Страница:
– Не совсем так. Те, кто готовится в аспирантуру, чтобы стать профессором в Университете, обязательно должны пройти стажировку в школе. А вообще, нового суперисчисления я не открою, мое призвание – педагогика. Да и лишние деньги нам не повредят, не можем же мы жить на одни подачки родителей.
– Положим, я в состоянии обеспечить семью, – оскорбился Ром. – Ну, ладно, раз уж ты так загорелась – учи детишек.
Они спешились, вошли в здание и попросили привратника-робота провести их к директору школы. Тот вежливо приветствовал молодых людей и спросил, чем может быть полезен.
– Видите ли, синьор директор, моя жена ищет работу и хотела бы стажироваться в вашей школе. Мы поселились неподалеку. Извините, я не представился: Ром Монтекки, а это – Ула.
– Монтекки? Постойте, олдермен Монтекки из Вероны уж не ваш ли родственник?
– Это мой отец.
– Подумать только! – Подвижный, как живчик, пухлый директор выкатился из-за своего стола и горячо пожал Рому руку. – Ведь мы с ним учились в одной группе на агрофакультете. Чрезвычайно достойный человек. К сожалению, с тех пор нам не довелось встречаться, и я лишь издалека радовался его успехам. Как он сейчас?
– Отец болен, но врачи надеются, что ему удается стать на ноги.
– Пожелайте вашему родителю скорейшего выздоровления и посоветуйте переселиться в наши края. Здесь целительный воздух, а дело для такого крупного специалиста всегда найдется.
– Благодарю вас, синьор директор.
– Называйте меня просто Этторе. Итак, вы хотите устроить к нам свою женушку? Что ж, думаю, это возможно. У юной синьоры есть, конечно, диплом об окончании агрофакультета.
– Не совсем так, – сказала Ула.
– То есть вы еще студентка? Ничего страшного, мы имеем право брать на стажировку и без диплома.
– Дело не только в этом. Я учусь на математическом факультете и хотела бы преподавать у вас смежные знания по этой дисциплине.
Глаза директора округлились.
– Не понимаю, ведь вы синьора Монтекки…
– Да, я из семейства Капулетти, – возможно, вы слышали эту фамилию, – вышла замуж за сына вашего друга.
– Но позвольте, агр и мата, это так необычно… Теперь я вспоминаю, что читал о вас в газетах.
– Увы, синьор Этторе, мы с Улой стали жертвами кланового фанатизма. Убежден, что вы не разделяете мнения, будто мужчина и женщина не имеют права пожениться только потому, что у них разные профессии.
– Лично я, голубчик, не стал бы поднимать вокруг этого большой гвалт. Каких только странностей не случается в жизни! Даже в нашей забытой богом дыре. Тут у нас недавно один старый осел – ему под восемьдесят – ухитрился жениться на двадцатилетней. Правда, они оба билы.
– Благодарю вас, я не слишком опытен в житейских делах, но отец всегда говорил, что у сельских жителей в тысячу раз больше здравого смысла, чем у горожан.
– Твой родитель – умница и настоящий агр. Скажи ему, что, если он захочет к нам перебраться, место здешнего главного агра ему обеспечено. Я пользуюсь некоторым влиянием в общине.
– Так вы берете меня? – спросил Ула.
– Нет, доченька, – не моргнув глазом, ответил живчик. – Стажера по математике нам не требуется, у нас ведь учебное заведение с агроуклоном. Так что с преподаванием смежных знаний, пустяковых по объему, вполне справляются роботы. Это, я вам скажу, такие интеллектуалы, что я и сам люблю с ними потолковать о том о сем. От них можно набраться ума-разума. Ну вот, и физиономии у вас сразу вытянулись. Эх, нынешняя молодежь, при первом же препятствии опускаете руки. Мы в наше время были не такими, отчаянно дрались за свое место в жизни. Не унывайте, други мои, выше головы!
– Признайтесь, синьор директор, – сказал Ром, с нетерпением выслушав эту бодряческую тираду, – вы боитесь за свое положение?
– Этторе никогда ничего не боялся, кроме бога нашего Колоса. Но осторожность никогда еще никому не повредила. Подумайте, дети мои, прими я сейчас Улу на работу, местные клановые патриоты могут поднять бучу – бойкотировать школу или даже, чего хуже, разнести ее вовсе. Народ здесь дикий, необузданный, хотя в основе своей добрый и простодушный. Они сначала разнесут, а потом будут искренне сокрушаться. Да и Уле было бы в такой обстановке неуютно, наши экстремисты на все способны. Так что пусть страсти поулягутся, а там будет видно. Пока же мой вам совет: не высовывайте носа из своего бунгало. И не забудь, сынок, передать мои приветы старшему Монтекки.
Огорченные, вышли Ром и Ула из школы. Ведя коней в поводу, они подошли к бару, привязали своих лошадок к дереву и заглянули внутрь. В помещении было накурено, четверо местных жителей, рассевшись у стойки, потягивали ячменку. Ром и Ула сели за столик в уголке и попросили робота подать лимонаду.
– Что ж, теперь нас повсюду будут остерегаться, как чумных? – спросила Ула.
– Не горюй, – наигранно веселым тоном сказал Ром, чтобы ободрить подругу, хотя у него самого на душе было муторно. – Проживем без этой паршивой школы и ее лицемерного директора.
– Пойми, Ром, я зачахну без своего дела.
– Потерпи немного, уверен, все придет в норму. А пока мы можем пожить в свое удовольствие.
У стойки поднялся галдеж. Мирная беседа собутыльников явно перерастала в ссору.
– Не советую тебе, Бруно, затевать скандал, не нашего ума это дело, – сказал один.
– Мне наплевать, Пит, что ты на этот счет думаешь! – огрызнулся другой.
Он подошел к столику, подбоченился и заявил с вызовом:
– Убирались бы вы отсюда подобру-поздорову!
– Почему? – спросил Ром.
– Ты ведь Монтекки, который спутался с матой? Я тебя сразу узнал.
– Я и не отказываюсь. А это моя жена. Что дальше?
– А то, что мне не нравится, когда предатели суются к нам в деревню.
– А мне не нравится ваша физиономия, синьор, не знаю, как вас звать.
– Не задирайся, Ром, – прошептала Ула ему на ухо, – уйдем отсюда.
– Ах ты, молокосос!
Бруно полез на Рома с кулаками. Ром подпустил его поближе, сильно ударил в подбрюшье. Тот согнулся и упал на соседний столик. Двое его дружков полезли на Рома, но третий сцепился с ними, крича:
– Уходите, я задержу этих дураков!
Ром схватил Улу за руку, они выбежали, вскочили на лошадей и помчались во весь опор, хотя никто за ними не гнался.
– Видишь, – сказал Ром, отдышавшись, – и здесь у нас нашлись защитники.
– Эх, Ром, – засмеялась Ула, – сразу видно, что ты не мат, считать не умеешь. За нас один, а против трое. Если все население Гермеса поделится в такой же пропорции – нам несдобровать. А здорово ты двинул этого типа, молодчина!
– И все же, – сказал Ром ворчливо, – нам не следовало ездить в деревню. Сторти предупреждал…
– Моя вина, – признала Ула. – В другой раз можешь не слушать свою безрассудную жену.
Они остановились у водопада, чтобы еще раз послушать мелодию падающих струй и прийти в себя после очередного неприятного переживания.
– Скажи, Ром, почему агры так не любят матов? Там ведь были агры?
– Почему же, могли быть и билы, химы или техи. В таких поселениях нужны разные спецы.
– Во всяком случае, Бруно из вашего племени.
– Матов недолюбливают все кланы. И есть за что. Ваши люди надменны, смотрят на прочих свысока. Кому это может нравиться?
– Но, согласись, мы делаем самую важную работу.
– Ты повторяешь то, что сказала в первую нашу встречу.
– Что с того, если это правда.
– Ты опять за свое. Вам с детства внушают мысль о превосходстве матов над другими кланами. А ведь по конституции все кланы равны.
– Равны в порядке очередности. Там так и записано: номер один – маты, номер два – физы и так далее. Ну, признай, милый, кто-то ведь должен управлять, а на это способны только те, кто умеет обращаться с ЭВМ.
– Что ж, – в сердцах сказал Ром, – управляйте. Но тогда не жалуйтесь, что вас не любят.
– Ром, – не унималась Ула, – ты и сам занялся математикой. У тебя есть способности, с моей помощью овладеешь и суперисчислением, сможешь пробиться наверх. Не копаться же нам с тобой весь свой век в навозе.
– Я рожден для навоза, как ты изволила выразиться, люблю свою профессию и никогда ей не изменю.
– Ты меня уже не так любишь, Ром?
Он взглянул на нее с упреком.
– Ула, чем больше нас преследуют, чем более дорогую цену за наш союз приходится платить нам самим и нашим близким, тем сильнее мое чувство к тебе. Но не требуй от меня измены самому себе. Я ведь не прошу, чтобы ты забросила свою математику и занялась чуждым для себя делом. Правда, что я сам начал изучать твою специальность, чтобы найти общий с тобой язык, завоевать тебя, и буду бесконечно рад, если и ты проявишь интерес к моей профессии, не отрекаясь от своей. Я долго размышлял над всем этим и осознал одно: мы можем понимать и любить друг друга, оставаясь каждый тем, что он есть.
Он прав, подумала Ула, только в его словах слишком много рассудочности. От них веет холодком. Ром не так относился ко мне до нашего сближения. Это уже не тот пылкий юноша, который готов был ради меня не просто дать изрубить себя на куски, но и вывернуть свою душу. Как трогателен он был, когда на ломаном языке матов, похожем на детский лепет, признавался в своих чувствах! Вероятно, со временем он все больше станет походить на старшего Монтекки – сурового агра, фанатически приверженного своей профессии. Уж не лучше ли расстаться заранее?
Ула молчала, и Ром подумал, что она своенравна, капризна, не желает внимать доводам здравого смысла.
«Мог ли я ожидать, что у моей жены так скоро проявится инстинкт стяжательства и она будет толкать меня на путь карьеры, ничуть не заботясь о моих склонностях и интересах? А ведь мать предупреждала меня, что Ула привыкла к роскоши, ее не соблазнишь „раем с милым в шалаше“. Если так пойдет дальше, она уподобится старшей Капулетти, сварливой и вздорной матроне. Стоит ли дожидаться?
Бог ты мой, Колос, какие чудовищные мысли приходят мне в голову! Как я мог хоть на секунду усомниться в своей возлюбленной, которая ради меня отважилась бросить свой дом, порвать с родней, пойти на невзгоды и лишения! Ула капризна – таковы все женщины. Она тревожится о нашем будущем – разве не так должна поступать молодая хозяйка, сознающая ответственность за свою семью? Я обязан сейчас, здесь, немедленно сказать ей нечто такое, чтобы никогда больше между нами не возникало размолвок. Но где найти нужные слова?»
Долго сидели они у водопада, занятые своими мыслями. Потом Ром взял Улу за руку и сказал:
– Стихи. Жалкие, но стихи. Помнишь Дезара? Они сложились у меня сами собой. Я хочу сказать тебе, Ула…
– Не надо, милый, лучше не скажешь. Хочешь, прочитаю тебе стихи о таких же, как мы с тобой, влюбленных, только они жили давно, на Земле…
И она стала читать:
Подъезжая к дому, они увидели, что здесь произошло что-то неладное. Двор был усеян осколками разбитых стекол, крыльцо повреждено, а их чудо-робот, нервно хохоча, наводил порядок с помощью автометлы.
– Что случилось, Робби? – спросила встревоженная Ула.
– Ничего особенного, хозяюшка, пара хулиганов поупражнялась в метании пращи.
Ром с Улой переглянулись: наверное, Бруно со своими дружками.
– Больше они ничего не собирались сделать?
– Кто знает, что у них было на уме? Да я не позволил.
– Молодец! – похвалил Ром.
– К сожалению, хозяин, вы ведь знаете, я не имею права наносить увечья людям, а взывать к их совести было бесполезно.
– Как же ты их отогнал?
– Подвел к окну шланг и направил на них струю. Это им не понравилось, и они дали тягу. – Робот опять засмеялся.
– Ты доволен, что обратил негодяев в бегство?
– Само собой, только смеюсь я не поэтому. Они угодили в меня камнем и испортили сенсорный блок. Вот я и хохочу без удержу. Мне срочно нужна техсестра.
– Где же ее раздобудешь? Потерпи.
– А ты не стесняйся, Робби, – вмешалась Ула, – смейся себе на здоровье. Тебе идет.
– Благодарю вас, синьора, – сказал польщенный робот и взялся за свою метлу.
Даже этот неприятный эпизод не испортил настроения новобрачным. Ула стала помогать роботу, а Ром пошел обследовать кладовку и нашел там запасные стекла. Поскольку он не имел понятия, как их вставлять, пришлось доходить до всего своим умом, и это нешуточное дело заняло у него несколько часов. Зато он был горд, когда окна приобрели нормальный вид, а Ула и Робби одобрили его работу.
Только они собрались ужинать, как к дому подкатил водомобиль, из которого выпрыгнули Метью и Бен.
– Ого, мы ко времени, – сказал Мет, – пахнет пиццей.
– Эх, – сказал Бен, – мне бы такую халупу!
После шумных приветствий и объятий Ром и Ула закидали друзей вопросами: что в городе, как родители, где пребывает Сторти? Метью рассказал, как ему удалось спровадить Голема и компанию, причем в его описании этот драматический эпизод приобрел юмористический оттенок. Ула, правда, забеспокоилась, не отвел ли он грозы от дома Монтекки, чтобы направить ее на дом Капулетти, но Мет успокоил ее, сообщив, что, по его сведениям, Голем утихомирился в обществе Розалинды и Тибора. О чем они там сговаривались, ему, к сожалению, неизвестно, потому что надо было вовремя унести ноги. Бен заметил, что Мет скромничает, а на самом деле вел себя героически. Какой там героизм обвести такого оболтуса, как Голем, возразил Мет. Оболтус-то он оболтус, это точно, да только опасный, вставил Ром. Особенно если они снюхаются с моим братом, добавила Ула; Тибор человек умный, но горячий, он может наделать глупостей. Не желая затрагивать ее сестринские чувства, Бен заявил, что самая ядовитая змея в этой странной компании – Линда, уж он-то ее хорошо знает. Еще бы тебе не знать, усмехнулся Метью, ведь ты пробовал ухлестывать за ней, да получил от ворот поворот. Чепуха, возмутился Бен, кого она отвадила, так это тебя, всем известно, как ты за ней увивался. А я и не скрываю, потому что своего добился. У Мета был весьма самодовольный вид, когда он говорил это. Врешь! – взбеленился покрасневший Бен. Все мы когда-то увлекались римским профилем Линды и прочим, что она имеет в избытке, попытался примирить спорщиков Ром. Значит, я у тебя не первая, рассердилась Ула, может быть, ты и сейчас к ней неровно дышишь. Тут все засмеялись и сошлись на том, что Розалинда – змея, Тибор – интриган, а Голем – дубина.
– Может, и нам создать союз умных и порядочных из всех кланов против дураков и проныр? – внес предложение Бен.
Робот в очередной раз засмеялся.
– Что здесь смешного? – обиделся Бен и успокоился только тогда, когда ему сообщили о проделке хулиганов.
Мет же, напротив, обеспокоился и стал выяснять, откуда местные жители могли узнать о том, что в коттедже поселилась молодая пара Монтекки. Пришлось рассказать ему о посещении деревни и драке в баре. После чего Мет постучал себя пальцем по лбу и сказал, что у него хорошая голова. Давать пояснения он отказался.
Обсудив все волнующие проблемы, Мет и Бен перемигнулись, попросили их извинить и исчезли. Через несколько минут они втащили в комнату картонный ящик солидных размеров и объявили, что это еще один их скромный свадебный подарок. В ящике оказался телеком новейшей конструкции, радости Улы не было границ.
Когда они вышли провожать своих друзей, Метью оставил Бена любезничать с Улой и отвел Рома в сторонку.
– Я чувствую, что в городе неспокойно, – начал Ром первым. – Мне надо ехать домой. Как бы эта банда вновь не нагрянула к нам в гости.
– Заклинаю тебя, дружище, – сказал Мет с необычной для себя торжественной серьезностью, – не делай глупостей. Твой приезд только раззадорит клановых патриотов, и вот уж тогда огонь и вправду заполыхает. За своих не тревожься. По секрету скажу тебе, что и мы не сидим сложа руки. Мне удалось собрать группу крепких ребят, и в случае чего мы сумеем защититься.
– Что же, мне отсиживаться здесь, пока вы будете рисковать своими жизнями ради моих близких! – вспылил Ром.
– Придет и твой черед, у меня предчувствие, что все еще впереди. Эх и повеселюсь же я, когда всажу пулю в медный лоб нашего дорогого Голема!
– Вот не знал, что ты такой кровожадный, – рассмеялся Ром.
– И хочу тебя предупредить, Ром, будьте настороже. Плохо, что вас обнаружили, эти молодчики могут заявиться еще раз, причем уже не с камнями. На дне ящика ты найдешь отличную двустволку. Теперь понимаешь, почему у меня хорошая голова?
– У тебя, Мет, не только хорошая голова, но и доброе сердце, – сказал Ром, обнимая друга.
– Ну, ну, прочь телячьи нежности, – ворчливо сказал Метью, растроганный этим порывом. – Нам надо сейчас быть твердыми, как скалы, что стоят вокруг вашего домика. Эх, Ром, вот мы и стали мужчинами, прощай, беззаботная юность!
Расставшись с друзьями, Ром поторопился установить телеком.
– Поговори со своими, – предложил он Уле. – Хочешь, я выйду?
– Глупости, у меня нет от тебя секретов.
Она вызвала дом Капулетти, и на экране появилось лицо отца.
– Ула, девочка моя, какое счастье, что я могу видеть тебя.
– Ты постарел, папа.
– Я прекрасно себя чувствую. Как вы там?
– Познакомься с моим мужем.
– Так вы уже поженились!
– Да, папа, я очень тебе благодарна за благословение.
– Добрый вечер, синьор Монтекки. Что я говорю! Добрый вечер, Ром.
– Добрый вечер, синьор Капулетти. Спасибо вам за все, что вы для нас сделали.
– Пустяки, простите нам, старикам, то, что мы по глупости делали вначале. Береги мою Улу, Ром.
– Можешь быть спокоен, па, – ответила за него Ула. – Ром пишет стихи, – сказала она с гордостью.
– А что это такое? – осведомился Капулетти.
– Я тебе объясню при встрече. Это нечто столь же совершенное, как суперисчисление деда. Только достигается оно не числами, а словами.
– Я не сомневался, что избранник моей умницы будет человеком большого таланта. Даже если он агр. – Капулетти смутился, почувствовав, что последняя фраза прозвучала двусмысленно.
– А как мама? – осторожно спросила Ула. – Вы расстались?
– Да. Прости за откровенность, но ты даже не представляешь, какое я испытываю облегчение. Никто не дергает по пустякам и не мешает мне витать в своих эмпиреях. У Тибора шашни с какой-то красоткой из клана Рома. Убей меня бог, если я понимаю, как твой брат ухитряется сочетать это со своей клановой нетерпимостью. Честно говоря, Ула, у меня было о нем другое мнение. Мы плохо знаем своих детей. Надеюсь, он образумится. Я хочу, чтобы Тибор примирился с вами, и собираюсь серьезно с ним поговорить.
– После того, как покинешь свои эмпиреи, папа?
– Ты по-прежнему остра на язык. Конечно, у твоего отца есть недостатки…
– За них я и люблю тебя.
Они попрощались, и настала очередь Рома. Он был несказанно рад увидеть на экране лицо матери.
– Как отец? – спросил Ром.
– Идет на поправку.
– Мы с Улой поженились.
– Знаю. Будьте счастливы. Ула, присматривай за Ромом и постарайся стать ему верной подругой.
– Непременно, синьора Монтекки. Вы вырастили замечательного сына.
– Спасибо тебе, дружок. Я рада, что вы ладите. И помни: мир в семье всегда зависит от женщины.
– Вы обменяетесь опытом без моего присутствия, ладно, ма? – вмешался Ром. – Что-нибудь слышно о Геле?
– Нет, сынок. Твой брат не дает о себе знать. Не могу себе простить, что обошлась с ним так жестоко.
– Он вернется, не сомневайся. Гель упрям и самолюбив, но привязан к нашему дому.
– У нас стало без вас так тоскливо.
– Может быть, мне приехать, мама?
– Ни в коем случае, сидите спокойно. Пройдет время – все образуется.
Сеанс связи кончился.
– У тебя очень красивая мать, Ром, – заметила Ула. – А скажи, можно обнаружить по телекому место, где мы находимся?
– Ты боишься?
– Глупости. – Она передернула плечами. – Просто хочу знать.
– Думаю, нет, хотя не уверен. Какое это имеет значение? Не станут же они охотиться за нами теперь, когда мы поженились.
– Тогда к чему предосторожности?
– Сам не знаю. По-моему, Сторти все преувеличивает.
И словно эхом отозвалось имя наставника на экране телекома. «Сегодня в Вероне, – сообщил диктор, – по обвинению в нарушении этики и общественного порядка арестован бывший наставник агрофакультета Франческо Сторти. Его дело будет рассмотрено цензором местной общины агров, а затем передано в провинциальный суд.
Ром вскочил.
– Я еду, Ула.
– Мы едем, Ром, – твердо возразила она.
– Прошу тебя, там может быть опасно…
– Тем более. Неужели ты думаешь, что я отпущу тебя одного!
Неизвестно еще, подумал Ром, что хуже: брать ее с собой или оставить здесь, куда могут опять нагрянуть деревенские агрошовинисты.
– Ладно, собирайся.
Он дал инструкции роботу, велев подбросить овса лошадям, а затем забаррикадировать двери, вооружиться своим шлангом и не высовывать носа до возвращения хозяев.
Опять они тронулись в путь. Долго ехали молча, и Ром подумал, что Ула дремлет, но она вдруг сказала:
– Наша любовь родила ненависть.
Сказала так, как говорят, не ожидая ответа, просто констатируя факт. Слова эти больно задели Рома. Он и сам так думал поначалу, но теперь знал, что в них нет правды, по крайней мере – всей правды. Он стал припоминать все, что с ними случилось, с первой их встречи на морском берегу. Прошло с полчаса, когда Ром, наконец, выразил вслух итог своих раздумий.
– Нет, Ула, наша любовь родила не ненависть, а борьбу против нее.
5
– Положим, я в состоянии обеспечить семью, – оскорбился Ром. – Ну, ладно, раз уж ты так загорелась – учи детишек.
Они спешились, вошли в здание и попросили привратника-робота провести их к директору школы. Тот вежливо приветствовал молодых людей и спросил, чем может быть полезен.
– Видите ли, синьор директор, моя жена ищет работу и хотела бы стажироваться в вашей школе. Мы поселились неподалеку. Извините, я не представился: Ром Монтекки, а это – Ула.
– Монтекки? Постойте, олдермен Монтекки из Вероны уж не ваш ли родственник?
– Это мой отец.
– Подумать только! – Подвижный, как живчик, пухлый директор выкатился из-за своего стола и горячо пожал Рому руку. – Ведь мы с ним учились в одной группе на агрофакультете. Чрезвычайно достойный человек. К сожалению, с тех пор нам не довелось встречаться, и я лишь издалека радовался его успехам. Как он сейчас?
– Отец болен, но врачи надеются, что ему удается стать на ноги.
– Пожелайте вашему родителю скорейшего выздоровления и посоветуйте переселиться в наши края. Здесь целительный воздух, а дело для такого крупного специалиста всегда найдется.
– Благодарю вас, синьор директор.
– Называйте меня просто Этторе. Итак, вы хотите устроить к нам свою женушку? Что ж, думаю, это возможно. У юной синьоры есть, конечно, диплом об окончании агрофакультета.
– Не совсем так, – сказала Ула.
– То есть вы еще студентка? Ничего страшного, мы имеем право брать на стажировку и без диплома.
– Дело не только в этом. Я учусь на математическом факультете и хотела бы преподавать у вас смежные знания по этой дисциплине.
Глаза директора округлились.
– Не понимаю, ведь вы синьора Монтекки…
– Да, я из семейства Капулетти, – возможно, вы слышали эту фамилию, – вышла замуж за сына вашего друга.
– Но позвольте, агр и мата, это так необычно… Теперь я вспоминаю, что читал о вас в газетах.
– Увы, синьор Этторе, мы с Улой стали жертвами кланового фанатизма. Убежден, что вы не разделяете мнения, будто мужчина и женщина не имеют права пожениться только потому, что у них разные профессии.
– Лично я, голубчик, не стал бы поднимать вокруг этого большой гвалт. Каких только странностей не случается в жизни! Даже в нашей забытой богом дыре. Тут у нас недавно один старый осел – ему под восемьдесят – ухитрился жениться на двадцатилетней. Правда, они оба билы.
– Благодарю вас, я не слишком опытен в житейских делах, но отец всегда говорил, что у сельских жителей в тысячу раз больше здравого смысла, чем у горожан.
– Твой родитель – умница и настоящий агр. Скажи ему, что, если он захочет к нам перебраться, место здешнего главного агра ему обеспечено. Я пользуюсь некоторым влиянием в общине.
– Так вы берете меня? – спросил Ула.
– Нет, доченька, – не моргнув глазом, ответил живчик. – Стажера по математике нам не требуется, у нас ведь учебное заведение с агроуклоном. Так что с преподаванием смежных знаний, пустяковых по объему, вполне справляются роботы. Это, я вам скажу, такие интеллектуалы, что я и сам люблю с ними потолковать о том о сем. От них можно набраться ума-разума. Ну вот, и физиономии у вас сразу вытянулись. Эх, нынешняя молодежь, при первом же препятствии опускаете руки. Мы в наше время были не такими, отчаянно дрались за свое место в жизни. Не унывайте, други мои, выше головы!
– Признайтесь, синьор директор, – сказал Ром, с нетерпением выслушав эту бодряческую тираду, – вы боитесь за свое положение?
– Этторе никогда ничего не боялся, кроме бога нашего Колоса. Но осторожность никогда еще никому не повредила. Подумайте, дети мои, прими я сейчас Улу на работу, местные клановые патриоты могут поднять бучу – бойкотировать школу или даже, чего хуже, разнести ее вовсе. Народ здесь дикий, необузданный, хотя в основе своей добрый и простодушный. Они сначала разнесут, а потом будут искренне сокрушаться. Да и Уле было бы в такой обстановке неуютно, наши экстремисты на все способны. Так что пусть страсти поулягутся, а там будет видно. Пока же мой вам совет: не высовывайте носа из своего бунгало. И не забудь, сынок, передать мои приветы старшему Монтекки.
Огорченные, вышли Ром и Ула из школы. Ведя коней в поводу, они подошли к бару, привязали своих лошадок к дереву и заглянули внутрь. В помещении было накурено, четверо местных жителей, рассевшись у стойки, потягивали ячменку. Ром и Ула сели за столик в уголке и попросили робота подать лимонаду.
– Что ж, теперь нас повсюду будут остерегаться, как чумных? – спросила Ула.
– Не горюй, – наигранно веселым тоном сказал Ром, чтобы ободрить подругу, хотя у него самого на душе было муторно. – Проживем без этой паршивой школы и ее лицемерного директора.
– Пойми, Ром, я зачахну без своего дела.
– Потерпи немного, уверен, все придет в норму. А пока мы можем пожить в свое удовольствие.
У стойки поднялся галдеж. Мирная беседа собутыльников явно перерастала в ссору.
– Не советую тебе, Бруно, затевать скандал, не нашего ума это дело, – сказал один.
– Мне наплевать, Пит, что ты на этот счет думаешь! – огрызнулся другой.
Он подошел к столику, подбоченился и заявил с вызовом:
– Убирались бы вы отсюда подобру-поздорову!
– Почему? – спросил Ром.
– Ты ведь Монтекки, который спутался с матой? Я тебя сразу узнал.
– Я и не отказываюсь. А это моя жена. Что дальше?
– А то, что мне не нравится, когда предатели суются к нам в деревню.
– А мне не нравится ваша физиономия, синьор, не знаю, как вас звать.
– Не задирайся, Ром, – прошептала Ула ему на ухо, – уйдем отсюда.
– Ах ты, молокосос!
Бруно полез на Рома с кулаками. Ром подпустил его поближе, сильно ударил в подбрюшье. Тот согнулся и упал на соседний столик. Двое его дружков полезли на Рома, но третий сцепился с ними, крича:
– Уходите, я задержу этих дураков!
Ром схватил Улу за руку, они выбежали, вскочили на лошадей и помчались во весь опор, хотя никто за ними не гнался.
– Видишь, – сказал Ром, отдышавшись, – и здесь у нас нашлись защитники.
– Эх, Ром, – засмеялась Ула, – сразу видно, что ты не мат, считать не умеешь. За нас один, а против трое. Если все население Гермеса поделится в такой же пропорции – нам несдобровать. А здорово ты двинул этого типа, молодчина!
– И все же, – сказал Ром ворчливо, – нам не следовало ездить в деревню. Сторти предупреждал…
– Моя вина, – признала Ула. – В другой раз можешь не слушать свою безрассудную жену.
Они остановились у водопада, чтобы еще раз послушать мелодию падающих струй и прийти в себя после очередного неприятного переживания.
– Скажи, Ром, почему агры так не любят матов? Там ведь были агры?
– Почему же, могли быть и билы, химы или техи. В таких поселениях нужны разные спецы.
– Во всяком случае, Бруно из вашего племени.
– Матов недолюбливают все кланы. И есть за что. Ваши люди надменны, смотрят на прочих свысока. Кому это может нравиться?
– Но, согласись, мы делаем самую важную работу.
– Ты повторяешь то, что сказала в первую нашу встречу.
– Что с того, если это правда.
– Ты опять за свое. Вам с детства внушают мысль о превосходстве матов над другими кланами. А ведь по конституции все кланы равны.
– Равны в порядке очередности. Там так и записано: номер один – маты, номер два – физы и так далее. Ну, признай, милый, кто-то ведь должен управлять, а на это способны только те, кто умеет обращаться с ЭВМ.
– Что ж, – в сердцах сказал Ром, – управляйте. Но тогда не жалуйтесь, что вас не любят.
– Ром, – не унималась Ула, – ты и сам занялся математикой. У тебя есть способности, с моей помощью овладеешь и суперисчислением, сможешь пробиться наверх. Не копаться же нам с тобой весь свой век в навозе.
– Я рожден для навоза, как ты изволила выразиться, люблю свою профессию и никогда ей не изменю.
– Ты меня уже не так любишь, Ром?
Он взглянул на нее с упреком.
– Ула, чем больше нас преследуют, чем более дорогую цену за наш союз приходится платить нам самим и нашим близким, тем сильнее мое чувство к тебе. Но не требуй от меня измены самому себе. Я ведь не прошу, чтобы ты забросила свою математику и занялась чуждым для себя делом. Правда, что я сам начал изучать твою специальность, чтобы найти общий с тобой язык, завоевать тебя, и буду бесконечно рад, если и ты проявишь интерес к моей профессии, не отрекаясь от своей. Я долго размышлял над всем этим и осознал одно: мы можем понимать и любить друг друга, оставаясь каждый тем, что он есть.
Он прав, подумала Ула, только в его словах слишком много рассудочности. От них веет холодком. Ром не так относился ко мне до нашего сближения. Это уже не тот пылкий юноша, который готов был ради меня не просто дать изрубить себя на куски, но и вывернуть свою душу. Как трогателен он был, когда на ломаном языке матов, похожем на детский лепет, признавался в своих чувствах! Вероятно, со временем он все больше станет походить на старшего Монтекки – сурового агра, фанатически приверженного своей профессии. Уж не лучше ли расстаться заранее?
Ула молчала, и Ром подумал, что она своенравна, капризна, не желает внимать доводам здравого смысла.
«Мог ли я ожидать, что у моей жены так скоро проявится инстинкт стяжательства и она будет толкать меня на путь карьеры, ничуть не заботясь о моих склонностях и интересах? А ведь мать предупреждала меня, что Ула привыкла к роскоши, ее не соблазнишь „раем с милым в шалаше“. Если так пойдет дальше, она уподобится старшей Капулетти, сварливой и вздорной матроне. Стоит ли дожидаться?
Бог ты мой, Колос, какие чудовищные мысли приходят мне в голову! Как я мог хоть на секунду усомниться в своей возлюбленной, которая ради меня отважилась бросить свой дом, порвать с родней, пойти на невзгоды и лишения! Ула капризна – таковы все женщины. Она тревожится о нашем будущем – разве не так должна поступать молодая хозяйка, сознающая ответственность за свою семью? Я обязан сейчас, здесь, немедленно сказать ей нечто такое, чтобы никогда больше между нами не возникало размолвок. Но где найти нужные слова?»
Долго сидели они у водопада, занятые своими мыслями. Потом Ром взял Улу за руку и сказал:
– Что это, Ром?
Ты уйдешь – меня не станет,
Нет, не то, что я умру,
Тело жить не перестанет,
Не грозит ничто уму.
Просто я не буду мною —
Головешка от огня,
Да и ты совсем иною
Тоже будешь без меня.
– Стихи. Жалкие, но стихи. Помнишь Дезара? Они сложились у меня сами собой. Я хочу сказать тебе, Ула…
– Не надо, милый, лучше не скажешь. Хочешь, прочитаю тебе стихи о таких же, как мы с тобой, влюбленных, только они жили давно, на Земле…
И она стала читать:
Она прильнула к нему.
Люди! Бедные, бедные люди!
Как вам скучно жить без стихов,
без иллюзий и без прелюдий,
в мире счетных машин и станков!
Без зеленой травы колыханья,
без сверкания тысяч цветов,
без блаженного благоуханья
их открытых младенческих ртов!
О, раскройте глаза свои шире,
нараспашку вниманье и слух,
это ж самое дивное в мире,
чем вас жизнь одаряет вокруг!
Это – первая ласка рассвета
на росой убеленной траве, —
Вечный спор Ромео с Джульеттой
о жаворонке и соловье.
Подъезжая к дому, они увидели, что здесь произошло что-то неладное. Двор был усеян осколками разбитых стекол, крыльцо повреждено, а их чудо-робот, нервно хохоча, наводил порядок с помощью автометлы.
– Что случилось, Робби? – спросила встревоженная Ула.
– Ничего особенного, хозяюшка, пара хулиганов поупражнялась в метании пращи.
Ром с Улой переглянулись: наверное, Бруно со своими дружками.
– Больше они ничего не собирались сделать?
– Кто знает, что у них было на уме? Да я не позволил.
– Молодец! – похвалил Ром.
– К сожалению, хозяин, вы ведь знаете, я не имею права наносить увечья людям, а взывать к их совести было бесполезно.
– Как же ты их отогнал?
– Подвел к окну шланг и направил на них струю. Это им не понравилось, и они дали тягу. – Робот опять засмеялся.
– Ты доволен, что обратил негодяев в бегство?
– Само собой, только смеюсь я не поэтому. Они угодили в меня камнем и испортили сенсорный блок. Вот я и хохочу без удержу. Мне срочно нужна техсестра.
– Где же ее раздобудешь? Потерпи.
– А ты не стесняйся, Робби, – вмешалась Ула, – смейся себе на здоровье. Тебе идет.
– Благодарю вас, синьора, – сказал польщенный робот и взялся за свою метлу.
Даже этот неприятный эпизод не испортил настроения новобрачным. Ула стала помогать роботу, а Ром пошел обследовать кладовку и нашел там запасные стекла. Поскольку он не имел понятия, как их вставлять, пришлось доходить до всего своим умом, и это нешуточное дело заняло у него несколько часов. Зато он был горд, когда окна приобрели нормальный вид, а Ула и Робби одобрили его работу.
Только они собрались ужинать, как к дому подкатил водомобиль, из которого выпрыгнули Метью и Бен.
– Ого, мы ко времени, – сказал Мет, – пахнет пиццей.
– Эх, – сказал Бен, – мне бы такую халупу!
После шумных приветствий и объятий Ром и Ула закидали друзей вопросами: что в городе, как родители, где пребывает Сторти? Метью рассказал, как ему удалось спровадить Голема и компанию, причем в его описании этот драматический эпизод приобрел юмористический оттенок. Ула, правда, забеспокоилась, не отвел ли он грозы от дома Монтекки, чтобы направить ее на дом Капулетти, но Мет успокоил ее, сообщив, что, по его сведениям, Голем утихомирился в обществе Розалинды и Тибора. О чем они там сговаривались, ему, к сожалению, неизвестно, потому что надо было вовремя унести ноги. Бен заметил, что Мет скромничает, а на самом деле вел себя героически. Какой там героизм обвести такого оболтуса, как Голем, возразил Мет. Оболтус-то он оболтус, это точно, да только опасный, вставил Ром. Особенно если они снюхаются с моим братом, добавила Ула; Тибор человек умный, но горячий, он может наделать глупостей. Не желая затрагивать ее сестринские чувства, Бен заявил, что самая ядовитая змея в этой странной компании – Линда, уж он-то ее хорошо знает. Еще бы тебе не знать, усмехнулся Метью, ведь ты пробовал ухлестывать за ней, да получил от ворот поворот. Чепуха, возмутился Бен, кого она отвадила, так это тебя, всем известно, как ты за ней увивался. А я и не скрываю, потому что своего добился. У Мета был весьма самодовольный вид, когда он говорил это. Врешь! – взбеленился покрасневший Бен. Все мы когда-то увлекались римским профилем Линды и прочим, что она имеет в избытке, попытался примирить спорщиков Ром. Значит, я у тебя не первая, рассердилась Ула, может быть, ты и сейчас к ней неровно дышишь. Тут все засмеялись и сошлись на том, что Розалинда – змея, Тибор – интриган, а Голем – дубина.
– Может, и нам создать союз умных и порядочных из всех кланов против дураков и проныр? – внес предложение Бен.
Робот в очередной раз засмеялся.
– Что здесь смешного? – обиделся Бен и успокоился только тогда, когда ему сообщили о проделке хулиганов.
Мет же, напротив, обеспокоился и стал выяснять, откуда местные жители могли узнать о том, что в коттедже поселилась молодая пара Монтекки. Пришлось рассказать ему о посещении деревни и драке в баре. После чего Мет постучал себя пальцем по лбу и сказал, что у него хорошая голова. Давать пояснения он отказался.
Обсудив все волнующие проблемы, Мет и Бен перемигнулись, попросили их извинить и исчезли. Через несколько минут они втащили в комнату картонный ящик солидных размеров и объявили, что это еще один их скромный свадебный подарок. В ящике оказался телеком новейшей конструкции, радости Улы не было границ.
Когда они вышли провожать своих друзей, Метью оставил Бена любезничать с Улой и отвел Рома в сторонку.
– Я чувствую, что в городе неспокойно, – начал Ром первым. – Мне надо ехать домой. Как бы эта банда вновь не нагрянула к нам в гости.
– Заклинаю тебя, дружище, – сказал Мет с необычной для себя торжественной серьезностью, – не делай глупостей. Твой приезд только раззадорит клановых патриотов, и вот уж тогда огонь и вправду заполыхает. За своих не тревожься. По секрету скажу тебе, что и мы не сидим сложа руки. Мне удалось собрать группу крепких ребят, и в случае чего мы сумеем защититься.
– Что же, мне отсиживаться здесь, пока вы будете рисковать своими жизнями ради моих близких! – вспылил Ром.
– Придет и твой черед, у меня предчувствие, что все еще впереди. Эх и повеселюсь же я, когда всажу пулю в медный лоб нашего дорогого Голема!
– Вот не знал, что ты такой кровожадный, – рассмеялся Ром.
– И хочу тебя предупредить, Ром, будьте настороже. Плохо, что вас обнаружили, эти молодчики могут заявиться еще раз, причем уже не с камнями. На дне ящика ты найдешь отличную двустволку. Теперь понимаешь, почему у меня хорошая голова?
– У тебя, Мет, не только хорошая голова, но и доброе сердце, – сказал Ром, обнимая друга.
– Ну, ну, прочь телячьи нежности, – ворчливо сказал Метью, растроганный этим порывом. – Нам надо сейчас быть твердыми, как скалы, что стоят вокруг вашего домика. Эх, Ром, вот мы и стали мужчинами, прощай, беззаботная юность!
Расставшись с друзьями, Ром поторопился установить телеком.
– Поговори со своими, – предложил он Уле. – Хочешь, я выйду?
– Глупости, у меня нет от тебя секретов.
Она вызвала дом Капулетти, и на экране появилось лицо отца.
– Ула, девочка моя, какое счастье, что я могу видеть тебя.
– Ты постарел, папа.
– Я прекрасно себя чувствую. Как вы там?
– Познакомься с моим мужем.
– Так вы уже поженились!
– Да, папа, я очень тебе благодарна за благословение.
– Добрый вечер, синьор Монтекки. Что я говорю! Добрый вечер, Ром.
– Добрый вечер, синьор Капулетти. Спасибо вам за все, что вы для нас сделали.
– Пустяки, простите нам, старикам, то, что мы по глупости делали вначале. Береги мою Улу, Ром.
– Можешь быть спокоен, па, – ответила за него Ула. – Ром пишет стихи, – сказала она с гордостью.
– А что это такое? – осведомился Капулетти.
– Я тебе объясню при встрече. Это нечто столь же совершенное, как суперисчисление деда. Только достигается оно не числами, а словами.
– Я не сомневался, что избранник моей умницы будет человеком большого таланта. Даже если он агр. – Капулетти смутился, почувствовав, что последняя фраза прозвучала двусмысленно.
– А как мама? – осторожно спросила Ула. – Вы расстались?
– Да. Прости за откровенность, но ты даже не представляешь, какое я испытываю облегчение. Никто не дергает по пустякам и не мешает мне витать в своих эмпиреях. У Тибора шашни с какой-то красоткой из клана Рома. Убей меня бог, если я понимаю, как твой брат ухитряется сочетать это со своей клановой нетерпимостью. Честно говоря, Ула, у меня было о нем другое мнение. Мы плохо знаем своих детей. Надеюсь, он образумится. Я хочу, чтобы Тибор примирился с вами, и собираюсь серьезно с ним поговорить.
– После того, как покинешь свои эмпиреи, папа?
– Ты по-прежнему остра на язык. Конечно, у твоего отца есть недостатки…
– За них я и люблю тебя.
Они попрощались, и настала очередь Рома. Он был несказанно рад увидеть на экране лицо матери.
– Как отец? – спросил Ром.
– Идет на поправку.
– Мы с Улой поженились.
– Знаю. Будьте счастливы. Ула, присматривай за Ромом и постарайся стать ему верной подругой.
– Непременно, синьора Монтекки. Вы вырастили замечательного сына.
– Спасибо тебе, дружок. Я рада, что вы ладите. И помни: мир в семье всегда зависит от женщины.
– Вы обменяетесь опытом без моего присутствия, ладно, ма? – вмешался Ром. – Что-нибудь слышно о Геле?
– Нет, сынок. Твой брат не дает о себе знать. Не могу себе простить, что обошлась с ним так жестоко.
– Он вернется, не сомневайся. Гель упрям и самолюбив, но привязан к нашему дому.
– У нас стало без вас так тоскливо.
– Может быть, мне приехать, мама?
– Ни в коем случае, сидите спокойно. Пройдет время – все образуется.
Сеанс связи кончился.
– У тебя очень красивая мать, Ром, – заметила Ула. – А скажи, можно обнаружить по телекому место, где мы находимся?
– Ты боишься?
– Глупости. – Она передернула плечами. – Просто хочу знать.
– Думаю, нет, хотя не уверен. Какое это имеет значение? Не станут же они охотиться за нами теперь, когда мы поженились.
– Тогда к чему предосторожности?
– Сам не знаю. По-моему, Сторти все преувеличивает.
И словно эхом отозвалось имя наставника на экране телекома. «Сегодня в Вероне, – сообщил диктор, – по обвинению в нарушении этики и общественного порядка арестован бывший наставник агрофакультета Франческо Сторти. Его дело будет рассмотрено цензором местной общины агров, а затем передано в провинциальный суд.
Ром вскочил.
– Я еду, Ула.
– Мы едем, Ром, – твердо возразила она.
– Прошу тебя, там может быть опасно…
– Тем более. Неужели ты думаешь, что я отпущу тебя одного!
Неизвестно еще, подумал Ром, что хуже: брать ее с собой или оставить здесь, куда могут опять нагрянуть деревенские агрошовинисты.
– Ладно, собирайся.
Он дал инструкции роботу, велев подбросить овса лошадям, а затем забаррикадировать двери, вооружиться своим шлангом и не высовывать носа до возвращения хозяев.
Опять они тронулись в путь. Долго ехали молча, и Ром подумал, что Ула дремлет, но она вдруг сказала:
– Наша любовь родила ненависть.
Сказала так, как говорят, не ожидая ответа, просто констатируя факт. Слова эти больно задели Рома. Он и сам так думал поначалу, но теперь знал, что в них нет правды, по крайней мере – всей правды. Он стал припоминать все, что с ними случилось, с первой их встречи на морском берегу. Прошло с полчаса, когда Ром, наконец, выразил вслух итог своих раздумий.
– Нет, Ула, наша любовь родила не ненависть, а борьбу против нее.
5
Препровожденный в камеру предварительного заключения в подвалах веронской префектуры, Сторти растянулся на скамье и предался размышлениям.
Положение его куда как плачевно. В течение всего лишь одной недели он превратился из достаточно респектабельного члена общества в отверженного парию. Работы он лишился, сбережения, и без того мизерные, улетучились вовсе, имя его ославлено на весь Гермес. В довершение всего ему грозит суд и, более чем вероятно, тюремное заключение. Но не в наших обычаях унывать. Что остается, как не плюнуть на все невзгоды и вооружиться философским взглядом на мир. Теперь, кажется, подумал Сторти, я начинаю понимать, почему каждому агру полезно быть немного филом. Надо будет при случае разъяснить Мету смысл идеи, которая родилась у него по наитию.
В чем же причина такого фантасмагорического переплета событий? Все началось с искры, пробежавшей между Ромом и Улой там, на берегу. Рассуждая логично, следовало бы признать, что именно это увлечение, неуместное с точки зрения господствующих нравов и обычаев, послужило семенем, из которого выросли ядовитые грибы ненависти. Но почему невинное чувство двух молодых людей должно было привести к столь непредсказуемым последствиям? И вообще, разве любовь способна порождать ненависть? Сама эта мысль кажется нелепой. Впрочем, когда мы расставались с синьорой Сторти, то ненавидели друг друга, как кошка с собакой. Конечно, здесь повинна не любовь, а ее исчезновение. Но, чтобы исчезнуть, она когда-то должна возникнуть, следовательно, корень все-таки в ней.
Положим, после того как мы взаимно охладели, можно было разойтись чинно и благородно, без скандала и истерик. Будь у моей бывшей женушки больше благоразумия, между нами могло даже установиться дружеское расположение. Есть же люди, расстающиеся без камня за пазухой. Существует даже такое выражение «расстаться полюбовно». Как корабли, которые шли одним курсом, а потом показали друг другу корму – и кто куда, каждый в свою гавань. Я поступил вполне по-джентльменски, оставив ей неплохой дом со всей утварью и приличный счет в банке. Взял только свой никудышный экомобиль, который к тому же спалила эта бестия Линда. Казалось, чего больше? Так нет, обязательно надо испепелить своего бывшего попутчика. Справедливости ради следует сказать, что женщина переживает такие вещи тяжелее. Если брак терпит крушение, она начинает сетовать на свою несчастную судьбу и обвинять вас в том, что вы украли лучшие годы ее жизни. Будто я не могу сказать то же самое! Будто пресловутые лучшие годы ценны не сами по себе, а в качестве капитала, с которого непременно надо получить высокие проценты.
Однако так я не доберусь до истины. Мои делишки тут ни при чем. Это – обыденная история, а случай с Ромом и Улой необычный, потому и пошла от него такая катавасия. Кому они помешали своим романом, на что посягнули? На наши нравы? Значит, эти нравы ни к черту не годятся, их надо срочно менять. А как их изменишь, не затрагивая устоев профессионального кланизма? Дезар мне втолковывал, что и система кланов должна быть выброшена на свалку. Но, во-первых, кому это под силу, а во-вторых, так ведь можно ненароком резануть и по самому профессионализму, на котором, что ни говори, держится общественное благосостояние. Мантуанец – явный смутьян, а его теории небезопасны. Философствовать следует в меру. А вообще, все это бредни, главное – выращивать хлеб, и единственная стоящая наука – агрономия.
Положение его куда как плачевно. В течение всего лишь одной недели он превратился из достаточно респектабельного члена общества в отверженного парию. Работы он лишился, сбережения, и без того мизерные, улетучились вовсе, имя его ославлено на весь Гермес. В довершение всего ему грозит суд и, более чем вероятно, тюремное заключение. Но не в наших обычаях унывать. Что остается, как не плюнуть на все невзгоды и вооружиться философским взглядом на мир. Теперь, кажется, подумал Сторти, я начинаю понимать, почему каждому агру полезно быть немного филом. Надо будет при случае разъяснить Мету смысл идеи, которая родилась у него по наитию.
В чем же причина такого фантасмагорического переплета событий? Все началось с искры, пробежавшей между Ромом и Улой там, на берегу. Рассуждая логично, следовало бы признать, что именно это увлечение, неуместное с точки зрения господствующих нравов и обычаев, послужило семенем, из которого выросли ядовитые грибы ненависти. Но почему невинное чувство двух молодых людей должно было привести к столь непредсказуемым последствиям? И вообще, разве любовь способна порождать ненависть? Сама эта мысль кажется нелепой. Впрочем, когда мы расставались с синьорой Сторти, то ненавидели друг друга, как кошка с собакой. Конечно, здесь повинна не любовь, а ее исчезновение. Но, чтобы исчезнуть, она когда-то должна возникнуть, следовательно, корень все-таки в ней.
Положим, после того как мы взаимно охладели, можно было разойтись чинно и благородно, без скандала и истерик. Будь у моей бывшей женушки больше благоразумия, между нами могло даже установиться дружеское расположение. Есть же люди, расстающиеся без камня за пазухой. Существует даже такое выражение «расстаться полюбовно». Как корабли, которые шли одним курсом, а потом показали друг другу корму – и кто куда, каждый в свою гавань. Я поступил вполне по-джентльменски, оставив ей неплохой дом со всей утварью и приличный счет в банке. Взял только свой никудышный экомобиль, который к тому же спалила эта бестия Линда. Казалось, чего больше? Так нет, обязательно надо испепелить своего бывшего попутчика. Справедливости ради следует сказать, что женщина переживает такие вещи тяжелее. Если брак терпит крушение, она начинает сетовать на свою несчастную судьбу и обвинять вас в том, что вы украли лучшие годы ее жизни. Будто я не могу сказать то же самое! Будто пресловутые лучшие годы ценны не сами по себе, а в качестве капитала, с которого непременно надо получить высокие проценты.
Однако так я не доберусь до истины. Мои делишки тут ни при чем. Это – обыденная история, а случай с Ромом и Улой необычный, потому и пошла от него такая катавасия. Кому они помешали своим романом, на что посягнули? На наши нравы? Значит, эти нравы ни к черту не годятся, их надо срочно менять. А как их изменишь, не затрагивая устоев профессионального кланизма? Дезар мне втолковывал, что и система кланов должна быть выброшена на свалку. Но, во-первых, кому это под силу, а во-вторых, так ведь можно ненароком резануть и по самому профессионализму, на котором, что ни говори, держится общественное благосостояние. Мантуанец – явный смутьян, а его теории небезопасны. Философствовать следует в меру. А вообще, все это бредни, главное – выращивать хлеб, и единственная стоящая наука – агрономия.