов уплатить требуемую сумму.
Тропинин полез за бумажником.
– Я бы не рекомендовал вам вмешиваться в это дело.
– Префект прав. Оставьте при себе ваши деньги, легат. Кстати, вряд ли их хватило бы – размер залогов у нас ой-ей-ей! Один мой приятель в Мантуе попал в аналогичную ситуацию, и ему пришлось выложить, если память мне не изменяет, десять тысяч семьсот пятьдесят две сестерции. Я предпочитаю посидеть. Надеюсь, не слишком долго.
– Дружки у вас, видно, из того же теста, – съехидничал префект.
– А как же, с кем поведешься, от того и наберешься.
– Ладно, пошли. Мое почтение, легат, желаю вам приятного пребывания в нашем славном городишке.
Когда они были уже у порога, Тропинин спросил:
– Постойте, я хотел бы задать один вопрос синьору Сторти. Скажите, ваше имя не Лоренцо?
Тропинин обратил внимание, что комментарии разных органов прессы отличались нюансами. В центральной газете матов «Дифференциал» упор делался на необходимость принять все меры к розыску и строгому наказанию дерзкого преступника и его пособников, дабы другим было неповадно. Газета агров требовала провести тщательное следствие, чтобы установить, имело ли место насильственное похищение или добровольный побег. Но те и другие единодушно поносили Сторти, причем местный корреспондент-агр усердствовал, пожалуй, больше своих коллег-матов. И все сходились на том, что связь между представителями разных кланов не должна быть терпима, ибо она вопиющим образом противоречит интересам профессионализма. Что касается главного официоза – «Рацио», бывшего органом Великария и Сената, то его сдержанные оценки свидетельствовали, что Центр пока не выработал позиции.
Настоящий клановый расизм, подумал Тропинин. У него правильный нюх, возможно, в Вероне удастся выбраться из-под бдительного надзора сопровождающих и разузнать, что там в действительности произошло.
В назначенное время за ним заехал Мендесона, и они отправились в аэропорт. Тропинин с невинным видом поинтересовался, летит ли с ним Уланфу, на что бородач ответил отрицательно: бедняга слег с высокой температурой, видимо, объелся острой химической пищи. Таким образом, вчерашнее приключение не осталось в тайне. Вполне вероятно, что за ними незримо следовали агенты секретной службы.
В дороге Мендесона описал успехи гермеситов в авиации, обнаружив технические познания на уровне квалифицированного инженера и еще раз подтвердив свою репутацию всезнайки. Тропинин сделал ему комплимент.
– Вы живое свидетельство в пользу универсального образования.
– О нет. Мой пример лишь подтверждает, что не существует правил без исключений. Я в известном смысле аномалия.
– Полноте, Мендесона, разве плохо иметь широкий кругозор?
– Для общества не то что плохо, а накладно. Ведь, не будучи профессионалом ни в одной сфере, я пригоден только на роль помощника Великого математика, а сколько ему нужно помощников?
– Ну а для человека? Широта познаний дает вам неизмеримое превосходство над своими соплеменниками. Вы живете более полной, насыщенной жизнью.
– В какой-то мере вы правы. Но иногда я отчаянно завидую рядовому спецу, который не способен праздно рассуждать обо всем на свете, зато умеет хорошо делать свою работу.
– Мне кажется, – осторожно заметил Тропинин, – что у вас несколько преувеличивают эффективность узкого профессионализма. Ведь это нечто вроде перенесения в область интеллектуального труда старинной конвейерной системы. Когда рабочему поручалось без конца закручивать одну и ту же гайку, он постепенно превращался в робота.
Тропинин спохватился, подумав: может быть, именно этого сознательно добивались основатели профессионального кланизма.
– Вероятно, я утрирую?
– Да, легат, хотя ваши сомнения мне понятны. Позволю себе дать вам один совет: не исходите в оценке гермеситского общества из абстрактных понятий, судите о нас по нашим делам.
Бородач с гордостью показал на воздушный лайнер, к трапу которого они подкатили. Насколько Тропинин знал историю воздухоплавания, самолет напоминал земные летательные аппараты конца XXI века. Представленный ему капитан из клана техов (кстати, весь остальной экипаж состоял из роботов) подтвердил догадку, сообщив технические данные своего корабля: высота полета – до 30 километров, скорость – немногим больше скорости звука, дальность – без ограничений, топливо водородное.
Когда они устроились в комфортабельном салоне, Мендесона сообщил, что полет выполняется на личном самолете Великого математика. Тропинин поблагодарил за оказываемое ему внимание. Лайнер взмыл в воздух, несколько минут можно было полюбоваться видом столицы с высоты птичьего полета, а затем землю отгородила сплошная стена облаков, похожих на клочья ваты или снежные наносы. Поразительно, до чего Гермес подобен Земле, как это его открыватели ухитрились отыскать во вселенском просторе точную копию покинутой ими родной планеты!
Мендесона явно обладал способностью угадывать мысли.
– Да, Земля и Гермес как брат и сестра. Состав атмосферы, рельеф, растительный и животный мир почти ничем не отличаются. Только вот человек не успел здесь эволюционировать. Возможно, потому что появились колонизаторы и в этом отпала нужда. Природа или бог не любят трудиться зря.
– Да вы верующий.
– Разумеется. Но, как вы, должно быть, уже знаете, религия у нас необычная.
– Понятия не имею.
– Как, разве Уланфу не посвятил вас?
– Я интересовался, но он заявил, что имеет на этот счет самое общее представление и посоветовал обратиться к специалистам.
– Тогда придется мне поднапрячь память. Вот и занятие на время полета. Итак, наш пантеон включает девять богов.
– По числу кланов?
– Правильно. Бог матов – Число, физов – Атом, химов – Элемент, билов – Клетка, юров – Закон, филов – Идея, истов – Событие, агров – Колос, техов – Машина.
– Так у вас многобожие?
– И да и нет. Все они, будучи вполне самостоятельными божествами, в то же время представляют собой ипостаси единого всеобщего бога – Разума.
– Любопытно. И существует обрядность?
– У каждой церкви свой обряд. Молитвы, исповеди, венчания, похороны – все эти религиозные функции исполняются с применением клановых формул.
– Ага, нечто вроде конфедерации. Что же остается на долю Разума?
– По всей видимости, председательствовать на совещаниях своих ипостасей.
– Я вижу, Мендесона, вы не слишком почтительны к своим небожителям.
– У нас вообще нет религиозных фанатиков и изуверов. Да и как иначе, если сама религия носит сугубо рационалистический характер. Ее и назвать-то так можно с большой долей условности.
– Тогда зачем она понадобилась?
– Видите ли, это инструмент клановой солидарности и способ организованного проведения досуга. Особенно ценна воспитательная функция нашей религии: с церковных амвонов проповедуется профессиональная этика, восхваляются образцы плановой доблести и предаются осуждению пороки. Это смахивает на лекции. Вам, легат, стоит взглянуть на церковную службу, там можно услышать немало интересного.
– Пожалуй. Раз есть религия – могут быть атеисты?
– Зачем, если она по природе своей атеистическая.
– Я бы сказал, научно-техническая.
– Вот именно.
– Но уж секты должны быть у вас? Там, где церковь, не обойтись без гонений на ереси.
Тропинину показалось, что Мендесона смутился. Впрочем, он мог и ошибиться, потому что бородач сказал с непринужденным смехом:
– Мы все в определенном смысле еретики.
– Кто же исполняет роль священников?
– Обычно они избираются местной общиной из наиболее чтимых специалистов. Никакой особой подготовки ведь не требуется. Словом, гермеситская церковь – это своеобразный хранитель кланово-профессиональной культуры. Она превосходно заменяет нам искусство.
– Позвольте вам не поверить, Мендесона. Тут у вас какой-то необъяснимый пробел. Еще первобытный человек, рисуя на стенах пещер фигурки животных, стремился к художественному самовыражению.
– Вы нас обижаете, мы давно вышли из состояния первобытности.
– Это несомненно. Но вы не можете не знать, какое замечательное развитие получили на Земле все виды искусства и как много оно значит для человека.
– Я далек от мысли критиковать ваши порядки. Упаси бог!
– Какой из них?
– Побожусь самим Разумом. Но согласитесь, что имеют право на существование и другие решения. Поверьте, гермеситы не испытывают никакой нужды возбуждать свою нервную систему звуками фуг и симфоний или театральными страстями. Вся эта ерунда лишь отвлекает от развития производительной, творческой силы человека, ее в какой-то степени можно уподобить наркотикам. Что же касается развлечений, то нам в избытке доставляет их спорт. Вам не приходилось наблюдать игру в мотокегли? Матчи часто передаются по телевидению. Это захватывающее зрелище. Вообразите площадку величиной с футбольное поле…
Тропинин рассеянно слушал описание игры. Мендесона, обычно сдержанный, размахивая руками, рассказывал, как ломают друг другу ребра двадцать отборных атлетов, и с энтузиазмом сообщил, что в первой лиге гермеситского чемпионата уверенно лидирует «его» команда. Он определенно относился к числу неистовых болельщиков. Симфония – наркотик, с ехидством подумал Тропинин, а мотокегли, оказывается, нет. С другой стороны, как раз в этой своей страсти Мендесона впервые раскрыл нормальную человеческую натуру, неразличимую под маской опытного дипломата.
Бородач, сев на любимого конька, готов был развивать эту тему бесконечно. К счастью, его прервал стюард, подавший обед. Покончив с едой, Тропинин решил воспользоваться оставшимся часом полета, чтобы выяснить еще один волновавший его вопрос.
– Скажите, друг мой, почему газеты подняли такой трезвон вокруг этой истории с похищением девицы, помнится, ее фамилия Капулетти?
– Ах, это, – отозвался без охоты бородач. – Что вам сказать, наверное, и на Земле такие случаи воспринимаются как сенсация.
– Однако у нас никто не стал бы осуждать юношу агронома и девушку математика за то, что они полюбили друг друга.
– Скорей всего это просто насильник. Но если даже предположить невероятное – что между мужчиной и женщиной разных кланов, у которых нет ничего общего и все отличное: вкусы, культура, жизненный уклад, образ мыслей… Так вот, если предположить, что между ними вспыхнула любовь, то это любовь обреченных. Вернее, обреченная любовь. Сами-то они вполне могут выжить, но их чувство раньше или позже умрет.
– Будет убито враждебностью окружающих – это вы имеете в виду?
– И это, конечно, тоже. Лично я, как вы изволили, видимо, заметить, не отношусь к числу нетерпимых и не одобряю крайностей кланового патриотизма. У нас, правда, нет охоты на ведьм, костров для инакомыслящих и пыток в камерах инквизиции, но ревностных хранителей профессиональной чести более чем достаточно. Как бы, однако, они ни бесновались, это можно пережить. Чего нельзя, так это внутреннего отчуждения. Подумайте сами, легат, как долго способно сохраниться чувство между людьми, общающимися только с помощью автоперевода?
– На Земле в прошлом браки разноязычных людей были обычным делом.
– Да, но при этом супруги быстро осваивали язык друг друга. У нас такое практически невозможно.
– Разве агр не может изучить язык матов?
– Нет. Профессионализм достиг такой глубины, что требует от человека всей его жизни. Сызмальства, уже с родительскими генами, он получает основы информации, профилирующей все его сознание. Разумеется, в зрелом возрасте агр в состоянии овладеть азами чужого языка, но не более. Его новое мышление поневоле останется жалким и примитивным.
– Признаться, этого я не могу уразуметь.
– Вероятно, потому, что вы судите о гермеситских языках по аналогии с земными. Между тем здесь существует принципиальная, качественная разница. У вас различаются звуковые символы общепринятых понятий, у нас же сами эти понятия.
– Позвольте, но ведь общих понятий не может не быть.
– Применительно к предметам вещного мира, ощущаемым и осязаемым, – да. Допустим, стул – место для сидения, карандаш – инструмент для письма, водомобиль – средство передвижения. Совсем иначе обстоит дело, когда речь идет о явлениях абстрактного порядка, особенно из сферы человеческих побуждений…
– Та же любовь…
– Та же любовь. У гермеситов нет ее общего понятия как чувственного влечения мужчины и женщины. В языке каждого клана оно настолько, если можно так выразиться, профессионализировалось, что уместно говорить лишь о некой аналогии. Ап и выполняет такую функцию, указывая, какие именно элементы профессиональной культуры более или менее соответствуют передаваемому тексту. Впрочем, судите сами: у матов понятию любви отвечает уравнение, у химов – реакция, у истов – аналогия, у агров – посев. При переводе, скажем, с русского языка любовь по-английски будет love, по-французски amour, по-немецки liebe. В основе одно понятие. На Гермесе же в результате длительной эволюции оно утеряно, разные кланы обозначают все, что с ним связано, не различными словесными символами, а специфическими образами своей профессиональной деятельности.
– Это относится и к действиям? Например, как передать фразу: «Иван и Марья полюбили друг друга»?
– Ну, очевидно, у матов она будет звучать «уравнялись», у агров – «посеяли», у химов – «реагируют», у истов – «аналогичны». Как видите, даже общего глагола «почувствовали» здесь нет и в помине. В каждом случае профессиональный образ предопределяет характер совершенного действия.
Тропинин откинулся на спинку кресла. Все это просто не умещалось в голове. Требовался дотошный лингвистический анализ, чтобы понять природу гермеситской речи.
– Кто же у вас занимается переводами, Мендесона? Ведь программирование того же автопереводчика требует досконального знания профессиональных языков.
– Вы правы. У нас есть специальный подклан лингвистов, или лингов, в составе клана матов.
– Матов?
– А почему вас это удивляет? Ведь язык – это набор символов, и именно математике сподручно найти им адекватное выражение. Методика здесь достаточно сложная: каждое профессиональное понятие должно получить свой числовой коэффициент, а затем с помощью системы уравнений ему подыскиваются сходные понятия в других клановых культурах. Я, однако, не слишком силен в этой материи. Видите, как плохо быть дилетантом.
– Крайне сожалею, легат, но срочно потребовалось мое присутствие в столице, и я вынужден вас покинуть. Не сомневаюсь, что власти Вероны окажут вам самое сердечное гостеприимство.
Веронцы рассыпались в заверениях.
– Мне будет недоставать вас, дорогой друг, – лицемерно сказал Тропинин, довольный таким оборотом дела. – Но служба есть служба.
Ему предоставили люкс в лучшей гостинице Вероны под знаком «7 x 7». После осмотра города и торжественного обеда в мэрии гостю дали возможность отдохнуть. Он прилег на диван, полистал альбомы с видами местных достопримечательностей и задремал. Последней мыслью, промелькнувшей в мозгу, было: как на разных гермеситских языках передается понятие сна? Должно быть, у матов – бесконечность, у химов – растворение, у физов – очарованность, у истов – мир или нет, перемирие. А у агров?…
Его разбудил робкий стук. Тропинин протер глаза, отворил дверь и впустил в комнату толстого мужчину с мясистыми губами и живыми черными глазками.
– Извините за непрошеный визит, но крайняя необходимость принудила меня просить вас о помощи.
Тропинин насторожился: только этого ему не хватало.
– Вы, должно быть, ошиблись, я нездешний и, право, не уверен, что могу быть чем-нибудь вам полезен.
– Я знаю, легат, вы с Земли. Именно к вам я и хотел обратиться. Моя фамилия Сторти.
– Уж не тот ли наставник, который поощрил Рома Монтекки на преступное похищение?
– Тот самый. Я вижу, вам уже все известно.
– Еще бы!
– Вы верите тому, что пишут газеты?
– У меня нет оснований не верить.
– Позвольте присесть?
– Милости прошу.
– Не возражаете, если я возьму из холодильника банку ячменки? Горло пересохло.
Тропинин с любопытством наблюдал, как бесцеремонный посетитель полез в холодильник, достал оттуда несколько банок местного пива, открыл одну, выпил залпом, опорожнил наполовину вторую и только после этого плюхнулся в застонавшее кресло.
– Итак, легат, все, что там о нас насочиняли, – враки.
– И похищения не было?
– Не было. Был побег двух влюбленных, которых родители собрались насильно разлучить. – И он рассказал историю Рома и Улы.
– Ром Монтекки и Ула Капулетти. Какое странное сочетание, – сказал Тропинин.
– Да, инспектор, агр и мата, кто мог подумать!
– Я не об этом. Значит, сейчас они в безопасности?
– Ненадолго. Не сомневаюсь, что эти сукины сыны скоро обнаружат их домишко, и тогда – страшно подумать.
– Так чего же вы от меня хотите?
– Вы могли бы попросить Великого математика, чтобы их оставили в покое. Стоит ему сказать словечко…
– Поймите, Сторти, я не имею права вмешиваться во внутренние дела Гермеса. Не говоря уж о том, что не поздоровится мне лично, это может повести к осложнениям космического масштаба. Сами понимаете…
– Понимаю, – сказал наставник с горечью. – Хотя я ни черта не смыслю в математике, отличить одну пару от нескольких миллиардов способен даже такой кретин.
– Зря вы иронизируете.
– Иронизирую? С чего вы взяли?
Физиономия Сторти излучала простодушие. Тропинин так и не решил, что на уме у толстяка. У самого у него на душе остался неприятный осадок. Вполне возможно, что он перестраховывается: руководство Гермеса придает слишком большое значение его миссии, чтобы отказать в пустяковой просьбе. А если она не столь уж пустяковая, если эта любовная история в самом деле затрагивает болевые точки гермеситского общества? Тогда ему вынуждены будут отказать, могут даже объявить персоной non grata, постаравшись одновременно дискредитировать перед Землей. Сходные ситуации уже возникали в его практике, и Тропинин знал, с какой болезненной щепетильностью там реагируют на каждый действительный или мнимый промах своих дипломатов. Нет, все правильно, нельзя поступить иначе, хотя судьба молодой пары его по-настоящему волнует. К тому же он уже однажды ввязался в здешние свары.
Сторти потягивал ячменку и деликатно молчал, словно догадывался, что землянин еще раз взвешивает возможность заступиться за Рома и Улу, и оставлял решение на его совести. Потеряв надежду, он встал.
– Еще раз извините, легат, за вторжение и разрешите откланяться.
– А почему бы вам не обратиться с жалобой в Сенат? Ведь, насколько мне известно, кланы у вас равны и не существует формальных запретов на подобный брак.
– Благодарю за совет. Признаюсь, такой логичный ход не пришел мне в голову. Я им непременно воспользуюсь.
Тропинин почувствовал, что краснеет, и поторопился как-то загладить свою неловкость.
– Ну а лично вам, синьор Сторти, ничто не угрожает? По тому, с какой страстью на вас набросилась печать…
– Плевать я хотел на этих борзописцев!
– Не опасаетесь, что против вас может быть возбуждено уголовное дело?
– Я не совершил ничего противозаконного.
В дверь громко постучали. Не ожидая позволения, в номер вошел коренастый мужчина в сопровождении целого отряда полицейских роботов.
– Я префект Вероны. Прошу прощения, синьор легат, что по нерадивости охранника к вам проник посторонний. Виновный понесет должное наказание.
– У меня нет никаких претензий.
– Благодарю за снисходительность, но долг службы обязывает.
– Что ж, мне пора, – сказал Сторти.
– К сожалению, – обратился к нему префект, – я вынужден просить вас пойти с нами.
– Что такое?
– Вы арестованы за нарушение общественного порядка. Вот ордер.
– Но позвольте, задерживать человека только за то, что он побывал у меня в гостях, по меньшей мере бестактно.
– Вы меня неверно поняли. Ордер на арест этого человека выдан прокурором провинции Кампанья по обвинению в организации похищения синьориты Капулетти. Мы разыскиваем ее уже несколько дней, и я крайне сожалею, что нам приходится брать преступника под стражу при таких обстоятельствах.
Он мигнул своим роботам, и те моментально защелкнули на запястьях Сторти наручники.
– Как видно, я недооценил нашей юстиции, – сказал наставник со смехом.
– Однако, префект, вы можете, видимо, отпустить моего гостя под залог? Я готов уплатить требуемую сумму.
Тропинин полез за бумажником.
– Я бы не рекомендовал вам вмешиваться в это дело.
– Префект прав. Оставьте при себе ваши деньги, легат. Кстати, вряд ли их хватило бы – размер залогов у нас ой-ей-ей! Один мой приятель в Мантуе попал в аналогичную ситуацию, и ему пришлось выложить, если память мне не изменяет, десять тысяч семьсот пятьдесят две сестерции. Я предпочитаю посидеть. Надеюсь, не слишком долго.
– Дружки у вас, видно, из того же теста, – съехидничал префект.
– А как же, с кем поведешься, от того и наберешься.
– Ладно, пошли. Мое почтение, легат, желаю вам приятного пребывания в нашем славном городишке.
Когда они были уже у порога, Тропинин спросил:
– Постойте, я хотел бы задать один вопрос синьору Сторти. Скажите, ваше имя не Лоренцо?