Страница:
Кто-то коснулся его скафандра. Кирилл быстро обернулся. Шефуня стоял рядом.
— Ну что, следопыт прошлого, — сказал он, — мучаешься на пороге разгадки и проклинаешь меня?
— Мысли прочитаны неточно, — буркнул Кирилл.
— Возможно… Я не обладаю твоими способностями… Видишь ли, Кир, если ты прав, а оное не исключено, пойми, не надо торопиться… Рано или поздно твой мозг постепенно настроится на здешнее поле. Думаю, до сих пор мы ловили «всплески» поля лишь в моменты каких-то его нарушений — солнечных, ионосферных, даже, может быть, создаваемых нами же. Я теперь убежден, белые кристаллы — не самое главное… Когда-то они, может, были связаны с аппаратурой, управляющей полем или создавшей его. Поэтому способны вызывать локальные возмущения, превращающие часть информации в образы — фантомы. Таким же возмущающим фактором могла оказаться шахта. И совсем не потому, что там на глубине или во льду заключено нечто конкретное, что ты надеешься отыскать, — развалины, гробницы словом, конкретные следы былой цивилизации…
Кирилл хотел возразить, но Бардов не дал прервать себя и продолжал:
— Не логичнее ли предположить, что именно здешний лед обладает свойством сгущать, концентрировать линии информационного поля, что именно он — главный хранитель записи информации. Если они были подобны нам, вода являлась для них исходным началом, как и для нас. И, предвидя оледенение планеты, они могли связать поле именно со льдом. Это была бы мысль, достойная высокого разума: сделать вместилищем информации среду, из которой когда-то родилась жизнь. Мы уже установили — структура здешнего льда не совсем обычная. Кристаллы образуют спирали. Как у тех белых осколков… Конечно, все это не более, чем предположения. Но они не противоречат твоей концепции.
— Следовательно, тем важнее идти на глубину, — Кирилл указал в отверстие шахты.
— Нет. Если поле связано со льдом, надо идти туда, где мощность льда максимальная, и там, находясь на поверхности, попробовать проверить твою гипотезу.
— Нашу гипотезу, Ник?
— Отнюдь. Проблему ведешь ты. Я лишь чуть подправил направление… на крутом повороте. Вероятно, эта шахта хороша лишь постольку, поскольку показала, что для дальнейшего поиска шахты пока не нужны. Пока… Потом посмотрим. Я очень надеюсь на тебя, Кир… Может, действительно, ты иной, чем мы все… И тебе удастся… Надо только соблюдать осторожность… на крутых поворотах.
— Хочешь подсластить пилюлю?..
— Нет Я собственно, вышел сказать тебе, что за нами сегодня не прилетят. Придется ночевать тут.
— А что случилось?
— Ничего… Не стоит рисковать после тех ночных сполохов.
— Мы как аквалангисты в океане, — с горечью заметил Кирилл. — плаваем у самой поверхности, а под нами бездна… загадок.
— Вот и не будем спешить. Прежде всего попробуем сверху определить глубину бездны.
Солнце утонуло в багровой мгле, невидимой линии горизонта. Быстро темнело. Бледный свет взошедшего Фобоса едва пробивался сквозь пелену пыли, висящую над планетой.
Мысль полыхнула подобно молнии.
— А если Фобос? Странный сгусток металла, вращающийся совсем низко над планетой и вопреки всем законам механики не падающий на нее. Споры о его происхождении начались еще до первых космических полетов Его период обращения всего семь с половиной часов. Никто из нас не пытался сопоставлять его положение на небе с моментами появления фантомов, что если «спусковой механизм» поля связан именно с ним?..
Кирил замолчал, пораженный своим предположением.
— Пошли, — Бардов указал в сторону жилого купола.
— Я еще немного побуду тут… Хочу посмотреть…
— Только без глупостей, — предупредил шефуня, — и не долго. Ребята уже готовят ужин.
Он неторопливо направился к месту ночлега.
— «Фобос Фобос, — мысленно повторял Кирилл, — скорее всего это — осколок Фаэтона. Некоторые считают — эстафета разума пришла оттуда. Значит…»
Появилось нарастающее беспокойство. Он что-то должен сделать… Но что?.. Кирилл стиснул зубы, пытаясь сосредоточиться, понять неодолимый внутренний зов, который нарастал, подобно волнам, и снова угасал. Это было как ускользающее воспоминание о давно забытом. Казалось, вот сейчас наступит прозрение, и он поймет… Нет… Волна снова отхлынула, оставляя горечь бессилия.
Кирилл бросил взгляд на Фобос. Угловатый серооранжевый диск почти на глазах менял положение, поднимаясь все выше к зениту… Кирилл попытался еще раз заставить себя настроиться на потерянную волну… Внутри царила глухая пустота… Что это было? Грань неосуществившегося контакта или… начало заболевания, как у Энрике, Азария? Он вдруг почувствовал страшную усталость, захотелось лечь тут же у самой шахты, закрыть глаза и не думать ни о чем. С трудом преодолевая сковавшую его слабость, Кирилл побрел к жилому куполу, ощупью отыскал контакт наружной двери. Надавил. Дверь открылась. Кирилл ввалился в тамбур и потерял сознание.
Когда он пришел в себя, оказалось, что он лежит на койке в жилом отсеке купола. Скафандр уже снят, и шефуня, расположившись рядом в складном кресле, внимательно глядит на него. Кирилл сделал движение, пытаясь приподняться.
— Лежи, — Бардов придержал его за плечи, — ну как там Фобос?
— Нормально.
— А ты?
— Голова закружилась…
— Правильно. У твоего скафандра отказал аппарат регенерации кислорода. Не проверил при выходе? Хорошо, мы услышали, когда ты входил.
— Я, значит, недолго…
— Не очень. — Он помолчал, продолжая критически разглядывать Кирилла. Потом спросил: — А ты там… ничего нового не углядел?
— Нового… Нет…
— А старого?
— Тоже, пожалуй, нет…
— Какой-то ты стал неуверенный, Кир, — шефуня брезгливо поморщился, — а ну давай, как на экзамене. Кирилл рассказал, что с ним было.
— Жалко, что не улетели, — резюмировал Бардов, — до прибытия самолета наружу не выходить.
— Но я… — начал Кирилл.
— Именно ты… Мы с ребятами после ужина выйдем. Посмотреть на Фобос…
Ночью Кирилл проснулся словно от удара током. Он сразу понял — сигнал… Надо действовать. Осторожно привстал, прислушался. Кругом спали. Бросил взгляд на часы — сорок минут первого.
Вечером они уложили его на койку в спортивном комбинезоне, сняв только скафандр. Это облегчало задачу. Скафандра нигде не было видно. Очевидно, его унесли в соседнее помещение. Кирилл встал, сделал несколько шагов к двери.
— Куда? — прошелестело за спиной.
Кирилл оглянулся. Шефуня, подняв голову, вопросительно смотрел на него.
— Куда-куда, — сердито отозвался Кирилл, — надо…
Шефуня опустил голову на подушку и закрыл глаза. Кирилл выбрался в соседнее помещение и плотно прикрыл за собой дверь. К счастью, его скафандр и шлем лежали тут. Скафандр, правда, легкий — дневной… Выходить в таком в ночные часы не разрешалось. Но облачаться сейчас в тяжелый ночной скафандр не было времени. Кроме того, он не собирался удаляться от купола. Некоторое время он выдержит и в легком.
Кирилл быстро натянул скафандр, надел шлем, прицепил к поясу футляр диктофона. Уже в выходном тамбуре проверил герметичность и параметры жизнеобеспечения. Подождал, пока выровняется давление. Это их задержит немного, если организуют погоню. В диктофон, вмонтированный у входной двери, шепнул:
— Ноль часов сорок минут, выхожу наружу. Прости, Ник, совершенно необходимо.
Затем открыл выходную дверь. Снаружи было удивительно тихо. Ветра, как ни странно, не ощущалось. В зените висел Фобос. Это был уже второй его заход в ту ночь. На востоке бледно светил серпик Деймоса.
Кирилл сделал несколько шагов и остановился. Вопреки ожиданию ничего не происходило… Он начал прислушиваться, но различал лишь удары собственного сердца. Слабости не ощущалось, голова казалась ясной, он чувствовал прилив сил, удивительное спокойствие, уверенность, что поступает правильно. Вспомнилась почему-то старая поговорка студенческих лет: «Исследовать, значит, видеть то, что видели все, но думать так, как не думал никто». К нему она сейчас не имела отношения, потому что на этой странной планете именно он видит то, что недоступно другим. Только это оправдывает его недисциплинированность и риск… Впрочем, каждый настоящий поиск путь по узкой грани, тончайшему острию непримиримых противоположностей. По ту и по другую сторону грани пропасть, катастрофа… Как у него сейчас…
Он почувствовал, что ночной холод начинает проникать в скафандр. Первыми его ощутили ноги. Надо было двигаться, и он направился к устью шахты.
В красновато-пепельном свете двух марсианских лун мертвая равнина казалась призрачной. Звезд в небе почти не было видно. Устье шахты чернело подобно раскрытой пасти.
Кирилл остановился в нескольких шагах от шахты. Свет, выходящий из глубины, почему-то не удивил его.
Нащупав на поясе скафандра кнопку диктофона, Кирилл спокойно ждал, что последует дальше. Потом нажал кнопку и заговорил, стараясь зафиксировать все, что видел и чувствовал.
Запись кончилась на полуслове.
— Ну вот, — сказал Кирилл, — именно в этом месте вы меня настигли. Не знаю, почему, но ваше появление сразу прервало поток информации. Либо, переключив внимание на вас, мой мозг потерял возможность фиксировать ее. Черт бы вас побрал с вашей заботой!
— Пожелание относится только ко мне, — объявил шефуня, ребята абсолютно ни при чем. Я заставил их пойти, хотя им очень не хотелось просыпаться.
— Тем более что мы ничего и не видели, — проворчал Муса.
— Последнее, что запечатлелось в моей памяти, — добавил Кирилл, — и что, естественно, уже не попало на пленку, были их корабли, взлетающие с равнины, похожей на здешнюю. Я еще успел подумать, что они напоминают те, о которых рассказывал Невилл Джикс… Но в этот момент кто-то ударил меня по шее.
— Я ударил, — подтвердил шефуня, — ты не отвечал, когда мы к тебе бежали. Я был уверен, что ты уже замерз насмерть.
— Если бы вы появились минут на десять позже, — вздохнул Кирилл, — я, может быть…
— Тебе наверняка пришлось бы оперировать ступни, — прервал шефуня, — а так ты отделался только отмороженными пальцами на ногах. Пальцы придется починить на Базе. И пока тебя будут там ремонтировать, я смогу спать спокойно.
— Больше это уже не повторится, — заверил Кирилл, — дело сделано. Не хотелось бы быть нескромным, но, думаю, нам удалось решить одну из старейших загадок, волнующих человечество. И главное — мы теперь твердо знаем, что они тут были, оставили свое послание, которое предстоит читать не одному поколению ученых. Думаю, что рано или поздно подо льдами удастся разыскать и какие-то материальные памятники умершей цивилизации. У меня уже есть на этот счет кое-какие соображения…
— Нет, погоди, — искренне возмутился шефуня, — ты еще посидишь под карантином месяца три-четыре, после того, как тебе вылечат пальцы на ногах. Еще неизвестно, как на тебе отразится этот ночной сеанс «потусторонней связи».
— Теперь я согласен даже на карантин, — усмехнулся Кирилл. — Надо свести воедино, подробно описать все, что нам удалось выяснить… Вы заметили, что наблюдения Азария и Энрике хорошо увязываются с моей диктофонной записью.
— Мы, конечно, продолжим это дело, — сказал Бардов, по привычке поглаживая бороду, — придется осторожненько проверить, может, не ты один у нас такой способный. Если с тобой действительно ничего не случится, станем смелее, будем тренироваться в укреплении «потусторонних связей»; в конце концов и приборы сконструируем для электронной записи информационного поля…
— Если даже теперь со мной что-то и случится… — начал Кирилл.
— Это уж ты, дорогуша, брось, — обрезал шефуня. — Запомни, ничего не может случиться. Ты — экстрасенс, ты сам прекрасно знаешь это. Экстрасенс от рождения. А других экстрасенсов мы тут воспитаем, базируясь на твоем опыте. Понял? Ты сам уверял, что эти способности заложены в каждом из нас. И я это, между прочим, сегодня ночью понял. Поток информации, которую принимал ты, переключился на несколько мгновений на меня, когда я… погладил тебя по шее.
— Интересно, — воскликнул Кирилл, — и что же вы увидели?
— Не «вы», а «ты», — поправил шефуня, — я увидел твои корабли, взлетающие в космос, и понял, что они направляются к Земле.
— А дальше?
— Что дальше?
— Когда они достигли Земли? В какую эпоху земной истории?
— Э-э, чего захотел! Разве можно все сразу? Это предстоит выяснить. Как и многое-многое еще.
— Что же получается, — воскликнул Роман, — предки человека пришли на Землю отсюда?
— Категорически утверждать пока ничего нельзя, — задумчиво сказал шефуня, — мертвый Марс начал нам приоткрывать поразительные вещи; но пройдет еще очень много времени, прежде чем хранящаяся тут информация, заключенная в так называемом «информационном поле» или в какой-нибудь иной «материи», позволит вынести окончательное суждение. Нащупано принципиально новое направление поиска, научных исследований, важность которых для человечества, вступившего в космическую эру, переоценить невозможно. Энрике и Азарий отдали свои жизни не напрасно. Приоткрываются совершенно ошеломляющие возможности разума, о которых люди даже не подозревали…
— Как вы, вероятно, поняли из диктофонной записи, — добавил Кирилл, — эстафета разумной жизни была принесена на Марс с Фаэтона. Какая-то частица фаэтонцев перед гибелью своей планеты переселилась на Марс. Это могло произойти еще в архейскую эру земной истории. Быть может, на Марсе сменили друг друга несколько циклов цивилизации и лишь представители последнего здешнего цикла переселились на Землю. Все это предстоит еще изучать, уточнять… Более определенно мы можем теперь говорить об истории самих планет земной группы. Они рождены Солнцем в разное время: Фаэтон был старшим в этом семействе, Венера, а может быть, и Меркурий наиболее молодые. Фаэтон давно закончил свое существование, Марс дряхлеет; в его нынешнем облике — будущее нашей Земли, также, как на Венере — ее далекое прошлое. Условия на Венере пока непригодны для высокоорганизованной жизни, как они были непригодны на Земле в архее и раннем палеозое, когда тут на Марсе жизнь била ключом. Если наша нынешняя цивилизация уцелеет, не исключено, что далеким потомкам землян предстоит переселение на Венеру, когда условия на стареющей Земле станут подобны марсианским. И, покидая Землю, они, может быть, оставят там послание грядущим исследователям, подобное тому, какое оставлено тут. Я хотел бы верить, что эстафета разума бесконечна.
ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ЗАМЕДЛЯЛ И УСКОРЯЛ ВРЕМЯ
Может быть, Тимофей Иванов никогда и не догадался бы о своих удивительных способностях, если бы не одно неприятное происшествие… Впрочем, надо ли считать его неприятным? Именно оно раскрыло эти способности… Самое поразительное, он ни о чем таком не подозревал. Себе самому казался человеком заурядным; временами даже считал себя неудачником. Ну, действительно, если призадуматься: чертежник-конструктор со средним образованием; скоро тридцать, а он и вечернего отделения мехинститута кончить не может. Третий год на третьем курсе мается. Дважды отчисляли. И опять замдекана грозил… Говорил — теперь окончательно, если экзамен по теормеху не сдаст. А как его сдашь этой стервозе! Насквозь видит… Спрашивает именно то, что не успел прочитать… Вообще ему с женщинами не везет. Девушки его сторонятся. Может, потому, что рыжий? Робок к тому же, нерешителен, характер слабый. Вот и сегодня. Надо было обязательно пойти на коллоквиум. А тут квартальная премия. Ребята после работы затащили в бар. Ему не хотелось, но пошел. Завтра опять голова будет болеть…
А сейчас — куда идти? Скоро девять вечера. Уже и коллоквиум кончается.
На улице моросил дождь. Блестел под фонарями мокрый асфальт. С шелестом проезжали редкие машины. Тимофей потоптался на остановке. Автобуса не было, дождь усиливался. Тимофей решил идти пешком. Нахлобучил поглубже шляпу, поднял воротник плаща и прихрамывая — жали новые полуботинки — поковылял вдоль бульвара. Переходя пустой перекресток на зеленый свет, заметил — постовой милиционер подозрительно косится на него.
Все случилось не более чем в ста метрах от перекрестка. Из-за темного куста неожиданно вышли двое. Один долговязый, высокий, худой, другой пониже, плотный, коренастый. Оба в черных очках.
— По-моему, это он, — негромко сказал долговязый, загородив Тимофею дорюгу.
— Он, конечно, — хрипло подтвердил коренастый, заходя сзади и невежливо беря Тимофея за воротник.
— Р-ребята, в-вам что надо? — пролепетал, заикаясь, Тимофей.
— А ничего особенного, — сказал долговязый, — прикурить дашь?
— Я… я не к-курю…
— Тогда раздевайся!
— Ребята, ч-что вы…
— Побыстрей, — дохнул в ухо тот, что был сзади, и тряхнул Тимофея так, что затрещал воротник плаща.
— Ребята!!
— А ну тихо, — сказал долговязый, и Тимофей ощутил у самого горла холодное острие ножа.
«Настоящие бандиты!» — мелькнуло в голове Тимофея. Но, как ни странно, его страх вдруг исчез. Он словно бы увидел всю ситуацию извне, как в кино. Темный бульвар. Двое в черных очках, с ножами. Между ними беспомощный Тимофей Иванов. Он только что выпил. В бумажнике у него квартальная премия, на руке золотые часы. Кроме того, новые полуботинки и джинсы «Ли». Это составит…
— Сейчас, ребята, — сказал он тихо. — Сейчас. Да убери ты н-ножик. Ни к чему…
Долговязый отстранился немного, продолжая держать нож наготове.
«Пружинный, — догадался Тимофей, неторопливо расстегивая пуговицы плаща. — Непонятно только, почему мне не страшно?» Он осторожно выбрался из плаща, который остался в руках коренастого.
— И джинсы скидай, — сказал долговязый, поигрывая ножиком.
— Ребята, может, лучше часы возьмете, — предложил Тимофей, — золотые.
— Часы тоже возьмем, — кивнул долговязый. — Но сначала джинсы… А ну побыстрей. — И он провел лезвием перед носом Тимофея.
— Сейчас, сейчас, — заторопился Тимофей. Он вдруг понял, почему ему совсем не страшно. В нескольких шагах отсюда на перекрестке постовой милиционер. Он видел Тимофея. Без сомнения, он уже близко. Сейчас он крадется за кустами… Потом скомандует…
— Ты будешь, сопля, раздеваться или нет, — прошипел сзади в самое ухо коренастый. — Может, помочь?..
— Не надо… Я сам… — «О, время, остановись, — мелькнуло в голове, — хоть на полминуты, чтобы постовой успел…»
И тогда произошло чудо… Впрочем, Тимофей даже не сразу понял, что чудо произошло. Он еще ковырялся с поясом джинсов, который никак не хотел расстегиваться, когда вокруг стало удивительно тихо. Прекратился шелест дождя, смолкло напряженное дыхание громил. Тимофей поднял глаза. Застыли без движения листья, только что вздрагивавшие от порывов ветра. Застыли без движения и оба бандита, один с выставленным перед собой лезвием ножа, а другой — засунув одну руку в рукав плаща Тимофея. А вдали в самом конце аллеи в прямоугольнике света среди неподвижной темной листвы был виден неподвижный силуэт милиционера. Казалось, он прислушивается к тому, что происходит во мраке аллеи. Первая мысль Тимофея была — бежать навстречу своему спасителю. Но потом он глянул на оцепеневших громил и изменил намерение. Что-то парализовало их, и этим обстоятельством следовало немедленно воспользоваться. Прежде всего Тимофей осторожно извлек из полусогнутых пальцев долговязого нож, сложил его и сунул в карман. Потом так же осторожно снял с долговязого темные очки и швырнул их подальше в кусты. Луч фонаря, пробивавшийся сквозь неподвижную листву, падал прямо на оцепеневшее лицо бандита. Некоторое время Тимофей внимательно разглядывал его. Застывший неподвижный взгляд выпуклых глаз, тонкие, плотно сжатые губы, небольшой шрам на переносице. Подумав немного, Тимофей размахнулся и треснул долговязого по скуле. Голова бандита резко мотнулась влево. Тимофей поправил с другой стороны и в заключение дал по носу. Долговязый никак не реагировал на удары, но его выпуклые глаза начали медленно набухать слезами. Тут Тимофей вспомнил один из боксерских матчей, на котором присутствовал в качестве зрителя. Чтобы покончить с долговязым, он набрал в легкие побольше воздуха и дважды — правой и левой врезал громиле в солнечное сплетение. Медленно, почти неразличимо для глаз долговязый начал складываться пополам.
Тимофей повернулся ко второму бандиту. Силуэт милиционера в конце аллеи оставался неподвижным. Тимофей отобрал у коренастого свой плащ, надел его и, не торопясь, повторил всю программу. Темные очки коренастого от первого же удара упорхнули куда-то далеко, а после окончания программы он начал медленно клониться вперед.
Тимофей перевел дыхание и стал соображать, что, собственно, произошло. Чудо? Галлюцинация? Или он каким-то непонятным образом сумел загипнотизировать грабителей. Или что-то случилось со временем? Тимофей бросил взгляд на часы. Секундная стрелка застыла на месте. Конечно, часы могли и остановиться, а может быть, каким-то образом сработала относительность времени? Ведь он подумал о чем-то таком, когда начал раздеваться. И время действительно остановилось… Для всех вокруг? А для него нет? Как же теперь быть? Тимофей даже встряхнул головой от недоумения. Однако, приглядевшись к громилам, он сообразил, что время не совсем остановилось. Долговязый почти сложился пополам, а коренастый успел так наклониться вперед, что непонятно было, как он еще держится на ногах. Его руки почти касались земли. Луч света от фонаря падал теперь прямо на туго обтянутый старенькими джинсами зад коренастого. Тимофей вспомнил, как коренастый чуть было не оторвал воротник его плаща. За это хамство коренастому определенно следовало добавить. Под рукой ничего подходящего не было. И Тимофей воспользовался широким, украшенным бляхами ремнем самого коренастого. Изрядно потрудившись, Тимофей перевел дыхание. К этому времени долговязый окончательно сложился пополам, а коренастый принял совершенно фантастическое положение. Он висел в воздухе прямоугольным треугольником, чуть касаясь асфальта носками ботинок и пальцами рук. Силуэт постового по-прежнему неподвижно маячил в конце аллеи.
Тимофей отступил поближе к фонарю и еще раз бросил взгляд на часы. Секундная стрелка переместилась по сравнению с предыдущим положением на полтора деления. Время двигалось, но как-то очень медленно… Тимофей подумал, что было бы неплохо, если бы теперь время пошло быстрее. Он заметил, что в этот момент секундная стрелка часов двинулась, но тотчас снова застыла на месте. Тимофей счел это добрым предзнаменованием и уставился на циферблат. Однако секундная стрелка продолжала оставаться неподвижной. Он подождал немного. Сложенный вдвое долговязый заметно наклонился вперед, а прямоугольный треугольник коренастого теперь устойчиво опирался ладонями об асфальт дорожки.
«А может, это все же сон? — снова мелькнуло в голове Тимофея. На всякий случай он укусил сеоя за палец. — Нет, не сон, не похоже… С чего, собственно, все началось? Ну, бандиты… Он стал раздеваться, думал о милиционере, который должен находиться близко… Потом он подумал, что хорошо было бы, если бы время остановилось. Стоп… Кажется, именно после этого все и случилось… Чушь какая-то… А что, если?..»
Он зажмурился и шепнул: «Пусть время снова идет нормально. Я хочу…»
Он не успел кончить. Почувствовал на лице капли влаги, услышал шорох дождя, шелест листьев, какую-то возню, стоны. Потом кто-то истошно и тонко завопил:
— Ай-я-яй. Ой-ой-ой. Мам-а-а…
Тимофей поспешно открыл глаза. Рядом на асфальте извивался, прижав руки к животу, долговязый. Он хватал воздух ртом, точно рыба, вынутая из воды, и что-то пытался сказать… Чуть подальше завывал, стоя на четвереньках, коренастый…
Тимофей молниеносно оценил ситуацию:
— Помогите, — пронзительно закричал он, — грабят, на помощь!
И он огромными прыжками припустил вдоль темной дорожки туда, где в прямоугольнике света только что видел милиционера.
Он уже заканчивал стометровку со спринтерской скоростью, продолжая призывать о помощи, когда совсем рядом строго прозвучало:
— Гражданин, прекратите нарушать… В чем дело?
— Там… грабители… раздеть хотели… там, — задыхаясь, начал Тимофей и остановился, чтобы перевести дыхание.
— Какие грабители? — недовольно возразил милиционер. — Я тут минут десять стою, только вас и видел. Это вы в ту сторону проходили?
— Ну что, следопыт прошлого, — сказал он, — мучаешься на пороге разгадки и проклинаешь меня?
— Мысли прочитаны неточно, — буркнул Кирилл.
— Возможно… Я не обладаю твоими способностями… Видишь ли, Кир, если ты прав, а оное не исключено, пойми, не надо торопиться… Рано или поздно твой мозг постепенно настроится на здешнее поле. Думаю, до сих пор мы ловили «всплески» поля лишь в моменты каких-то его нарушений — солнечных, ионосферных, даже, может быть, создаваемых нами же. Я теперь убежден, белые кристаллы — не самое главное… Когда-то они, может, были связаны с аппаратурой, управляющей полем или создавшей его. Поэтому способны вызывать локальные возмущения, превращающие часть информации в образы — фантомы. Таким же возмущающим фактором могла оказаться шахта. И совсем не потому, что там на глубине или во льду заключено нечто конкретное, что ты надеешься отыскать, — развалины, гробницы словом, конкретные следы былой цивилизации…
Кирилл хотел возразить, но Бардов не дал прервать себя и продолжал:
— Не логичнее ли предположить, что именно здешний лед обладает свойством сгущать, концентрировать линии информационного поля, что именно он — главный хранитель записи информации. Если они были подобны нам, вода являлась для них исходным началом, как и для нас. И, предвидя оледенение планеты, они могли связать поле именно со льдом. Это была бы мысль, достойная высокого разума: сделать вместилищем информации среду, из которой когда-то родилась жизнь. Мы уже установили — структура здешнего льда не совсем обычная. Кристаллы образуют спирали. Как у тех белых осколков… Конечно, все это не более, чем предположения. Но они не противоречат твоей концепции.
— Следовательно, тем важнее идти на глубину, — Кирилл указал в отверстие шахты.
— Нет. Если поле связано со льдом, надо идти туда, где мощность льда максимальная, и там, находясь на поверхности, попробовать проверить твою гипотезу.
— Нашу гипотезу, Ник?
— Отнюдь. Проблему ведешь ты. Я лишь чуть подправил направление… на крутом повороте. Вероятно, эта шахта хороша лишь постольку, поскольку показала, что для дальнейшего поиска шахты пока не нужны. Пока… Потом посмотрим. Я очень надеюсь на тебя, Кир… Может, действительно, ты иной, чем мы все… И тебе удастся… Надо только соблюдать осторожность… на крутых поворотах.
— Хочешь подсластить пилюлю?..
— Нет Я собственно, вышел сказать тебе, что за нами сегодня не прилетят. Придется ночевать тут.
— А что случилось?
— Ничего… Не стоит рисковать после тех ночных сполохов.
— Мы как аквалангисты в океане, — с горечью заметил Кирилл. — плаваем у самой поверхности, а под нами бездна… загадок.
— Вот и не будем спешить. Прежде всего попробуем сверху определить глубину бездны.
Солнце утонуло в багровой мгле, невидимой линии горизонта. Быстро темнело. Бледный свет взошедшего Фобоса едва пробивался сквозь пелену пыли, висящую над планетой.
Мысль полыхнула подобно молнии.
— А если Фобос? Странный сгусток металла, вращающийся совсем низко над планетой и вопреки всем законам механики не падающий на нее. Споры о его происхождении начались еще до первых космических полетов Его период обращения всего семь с половиной часов. Никто из нас не пытался сопоставлять его положение на небе с моментами появления фантомов, что если «спусковой механизм» поля связан именно с ним?..
Кирил замолчал, пораженный своим предположением.
— Пошли, — Бардов указал в сторону жилого купола.
— Я еще немного побуду тут… Хочу посмотреть…
— Только без глупостей, — предупредил шефуня, — и не долго. Ребята уже готовят ужин.
Он неторопливо направился к месту ночлега.
— «Фобос Фобос, — мысленно повторял Кирилл, — скорее всего это — осколок Фаэтона. Некоторые считают — эстафета разума пришла оттуда. Значит…»
Появилось нарастающее беспокойство. Он что-то должен сделать… Но что?.. Кирилл стиснул зубы, пытаясь сосредоточиться, понять неодолимый внутренний зов, который нарастал, подобно волнам, и снова угасал. Это было как ускользающее воспоминание о давно забытом. Казалось, вот сейчас наступит прозрение, и он поймет… Нет… Волна снова отхлынула, оставляя горечь бессилия.
Кирилл бросил взгляд на Фобос. Угловатый серооранжевый диск почти на глазах менял положение, поднимаясь все выше к зениту… Кирилл попытался еще раз заставить себя настроиться на потерянную волну… Внутри царила глухая пустота… Что это было? Грань неосуществившегося контакта или… начало заболевания, как у Энрике, Азария? Он вдруг почувствовал страшную усталость, захотелось лечь тут же у самой шахты, закрыть глаза и не думать ни о чем. С трудом преодолевая сковавшую его слабость, Кирилл побрел к жилому куполу, ощупью отыскал контакт наружной двери. Надавил. Дверь открылась. Кирилл ввалился в тамбур и потерял сознание.
Когда он пришел в себя, оказалось, что он лежит на койке в жилом отсеке купола. Скафандр уже снят, и шефуня, расположившись рядом в складном кресле, внимательно глядит на него. Кирилл сделал движение, пытаясь приподняться.
— Лежи, — Бардов придержал его за плечи, — ну как там Фобос?
— Нормально.
— А ты?
— Голова закружилась…
— Правильно. У твоего скафандра отказал аппарат регенерации кислорода. Не проверил при выходе? Хорошо, мы услышали, когда ты входил.
— Я, значит, недолго…
— Не очень. — Он помолчал, продолжая критически разглядывать Кирилла. Потом спросил: — А ты там… ничего нового не углядел?
— Нового… Нет…
— А старого?
— Тоже, пожалуй, нет…
— Какой-то ты стал неуверенный, Кир, — шефуня брезгливо поморщился, — а ну давай, как на экзамене. Кирилл рассказал, что с ним было.
— Жалко, что не улетели, — резюмировал Бардов, — до прибытия самолета наружу не выходить.
— Но я… — начал Кирилл.
— Именно ты… Мы с ребятами после ужина выйдем. Посмотреть на Фобос…
Ночью Кирилл проснулся словно от удара током. Он сразу понял — сигнал… Надо действовать. Осторожно привстал, прислушался. Кругом спали. Бросил взгляд на часы — сорок минут первого.
Вечером они уложили его на койку в спортивном комбинезоне, сняв только скафандр. Это облегчало задачу. Скафандра нигде не было видно. Очевидно, его унесли в соседнее помещение. Кирилл встал, сделал несколько шагов к двери.
— Куда? — прошелестело за спиной.
Кирилл оглянулся. Шефуня, подняв голову, вопросительно смотрел на него.
— Куда-куда, — сердито отозвался Кирилл, — надо…
Шефуня опустил голову на подушку и закрыл глаза. Кирилл выбрался в соседнее помещение и плотно прикрыл за собой дверь. К счастью, его скафандр и шлем лежали тут. Скафандр, правда, легкий — дневной… Выходить в таком в ночные часы не разрешалось. Но облачаться сейчас в тяжелый ночной скафандр не было времени. Кроме того, он не собирался удаляться от купола. Некоторое время он выдержит и в легком.
Кирилл быстро натянул скафандр, надел шлем, прицепил к поясу футляр диктофона. Уже в выходном тамбуре проверил герметичность и параметры жизнеобеспечения. Подождал, пока выровняется давление. Это их задержит немного, если организуют погоню. В диктофон, вмонтированный у входной двери, шепнул:
— Ноль часов сорок минут, выхожу наружу. Прости, Ник, совершенно необходимо.
Затем открыл выходную дверь. Снаружи было удивительно тихо. Ветра, как ни странно, не ощущалось. В зените висел Фобос. Это был уже второй его заход в ту ночь. На востоке бледно светил серпик Деймоса.
Кирилл сделал несколько шагов и остановился. Вопреки ожиданию ничего не происходило… Он начал прислушиваться, но различал лишь удары собственного сердца. Слабости не ощущалось, голова казалась ясной, он чувствовал прилив сил, удивительное спокойствие, уверенность, что поступает правильно. Вспомнилась почему-то старая поговорка студенческих лет: «Исследовать, значит, видеть то, что видели все, но думать так, как не думал никто». К нему она сейчас не имела отношения, потому что на этой странной планете именно он видит то, что недоступно другим. Только это оправдывает его недисциплинированность и риск… Впрочем, каждый настоящий поиск путь по узкой грани, тончайшему острию непримиримых противоположностей. По ту и по другую сторону грани пропасть, катастрофа… Как у него сейчас…
Он почувствовал, что ночной холод начинает проникать в скафандр. Первыми его ощутили ноги. Надо было двигаться, и он направился к устью шахты.
В красновато-пепельном свете двух марсианских лун мертвая равнина казалась призрачной. Звезд в небе почти не было видно. Устье шахты чернело подобно раскрытой пасти.
Кирилл остановился в нескольких шагах от шахты. Свет, выходящий из глубины, почему-то не удивил его.
Нащупав на поясе скафандра кнопку диктофона, Кирилл спокойно ждал, что последует дальше. Потом нажал кнопку и заговорил, стараясь зафиксировать все, что видел и чувствовал.
Запись кончилась на полуслове.
— Ну вот, — сказал Кирилл, — именно в этом месте вы меня настигли. Не знаю, почему, но ваше появление сразу прервало поток информации. Либо, переключив внимание на вас, мой мозг потерял возможность фиксировать ее. Черт бы вас побрал с вашей заботой!
— Пожелание относится только ко мне, — объявил шефуня, ребята абсолютно ни при чем. Я заставил их пойти, хотя им очень не хотелось просыпаться.
— Тем более что мы ничего и не видели, — проворчал Муса.
— Последнее, что запечатлелось в моей памяти, — добавил Кирилл, — и что, естественно, уже не попало на пленку, были их корабли, взлетающие с равнины, похожей на здешнюю. Я еще успел подумать, что они напоминают те, о которых рассказывал Невилл Джикс… Но в этот момент кто-то ударил меня по шее.
— Я ударил, — подтвердил шефуня, — ты не отвечал, когда мы к тебе бежали. Я был уверен, что ты уже замерз насмерть.
— Если бы вы появились минут на десять позже, — вздохнул Кирилл, — я, может быть…
— Тебе наверняка пришлось бы оперировать ступни, — прервал шефуня, — а так ты отделался только отмороженными пальцами на ногах. Пальцы придется починить на Базе. И пока тебя будут там ремонтировать, я смогу спать спокойно.
— Больше это уже не повторится, — заверил Кирилл, — дело сделано. Не хотелось бы быть нескромным, но, думаю, нам удалось решить одну из старейших загадок, волнующих человечество. И главное — мы теперь твердо знаем, что они тут были, оставили свое послание, которое предстоит читать не одному поколению ученых. Думаю, что рано или поздно подо льдами удастся разыскать и какие-то материальные памятники умершей цивилизации. У меня уже есть на этот счет кое-какие соображения…
— Нет, погоди, — искренне возмутился шефуня, — ты еще посидишь под карантином месяца три-четыре, после того, как тебе вылечат пальцы на ногах. Еще неизвестно, как на тебе отразится этот ночной сеанс «потусторонней связи».
— Теперь я согласен даже на карантин, — усмехнулся Кирилл. — Надо свести воедино, подробно описать все, что нам удалось выяснить… Вы заметили, что наблюдения Азария и Энрике хорошо увязываются с моей диктофонной записью.
— Мы, конечно, продолжим это дело, — сказал Бардов, по привычке поглаживая бороду, — придется осторожненько проверить, может, не ты один у нас такой способный. Если с тобой действительно ничего не случится, станем смелее, будем тренироваться в укреплении «потусторонних связей»; в конце концов и приборы сконструируем для электронной записи информационного поля…
— Если даже теперь со мной что-то и случится… — начал Кирилл.
— Это уж ты, дорогуша, брось, — обрезал шефуня. — Запомни, ничего не может случиться. Ты — экстрасенс, ты сам прекрасно знаешь это. Экстрасенс от рождения. А других экстрасенсов мы тут воспитаем, базируясь на твоем опыте. Понял? Ты сам уверял, что эти способности заложены в каждом из нас. И я это, между прочим, сегодня ночью понял. Поток информации, которую принимал ты, переключился на несколько мгновений на меня, когда я… погладил тебя по шее.
— Интересно, — воскликнул Кирилл, — и что же вы увидели?
— Не «вы», а «ты», — поправил шефуня, — я увидел твои корабли, взлетающие в космос, и понял, что они направляются к Земле.
— А дальше?
— Что дальше?
— Когда они достигли Земли? В какую эпоху земной истории?
— Э-э, чего захотел! Разве можно все сразу? Это предстоит выяснить. Как и многое-многое еще.
— Что же получается, — воскликнул Роман, — предки человека пришли на Землю отсюда?
— Категорически утверждать пока ничего нельзя, — задумчиво сказал шефуня, — мертвый Марс начал нам приоткрывать поразительные вещи; но пройдет еще очень много времени, прежде чем хранящаяся тут информация, заключенная в так называемом «информационном поле» или в какой-нибудь иной «материи», позволит вынести окончательное суждение. Нащупано принципиально новое направление поиска, научных исследований, важность которых для человечества, вступившего в космическую эру, переоценить невозможно. Энрике и Азарий отдали свои жизни не напрасно. Приоткрываются совершенно ошеломляющие возможности разума, о которых люди даже не подозревали…
— Как вы, вероятно, поняли из диктофонной записи, — добавил Кирилл, — эстафета разумной жизни была принесена на Марс с Фаэтона. Какая-то частица фаэтонцев перед гибелью своей планеты переселилась на Марс. Это могло произойти еще в архейскую эру земной истории. Быть может, на Марсе сменили друг друга несколько циклов цивилизации и лишь представители последнего здешнего цикла переселились на Землю. Все это предстоит еще изучать, уточнять… Более определенно мы можем теперь говорить об истории самих планет земной группы. Они рождены Солнцем в разное время: Фаэтон был старшим в этом семействе, Венера, а может быть, и Меркурий наиболее молодые. Фаэтон давно закончил свое существование, Марс дряхлеет; в его нынешнем облике — будущее нашей Земли, также, как на Венере — ее далекое прошлое. Условия на Венере пока непригодны для высокоорганизованной жизни, как они были непригодны на Земле в архее и раннем палеозое, когда тут на Марсе жизнь била ключом. Если наша нынешняя цивилизация уцелеет, не исключено, что далеким потомкам землян предстоит переселение на Венеру, когда условия на стареющей Земле станут подобны марсианским. И, покидая Землю, они, может быть, оставят там послание грядущим исследователям, подобное тому, какое оставлено тут. Я хотел бы верить, что эстафета разума бесконечна.
ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ЗАМЕДЛЯЛ И УСКОРЯЛ ВРЕМЯ
Может быть, Тимофей Иванов никогда и не догадался бы о своих удивительных способностях, если бы не одно неприятное происшествие… Впрочем, надо ли считать его неприятным? Именно оно раскрыло эти способности… Самое поразительное, он ни о чем таком не подозревал. Себе самому казался человеком заурядным; временами даже считал себя неудачником. Ну, действительно, если призадуматься: чертежник-конструктор со средним образованием; скоро тридцать, а он и вечернего отделения мехинститута кончить не может. Третий год на третьем курсе мается. Дважды отчисляли. И опять замдекана грозил… Говорил — теперь окончательно, если экзамен по теормеху не сдаст. А как его сдашь этой стервозе! Насквозь видит… Спрашивает именно то, что не успел прочитать… Вообще ему с женщинами не везет. Девушки его сторонятся. Может, потому, что рыжий? Робок к тому же, нерешителен, характер слабый. Вот и сегодня. Надо было обязательно пойти на коллоквиум. А тут квартальная премия. Ребята после работы затащили в бар. Ему не хотелось, но пошел. Завтра опять голова будет болеть…
А сейчас — куда идти? Скоро девять вечера. Уже и коллоквиум кончается.
На улице моросил дождь. Блестел под фонарями мокрый асфальт. С шелестом проезжали редкие машины. Тимофей потоптался на остановке. Автобуса не было, дождь усиливался. Тимофей решил идти пешком. Нахлобучил поглубже шляпу, поднял воротник плаща и прихрамывая — жали новые полуботинки — поковылял вдоль бульвара. Переходя пустой перекресток на зеленый свет, заметил — постовой милиционер подозрительно косится на него.
Все случилось не более чем в ста метрах от перекрестка. Из-за темного куста неожиданно вышли двое. Один долговязый, высокий, худой, другой пониже, плотный, коренастый. Оба в черных очках.
— По-моему, это он, — негромко сказал долговязый, загородив Тимофею дорюгу.
— Он, конечно, — хрипло подтвердил коренастый, заходя сзади и невежливо беря Тимофея за воротник.
— Р-ребята, в-вам что надо? — пролепетал, заикаясь, Тимофей.
— А ничего особенного, — сказал долговязый, — прикурить дашь?
— Я… я не к-курю…
— Тогда раздевайся!
— Ребята, ч-что вы…
— Побыстрей, — дохнул в ухо тот, что был сзади, и тряхнул Тимофея так, что затрещал воротник плаща.
— Ребята!!
— А ну тихо, — сказал долговязый, и Тимофей ощутил у самого горла холодное острие ножа.
«Настоящие бандиты!» — мелькнуло в голове Тимофея. Но, как ни странно, его страх вдруг исчез. Он словно бы увидел всю ситуацию извне, как в кино. Темный бульвар. Двое в черных очках, с ножами. Между ними беспомощный Тимофей Иванов. Он только что выпил. В бумажнике у него квартальная премия, на руке золотые часы. Кроме того, новые полуботинки и джинсы «Ли». Это составит…
— Сейчас, ребята, — сказал он тихо. — Сейчас. Да убери ты н-ножик. Ни к чему…
Долговязый отстранился немного, продолжая держать нож наготове.
«Пружинный, — догадался Тимофей, неторопливо расстегивая пуговицы плаща. — Непонятно только, почему мне не страшно?» Он осторожно выбрался из плаща, который остался в руках коренастого.
— И джинсы скидай, — сказал долговязый, поигрывая ножиком.
— Ребята, может, лучше часы возьмете, — предложил Тимофей, — золотые.
— Часы тоже возьмем, — кивнул долговязый. — Но сначала джинсы… А ну побыстрей. — И он провел лезвием перед носом Тимофея.
— Сейчас, сейчас, — заторопился Тимофей. Он вдруг понял, почему ему совсем не страшно. В нескольких шагах отсюда на перекрестке постовой милиционер. Он видел Тимофея. Без сомнения, он уже близко. Сейчас он крадется за кустами… Потом скомандует…
— Ты будешь, сопля, раздеваться или нет, — прошипел сзади в самое ухо коренастый. — Может, помочь?..
— Не надо… Я сам… — «О, время, остановись, — мелькнуло в голове, — хоть на полминуты, чтобы постовой успел…»
И тогда произошло чудо… Впрочем, Тимофей даже не сразу понял, что чудо произошло. Он еще ковырялся с поясом джинсов, который никак не хотел расстегиваться, когда вокруг стало удивительно тихо. Прекратился шелест дождя, смолкло напряженное дыхание громил. Тимофей поднял глаза. Застыли без движения листья, только что вздрагивавшие от порывов ветра. Застыли без движения и оба бандита, один с выставленным перед собой лезвием ножа, а другой — засунув одну руку в рукав плаща Тимофея. А вдали в самом конце аллеи в прямоугольнике света среди неподвижной темной листвы был виден неподвижный силуэт милиционера. Казалось, он прислушивается к тому, что происходит во мраке аллеи. Первая мысль Тимофея была — бежать навстречу своему спасителю. Но потом он глянул на оцепеневших громил и изменил намерение. Что-то парализовало их, и этим обстоятельством следовало немедленно воспользоваться. Прежде всего Тимофей осторожно извлек из полусогнутых пальцев долговязого нож, сложил его и сунул в карман. Потом так же осторожно снял с долговязого темные очки и швырнул их подальше в кусты. Луч фонаря, пробивавшийся сквозь неподвижную листву, падал прямо на оцепеневшее лицо бандита. Некоторое время Тимофей внимательно разглядывал его. Застывший неподвижный взгляд выпуклых глаз, тонкие, плотно сжатые губы, небольшой шрам на переносице. Подумав немного, Тимофей размахнулся и треснул долговязого по скуле. Голова бандита резко мотнулась влево. Тимофей поправил с другой стороны и в заключение дал по носу. Долговязый никак не реагировал на удары, но его выпуклые глаза начали медленно набухать слезами. Тут Тимофей вспомнил один из боксерских матчей, на котором присутствовал в качестве зрителя. Чтобы покончить с долговязым, он набрал в легкие побольше воздуха и дважды — правой и левой врезал громиле в солнечное сплетение. Медленно, почти неразличимо для глаз долговязый начал складываться пополам.
Тимофей повернулся ко второму бандиту. Силуэт милиционера в конце аллеи оставался неподвижным. Тимофей отобрал у коренастого свой плащ, надел его и, не торопясь, повторил всю программу. Темные очки коренастого от первого же удара упорхнули куда-то далеко, а после окончания программы он начал медленно клониться вперед.
Тимофей перевел дыхание и стал соображать, что, собственно, произошло. Чудо? Галлюцинация? Или он каким-то непонятным образом сумел загипнотизировать грабителей. Или что-то случилось со временем? Тимофей бросил взгляд на часы. Секундная стрелка застыла на месте. Конечно, часы могли и остановиться, а может быть, каким-то образом сработала относительность времени? Ведь он подумал о чем-то таком, когда начал раздеваться. И время действительно остановилось… Для всех вокруг? А для него нет? Как же теперь быть? Тимофей даже встряхнул головой от недоумения. Однако, приглядевшись к громилам, он сообразил, что время не совсем остановилось. Долговязый почти сложился пополам, а коренастый успел так наклониться вперед, что непонятно было, как он еще держится на ногах. Его руки почти касались земли. Луч света от фонаря падал теперь прямо на туго обтянутый старенькими джинсами зад коренастого. Тимофей вспомнил, как коренастый чуть было не оторвал воротник его плаща. За это хамство коренастому определенно следовало добавить. Под рукой ничего подходящего не было. И Тимофей воспользовался широким, украшенным бляхами ремнем самого коренастого. Изрядно потрудившись, Тимофей перевел дыхание. К этому времени долговязый окончательно сложился пополам, а коренастый принял совершенно фантастическое положение. Он висел в воздухе прямоугольным треугольником, чуть касаясь асфальта носками ботинок и пальцами рук. Силуэт постового по-прежнему неподвижно маячил в конце аллеи.
Тимофей отступил поближе к фонарю и еще раз бросил взгляд на часы. Секундная стрелка переместилась по сравнению с предыдущим положением на полтора деления. Время двигалось, но как-то очень медленно… Тимофей подумал, что было бы неплохо, если бы теперь время пошло быстрее. Он заметил, что в этот момент секундная стрелка часов двинулась, но тотчас снова застыла на месте. Тимофей счел это добрым предзнаменованием и уставился на циферблат. Однако секундная стрелка продолжала оставаться неподвижной. Он подождал немного. Сложенный вдвое долговязый заметно наклонился вперед, а прямоугольный треугольник коренастого теперь устойчиво опирался ладонями об асфальт дорожки.
«А может, это все же сон? — снова мелькнуло в голове Тимофея. На всякий случай он укусил сеоя за палец. — Нет, не сон, не похоже… С чего, собственно, все началось? Ну, бандиты… Он стал раздеваться, думал о милиционере, который должен находиться близко… Потом он подумал, что хорошо было бы, если бы время остановилось. Стоп… Кажется, именно после этого все и случилось… Чушь какая-то… А что, если?..»
Он зажмурился и шепнул: «Пусть время снова идет нормально. Я хочу…»
Он не успел кончить. Почувствовал на лице капли влаги, услышал шорох дождя, шелест листьев, какую-то возню, стоны. Потом кто-то истошно и тонко завопил:
— Ай-я-яй. Ой-ой-ой. Мам-а-а…
Тимофей поспешно открыл глаза. Рядом на асфальте извивался, прижав руки к животу, долговязый. Он хватал воздух ртом, точно рыба, вынутая из воды, и что-то пытался сказать… Чуть подальше завывал, стоя на четвереньках, коренастый…
Тимофей молниеносно оценил ситуацию:
— Помогите, — пронзительно закричал он, — грабят, на помощь!
И он огромными прыжками припустил вдоль темной дорожки туда, где в прямоугольнике света только что видел милиционера.
Он уже заканчивал стометровку со спринтерской скоростью, продолжая призывать о помощи, когда совсем рядом строго прозвучало:
— Гражданин, прекратите нарушать… В чем дело?
— Там… грабители… раздеть хотели… там, — задыхаясь, начал Тимофей и остановился, чтобы перевести дыхание.
— Какие грабители? — недовольно возразил милиционер. — Я тут минут десять стою, только вас и видел. Это вы в ту сторону проходили?