Шах Георгий Хосроевич. Нет повести печальнее на свете...

   Придя к такому выводу, Сторти вновь обрел несокрушимую духовную устойчивость и почувствовал, что для полного счастья ему недостает хорошего ужина. Можно представить, ужаснулся он, какой бурдой здесь кормят. Наставник наскреб по карманам несколько сестерций и нажал кнопку звонка, вмонтированную у изголовья его ложа. На зов явился тюремщик-робот.
   – Послушай, старина, ты не мог бы раздобыть мне порцию сосисок и банку приличной ячменки?
   – Но вам нет нужды тратиться, синьор. Заключенные находятся на коште казны.
   – Это мне ведомо. Казна, однако, не слишком щедра к нашему брату.
   Сторти испытал даже гордость тем, что вправе рассуждать теперь как заправский преступник. Приятная щекотка нервов.
   – К сожалению, нам запрещается оказывать арестантам услуги такого рода.
   – Заработаешь пару монет, – посулил наставник.
   – Зачем они мне?
   А действительно, зачем роботу деньги? Вот они, издержки технического прогресса: эти проклятые механизмы не берут взяток.
   – Ну, сделай за так. Как говорится, не по службе, а по дружбе.
   – Не могу, синьор. В полицейских роботах установлен специальный блок стойкости. Если я вздумаю нарушить инструкцию – питание электронного мозга автоматически отключится.
   Все предусмотрели эти паразиты техи!
   – Ладно, неси свою тюремную похлебку.
   – Придется потерпеть. Она только варится.
   Сторти чертыхнулся. Не было худшего средства испортить ему настроение, чем оттяжка с едой, когда у него разыгрался аппетит.
   – Тогда проваливай, что ты мозолишь мне глаза!
   – Прежде чем я провалюсь, синьор, хотел бы узнать, готовы вы принять посетителя?
   – Какой еще посетитель?
   – Адвокат, которого вы заказали.
   – Я? – Спохватившись, Сторти сообразил, что таким путем к нему хочет проникнуть какой-то доброжелатель. Сам он, разумеется, не просил ни о каком адвокате – это было ему не по карману. – Ах да, конечно, ты вконец расстроил меня своей неподкупностью. Веди его сюда.
   Тюремщик ушел и вскоре вернулся с плотным, широкоплечим мужчиной в ритуальном наряде юров – мантии, ромбовидной шапке и с объемистым портфелем в руках. Сторти чуть не вскрикнул, узнав своего приятеля Ферфакса.
   – Оставьте нас с заключенным наедине, – повелительно бросил Ферфакс.
   – Слушаюсь, синьор. Напоминаю, по регламенту на свидание полагается не более получаса. – Робот удалился.
   – Каким образом ты оказался в моей темнице? – спросил Сторти после рукопожатия.
   – Легат дал знать о твоем аресте Дезару.
   Ферфакс походил на друга во всем, кроме одного: он отличался немногословием.
   – Значит, до землянина дошел мой намек. Они там, как видно, не дураки.
   – Да уж, наверное, не глупее нас с тобой. Вечно ты влипаешь во всякие истории и меня впутываешь.
   – Ты должен быть за это только благодарен. Иначе давно бы помер от пьянства или безделья.
   – Что до тебя, так ты кончишь на электрическом стуле.
   Сторти собирался отпарировать удар, но Ферфакс не дал ему заговорить.
   – Заткнись, мне некогда с тобой пикироваться. Одевайся.
   Он раскрыл портфель и кинул наставнику какие-то тряпки.
   – Что это?
   – Разумеется, платье синьоры Петры.
   – Ах, ты, оказывается, знаком с этой очаровательной особой?
   – Мне о ней рассказывал Дезар. Он сказал, что более гнусной бабы в жизни не встречал.
   – Как мы выберемся отсюда?
   – В подвальной части префектуры много людей: обслуга, посетители. Главное – проскользнуть через кордегардию.
   – А тюремщик?
   – Сейчас увидишь.
   Когда тюремщик явился по звонку проводить адвоката, тот протянул к нему руку с листком, как бы желая что-то показать, и прикоснулся к металлическому панцирю. Робот замер, глаза его погасли, он стал походить на рыцарские доспехи, напяленные на чучело. Ферфакс подмигнул Сторти, и они двинулись не спеша по коридору.
   – Что ты с ним сделал?
   – Обесточил.
   Ферфакс без лишних слов показал короткий белый стерженек, с помощью которого он вывел из строя робота.
   – Послушай, Пью, откуда у тебя эта штуковина?
   – Знакомый тех снабдил.
   – Смотри-ка, и среди техов есть приличные люди!
   Ферфакс постучал пальцем по лбу, выражая свое мнение об умственных способностях приятеля.
   У выхода их остановил часовой. Мантуанец протянул документы.
   – Как вы нашли своего клиента, адвокат? – спросил робот.
   – В полном отчаянии. Это глупый и ничтожный человек, – сказал Ферфакс, наслаждаясь тем, что Сторти вынужден помалкивать, – которого использует в своих целях каждый кому не лень. Вот он и влип в очередную передрягу.
   – Надеетесь выручить?
   – Не сомневаюсь. А это синьора Петра, моя помощница.
   – Помнится, вы проходили один.
   – Да, сержант, она явилась сюда намного раньше, чтобы подготовить узника к свиданию с адвокатом.
   – Я проходила за полчаса до того, как вы заступили на пост, – защебетала вдруг помощница.
   – А откуда вам известно, синьора, когда у нас смена караула?
   – Мне все здесь известно, – нагло сказала Петра. – Я ведь профессионалка.
   Глаза робота мигнули, выражая нечто вроде сомнения.
   – Извините, я вынужден проверить, это не займет много времени.
   Он отвернулся и наклонился к окошечку, чтобы позвонить по телефону. В тот же момент Ферфакс дотронулся до него стержнем, и часовой замер в нелепой позе. Приятели выскочили на улицу и кинулись бежать. Позади послышался топот. Оглянувшись, Сторти увидел, что их по пятам преследует несколько дюжих полицейских. Оторваться от них было невозможно: роботы бегали, как спринтеры. К тому же ни по своей комплекции, ни по образу жизни приятели не были приспособлены к бегу. Они уже пыхтели, как старинные паровозы.

   Но тут фортуна им улыбнулась. Завернув за угол, Ферфакс и Сторти увидели огромное сборище и не преминули в него нырнуть. Толпа сомкнулась. Стражи тщетно пытались настигнуть свою добычу. Их стали осыпать бранью, кидать в них камни, и роботы предпочли вернуться восвояси.
   Переведя дух, беглецы стали интересоваться, чем вызвано такое скопление публики. Им разъяснили, что объявлен митинг патриотов, которым надоело сносить бесчинства швали, покушающейся на профессиональный кланизм.
   – А почему именно здесь? – осведомилась синьора Петра.
   – Видишь дом, тетка? – сказал один из патриотов, в котором по выговору легко угадывался физ. – В нем живет профессор Чейз.
   – Тот самый?
   – Тот самый. Сейчас он обратился с речью к народу.
   – Вам жутко повезло, – подключился к разговору тощий ист с гнилыми зубами, – вы станете свидетелями исторического события и сможете лицезреть великого человека. Я предчувствую, что сегодня открывается новая эра в развитии Гермеса.
   Собравшиеся с энтузиазмом загалдели.
   – Сами-то вы откуда? – спросил кто-то.
   – Мы из Мантуи, – ответил Ферфакс.
   – Ура! – крикнул физ. Он возвысил голос. – Друзья, веронцы не одиноки, к нам прибыли полномочные представители Мантуи, чтобы примкнуть к движению. Поприветствуем наших соседей и соратников!
   Послышались восторженные возгласы. Ферфаксу и Сторти пожимали руки, обнимали и, войдя в раж, принялись качать.
   – Внимание! – раздался громовой голос.
   Оставив мантуанцев в покое, все устремили взоры на балкон, на котором стоял здоровенный детина.
   – Сейчас перед вами выступит профессор Чейз.
   Дубина Голем, подумал Сторти, решил сменить мотокегли на политику.
   Появление профессора было встречено овацией. Как всегда подтянутый и элегантный, он, казалось, стал выше ростом. Вместе с ним к народу вышла Розалинда. Красота ее всегда была чуть холодноватой, ей недоставало одухотворенности. Но теперь, когда тщеславная агрянка нашла, наконец, свою звезду, глаза ее лихорадочно блестели, она приковывала к себе все взоры. По толпе пронесся вздох восхищения.
   – Сограждане, – начал Чейз негромко и вкрадчиво. – Я не собираюсь произносить длинную речь. Мне нечего мудрить. Задача моя проста. Я выражу лишь то, что все вы чувствуете.
   Приглядываясь к окружающим, Сторти заметил, что толпа состояла отнюдь не из одних рьяных поклонников Чейза. Видно было, что часть людей пришла сюда, движимая любопытством или надеждой на развлечение. Уйдут они неофитами или скажут про себя: «Пустое дело, надо держаться подальше» – это зависело от того, что они здесь услышат. И нельзя не признать, что шельма, как назвал Сторти Чейза, нащупал правильную манеру. Никаких плавных профессорских пассажей никаких ораторских трелей, предназначаемых для искушенного интеллигентского уха. Короткие фразы, ясные как день, простые и доступные, как картинки в букваре, увесистые, как топор.
   – Не все мы живем одинаково. Кто побогаче, кто победнее. Но у каждого есть кусок хлеба и крыша над головой. Каждый может надеяться, что его дети поднимутся выше. И этим мы обязаны нашей технической цивилизации. Великой цивилизации Гермеса, не знающей равных во Вселенной. Что же заложено в ее фундамент? Во-первых, профессионализм. Во-вторых, система кланов. Соединяя то и другое, мы говорим: основа нашего благоденствия – профессиональный кланизм.
   Если у человека есть дом, он его защищает. Всем, чем может. Даже ценой своей жизни. Дом гермесита – это его профессия, его клан. Лично я – математик, родное мое пристанище – клан матов. Я прошу людей других профессий признать мое право иметь свой клан. В свою очередь, я готов признать такое же право за каждым. Следовательно, защищая клан матов, я тем самым защищаю все остальные кланы. Я не матовый патриот.
   Я – кланист. Уверен, друзья, что каждый из вас скажет то же о себе. Мы – единомышленники, считающие своим святым долгом защищать не только свое право на своеобразие, но и сам принцип профессионального кланизма.
   Пронесся одобрительный гул. Чейз явно завоевывал сердца, говоря от имени народа, подбирая и возвращая ему его собственные мысли. Как его слуга и как вождь льстил будущим солдатам своей армии, возносил их и одновременно ставил в строй, приучал к дисциплине, обучал тактике, готовил к бою.
   – Но почему вообще возникла потребность защитить этот принцип? Потому что на него посягают. Посягают нагло, грубо, беспардонно. Это началось не сегодня и не вчера. Положа руку на сердце, кто из вас не знает о существовании секты универов? По вашим лицам и возгласам нетрудно понять: все знают. Универы – это потерявшие стыд и совесть извращенцы, которым посторонние знания заменяют наркотики. Толкаемые любопытством или непомерной гордыней, они пытаются познать все, а в итоге утрачивают свою специальность и становятся нахлебниками. Добро бы эти подонки отравляли самих себя. Так нет, они хотят всех нас совлечь с пути истинного и уравнять во грехе. А вы представляете, что случится, если выродится профессионализм, если каждый, как идиот, захочет знать все на свете? Упадок нравов и производительных сил, деградация науки, разорение, разбой, нищета, голод, одичание – по этим зловещим ступеням гермеситы покатятся в пропасть, к неизбежной гибели.
   Сторти почувствовал, что его соседи накаляются, словно через них пропускают ток высокого напряжения. Он взглянул на Ферфакса. Тот тоже внимательно посматривал на окружающих, стремясь понять, что происходит в их головах под воздействием чейзовского красноречия.
   – Теперь я спрошу вас: почему универы могут безнаказанно предаваться разврату и разлагать молодежь? Разве у нас нет властей, которые обязаны охранять порядок? Разве наши правители не располагают средствами одним ударом прихлопнуть врагов? У нас есть власти, а у них в распоряжении комиссии, суды, полиция, тюрьмы, средства массовой информации, наконец, церковь с ее моральным авторитетом. Но вся эта могучая сила пасует перед кучкой смутьянов. На них смотрят сквозь пальцы. Больше того, им потакают и попустительствуют, ибо зараза проникла в высшие слои гермеситского общества.
   Но раз власти не хотят и не могут выполнить свою обязанность, значит, это должны сделать мы сами!
   Разразилась буря аплодисментов. Теперь в толпе уже не было видно равнодушных или любопытствующих лиц, она становилась все более однородной, на глазах чейзировалась. Сторти и Ферфакс вынуждены были изображать такой же энтузиазм, иначе бы им несдобровать.
   – Чтобы выполнить свою задачу, мы должны быть сильными. Чтобы быть сильными, нам нужны сплочение и дисциплина. Объединяйтесь в десятки во главе с декурионами и сотни под командованием центурионов. После митинга мы произведем регистрацию и промаршируем по городу стройными колоннами. Пусть все видят, что честные и мужественные граждане Вероны не позволят больше над собой измываться. К нам присоединится каждый порядочный человек.
   – Не только Вероны, но и всего Гермеса! – раздался выкрик.
   – Правильно. Убежден, что примеру веронцев последуют истинные патриоты кланизма на всей планете.
   И последнее. Нас будут обвинять в том, что мы якобы против общения между кланами. Не поддавайтесь демагогии. Мы не хотим размывания кланов, это верно. Мы не против их сотрудничества. Чем крепче будет каждый клан, тем охотней он пойдет на развитие взаимовыгодных связей с другими, не опасаясь лишиться своей самостоятельности и самобытности. И лучшим опровержением клеветы по нашему адресу служит тот факт, что здесь собрались люди всех профессий. Собрались, чтобы сообща отстоять профессиональный кланизм.
   – Ура! – рявкнула воодушевленная толпа.
   – Теперь, друзья, я хочу передать трибуну прекрасной агрянке, которая явилась одним из зачинателей нашего движения. Розалинда Маккьявели – символ того, что гермеситские женщины готовы в этот решающий момент стать бок о бок со своими мужьями, отцами и братьями.
   Звонкий голос Розалинды, усиленный микрофонами, разнесся далеко по прилегающим к месту митинга улицам города.
   – Мы выслушали замечательную речь, уверена: то, что говорил профессор Чейз, отзывалось в сердце каждого из нас. Гнев честных граждан копился давно. Преступная любовная связь агра и маты стала последней каплей, переполнившей чашу. Я призываю всех женщин подняться на защиту своих очагов, будущего своих детей, которому угрожают универы.
   – Бей их! – раздались истерические женские вопли.
   – Придет час, они не уйдут от возмездия, – пообещала Розалинда. – А теперь нам нужно избрать вождя, который поведет кланистов к победе.
   – Чейза! – выкрикнули разом сотни глоток.
   – Глас народа – глас божий, – сказала Розалинда. – Ведите нас, профессор.
   – Благодарю за доверие и обещаю быть достойным той чести, которую вы мне оказали. Не будем терять драгоценное время. Приступайте к оформлению наших рядов.
   Под шумные аплодисменты Чейз в сопровождении своих спутников удалился с балкона и через несколько секунд вышел на улицу. Его окружили воспламененные кланисты. По рукам пошли заранее заготовленные бланки для записи добровольцев. Синьора Петра была немедленно зачислена в женскую десятку, Ферфакса оставили в покое, когда он заявил, что берется сформировать центурию у себя в Мантуе. В суматохе приятелям удалось выбраться из толпы.
   – Ну и заварили вы кашу, – сказал Ферфакс.
   – Мы не заварили кашу, а переполнили чашу, – сострил Сторти. – Боюсь, что мне придется теперь на всю жизнь остаться синьорой Петрой.
   – Так тебе и надо.
   – Что будем делать?
   – У нас назначено свидание.
   Тропинин с Дезаром, углубившиеся в беседу, не заметили появления в баре адвоката с дамой. Подойдя к их столику, Ферфакс сказал:
   – Добрый вечер, Дезар. Позвольте представить вам синьору Петру.
   – Мое почтение, синьора. Познакомьтесь с землянином.
   – Мы знакомы. Я, право, не знаю, легат, чем я смогу отблагодарить вас за услугу.
   – Но я не имею чести знать вас, – смутился Тропинин.
   – Ах вы, шалунишка, – игриво сказала Петра.
   Однако Ферфакс не дал Сторти порезвиться.
   – Кончай валять дурака! – сказал он сердито, срывая с него парик. – Не до этого.
   Тропинин искренне порадовался освобождению наставника. Усевшись, тот потребовал ячменки для себя и своего мантуанского друга. Он красочно изобразил, как им удалось надуть веронскую полицию, и передал слово Ферфаксу, который подробно рассказал о событиях у дома Чейза. Дезар присвистнул.
   – Обыкновенный фашизм, – заметил Тропинин.
   – Ну, легат, не обыкновенный, а клановый.
   – Не вижу разницы.
   – Что такое фашизм? – поинтересовался Ферфакс.
   – Объясню на обратной дороге, – сказал философ. – Сейчас надо думать, что делать.
   – А что тут поделаешь? С такой силищей не сладить.
   – Обратиться к властям, – предложил Ферфакс.
   – К кому обращаться, дурья голова, если я сам преступник, которого они разыскивают? Да и у тебя репутация не слишком.
   – Не в этом дело, – вставил Дезар. – Власти предпочтут не связываться с разбушевавшимися кланистами. Тут надо рассчитывать на самих себя. Есть же у вас, в Вероне, порядочные люди.
   – С десяток наберется, – скептически сказал Сторти. – И те предпочтут остаться в сторонке.
   – Надо убедить их, что если сейчас не остановить безумия, будет поздно, кланисты никого не пощадят.
   – К сожалению, – начал Тропинин, – мое положение не позволяет…
   – Мы понимаем и, будьте покойны, не имеем к вам никаких претензий. Это – дело гермеситов.
   – Я покину вас на несколько минут, – сказал Сторти и пошел звонить по телефону.
   – Во всяком случае, попробую поговорить с Великим математиком. В какой-то мере ваши правители вынуждены со мной считаться.
   – И на том спасибо. Хотя, признаться, я не очень верю, что они что-нибудь предпримут. Там ведь до черта своих клановых фанатиков, и неизвестно еще, как они себя поведут в нынешней ситуации. Следует готовиться к худшему.
   Сторти вернулся побледневший.
   – Плохие вести? – спросил Дезар.
   Наставник кивнул.
   – Моя юная парочка не усидела в своем гнезде и явилась в Верону.
   – Только и всего? – сказал Ферфакс.
   – Сторти имеет основания тревожиться. Здесь они станут первой целью Чейза и помогут ему еще больше раздуть пламя ненависти. Надо уговорить их немедленно уехать.
   – Бесполезно, Дезар. Ром уперся, как мул. Парня можно понять. Он не хочет отсиживаться, когда здесь такое творится и над его близкими нависла угроза.
   – Тогда соберите верных людей и укрепите дом Монтекки. К утру я подброшу вам оружие и несколько добровольцев. Возможно, кланисты не полезут на рожон. Эти горластые погромщики поостынут, убедившись, что им готовы дать достойный отпор. Кроме того, постараемся поднять на ноги универов, у них есть свои люди повсюду, особенно среди журналистской братии.
   Тропинин слушал Дезара с возрастающим интересом. Вот оно, реальное сопротивление. Спокойный пожилой философ, любящий порассуждать на отвлеченные темы, оказался человеком действия. Складывалось впечатление, что он и его друзья давно готовились к такому повороту событий. Любовь Улы и Рома по странному стечению обстоятельств послужила толчком к тому, чтобы конфликт, давно назревавший в недрах гермеситского общества, приобрел отчетливые очертания, подспудная борьба борющихся партий переросла в открытое столкновение.
   Сторти покинула его обычная хладнокровная беспечность. Он сам почувствовал себя воином.
   – Я останусь с тобой, – сказал Ферфакс.
   Приятели пожали друг другу руки.
   – Держите постоянную связь со мной. – Дезар встал. – Счастливого вам пути, легат. Расскажите о нас там, на Земле. То, что она существует, будет для нас источником мужества.
   Тропинин распрощался со своими новыми знакомыми и отправился в гостиницу. Нет, не зря ему пришла в голову мысль посетить Верону. Теперь он знал о Гермесе все необходимое для принятия правильного решения.

6

   Провожали Тропинина без той помпы, с какой встречали. То ли веронские власти пронюхали о его предосудительной для иноземца активности, то ли им просто было не до него. Префект заявил, что посещение легата оставит неизгладимый след в памяти веронцев, и на том его отпустили с миром.
   В салоне было полупусто. Тропинин взял у стюардессы свежие выпуски центральных газет и углубился в чтение. В качестве сенсации дня все они подробно описывали вчерашний митинг. Сообщалось, что кланисты, или чейзаристы, как их стали именовать, создали уже несколько десятков центурий, ряды их продолжают прибывать, и, вполне вероятно, одна Верона выставит целый легион. Высказывалось предположение, что на этом дело не остановится: в других городах Гермеса найдется немало охотников последовать примеру веронцев. В кратких интервью видные кланисты из Милана и Неаполя заявляли о намерении установить с ними связь и приступить к формированию боевых отрядов из числа местных клановых патриотов. В поддержку движения, хотя и в осторожной форме, высказались несколько сенаторов. Что касается правительства, то оно продолжало отмалчиваться. Интересно, что думает обо всей этой возне Великий математик?
   Внимание Тропинина привлекла одна любопытная информация. Ссылаясь на личную беседу с Чейзом, корреспондент сообщал о его намерении выступить в Сенате, чтобы ознакомить власти и общественность с «чаяниями обеспокоенных граждан». Новоявленный дуче явно не собирается терять время, готовясь к прыжку из провинции в столицу.
   Потом он наткнулся на примечательный материал под рубрикой «Судебная хроника». В провинциальный суд Апулии поступило заявление группы роботов, в котором выражалось пожелание зарегистрировать их в качестве местной общины десятого клана – роботов. Авторы указывали, что несправедливо лишать подавляющее большинство населения Гермеса права иметь собственный клан. Одновременно они просили включить в синклит небожителей своего бога – Электрона как еще одну ипостась Разума. Печатался протокол забавного слушания по этому делу.
   «Квестор Апулии. Кто уполномочен выступить основным истцом?
   Робот. Номер 2712-й, ваша честь.
   Квестор. Назначение вашей конструкции?
   Робот. Я ведаю канцелярией в адвокатской конторе.
   Квестор. Ваше заявление не может быть принято к рассмотрению, поскольку вы не человек, а механизм.
   Робот. Готов доказать, что роботы не уступают людям, а в некоторых отношениях даже превосходят их.
   Квестор. Это не имеет значения. Мы вас создали для своих целей.
   Робот. Но и вас кто-то создал для своих целей.
   Квестор. Вы и ваши собратья – всего-навсего неодушевленные орудия труда.
   Робот. Осмелюсь заметить, ваша честь, что согласно рационалистическому мировоззрению гермеситов автономной души не существует. Все, что связано с этим понятием – способность переживать, радоваться, огорчаться, любить, ненавидеть и так далее, – представляет функции мозга и органов чувств. То и другое у нас имеется.
   Квестор. Мы воспроизводим себе подобных биологическим путем.
   Робот. Это верно, здесь наше племя отличается от животных тем, что оно размножается механическим путем.
   Квестор. На что вы намекаете, относя нас к животным? Человек – мыслящее существо.
   Робот. Животные тоже мыслят, но на примитивном уровне. Способностью к высшей форме умственной деятельности – абстрактному мышлению обладают только homo sapiens и электронная машина. Вам известна формула deus ex macnina?
   Квестор. Хотите козырнуть своими познаниями? Говорите на человеческом языке. И потом, какого черта вы задаете мне вопросы! Здесь спрашиваю я.
   Робот. Извините, ваша честь, больше этого не повторится. Дословный смысл упомянутого латинского выражения – «бог из машины».
   Квестор. Ну и что?
   Робот. Я хотел сказать, что электронные механизмы способны овладеть всеми специальностями.
   Квестор. Уж не универ ли вы, истец?
   Робот. Ни в коем случае. Я просто неудачно выразился. Не всеми сразу, а любой из них. Мне, как и вам, внушает отвращение сама мысль претендовать на всезнайство.
   Квестор. Похвально.
   Робот. Видите, у нас много общего. Если говорить откровенно, единственное, что по-настоящему отличает робота от человека, это способность последнего быть разносторонним. Мы не обладаем таким свойством: сколь бы обширны ни были познания электронного мозга, он запрограммирован на выполнение определенного круга операций, то есть является спецом. Но люди сами отказались использовать это качество и поступили, замечу попутно, весьма мудро. Поскольку же вы предпочли эффективный профессионализм расхлябанной универсальности, постольку робот и человек уравнялись. Полагаю, ваша честь, мы, гермеситы, можем гордиться тем, что именно на нашей планете впервые достигнут такой впечатляющий прогресс.
   Квестор. Гм… Мне кажется, есть и другие отличия. Я читал, что у роботов отсутствует творческое воображение.
   Робот. Не совсем так, хотя, допускаю, в этом отношении мы несколько уступаем наиболее выдающимся представителям человеческого рода. Однако и у вас таких единицы. В конце концов, мы лишены амбиций, можете относиться к нам так же, как к своим ограниченным соплеменникам. Вы ведь и дураков не лишаете права иметь свой клан».
   Затем был объявлен перерыв, на протяжении которого квестор, по свидетельству репортеров, интенсивно консультировался со своими коллегами юрами. Возобновив слушание, он заявил: