Шатилов Василий. А до Берлина было так далеко

   На левом фланге дивизии яростные атаки противника отбивал 893-й стрелковый полк майора Н. К. Кузнецова. Этот полк прикрывал и фланг 26-й армии. Естественно, что к этому участку обороны было приковано самое пристальное внимание как штаба дивизии, так и штаба армии. Противник нащупал фланг и наносил свой главный удар именно здесь. Он рассчитывал танковыми атаками смять наши подразделения и выйти в тыл армии. Повторяю, мы очень опасались прорыва обороны на этом фланге. Правда, во втором эшелоне там стоял 884-й стрелковый полк, но он не был усилен артиллерией, и мы понимали, что в случае массированной атаки танков он не сможет ее отбить.
   Однако ваши опасения были напрасны. Подразделения Кузнецова стояли, как говорится, насмерть. Справедливости .ради надо сказать, что этому во многом способствовали артиллеристы 739-го гаубичного полка майора А. Д. Георгибиани. Огонь гаубиц четырежды срывал танковые атаки врага, заставлял фашистов поворачивать назад. На этом и других многочисленных примерах мы еще и еще раз убеждались, какую роль играет четко налаженное, хорошо продуманное взаимодействие в бою.
   В этот день накал боя, нарастал с каждой минутой. Судя по всему, немецкое командование решило любой ценой взломать нашу оборону и как можно скорее выйти непосредственно на ближние подступы к Киеву. Топтаться перед украинскими селами Баранье Поле и Медвин не входило в его расчеты.
   Однако 20 июля не принесло фашистам лавров на нашем участке фронта. Здесь их надежно выверенная и отработанная машина наступления явно забуксовала. Не скажу, что успех этого боя можно отнести в большой мере за счет мастерства наших командиров, умелого руководства боем со стороны всех отделений штаба. Нет, командиры и штабы только учились воевать, наверняка в их действиях были существенные промахи, далеко еще не все отказались от линейной тактики, хотя война моторов властно требовала применения тактики, основанной на маневре. И если мы все же сумели преградить путь превосходящим силам противника, нанести ему значительные потери, то это произошло прежде всего благодаря мужеству и героизму наших воинов. Уже ночью на мой стол, освещенный малюсенькой лампочкой от аккумуляторной батареи, легли листки донесений из полков об итогах отгремевшего боя. Военным, лишенным эмоций и излишних подробностей языком в них приводились примеры высокой доблести красноармейцев и командиров. В одном из донесений сообщалось о бое, который вел артиллерийский дивизион капитана Ивана Григорьевича Козлова. О доблести пушкарей этого подразделения говорилось скупо и сдержанно, и если бы я не был очевидцем боя, то, прочитав донесение, посчитал бы то, что они сделали, обычным, не заслуживающим внимания эпизодом. Но Козлов и его подчиненные дрались геройски.
   События в дивизионе развивались в таком порядке. Подразделение одним из первых заняло высоту восточнее села Баранье Поле. По приказу майора Георгибиани капитан Козлов развернул батареи фронтом на запад, туда, откуда шли фашистские танки. Буквально через полчаса дивизион был уже в бою, отбивал первую атаку фашистов.
   - Что ж вы огонь не сразу открыли? Ведь танки могли вас задавить. чуть замешкайся, - спросил я после боя Козлова.
   - А я, товарищ майор, "чуть" не признаю, действую только наверняка. Хотя, откровенно говоря, в какой-то момент усомнился: не упустил ли время? Но оказалось - в самый аккурат.
   И действительно, когда до танков оставалось уже не более 100 метров, орудия, установленные в окопе и замаскированные (не зря Козлов еще до войны, во время лагерного сбора, что называется, гонял своих пушкарей: поднимал по тревоге, учил в считанные минуты оборудовать огневые позиции, зарываться в землю, умело маскироваться, чтоб, как сам он говорил, "комар носа не подточил и все было в наилучшем виде"), открыли дружный прицельный огонь. Во время атаки фашисты потеряли четыре танка и, поняв, что им здесь не прорваться, повернули назад. Спустя полчаса над высотой появилась девятка "юнкерсов". Они буквально перепахали огневые позиции дивизиона. Глядя на все это, я подумал тогда, что конец артиллеристам, наверняка ни одного орудия не осталось в целости. Когда же бомбежка прекратилась и снова появились танки, все орудия встретили атакующего противника огнем.
   Весь день артиллеристы дивизиона капитана Козлова вели единоборство с фашистскими танками. Было мало снарядов, и начали их экономить, бить только наверняка, только с близких дистанций. Стоял июльский зной, а поблизости ни колодцев, ни речки. Пришлось в перерывах между атаками направлять бойцов в лес, что в пяти-шести километрах восточнее высоты, чтобы принести на передовую хоть немного воды и восстановить силы людей, измученных боем и нестерпимой жаждой.
   * * *
   Все в жизни имеет свое начало и свой конец. День 21 июля, как мне показалось, был необычайно длинным, но и он кончился. Наступила ночь. Уставшие бойцы отдыхали, зная, что завтра будет не легче. Для штаба же наступила пора самой напряженной работы.
   Как только на землю легли сумерки и на переднем крае наступило затишье, я поспешил в блиндаж к командиру дивизии. Неприхотлив был походный быт даже такого начальника, как командир соединения. Охапка соломы на земляном полу, тусклая лампочка от аккумулятора, наспех сколоченный стол и скамья из неструганных досок - вот и все убранство походного генеральского "кабинета". Константин Ефимович был в общем-то доволен итогами прошедшего дня. Атаки врага успешно отбиты. Танкобоязнь, которая в первое время, словно болезнь, поражала некоторых молодых бойцов и командиров, обошла нас стороной, не задела личный состав дивизии. Это произошло прежде всего потому, что наше соединение располагало довольно мощной артиллерией, хорошо обученными артиллеристами, потому, что мы смело применяли артиллерию всех калибров против танков врага, постоянно использовали гаубицы и другие орудия в ближнем бою для стрельбы прямой наводкой. Важную роль в борьбе с танками сыграли созданные в подразделениях истребительные команды. Связками гранат и бутылками с горючей смесью они подбили за день пять вражеских машин, и хотя несколько смельчаков погибли в бою - война, как известно, без жертв не обходится, - комдив приказал мне довести до командиров частей приказ о необходимости форсировать формирование новых истребительных команд.
   - Пока мы не получим более надежные и эффективные истребительные средства, нам придется прибегать к этому. Конечно, очень жаль посылать молодых парней на поединок с танком, по ничего не поделаешь. Надо! К тому же первый опыт учит: смелый да умелый сумеет расправиться и с танком, - говорил генерал Куликов. Только вот что я попрошу, Василий Митрофанович: пусть те, кто готовит истребителей, самым подробнейшим образом расскажут им о наиболее уязвимых местах вражеских машин, о том, с какой стороны сподручнее к танку подползти и ударить наверняка. И пусть те, кто отличился сегодня в бою с танками, поджег их бутылками или подорвал гранатами, расскажут всем остальным истребителям о том, как это им удалось.
   Обсудили мы с комдивом и тактику действий истребительных команд. Решили их ставить на наиболее танкоопасных направлениях, в промежутках между батареями. Таким образом, не останется ни одной бреши, в которую мог бы проникнуть противник.
   Штабные командиры, присутствовавшие при нашей беседе с генералом, отправились тотчас же в части, чтобы довести до командиров указания комдива о формировании истребительных команд. Выйдя вместе с ними из блиндажа, я занялся другими неотложными делами. Следовало проверить, сумеют ли саперы за ночь минировать все ближайшие подступы к переднему краю, организовать разведку противника, выслав в его расположение несколько разведгрупп. Кстати говоря, поиски разведчиков были весьма результативными: капитану Тараканову удалось точно установить, что против нашего соединения действует 11-я танковая дивизия 1-й танковой группы врага. Да, противник был силен, имел много боевых машин и конечно же готовился назавтра к новым атакам. И к этому надо было всесторонне подготовиться. Всю ночь штаб дивизии не сомкнул глаз, решая сотни вопросов, вплоть до того, будет ли вовремя готов завтрак и каково меню: ведь дело это далеко не последнее. Бой - это труд, тяжелейший и напряженнейший, и солдат к этому труду должен быть готов не только морально, но и физически.
   В трудах и заботах ночь пролетела быстро, лишь на рассвете я немного прикорнул: надо было встретить день со свежей головой. Только встало солнце, а все уже на ногах. Неутомимый лейтенант Сорока подготовил походный завтрак: термос с горячим чаем, котелки с кашей, краюху хлеба и галеты. Вместе со мной позавтракали полковник Самсоненко и капитан Трунов. Ели молча, каждый думал о предстоящем бое.
   Ровно в семь ноль-ноль в утреннем небе появился одинокий "мессершмитт". Он покрутился над нашим передним краем и улетел восвояси. Через несколько минут на значительной высоте пролетела стая "юнкерсов" - они, очевидно, шли бомбить Киев и переправы через Днепр, нас пока оставили в покое. Вскоре над расположением дивизии повисла "рама" - самолет-корректировщик. Это был верный признак того, что вот-вот начнется бомбежка наших позиций с воздуха и артподготовка атаки.
   И точно. Через несколько минут страшный грохот потряс еще не проснувшуюся землю, снаряды падали всюду, поднимая фонтаны земли. Бойцы уже начали привыкать к артобстрелу и не бежали в укрытие, услышав вой летящего в нашу сторону снаряда. Теперь по этому звуку они довольно точно определяли, куда угодит снаряд: сзади, спереди или же в то место, где они находятся. Вот уж действительно: ко всему человек приспосабливается и привыкает.
   - Спектакль идет в прежнем порядке, - заметил полковник Самсоненко, наблюдая с НП за действиями противника. - Сейчас снова полезут танки.
   И они полезли. Правда, вражеских машин на этот раз было гораздо больше, чем в первый день. Значит, фашисты подтянули резервы. Стало ясно, что противник настроен решительно и что выдержать его натиск сегодня будет еще труднее.
   Разом заговорили наши орудия. Не простое это дело: попасть снарядом в идущую на полном ходу машину. Здесь помимо точного расчета необходима железная выдержка, хладнокровие, ведь положение такое, что или ты уничтожишь танк, или он тебя. Иного быть не может. Но я уже говорил, что наши артиллеристы подготовлены отлично. Вот и сейчас задымил первый, второй, третий, четвертый танк. Но танки горели не только от снарядов, метко направленных нашими артиллеристами. Хорошо поработали и истребители.
   В бинокль с НП мне посчастливилось наблюдать за поединком нашего истребителя с вражеской машиной. Подождав, когда танк подойдет на 10-15 метров, то есть на такое расстояние, где боец окажется вне зоны действия огня танковых пулеметов, воин стремительно выскочил из окопа и укрылся за бугорок. Когда же танк поравнялся с бугорком, то есть подставил бойцу борт, тот бросил на башню бутылку с горючей смесью, а затем под гусеницу полетела связка гранат. Все было сделано четко, и пылающий танк остановился. Из башни, объятой пламенем, стали выскакивать гитлеровские танкисты, но их настигали пули отважного бойца. Я приказал лейтенанту Сороке узнать фамилию этого смельчака и попросил командование части представить его к награде. Как выяснилось, это был сержант Сергей Прохоров, бывший харьковский рабочий. Наградной лист в тот же день был оформлен, но, к великому сожалению, награду отважный сержант, видимо, не получил. В трудные первые месяцы в условиях вынужденного отступления наградные документы, видимо, затерялись. Но, независимо от того, получил Прохоров полагающийся ему орден Красной Звезды или нет, он не перестал быть героем. Могу смело утверждать, что в сиянии Золотой Звезды Героя, которой в послевоенное время удостоен Киев за свой ратный подвиг, сверкает маленький лучик и сержанта Сергея Прохорова, вставшего на пути вражеского танка, рвавшегося к столице Украины.
   Тем временем бой разгорелся с новой силой. Серьезные потери не только не образумили фашистов, но, напротив, привели их в ярость. Гитлеровцы лезли напролом, бросая в атаки все новые и новые силы. Особо яростно они штурмовали позиции полка майора Кузнецова. Как уже говорилось, этот полк прикрывал фланг дивизии и фланг армии. Это обстоятельство, наверное, стало известно фашистскому командованию, и потому оно сосредоточило здесь свои основные усилия.
   Должен сказать, что одно время чаша весов стала склоняться в сторону противника.
   - Немцы прорвали оборону на участке левофлангового батальона, перерезали шоссе, идущее через Медвин, захватили высоту, что в двух километрах восточнее Медвина. Прошу помочь батальону артиллерийским огнем. Иначе он не выстоит, доложил мне Кузнецов.
   Не успел я переговорить с ним, как позвонил майор Головин. Его доклад был еще более тревожным.
   - Танки фашистов, прорвав нашу оборону, движутся в направлении Дмитренок. Прошу помочь артиллерией!
   - Поможем, Дмитренки не оставлять, ждите Кондитерова!
   Кондитеров - это командир артиллерийского противотанкового дивизиона, который находился в резерве комдива. Опытный артиллерист, участник боев на Карельском перешейке, Алексей Георгиевич, получив приказ, немедленно выдвинул свои орудия навстречу вражеским танкам. Он расположил их на опушке леса, хорошо замаскировал. И как только машины с черными крестами показались вблизи Дмитренок, ударил по ним. Не прошло и десяти минут, как на поле запылало шесть танков. Остальные, отойдя в укрытия, завязали перестрелку с нашей артиллерией.
   Вскоре в телефонной трубке клокотал радостный бас Головина: майор благодарил артиллеристов за помощь. Критическая ситуация на позиции полка была ликвидирована. Зато кризис назревал у Кузнецова.
   - Немедленно отправляйтесь в 893-й. Непорядок там. Надо восстановить положение, - приказал мне генерал Куликов. Тревожные интонации выдавали обеспокоенность комдива. - Как прибудете в расположение полка, тотчас же свяжитесь со мной.
   В сопровождении лейтенанта Сороки и пятерых бойцов из разведбатальона я побежал туда, где оборонялись батальоны 893-го стрелкового полка. Вначале бежали оврагом, а затем по открытому месту. Здесь свистели пули, осколки мин и снарядов, гарь и дым от горевшей пшеницы застилали глаза, затрудняли дыхание. Пришлось продвигаться короткими перебежками: поднимешься, рванешь вперед метров на 10-15 и камнем падаешь на землю.
   Взрывной волной разорвавшегося рядом снаряда меня бросило на землю. Пришел в себя, ощупал тело. Но, к счастью, голова, руки и ноги целы. Осторожно приподнялся и осмотрелся: откуда, думаю, прилетел гостинец? И вот глазам предстала такая картина. Метрах в 500-600 по отлогому склону ползли фашистские танки, за ними цепью шла пехота, а впереди боевых машин в беспорядке бежали наши бойцы.
   У страха, как говорится, глаза велики. Он рождает панику, парализует волю даже людей смелых и отважных, если вовремя его не пресечь.
   Прямо на нас мчалась пара лошадей, запряженных в двуколку, на которой подпрыгивал станковый пулемет.
   Разведчики с карабинами встали поперек дороги.
   - Стой! - закричал что есть мочи лейтенант Сорока.
   Его решительный вид и внушительная внешность заставили возницу осадить лошадей. Повозка остановилась, с нее соскочили четверо бойцов во главе с сержантом - расчет пулемета.
   - Снимай пулемет! - приказал я сержанту.-Ставь его вот на этот бугорок. И чтоб ни шагу назад! Будете отсекать пехоту от танков. Если танки прорвутся, не обращать внимания. Ваша задача уничтожить пехоту. А с танками разделаются артиллеристы. Ясно?
   - Так точно, товарищ майор! - ответил сержант.- Разрешите выполнять?
   - Выполняйте. Свою вину искупайте в бою!
   Пулеметный расчет вскоре открыл огонь и сделал это как раз вовремя. Фашистская пехота, не встречая сопротивления, продвигалась до этого довольно быстро, теперь же, когда заработал пулемет, залегла и отстала от атакующих танков.
   Мы поднялись на косогор. Здесь ко мне подбежал комбат и пытался что-то доложить, но я перебил его и приказал готовить батальон к контратаке.
   - Огнем поможем, - пообещал я и тут же связался по рации с полковником Самсоненко.
   Он без промедления выполнил мою просьбу, и перед танками забушевало море огня. Обстрел продолжался минут десять. Когда наши орудия смолкли, батальон контратаковал противника.
   Однако в контратаку поднялись не все. Часть бойцов батальона продолжала пятиться в тыл. Лейтенант Сорока подвел ко мне запыхавшегося, насмерть перепуганного бойца.
   - Куда бежишь как ошалелый?
   - Да ведь все бегут...
   - Как все? Я вот не бегу, не бегут и те, что наступают на немца. А ты говоришь: все бегут.
   - Испугался я, товарищ майор, - признался боец. - Больше такого не повторится. Разрешите идти в роту...
   - А где твоя рота? Найдешь?
   - Обязательно!
   - Тогда иди.
   Боец побежал к дороге. Его примеру доследовали еще несколько человек, которые стали догонять товарищей, поднявшихся в атаку на противника.
   Видя это, из пшеницы один за другим стали выходить красноармейцы.
   - Где ваш командир? - спросил я.
   - Не знаем.
   Можно было бы, конечно, отпустить всех этих людей, пусть каждый ищет свое подразделение, но я решил объединить их на время контратаки в подразделение и высматривал сержанта, который смог бы ими командовать. Мое затруднение разрешил лейтенант Сорока.
   - Товарищ майор, разрешите мне повести людей в бой, - попросил он.
   В глазах лейтенанта была такая мольба, в голосе такая решимость, что я не мог отказать.
   - Разрешаю, Петр Сергеевич. Желаю успеха. И вот мы услышали голос лейтенанта:
   - Рота, слушай мою команду. Вперед, за мной: Бойцы подразделения лейтенанта Сороки дружно пошли в контратаку, гитлеровцы не выдержали и побежали. Глядя на наших людей, только что парализованных страхом, а теперь без колебания, смело идущих навстречу опасности, я подумал: какое великое дело - воля и пример командира! В этой мысли я еще более утвердился, когда, после того как высота была отбита у противника, возвратился на КП. Командир дивизии, багровый от гнева, отчитывал стоявшего перед ним навытяжку лейтенанта:
   - Вы трус, а не командир. Бросили роту на произвол судьбы и побежали. Пойдете под трибунал...
   Как я понял из услышанного, это был командир той роты: бойцов которой мы собрали и которых в атаку повел лейтенант Сорока. Мне стало жаль лейтенанта, тем более был он совсем молод, наверное, только прибыл из училища, и этот бой, очевидно, - первый в его жизни. Вот побудет под огнем, пообстреляется и сам станет потом стыдиться своей минутной слабости. Я решил обратиться к генералу Куликову:
   - Отошлите его на передовую, товарищ генерал. Пусть искупит вину в бою. Он постарается. Я уверен. Ведь так, лейтенант?
   Молодое осунувшееся лицо командира роты пошло красными пятнами. Отчаяние сменилось решимостью.
   - Я клянусь, товарищ генерал, такого больше не случится.
   Константин Ефимович был человеком вспыльчивым, но весьма отходчивым.
   - Ладно, - отрезал он, не глядя на лейтенанта. - Благодари начальника штаба, а то бы пришлось отстранить от должности и отдать под суд. Ступай.
   Лейтенант ничего не сказал, повернулся по-уставному и выбежал из блиндажа. Впоследствии этот молодой лейтенант показал себя храбрым и распорядительным командиром, был представлен к ордену Красной Звезды.
   Просмотрев и подписав несколько документов, я получил приказ комдива срочно выехать в 725-й пушечный артполк:
   - Разберись, Василий Митрофанович, как же они умудрились склад боеприпасов немцам отдать. Виновных надо строго наказать, а командира полка, видимо, придется отстранить от должности.
   Вот уж поистине, где тонко, там и рвется. Снарядов и так в обрез, живем на полуголодном пайке, а тут потерять склад!
   Я немедленно отправился к артиллеристам. На месте картина прояснилась сразу. Артиллерийский полк майора Керженевского во взаимодействии со стрелковым полком майора Кузнецова, как уже знает читатель, стойко удерживал занимаемые позиции на фланге дивизии и армии. Но именно на этом участке немцы были наиболее активны, сосредоточивали здесь свои основные усилия. Во время одной из атак шестерка вражеских танков прорвалась через передний край и завязала бой в глубине нашей обороны. Вслед за танками в прорыв хлынула гитлеровская пехота. Стрелки и артиллеристы провели решительную контратаку, отсекли от танков прорвавшихся в наше расположение гитлеровских солдат, подбили две боевые машины. Затем майор Кузнецов бросил в бой резерв, гитлеровцы стали поспешно отходить. В это время снаряд вражеского танка случайно угодил в склад боеприпасов, и он взлетел на воздух. Вины майора Кузнецова в этом печальном эпизоде вообще не было. Майор Керженевский виноват был лишь в том, что не успел перебазировать склад в безопасное место. Поистине война полна неожиданностей, от них не застрахован ни один самый распорядительный командир. Этот бой развернулся в невыгодных для артиллеристов условиях, когда они не успели подготовить огневых позиций. Пришлось отбивать вражеские атаки, что называется, с колес. Так я и доложил комдиву, вернувшись на КП.
   За день всякого рода неприятностей было немало, но в общем-то дивизия и 21 июля сдержала натиск врага, вместе с другими соединениями 26-й армии преградила ему путь к Днепру. А это главное. Немецкая наступательная мощь на нашем участке фронта ослабла, противник вынужден был перейти к обороне. Уже после войны в мои руки попала книга бывшего начальника генерального штаба сухопутных войск вермахта Гальдера. Фашистский генерал, как известно, вел дневник. Вот какие записи сделал он 21 и 22 июля 1941 года.
   "21 июля... Главные силы 1-й танковой группы все еще скованы контратаками 26-й армии противника, чего, впрочем, и следовало ожидать...
   22 июля... В районе Умани 16-я и 11-я танковые дивизии ведут упорные бои с крупными силами танков противника... Это, конечно, может поставить наши танковые соединения, действующие в районе Умани, в тяжелое положение, тем более что характер боев с 26-й русской армией не дает оснований надеяться на быстрое достижение успеха..."{1}
   Что ж, мне было приятно прочитать вынужденное признание гитлеровского военачальника. Уже тогда, в пору, когда в Берлине били в литавры по поводу "триумфальных успехов доблестных войск фюрера", стойкость Красной Армии заставляла даже таких фанатично преданных Гитлеру и чванливых генералов, как Гальдер, переоценивать ценности, сеяла у них сомнения в том, что война кончится молниеносной победой фашистской Германии...
   * * *
   Командиру и штабу, организующим контрнаступление, очень важно определить момент, когда противник исчерпал свои силы, ослаб, чтобы, не дав ему прийти в себя, нанести по нему сокрушительный удар. Командование дивизии считало, что такой момент настал. К такому же выводу пришли командарм генерал-лейтенант Костенко и начальник штаба армии полковник Варенников. Они потребовали от нас форсировать подготовку контрудара, чем мы с большим энтузиазмом и занялись, хотя за прошедшие дни выдержали, прямо скажу, огромное напряжение.
   Получив соответствующие указания от генерала Куликова, штаб дивизии в течение ночи подготовил приказ на наступление и довел его до командиров частей. Ближайшая задача соединения заключалась в том, чтобы уничтожить противостоящего противника и освободить села Баранье Поле и Медвин. В дальнейшем, развивая успех, дивизии предстояло наступать в направлении сел Тыновка и Косяковка, что в 25 километрах юго-западнее Бараньего Поля.
   В ту ночь бодрствовали не только в штабе дивизии, но и в частях. Не так-то просто и легко после двухдневных напряженнейших боев, когда люди буквально валились с ног от усталости, когда подразделения понесли серьезные потери, когда почти израсходованы боеприпасы, сразу же перейти в наступление. Но все понимали, что промедлить - значит дать противнику возможность собраться с силами, подтянуть резервы, то есть повредить себе же. Надо было бить ослабленного врага. А для этого предстояло в течение одной ночи подготовиться к наступлению: дать бойцам отдохнуть, затем вывести их на рубеж атаки, подвезти боеприпасы, проделать проходы в минных полях. Словом, забот хоть отбавляй.
   Однако все было сделано к сроку. На рассвете командиры частей доложили о готовности к атаке. До начала артподготовки оставалось полчаса, и я решил выйти из блиндажа на свежий воздух. Может, пройдет мучившая всю ночь головная боль. С востока медленно плыл рассвет, блекли высокие летние звезды. Изредка вспыхивала ружейная перестрелка, С ничейной земли доносился гул тягачей: немцы выволакивали из пшеницы свои подбитые танки.
   Подошел капитан Трунов.
   - Ну что, фашисты за ночь не покинули позиции? - спросили его.
   - На месте. Никакой перегруппировки не зафиксировано. Сидят и, судя по всему, нашего наступления не ожидают. Об этом доложили обе группы моих ребят, проведших ночь в расположении противника. Кстати, докладывают, что никакого шума и с нашей стороны не услышали.