Страница:
– По этому платью я поняла, что жутко похудела… Узнали?
Ну, как?
– Ва-а-ау! – выдохнул Николай, не сводя с нее огромных глаз, а Саша молча смотрел в ее сторону.
При детальном рассмотрении оказавшаяся Ренатой девушка больше интересовалась реакцией телохранителя, и её задело, что он не выказал восторга. Она покружилась и элегантно подбоченилась.
– Может быть, выйдем куда-нибудь поесть? – даже голос у нее изменился: стал более высоким и завлекательно-мелодичным.
– Кажется, я потерял аппетит… – сам для себя сообщил Николай и занялся аутотреннингом, больше напоминавшим упражнения мазохиста:
– Мы развелись, мы развелись, мы развелись!.. О, дьявольщина! Давайте же что-нибудь делать!
Пойдемте и правда перекусим, что ли…
– В ресторан, – добавила Рената, перекидывая через плечо цепочечную лямку сумочки.
– В ресто… Что?! Утром – в ресторан?!! Куколка! Я перестаю тебя узнавать!
– Не смей называть меня куколкой! Сколько можно повторять, Гроссман?! Да, утром – в ресторан. Я не была там целую вечность, – и она бросила холодный взгляд на телохранителя, который целенаправленно ушел на второй план и, образно выражаясь, поблек на фоне огненного фонтана, бьющего из Николая.
Гроссман попробовал взять ее под руку, но она не позволила и направилась к двери в одиночестве. Непонятно, как, но Саша оказался там вперед нее.
– Не усердствуй: не поверю! – прошипела она ему.
Его каменное лицо не выразило ровным счетом ничего. Он отстранил Ренату, выглянул в коридор, посмотрел направо и налево, и только тогда позволил выйти подопечной и Гроссману.
Проходя мимо телохранителя, девушка окатила его демонстративно-высокомерным взглядом и капризно нахмурила бровки, когда Николай повторил попытку взять ее под локоток.
Ресторан был весь в зеркалах. Рената мельком заметила, что рядом с Гроссманом она кажется куклой, «девочкой с золотыми волосами», но уж никак не равноправной парой. А этот «зануда-Саша» по-прежнему отирался за их спинами. Девушка рассердилась, повернулась к нему и взяла его под руку. Ну вот, совсем другое дело! Разница в росте тоже большая, но зеркала не могут врать: они сделаны из одного теста! Порадовавшись этому открытию, Рената скорчила гримасу бывшему мужу.
В ожидании заказа она извлекла из сумочки сигарету двух-или даже трехлетней выдержки (ну, никудышная из нее курильщица, что поделаешь?!) и поднесла ее к губам. В ту же секунду возле нее щелкнуло сразу две зажигалки – отставного супруга и какого-то проходящего плейбоя. Телохранитель насторожился, но плейбой оказался мирным товарищем и удалился, едва Рената выдохнула струйку дыма. Ее надолго не хватило: с первой же затяжки она скривилась и сказала, что сигарета пересохла.
– Да нет, ладонька, это у тебя сушнячок-с! – поддел ее Гроссман. – Официант! И стакан томатного сока! Да-да, томатного! – он откинул со лба густые черные волосы. – Похоже, у Сокольникова был на этих типов какой-то «компромат», и он лежит в «дипломате», за которым вы все дружно охотитесь. Выиграет тот, кто придет к финишу первым. Они считают, что Рената в курсе дела. Короче, надо искать такое место, где «по остальным адресам филиалов нет».
– О чем это ты? – с омерзением ломая в пепельнице сигарету, спросила Рената.
– Подожди, я рассуждаю!
– Рассуждай про себя и не дави на нас своим интеллектом, злыдень!
Саша не выдержал и хмуро взглянул на нее:
– Рената! – он властно поднял руку, обращая внимание на этот жест внимание капризной особы. – Пожалуйста!
Она фыркнула, но угомонилась.
– Когда вас собирается больше одной штуки на квадратный метр, вы тут же создаете антиженскую коалицию! Катастрофа!
– Я продолжать могу, граждане? – спросил Николай; в это время принесли заказ, и он подождал, пока удалится официант. – Я имел в виду, что ваши челябинские други имеют влияние не во всех городах России. Это понятно. Остается только узнать, где их примут, как чужих, и ехать туда…
– Да, так просто и легко! – съязвила Рената, осушая стакан с соком.
– Не так уж легко и просто. Кое-кто из их конкурентов, видимо, допетрил, о том, что вы держите в руках нечто такое, способное подмять под колеса всю эту шайку-лейку. У них не меньше оснований преследовать вас, чтобы завладеть этой удобной штуковиной и опрокинуть противника вверх тормашками. Все ясно и понятно! – Ник непринужденно, с грацией светского человека, поддел на вилку омлет; во время мхатовской паузы он дожидался оваций, но их не последовало, и ему пришлось подводить резюме «всухую»:
– Короче, у вас есть только два выхода: найти дипломат, чтобы узнать, в чем загвоздка, или улететь на Луну. Не знаю, что сложнее… – побарабанил длинными пальцами с отполированными ногтями по столешнице.
– Ты так обнадежил, Гроссман!
– Я не волшебник, я только учусь.
– У Дэвида Копперфилда ты учишься?!
– А что?
– А то, что как в песенке: «Даром преподаватели время со мною тратили»! Недоучка!
– Кто бы говорил, – поморщился Гроссман и снова переключился на молчаливого телохранителя. – Может быть, Шура, ты и прав насчет Ростова….
Ренату так и передернуло, настолько не вязалось это гроссмановское «Шура» с ЕЁ Сашей. Но сам Саша отнесся к этому весьма лояльно.
– Пока что мне все это напоминает игру «Морской бой», – произнес он наконец.
– «Е-два» – ранен! «Же-два» – мимо! – усмехнулся Николай, согласно кивая.
– Я поняла, чем ты занимался на уроках у Копперфилда… – поддразнила Рената и пропела:
– «Даром со мною мучился самый искусный маг»!
– Ну, что ты прицепилась?! – отмахнулся он.
Все оставшееся время, проведенное в ресторане, Саша не проронил ни слова и едва прикоснулся к еде. Неунывающий Гроссман, пытаясь заигрывать со своей очаровательной бывшей женой, сыпал анекдотами и «травил» всякие байки, на которые он был мастером. Рената поневоле смеялась и называла его болтуном. Телохранителя она принципиально игнорировала.
– А не пора ли нам? – напомнил он о своем существовании, взглянув на часы.
Девушка прищурилась:
– Видишь, Гроссман, как мой телохранитель сегодня играет на публику! Какие мы старательные бультерьеры! Завидуешь, Ник? Хочешь, одолжу? Махнемся, не глядя? Ты мне – браслетик, а я тебе – верного Мухтара?
Саша поджал упрямые губы и поднялся:
– Когда тебе надоест упражняться в красноречии, можешь заглянуть в номер, – дернув плечами, он бесшумно вышел.
– По-моему, ладонька, это ты играла на публику. И малость того… переиграла, – Николай указал пальцем на двери, за которыми скрылся телохранитель. – Сдается мне, ты его обидела…
– Он не обидчивый. И вообще, твое какое дело, Гроссман?!
Это мой личный телохранитель…
– И не только… – пробормотал Гроссман, вертя в пальцах бокал.
– Что?!
– Ничего. Тебе послышалось! Я говорю, музыка слишком громкая для такого часа. Ну, пойдем, что ли?
Они вышли из зала, но их догнал официант, с которым перед своим уходом рассчитался телохранитель. Он протянул Ренате ее сумочку:
– Молодой человек, который сидел с вами, просил передать…
– Спасибо, – Рената слегка удивилась; она так отвыкла держать в руках предметы вроде сумочек, что запросто забыла бы ее на спинке стула. На дне девушка нащупала холодную сталь пистолета. – Ты тоже не заметил, как он ее унес?!
Гроссман засмеялся и отрицательно покрутил головой.
– Я провожу тебя до гостиницы.
– Можешь не утруждать себя.
– Нам по пути: я остановился там же, прямо под вами…
– Этого следовало ожидать. Гроссман, ты…
Николай взял-таки ее под руку:
– Не возмущайся, душка, я здесь по своим делам.
– Ну, разумеется! Что, новая пассия?
– Вовсе нет. Так ты всерьез решила остаться в Ростове?
– Какая разница – Ростов или Челябинск?
– О, это две большие разницы, как говорит Роза Давидовна!
Чем же ты будешь заниматься в своем Ростове?
– Не учи меня жить, сама разберусь!
– Да я уже вижу, как ты – «сама»… И впрямь, Бог бережет пьяных, безумных и влюбленных… Шура – парень ништяк, но тебе с твоим характером нужно жить в зоопарке…
Рената вырвалась из его рук:
– Занимайся своими проблемами, Гроссман, мы уже год друг другу – никто!
Николай развел руками, но видя, что она не собирается внимать разумным доводам, приложил ладони рупором ко рту:
– Погоди-и-и! Вот, другое дело. Дай сказать. Мне нет дела до твоих романов. Спи, с кем хочешь, мне наплевать…
– А кто тебе сказал, что…
Гроссман усмехнулся:
– Ну, я пока еще в состоянии анализировать, голуба моя. В Челябинске благодаря тестю ты имела все: работу, квартиру, личных телохранителей, шофера, знакомства, – он загибал пальцы,
– богатых и влиятельных мужиков. А кем будет в Ростове Гроссман Рената Александровна? – он тряхнул рукой, как будто сбрасывая все то, что только что насчитал. – Девушкой с темным прошлым? На этом карьеру не сделаешь. А кем еще? Ау-у! Кем?
– Что ты предлагаешь? – она взглянула на него сверху вниз через плечо.
– Что я предлагаю? Одессу.
– В великолепном обществе тебя и твоей маман? – Рената криво усмехнулась.
– Что тебе сделала Роза? Она даже не в курсе, что мы разбежались.
– Благодарю покорно, пусть меня режут тут, – она обогнала его и остановилась, по-боевому сжав кулачки, озаренная солнцем, разъяренная, словно кошка, готовая к броску:
– Я ушла, Гроссман, потому что мне осточертело быть одной из твоих наложниц! Я ушла, потому что не собиралась быть рабыней в собственном доме, а к этому все шло! Я тебе больше – никто! Отвяжись от меня! У меня есть профессия, так что разберусь!
– Профессия?! – Ник расхохотался, нимало не тронутый ее гневом: он не мог воспринимать всерьез эту вздорную дамочку. – Историк?! Живо представляю: книжный червь Рената Александровна от рассвета до заката торчит в библиотеках Ростова, изучая быт и культуру какого-нибудь Занзибара. Или Лапуты. Что тебе больше нравится?
– Да иди ты! – Рената развернулась и направилась дальше.
– Ну, сбежит от тебя твой телохранитель после очередного бзика с твоей стороны – и что ты будешь делать?!
– Я очень тебя прошу: уезжай сегодня же! Слышишь, Гроссман?!
– Вот еще!
Рената взбежала по ступенькам.
– Встретимся на палубе, ладонька! – крикнул ей вслед Николай.
Девушка даже не оглянулась.
– Ну-ну! – усмехнулся он.
За двадцать дней…
Дурацкий, навязчивый сон. А тут еще эти «клиенты», как он их называет, со всех сторон понасели. Похоже, что весь Ростов свихнулся, одержим бесами, а кто еще не одержим, тот уже сглажен.
Гарик совершал свой моцион, как обычно, минуя магазин одежды, где стояла она. И пусть это было не по пути. Вдоволь насмотревшись на красавицу за стеклом, воздевшую руки в немом призыве сверхъестественных сил, он начал думать о ее живом двойнике, и думал он следующее: пора бы уж им объявиться в Ростове; а может, они уже здесь, да только на черта он им сдался?! Хотя нашли бы. Он Саньке оставил координаты. Именно ему, другу детства, он, Гаррик, обязан этой идеей с изгнанием бесов и прочей чепухой. А вдруг они не доехали? Нет, о таком исходе думать не хотелось…
На всякий случай он заехал на вокзал. Спроси его, зачем он это делает, Гарик растерялся бы и не знал, что ответить. Уж во всяком случае, не из трепетного чувства благодарности.
Как обычно в это время, по репродуктору передали, что на такой-то путь прибывает Московский пассажирский. С чего только он взял, что они обязательно должны приехать на поезде, а не прилететь, например, на самолете или все на том же «Чероки»? Интуиция, что ли…
Гарику показалось, что за ним кто-то наблюдает. Это было плохо с обеих сторон: и если ему это кажется, и если это так на самом деле. В его случае страдать нервными расстройствами недопустимо.
Московский поезд прибыл точно по расписанию. Толпа схлынула на перрон, а Игорь все сидел в кресле зала ожидания и смотрел на большие круглые часы на стене. Встреча под часами. Ну… это самое… поэтично, блин!
– Гражданин, пройдемте! – прогремело почти над ухом. Гарик давно готовился к такому исходу и все же окаменел. – Пройдемте в отделение!
Он медленно привстал и повернул голову, чтобы узнать, кому он обязан арестом.
Позади, в проходе между креслами, стояло два милиционера и поднимало с сидения разлегшегося там бомжа.
– Да какой «гражданин»! – фыркнув, поправил напарника сержант, явно – начальник первого (или, скорее, первый был стажером из учебки). – Эй, шевелись! – и он подтолкнул бродягу концом резиновой дубинки – легонько, но убедительно.
Игорь почувствовал, как кровь возвращается в онемевшие конечности. На дрожащих ногах он поковылял к выходу, от греха подальше, и окончательно отошел только на свежем воздухе. Больше он сюда – ни шагу! Она, конечно, хороша до невозможности, но все же не стоит того, чтобы из-за желания увидеться он потерял драгоценную свободу.
И Гарик поехал по очередному вызову.
То, что он увидел на даче бывшего партаппаратчика, который явно сгоряча пригласил к своему племяннику экзорциста, не поддавалось никакому описанию…
– Заходи, Андрей, мы уже ждем! – сказал Константин Геннадьевич заглянувшему в кабинет молодому человеку.
Тот кивнул и неторопливо вошел. Рушинский поздоровался наскоро, через плечо, не отрывая глаз от монитора – Андрейка мал еще, чтобы выделять его излишними знаками уважения. Саблинов же, Станислав Антонович, поднялся с кресла и протянул ему руку, как равному.
– Прилетел, сынуля вечно занятой? – Константин похлопал парня по плечу.
На молодом человеке был расстегнутый черный плащ, шикарный английский костюм и сияющие туфли, словно только из магазина. В руке он держал небольшой темный кейс. Стоя рядом, Константин Геннадьевич и Андрей были очень похожи – и ростом, и фигурами, и выражением лица, и глазами, только сын был брюнетом, а волосы отца давно поседели. Кроме того, на шее у Константина было что-то вроде гипсового воротника, и головой он вертел не слишком проворно.
– Так что за тайны Мадридского двора? – не смущаясь тем, что Станислав Антонович, потирая раздвоенный подбородок, пристально его разглядывает, спокойно спросил Андрей. – И что у тебя с шеей?
– Ну, да, – наконец сообщил Саблинов. – Что-то есть…
Отдаленное сходство, так сказать, наблюдается. И не более того.
Секретарша Рушинского принесла для всех кофе и украдкой покосилась на нового персонажа.
Андрей не понял, о чем говорит Саблинов, и взглянул на отца. Тот всем корпусом кивнул, дескать, сейчас все объясню по порядку, не спеши.
Рушинский издал досадующий возглас: противник обвел его вокруг пальца и выпутался из безвыходной ситуации. Суть этой дурацкой игры заключалась в том, что в ней было два главных героя – один олицетворял в данном случае Рушинского, второй – его антипод, жуткий пакостник и вообще сволочь еще та. Антипод бегал по коридорам «бродилки», собирая по пути куски мозаики и мимоходом «гася» воинов главного героя (у самого «пакостника» в запасе было ровно 9 жизней, которые он медленно утрачивал в процессе борьбы со всемогущим Виктором Николаевичем). Из мозаики в потайном месте он должен был сложить изображение какого-то птеродактиля, а Рушинскому нужно было помешать ему это сделать. Лучше всего, конечно, обнаружить «лежбище» антипода, чтобы разбить уже собранное, но это почти невозможно, а вот подловить где-нибудь в переходе бесчисленных коридоров – вполне реально: на данный момент в распоряжении пакостника оставалось всего три жизни и очень мало оружия. И вот, когда Рушинский уже почти отсек ему голову, «пакостник» растворился в ответвлении потайного хода.
– Витюх, от твоей игрушки в затылке ноет! – бросил Станислав Антонович. – Хоть звук выруби!
– Вот сучара! – сказал Рушинский и выпустил пару огненных зарядов в черноту коридора. – Чтоб ты там задохся, уродец!… А по-моему, Стас, Андрейка очень даже похож на этого типа с фотографии… На мой взгляд – вылитый…
– Вылитый-вылитый! – поддержал его Константин Геннадьевич.
– Когда мне прилетело в Новгороде дверью по затылку, я чуть не спросил: «Какого хрена, Андрюха, ты делаешь?!» Саблинов снова взял со стола фотографию. Андрей успел разглядеть изображение: со снимка спокойно глядел парень приблизительно его возраста, волосы у него были светлее, чем у Андрея, глаза – тоже, нос более правильной формы, точеный, лоб поуже, но в общем и целом сильное сходство было бесспорным. Старики что-то задумали, не иначе… Андрея они гоняют только по делам особой важности.
– Честно говоря, я все-таки не вижу в этом особой необходимости, – снова выходя на след «пакостника», признался Рушинский. – Интересно, где эта сволочь прячет фреску?.. Единственный интересующий меня пунктик – то, что на них вышел Котов. Есть вероятность, что для подстраховки они успели спрятать «дипломат» у кого-то третьего…
– Все это отдает каким-то дурацким вестерном, – Станислав Антонович снова сел за стол. – Этот – брюнет, тот – шатен, у этого глаза больно темные, у того даже на фото видно – серые… И вообще… ну, не знаю, сколько надо выпить, чтобы их перепутать… Да, а голос… Конечно, я того не слышал, но у двух чужих друг другу людей в любом случае не может быть слишком много сходства…
– Голос – ерунда. Меньше всего внимания обращают на голос, – небрежно высказался Рушинский.
– Только не эта рыжая пигалица! – Саблинов передал Андрею еще одну фотографию.
Молодой человек увидел миловидную девчонку лет восемнадцати – от силы двадцати, рыжую, с конопушками. Ничего особенного. Не в его вкусе. И, похоже, дура продувная: глаза наивные-наивные, как будто только вчера на свет родилась. Он отбросил карточку и зевнул. Ему становилось скучно без конкретной информации: чего им от него нужно? Флегматичный по темпераменту, Андрей никогда излишне не загорался идеями, тем более, чужими. Все, что бы ни задумывалось им, было вначале обточено им в уме подобно тому, как обтачивает море прибрежные камни. Если слабый огонек его интереса к делу ничем не подпитывался, то Андрей гасил его окончательно и переключался на другие занятия, недостатка в которых не было.
– Есть у меня приятель, хирург-пластик… Я уж Стасу рассказывал о нем, – загоняя в угол паршивца-антипода при поддержке одного из своих воинов, заметил Рушинский. – Безнадежные партии выигрывал: кислота, ожоги всех степеней, врожденные уродства… Умница, словом! Он из мертвого способен куколку сделать… И по гроб жизни мне обязан: я его сына от подрасстрельной статьи отмазал. Дурик пятью годами отделался… А-а-а! Так мы тебя сейчас вот так и вот так! Что, сволочь, не нравится?! Зараза, по-прежнему три жизни! Так вот, поняли, к чему это я?
Андрей поджал упрямые губы, дожидаясь, когда «старики» придут к согласию и наконец посвятят его в обстоятельства дела.
– А мой парикмахер сделает из него хоть шатена, хоть блондина. Любого, обратите внимание, оттенка! – вставил Константин. – Ладно, Андрюха, хорош нам тебя интриговать, садись и слушай сюда. Незаметно для девицы ты должен устранить этого паскудника, а сам – занять его место и мирно, без шума и пыли, узнать, куда они запихнули диск. По ходу событий разберешься, как потом поступить с пигалицей… Она – твоя, только вытряси из нее всю душу и верни нам диск… Пока будешь отлеживаться после операции – это не меньше недели, сына – посмотришь, чем занимался этот парень раньше, что из себя представляет сейчас. Зовут его Александр, он телохранитель пигалицы, и довольно удачливый, надо сказать. Такое ощущение, что судьба сейчас на их стороне, иногда просто даже до смешного доходит, ей-ей… В общем, посмотришь кассеты, фотографии, войдешь в роль, так сказать, таланта тебе не занимать…
– Ё-мое! Готов! – воскликнул Виктор Николаевич, но его радость была несколько преждевременной: у врага еще остались две жизни.
Спустя шесть дней преображенный Андрей с едва зажившими шрамами за висками и возле ушей, небольшим, почти исчезнувшим кровоподтеком вокруг исправленного носа и глаз, с перекрашенными волосами и измененной прической выйдет из челябинского особняка отца, чтобы сесть в свой черный «Ландкрузер», который он предпочитал любым другим маркам машин, и вылететь со двора вдогонку солнцу…
За две недели…
– Мне снова приснился этот сон… Похоже на сумасшествие, однако… – Рената потянулась в кресле и выпрямилась; покоряя километр за километром, джип несся по трассе – из города в город, из области в область. – Полцарства тому, кто растолкует мне значение этого сна!
– Опа! А оно у тебя есть? – с ехидцей спросил Николай, привольно раскинувшийся на заднем сидении автомобиля, обнимая коленями спинку сидения Ренаты: длинные ноги мешали ему даже в джипе. – Покажи!
Рената обернулась:
– Гроссман?! Ты еще здесь?! Я так надеялась: проснусь – и ты окажешься просто кошмаром!
Придерживая руль, Саша с усмешкой посмотрел на нее:
– Если говорить простым человеческим языком, тут действуют генетические аспекты, превращающие интерпсихические отношения в интрапсихические, после чего происходит опосредование выбора и сублимация процесса интериоризации на примере образов и символов, – «растолковал» он.
Рената приоткрыла рот:
– Он что-то сказал?!
Гроссман кивнул:
– Шура пытался сказать тебе, что это просто самый банальный подростковый кризис – прыщики, недовольство собой, комплекс «мои предки – конченные придурки» и так далее…
– Ну, разве же от вас добьешься чего-нибудь приличного?
Лучше уж магнитофон послушать вместо вас… – и Рената стала переключать радиоканалы, но почти везде звучал «белый» шум. Наконец она наткнулась на песню:
– Боже! Это Розенбаум! Обожаю! Это что-то новенькое. Немедленно замолчите и дайте послушать песню!
– Ты всегда была впечатлительной девочкой, – Николай приоткрыл окно и закурил.
– Гроссман, не юродствуй, я слушаю!
…И она могла бы, в общем, В щель под дверью проскочить, Только гордые не ропщут И не жгут чужой свечи, И не жгут чужой свечи…
Ведь нет у одиночества Имени и отчества, Ну а мне в плечо твое Так уткнуться хочется…
Рената прикрыла глаза. Читала она где-то о том, что, когда ищешь ответ на беспокоящий тебя вопрос, он приходит неожиданно – извне, из строчек в книге, из песен, из услышанной на улице реплики постороннего человека. Почему так повелось – неизвестно. Вот и теперь девушке показалось, что она как никогда близка к разгадке, однако присутствие Гроссмана действовало ей на нервы, мешало сосредоточиться.
Рената была против его настойчивого желания сопровождать их с Сашей в опасном путешествии: это ставило её в положение хамелеона, посаженного на два бумажных листа разной расцветки, который безуспешно выбирает, в какой цвет ему перекраситься. Каждый из них воспринимал её по-своему, и она чувствовала инстинктивную потребность удовлетворять их ожидания, что сделать одновременно было бы невозможно. Хамелеон сошел бы от этого с ума. Кроме того, Ренате все время мерещились заговоры, казалось, что Ник и Саша объединились против нее. Она стала все чаще огрызаться, а то и прямо нападать на Гроссмана и – косвенно – на телохранителя. Согласия между ними троими не было в помине. Саша ни во что не вмешивался, соблюдая нейтралитет. Если бы Рената знала его хуже, то могла бы предположить, что он стесняется.
– Не пора ли нам сделать привал? Шикарный пейзаж, ёлки-палки! – вновь ворвался в ее мысли Николай.
Саша молча повернул к обочине.
– Ты бы хоть предупредил, что у тебя гости! – укоризненно проворчала Раечка, понимая, что уединиться им не дадут и в этот раз.
– Никаких гостей. Не должно. Быть.! – характерное для Михаила подергивание пшеничных бровей наводило на мысль, что он, должно быть, весьма удивлен (конечно, напиши Фобосов это на бумаге, стало бы куда понятнее). – Ну-ка! – он вошел внутрь, а Мезудина осторожно шагнула за ним в прихожую, маленькую и темную.
Фобосов увидел перед собой Сашу, стоявшего посреди комнаты, близ компьютера, и очень неплохо одетого.
– О! Здорово! Ну. Ты жук! – журналист поправил очки, коротким жестом толкнув их в перемычку на носу. – Уехали, называется! Чего. Стряслось?
Саша медленно выудил руку из кармана плаща, где за минуту до этого что-то нащупывал. Вокруг носа и под глазами кожа на его лице была темнее, как будто от синяков. Раечка подумала, что ему, «бе-е-едненькому», где-то досталось. Телохранитель кашлянул и хрипловато ответил:
– Мы одну вещь у тебя забыли… Извини за беспорядок, я тут порылся второпях… немного…
Раечка с приоткрытым ртом оценила, что в понимании «Алекса» означает «немного»: коробки от дисков и сами диски CD-ROM были разбросаны по столу как попало, без всякого указания на то, какой где лежал.
– Что за… вещь? – пошевелив бровями, уточнил Фобосов.
Ну, как?
– Ва-а-ау! – выдохнул Николай, не сводя с нее огромных глаз, а Саша молча смотрел в ее сторону.
При детальном рассмотрении оказавшаяся Ренатой девушка больше интересовалась реакцией телохранителя, и её задело, что он не выказал восторга. Она покружилась и элегантно подбоченилась.
– Может быть, выйдем куда-нибудь поесть? – даже голос у нее изменился: стал более высоким и завлекательно-мелодичным.
– Кажется, я потерял аппетит… – сам для себя сообщил Николай и занялся аутотреннингом, больше напоминавшим упражнения мазохиста:
– Мы развелись, мы развелись, мы развелись!.. О, дьявольщина! Давайте же что-нибудь делать!
Пойдемте и правда перекусим, что ли…
– В ресторан, – добавила Рената, перекидывая через плечо цепочечную лямку сумочки.
– В ресто… Что?! Утром – в ресторан?!! Куколка! Я перестаю тебя узнавать!
– Не смей называть меня куколкой! Сколько можно повторять, Гроссман?! Да, утром – в ресторан. Я не была там целую вечность, – и она бросила холодный взгляд на телохранителя, который целенаправленно ушел на второй план и, образно выражаясь, поблек на фоне огненного фонтана, бьющего из Николая.
Гроссман попробовал взять ее под руку, но она не позволила и направилась к двери в одиночестве. Непонятно, как, но Саша оказался там вперед нее.
– Не усердствуй: не поверю! – прошипела она ему.
Его каменное лицо не выразило ровным счетом ничего. Он отстранил Ренату, выглянул в коридор, посмотрел направо и налево, и только тогда позволил выйти подопечной и Гроссману.
Проходя мимо телохранителя, девушка окатила его демонстративно-высокомерным взглядом и капризно нахмурила бровки, когда Николай повторил попытку взять ее под локоток.
Ресторан был весь в зеркалах. Рената мельком заметила, что рядом с Гроссманом она кажется куклой, «девочкой с золотыми волосами», но уж никак не равноправной парой. А этот «зануда-Саша» по-прежнему отирался за их спинами. Девушка рассердилась, повернулась к нему и взяла его под руку. Ну вот, совсем другое дело! Разница в росте тоже большая, но зеркала не могут врать: они сделаны из одного теста! Порадовавшись этому открытию, Рената скорчила гримасу бывшему мужу.
В ожидании заказа она извлекла из сумочки сигарету двух-или даже трехлетней выдержки (ну, никудышная из нее курильщица, что поделаешь?!) и поднесла ее к губам. В ту же секунду возле нее щелкнуло сразу две зажигалки – отставного супруга и какого-то проходящего плейбоя. Телохранитель насторожился, но плейбой оказался мирным товарищем и удалился, едва Рената выдохнула струйку дыма. Ее надолго не хватило: с первой же затяжки она скривилась и сказала, что сигарета пересохла.
– Да нет, ладонька, это у тебя сушнячок-с! – поддел ее Гроссман. – Официант! И стакан томатного сока! Да-да, томатного! – он откинул со лба густые черные волосы. – Похоже, у Сокольникова был на этих типов какой-то «компромат», и он лежит в «дипломате», за которым вы все дружно охотитесь. Выиграет тот, кто придет к финишу первым. Они считают, что Рената в курсе дела. Короче, надо искать такое место, где «по остальным адресам филиалов нет».
– О чем это ты? – с омерзением ломая в пепельнице сигарету, спросила Рената.
– Подожди, я рассуждаю!
– Рассуждай про себя и не дави на нас своим интеллектом, злыдень!
Саша не выдержал и хмуро взглянул на нее:
– Рената! – он властно поднял руку, обращая внимание на этот жест внимание капризной особы. – Пожалуйста!
Она фыркнула, но угомонилась.
– Когда вас собирается больше одной штуки на квадратный метр, вы тут же создаете антиженскую коалицию! Катастрофа!
– Я продолжать могу, граждане? – спросил Николай; в это время принесли заказ, и он подождал, пока удалится официант. – Я имел в виду, что ваши челябинские други имеют влияние не во всех городах России. Это понятно. Остается только узнать, где их примут, как чужих, и ехать туда…
– Да, так просто и легко! – съязвила Рената, осушая стакан с соком.
– Не так уж легко и просто. Кое-кто из их конкурентов, видимо, допетрил, о том, что вы держите в руках нечто такое, способное подмять под колеса всю эту шайку-лейку. У них не меньше оснований преследовать вас, чтобы завладеть этой удобной штуковиной и опрокинуть противника вверх тормашками. Все ясно и понятно! – Ник непринужденно, с грацией светского человека, поддел на вилку омлет; во время мхатовской паузы он дожидался оваций, но их не последовало, и ему пришлось подводить резюме «всухую»:
– Короче, у вас есть только два выхода: найти дипломат, чтобы узнать, в чем загвоздка, или улететь на Луну. Не знаю, что сложнее… – побарабанил длинными пальцами с отполированными ногтями по столешнице.
– Ты так обнадежил, Гроссман!
– Я не волшебник, я только учусь.
– У Дэвида Копперфилда ты учишься?!
– А что?
– А то, что как в песенке: «Даром преподаватели время со мною тратили»! Недоучка!
– Кто бы говорил, – поморщился Гроссман и снова переключился на молчаливого телохранителя. – Может быть, Шура, ты и прав насчет Ростова….
Ренату так и передернуло, настолько не вязалось это гроссмановское «Шура» с ЕЁ Сашей. Но сам Саша отнесся к этому весьма лояльно.
– Пока что мне все это напоминает игру «Морской бой», – произнес он наконец.
– «Е-два» – ранен! «Же-два» – мимо! – усмехнулся Николай, согласно кивая.
– Я поняла, чем ты занимался на уроках у Копперфилда… – поддразнила Рената и пропела:
– «Даром со мною мучился самый искусный маг»!
– Ну, что ты прицепилась?! – отмахнулся он.
Все оставшееся время, проведенное в ресторане, Саша не проронил ни слова и едва прикоснулся к еде. Неунывающий Гроссман, пытаясь заигрывать со своей очаровательной бывшей женой, сыпал анекдотами и «травил» всякие байки, на которые он был мастером. Рената поневоле смеялась и называла его болтуном. Телохранителя она принципиально игнорировала.
– А не пора ли нам? – напомнил он о своем существовании, взглянув на часы.
Девушка прищурилась:
– Видишь, Гроссман, как мой телохранитель сегодня играет на публику! Какие мы старательные бультерьеры! Завидуешь, Ник? Хочешь, одолжу? Махнемся, не глядя? Ты мне – браслетик, а я тебе – верного Мухтара?
Саша поджал упрямые губы и поднялся:
– Когда тебе надоест упражняться в красноречии, можешь заглянуть в номер, – дернув плечами, он бесшумно вышел.
– По-моему, ладонька, это ты играла на публику. И малость того… переиграла, – Николай указал пальцем на двери, за которыми скрылся телохранитель. – Сдается мне, ты его обидела…
– Он не обидчивый. И вообще, твое какое дело, Гроссман?!
Это мой личный телохранитель…
– И не только… – пробормотал Гроссман, вертя в пальцах бокал.
– Что?!
– Ничего. Тебе послышалось! Я говорю, музыка слишком громкая для такого часа. Ну, пойдем, что ли?
Они вышли из зала, но их догнал официант, с которым перед своим уходом рассчитался телохранитель. Он протянул Ренате ее сумочку:
– Молодой человек, который сидел с вами, просил передать…
– Спасибо, – Рената слегка удивилась; она так отвыкла держать в руках предметы вроде сумочек, что запросто забыла бы ее на спинке стула. На дне девушка нащупала холодную сталь пистолета. – Ты тоже не заметил, как он ее унес?!
Гроссман засмеялся и отрицательно покрутил головой.
– Я провожу тебя до гостиницы.
– Можешь не утруждать себя.
– Нам по пути: я остановился там же, прямо под вами…
– Этого следовало ожидать. Гроссман, ты…
Николай взял-таки ее под руку:
– Не возмущайся, душка, я здесь по своим делам.
– Ну, разумеется! Что, новая пассия?
– Вовсе нет. Так ты всерьез решила остаться в Ростове?
– Какая разница – Ростов или Челябинск?
– О, это две большие разницы, как говорит Роза Давидовна!
Чем же ты будешь заниматься в своем Ростове?
– Не учи меня жить, сама разберусь!
– Да я уже вижу, как ты – «сама»… И впрямь, Бог бережет пьяных, безумных и влюбленных… Шура – парень ништяк, но тебе с твоим характером нужно жить в зоопарке…
Рената вырвалась из его рук:
– Занимайся своими проблемами, Гроссман, мы уже год друг другу – никто!
Николай развел руками, но видя, что она не собирается внимать разумным доводам, приложил ладони рупором ко рту:
– Погоди-и-и! Вот, другое дело. Дай сказать. Мне нет дела до твоих романов. Спи, с кем хочешь, мне наплевать…
– А кто тебе сказал, что…
Гроссман усмехнулся:
– Ну, я пока еще в состоянии анализировать, голуба моя. В Челябинске благодаря тестю ты имела все: работу, квартиру, личных телохранителей, шофера, знакомства, – он загибал пальцы,
– богатых и влиятельных мужиков. А кем будет в Ростове Гроссман Рената Александровна? – он тряхнул рукой, как будто сбрасывая все то, что только что насчитал. – Девушкой с темным прошлым? На этом карьеру не сделаешь. А кем еще? Ау-у! Кем?
– Что ты предлагаешь? – она взглянула на него сверху вниз через плечо.
– Что я предлагаю? Одессу.
– В великолепном обществе тебя и твоей маман? – Рената криво усмехнулась.
– Что тебе сделала Роза? Она даже не в курсе, что мы разбежались.
– Благодарю покорно, пусть меня режут тут, – она обогнала его и остановилась, по-боевому сжав кулачки, озаренная солнцем, разъяренная, словно кошка, готовая к броску:
– Я ушла, Гроссман, потому что мне осточертело быть одной из твоих наложниц! Я ушла, потому что не собиралась быть рабыней в собственном доме, а к этому все шло! Я тебе больше – никто! Отвяжись от меня! У меня есть профессия, так что разберусь!
– Профессия?! – Ник расхохотался, нимало не тронутый ее гневом: он не мог воспринимать всерьез эту вздорную дамочку. – Историк?! Живо представляю: книжный червь Рената Александровна от рассвета до заката торчит в библиотеках Ростова, изучая быт и культуру какого-нибудь Занзибара. Или Лапуты. Что тебе больше нравится?
– Да иди ты! – Рената развернулась и направилась дальше.
– Ну, сбежит от тебя твой телохранитель после очередного бзика с твоей стороны – и что ты будешь делать?!
– Я очень тебя прошу: уезжай сегодня же! Слышишь, Гроссман?!
– Вот еще!
Рената взбежала по ступенькам.
– Встретимся на палубе, ладонька! – крикнул ей вслед Николай.
Девушка даже не оглянулась.
– Ну-ну! – усмехнулся он.
За двадцать дней…
Дурацкий, навязчивый сон. А тут еще эти «клиенты», как он их называет, со всех сторон понасели. Похоже, что весь Ростов свихнулся, одержим бесами, а кто еще не одержим, тот уже сглажен.
Гарик совершал свой моцион, как обычно, минуя магазин одежды, где стояла она. И пусть это было не по пути. Вдоволь насмотревшись на красавицу за стеклом, воздевшую руки в немом призыве сверхъестественных сил, он начал думать о ее живом двойнике, и думал он следующее: пора бы уж им объявиться в Ростове; а может, они уже здесь, да только на черта он им сдался?! Хотя нашли бы. Он Саньке оставил координаты. Именно ему, другу детства, он, Гаррик, обязан этой идеей с изгнанием бесов и прочей чепухой. А вдруг они не доехали? Нет, о таком исходе думать не хотелось…
На всякий случай он заехал на вокзал. Спроси его, зачем он это делает, Гарик растерялся бы и не знал, что ответить. Уж во всяком случае, не из трепетного чувства благодарности.
Как обычно в это время, по репродуктору передали, что на такой-то путь прибывает Московский пассажирский. С чего только он взял, что они обязательно должны приехать на поезде, а не прилететь, например, на самолете или все на том же «Чероки»? Интуиция, что ли…
Гарику показалось, что за ним кто-то наблюдает. Это было плохо с обеих сторон: и если ему это кажется, и если это так на самом деле. В его случае страдать нервными расстройствами недопустимо.
Московский поезд прибыл точно по расписанию. Толпа схлынула на перрон, а Игорь все сидел в кресле зала ожидания и смотрел на большие круглые часы на стене. Встреча под часами. Ну… это самое… поэтично, блин!
– Гражданин, пройдемте! – прогремело почти над ухом. Гарик давно готовился к такому исходу и все же окаменел. – Пройдемте в отделение!
Он медленно привстал и повернул голову, чтобы узнать, кому он обязан арестом.
Позади, в проходе между креслами, стояло два милиционера и поднимало с сидения разлегшегося там бомжа.
– Да какой «гражданин»! – фыркнув, поправил напарника сержант, явно – начальник первого (или, скорее, первый был стажером из учебки). – Эй, шевелись! – и он подтолкнул бродягу концом резиновой дубинки – легонько, но убедительно.
Игорь почувствовал, как кровь возвращается в онемевшие конечности. На дрожащих ногах он поковылял к выходу, от греха подальше, и окончательно отошел только на свежем воздухе. Больше он сюда – ни шагу! Она, конечно, хороша до невозможности, но все же не стоит того, чтобы из-за желания увидеться он потерял драгоценную свободу.
И Гарик поехал по очередному вызову.
То, что он увидел на даче бывшего партаппаратчика, который явно сгоряча пригласил к своему племяннику экзорциста, не поддавалось никакому описанию…
* * *
Виктор Николаевич Рушинский выигрывал гейм. Казалось, компьютерная «бродилка» целиком и полностью захватывала его.– Заходи, Андрей, мы уже ждем! – сказал Константин Геннадьевич заглянувшему в кабинет молодому человеку.
Тот кивнул и неторопливо вошел. Рушинский поздоровался наскоро, через плечо, не отрывая глаз от монитора – Андрейка мал еще, чтобы выделять его излишними знаками уважения. Саблинов же, Станислав Антонович, поднялся с кресла и протянул ему руку, как равному.
– Прилетел, сынуля вечно занятой? – Константин похлопал парня по плечу.
На молодом человеке был расстегнутый черный плащ, шикарный английский костюм и сияющие туфли, словно только из магазина. В руке он держал небольшой темный кейс. Стоя рядом, Константин Геннадьевич и Андрей были очень похожи – и ростом, и фигурами, и выражением лица, и глазами, только сын был брюнетом, а волосы отца давно поседели. Кроме того, на шее у Константина было что-то вроде гипсового воротника, и головой он вертел не слишком проворно.
– Так что за тайны Мадридского двора? – не смущаясь тем, что Станислав Антонович, потирая раздвоенный подбородок, пристально его разглядывает, спокойно спросил Андрей. – И что у тебя с шеей?
– Ну, да, – наконец сообщил Саблинов. – Что-то есть…
Отдаленное сходство, так сказать, наблюдается. И не более того.
Секретарша Рушинского принесла для всех кофе и украдкой покосилась на нового персонажа.
Андрей не понял, о чем говорит Саблинов, и взглянул на отца. Тот всем корпусом кивнул, дескать, сейчас все объясню по порядку, не спеши.
Рушинский издал досадующий возглас: противник обвел его вокруг пальца и выпутался из безвыходной ситуации. Суть этой дурацкой игры заключалась в том, что в ней было два главных героя – один олицетворял в данном случае Рушинского, второй – его антипод, жуткий пакостник и вообще сволочь еще та. Антипод бегал по коридорам «бродилки», собирая по пути куски мозаики и мимоходом «гася» воинов главного героя (у самого «пакостника» в запасе было ровно 9 жизней, которые он медленно утрачивал в процессе борьбы со всемогущим Виктором Николаевичем). Из мозаики в потайном месте он должен был сложить изображение какого-то птеродактиля, а Рушинскому нужно было помешать ему это сделать. Лучше всего, конечно, обнаружить «лежбище» антипода, чтобы разбить уже собранное, но это почти невозможно, а вот подловить где-нибудь в переходе бесчисленных коридоров – вполне реально: на данный момент в распоряжении пакостника оставалось всего три жизни и очень мало оружия. И вот, когда Рушинский уже почти отсек ему голову, «пакостник» растворился в ответвлении потайного хода.
– Витюх, от твоей игрушки в затылке ноет! – бросил Станислав Антонович. – Хоть звук выруби!
– Вот сучара! – сказал Рушинский и выпустил пару огненных зарядов в черноту коридора. – Чтоб ты там задохся, уродец!… А по-моему, Стас, Андрейка очень даже похож на этого типа с фотографии… На мой взгляд – вылитый…
– Вылитый-вылитый! – поддержал его Константин Геннадьевич.
– Когда мне прилетело в Новгороде дверью по затылку, я чуть не спросил: «Какого хрена, Андрюха, ты делаешь?!» Саблинов снова взял со стола фотографию. Андрей успел разглядеть изображение: со снимка спокойно глядел парень приблизительно его возраста, волосы у него были светлее, чем у Андрея, глаза – тоже, нос более правильной формы, точеный, лоб поуже, но в общем и целом сильное сходство было бесспорным. Старики что-то задумали, не иначе… Андрея они гоняют только по делам особой важности.
– Честно говоря, я все-таки не вижу в этом особой необходимости, – снова выходя на след «пакостника», признался Рушинский. – Интересно, где эта сволочь прячет фреску?.. Единственный интересующий меня пунктик – то, что на них вышел Котов. Есть вероятность, что для подстраховки они успели спрятать «дипломат» у кого-то третьего…
– Все это отдает каким-то дурацким вестерном, – Станислав Антонович снова сел за стол. – Этот – брюнет, тот – шатен, у этого глаза больно темные, у того даже на фото видно – серые… И вообще… ну, не знаю, сколько надо выпить, чтобы их перепутать… Да, а голос… Конечно, я того не слышал, но у двух чужих друг другу людей в любом случае не может быть слишком много сходства…
– Голос – ерунда. Меньше всего внимания обращают на голос, – небрежно высказался Рушинский.
– Только не эта рыжая пигалица! – Саблинов передал Андрею еще одну фотографию.
Молодой человек увидел миловидную девчонку лет восемнадцати – от силы двадцати, рыжую, с конопушками. Ничего особенного. Не в его вкусе. И, похоже, дура продувная: глаза наивные-наивные, как будто только вчера на свет родилась. Он отбросил карточку и зевнул. Ему становилось скучно без конкретной информации: чего им от него нужно? Флегматичный по темпераменту, Андрей никогда излишне не загорался идеями, тем более, чужими. Все, что бы ни задумывалось им, было вначале обточено им в уме подобно тому, как обтачивает море прибрежные камни. Если слабый огонек его интереса к делу ничем не подпитывался, то Андрей гасил его окончательно и переключался на другие занятия, недостатка в которых не было.
– Есть у меня приятель, хирург-пластик… Я уж Стасу рассказывал о нем, – загоняя в угол паршивца-антипода при поддержке одного из своих воинов, заметил Рушинский. – Безнадежные партии выигрывал: кислота, ожоги всех степеней, врожденные уродства… Умница, словом! Он из мертвого способен куколку сделать… И по гроб жизни мне обязан: я его сына от подрасстрельной статьи отмазал. Дурик пятью годами отделался… А-а-а! Так мы тебя сейчас вот так и вот так! Что, сволочь, не нравится?! Зараза, по-прежнему три жизни! Так вот, поняли, к чему это я?
Андрей поджал упрямые губы, дожидаясь, когда «старики» придут к согласию и наконец посвятят его в обстоятельства дела.
– А мой парикмахер сделает из него хоть шатена, хоть блондина. Любого, обратите внимание, оттенка! – вставил Константин. – Ладно, Андрюха, хорош нам тебя интриговать, садись и слушай сюда. Незаметно для девицы ты должен устранить этого паскудника, а сам – занять его место и мирно, без шума и пыли, узнать, куда они запихнули диск. По ходу событий разберешься, как потом поступить с пигалицей… Она – твоя, только вытряси из нее всю душу и верни нам диск… Пока будешь отлеживаться после операции – это не меньше недели, сына – посмотришь, чем занимался этот парень раньше, что из себя представляет сейчас. Зовут его Александр, он телохранитель пигалицы, и довольно удачливый, надо сказать. Такое ощущение, что судьба сейчас на их стороне, иногда просто даже до смешного доходит, ей-ей… В общем, посмотришь кассеты, фотографии, войдешь в роль, так сказать, таланта тебе не занимать…
– Ё-мое! Готов! – воскликнул Виктор Николаевич, но его радость была несколько преждевременной: у врага еще остались две жизни.
Спустя шесть дней преображенный Андрей с едва зажившими шрамами за висками и возле ушей, небольшим, почти исчезнувшим кровоподтеком вокруг исправленного носа и глаз, с перекрашенными волосами и измененной прической выйдет из челябинского особняка отца, чтобы сесть в свой черный «Ландкрузер», который он предпочитал любым другим маркам машин, и вылететь со двора вдогонку солнцу…
За две недели…
– Мне снова приснился этот сон… Похоже на сумасшествие, однако… – Рената потянулась в кресле и выпрямилась; покоряя километр за километром, джип несся по трассе – из города в город, из области в область. – Полцарства тому, кто растолкует мне значение этого сна!
– Опа! А оно у тебя есть? – с ехидцей спросил Николай, привольно раскинувшийся на заднем сидении автомобиля, обнимая коленями спинку сидения Ренаты: длинные ноги мешали ему даже в джипе. – Покажи!
Рената обернулась:
– Гроссман?! Ты еще здесь?! Я так надеялась: проснусь – и ты окажешься просто кошмаром!
Придерживая руль, Саша с усмешкой посмотрел на нее:
– Если говорить простым человеческим языком, тут действуют генетические аспекты, превращающие интерпсихические отношения в интрапсихические, после чего происходит опосредование выбора и сублимация процесса интериоризации на примере образов и символов, – «растолковал» он.
Рената приоткрыла рот:
– Он что-то сказал?!
Гроссман кивнул:
– Шура пытался сказать тебе, что это просто самый банальный подростковый кризис – прыщики, недовольство собой, комплекс «мои предки – конченные придурки» и так далее…
– Ну, разве же от вас добьешься чего-нибудь приличного?
Лучше уж магнитофон послушать вместо вас… – и Рената стала переключать радиоканалы, но почти везде звучал «белый» шум. Наконец она наткнулась на песню:
– Боже! Это Розенбаум! Обожаю! Это что-то новенькое. Немедленно замолчите и дайте послушать песню!
– Ты всегда была впечатлительной девочкой, – Николай приоткрыл окно и закурил.
– Гроссман, не юродствуй, я слушаю!
…И она могла бы, в общем, В щель под дверью проскочить, Только гордые не ропщут И не жгут чужой свечи, И не жгут чужой свечи…
Ведь нет у одиночества Имени и отчества, Ну а мне в плечо твое Так уткнуться хочется…
Рената прикрыла глаза. Читала она где-то о том, что, когда ищешь ответ на беспокоящий тебя вопрос, он приходит неожиданно – извне, из строчек в книге, из песен, из услышанной на улице реплики постороннего человека. Почему так повелось – неизвестно. Вот и теперь девушке показалось, что она как никогда близка к разгадке, однако присутствие Гроссмана действовало ей на нервы, мешало сосредоточиться.
Рената была против его настойчивого желания сопровождать их с Сашей в опасном путешествии: это ставило её в положение хамелеона, посаженного на два бумажных листа разной расцветки, который безуспешно выбирает, в какой цвет ему перекраситься. Каждый из них воспринимал её по-своему, и она чувствовала инстинктивную потребность удовлетворять их ожидания, что сделать одновременно было бы невозможно. Хамелеон сошел бы от этого с ума. Кроме того, Ренате все время мерещились заговоры, казалось, что Ник и Саша объединились против нее. Она стала все чаще огрызаться, а то и прямо нападать на Гроссмана и – косвенно – на телохранителя. Согласия между ними троими не было в помине. Саша ни во что не вмешивался, соблюдая нейтралитет. Если бы Рената знала его хуже, то могла бы предположить, что он стесняется.
– Не пора ли нам сделать привал? Шикарный пейзаж, ёлки-палки! – вновь ворвался в ее мысли Николай.
Саша молча повернул к обочине.
* * *
Фобосов поднимался чуть позади Раечки Мезудиной, своей «утешительницы», и потому она первой заметила, что дверь в квартиру не заперта.– Ты бы хоть предупредил, что у тебя гости! – укоризненно проворчала Раечка, понимая, что уединиться им не дадут и в этот раз.
– Никаких гостей. Не должно. Быть.! – характерное для Михаила подергивание пшеничных бровей наводило на мысль, что он, должно быть, весьма удивлен (конечно, напиши Фобосов это на бумаге, стало бы куда понятнее). – Ну-ка! – он вошел внутрь, а Мезудина осторожно шагнула за ним в прихожую, маленькую и темную.
Фобосов увидел перед собой Сашу, стоявшего посреди комнаты, близ компьютера, и очень неплохо одетого.
– О! Здорово! Ну. Ты жук! – журналист поправил очки, коротким жестом толкнув их в перемычку на носу. – Уехали, называется! Чего. Стряслось?
Саша медленно выудил руку из кармана плаща, где за минуту до этого что-то нащупывал. Вокруг носа и под глазами кожа на его лице была темнее, как будто от синяков. Раечка подумала, что ему, «бе-е-едненькому», где-то досталось. Телохранитель кашлянул и хрипловато ответил:
– Мы одну вещь у тебя забыли… Извини за беспорядок, я тут порылся второпях… немного…
Раечка с приоткрытым ртом оценила, что в понимании «Алекса» означает «немного»: коробки от дисков и сами диски CD-ROM были разбросаны по столу как попало, без всякого указания на то, какой где лежал.
– Что за… вещь? – пошевелив бровями, уточнил Фобосов.