Все глубокомысленно пожали плечами, даже Тетушка. Видимо, ее в этот момент как раз не было дома. В конце концов, мало ли дел у Верховной. Теть Лену тоже вечно поймать невозможно, разве что нечаянно наткнуться.
   – Ха! В жизни не догадаетесь! Является мой старший братец, который уже два года как из дому удрал. В компании еще троих каких-то оборванцев. И они меня, вы не поверите, увели!
   – Почему, очень даже поверим, – хмыкнула я. – По-моему, в этом мире все поголовно только и делают, что удирают из дому, лезут без спросу куда не просят, а потом уводят друг у друга коней.
   – Почему все? Я, например, не удрал, меня выгнали, – пробубнил Кьяло.
   – В данном случае это не принципиально. А медальон с волком, подозреваю, тоже они сперли?
   – Ну не я же! Они тут вообще неплохо пошерстили. Зато наша глубокоуважаемая ведьма больше не будет оставлять дорогие вещи без присмотра. И дешевые тоже…
   – А ваша глубокоуважаемая ведьма, – Волчья Тетушка горделиво выпрямилась, – в это время пыталась освободить оборотня, которого эти безбожники поймали и заперли в клетку.
   – Это которые поклонники старых богов, что ли?
   – Да какие они поклонники?! Дуралеи они и безбожники. За что и пострадали. Это же надо было придумать – бедную зверюшку обижать. Да он в жизни своей никого пальцем не тронул.
   – Слышала бы вас Тьяра, – хмыкнула я. – Или Хозяин. Да и меня эта «бедная зверюшка» чуть на части не разорвала возле городских ворот.
   – Ой ли? Так уж и разорвала? Или признала медальон и подбежала поздороваться?
   Я неожиданно вспомнила привычку крупных собак приветствовать человека, ставя передние лапы ему на плечи и вылизывая лицо. Оборотень ведь действительно не набрасывался на меня, просто решил по-дружески уронить на землю. А я так испугалась, что пожелала ему сдохнуть. И убила его.
   – Так что же? Получается, что я виновата? – В душе всколыхнулось что-то не слишком приятное. Не жалость, скорее обида на весь белый свет.
   – Да кто же теперь разберет. И вообще, чудо ушастое, у тебя же глаза слипаются. Шла бы ты спать, красавица.
   Красавица из меня, конечно, как Алиса Донникова из Жанны Фриске. То есть исключительно на любителя. Но ведь приятно же.
   А в углу уже возникла кровать с восхитительно мягкой периной. На которую я и свалилась, изо всех сил мечтая, чтобы не было больше никаких снов. А то прямо какое-то «Что делать?» фэнтезнйного пошиба! Первый сон Веры Павловны, второй сон Веры Павловны…
   Интересно, Хозяин из горящего Убежища-то хоть выбрался?
 
   Щелк! Сдавленный крик. Громогласная ругань, исполненная дуэтом. Дзынь! Щелк! Щелк!
   – Нет, я так больше не могу, я пошел! Прикроешь? – Голос Кьяло словно из-под перины.
   – Ты что, псих? Да в задницу твой браслет, они тебя и с ним, и без него одинаково продырявят.
   – Не дождетесь!
   Ну когда же я наконец научусь просыпаться быстро?
   Щелк! Щелк! Дзынь! Снова крик, но уже откуда-то издалека. Должно быть, из-под двух перин.
   Надо проснуться, надо! Открыть глаза!!!
   Открыла. Выяснила, что спала носом в подушку. Теперь поднять голову… хоть чуть-чуть приподнять и осмотреться…
   – Лежи, дура!
   Чья-то сильная рука вдавила меня обратно в кровать.
   – Если хочешь слезть, то просто перекатись на пол. А потом забейся в угол и не рыпайся там.
   Я же спросонья послушалась. Сначала хлопнулась всем телом вниз, потом заползла под кровать и уже оттуда, потирая ушибленное плечо, жалобно протянула:
   – Высоко-о-о!
   – Аккуратнее падать надо было!
   Дзынь! Щелк! Дзынь!
   Еще через десяток «щелков» и «дзыньков» я наконец-то начала разбираться в окружающей обстановке. Первое, что бросилось в глаза, – Волчья Тетушка, раскинувшаяся на полу в багровом ореоле собственной крови и со стрелой, торчащей из-под лопатки. Отсутствие признаков жизни было до обидного очевидным. Вот так бесславно и погибают Верховные…
   Возле окна обнаружился Глазастый с луком в руках и стрелой в зубах (прям царевна-лягушка какая-то). Еще одна стрела уже лежала на тетиве… Дзыньк!
   Ага, поняла. Когда «дзыньк» – это выстрел с нашей стороны, а когда в нас, то получается…
   Щелк! Щелк! Сразу две стрелы впаялись в ножку кровати, чудом не оцарапав мне ухо. Я так и не поняла, по какой траектории они летели… И тут до меня резко дошел смысл всего происходящего.
   – Эй, а от кого отбиваемся-то?
   – Од сдажи.
   – Чего?
   Бывший конь злобно на меня покосился, потом вытащил изо рта стрелу и повторил:
   – От стражи, говорю.
   – Как от стражи? Это что, Хозяин на меня так обиделся, что ли?
   – Да при чем тут твой Хозяин?! Он даже если сразу за нами галопом поскакал, то раньше рассвета досюда не доберется. Тем более что он – внешняя стража, а тут городская хренью страдает. Мы когда из Тангара выезжали, они как раз собирались толпой идти Тетушку бить, помнишь?
   – Честно говоря, нет, – созналась я. – И сколько их там?
   – А я знаю? Ну человек двадцать, не меньше. Половина с луками и самострелами. И чую, что скоро им придет в голову… Ну вот, я же говорил!
   В оконную раму, а затем и в противоположную стену вонзились стрелы, обмотанные горящей паклей. Огонь начал было расходиться по деревянному строению, но неожиданно зашипел и погас. Я ехидно улыбнулась. Ломать, как говорится, не строить, а тушить – не разжигать!
   Глазастый хотел еще пару раз выстрелить в охамевших стражников, но в лесу вдруг раздались какие-то крики, вопли… и в окно ввалился Кьяло, весь в крови и со стрелой, торчащей из плеча.
   – Тебе помочь? – Я бросилась к нему, но Глазастый перехватил меня на полпути и пинком загнал обратно под кровать.
   – Сиди и не выпендривайся. Без тебя как-нибудь разберемся.
   – Чего? Ты думаешь, что говоришь, кобыла блоха-стая? Когда это ты успел себя главным назначить?
   – Час назад, пока ты дрыхла, а мы тут отстреливались. Вот сейчас у нас стрелы кончатся, что делать будем?
   – А много осталось?
   – Целых две!
   – Нет, ну вы тут вообще обалдели, что ли? – пробормотал Кьяло, плюхаясь на пол рядом с моим укрытием. – Я, значит, жизнью рискую, на разведку выхожу, а они мало того что стреляют не туда, куда надо, так еще и ругаются!
   – Кто это тут не туда стреляет? – Глазастый подскочил к раненому, остервенело потрясая последними стрелами, причем древко одной из них было уже порядком обслюнявленное.
   – А в меня кто попал?
   – А я тебя из-за этого дурацкого браслета просто не заметил!
   – А этот дурацкий браслет, между прочим, перестал работать в самый неподходящий момент. Я только троих уложил, начал к четвертому примериваться-а-а-а-а…
   Я думала, что только в голливудских фильмах стрелы из самих себя вытаскивают вот так запросто. Ну с криком, конечно, и зажмурившись… Но зато самостоятельно! Глазастый уважительно присвистнул и вернулся к наблюдательному посту возле окна. А я, набравшись храбрости, подползла поближе к Кьяло.
   – Больно?
   – Терпимо. У тебя в запасе, случаем, никакого волшебного зелья нет, чтоб раны заживлять?
   – Откуда? Сам же знаешь, что нет. Но хоть перевязать-то тебя надо? Эй, коняга, снимай рубашку.
   Глазастый повел себя на удивление покорно, даже «конягу» стерпел. И рубашку снял безропотно. Эх, такие кружева на бинты изводить… Жалко! Белый батист сразу же пропитался кровью, а Кьяло, наоборот, побледнел еще сильнее, чем после нашего непонятного прыжка в пространстве.
   – Все, сейчас отключусь, – прошептал он, приваливаясь к стенке и закрывая глаза.
   – Не надо! – гаркнула я, сама не ожидая от себя такого взрыва эмоций. – Не вздумай тут сознание терять, неженка эльфийская. Ты же тяжелый, как бегемот, больной ожирением! Я тебя просто никуда не утащу… А ты что застыл?
   Последнее предложение относилось уже к Глазастому. Тот повернулся ко мне и подмигнул. Грустно так, проникновенно…
   – У них тоже кончились стрелы. Или терпение. Или то и другое. Короче, нас сейчас будут штурмом брать. В вечной любви друг другу будем признаваться или и так сойдет?
   – Да пошел ты… – из последних сил пробормотал Кьяло. Но в обморок не упал. Наоборот, как-то странно напрягся, задергался…
   Я отшатнулась к стенке и начала судорожно вспоминать все, что я знаю об эпилепсии. Но тут парень неожиданно открыл глаза… Лучше бы не открывал – радужки у него стали янтарно-желтыми, а зрачки вертикальными.
   Упс!
   Пока я приходила в себя от ступора, а Глазастый пытался выбрать изо всех висящих на стенке мечей наиболее подходящий к случаю, Кьяло спокойно встал и прошел к выходу, попутно прихватив из угла топор. А потом вышел и тихо прикрыл за собой дверь.
   И почти сразу же снаружи раздался нечеловеческий рев и крики, полные ужаса и отчаяния. Нечто похожее я уже слышала, когда Тетушка, мир ее праху, натравила своих волков на поклонников старых богов. Кстати, где сейчас эти волки, хотела бы я знать? Видимо, разбежались, почуяв смерть хозяйки. А медальон…
   Я рванулась к телу Верховной, добросовестно обыскала, но ничего не нашла. Разве что Глюка, высунувшегося из какой-то щели в полу и что-то там по-своему бормотавшего. Но в этот раз у меня не было ни времени, ни желания его слушать.
   Бывший конь тем временем добросовестно вооружился, и больше всего теперь походил на выставку средневекового оружия. По-моему, у него столько рук не было, сколько он вещей на себя навешал. Помедлив, я тоже сняла длинный кинжал. Вкупе с моим ростом – больше и не надо.
   – Ну что, пойдем умирать с честью? – Парень махнул мечом в направлении двери.
   – Ну не сидеть же здесь, пока этот берсерк там развлекается. Одно слово – псих.
   – Ну он же говорил, что его в детстве прокляли…
   И плечом к плечу, подбадривая себя бородатыми шутками, мы вышли навстречу неминуемой смерти. А за нами, не переставая верещать и страдальчески закатывать глаза, выбежал Глюк.
   То, что стражников возле избушки собралось намного больше, чем двадцать, я поняла сразу же. Насколько больше – несколько секунд спустя, когда глаза попривыкли к темноте. С Кьяло, конечно, уже справились, и теперь он просто лежал неподалеку, как медведь, не вовремя впавший в зимнюю спячку. Он еще дышал – я чувствовала это, но подойти и убедиться, конечно, не дали.
   Я выставила вперед кинжал и в который уже раз за день обозвала себя дурой. Потому что если бы не я – ничего этого не было бы. Все кончилось бы намного раньше и намного проще. Ну что ж…
   Нас окружили плавно, но очень быстро. Все вообще происходило с динамичностью хорошего боевика. Это только описывать такие вещи долго, а на самом-то деле – секунды не прошло.
   Краем глаза я заметила, как крыс, оставшийся на крыльце, вдруг завертелся юлой, словно в безуспешной попытке ухватить себя за хвост. И мгновенно поняла, что сейчас произойдет. Он глюканется!
   – Ну пожалуйста, хоть раз в жизни превратись во что-нибудь полезное и боеспособное! В дракона, в носорога, в саблезубого тигра!!! Пожа-а-а… – Мой крик утонул в реве голосов – Глазастый таки сцепился со стражниками. А Глюк коротко взвизгнул, окутался снопом разноцветных искр… и на его месте возникла крупная белая мышь.
   И тогда я, размахивая кинжалом, тоже врезалась в безжалостную толпу.
   То есть попыталась врезаться, но толпа внезапно оказалась отгорожена от меня прозрачной стеной. Или я от нее? Лихорадочно оглядевшись, я заметила, что с Глазастым случилось то же самое – он стоял в круге, по периметру которого бегали Стражники. Они еще не успели понять, что происходит… Да я и сама ничего не поняла, пока не услышала ликующий писк бесполезного в военном деле Глюка, и не разглядела его мордочку, восторженно задранную к небесам.
   Прямо надо мной висели в портале мама и папа. А вокруг них летала теть Лена, гримасничая, как мультяшная Сэйлормун.
   Кажется, Судьба, эта милая тетенька с неповторимым чувством юмора, сжалилась-таки над бедным ребенком и соблаговолила решить дело миром. Хотя каким боком к мирному решению относился истекающий кровью Кьяло? Да и Глазастого, кажется, уже успели потрепать – его ощутимо пошатывало. А то, что кровью он был залит, как художник-баталист красной краской, – вообще молчу. Понять бы еще, где там чья краска…
   Но я так и не успела толком прочувствовать всю прелесть своего чудесного спасения, потому что на поле (или поляне?) боя появился еще один персонаж, совершенно мне не знакомый. В портале, позади моих родителей, возникла высокая женская фигура…
   Кажется, я поторопилась, сравнивая с Сэйлормун теть Лену, потому что незнакомке это сравнение подошло бы гораздо больше. Ее длинные светлые волосы придерживала золотистая диадема, а руки крепко сжимали короткий жезл, увенчанный рубином. Эй, а откуда она их взяла, я же их под диван запрятала?
   Наша Верховная предостерегающе вскрикнула, но один взмах жезла – и ее отшвырнуло в сторону. Второй партией пошли мои родители.
   Я сжала кулаки и закричала – но что я могла сделать? Меня защищала прозрачная стена, но она же и не давала мне выйти наружу. Стражники начали понимать, что им здесь не место, и предприняли поспешное отступление в глубь леса, но блондинка с жезлом, видимо, решила, что никто не должен уйти живым.
   Взмах – и все вокруг охватило пламя. Я никогда не боялась огня, но в тот момент мне стало страшно. Настолько страшно, что я даже зажмурилась, на миг потеряв незнакомку из виду. А когда открыла глаза – ее уже не было на прежнем месте. Но я все равно знала, где она сейчас.
   «У каждого человека есть своя собственная Смерть, и она всегда ходит следом за ним. Обычно она держится вдалеке и старается не попадаться на глаза, но, когда случается что-то страшное или опасное, она подбирается поближе. И если в такой момент вдруг оглянуться, то можно случайно увидеть ее, встретиться с ней взглядом, и тогда она протянет тебе руку, а ты уже не сможешь отказаться принять ее».
   Я обернулась.
   Глаза у моей Смерти были очень красивые, карие. И вообще она была очень красивой. И страшной. А еще мне показалось, что я уже видела ее прежде.
   – Ну что? Иди ко мне…
   Смерть протянула мне руку. Но в этой руке у нее был жезл. Мой жезл! Чтоб меня убили с помощью моей же вещи? Да не дождетесь!
   Но сопротивляться я не стала – просто не знала, что можно противопоставить этой страшной женщине. Где-то в душе разгоралась жуткая обида на весь мир, который сходит с ума, а виновата опять я.
   И я закричала. Или завизжала. Или заорала. Сама я себя не слышала совершенно, но что-то в этом крике было такое, что пламя, охватившее уже все окрестные деревья, на мгновение пригнулось к земле и замерло в нерешительном ожидании. А Смерть вдруг побледнела, скривилась… и исчезла. Так внезапно, что я уже начала сомневаться, не привиделось ли мне все это… Как она вообще смогла оказаться рядом со мной, если стена… А я ведь и не заметила… Стена не просто лопнула или развеялась. Она исчезла, как исчезает любая магия после смерти того, кто ее создал.
   А вокруг полыхал огонь. Впрочем, вокруг ли? Огонь полыхал во мне. Огонь был мной. А я была им и готова была уничтожить любого, кто ко мне приблизится. Но некому было приблизиться – Глазастый все-таки упал и теперь безуспешно пытался встать. Кьяло даже и не пытался… Остался только огонь, бесполезный теперь. Но вскоре погас и он, и сквозь монотонный гул в ушах я услышала стук копыт.
   И кто же еще пожаловал по мою душу? Рука непроизвольно стиснула рукоять кинжала, но знакомый голос заставил ее бессильно разжаться.
   – Ты как? В порядке?
   – В полном… – пробормотала я, поднимая голову и пытаясь разглядеть Хозяина сквозь мутную красноватую пелену. Разглядела, попыталась выдавить из себя улыбку. – В полном порядке.
   А потом земля встала на дыбы и долбанула меня по подбородку. Остальные части тела долбанулись об нее сами.
 
   А по счетам мы платим кровью.
   Своей? Чужой? Уже не суть…
 
   Строки возникли в голове сами по себе и теперь категорически не желали из нее вылетать. Что самое обидное, обрастать продолжением тоже не спешили. Жалко… А начало было очень даже многообещающее.
   – Эльфеныш, ну ты же понимаешь, что тебе нельзя здесь оставаться?
   Я конечно же этого не понимала и понимать не хотела, но кивнула. Ладно, пусть нельзя, ему виднее. Мне было уже все равно.
   Месяц назад я пришла в себя в особняке Хозяина, в Тангаре. И очень удивилась, не увидев никого вокруг. Мне почему-то казалось, что, когда Великий Герой лежит в отключке, рядом должны сидеть все его друзья и благоговейно ждать пробуждения. А потом наперебой твердить, что все у них хорошо. И отвечать на все мои вопросы, раскрывая последние тайны. Я, правда, на Героя-Всех-Времсн-И-Народов не слишком-то походила, но мечтать-то не вредно…
   Так вот, когда я открыла глаза, то обнаружила себя лежащей на кровати посреди огромной полупустой комнаты. У меня в ногах бесстыдно дрых Глюк. Не знаю, чем он занимался, пока я спала, но сейчас поднять его смогла бы только Царь-пушка, выстрелившая над самым ухом.
   Окна были распахнуты настежь, на улице лил дождь, и брызги то и дело попадали на лицо. Именно это меня и разбудило.
   Закутавшись в одеяло, я отправилась в поход по дому на поиски хоть кого-нибудь. И обнаружила-таки Хозяина, спускающегося по лестнице навстречу.
   – Ну хоть ты-то мне объяснишь, что происходит?
   Он и так был значительно выше меня, а сейчас еще и позицию занял на самой верхней ступеньке.
   – Нет бы спросить, как я себя чувствую… – Я картинно надулась, пытаясь как можно достовернее изобразить оскорбленную невинность. Но в этот раз почему-то не проканало.
   – А как ты можешь себя чувствовать, если на тебе ни одной царапины нет?! Всяко лучше, чем те два полудохлых тела, которые валяются в дальней комнате и изо всех сил пытаются делать вид, что они тут ни при чем!
   Я, конечно, могла бы для приличия поинтересоваться, кого он имеет в виду, но не стала. Мысль о родителях была слишком рассеянной и слишком неправдоподобной. Да и не хотелось о грустном, честно говоря.
   – Они живы?
   – А я разве сказал, что нет? Один так вообще почти здоров, но молчит, как гном на допросе. А второй так старательно изображает из себя статую, что даже я иногда верю. И если ты…
   Но я, не дослушав до конца, бросилась в ту часть дома, которую посчитала самой дальней. И уже на полпути поняла, что не ошиблась в выборе направления – запах лекарств и каких-то местных трав с каждым шагом становился все явственнее.
   В комнату я ворвалась, как наша директриса в женский туалет, когда ей сообщили, что пятиклассницы Оленька и Светочка курят там марихуану. Оленька… тьфу, то есть Кьяло, перебинтованный, как мумия Тутанхамона, заслышав шаги в коридоре, откинулся на подушку и придал лицу такое трагически-скорбное выражение, что я чуть не прослезилась от умиления.
   – Тебе бы в театр драмы, герой!
   Увидев меня, парень расплылся в широчайшей улыбке (мигом обнаружившей нехватку двух зубов) и бодренько вскочил со своего смертного одра. То есть попытался бодренько, но ворох повязок на всех видимых частях тела все-таки сковывал движения. А о том, что творится под повязками, я и думать не хотела.
   – Лежи уже, защитник униженных и оскорбленных. Как чувствуешь-то себя?
   – Да хоть сейчас в драку! На мне же все заживает как на собаке!
   – Я бы даже сказала, как на медведе. Мог бы, кстати, и раньше рассказать. В нашей тесной компании магичек-идиоток, оборотней-некромантов, заколдованных юношей-коней и прочих глюков только берсерка и не хватало.
   – Ну вот такой я. А рассказывать я сколько раз начинал, а вы меня все время на середине перебивали.
   – Ага, опять я во всем виновата! – согласилась я, мучительно вспоминая, что же я еще хотела спросить. Ой, ну конечно… – А где?..
   – Кто?
   – Конь в пальто!
   – Ушел. Сказал, что уже здоров и не может больше позволить себе пользоваться услугами этого гостеприимного дома. Вот прямо так и сказал. Кстати, между нами, он очень уж правильно говорит, когда не ругается. Простые ребята с улицы так не разговаривают.
   – Ну знаешь ли… Если грамотность речи считать показателем, то ты вообще должен оказаться по меньшей мере младшим сыном какого-нибудь знатного обедневшего дворянина.
   – Почему обязательно младшим? И почему обедневшего? Я же не виноват, что меня из дома выгнали! И еще… Он тебе, между прочим, письмо оставил. И я его даже не читал.
   Кьяло несколько секунд порылся под подушкой, извлек оттуда мятый листок бумаги и протянул мне. Почерк у Глазастого оказался на удивление четкий, почти каллиграфический.
   «В вечной любви мы друг другу признаться так и не успели – теперь жалею. Но жизнь, оказывается, удивительно хорошая штука, можно ей еще попользоваться. Извини, что не попрощался лично, но досточтимый господин Муллен сказал, что если кто-то из нас будет бесцельно шляться по дому или приблизится к твоей комнате, то он, как глава внешней стражи, лично проследит, чтобы наши многострадальные уши… или души… В общем, у него очень длинно получилось, я так не умею.
   Надеюсь, еще увидимся, тогда и поцелуемся.
   Навеки твой, Флайяр айр Нермор.
   Кстати, я так и не понял, что там произошло!»
   – И вообще, я так и не понял, что там произошло, в лесу. Говорят, половина чащи выгорела. – У Кьяло банально не хватило терпения дождаться, когда же я наконец закончу читать письмо. – А еще говорят, что в Пещере погас Костер.
   – С одной стороны, давно пора. А с другой, вот так вот взял и погас? И все об этом сразу узнали?
   – Почему сразу? Пару дней назад явилась Тьяра, долго вопила, что ее опять все бросили, оставили на произвол судьбы, привидения и бравых вояк, не умеющих готовить… Вот она но дороге из замка в Пещеру и заглядывала.
   – Пару дней назад? – Мне потребовалось некоторое время, чтобы переварить услышанное. – Это сколько же я валялась без сознания?
   – Почти неделю. И не то чтобы совсем без сознания – ты же ела, пила… Только молчала и смотрела куда-то в никуда. Ну и спала, конечно. Я сам-то не видел, но служанка тут бегает, она и рассказала.
   – Ну ни фига себе! А вот что касается еды – это ты очень вовремя напомнил. Я себя чувствую так, как будто вечность не обедала!
   Я встала, потянулась и приготовилась к нудному процессу выклянчивания у Хозяина чего-нибудь вкусненького. Но тут в дверь, деликатно постучавшись, вошел Топиэр Рулипп айр Муллен собственной персоной.
   – Не хотел бы отвлекать вас от беседы, но… А где второй?
   Я спрятала письмо в кулаке и закатила глаза к потолку, а Кьяло тактично покосился куда-то в сторону окна.
   – Сбежал, значит, – истолковал наши жесты Хозяин. – А имя, конечно, так и не назвал?
   Мы слаженно замотали головами. Не знаю, как насчет Кьяло, а мне даже врать не пришлось. Ведь Глазастый действительно не говорил мне свое имя – он его написал.
   – Ну и ладно. Как говорится, баба с возу… Я все равно еще не решил, что с вами делать, хотя и есть кое-какие задумки. Просто так ведь на все четыре стороны не отпущу, так и знайте. Меня совсем не устраивает, чтоб вы бегали по Предонии и всем рассказывали… Уяснили? Ты, эльфеныш, лучше объясни-ка мне, что там все-таки произошло, а?
   – А не знаю. – Я развела руками. – Честное слово, сама не понимаю. Как только разберусь – обязательно сообщу, договорились?
   Хозяину осталось только кивнуть и мысленно проклясть тот миг, когда он пожалел эту наглую, мелкую, остроухую… в общем, меня.
   И вот спустя месяц разговор о нашем будущем повторился. Муллен, кажется, смирился с тем, что теперь он опекает не только меня, но и Кьяло. А я все никак не могла привыкнуть к мысли, что эта опека должна обязательно происходить на расстоянии. Ну удочерил бы он меня, что ли… Или разница в дизайне ушей будет слишком в глаза бросаться?
   – Итак, завтра вы оба отправляетесь в Таинскую Высшую Военную Академию…
   Кьяло разве что в ладоши от восторга не захлопал. Да и мне решение, как ни странно, пришлось по душе. Во-первых, смена обстановки, дорога, приключения. А во-вторых, об Академии я за это время наслушалась уже порядочно (большей частью, естественно, от Кьяло), и это заведение заочно начало мне нравиться.
   Дело в том, что это было единственное в Предонии образовательное учреждение, куда принимали девушек. Да, девушки и война – странное сочетание. Но дело в том, что за последние полстолетия в этом мире чрезмерно популярными стали баллады и сказания об отважных воительницах, которые дракона мечом остановят и демону морду набьют. А у богатеньких и знатненьких девчонок, наслушавшихся этих сказаний, появилась дурная привычка сбегать из дому и отправляться на поиски приключений. Так вот, чтоб хоть как-то контролировать неуемную энергию слабого пола, Восточный Совет постановил, что девушек в Академию принимать можно и даже нужно. Но никаких послаблений им при этом делать нельзя. Пусть-ка попробуют побегать наравне с парнями, наполучают синяков и шишек, запросятся домой… и навеки уяснят, что их дело – вышивать крестиком носовые платочки и ждать геройского мужа из дальнего странствия.
   Как ни странно, государственная программа под кодовым названием «долой девушек с линии фронта» заработала. И теперь, вместо того чтобы отправляться в поход по неведомым далям, наследницы знатных родов слезно упрашивали родителей отдать их в Академию. А у парней это и раньше было золотой мечтой, а уж теперь, когда там стало в кого влюбляться…
   Еще в Академию частенько спихивали незаконнорожденных, сирот и полукровок (понятное дело, знатного происхождения), чтоб не путались под ногами у родителей и опекунов.