Страница:
8
Когда Дари Лэнг было три года, снегирь свил гнездо на карнизе под окном ее спальни. Дари никому об этом не рассказала, но каждый день смотрела на три голубых яйца — любовалась их цветом и мечтала дотронуться до гладкой скорлупы, не вполне понимая, что это такое…
… и все это продолжалось до одного волшебного утра, когда она увидела, как у всех трех треснула скорлупа. Она как завороженная смотрела, как ровные голубые эллипсоиды, безжизненные и непримечательные, пошли трещинами и постепенно разломились, явив миру свое фантастическое содержимое. Оттуда выкарабкались три пушистых птенчика, их легкие перышки обсыхали на глазах, крохотные клювики не закрывались. Наконец Дари смогла пошевелиться.
Она сбежала вниз. Ее переполняла жажда поделиться с кем-нибудь этим чудом, которое произошло у нее на глазах.
Матра, ее гувернер, выразил в трех словах то, что она испытала: внешность бывает обманчива. Это относится и к вещам, и к людям.
А теперь оказалось вполне применимо и к Свертке Торвила.
Все источники упоминали о тридцати семи элементах. Визуальные наблюдения и приборы подтверждали это. Но когда «Эребус» вошел в Свертку и первый приступ страха отступил. Дари начала различать филигранное сплетение деталей, прячущееся под грубыми внешними чертами.
Дульсимер уже знал все это или чувствовал каким-то инстинктом пилота, которого не было у Дари. Они проникли в Свертку по спиральному коридору, держась середины этой темной беззвездной трубы пустого пространства. Но затем, когда, по мнению Дари, путь для них был открыт, полифем сбросил скорость и осторожно пополз вперед.
— Становится дробно, — пояснил он хрипло. — Надо полегче.
Но полегче не получилось. Корабль двигался в пустоте, сдали от каких бы то ни было физических тел, но его трясло и бросало, как щепку. Дари подумала было, что они попали в район малых пространственно-временных сингулярностей, но тут же сама отвергла объяснение. Столкновение с сингулярностью любого размера полностью разрушило бы «Эребус».
Она повернулась к Ребке, сидевшему в соседнем кресле.
— Что это, Ханс?
— Изменения постоянной Планка… большие. Мы скачем по квантовым состояниям локального континуума. Если такие макроскопические квантовые эффекты типичны для Свертки, нам придется нелегко. Квантовая механика в повседневной жизни! Не представляю, что из этого выйдет. — Уставившись на экраны, он покачал головой. — Но откуда Дульсимер знал, что так будет? Ненда прав: этот полифем лучший из лучших, пьяный он или трезвый. У меня душа уходит в пятки при мысли, что я должен был бы лететь сквозь эту кашу. А это что такое?
Раздался странный стон. Болтанка кончилась, и корабль стал набирать скорость, вращаясь вокруг главной оси, как ружейная пуля. Стенания продолжались — это полифем напевал себе под нос, разгоняя «Эребус»… прямо к сердце сверкающей бело-голубой звезды.
Ближе и ближе. Они не успеют отвернуть! Дари вскрикнула и вцепилась в Ханса Ребку. Дульсимер угробит их всех.
Они уже видели пылающие выбросы водорода и пестрые пузыри, вздувающиеся и опадающие на кипящей поверхности. Еще секунда, и они влетят в фотосферу… Как капля воды на раскаленной плите…
Солнце исчезло. «Эребус» оказался в темной пустоте.
Дульсимер торжествующе закаркал:
— Многосвязка! Риманова поверхность пятого порядка… единственная во всем рукаве. Обожаю! У-у-ух! А ну-ка, еще.
Бело-голубая звезда снова возникла на экране, но уже сзади, и быстро съежилась, а они понеслись дальше по сужающейся трубе, наполненной мраком. Затем пошли быстрые тошнотворные повороты, а потом все огни на «Эребусе» погасли, и наступила невесомость.
— У-у-ух! Простите, ребята, — раздался из темноты хриплый голос. — Провал… и как раз тогда, когда Мы были почти у цели. Этот для меня новый. Не знаю, насколько он велик. Придется потерпеть.
На корабле наступила полная тишина. Неужели это всего лишь обычный провал? Дари задумалась. А если они застрянут в нем навсегда? Ей сразу вспомнился Адский Колодец Времени. Предыдущие виражи и вращения взбаламутили ее желудок, невесомость и темнота тоже внесли свою лепту в ухудшение ее самочувствия. Еще немного, и ее стошнит. Но на ее счастье, через две минуты экраны снова ожили. «Эребус» спокойно двигался по орбите вокруг полупрозрачного, слегка светящегося Шара. Внутри него мелькали призрачные разноцветные огни. Иногда они на мгновение исчезали, и матовая поверхность сферы становилась прозрачней.
— Вот мы и прибыли, — объявил Дульсимер. — Точно по расписанию.
Дари во все глаза смотрела на дисплеи. Где же планета с луной, которая, как считали они с Каллик, и есть Дженизия, родина зардалу?
— И где же это мы? — Ненда высказал немой вопрос Дари.
— Там, куда стремились. — Болтанка в Свертке явно пошла Дульсимеру на пользу. Его голос звучал жизнерадостно и гордо, а сам он больше не напоминал бесформенный мешок.
— Вот, — он указал средней рукой на центральный дисплей, — вот оно.
— Но ведь это не то место, куда мы хотели попасть, — запротестовала Дари.
Большой грифельно-серый глаз перекатился в ее сторону.
— Может, вы хотели попасть и не сюда, но это именно те координаты, которые вы мне дали. Мы сейчас как раз на месте. А поскольку опасности мне не по душе, подводить корабль ближе я не буду.
— Но что это такое? — спросил Джулиан Грэйвз.
— То, что вы видите, — недоуменно ответил Дульсимер. — Вложенные одна в другую концентрические сингулярности. Разве вы ожидали не этого?
Конечно, они ожидали другого. Но теперь этот феномен казался им вполне естественным.
— В Свертку трудно проникнуть, а водить корабли в ней еще сложнее, — сказал Ханс Ребка. — Но это делалось, и неоднократно, судя по тому, что многие корабли вернулись отсюда. И все-таки ни один из них не сообщал о том, что нашел планету, напоминающую тот дублет, который мы видели снаружи и который, как мы полагаем, является Дженизией. Видимо, существует какой-то другой барьер, препятствующий поиску и обследованию Дженизии. Набор подобных сингулярностей вполне мог отпугнуть большинство исследователей.
— Включая нас, — произнесла Дари. (Правило первое космических путешествий: избегай больших сингулярностей. Правило второе: избегай любых сингулярностей.)
— Ну уж нет, — заявил Луис Ненда. — После того, как мы сюда притащились, я не отступлю.
Дари уставилась на него. И до нее вдруг дошло, что взаимная враждебность Ханса Ребки и Луиса Ненды объясняется не тем, что они совершенно разные, а тем, что они совершенно одинаковые — дерзкие, умные и уверенные в собственном бессмертии.
— Но если другие корабли входили сюда и не смогли выйти, — поинтересовалась она, — почему же нам должно повезти?
— Потому что мы располагаем кое-какой информацией, — ответил Ребка.
Их с Нендой роднило еще одно преимущество: луженый желудок. Проникновение в Свертку, которое вывернуло Дари наизнанку, на них никак не повлияло.
— У предыдущих экспедиций не было весомой причины задерживаться здесь, — продолжал он. — Они не рассчитывали найти что-то особенное и поэтому не тратили времени на систематические поиски дороги внутрь. Но мы знаем, что там что-то есть.
— И если это что-то — родина зардалу, — добавил Луис Ненда, — должны быть и вход, и выход. И не очень трудные. Нам надо только найти их.
Разумеется, от нас потребуются сущие пустяки — сделать нечто, чего не удавалось сделать до сих пор ни одному исследовательскому кораблю. Дари добавила еще одно качество к списку общих характеристик Ребки и Ненды: здоровый оптимизм. Но ее размышления особого значения не имели… они уже перешли к деталям.
— На «Эребусе» туда лететь нельзя, — говорил Ребка, — это наш дом.
— К тому же он не может садиться, — добавил Ненда и бросил на Джулиана Грэйвза весьма выразительный взгляд.
— Вроде бы это не проблема, — сказал Ребка. — Прежде чем действовать дальше, давайте договоримся: тот, кто полетит, пусть даже и не помышляет о высадке. Если там, внизу, есть планеты, их нужно хорошенько рассмотреть с безопасного расстояния, а потом вернуться и доложить. А касательно того, какой корабль брать, «Поблажку» или эмбриоскаф… Я за эмбриоскаф: он и меньше, и маневренней, — он помолчал, — и легко может быть заменен.
— Кстати о доме, — добавил Ненда. — Атвар Ххсиал убеждена, что даже от «Эребуса» мало толку, если им не будет управлять Дульсимер. Он тоже должен остаться вне…
— Он, безусловно, там останется, — пробормотал Дульсимер.
Полифем нервно вращал глазами, таращась на мигающий снаружи шар. Похоже, он не нравился пилоту.
— … так, кто же поведет эмбриоскаф и поищет окольные пути? — закончил Ненда.
— Я, — сказал Ребка.
— Меня легче всего заменить. — Жжмерлия впервые заговорил с того момента, как они вошли в Свертку.
— Мы с Каллик лучше всех знаем внутреннюю геометрию Свертки, — сказала Дари.
— Но я могу сделать самую полную запись событий, — произнес Ввккталли.
Они зашли в тупик. За исключением Дульсимера решительно все стремились попасть в эмбриоскаф, который с трудом вмещал четверых или пятерых. Спор не смолкал, пока Джулиан Грэйвз, до тех пор не проронивший ни слова, не перекричал всех хриплым неровным басом.
— Тихо! Я сам назначу, кому лететь. Позвольте напомнить: «Эребус» — мой корабль, и эту экспедицию организовал я.
«Это моя клюшка, — подумала Дари. — Это мой мячик, и если вы не будете подчиняться моим правилам, я с вами не играю». Бог мой, они все сумасшедшие, и для них это просто игра.
— На эмбриоскафе полетят капитан Ребка, Луис Ненда, Атвар Ххсиал, Жжмерлия и Каллик, — продолжал Грэйвз, свирепо глядя на присутствующих. — Дульсимер, профессор Лэнг и Ввккталли останутся на «Эребусе», — он замялся, — и я… тоже должен остаться.
В его последних словах послышалась странная неловкость и робость.
— Но я считала… — начала было Дари.
— Я знаю, — оборвал ее Грэйвз, — вы хотите полететь. Но кто-то должен остаться.
Дари хотела сказать совсем не это. Она считала, что посылать Ребку и Ненду вместе — значит нарываться на неприятности. Однако Грэйвз, проницательный, как все советники, почувствовал сомнения Дари.
— На эмбриоскафе должны быть личности, способные действовать оперативно, — сказал он, — однако во избежание возможных конфликтов хочу подчеркнуть: возглавляет группу капитан Ребка. Если с ним что-то случится, группу поведет Луис Ненда.
Дари ждала, что Ненда вспылит, но тот только пожал плечами и задумчиво заметил:
— Хорошо придумано. Группе действия пора действовать. А всю эту ученую братию надо держать здесь, тогда, может быть, остальным…
— Ученую братию! Ну и нахальство… — По тому, как ухмыльнулся Ненда, Дари поняла, что тот целил именно в нее и что она купилась на эту подначку, как девчонка.
— Тебе, может, еще выпадет случай. Дари, — сказал Ханс Ребка. — Как только мы найдем вход, сразу же сообщим вам. Держите наготове «Поблажку» на случай, если нам потребуется помощь. Но не тревожьтесь, если от нас не будет известий в течение первых трех дней. Возможно, нам не удастся послать сообщение раньше.
Он повел группу к выходу из рубки, но на пороге обернулся:
— Вот еще что. Двигатели «Эребуса» должны находиться на холостом ходу, чтобы вы могли сняться в любой момент. А если вы получите от нас сообщение, в котором мы вам скажем «бегите», не спорьте и не ждите подробностей. Уходите. Выбирайтесь из Свертки как можно быстрее.
Дульсимер, свернувшийся в своем кресле рядом с Дари, повернул к ней свой грифельно-серый глаз.
— Улететь и оставить их? Я понимаю, что для эмбриоскафа могут быть трудности и опасности при прохождении сквозь сингулярности… особенно в отсутствие опытного пилота. Но что они рассчитывают отыскать внутри сингулярностей, что будет опасным для нас на «Эребусе»?
— Зардалу. — Дари повернулась к нему. — Вы все еще не верите в их существование, не так ли? Несмотря на все наши рассказы? Но они существуют. Крепитесь, Дульсимер. Как только мы их найдем, то, согласно нашему контракту, вы получите свои двенадцать процентов от полного их количества.
Огромное веко моргнуло. Если бы Дари разбиралась в мимике полифема, то поняла бы, что он нахмурился.
Зардалу, как бы не так! Да еще так небрежно проходится по его двенадцати процентам. Она его дразнит! Откуда ему знать, что именно они найдут на Дженизии… и сколько запрячут, чтобы забрать потом, когда его не будет поблизости и он не сможет потребовать свою долю… Если его с ними не будет?
Дульсимер чувствовал, когда кто-то пытается его надуть. Дари Лэнг может говорить все, что угодно, насчет живых зардалу, этих пугал рукава, но он был уверен, что все это чушь. Зардалу стерты с лица Вселенной одиннадцать тысяч лет назад.
Как же, его купили! Они говорили об опасности и готовности спасаться бегством просто для того, чтобы полифем не рвался в эти сингулярности. И это сработало! Они его подловили.
Что ж, «ты надул меня однажды — позор тебе; ты надул меня дважды — позор мне». Больше они так легко его не обдурят. Когда в следующий раз кто-нибудь отправится на поиски Дженизии — или зардалу (Дульсимер про себя хихикнул) — он, безусловно, будет вместе с этим кем-то.
… и все это продолжалось до одного волшебного утра, когда она увидела, как у всех трех треснула скорлупа. Она как завороженная смотрела, как ровные голубые эллипсоиды, безжизненные и непримечательные, пошли трещинами и постепенно разломились, явив миру свое фантастическое содержимое. Оттуда выкарабкались три пушистых птенчика, их легкие перышки обсыхали на глазах, крохотные клювики не закрывались. Наконец Дари смогла пошевелиться.
Она сбежала вниз. Ее переполняла жажда поделиться с кем-нибудь этим чудом, которое произошло у нее на глазах.
Матра, ее гувернер, выразил в трех словах то, что она испытала: внешность бывает обманчива. Это относится и к вещам, и к людям.
А теперь оказалось вполне применимо и к Свертке Торвила.
Все источники упоминали о тридцати семи элементах. Визуальные наблюдения и приборы подтверждали это. Но когда «Эребус» вошел в Свертку и первый приступ страха отступил. Дари начала различать филигранное сплетение деталей, прячущееся под грубыми внешними чертами.
Дульсимер уже знал все это или чувствовал каким-то инстинктом пилота, которого не было у Дари. Они проникли в Свертку по спиральному коридору, держась середины этой темной беззвездной трубы пустого пространства. Но затем, когда, по мнению Дари, путь для них был открыт, полифем сбросил скорость и осторожно пополз вперед.
— Становится дробно, — пояснил он хрипло. — Надо полегче.
Но полегче не получилось. Корабль двигался в пустоте, сдали от каких бы то ни было физических тел, но его трясло и бросало, как щепку. Дари подумала было, что они попали в район малых пространственно-временных сингулярностей, но тут же сама отвергла объяснение. Столкновение с сингулярностью любого размера полностью разрушило бы «Эребус».
Она повернулась к Ребке, сидевшему в соседнем кресле.
— Что это, Ханс?
— Изменения постоянной Планка… большие. Мы скачем по квантовым состояниям локального континуума. Если такие макроскопические квантовые эффекты типичны для Свертки, нам придется нелегко. Квантовая механика в повседневной жизни! Не представляю, что из этого выйдет. — Уставившись на экраны, он покачал головой. — Но откуда Дульсимер знал, что так будет? Ненда прав: этот полифем лучший из лучших, пьяный он или трезвый. У меня душа уходит в пятки при мысли, что я должен был бы лететь сквозь эту кашу. А это что такое?
Раздался странный стон. Болтанка кончилась, и корабль стал набирать скорость, вращаясь вокруг главной оси, как ружейная пуля. Стенания продолжались — это полифем напевал себе под нос, разгоняя «Эребус»… прямо к сердце сверкающей бело-голубой звезды.
Ближе и ближе. Они не успеют отвернуть! Дари вскрикнула и вцепилась в Ханса Ребку. Дульсимер угробит их всех.
Они уже видели пылающие выбросы водорода и пестрые пузыри, вздувающиеся и опадающие на кипящей поверхности. Еще секунда, и они влетят в фотосферу… Как капля воды на раскаленной плите…
Солнце исчезло. «Эребус» оказался в темной пустоте.
Дульсимер торжествующе закаркал:
— Многосвязка! Риманова поверхность пятого порядка… единственная во всем рукаве. Обожаю! У-у-ух! А ну-ка, еще.
Бело-голубая звезда снова возникла на экране, но уже сзади, и быстро съежилась, а они понеслись дальше по сужающейся трубе, наполненной мраком. Затем пошли быстрые тошнотворные повороты, а потом все огни на «Эребусе» погасли, и наступила невесомость.
— У-у-ух! Простите, ребята, — раздался из темноты хриплый голос. — Провал… и как раз тогда, когда Мы были почти у цели. Этот для меня новый. Не знаю, насколько он велик. Придется потерпеть.
На корабле наступила полная тишина. Неужели это всего лишь обычный провал? Дари задумалась. А если они застрянут в нем навсегда? Ей сразу вспомнился Адский Колодец Времени. Предыдущие виражи и вращения взбаламутили ее желудок, невесомость и темнота тоже внесли свою лепту в ухудшение ее самочувствия. Еще немного, и ее стошнит. Но на ее счастье, через две минуты экраны снова ожили. «Эребус» спокойно двигался по орбите вокруг полупрозрачного, слегка светящегося Шара. Внутри него мелькали призрачные разноцветные огни. Иногда они на мгновение исчезали, и матовая поверхность сферы становилась прозрачней.
— Вот мы и прибыли, — объявил Дульсимер. — Точно по расписанию.
Дари во все глаза смотрела на дисплеи. Где же планета с луной, которая, как считали они с Каллик, и есть Дженизия, родина зардалу?
— И где же это мы? — Ненда высказал немой вопрос Дари.
— Там, куда стремились. — Болтанка в Свертке явно пошла Дульсимеру на пользу. Его голос звучал жизнерадостно и гордо, а сам он больше не напоминал бесформенный мешок.
— Вот, — он указал средней рукой на центральный дисплей, — вот оно.
— Но ведь это не то место, куда мы хотели попасть, — запротестовала Дари.
Большой грифельно-серый глаз перекатился в ее сторону.
— Может, вы хотели попасть и не сюда, но это именно те координаты, которые вы мне дали. Мы сейчас как раз на месте. А поскольку опасности мне не по душе, подводить корабль ближе я не буду.
— Но что это такое? — спросил Джулиан Грэйвз.
— То, что вы видите, — недоуменно ответил Дульсимер. — Вложенные одна в другую концентрические сингулярности. Разве вы ожидали не этого?
Конечно, они ожидали другого. Но теперь этот феномен казался им вполне естественным.
— В Свертку трудно проникнуть, а водить корабли в ней еще сложнее, — сказал Ханс Ребка. — Но это делалось, и неоднократно, судя по тому, что многие корабли вернулись отсюда. И все-таки ни один из них не сообщал о том, что нашел планету, напоминающую тот дублет, который мы видели снаружи и который, как мы полагаем, является Дженизией. Видимо, существует какой-то другой барьер, препятствующий поиску и обследованию Дженизии. Набор подобных сингулярностей вполне мог отпугнуть большинство исследователей.
— Включая нас, — произнесла Дари. (Правило первое космических путешествий: избегай больших сингулярностей. Правило второе: избегай любых сингулярностей.)
— Ну уж нет, — заявил Луис Ненда. — После того, как мы сюда притащились, я не отступлю.
Дари уставилась на него. И до нее вдруг дошло, что взаимная враждебность Ханса Ребки и Луиса Ненды объясняется не тем, что они совершенно разные, а тем, что они совершенно одинаковые — дерзкие, умные и уверенные в собственном бессмертии.
— Но если другие корабли входили сюда и не смогли выйти, — поинтересовалась она, — почему же нам должно повезти?
— Потому что мы располагаем кое-какой информацией, — ответил Ребка.
Их с Нендой роднило еще одно преимущество: луженый желудок. Проникновение в Свертку, которое вывернуло Дари наизнанку, на них никак не повлияло.
— У предыдущих экспедиций не было весомой причины задерживаться здесь, — продолжал он. — Они не рассчитывали найти что-то особенное и поэтому не тратили времени на систематические поиски дороги внутрь. Но мы знаем, что там что-то есть.
— И если это что-то — родина зардалу, — добавил Луис Ненда, — должны быть и вход, и выход. И не очень трудные. Нам надо только найти их.
Разумеется, от нас потребуются сущие пустяки — сделать нечто, чего не удавалось сделать до сих пор ни одному исследовательскому кораблю. Дари добавила еще одно качество к списку общих характеристик Ребки и Ненды: здоровый оптимизм. Но ее размышления особого значения не имели… они уже перешли к деталям.
— На «Эребусе» туда лететь нельзя, — говорил Ребка, — это наш дом.
— К тому же он не может садиться, — добавил Ненда и бросил на Джулиана Грэйвза весьма выразительный взгляд.
— Вроде бы это не проблема, — сказал Ребка. — Прежде чем действовать дальше, давайте договоримся: тот, кто полетит, пусть даже и не помышляет о высадке. Если там, внизу, есть планеты, их нужно хорошенько рассмотреть с безопасного расстояния, а потом вернуться и доложить. А касательно того, какой корабль брать, «Поблажку» или эмбриоскаф… Я за эмбриоскаф: он и меньше, и маневренней, — он помолчал, — и легко может быть заменен.
— Кстати о доме, — добавил Ненда. — Атвар Ххсиал убеждена, что даже от «Эребуса» мало толку, если им не будет управлять Дульсимер. Он тоже должен остаться вне…
— Он, безусловно, там останется, — пробормотал Дульсимер.
Полифем нервно вращал глазами, таращась на мигающий снаружи шар. Похоже, он не нравился пилоту.
— … так, кто же поведет эмбриоскаф и поищет окольные пути? — закончил Ненда.
— Я, — сказал Ребка.
— Меня легче всего заменить. — Жжмерлия впервые заговорил с того момента, как они вошли в Свертку.
— Мы с Каллик лучше всех знаем внутреннюю геометрию Свертки, — сказала Дари.
— Но я могу сделать самую полную запись событий, — произнес Ввккталли.
Они зашли в тупик. За исключением Дульсимера решительно все стремились попасть в эмбриоскаф, который с трудом вмещал четверых или пятерых. Спор не смолкал, пока Джулиан Грэйвз, до тех пор не проронивший ни слова, не перекричал всех хриплым неровным басом.
— Тихо! Я сам назначу, кому лететь. Позвольте напомнить: «Эребус» — мой корабль, и эту экспедицию организовал я.
«Это моя клюшка, — подумала Дари. — Это мой мячик, и если вы не будете подчиняться моим правилам, я с вами не играю». Бог мой, они все сумасшедшие, и для них это просто игра.
— На эмбриоскафе полетят капитан Ребка, Луис Ненда, Атвар Ххсиал, Жжмерлия и Каллик, — продолжал Грэйвз, свирепо глядя на присутствующих. — Дульсимер, профессор Лэнг и Ввккталли останутся на «Эребусе», — он замялся, — и я… тоже должен остаться.
В его последних словах послышалась странная неловкость и робость.
— Но я считала… — начала было Дари.
— Я знаю, — оборвал ее Грэйвз, — вы хотите полететь. Но кто-то должен остаться.
Дари хотела сказать совсем не это. Она считала, что посылать Ребку и Ненду вместе — значит нарываться на неприятности. Однако Грэйвз, проницательный, как все советники, почувствовал сомнения Дари.
— На эмбриоскафе должны быть личности, способные действовать оперативно, — сказал он, — однако во избежание возможных конфликтов хочу подчеркнуть: возглавляет группу капитан Ребка. Если с ним что-то случится, группу поведет Луис Ненда.
Дари ждала, что Ненда вспылит, но тот только пожал плечами и задумчиво заметил:
— Хорошо придумано. Группе действия пора действовать. А всю эту ученую братию надо держать здесь, тогда, может быть, остальным…
— Ученую братию! Ну и нахальство… — По тому, как ухмыльнулся Ненда, Дари поняла, что тот целил именно в нее и что она купилась на эту подначку, как девчонка.
— Тебе, может, еще выпадет случай. Дари, — сказал Ханс Ребка. — Как только мы найдем вход, сразу же сообщим вам. Держите наготове «Поблажку» на случай, если нам потребуется помощь. Но не тревожьтесь, если от нас не будет известий в течение первых трех дней. Возможно, нам не удастся послать сообщение раньше.
Он повел группу к выходу из рубки, но на пороге обернулся:
— Вот еще что. Двигатели «Эребуса» должны находиться на холостом ходу, чтобы вы могли сняться в любой момент. А если вы получите от нас сообщение, в котором мы вам скажем «бегите», не спорьте и не ждите подробностей. Уходите. Выбирайтесь из Свертки как можно быстрее.
Дульсимер, свернувшийся в своем кресле рядом с Дари, повернул к ней свой грифельно-серый глаз.
— Улететь и оставить их? Я понимаю, что для эмбриоскафа могут быть трудности и опасности при прохождении сквозь сингулярности… особенно в отсутствие опытного пилота. Но что они рассчитывают отыскать внутри сингулярностей, что будет опасным для нас на «Эребусе»?
— Зардалу. — Дари повернулась к нему. — Вы все еще не верите в их существование, не так ли? Несмотря на все наши рассказы? Но они существуют. Крепитесь, Дульсимер. Как только мы их найдем, то, согласно нашему контракту, вы получите свои двенадцать процентов от полного их количества.
Огромное веко моргнуло. Если бы Дари разбиралась в мимике полифема, то поняла бы, что он нахмурился.
Зардалу, как бы не так! Да еще так небрежно проходится по его двенадцати процентам. Она его дразнит! Откуда ему знать, что именно они найдут на Дженизии… и сколько запрячут, чтобы забрать потом, когда его не будет поблизости и он не сможет потребовать свою долю… Если его с ними не будет?
Дульсимер чувствовал, когда кто-то пытается его надуть. Дари Лэнг может говорить все, что угодно, насчет живых зардалу, этих пугал рукава, но он был уверен, что все это чушь. Зардалу стерты с лица Вселенной одиннадцать тысяч лет назад.
Как же, его купили! Они говорили об опасности и готовности спасаться бегством просто для того, чтобы полифем не рвался в эти сингулярности. И это сработало! Они его подловили.
Что ж, «ты надул меня однажды — позор тебе; ты надул меня дважды — позор мне». Больше они так легко его не обдурят. Когда в следующий раз кто-нибудь отправится на поиски Дженизии — или зардалу (Дульсимер про себя хихикнул) — он, безусловно, будет вместе с этим кем-то.
9
Эмбриоскаф продвигался вперед.
Медленно. Он проник в сферу первой сингулярности через узкую воронку, угрожающе мерцавшую со всех сторон, а теперь полз по внешней оболочке второй. Полз осторожно и медленно.
Ханс Ребка, глубоко задумавшись, сидел в кресле пилота и изучал призрачные следы пространственно-временных искажений, открывавшиеся на дисплеях. Больше смотреть было не на что. Что бы ни скрывалось под покровом сингулярностей, в их нынешнем положении ничего разглядеть нельзя. Как здорово, что ни Дари Лэнг, ни Джулиана Грэйвза нет с ними на борту! Они бы с ума сошли от их медлительности, злились бы на задержки, указывали на отсутствие видимой опасности и вынуждали его прибавить ход.
Конечно, он бы отказался. Если бы Ханса Ребку спросили о его жизненном кредо, он бы полностью отрицал существование такового. Но ближе всего этому понятию соответствовало его глубочайшее убеждение: «Всему свое время».
Иногда надо действовать мгновенно, так быстро, что, кажется, и задуматься некогда. В других случаях уйма времени уходила на вроде бы беспричинные колебания, бесконечные размышления по поводу, казалось бы, тривиальных решений. Выживание зависело от правильного выбора темпа.
Сейчас он еле полз, сам не зная почему, но ему и в голову не приходило спешить. Детство Ребки было менее сентиментальным, чем у Дари Лэнг. Его родиной был Тойфель, мир, который дарил вам только тяготы и невзгоды. Они с Дари Лэнг были совершенно разные, и все-таки одна черта их объединяла: внутренний голос, который иногда раздавался в глубине мозга, напоминая, что внешность бывает обманчива и иногда можно проглядеть самое важное.
Этот голос сейчас нашептывал Ребке, и по опыту он знал, что лучше ему довериться.
Пока эмбриоскаф полз по своему спиральному пути, обещавшему провести их сквозь оболочку другой сингулярности, он пытался нащупать источник своей тревоги.
Команда эмбриоскафа? Нет. Он не доверял ни Луису Ненде, ни Атвар Ххсиал, но не сомневался в их компетентности… или, вернее, в их инстинктивном стремлении выжить. Жжмерлия и Каллик с их желанием подчиняться приказам, а не действовать самостоятельно скорее раздражали, чем представляли угрозу. Хорошо, если бы с ними был Дульсимер и вел этот эмбриоскаф. Ребка знал, что не может соперничать с полифемом в виртуозности пилотажа. Но Дульсимер сейчас гораздо важнее на «Эребусе».
Ребка давно научился не надеяться на оптимальные решения. Они существовали в строгом мире интеллектуальных проблем Дари Лэнг, но реальность была несравнимо сложнее. Ну и что с того, что у него не идеальная команда. Очень хорошо. Берется та команда, какая есть, и делает то, что надо.
Нет, не эта проблема терзала его подсознание. Что-то было не совсем так.
Был ли мир внутри сингулярных оболочек действительно Дженизией, и найдутся ли там зардалу?
Он ломал над этим голову, пока адаптивная система управления тихонько прощупывала путь через следующую сингулярность и плавно подводила их к ней. Ребка мог изменить ее решение, если бы заметил опасность, но он не располагал информацией для таких действий. Его предупредительные сигналы шли изнутри. Возможно, там, в глубине, находилась планета Дженизия, а может, и нет. В любом случае они собирались туда проникнуть. Когда вы уже решились на какой-то поступок, вы больше не оглядываетесь назад и не сомневаетесь, потому что любой поступок в нашей жизни совершается на основе дефицита информации. Вы смотрите на то, что имеете, и делаете все, что можете, дабы улучшить свое положение, но в какой-то момент вам приходится бросить кости на стол… и жить или умереть с теми очками, которые вы выбросили…
Значит, эту тревогу порождало что-то еще. Что-то необычное, что он сначала заметил, а потом забыл, когда его отвлекли. Что-то…
В конце концов Ребка перестал бороться. То, что его тревожило, отказывалось появиться на свет. Опыт подсказывал ему, что он скорее вспомнит, если перестанет думать об этом. Кроме того, сейчас хватало других причин для беспокойства.
Корабль сделал еще поворот и пополз по маршруту, который, на взгляд Ребки, вел прямиком в белую светящуюся стену. По мере того, как они приближались к ней, он напрягался все сильнее.
Должен ли он изменить курс? Если бы человеческие чувства включали и непосредственное ощущение гравитации…
Он принудил себя довериться сенсорам корабля. Они достигли светящейся стены. По конструкциям эмбриоскафа прошла легкая дрожь, как будто на него накатил невидимый прилив, и они оказались по другую сторону.
Они прошли насквозь. Внутренняя оболочка осталась позади. Носовая часть корабля внезапно озарилась оранжевым светом карликовой звезды.
Луис Ненда устроился на корме, углубившись в феромонный разговор с Атвар Ххсиал. Сейчас он быстро протиснулся мимо шестнадцати раскинутых ножек Жжмерлии и Каллик и остановился за спиной Ребки.
— Планета?!
— Узнаем через несколько минут, — сказал Ребка, пожав плечами, и выпустил «шмеля», крохотный кораблик-разведчик, который должен был вернуться по их следу к «Эребусу» и передать ждущим снаружи информацию об их прибытии. Что бы потом ни случилось, Джулиан Грэйвз и Дари должны узнать, что сингулярности проходимы. Ребка приказал бортовым сенсорам начать сканирование пространства вокруг желто-оранжевого солнца.
— Я не спрашиваю, а констатирую. — Ненда ткнул большим пальцем в дисплей, показывающий область за кораблем. — Эту гадость видно невооруженным глазом в иллюминатор.
Ребка повернулся в кресле. Это было невозможно… но это было правдой. В кормовом иллюминаторе виднелась та самая бело-голубая планета с огромной луной, которую Дари Лэнг и Каллик демонстрировали им на дисплее «Эребуса». И луна, и планета находились в фазе полумесяца, на расстоянии не более нескольких сотен тысяч километров. Хорошо просматривались большие материки. Ребка включил сенсоры высокого разрешения, чтобы как следует рассмотреть все.
— Вы себе представляете, как мало было у нас шансов? — спросил он. — Мы летим через сингулярности, выныриваем в ста пятидесяти миллионах километров от звезды… и на тебе, прямо у нас под носом появляется планета, так близко, что до нее можно доплюнуть.
— Я знаю все насчет шансов, — голос Ненды походил на глухое рычание. — Так не бывает.
— Вы понимаете, что это означает?
— Это означает, что мы нашли Дженизию. И еще, что вы должны поскорее нас увести отсюда. Очень быстро. Я ненавижу приветствия.
Луис Ненда не успел открыть рот, а Ребка уже взялся за рычаги управления, чтобы убраться от этой планеты подальше. Пока корабль еще не среагировал на команды Ребки, на экранах возникли изображения планеты и луны крупным планом.
— Пригодна для жизни. — Любопытство Ненды граничило с тревогой. С двух сторон к нему прижались Каллик и Жжмерлия. Только Атвар Ххсиал, которая не могла ничего увидеть на дисплеях, оставалась в кормовой части корабля. — Радиус пять тысяч километров. Спектрометры указывают на большое содержание кислорода; 18 процентов поверхности — суша, 40 процентов — вода, 42 процента — заболоченная местность. Три главных континента, четыре горные системы, но ни одна из них не превышает километра, никаких полярных шапок. Влажный теплый мир, на первый взгляд кажется богатым, — в нем просыпались собственнические инстинкты. — Интересно, как там внизу.
Ханс Ребка не ответил. По какой-то причине его внимание приковала не сама планета, а ее луна. То изображение, которое показывали им Дари Лэнг и Каллик на «Эребусе», имело очень небольшое разрешение. И все, что он тогда видел, это матовый серо-стальной шарик, посверкивающий в щербинках. Теперь этот шар заполнил весь экран.
Он попытался вспомнить то, что показывала на дисплее Дари, и понял, что его тогда озадачило: луна быстро крутилась вокруг застывшей на месте планеты. Любые свободно движущиеся тела — двойные звезды, или планета и луна, или нечто подобное — вращаются вокруг общего центра тяжести. При таком крупном спутнике, как этот, центр тяжести должен лежать где-то вне планеты, и, значит, оба тела должны двигаться относительно звездного фона, если только масса луны не пренебрежимо мала. Но тогда это означает…
Он впился в заполнившее экран изображение и увидел, что все выемки и наросты на поверхности луны расположены в определенном порядке, а ее кривизна точно выверена.
— Искусственная! И массой можно пренебречь. Она должна быть полой! — вырвалось у него, хотя он понимал, что для остальных эти слова звучат бессмыслицей.
Неважно. Скоро они все поймут сами. Поверхность луны начала раскрываться. Из нее ударил шафранный луч и осветил эмбриоскаф. Внезапно их траектория изменилась.
— Что за чертовщина? — Ненда протолкнулся вперед и схватился за рычаги управления.
Ханс Ребка не стал ему препятствовать. Это уже не играло никакой роли. Тяга корабля была выведена на максимум, а он все равно двигался в противоположном направлении. Ребка посмотрел в кормовой иллюминатор. Вместо того, чтобы удаляться, луна и планета приближались к ним. И вскоре стало ясно, что этот луч не просто тащил эмбриоскаф к сверкающей луне. Их траектория стремительно менялась.
Ребка со сноровкой опытного пилота машинально прикинул их курс. В результате он не сомневался.
«Интересно, как там внизу», — сказал перед этим Луис Ненда. Что ж, это они узнают, и очень скоро. Хотят они этого или нет, но эмбриоскаф торопится на свидание с Дженизией. Теперь они могли лишь молиться, чтобы посадка оказалась мягкой.
Мягкая посадка или…
Он с грустью подумал о Дари Лэнг. Если бы он знал, что все так обернется, то попрощался бы с ней как следует.
Когда Ханс Ребка вспоминал Дари и их прощание, она думала о нем и Луисе Ненде менее ласково.
Эгоистичные властные ублюдки! Она пыталась объяснить им, что стоит на пороге великого открытия. А они отмахнулись от нее, как от назойливой мухи, а потом при первом же удобном случае кинулись на поиски Дженизии, координаты которой они с Каллик им нашли, а ее бросили сходить с ума на «Эребусе» и терпеть болтовню Ввккталли и стенания Дульсимера.
Дульсимер отчаянно стремился хватить еще разок своего радиоактивного «коктейля». Джулиан Грэйвз строго-настрого запретил Ввккталли снимать защиту, так что единственной надеждой Дульсимера стала Дари. Он постоянно преследовал ее и, подмигивая и ухмыляясь, предлагал ей небывалые сексуальные утехи, которые, по его словам, может доставить только зрелый полифем. Если только она слегка приоткроет для него ядерный генератор и позволит повпитывать радиацию, хоть несколько часиков… несколько минуточек…
Дари отступила в наблюдательный отсек и закрылась там. Она искала уединения, но когда нашла его, старые привычки взяли верх, и она вернулась к изучению Свертки.
А начав, не могла остановиться. Так как никто не отвлекал ее, она с головой ушла в работу. Это погружение было сродни радиационному «пьянству» Дульсимера.
Назовем это страстью исследователя.
Во всей Вселенной нет ничего столь же увлекательного. Первые долгие часы изучения кажутся пустыми и бесплодными. Затем возникает необъяснимая убежденность в существовании чего-то скрытого, какой-то недосягаемой, но близкой реальности. Затем появляется озноб, мурашки бегут по затылку, шее, спине… и вспышка молнии, когда тысячи разрозненных фактов мгновенно складываются в осмысленный узор… в стройную картину, которая внезапно становится четкой и ясной. О, это пробирающее до костей наслаждение, когда вроде бы бессвязные идеи, занимают свои места и становятся частями целого!
Она испытывала это удовольствие раз десять, за столько же лет, в течение которых работала над описанием древних артефактов Строителей. Год назад она порвала с этой жизнью — так поглотили ее поиски свидетельств присутствия Строителей в этом рукаве и возле него. А меньше месяца назад, уверившись, что ее душевный покой исчез навсегда, она с радостью согласилась лететь с Хансом Ребкой.
Медленно. Он проник в сферу первой сингулярности через узкую воронку, угрожающе мерцавшую со всех сторон, а теперь полз по внешней оболочке второй. Полз осторожно и медленно.
Ханс Ребка, глубоко задумавшись, сидел в кресле пилота и изучал призрачные следы пространственно-временных искажений, открывавшиеся на дисплеях. Больше смотреть было не на что. Что бы ни скрывалось под покровом сингулярностей, в их нынешнем положении ничего разглядеть нельзя. Как здорово, что ни Дари Лэнг, ни Джулиана Грэйвза нет с ними на борту! Они бы с ума сошли от их медлительности, злились бы на задержки, указывали на отсутствие видимой опасности и вынуждали его прибавить ход.
Конечно, он бы отказался. Если бы Ханса Ребку спросили о его жизненном кредо, он бы полностью отрицал существование такового. Но ближе всего этому понятию соответствовало его глубочайшее убеждение: «Всему свое время».
Иногда надо действовать мгновенно, так быстро, что, кажется, и задуматься некогда. В других случаях уйма времени уходила на вроде бы беспричинные колебания, бесконечные размышления по поводу, казалось бы, тривиальных решений. Выживание зависело от правильного выбора темпа.
Сейчас он еле полз, сам не зная почему, но ему и в голову не приходило спешить. Детство Ребки было менее сентиментальным, чем у Дари Лэнг. Его родиной был Тойфель, мир, который дарил вам только тяготы и невзгоды. Они с Дари Лэнг были совершенно разные, и все-таки одна черта их объединяла: внутренний голос, который иногда раздавался в глубине мозга, напоминая, что внешность бывает обманчива и иногда можно проглядеть самое важное.
Этот голос сейчас нашептывал Ребке, и по опыту он знал, что лучше ему довериться.
Пока эмбриоскаф полз по своему спиральному пути, обещавшему провести их сквозь оболочку другой сингулярности, он пытался нащупать источник своей тревоги.
Команда эмбриоскафа? Нет. Он не доверял ни Луису Ненде, ни Атвар Ххсиал, но не сомневался в их компетентности… или, вернее, в их инстинктивном стремлении выжить. Жжмерлия и Каллик с их желанием подчиняться приказам, а не действовать самостоятельно скорее раздражали, чем представляли угрозу. Хорошо, если бы с ними был Дульсимер и вел этот эмбриоскаф. Ребка знал, что не может соперничать с полифемом в виртуозности пилотажа. Но Дульсимер сейчас гораздо важнее на «Эребусе».
Ребка давно научился не надеяться на оптимальные решения. Они существовали в строгом мире интеллектуальных проблем Дари Лэнг, но реальность была несравнимо сложнее. Ну и что с того, что у него не идеальная команда. Очень хорошо. Берется та команда, какая есть, и делает то, что надо.
Нет, не эта проблема терзала его подсознание. Что-то было не совсем так.
Был ли мир внутри сингулярных оболочек действительно Дженизией, и найдутся ли там зардалу?
Он ломал над этим голову, пока адаптивная система управления тихонько прощупывала путь через следующую сингулярность и плавно подводила их к ней. Ребка мог изменить ее решение, если бы заметил опасность, но он не располагал информацией для таких действий. Его предупредительные сигналы шли изнутри. Возможно, там, в глубине, находилась планета Дженизия, а может, и нет. В любом случае они собирались туда проникнуть. Когда вы уже решились на какой-то поступок, вы больше не оглядываетесь назад и не сомневаетесь, потому что любой поступок в нашей жизни совершается на основе дефицита информации. Вы смотрите на то, что имеете, и делаете все, что можете, дабы улучшить свое положение, но в какой-то момент вам приходится бросить кости на стол… и жить или умереть с теми очками, которые вы выбросили…
Значит, эту тревогу порождало что-то еще. Что-то необычное, что он сначала заметил, а потом забыл, когда его отвлекли. Что-то…
В конце концов Ребка перестал бороться. То, что его тревожило, отказывалось появиться на свет. Опыт подсказывал ему, что он скорее вспомнит, если перестанет думать об этом. Кроме того, сейчас хватало других причин для беспокойства.
Корабль сделал еще поворот и пополз по маршруту, который, на взгляд Ребки, вел прямиком в белую светящуюся стену. По мере того, как они приближались к ней, он напрягался все сильнее.
Должен ли он изменить курс? Если бы человеческие чувства включали и непосредственное ощущение гравитации…
Он принудил себя довериться сенсорам корабля. Они достигли светящейся стены. По конструкциям эмбриоскафа прошла легкая дрожь, как будто на него накатил невидимый прилив, и они оказались по другую сторону.
Они прошли насквозь. Внутренняя оболочка осталась позади. Носовая часть корабля внезапно озарилась оранжевым светом карликовой звезды.
Луис Ненда устроился на корме, углубившись в феромонный разговор с Атвар Ххсиал. Сейчас он быстро протиснулся мимо шестнадцати раскинутых ножек Жжмерлии и Каллик и остановился за спиной Ребки.
— Планета?!
— Узнаем через несколько минут, — сказал Ребка, пожав плечами, и выпустил «шмеля», крохотный кораблик-разведчик, который должен был вернуться по их следу к «Эребусу» и передать ждущим снаружи информацию об их прибытии. Что бы потом ни случилось, Джулиан Грэйвз и Дари должны узнать, что сингулярности проходимы. Ребка приказал бортовым сенсорам начать сканирование пространства вокруг желто-оранжевого солнца.
— Я не спрашиваю, а констатирую. — Ненда ткнул большим пальцем в дисплей, показывающий область за кораблем. — Эту гадость видно невооруженным глазом в иллюминатор.
Ребка повернулся в кресле. Это было невозможно… но это было правдой. В кормовом иллюминаторе виднелась та самая бело-голубая планета с огромной луной, которую Дари Лэнг и Каллик демонстрировали им на дисплее «Эребуса». И луна, и планета находились в фазе полумесяца, на расстоянии не более нескольких сотен тысяч километров. Хорошо просматривались большие материки. Ребка включил сенсоры высокого разрешения, чтобы как следует рассмотреть все.
— Вы себе представляете, как мало было у нас шансов? — спросил он. — Мы летим через сингулярности, выныриваем в ста пятидесяти миллионах километров от звезды… и на тебе, прямо у нас под носом появляется планета, так близко, что до нее можно доплюнуть.
— Я знаю все насчет шансов, — голос Ненды походил на глухое рычание. — Так не бывает.
— Вы понимаете, что это означает?
— Это означает, что мы нашли Дженизию. И еще, что вы должны поскорее нас увести отсюда. Очень быстро. Я ненавижу приветствия.
Луис Ненда не успел открыть рот, а Ребка уже взялся за рычаги управления, чтобы убраться от этой планеты подальше. Пока корабль еще не среагировал на команды Ребки, на экранах возникли изображения планеты и луны крупным планом.
— Пригодна для жизни. — Любопытство Ненды граничило с тревогой. С двух сторон к нему прижались Каллик и Жжмерлия. Только Атвар Ххсиал, которая не могла ничего увидеть на дисплеях, оставалась в кормовой части корабля. — Радиус пять тысяч километров. Спектрометры указывают на большое содержание кислорода; 18 процентов поверхности — суша, 40 процентов — вода, 42 процента — заболоченная местность. Три главных континента, четыре горные системы, но ни одна из них не превышает километра, никаких полярных шапок. Влажный теплый мир, на первый взгляд кажется богатым, — в нем просыпались собственнические инстинкты. — Интересно, как там внизу.
Ханс Ребка не ответил. По какой-то причине его внимание приковала не сама планета, а ее луна. То изображение, которое показывали им Дари Лэнг и Каллик на «Эребусе», имело очень небольшое разрешение. И все, что он тогда видел, это матовый серо-стальной шарик, посверкивающий в щербинках. Теперь этот шар заполнил весь экран.
Он попытался вспомнить то, что показывала на дисплее Дари, и понял, что его тогда озадачило: луна быстро крутилась вокруг застывшей на месте планеты. Любые свободно движущиеся тела — двойные звезды, или планета и луна, или нечто подобное — вращаются вокруг общего центра тяжести. При таком крупном спутнике, как этот, центр тяжести должен лежать где-то вне планеты, и, значит, оба тела должны двигаться относительно звездного фона, если только масса луны не пренебрежимо мала. Но тогда это означает…
Он впился в заполнившее экран изображение и увидел, что все выемки и наросты на поверхности луны расположены в определенном порядке, а ее кривизна точно выверена.
— Искусственная! И массой можно пренебречь. Она должна быть полой! — вырвалось у него, хотя он понимал, что для остальных эти слова звучат бессмыслицей.
Неважно. Скоро они все поймут сами. Поверхность луны начала раскрываться. Из нее ударил шафранный луч и осветил эмбриоскаф. Внезапно их траектория изменилась.
— Что за чертовщина? — Ненда протолкнулся вперед и схватился за рычаги управления.
Ханс Ребка не стал ему препятствовать. Это уже не играло никакой роли. Тяга корабля была выведена на максимум, а он все равно двигался в противоположном направлении. Ребка посмотрел в кормовой иллюминатор. Вместо того, чтобы удаляться, луна и планета приближались к ним. И вскоре стало ясно, что этот луч не просто тащил эмбриоскаф к сверкающей луне. Их траектория стремительно менялась.
Ребка со сноровкой опытного пилота машинально прикинул их курс. В результате он не сомневался.
«Интересно, как там внизу», — сказал перед этим Луис Ненда. Что ж, это они узнают, и очень скоро. Хотят они этого или нет, но эмбриоскаф торопится на свидание с Дженизией. Теперь они могли лишь молиться, чтобы посадка оказалась мягкой.
Мягкая посадка или…
Он с грустью подумал о Дари Лэнг. Если бы он знал, что все так обернется, то попрощался бы с ней как следует.
Когда Ханс Ребка вспоминал Дари и их прощание, она думала о нем и Луисе Ненде менее ласково.
Эгоистичные властные ублюдки! Она пыталась объяснить им, что стоит на пороге великого открытия. А они отмахнулись от нее, как от назойливой мухи, а потом при первом же удобном случае кинулись на поиски Дженизии, координаты которой они с Каллик им нашли, а ее бросили сходить с ума на «Эребусе» и терпеть болтовню Ввккталли и стенания Дульсимера.
Дульсимер отчаянно стремился хватить еще разок своего радиоактивного «коктейля». Джулиан Грэйвз строго-настрого запретил Ввккталли снимать защиту, так что единственной надеждой Дульсимера стала Дари. Он постоянно преследовал ее и, подмигивая и ухмыляясь, предлагал ей небывалые сексуальные утехи, которые, по его словам, может доставить только зрелый полифем. Если только она слегка приоткроет для него ядерный генератор и позволит повпитывать радиацию, хоть несколько часиков… несколько минуточек…
Дари отступила в наблюдательный отсек и закрылась там. Она искала уединения, но когда нашла его, старые привычки взяли верх, и она вернулась к изучению Свертки.
А начав, не могла остановиться. Так как никто не отвлекал ее, она с головой ушла в работу. Это погружение было сродни радиационному «пьянству» Дульсимера.
Назовем это страстью исследователя.
Во всей Вселенной нет ничего столь же увлекательного. Первые долгие часы изучения кажутся пустыми и бесплодными. Затем возникает необъяснимая убежденность в существовании чего-то скрытого, какой-то недосягаемой, но близкой реальности. Затем появляется озноб, мурашки бегут по затылку, шее, спине… и вспышка молнии, когда тысячи разрозненных фактов мгновенно складываются в осмысленный узор… в стройную картину, которая внезапно становится четкой и ясной. О, это пробирающее до костей наслаждение, когда вроде бы бессвязные идеи, занимают свои места и становятся частями целого!
Она испытывала это удовольствие раз десять, за столько же лет, в течение которых работала над описанием древних артефактов Строителей. Год назад она порвала с этой жизнью — так поглотили ее поиски свидетельств присутствия Строителей в этом рукаве и возле него. А меньше месяца назад, уверившись, что ее душевный покой исчез навсегда, она с радостью согласилась лететь с Хансом Ребкой.