Шатилов Василий. А до Берлина было так далеко

   - Вот в таких условиях мы и живем уже около года. - Владислав Викентьевич вздохнул. - Лес да болота вокруг... Была уже глубокая ночь. Корчиц взглянул на часы:
   - Пора и нам отдохнуть.
   Я лег на деревянный топчан, укрылся шинелью и задремал.
   На утро за завтраком разговорились и стали вспоминать прошедшие бои под Старой Руссой.
   С волнением обсуждали сложившуюся обстановку в Сталинграде. Мы знали, что немецкие войска прорвались в город, на его улицах идут бои.
   На Северо-Западном фронте в это время обстановка была относительно спокойной. Перед нами стояла .одна задача: активной обороной сковывать войска противника, не допустить, чтобы он снял хотя бы одно соединение с нашего фронта и перебросил на юг.
   После завтрака пошли на передний край. Надо было принимать дивизию.
   - Начнем, пожалуй, с правого фланга, где обороняется полк Кротова, сказал генерал Корчиц.
   По узенькой тропке поднялись на небольшой взгорок. Было прохладное утро. Вокруг стояли, светясь каждым листом, уже порыжевшие осины, с них, посверкивая тончайшими нитями, тянулась в чистом воздухе паутина.
   По дороге генерал Корчиц рассказал мне о командире 140-го стрелкового полка подполковнике Михаиле Ивановиче Кротове.
   - Грамотный в военном отношении, требовательный, смелый, принятое решение доводит до конца. Имеет солидный боевой опыт.
   Метрах в 500 от командного пункта полка, на просеке, нас встретил Кротов среднего роста крепыш, смуглое лицо, карие, почти черные глаза. Тогда ему было всего 38 лет.
   Наметанным взглядом я сразу определил - кадровый командир. Чистый подворотничок, начищенные до блеска сапоги. Он четко вскинул руку к козырьку фуражки, представился.
   Вначале направились в первый батальон. По пути Кротов коротко рассказывал о своих комбатах.
   - Командир 1-го батальона майор Евгений Семенович Назаренко, много повоевавший и испытавший человек. На 2-м батальоне - капитан Анатолий Андреевич Казаков, молодой командир, ему 23 года. По молодости горяч, правда, умеет взять себя в руки. 3-м батальоном командует недавний командир минометной роты капитан Василий Иосифович Лейпунов. Вдумчивый. Осторожный. Тщательно все взвесит, чтобы правильно принять решение.
   Вячеслав Викентьевич добавил:
   - Каждый из них испытан в боях. Такими командирами можно гордиться. Все комбаты имеют боевые награды.
   Шли мы не спеша. Красноармейцы грелись на солнце, День выдался тихим и теплым.
   Майор Назаренко ожидал нас в первой траншее. Он доложил сведения о противнике и о батальонном районе обороны. Докладывал четко, со знанием дела.
   И вот тут я обратил внимание на один, на мой взгляд, недостаток: наши траншеи местами были не глубокие. Продвигаясь по ним, часто приходилось сгибаться. Хотел сказать об этом, но подумал и решил в данной ситуации промолчать. Для себя заметил - траншеи необходимо углубить, тем более что скоро грунт скуют морозы.
   Подошли к болоту. Здесь траншеи прервались. Некоторые участки красноармейцы вынуждены были преодолевать броском. А снайперы врага только этого и ждали.
   Перед нашим передним краем, в 300-400 метрах, тянулась шоссейная дорога Старая Русса - Рамушево, по которой шла техника врага. Ее можно и должно было успешно обстреливать, но наша артиллерия и минометы молчали. Я тогда еще подумал: "Может, не хотят обнаружить себя?"
   На границе района обороны второго батальона нас встретил капитан Казаков. Невысок ростом, неширок в плечах, чистый - без морщинки - юношеский лоб, живые светло-карие глаза, нежный румянец заливает скулы. На вид ему лет двадцать. Но докладывал он как бывалый командир. Построение обороны подразделения капитана Казакова почти ничем не отличается от первого батальона. Опорные пункты рот подготовлены к круговой обороне и связаны между собой системой огня и заграждений. Красноармейцы несли службу бдительно, хорошо знали свои обязанности. Я обратился к одному из наблюдателей. Он четко доложил свои обязанности, показал свой сектор наблюдения, разведанные нами дзоты и расположение других огневых точек фашистов. У каждого пулеметного расчета была стрелковая карточка, на которой разборчиво были нанесены: полосы огня, ориентиры, их номера, наименование и расстояние до них, расположение своего подразделения и место командира, необходимые данные о враге.
   В тот день мы побывали почти во всех подразделениях, расположенных в первом эшелоне, побеседовали с командирами и бойцами. Настроение у людей боевое. Не успели добраться лишь до третьего батальона - он был расположен во втором эшелоне.
   Солнце уже спряталось за лес. Густой сероватый туман поплыл от реки Ловать. Серии ракет всплывали на противоположной стороне; черная вода каскадом загоралась у песчаной отмели берега.
   Мы шли тропинкой под обрывистым берегом. Когда свет ракет опадал клочьями мертвого огня, тогда отчетливо слышался стук пулеметов. Трассирующие пули веером летели через все пространство реки, вонзались в мокрый песок, тюкали над нашими головами в стволы деревьев.
   - Ходить здесь опасно, - прервал молчание генерал Корчиц.
   Вот и знакомый блиндаж. У входа нас уже ожидал начальник штаба подполковник Тихомиров.
   - Поступила депеша из штаба фронта. Вам, товарищ генерал, приказано немедленно явиться к новому месту службы.
   Корчиц нахмурился. Еще не успел сдать соединение, проститься со всеми однополчанами, а приказ немедленно уезжать.
   Утром он распрощался со всеми, кто был в штабе дивизии, и уехал в 1-ю ударную армию.
   С этого момента я вступил в должность командира дивизии. Масса вопросов волновала меня. Как пойдет моя служба, когда на плечи легла такая ответственность? Дивизия - сложный организм, объединяющий несколько тысяч людей, организационно состоящий из трех стрелковых и артиллерийского полков, противотанкового и зенитного артиллерийских дивизионов, разведывательной роты и саперного батальона, батальона связи, тыловых частей и учреждений. С этими тревожными мыслями я заснул. Вскочил от сильного гула. От глухих ударов сыпалась со стуком земля на стол, звенело стекло лампы, весь блиндаж слегка вздрагивал. Снаряды противника рвались неподалеку от оврага, в котором был расположен командный пункт. Проснулся и комиссар дивизии Яков Петрович Островский.
   - Что думаете делать, Василий Митрофанович?
   - Пойду в 232-й полк, - ответил я комиссару.
   - Вот и хорошо, - весело отозвался Островский, - пойду и я с вами.
   - Очень рад. Мне будет легче знакомиться с людьми и обстановкой.
   Наспех позавтракали и в сопровождении двух автоматчиков направились по тропинке, через поле, кустарник и небольшую рощицу. Только вышли на поляну, как в расположении противника скрипуче "заиграли" шестиствольные минометы, низкое небо расцветилось огненными трассами мин. С глухим гулом, сотрясая землю, разорвались от нас метрах в двухстах. Мы бросились в старую глубокую воронку, переждали обстрел, пошли дальше. По пути Яков Петрович рассказал о командире 232-го стрелкового полка:
   - Иван Григорьевич Мадонов прибыл в дивизию недавно, но уже успел показать себя умелым командиром. Вот что случилось у нас в июне этого года. Противник ровно в пять часов утра открыл ураганный артиллерийский огонь по участку обороны 232-го полка. Одновременно в воздухе появились его самолеты, началась бомбежка. Около часа продолжалась огневая обработка, а затем враг перешел на узком участке в атаку. Основной удар пришелся как раз по позициям 232-го полка, где гитлеровцы пошли вперед при поддержке танков. Несмотря на отчаянное сопротивление бойцов полка, врагу удалось вклиниться в глубь наших позиций.
   Мадонов принял смелое решение - направить роту танков под командованием старшего лейтенанта Латышева в обход вклинившихся в нашу оборону гитлеровцев и ударить во фланг и тыл. Маневр удался, вскоре мы увидали, как два немецких танка задымили, а остальные начали пятиться как раз, к тому месту, где в засаде их ожидали орудия младшего лейтенанта Кучерова. Ударами с близкого расстояния по бортам эти танки были подбиты. Подразделения полка перешли в контратаку и выбили врага с занятых позиций...
   Мадонов встретил нас на опушке леса. Доложив, провел к наблюдательному пункту полка, который был оборудован на четырех вековых соснах и замаскирован так, что ни с воздуха, ни с земли его нельзя было обнаружить. Там находился командир, который в бинокль наблюдал за действиями противника. Здесь же стояла стереотруба, сидел с аппаратом телефонист. Я поднялся вверх, приник к окулярам и увидел через стереотрубу как на ладони первую позицию врага. Видно было, как мелькали стальные каски в траншеях.
   За этот день мы прошли и осмотрели батальонные районы обороны 232-го полка. Практически оборона была здесь построена так же однообразно, как и у соседа - подполковника Кротова. Познакомился и побеседовал я с командирами батальонов, рот и батарей, командирами взводов и отделений, со многими красноармейцами. Настроение у всех было боевое. Некоторые командиры и даже красноармейцы прямо задавали мне вопрос: "Когда, товарищ полковник, начнем наступать? Сколько можно сидеть в обороне?"
   Выводов поспешных я не делал. Все увиденное тщательно анализировал, все услышанное обдумывал и потихоньку намечал план своей будущей работы.
   На следующий день, с рассветом, вместе с комиссаром пошли на левый фланг дивизии, на участок обороны 171-го стрелкового полка. Линия обороны проходила вдоль берега реки Ловать. Шли под береговым обрывом спокойно, пули и осколки свистели выше наших голов. Яков Петрович по пути дал краткую характеристику командиру 171-го стрелкового полка подполковнику Ивану Ивановичу Нейману. По национальности он латыш. Спокойный, хладнокровный, неторопливый, очень рассудительный - вначале все взвесит, выслушает мнения подчиненных, а потом принимает решение.
   - Награжден двумя орденами Красного Знамени, - закончил Островский.
   Подполковник Нейман - высокий, стройный, свежевыбритый, светловолосый, с синими холодными глазами - встретил нас недалеко от своего командного пункта, врытого в берег реки. КП был так замаскирован, что не просматривался ни с воздуха, ни с земли. Представился он, твердо произнося слова, доложил обстановку. На все мои вопросы отвечал предельно кратко, со знанием дела обрисовал обстановку в батальонах и отдельных ротах, дал характеристику командирам. Чувствовалось, что он хорошо знает подчиненных, знает, кому из них лучше поставить ту или иную задачу в бою. Все вместе мы пошли по первой траншее от реки Ловать к правому флангу полка.
   Передний край растянулся на десять километров вдоль реки. Начали мы знакомство с батальоном Н. И. Микерова с его командного пункта. Все блиндажи для жилья командиров и красноармейцев врыты в берег, сделаны добротные перекрытия в три-четыре наката. С НП батальона я осмотрел окрестности в бинокль - впереди чернели остатки деревни Редцы, местность вокруг ее развалин изрыта траншеями, ходами сообщения, окопами, показали мне и несколько дзотов. Редцы - важный узел сопротивления, подготовленный к круговой обороне, связанный системой огня и заграждений с Присморжьем. Деревня с возвышенности круто спускалась к берегу Ловати. Именно здесь в дальнейшем предстояло нам участвовать в наступательной операции по окружению демянской группировки фашистских войск. Но тогда я этого, конечно, не знал.
   Итак, на опушке леса у ручья, впадающего в Ловать, укрепился враг. Каждый метр земли перед своим передним краем гитлеровцы опутали колючей проволокой, густо усеяли минными полями, промежутки между опорными пунктами простреливались пулеметным, минометным и артиллерийским огнем. Наблюдая эту картину, я невольно вспомнил весну 1942 года. Тогда наша 200-я стрелковая дивизия наступала в этих же местах несколько левее.
   Перед началом атаки стрелковые подразделения 200-й дивизии вышли на исходный рубеж. Артиллеристы изготовились на огневых позициях, их командиры заняли свои наблюдательные пункты.
   После боя нам стало известно, что разведчики-артиллеристы из первой батареи 650-го артиллерийского полка Дудин, Цыганков, Степанов, Яковлев, Вартанян во главе с командиром взвода лейтенантом Г. И. Сиротой пробрались под сильным огнем противника к пехоте, залегшей на окраине Присморжья, чтобы корректировать огонь наших орудий. Наступающие подразделения дивизии имели задачу захватить Присморжье и выйти к Рамушево, разъединив старорусскую и демянскую группировки, и надежно обеспечить на фланге стык через реку Ловать со 182-й стрелковой дивизией.
   После короткой артиллерийской подготовки пехота поднялась в атаку, ворвалась в Присморжье. Но несколько огневых точек врага ожили и открыли огонь. Продвижение пехоты вновь приостановилось. Артиллеристам приказали подавить огневые точки противника. Снарядов было мало, и требовалось вести особенно прицельный огонь.
   Командир батареи старший лейтенант Комаров приказал по телефону лейтенанту Сироте с его разведчиками и связистами перебраться за Черную речку, обнаружить уцелевшие огневые точки гитлеровцев и их координаты передать на батарею. Разведчики незаметно подобрались к позициям фашистов и засекли их огневые точки. Получив от них данные, наши орудия легко подавили огневые точки врага.
   Как только батарея подавила огневые точки, к ней присоединились другие орудия дивизиона капитана К. Б. Соколова и полковая батарея старшего лейтенанта А. Ф. Ватченко. Наша пехота поднялась в атаку, успешно преодолела первую траншею врага, очистила деревню Присморжье. Завязался бой во второй и третьей траншеях за Александровку. Артиллеристы, поддерживая пехоту огнем и колесами, быстро уничтожали обнаружившие себя огневые точки врага.
   Вместе с командиром полка подполковником В. Я. Даниленко мы прошли по Присморжью и Александровке. Повсюду исковерканные пушки, пулеметы, повозки, орудийные передки врага. Большие потери понес враг и в живой силе.
   И вот начались бои по ликвидации демянской группировки. Фашисты понимали, что могут снова оказаться в окружении, и ожесточенно сопротивлялись. Как стало известно после войны, командующему 16-й немецкой армией было приказано самим фюрером - любой ценой сохранить демянскую группировку. Выполняя этот приказ, сюда, в рамушевский коридор, гитлеровцы бросили свежие части. Попавшие к вам в плен солдаты и офицеры говорили: "Демянск - это маленький Верден", а рамушевскую горловину окрестили "коридором смерти". Так это было и в действительности - прорвать наш фронт окружения и образовать рамушевский коридор удалось ценой больших потерь.
   Гитлеровское командование образно называло свою демянскую группировку пистолетом, направленным в сердце России.
   Наступление войск нашего Северо-Западного фронта с 3 по 20 мая существенных результатов не дало. К выполнению поставленных задач войска были подготовлены слабо, хотя личный состав проявил тогда мужество и отвагу.
   Однако возвращаюсь к событиям, происходившим в первые дни сентября 1942 года. Островский, Нейман и я направились по первой траншее, по пути внимательно рассматривая позиции противника. У блиндажей останавливались, присаживались к красноармейцам, расспрашивали их о житье-бытье: как кормят, давно ли мылись в бане, регулярно ли получают почту, как обстоят дела с боеприпасами? Бойцы охотно отвечали на наши вопросы. Жалоб у них не было.
   Шли по траншее мы, наверное, около часа. Со стороны противника внезапно началась ружейно-пулеметная стрельба. Может быть, оттуда заметили группу? Мы пригнулись и присели на дно траншеи. Стрельба то утихала, то снова усиливалась.
   - Как вы думаете, - спросил я у командира полка, - почему наши пулеметы и минометы молчат, не отвечают гитлеровцам?
   Он пожал плечами.
   - Потому что не хотят обнаруживать себя.
   - Правильно, а почему не хотят обнаруживать? Потому что некуда им надежно укрыться от огня противника: траншеи неглубокие.
   Стрельба в это время стихла.
   Ознакомившись со всей системой обороны полка подполковника Неймана, зашли на огневые позиции 14-го отдельного противотанкового дивизиона, где побеседовали с артиллеристами. Бойцы рассказали о прошедших боях, о тех, кто отличился, сколько танков подбили. Я спросил у молодого артиллериста, недавно назначенного наводчиком орудия:
   - Если танки прорвутся на батарею, не испугаетесь?
   - Нет, что вы, товарищ полковник! Пусть попробуют сунуться, назад не вернутся!
   Бодрый дух командиров и бойцов, с которыми довелось беседовать, радовал.
   Рядом с нами стоял старшина и посматривал то на меня, то на наводчика, с которым разговаривали. Мы собрались уходить, но я обратил внимание на то, как пристально смотрит старшина, и решил с ним побеседовать.
   - Давно на фронте?
   - С первых дней, товарищ полковник!
   - Откуда родом?
   - Воронежский, из села Калмыка.
   - Так мы с вами, оказывается, земляки! Старшина просиял...
   - Да ведь я вас сразу узнал.
   - Чей же вы будете?
   - Касаткина, сапожника, сын. Мы жили от вашего дома через два двора. Я хорошо знал ваших братьев, а с Яковом Митрофановичем вместе воевали в гражданскую войну. Он же у вас моряк! Участвовал в штурме Зимнего. Воевал против Врангеля.
   - Точно, - подтвердил я. - Теперь нам с вами придется вместе воевать против фашистов.
   - А когда их погоним?
   - Скоро.
   Конечно, тогда никто из нас не думал, что придется участвовать в битве за Берлин. Но все мы, от красноармейца до генерала, об этом только и мечтали. Отсюда, из-под Старой Руссы, до Берлина еще было далеко - целых 2640 километров...
   Встреча с земляком меня обрадовала. Расспросил Касаткина, как он воюет. Оказалось - не посрамил родной воронежской земли. От его метких выстрелов запылал не один танк врага. Правда, был дважды ранен сам, но после излечения вновь возвращался в свой дивизион.
   Наступили сумерки. Стало холодно, сыро, ветрено. Деревья по-осеннему тягуче гудели в темноте. Мы вышли в открытое поле.
   - Пойдемте напрямую, здесь ближе, - предложил Островский.
   Темнота скрыла нас от врага.
   Пошли напрямую, но путь оказался длиннее, чем по берегу. Не раз пришлось пережидать на земле, когда погаснут осветительные ракеты противника, а над головой перестанут свистеть трассирующие пули.
   Следующие два дня ушли у меня на знакомство с артиллерийскими частями. Все орудия стояли на огневых позициях в готовности поддержать стрелковые подразделения. Основные и запасные огневые позиции были тщательно оборудованы и замаскированы.
   Специальные подразделения - саперный и батальон связи - разместились вдоль реки. Блиндажи вырыли в крутом берегу. 108-я отдельная разведывательная рота расположилась в лесу, неподалеку от КП.
   Мы пошли к разведчикам в последнюю очередь. Не доходя до глубокого оврага, в котором они располагались, увидели группу бойцов, подошли к ним.
   - Чем занимаетесь?
   - Охраняем осужденных судом военного трибунала.
   - Кого и за что осудили?
   - Вон этих, - показал сержант на стоящих в стороне двух красноармейцев. За невыполнение приказа командира отделения в бою и проявленную трусость.
   Приговоры трибунала были действительно суровы. Трусам и паникерам не было пощады на фронте. Мне были известны случаи, когда из-за таких людей срывались целые операции. Но в данном случае, очевидно, необходимо было во всем разобраться самим. Я вызвал прокурора дивизии майора юстиции Макарова. Вместе с ним и с комиссаром дивизии побеседовали с осужденными. Одному было лет двадцать шесть, другому - около двадцати. О происшедшем с ними, чувствовалось, они горько сожалели.
   Оба они не отрицали проявленного ими во время поиска малодушия. При захвате пленного испугались и отошли от блиндажа противника, несмотря на приказ командира отделения сержанта Михалева вернуться.
   Мы пришли к единому мнению: "Ходатайствовать о замене сурового приговора искуплением вины в бою". Красноармейцев удалось оставить в разведывательной роте.
   * * *
   На девятый день моего пребывания в 182-й стрелковой дивизии командующий армией проводил вручение боевых знамен полкам и отдельным частям дивизии. Выдалось утро, туманное и влажное, но вскоре появилось нежаркое сентябрьское солнце - золотистый и ясный день встал над зубчатыми вершинами сосен.
   На небольшой поляне, среди густого леса, выстроились представители полков и отдельных частей во главе с командирами и комиссарами.
   Разделить наше торжество приехали гости: командир 200-й дивизии полковник Петр Ефимович Попов со старшим батальонным комиссаром Василием Федоровичем Калашниковым - наши соседи слева, командир 26-й стрелковой дивизии полковник Павел Григорьевич Кузнецов, наш правый сосед. Приехал и командир 254-й стрелковой дивизии полковник Павел Федорович Батицкий. Вместе с Павлом Федоровичем поступили мы в Академию им. М. В. Фрунзе, вместе ее окончили в 1938 году.
   Мне хотелось бы чуть подробнее рассказать о Павле Федоровиче Батицком. Я очень дорожил дружбой с ним. Мне было в ту пору 37 лет, а Батицкому 32 года.
   Павел Федорович удачно сочетал прекрасное военное образование и молодость, был отличным командиром. Не скрою - у него я многое перенимал.
   Как-то, например, Павел Федорович пригласил меня к себе в дивизию. Завел в пустой зал, усадил на стул.
   - Внимание, Вася Шатилов, приготовься слушать! - с улыбкой сказал он.
   Тут же к нам вышли бойцы. Один из них держал в руках баян. Я с недоумением взглянул на Батицкого.
   - Сейчас, сейчас...
   Боец заиграл, а второй запел. Ох, как он пел русские народные песни!
   - Ну как?! А! - радовался Батицкий. - Песня, она, брат, очень нужна на войне. Сам в этом убедился.
   С этого дня мы тоже занялись организацией художественной самодеятельности в дивизии. Сложным оказалось это дело, но месяца через четыре мы тоже пригласили к себе П. Ф. Батицкого, не говоря ему с какой целью. Хотелось сделать сюрприз. Точно так же я усадил его на стул, обещая удивить.
   II когда он прослушал выступление красноармейца певца Левицкого, которого мы отыскали с большим трудом в одном из подразделений, то Павел Федорович аж загорелся:
   - Вот бы мне его, а, Вася? Вот бы мне... Отдай!..
   * * *
   Однако вернемся к событиям девятого дня моей службы в 182-й стрелковой дивизии. В полдень подъехали командующий 27-й армией генерал-майор Федор Петрович Озеров и член Военного совета бригадный комиссар Иван Петрович Шевченко.
   Четким строевым шагом я пошел им навстречу, доложил о построении представителей частей и отдельных подразделений для получения Боевых Знамен.
   Член Военного совета зачитал приказ. Первым принял Знамя командир 140-го стрелкового полка подполковник Михаил Иванович Кротов. Принимая святыню, он стал на колено, поцеловал уголок алого полотнища и обратился к присутствующим:
   - Клянемся! Не жалеть крови и самой жизни до полной победы над врагом. Мы будем истреблять оккупантов до полного изгнания с нашей родной земли!
   Он передал Знамя ассистентам комендантского взвода, а сам встал на правый фланг.
   Следом вышел командир 171-го стрелкового полка подполковник Иван Иванович Нейман. Затем командир 232-го стрелкового полка подполковник Иван Григорьевич Мадонов. За ним - командир 625-го артиллерийского полка подполковник Василий Павлович Данилов...
   После торжественного вручения Знамен с поздравлением обратился командующий генерал-майор Федор Петрович Озеров.
   - Нам надо забыть слово "отступление". И пока ваши подразделения находятся в обороне, на каждом родной клочке земли уничтожайте врага ежедневно и ежечасно. Враг еще силен. Ослабляйте его ряды и готовьтесь к наступлению. Скоро наступит и наш черед!..
   В этот и на другой день во всех ротах и батареях прошли митинги, посвященные этому торжественному событию...
   * * *
   Прошло несколько дней, и, бывая на передовой, я заметил, что стрелки и пулеметчики, находящиеся в первой траншее, почти не ведут ружейного и пулеметного огня по снующим взад и вперед вражеским солдатам. Своими наблюдениями я поделился с заместителем полковником И. С. Неминущим.
   - Как вы думаете, Илларион Северьянович, отчего молчат наши стрелки и пулеметчики, когда у противника начинается беготня? Как правило, ведут огонь только артиллеристы и минометчики.
   - Мне кажется потому, что не хотят себя обнаружить и вызвать ответный огонь противника, - ответил Илларион Северьянович.
   - Это правильно, но не хотят, думаю, еще и потому, что негде надежно укрыться от огня противника, нет глубоких с надежным перекрытием окопов, нет траншей и ходов сообщения полного профиля, землянок для отдыха бойцов.
   Решено было разработать план работ по укреплению дивизионного района обороны.
   Прежде чем приступить к его выполнению, провели совещание с командирами и комиссарами.
   Во всех ротах и батареях полков прошли партийные и комсомольские собрания. Выпустили дивизионную газету с таким призывом: "Больше пота - меньше крови!"
   К выполнению плана личный состав приступил с настроением. Рубили лес, готовили срубы для дзотов, блиндажей, землянок, сплавляли их ночью по реке Ловать на передовую. За первой позицией строили бани и укрытия для, лошадей и машин. Командование дивизии и штаб находились на местах проведения инженерных работ с утра до ночи, а дивизионный инженер майор Серафим Иванович Дудин, по-моему, вообще не спал.