- Испортил девушку... кто её возьмет после этого... в Копенгагене? соблазнил и бросил!
- А плата?
- Плата?!
- Он же платил своим рассудком, своим мастерством, своим, извини уж, воздержанием - когда готовился к той единственной встрече с ней, когда... ну, говоря твоим языком, расставлял сети. Он, талантливый садовник, взращивал цветок - сколько сил ушло на это! Но вот цветок сорван - и подарен прекраснейшей...
- После чего благополучно завял...
- Кто? (ха-ха-ха!) Сорванный цветок должен завянуть! А ты бы предпочла, чтобы все старания Йоханнеса пошли прахом? Чтобы его цветок умер, так и не познав...
- Секса?
- Света... ну, (тут я, будучи ханжой, слегка замялся) - наслаждения, греха, грехопадения...
- Но это жестоко!
- Вероятно, но человек, относящийся жестоко к себе, автоматически начинает относится жестоко и к другим, человек, которой готов к тому, чтобы от него требовали всего, - всего требует и от других.
- Очень удобное и пустое слово "всего".
- Каждый наполняет это слово своим содержанием.
- Ну и что? опять - пустота, ведь "все" кончается.
- Но, поверь мне, они провели потрясающую ночь, поверь, ей не было плохо, потому что - мы знаем её письма: "...как я буду любить тебя, боготворить!.. я все ещё люблю тебя...", ну, там и так далее; такие слова, согласись, просто так не говорятся.
- Погоди, но вот же здесь написано: "...нельзя ли так поэтически выбраться из сердца девушки, чтобы оставить в ней горделивую уверенность в том, что, в сущности, это ей надоели отношения?"
- Ты только что выдала ему индульгенцию, получается так, что он дал ей гораздо больше, чем она ему...
- Это софистика, кажется так, да? к тому же - пошлятина... Тебе так не терпится его оправдать?
- Оправдать, зачем? знаешь, я в прошлом году написал работку "Апология Тартюфа", там - я пытался "оправдать" Тартюфа, но после всей этой своей писанины - понял - Тартюф не нуждается в оправдании, "он сам - оправданье"; и здесь, нет, не оправданье, но уже по другой причине - самая страшная шутка Къиркегора заключается в том, что - Йоханнес в высшей степени нормален, нормален снаружи, для тех кто хочет видеть его простым бабником, нормален до тех пор, пока они не заглянут внутрь и - ужаснутся, с другой же стороны - сперва ужаснувшимся он показывает: сукин кот, этот Йоханнес "Я чувствую себя сильным, светлым, всеобъемлющим, как божество!" Наверно, им правду было хорошо вместе, а?
- (Пожимает плечами.)
- Вот лучше посмотри, ещё цитата...
- Погоди, я тут придумала. Йоханнес говорил, что замужние женщины ему не интересны, так? Ведь замужняя уже не может играть столь искренне, столь невинно, - её уже нечему учить!
- Да, эти замужние - они не поверят в его искренность...
- Искренность? скажи лучше - не дадут так себя охмурить! С ними как раз и проще, они уже знают, куда их ведет твой обольститель.
- Ведет, не ведет. Что за эгоизм. А куда он себя ведет? Посмотри, он же - альтруист, он отдает всего себя...
- Скорее, навязывает, да и ты...
- Допустим, я подарю тебе фотоаппарат, а ты станешь им забивать гвозди, кто посмеет меня осудить, если я укорю тебя за это? или - "довольна старушка, а пудель не рад и просит подарки отправить назад"?
- Однажды ты читал мне одну странную историю о том, как Брюсов подарил Наде Львовой свой пистолет.
- И правильно сделал.
- Ах вот как?!
- Конечно, из этого пистолета в него и в Андрея Белого стреляла "бедная Нина", их Рената, а Надя должна была стать новой Ренатой.
- Должна. Как просто!
- Конечно, - все желания должны исполняться; и есть люди - как Орины из "Бесконечной Книги" Энде - они исполняют все желания, отбирая тем временем у человека, носящего этот Орин воспоминания, увы, такой смешной мир - за все надо платить: закон сохранения энергии.
- Она просто хотела быть любимой...
- Он сделал её бесценной.
- В каком смысле?
- В обоих!
- Ты вообще это к чему?
- Погоди, я что-то ещё хотел сказать... А, ну да, как я уже говорил, Йоханнес любит отдавать, он не может не отдавать, это уже какое-то патологическое состояние альтруизма, когда - стремишься во что бы то ни стало с кем-то поделиться, кому-то проболтаться, проговориться, помнишь? "мне нужно чуткое ухо".
- Но для себя, любимого.
- Человек в одиночку не может быть счастлив...
- Одноразовая любовь...
- Он настолько заполнил её своими иллюзиями, что для него самого там, в ней, места-то и не осталось, теперь она должна либо выплеснуть чай из пиалы, чтобы мог налиться новый, либо...
- Писать ему унизительные письма?
- А ты заметила? она сильно изменилась, она стала такой же, как, может быть, и те, кого он бросал, бросал потому что они менялись, они изменяли ему; помнишь субретку из "Капитана Фракасса"? - "любя меня как женщину, он жалел об актрисе..."
- Но Корделия не была актрисой! она просто любила.
- Человека которого нельзя было "просто любить", она была хорошей ученицей, но не стала учителем.
- "Какие яйца? какие китайцы?!" при чем здесь это? Ты выгораживаешь этого похотливого мизантропа из компании твоих любимых танцоров "Края Времен" - ещё бы! как он похож на Джерека Карнелиана!
- Да, похож! Там - умели жить!..
- Глупо, искусственно!
- А ты думаешь, в этом дерьме...
"...И только голос Лотты, кричавшей мне: "Пора домой!" - отрезвил меня. И как же она бранила меня за дорогой: "Нельзя все принимать так близко к сердцу! Это просто пагубно! Надо поберечь 2 0себя"..." Ну, и т.п.
Найти в себе силы, чтобы не-помочь, не-исправить ошибку, не переделывать, не прощать, но и - не осуждать.
...Но я разволновался. Кукла умнела. Чтение переписки Серебряного века, а также трудов Свифта, Къиркегора и Андерсена - пошло ей на пользу.
Что она чувствовала, когда узнавала о чужих чувствах? Ее оскоpбила их недоступность? Ее обидело ощущение "красивой пустоты", находящейся внутри нее? Она стала завидовать "нормальным людям"?
Ты помнишь мы были, но были вчера,
И словно судьбой нам казалась игра
В банальные сказки косматых поэтов
Ах, если б не мы - они канули в лету...
Игрушечный морок - как будто пустяк.
Ты спросишь: мы куклы? Прости, это так.
Писатели пишут высокие книги,
О том, как случаются ложь и интриги:
Насилуют, грабят, громят, убивают
Живут ведь как люди и горя не знают...
Но ты вот попробуй, пойди, поживи
В том мире, где можно - без грез и любви.
Среда обитанья, как храм, безупречна
Дает нам возможность жить чуточку вечно.
Безмерная похоть, бессмеpтная стаpость
Столь много в малом - вот все, что осталось.
Но полно, pодная, бездарных идей,
У кукол, увы, не бывает детей!
Так было иль не было? Помнишь? Забудь.
Смотри, улыбаясь, на пройденный путь
От стенки до стенки, от шкафа к трельяжу,
Тогда я в окошке луну видел даже...
Там были дома и сияли огни...
Проснись, мне примстилось, что мы не одни!..
ансамбль "Навь" "Баллада о пастушке и трубочисте"
*
"Есть необъяснимая тоска во всем, когда видишь этого гения дружелюбно склонившимся над умирающим и гасящим своим поцелуем последнее дыхание последней искры жизни, между тем как все, что было пережито, уже исчезает одно за другим, а смерть остаются здесь как тайна, которая, будучи сама необъяснимой, объясняет все; она объяснит, что вся жизнь была игрой, которая кончается тем, что все - великие и ничтожные - уходят отсюда, как школьники по домам, исчезают, как искры от горящей бумаги, последней же, подобно строгому учителю, уходит сама душа. И потому во всем этом заложена также немота уничтожения, поскольку все было лишь детской игрой, и теперь игра закончилась."
Но "2-го октября 1855 года он упал - от истощения сил - на улице, его перенесли в госпиталь, где он и скончался спустя несколько недель..."
"Она обнимает... облако..."
Так зачем же мне понадобился Къиркегор? Объяснить себя? В чем-то обвинить? Доказать что-либо и себе, и, может быть... кому? Попытаться повторить эксперимент М.Зощенко?
Зачем?
Вновь спрашиваю себя: к чему все эти цитаты, аллюзии, реминисценции? Но... что я могу поделать - так хочется быть честным. Может быть, эти цитаты - почти единственное, что связывает меня с реальностью. Надеюсь...
...Опять октябрь. Может, он вспомнил что? Или - нет? О том, что ей было тогда семнадцать? Там - уже в трансцендентном - помолвка опять расторгается. И Йоханнес опровергает сам себя. Иов улыбается: он понял. "Моя жизнь - вечная ночь... Умирая, я мог бы воскликнуть, как Ахиллес: ты завершилась, ночная стража моего бытия!"
Копенгаген. Октябрь. "Компостеров, гад, притворяшка, вставай..."
"...Только что пришел из общества, душою которого я был... А я погибал и хотел застрелиться."
"Впервые за всю свою долгую жизнь Джерек Карнелиан, чье тело всегда могло быть модифицировано, чтобы не нуждаться во сне, познал муки бессонницы. Он хотел одного лишь забвения, но оно не приходило."
"...Все обращалось в золото... в прекрасный призрак, в тень..."
"Взывай. Господь не боится. Говори, повышай голос, вопи. Ответ Бога, если он даже разбивает человека вдребезги..."
"...Валя, я ждал вас всю жизнь, пожалейте меня."
"Где путь к жилищу света и где место тьмы? Ты, конечно, доходил до границ её и знаешь стези к дому ее... Есть ли у дождя отец? или кто рождает капли росы?.. Можешь ли ты веревкою привязать единорога к борозде, и станет ли он боронить за тобою поле?"
"...Любили друг друга наши двойники, встречающиеся друг с другом где-то там, вне пространства и времени... Значит, мы полюбим друг друга, когда встретимся там, за смертью..."
"Это вовсе не отчаяние, это уверенность, что я выстрадал свое и жертвую собой ради тебя... Я был спокоен, когда начал писать, а теперь все так живо встает передо мной и я плачу, точно дитя..."
"Можно ли вести речь об этике с кафедры, может ли кафедра создать такую обстановку? Я сильно сомневаюсь. У этики вообще нет своего предмета, этику невозможно "преподавать". Познать этическую истину, можно только одним путем - экзистенциально повторяя, воссоздавая познаваемое в своей лично экзистенции. В самом деле, возможно ли таковое воссоздание на докладе, где говорящий и слушающие экзистенциально отсутствуют? Разве что на лекциях по физике - там действительно проводятся "настоящие" эксперименты. Я, со своей стороны, повторяюсь в своем творчестве представить и воссоздать все то, о чем я веду речь, но как бы на театральной сцене, позволяя себе даже иногда вывести на эту сцену и тебя, мой читатель..."
"At last, Tubular Bells!.."
Глава 6.
"Pоман в стихах - 2" (nigredo).
*
Спите, пусть вам приснится аттракцион.
Подул фиолетовый ветер, шевелящийся звон.
Утром гуляют сову, асфальт полюбил траву,
И вода говорит огню: ты сильней.
Спите, пусть вам приснится мой телефон.
На свой проездной билет запишите его.
Вы что-то шептали во сне, пассажиры улыбались мне,
Наивно полагая, что я в вас влюблен...
Спите, ещё ваши полчаса до Москвы,
Пусть вам приснится цифра середины зимы.
Любимый напиток - сок, любимая музыка - рок.
Ах, просыпайтесь скорей, идемте со мной.
А.Горохов "Пассажир".
/декабрь 1996г./
- А почему?.. Ты не обидишься?
- Не знаю, должно быть, нет, а что?
- Почему ты говоришь со мной всегда в насмешливом тоне, будто издеваешься, как с...
- Куклой? Постой, но я таким тоном говорю почти со всеми, ты же подслушиваешь мои телефонные разговоры, неужто не заметила?
- Для тебя все - куклы...
- Ну, да, наверное. А что, так плохо быть куклой? или вы все хотите, чтобы я вас воспринимал всерьез?
- Но они такие же, как ты, неужели...
- Постой. Во-первых, не такие же, а как раз совершенно иные. Кто тебя подобрал с помойки? Я. Никто другой бы это не сделал! Скажи, разве относясь серьезно к тебе, ко всему миру, ко всему его искусству, я бы смог писать стихи, песни, картины? Разве относясь серьезно к своим собственным чувствам, я не валялся бы сейчас на койке в Ганушкина или ещё подальше. Я бы спился, сошел с ума, стал таким же быдлом, как те многие, кто "воспринимают всерьез"! Я живу, дура, я хочу жить, чего бы мне это ни стоило! Если бы я "воспринимал всерьез" религию или политику, разве я сидел бы сейчас в этом говне? Ведь, когда мне было лет двенадцать, я хотел уйти учиться в Духовную семинарию, кроме шуток, я мечтал стать попом, монахом. Ну, и тем бы стал - таким же дебилом, как они, напыщенным самодовольным ублюдком со значительным выражением лица?!
- А кем ты стал?
- Я?
Он рассмеялся. С пафосом было говорить легко, обличая "их нравы"... И в самом деле, кем?
"А ведь я имею право обвинить общество, время, конкретных людей - в том, что из меня в итоге не по получилось ничего стоящего. Разочарования в любви? разочарование в себе как в художнике? Нет, все не то. Я бы мог стать наркоманом, так ведь не стал же. Погибнуть? покончить с собой? Уехать странствовать, бомжевать, бросить дом, - нет, не смог бы. Кем же? Стал ли я поэтом, писателем, музыкантом? Нет, нет, опять не то. "Это не те слова, Марта..." Поэтом меня могут назвать другие, а то, что я скажу: вот, мол, поэт... Поэтом меня должны назвать читатели, музыкантом - слушатели... Если, конечно, должны. Так кем же я стал? Человеком? Но я и был человеком, а теперь - человеческого все меньше и меньше. Я не азартен, меня не интересует ни мода, ни светская жизнь. "Бегство в религию", как пишет мне "тест Люшера", - но и в "бога" я не очень-то верю. В музыкальном мире у меня не так много знакомых, я ведь не живу в этом мире. Художники, богема? Боюсь "богему". Грязные они. Поскольку я не пью и не курю, я совсем не вписываюсь в подобные кампании. Я не голубой, я не люблю ни "хэви-металл", ни "рейв". Битломан? Но где теперь битломаны? Пропитые рожи веселых тусовщиков меня всегда пугали. С кем я могу жить одной жизнью? У меня очень специфические вкусы в литературе, человек, такого склада ума, как я, казалось бы, должен любить, скажем, французский символизм, а я его терпеть не могу. Потому что он был придуман пьяницами и развратниками. Моим другом мог бы быть Кальвин или Гитлер, вероятно, - я хотел бы воспитать таких людей, как они, воспитать так, чтобы мир - дрогнул. И вместе с тем, я боюсь давить тараканов, я их смываю водой. Я боюсь вида крови, фильмы ужасов меня не развлекают. У меня почти нет желаний. Я никогда не буду делать то, что мне сделать сложно. Но больше всего - я боюсь физической боли, последний раз я порезал себе палец года четыре назад и до сих пор вспоминаю об этом с содроганием. Я не хочу иметь семью, я не желаю размножаться - к чему плодить уродов? а потом, где гарантия того, что однажды я просто не убью своего ребенка? Кем я стал? Я могу существовать..."
- Я стал ангелом.
- Что вдруг?
- Вот видишь, и у тебя в голосе появились иронические интонации, поздравляю.
- Но почему?
Он закрыл глаза.
"Так вот как все просто, но это же надо как-то доказать. Нет, почему, зачем? В том-то все и дело, что доказывать ничего не надо: так просто!"
- Очень просто.
*
/январь 1997г./
Опять новый год. Гадость невероятнейшая.
Дела.
Встречал "праздник" в полуобморочным состоянии. Болел. Очень плохо было с желудком. Читал "Чайку" и "Дядю Ваню". Полураздавленного праздником, Чехов меня добил. Его, на первый взгляд - кажущаяся, простота - нечто иное. Мы все ждем подвоха, истины, тайного смысла, легенды. Там - ничего такого нет.
В жизни в конце концов вообще не оказалось никакого тайного смысла. Все - как на ладони. Ясно и понятно.
Какой-то дикий компот из Чехова, Нового года и больного желудка сделал свое дело. Первые часы января - глубокая ночь - сижу за компьютером, пишу "О шотландском пледе", надеюсь - последнюю, пьесу из цикла "Вивисекция".
Хадин. Нелепый, печальный и умный. Серый клоун. Нет, умный - вряд ли. Ведь как он счастлив! Как счастливы те, кто может себе позволить страдать! Может быть даже - умереть... Я так не смогу.
*
Лена переехала.
Узнал от наших общих знакомых. Бедняги, они до сих пор не подозревают, что мы любили друг друга! Но - к делу. Она теперь живет около метро "Университет". Это великолепно. Я хорошо знаю этот район. Бывал там часто слушал в "Первом Гуме" лекции поэта К.Кедpова. Удивительного человека, "дикого, но симпатичного". Исследователя.
*
/февраль 1997г./
Два весьма приятных кассетных развала, недорогой ксерокс во дворике за аркой, магазины; сталинская застройка - красно-белые дома, уютные, теплые.
Кроме того, ещё удобство - от Нескучного сада почти до "Университета" ходит троллейбус, так что каждый теперь четверг я возвращаюсь домой, давая кренделя через Ломоносовский пpоспект.
*
По не-четвергам ездил как бы на развалы за кассетами. Иногда просто гулял во двориках красно-белых домов. Так бывает только в кино или в литературных историях, но я подобным вывертам сюжета своей жизни не удивляюсь... короче, я все-таки её встретил.
Она вечером возвращалась откуда-то, вероятно с работы. Я тихо пошел за ней, мысленно крича: обернись. Но она не почувствовала моего крика, или почувствовала, но виду не подала. Она шла к подъезду, тут уж я не мог ошибиться - на этой стороне дома подъезд был всего один.
"Вот я дурак, вот сейчас будет смешно..."
- Лена!
- Ты? Как ты здесь?..
- Я шел за тобой.
Тут я понял, что после этой реплики мне необходимо быстро повернуться и убежать - я не знал, что говорить дальше.
Пусть она что-нибудь сама скажет, не можем же мы так молчать!
- Как ты живешь?
Уф, ну наконец-то!
- Жив пока.
Дальше что?
"Ну ни дурак ли я? Вот она, любимая, милая, та самая... Возьми себя в руки, кретин и скажи что-то умное!.."
- А мы концерт тут недалеко скоро играем, в "Форпосте", придешь?
- Ладно.
"Она удивлена, она подавлена? Она не знает, что мне ответить, надо её чем-то ошеломить, напугать, надо сказать, что я до сих пор люблю её, интересно, - что она мне на это ответит?.."
- Я здесь у вас тут кассеты покупал, вот, сборничек Олдфилда, ты слышала Олдфилда, Майка Олдфилда?
- Нет... Извини, мне с утра на работу, а ещё очень много дел, у тебя телефон не изменился?
- Нет.
- Я позвоню.
- Когда?
- Ну... когда у тебя концерт?
- Двадцать девятого, приходи...
- Ладно, я пойду, да?
"Сейчас она уйдет навсегда. Я потеряю её навсегда. О чем она сейчас думает? Она уходит."
- Лена!
- Что?
- Постой, не уходи.
Она обернулась:
- А ты думаешь, я сейчас попрошу у тебя прощения, скажу, что вернусь к тебе, что люблю...
- Нет! Нет, не надо так.
- А как?
Она издевалась.
Ей хотелось плакать.
- Я не знаю как. Прости.
Они помолчали.
- Ну, я пойду?
- Да.
Они опять помолчали.
- Ты не можешь так уйти! Мы же любили друг друга!
- "Но жить на краешке жизни..."
- "...Невыносимо." А Кашин новый клип снял, очень смешной, про подсолнух... Я люблю тебя.
- Я знаю.
- Да?
- Я пойду?
- Постой. Я так много хотел тебе рассказать, я думал: когда тебя встречу, все объясню... Неужели тебе все равно?
- Нет.
- Ты отпускаешь меня?
- Можно я пойду?
- И ты никогда больше обо мне не вспомнишь?
- Ты же знаешь...
- Иногда я вспоминаю запах твоей кожи, у меня всегда была хорошая память...
- Перестань.
- А помнишь, когда хотел тебя развеселить и прыгнул в болото?..
- Я пойду?
Снег с дождем.
Наверно, я не понимал, что говорю. Я просто смотрел на неё и только говорил, говорил, говорил, - и мне уже было все равно, что говорить, я лишь хотел её удержать, рядом с собой - ещё на минуту, на две, на три... Она не сможет оборвать меня на полуслове, она выслушает; пока она слушает меня она рядом.
Понимал, что безвозвратно гублю тех последних "нас", которые когда-то любили друг друга.
Но что-то вспоминал вновь - и она опять кивала головою; казалось, она сейчас потеряет сознание... Она устала, она торопилось домой. Но я все говорил. Я вспоминал какие-то глупости и несуразности; я просто смотрел на нее.
Гублю. Все гублю.
- Уже поздно. Я пойду.
Я тяжело рассмеялся.
- А можно, я сам позвоню?
- Но ведь...
- Просто услышать твой голос.
Все.
Конец. Потеряна навсегда.
Но она что-то ответила. Я не разобрал. Мне пришла в голову безумная мысль - обнять её. Я шагнул.
Она отшатнулась.
- Я люблю тебя.
Повторил опять.
- Это невозможно...
- Почему?
- Пойми...
- Я потерял тебя? да?
- ...Ты очень хороший человек, но ты...
- Ты полюбила другого?
- Да...
- Ну и... будьте счастливы.
- Он женат.
- А!
- Прости.
- И что, он тоже любит "Битлз"?
- Что?
Нет, про "Битлз" я тогда не спросил, я спросил что-то другое. Не помню. Разговор с Леной ускользал куда-то, я терял его...
Возвращался домой, в метро, доборматывал - сам с собой: вспоминал.
"Он любит "Битлз"?"
"Нет."
"А, должно быть, джадай..."
"Какой ты глупый..."
"Нет, просто верный. Верный себе, тебе, наших, да, конечно, глупым, идеалам. Мы слушали вместе музыку, мы смеялись над "Звирьмариллионом", мы обсуждали возможные родственные отношения Люка и Императора..."
"Сколько можно играть в игры!"
"Не знаю... Вы отняли у меня все. Остались только игры."
"Полюби кого-то."
Так называлась одна из песен "Би Джиз", я чуть не задохнулся от внезапного ощущения собственного уродства.
"Я уже полюбил. И что из этого вышло?"
"Полюби кого-то еще."
"Нет. Я не смогу. Помнишь, у меня была песня: "однажды и навсегда" - я не смогу предать то, чем жил..."
"Изменись."
"И тогда ты вернешься?"
Вернешься.
- Дура, кукла! - заорал я, едва вошел в свою комнату, - ты дура, ты вещь! Вы все - вещи, суки!.. А Машенька - скотина, мразь!
Сбросил стопку книг на пол.
- Сучьи книги, это они во всем виноваты!
- Что случилось?
- Она дрянь, она хочет меня убить, из-за неё я бросил Веронику, а она...
Какой я сейчас глупый, жалкий. Что я смогу сделать? Неужели произошло что-то?.. Неужели - все?
Я упал на пол, прижал к животу колени, обхватил их руками. Хотелось плакать.
Сучьи книги.
Звонок: звонил телефон.
*
- Тебе плохо?
- Ты? почему?..
- У джадаев есть сила...
- Лена, я не знаю, как мне дальше жить.
- Ну вот, ты опять ничего не знаешь...
- Нет, нет! Я знаю! Мы должны сейчас встретиться.
- Сейчас?
Она словно обрадовалась. Так, так, тихо, на ощупь...
- Да, сейчас... Ты можешь сейчас выйти из дома?
- Могу, наверное.
Зачем? - мелькнула мысль. Но было уже поздно.
- Тогда... мы встретимся...
Они встретились.
Я опять и опять вспоминаю эту странную нелепую ночь. ...Каким-то чудом мы успели на последний поезд, после - ехали в древнем, почти шарообразном, автобусе за город, болтали о чем-то. И о прошлогоднем концерте Паши Кашина, и о последнем альбоме Пола Маккартни, и о наших, тех, встречах: мы погружались в мягкую темноту прошлого. Вдруг я рассказал ей про Веронику. Про одноименную песню. Зачем?
Но она поняла меня. Когда мы расстались, тогда - много лет назад - она пыталась покончить с собой - ела снотворное.
- А я, дурак, ждал тебя.
- ...Я до сих пор тебя немного боюсь, ведь я так и не научилась "жить на краешке жизни".
- "Немножечко жить..." Ты и сейчас не умеешь.
- Не умею. Давай не будем?..
- Посмотри на меня.
Я осторожно провел мизинцем по её бровям. Она устало улыбнулась и закрыла глаза.
- Скоро приедем, - вздохнул я.
Я уже засыпал. Тяжелая сумрачная усталость плавно наваливалась на меня.
Скоро мы будем вместе. Я попытался представить себе эту нашу, может быть, последнюю ночь. Нет, - образы разрушались один за другим, подступал гнусный таинственный страх.
Интервью с Бутусовым года два назад.
"А нет ли желания сделать новый альбом, действительно новый..."
"...У меня теперь только одна проблема, записать такой новый альбом, чтобы он был не хуже, чем предыдущий."
Я почему-то запомнил.
- А как же твоя работа?
- Я позвонила, отпросилась.
- Молодец...
Как просто. Мы изменились, мы иначе теперь живем, кто мы теперь друг другу? Как её спросить об этом? Как объяснить ей, что все теперь не так?.. Ведь мы так давно не были вместе.
"Потудань, потудань..." - елозили дворники на лобовом стекле автобуса. Что за суетливая бестолковость?
- Скоро приедем...
Повторил я.
Словно то просыпался, то засыпал вновь.
*
Оставшимися ещё с прошлого лета сухими полешками мы растопили печь. Заварили чай.
- Где-то здесь был магнитофон.
- Угу, я взял с собой кассеты.
- "Би Джиз"?
- Еще бы, ну, и "Тамбурин" с Кашиным...
- Давай Кашина.
- Сейчас найду, помнишь "Сашу"?
Ты светилась на сладостном подиуме
И, лаская хрустальный бокал,
Ты сказала :"Какой ты уродливый!"
Ты смеялась ужимкам зеркал.
И безумною бархатной бабочкой
Ты качалась на кольцах гардин.
Я боялся и ветра и лампочки,
Я боялся остаться один...
...И потом с беспредельною ясностью,
Оказавшись в глубоких мирах,
Буду помнить, что ты в безопасности,
В табакерке лелея твой прах...
Любовь: концерт. Нелепо, - но в ту ночь, - я осознал это, явственно, ярко: порой, когда еду на свой концерт, в метро, волнуюсь, - нет голоса, руки дрожат, начинаю повторять слова песен, понимаю, что забыл их... Но уже на сцене я просто вдруг забываю о том, что я что-то способен забывать: сомнения, страхи - остаются там, в гримерке, на улице. Я вдруг становлюсь самим собой, беззащитным и обнаженным, странной силы природным механизмом, который, потеряв на время и волю, и разум, - живет, живет так, как, может быть, и надо жить всегда.
- Мы задушим друг друга.
- А плата?
- Плата?!
- Он же платил своим рассудком, своим мастерством, своим, извини уж, воздержанием - когда готовился к той единственной встрече с ней, когда... ну, говоря твоим языком, расставлял сети. Он, талантливый садовник, взращивал цветок - сколько сил ушло на это! Но вот цветок сорван - и подарен прекраснейшей...
- После чего благополучно завял...
- Кто? (ха-ха-ха!) Сорванный цветок должен завянуть! А ты бы предпочла, чтобы все старания Йоханнеса пошли прахом? Чтобы его цветок умер, так и не познав...
- Секса?
- Света... ну, (тут я, будучи ханжой, слегка замялся) - наслаждения, греха, грехопадения...
- Но это жестоко!
- Вероятно, но человек, относящийся жестоко к себе, автоматически начинает относится жестоко и к другим, человек, которой готов к тому, чтобы от него требовали всего, - всего требует и от других.
- Очень удобное и пустое слово "всего".
- Каждый наполняет это слово своим содержанием.
- Ну и что? опять - пустота, ведь "все" кончается.
- Но, поверь мне, они провели потрясающую ночь, поверь, ей не было плохо, потому что - мы знаем её письма: "...как я буду любить тебя, боготворить!.. я все ещё люблю тебя...", ну, там и так далее; такие слова, согласись, просто так не говорятся.
- Погоди, но вот же здесь написано: "...нельзя ли так поэтически выбраться из сердца девушки, чтобы оставить в ней горделивую уверенность в том, что, в сущности, это ей надоели отношения?"
- Ты только что выдала ему индульгенцию, получается так, что он дал ей гораздо больше, чем она ему...
- Это софистика, кажется так, да? к тому же - пошлятина... Тебе так не терпится его оправдать?
- Оправдать, зачем? знаешь, я в прошлом году написал работку "Апология Тартюфа", там - я пытался "оправдать" Тартюфа, но после всей этой своей писанины - понял - Тартюф не нуждается в оправдании, "он сам - оправданье"; и здесь, нет, не оправданье, но уже по другой причине - самая страшная шутка Къиркегора заключается в том, что - Йоханнес в высшей степени нормален, нормален снаружи, для тех кто хочет видеть его простым бабником, нормален до тех пор, пока они не заглянут внутрь и - ужаснутся, с другой же стороны - сперва ужаснувшимся он показывает: сукин кот, этот Йоханнес "Я чувствую себя сильным, светлым, всеобъемлющим, как божество!" Наверно, им правду было хорошо вместе, а?
- (Пожимает плечами.)
- Вот лучше посмотри, ещё цитата...
- Погоди, я тут придумала. Йоханнес говорил, что замужние женщины ему не интересны, так? Ведь замужняя уже не может играть столь искренне, столь невинно, - её уже нечему учить!
- Да, эти замужние - они не поверят в его искренность...
- Искренность? скажи лучше - не дадут так себя охмурить! С ними как раз и проще, они уже знают, куда их ведет твой обольститель.
- Ведет, не ведет. Что за эгоизм. А куда он себя ведет? Посмотри, он же - альтруист, он отдает всего себя...
- Скорее, навязывает, да и ты...
- Допустим, я подарю тебе фотоаппарат, а ты станешь им забивать гвозди, кто посмеет меня осудить, если я укорю тебя за это? или - "довольна старушка, а пудель не рад и просит подарки отправить назад"?
- Однажды ты читал мне одну странную историю о том, как Брюсов подарил Наде Львовой свой пистолет.
- И правильно сделал.
- Ах вот как?!
- Конечно, из этого пистолета в него и в Андрея Белого стреляла "бедная Нина", их Рената, а Надя должна была стать новой Ренатой.
- Должна. Как просто!
- Конечно, - все желания должны исполняться; и есть люди - как Орины из "Бесконечной Книги" Энде - они исполняют все желания, отбирая тем временем у человека, носящего этот Орин воспоминания, увы, такой смешной мир - за все надо платить: закон сохранения энергии.
- Она просто хотела быть любимой...
- Он сделал её бесценной.
- В каком смысле?
- В обоих!
- Ты вообще это к чему?
- Погоди, я что-то ещё хотел сказать... А, ну да, как я уже говорил, Йоханнес любит отдавать, он не может не отдавать, это уже какое-то патологическое состояние альтруизма, когда - стремишься во что бы то ни стало с кем-то поделиться, кому-то проболтаться, проговориться, помнишь? "мне нужно чуткое ухо".
- Но для себя, любимого.
- Человек в одиночку не может быть счастлив...
- Одноразовая любовь...
- Он настолько заполнил её своими иллюзиями, что для него самого там, в ней, места-то и не осталось, теперь она должна либо выплеснуть чай из пиалы, чтобы мог налиться новый, либо...
- Писать ему унизительные письма?
- А ты заметила? она сильно изменилась, она стала такой же, как, может быть, и те, кого он бросал, бросал потому что они менялись, они изменяли ему; помнишь субретку из "Капитана Фракасса"? - "любя меня как женщину, он жалел об актрисе..."
- Но Корделия не была актрисой! она просто любила.
- Человека которого нельзя было "просто любить", она была хорошей ученицей, но не стала учителем.
- "Какие яйца? какие китайцы?!" при чем здесь это? Ты выгораживаешь этого похотливого мизантропа из компании твоих любимых танцоров "Края Времен" - ещё бы! как он похож на Джерека Карнелиана!
- Да, похож! Там - умели жить!..
- Глупо, искусственно!
- А ты думаешь, в этом дерьме...
"...И только голос Лотты, кричавшей мне: "Пора домой!" - отрезвил меня. И как же она бранила меня за дорогой: "Нельзя все принимать так близко к сердцу! Это просто пагубно! Надо поберечь 2 0себя"..." Ну, и т.п.
Найти в себе силы, чтобы не-помочь, не-исправить ошибку, не переделывать, не прощать, но и - не осуждать.
...Но я разволновался. Кукла умнела. Чтение переписки Серебряного века, а также трудов Свифта, Къиркегора и Андерсена - пошло ей на пользу.
Что она чувствовала, когда узнавала о чужих чувствах? Ее оскоpбила их недоступность? Ее обидело ощущение "красивой пустоты", находящейся внутри нее? Она стала завидовать "нормальным людям"?
Ты помнишь мы были, но были вчера,
И словно судьбой нам казалась игра
В банальные сказки косматых поэтов
Ах, если б не мы - они канули в лету...
Игрушечный морок - как будто пустяк.
Ты спросишь: мы куклы? Прости, это так.
Писатели пишут высокие книги,
О том, как случаются ложь и интриги:
Насилуют, грабят, громят, убивают
Живут ведь как люди и горя не знают...
Но ты вот попробуй, пойди, поживи
В том мире, где можно - без грез и любви.
Среда обитанья, как храм, безупречна
Дает нам возможность жить чуточку вечно.
Безмерная похоть, бессмеpтная стаpость
Столь много в малом - вот все, что осталось.
Но полно, pодная, бездарных идей,
У кукол, увы, не бывает детей!
Так было иль не было? Помнишь? Забудь.
Смотри, улыбаясь, на пройденный путь
От стенки до стенки, от шкафа к трельяжу,
Тогда я в окошке луну видел даже...
Там были дома и сияли огни...
Проснись, мне примстилось, что мы не одни!..
ансамбль "Навь" "Баллада о пастушке и трубочисте"
*
"Есть необъяснимая тоска во всем, когда видишь этого гения дружелюбно склонившимся над умирающим и гасящим своим поцелуем последнее дыхание последней искры жизни, между тем как все, что было пережито, уже исчезает одно за другим, а смерть остаются здесь как тайна, которая, будучи сама необъяснимой, объясняет все; она объяснит, что вся жизнь была игрой, которая кончается тем, что все - великие и ничтожные - уходят отсюда, как школьники по домам, исчезают, как искры от горящей бумаги, последней же, подобно строгому учителю, уходит сама душа. И потому во всем этом заложена также немота уничтожения, поскольку все было лишь детской игрой, и теперь игра закончилась."
Но "2-го октября 1855 года он упал - от истощения сил - на улице, его перенесли в госпиталь, где он и скончался спустя несколько недель..."
"Она обнимает... облако..."
Так зачем же мне понадобился Къиркегор? Объяснить себя? В чем-то обвинить? Доказать что-либо и себе, и, может быть... кому? Попытаться повторить эксперимент М.Зощенко?
Зачем?
Вновь спрашиваю себя: к чему все эти цитаты, аллюзии, реминисценции? Но... что я могу поделать - так хочется быть честным. Может быть, эти цитаты - почти единственное, что связывает меня с реальностью. Надеюсь...
...Опять октябрь. Может, он вспомнил что? Или - нет? О том, что ей было тогда семнадцать? Там - уже в трансцендентном - помолвка опять расторгается. И Йоханнес опровергает сам себя. Иов улыбается: он понял. "Моя жизнь - вечная ночь... Умирая, я мог бы воскликнуть, как Ахиллес: ты завершилась, ночная стража моего бытия!"
Копенгаген. Октябрь. "Компостеров, гад, притворяшка, вставай..."
"...Только что пришел из общества, душою которого я был... А я погибал и хотел застрелиться."
"Впервые за всю свою долгую жизнь Джерек Карнелиан, чье тело всегда могло быть модифицировано, чтобы не нуждаться во сне, познал муки бессонницы. Он хотел одного лишь забвения, но оно не приходило."
"...Все обращалось в золото... в прекрасный призрак, в тень..."
"Взывай. Господь не боится. Говори, повышай голос, вопи. Ответ Бога, если он даже разбивает человека вдребезги..."
"...Валя, я ждал вас всю жизнь, пожалейте меня."
"Где путь к жилищу света и где место тьмы? Ты, конечно, доходил до границ её и знаешь стези к дому ее... Есть ли у дождя отец? или кто рождает капли росы?.. Можешь ли ты веревкою привязать единорога к борозде, и станет ли он боронить за тобою поле?"
"...Любили друг друга наши двойники, встречающиеся друг с другом где-то там, вне пространства и времени... Значит, мы полюбим друг друга, когда встретимся там, за смертью..."
"Это вовсе не отчаяние, это уверенность, что я выстрадал свое и жертвую собой ради тебя... Я был спокоен, когда начал писать, а теперь все так живо встает передо мной и я плачу, точно дитя..."
"Можно ли вести речь об этике с кафедры, может ли кафедра создать такую обстановку? Я сильно сомневаюсь. У этики вообще нет своего предмета, этику невозможно "преподавать". Познать этическую истину, можно только одним путем - экзистенциально повторяя, воссоздавая познаваемое в своей лично экзистенции. В самом деле, возможно ли таковое воссоздание на докладе, где говорящий и слушающие экзистенциально отсутствуют? Разве что на лекциях по физике - там действительно проводятся "настоящие" эксперименты. Я, со своей стороны, повторяюсь в своем творчестве представить и воссоздать все то, о чем я веду речь, но как бы на театральной сцене, позволяя себе даже иногда вывести на эту сцену и тебя, мой читатель..."
"At last, Tubular Bells!.."
Глава 6.
"Pоман в стихах - 2" (nigredo).
*
Спите, пусть вам приснится аттракцион.
Подул фиолетовый ветер, шевелящийся звон.
Утром гуляют сову, асфальт полюбил траву,
И вода говорит огню: ты сильней.
Спите, пусть вам приснится мой телефон.
На свой проездной билет запишите его.
Вы что-то шептали во сне, пассажиры улыбались мне,
Наивно полагая, что я в вас влюблен...
Спите, ещё ваши полчаса до Москвы,
Пусть вам приснится цифра середины зимы.
Любимый напиток - сок, любимая музыка - рок.
Ах, просыпайтесь скорей, идемте со мной.
А.Горохов "Пассажир".
/декабрь 1996г./
- А почему?.. Ты не обидишься?
- Не знаю, должно быть, нет, а что?
- Почему ты говоришь со мной всегда в насмешливом тоне, будто издеваешься, как с...
- Куклой? Постой, но я таким тоном говорю почти со всеми, ты же подслушиваешь мои телефонные разговоры, неужто не заметила?
- Для тебя все - куклы...
- Ну, да, наверное. А что, так плохо быть куклой? или вы все хотите, чтобы я вас воспринимал всерьез?
- Но они такие же, как ты, неужели...
- Постой. Во-первых, не такие же, а как раз совершенно иные. Кто тебя подобрал с помойки? Я. Никто другой бы это не сделал! Скажи, разве относясь серьезно к тебе, ко всему миру, ко всему его искусству, я бы смог писать стихи, песни, картины? Разве относясь серьезно к своим собственным чувствам, я не валялся бы сейчас на койке в Ганушкина или ещё подальше. Я бы спился, сошел с ума, стал таким же быдлом, как те многие, кто "воспринимают всерьез"! Я живу, дура, я хочу жить, чего бы мне это ни стоило! Если бы я "воспринимал всерьез" религию или политику, разве я сидел бы сейчас в этом говне? Ведь, когда мне было лет двенадцать, я хотел уйти учиться в Духовную семинарию, кроме шуток, я мечтал стать попом, монахом. Ну, и тем бы стал - таким же дебилом, как они, напыщенным самодовольным ублюдком со значительным выражением лица?!
- А кем ты стал?
- Я?
Он рассмеялся. С пафосом было говорить легко, обличая "их нравы"... И в самом деле, кем?
"А ведь я имею право обвинить общество, время, конкретных людей - в том, что из меня в итоге не по получилось ничего стоящего. Разочарования в любви? разочарование в себе как в художнике? Нет, все не то. Я бы мог стать наркоманом, так ведь не стал же. Погибнуть? покончить с собой? Уехать странствовать, бомжевать, бросить дом, - нет, не смог бы. Кем же? Стал ли я поэтом, писателем, музыкантом? Нет, нет, опять не то. "Это не те слова, Марта..." Поэтом меня могут назвать другие, а то, что я скажу: вот, мол, поэт... Поэтом меня должны назвать читатели, музыкантом - слушатели... Если, конечно, должны. Так кем же я стал? Человеком? Но я и был человеком, а теперь - человеческого все меньше и меньше. Я не азартен, меня не интересует ни мода, ни светская жизнь. "Бегство в религию", как пишет мне "тест Люшера", - но и в "бога" я не очень-то верю. В музыкальном мире у меня не так много знакомых, я ведь не живу в этом мире. Художники, богема? Боюсь "богему". Грязные они. Поскольку я не пью и не курю, я совсем не вписываюсь в подобные кампании. Я не голубой, я не люблю ни "хэви-металл", ни "рейв". Битломан? Но где теперь битломаны? Пропитые рожи веселых тусовщиков меня всегда пугали. С кем я могу жить одной жизнью? У меня очень специфические вкусы в литературе, человек, такого склада ума, как я, казалось бы, должен любить, скажем, французский символизм, а я его терпеть не могу. Потому что он был придуман пьяницами и развратниками. Моим другом мог бы быть Кальвин или Гитлер, вероятно, - я хотел бы воспитать таких людей, как они, воспитать так, чтобы мир - дрогнул. И вместе с тем, я боюсь давить тараканов, я их смываю водой. Я боюсь вида крови, фильмы ужасов меня не развлекают. У меня почти нет желаний. Я никогда не буду делать то, что мне сделать сложно. Но больше всего - я боюсь физической боли, последний раз я порезал себе палец года четыре назад и до сих пор вспоминаю об этом с содроганием. Я не хочу иметь семью, я не желаю размножаться - к чему плодить уродов? а потом, где гарантия того, что однажды я просто не убью своего ребенка? Кем я стал? Я могу существовать..."
- Я стал ангелом.
- Что вдруг?
- Вот видишь, и у тебя в голосе появились иронические интонации, поздравляю.
- Но почему?
Он закрыл глаза.
"Так вот как все просто, но это же надо как-то доказать. Нет, почему, зачем? В том-то все и дело, что доказывать ничего не надо: так просто!"
- Очень просто.
*
/январь 1997г./
Опять новый год. Гадость невероятнейшая.
Дела.
Встречал "праздник" в полуобморочным состоянии. Болел. Очень плохо было с желудком. Читал "Чайку" и "Дядю Ваню". Полураздавленного праздником, Чехов меня добил. Его, на первый взгляд - кажущаяся, простота - нечто иное. Мы все ждем подвоха, истины, тайного смысла, легенды. Там - ничего такого нет.
В жизни в конце концов вообще не оказалось никакого тайного смысла. Все - как на ладони. Ясно и понятно.
Какой-то дикий компот из Чехова, Нового года и больного желудка сделал свое дело. Первые часы января - глубокая ночь - сижу за компьютером, пишу "О шотландском пледе", надеюсь - последнюю, пьесу из цикла "Вивисекция".
Хадин. Нелепый, печальный и умный. Серый клоун. Нет, умный - вряд ли. Ведь как он счастлив! Как счастливы те, кто может себе позволить страдать! Может быть даже - умереть... Я так не смогу.
*
Лена переехала.
Узнал от наших общих знакомых. Бедняги, они до сих пор не подозревают, что мы любили друг друга! Но - к делу. Она теперь живет около метро "Университет". Это великолепно. Я хорошо знаю этот район. Бывал там часто слушал в "Первом Гуме" лекции поэта К.Кедpова. Удивительного человека, "дикого, но симпатичного". Исследователя.
*
/февраль 1997г./
Два весьма приятных кассетных развала, недорогой ксерокс во дворике за аркой, магазины; сталинская застройка - красно-белые дома, уютные, теплые.
Кроме того, ещё удобство - от Нескучного сада почти до "Университета" ходит троллейбус, так что каждый теперь четверг я возвращаюсь домой, давая кренделя через Ломоносовский пpоспект.
*
По не-четвергам ездил как бы на развалы за кассетами. Иногда просто гулял во двориках красно-белых домов. Так бывает только в кино или в литературных историях, но я подобным вывертам сюжета своей жизни не удивляюсь... короче, я все-таки её встретил.
Она вечером возвращалась откуда-то, вероятно с работы. Я тихо пошел за ней, мысленно крича: обернись. Но она не почувствовала моего крика, или почувствовала, но виду не подала. Она шла к подъезду, тут уж я не мог ошибиться - на этой стороне дома подъезд был всего один.
"Вот я дурак, вот сейчас будет смешно..."
- Лена!
- Ты? Как ты здесь?..
- Я шел за тобой.
Тут я понял, что после этой реплики мне необходимо быстро повернуться и убежать - я не знал, что говорить дальше.
Пусть она что-нибудь сама скажет, не можем же мы так молчать!
- Как ты живешь?
Уф, ну наконец-то!
- Жив пока.
Дальше что?
"Ну ни дурак ли я? Вот она, любимая, милая, та самая... Возьми себя в руки, кретин и скажи что-то умное!.."
- А мы концерт тут недалеко скоро играем, в "Форпосте", придешь?
- Ладно.
"Она удивлена, она подавлена? Она не знает, что мне ответить, надо её чем-то ошеломить, напугать, надо сказать, что я до сих пор люблю её, интересно, - что она мне на это ответит?.."
- Я здесь у вас тут кассеты покупал, вот, сборничек Олдфилда, ты слышала Олдфилда, Майка Олдфилда?
- Нет... Извини, мне с утра на работу, а ещё очень много дел, у тебя телефон не изменился?
- Нет.
- Я позвоню.
- Когда?
- Ну... когда у тебя концерт?
- Двадцать девятого, приходи...
- Ладно, я пойду, да?
"Сейчас она уйдет навсегда. Я потеряю её навсегда. О чем она сейчас думает? Она уходит."
- Лена!
- Что?
- Постой, не уходи.
Она обернулась:
- А ты думаешь, я сейчас попрошу у тебя прощения, скажу, что вернусь к тебе, что люблю...
- Нет! Нет, не надо так.
- А как?
Она издевалась.
Ей хотелось плакать.
- Я не знаю как. Прости.
Они помолчали.
- Ну, я пойду?
- Да.
Они опять помолчали.
- Ты не можешь так уйти! Мы же любили друг друга!
- "Но жить на краешке жизни..."
- "...Невыносимо." А Кашин новый клип снял, очень смешной, про подсолнух... Я люблю тебя.
- Я знаю.
- Да?
- Я пойду?
- Постой. Я так много хотел тебе рассказать, я думал: когда тебя встречу, все объясню... Неужели тебе все равно?
- Нет.
- Ты отпускаешь меня?
- Можно я пойду?
- И ты никогда больше обо мне не вспомнишь?
- Ты же знаешь...
- Иногда я вспоминаю запах твоей кожи, у меня всегда была хорошая память...
- Перестань.
- А помнишь, когда хотел тебя развеселить и прыгнул в болото?..
- Я пойду?
Снег с дождем.
Наверно, я не понимал, что говорю. Я просто смотрел на неё и только говорил, говорил, говорил, - и мне уже было все равно, что говорить, я лишь хотел её удержать, рядом с собой - ещё на минуту, на две, на три... Она не сможет оборвать меня на полуслове, она выслушает; пока она слушает меня она рядом.
Понимал, что безвозвратно гублю тех последних "нас", которые когда-то любили друг друга.
Но что-то вспоминал вновь - и она опять кивала головою; казалось, она сейчас потеряет сознание... Она устала, она торопилось домой. Но я все говорил. Я вспоминал какие-то глупости и несуразности; я просто смотрел на нее.
Гублю. Все гублю.
- Уже поздно. Я пойду.
Я тяжело рассмеялся.
- А можно, я сам позвоню?
- Но ведь...
- Просто услышать твой голос.
Все.
Конец. Потеряна навсегда.
Но она что-то ответила. Я не разобрал. Мне пришла в голову безумная мысль - обнять её. Я шагнул.
Она отшатнулась.
- Я люблю тебя.
Повторил опять.
- Это невозможно...
- Почему?
- Пойми...
- Я потерял тебя? да?
- ...Ты очень хороший человек, но ты...
- Ты полюбила другого?
- Да...
- Ну и... будьте счастливы.
- Он женат.
- А!
- Прости.
- И что, он тоже любит "Битлз"?
- Что?
Нет, про "Битлз" я тогда не спросил, я спросил что-то другое. Не помню. Разговор с Леной ускользал куда-то, я терял его...
Возвращался домой, в метро, доборматывал - сам с собой: вспоминал.
"Он любит "Битлз"?"
"Нет."
"А, должно быть, джадай..."
"Какой ты глупый..."
"Нет, просто верный. Верный себе, тебе, наших, да, конечно, глупым, идеалам. Мы слушали вместе музыку, мы смеялись над "Звирьмариллионом", мы обсуждали возможные родственные отношения Люка и Императора..."
"Сколько можно играть в игры!"
"Не знаю... Вы отняли у меня все. Остались только игры."
"Полюби кого-то."
Так называлась одна из песен "Би Джиз", я чуть не задохнулся от внезапного ощущения собственного уродства.
"Я уже полюбил. И что из этого вышло?"
"Полюби кого-то еще."
"Нет. Я не смогу. Помнишь, у меня была песня: "однажды и навсегда" - я не смогу предать то, чем жил..."
"Изменись."
"И тогда ты вернешься?"
Вернешься.
- Дура, кукла! - заорал я, едва вошел в свою комнату, - ты дура, ты вещь! Вы все - вещи, суки!.. А Машенька - скотина, мразь!
Сбросил стопку книг на пол.
- Сучьи книги, это они во всем виноваты!
- Что случилось?
- Она дрянь, она хочет меня убить, из-за неё я бросил Веронику, а она...
Какой я сейчас глупый, жалкий. Что я смогу сделать? Неужели произошло что-то?.. Неужели - все?
Я упал на пол, прижал к животу колени, обхватил их руками. Хотелось плакать.
Сучьи книги.
Звонок: звонил телефон.
*
- Тебе плохо?
- Ты? почему?..
- У джадаев есть сила...
- Лена, я не знаю, как мне дальше жить.
- Ну вот, ты опять ничего не знаешь...
- Нет, нет! Я знаю! Мы должны сейчас встретиться.
- Сейчас?
Она словно обрадовалась. Так, так, тихо, на ощупь...
- Да, сейчас... Ты можешь сейчас выйти из дома?
- Могу, наверное.
Зачем? - мелькнула мысль. Но было уже поздно.
- Тогда... мы встретимся...
Они встретились.
Я опять и опять вспоминаю эту странную нелепую ночь. ...Каким-то чудом мы успели на последний поезд, после - ехали в древнем, почти шарообразном, автобусе за город, болтали о чем-то. И о прошлогоднем концерте Паши Кашина, и о последнем альбоме Пола Маккартни, и о наших, тех, встречах: мы погружались в мягкую темноту прошлого. Вдруг я рассказал ей про Веронику. Про одноименную песню. Зачем?
Но она поняла меня. Когда мы расстались, тогда - много лет назад - она пыталась покончить с собой - ела снотворное.
- А я, дурак, ждал тебя.
- ...Я до сих пор тебя немного боюсь, ведь я так и не научилась "жить на краешке жизни".
- "Немножечко жить..." Ты и сейчас не умеешь.
- Не умею. Давай не будем?..
- Посмотри на меня.
Я осторожно провел мизинцем по её бровям. Она устало улыбнулась и закрыла глаза.
- Скоро приедем, - вздохнул я.
Я уже засыпал. Тяжелая сумрачная усталость плавно наваливалась на меня.
Скоро мы будем вместе. Я попытался представить себе эту нашу, может быть, последнюю ночь. Нет, - образы разрушались один за другим, подступал гнусный таинственный страх.
Интервью с Бутусовым года два назад.
"А нет ли желания сделать новый альбом, действительно новый..."
"...У меня теперь только одна проблема, записать такой новый альбом, чтобы он был не хуже, чем предыдущий."
Я почему-то запомнил.
- А как же твоя работа?
- Я позвонила, отпросилась.
- Молодец...
Как просто. Мы изменились, мы иначе теперь живем, кто мы теперь друг другу? Как её спросить об этом? Как объяснить ей, что все теперь не так?.. Ведь мы так давно не были вместе.
"Потудань, потудань..." - елозили дворники на лобовом стекле автобуса. Что за суетливая бестолковость?
- Скоро приедем...
Повторил я.
Словно то просыпался, то засыпал вновь.
*
Оставшимися ещё с прошлого лета сухими полешками мы растопили печь. Заварили чай.
- Где-то здесь был магнитофон.
- Угу, я взял с собой кассеты.
- "Би Джиз"?
- Еще бы, ну, и "Тамбурин" с Кашиным...
- Давай Кашина.
- Сейчас найду, помнишь "Сашу"?
Ты светилась на сладостном подиуме
И, лаская хрустальный бокал,
Ты сказала :"Какой ты уродливый!"
Ты смеялась ужимкам зеркал.
И безумною бархатной бабочкой
Ты качалась на кольцах гардин.
Я боялся и ветра и лампочки,
Я боялся остаться один...
...И потом с беспредельною ясностью,
Оказавшись в глубоких мирах,
Буду помнить, что ты в безопасности,
В табакерке лелея твой прах...
Любовь: концерт. Нелепо, - но в ту ночь, - я осознал это, явственно, ярко: порой, когда еду на свой концерт, в метро, волнуюсь, - нет голоса, руки дрожат, начинаю повторять слова песен, понимаю, что забыл их... Но уже на сцене я просто вдруг забываю о том, что я что-то способен забывать: сомнения, страхи - остаются там, в гримерке, на улице. Я вдруг становлюсь самим собой, беззащитным и обнаженным, странной силы природным механизмом, который, потеряв на время и волю, и разум, - живет, живет так, как, может быть, и надо жить всегда.
- Мы задушим друг друга.