Шервуд Том. Остров Локк

   Кто первый заметил – сейчас не вспомню, но замечено было: стали вдруг исчезать мальчишки и Нох. Быстро, не разбирая вкуса, поглощали еду, улепётывали на скалу и там пропадали до самого вечера.
   – Что это вы там ищете? – пристал было к ним хмурый и подозрительный Джоб.
   – Оставь их, – сказал я ему. – У ребят есть тайна – и это очень хорошо. Меньше скучают по отцу и по дому.
   Но не умеющий ничем себя занять, а потому вечно хандрящий Джоб не успокоился. Как-то он, пробравшись тайком на скалу, попробовал подсмотреть за таинственной троицей, но тут же спустился в дом ругающийся, раздражённый, с ног до головы залепленный склизлыми пятнами мокрой глины.
   – Если вспомнить их стрелы с огоньками, – смеясь, сказал ему Робертсон, – то можно было догадаться, что мальчишки умеют быть меткими!
   А любопытство наше возросло, и стало уже общей темой для разговоров. Мы бы долго ещё строили догадки, но нам помог разразившийся вдруг дождь. Позавтракав, старик и близнецы потоптались по террасе, хмуро поглядывая на небо, вполголоса посовещались:
   – А в комнате будет темно?
   – У, там неудобно.
   – Площадка, где Жук – тоже под дождём.
   – Может, тогда здесь, на кухне?
   – А будут мешать?
   – Попросим Мэри, она всех прогонит.
   – Миссис Бигль, – учтиво обратился Нох к хозяйке кухни. – Можно нам посидеть здесь, на террасе, за столом?
   – Да уж сидите, куда вам в дождь-то, – разрешила она.– Вот только дайте я вам стол вытру.
   “Ага!” – подумал я и скрылся в сторонку. А близнецы между тем быстро достали квадратную доску, раскрашенную чёрными и белыми клетками, и высыпали на стол две пригоршни вылепленных из глины человечков, обожжённых и раскрашенных так же в чёрный и белый цвета. Замелькали их цепкие пальцы, выхватывающие человечков из общей кучи и расставляющие их на доске – чёрных на одном краю, белых – на другом. Затем они склонились над доской, затихли и стали по очереди передвигать глиняные фигурки.
   Я тишайшим образом приблизился и сел рядом с Нохом. Малыши молча распоряжались человечками, потирали лбы, сопели.
   – Так не может король прятаться за башню! – завопил вдруг Эдд, хватая Корвина за руку.
   – Может, может! – уверял тот, вскидывая призывно блестящие глаза на Ноха. Тот огорчённо хлопнул себя по коленям:
   – Вот горе ученики! Сколько вам говорить! Корвин, ты станешь бежать к башне через поле, по которому стреляют?
   – А здесь-то кто стреляет? – метнулся к доске озадаченный взгляд.
   – Мой солдат на слоне! – победно воскликнул Эдд, указывая на стоящую вдалеке фигурку.
   – Ах ты, правда, – нахмурился Корвин.
   – Это что же такое, – не выдержав, спросил я у Ноха.
   – Совсем простая игра, – ответил тот, не отрывая глаз от доски. – Её придумали в Индии, очень давно.
   – Тысячу лет назад! – сообщил Корвин и тут же добавил: – Проиграл, сдаюсь.
   – Тут, как я понимаю, два войска?
   – Два войска, два короля, – заговорил Нох, а мальчишки стали быстро показывать мне и ставить на доску фигурки.
   – Рядом с королём – его сын. Король старый, ходит медленно, но он мудрый. А сын быстрый и сильный, но молодой, и слушает советы отца. По бокам от них – два солдата на слонах, потом ещё два – на конях, и на краях – две башни. Всего – восемь. И перед ними – ряд из восьми пеших солдат.
   – Ходят по очереди? – продемонстрировал я наблюдательность.
   – Точно так, и белые всегда ходят первыми.
   Журчали негромкие голоса, постукивали о дерево фигурки. Я с неподдельным интересом вникал в тайны и хитрости игры. Когда мы устали и подняли головы, то увидели, что все наши друзья стоят вокруг и так же внимательно и молча слушают.
   Игра захватила нас всех мгновенно и властно. У миссис Бигль потихоньку умыкнули пару кухонных ножей, и вскоре каждый обзавёлся собственным набором выструганных из дерева фигурок. Доски делать не стали, нашли простой выход: на нашем длинном обеденном столе нарисовали четыре больших клетчатых квадрата, и после каждой трапезы, с нетерпением дождавшись, когда будет убрана посуда, мы высыпали на стол человечков и склоняли над ними головы.
   Вскоре распределились силы. Нох был непобедим. На втором месте были я и, как ни странно, Алис. Затем шли Эдд, Оллиройс, Корвин, Бэнсон и Даниэль. Остальные выигрывали крайне редко. Но выигрывали! И эти моменты были для них настоящими праздниками.

ГЛАВА 16. ЖРЕБИЙ 

   Время шло. У нас царили мир и покой. Все работы находились в полном порядке, мы не беспокоились о своём выживании, так как сумели обеспечить себя всем необходимым, и не только себя. Бывшие пираты также вели сносный образ жизни – единственно, они не были так дружны и трудолюбивы, как мы. Они теперь работали на выжигании угля, а мы за это снабжали их едой и одеждой.
   И, конечно же, каждый день мы зажигали костёр на вершине скалы.

НЕХОРОШЕЕ ПРОИСШЕСТВИЕ

   Этот день ничем не отличался от предшествующих. (Разве что был нерабочим.) Тихий рассвет, умывание, мирный завтрак, после которого кто-то ушёл по своим делам, а большинство сидело за столом над фигурками.
   Так прошёл час или два.
   Вдруг примчался Эдд и завопил:
   – Мистер Том, там Джоб… Он… Скорее!
   Мы бросились бежать по сумрачному коридору, и я на бегу торопливо спрашивал:
   – Где Джоб?
   – Возле Жука!
   – Что он? Упал со скалы?
   – Нет.
   – Поранился?
   – Да нет же…
   А вот и Джоб. В первое мгновение я не понял, что происходит. Он стоял возле Жука, и толстой палкой что было силы колотил по натянутому канату, отчего тот издавал басовитый гул, вроде гигантского шмеля. Но вот Джоб, шатаясь, повернулся в сторону нашего топота, и я с недоумением понял, что он безобразно, чудовищно пьян.
   – У нас же всё хмельное под замком,– растерянно сказал я остановившемуся рядом Бэнсону.
   – Капи-та-ан! – заревел вдруг Джоб и бросился ко мне, поднимая над головой палку. Я успел лишь моргнуть. Лёгкой тенью мелькнул передо мной Носорог. Вскинулась в воздух Бэнсонова кисть, разъятая в виде клешни, и закаменела, и разбежавшийся Джоб своим горлом вдруг влетел в этот капкан. Голова и плечи его дёрнулись назад, а ноги по инерции подлетели вперёд-вверх, и тут же вторая клешня ухватилась за одну из этих ног. Всё произошло в секунду. Бэнсон повёл рукой и взмахнул Джобом над головой, как будто это был плащ или куртка. В пике этого вращения он отпустил его лодыжку, и Джоб, растопырившись, словно большая нелепая лягушка, с выпученными глазами и раззявленным ртом, завис за кромкой обрыва над пропастью; замер на секунду и канул вниз.
   Среди нас кто-то охнул. Бэнсон подошёл к краю обрыва, заглянул вниз, снял башмаки и удивительно спокойным голосом произнёс:
   – Опускайте корзину, мистер Том.
   И прыгнул.
   Мы лихорадочно облепили Жука, подкатили его к обрыву и заскрипели канатами. Через несколько минут корзина подняла к нам Джоба и Бэнсона. С них ручьями текла вода. Джоб был мало сказать напуган. Он был совершенно трезв. Страдальчески кривя лицо, он прятал глаза, прикусывал костяшки пальцев и бормотал извинения. Но вскоре они перешли в оправдания, а уже через пять минут он был так же пьян, как и до купания. Мы его заперли.
   На кухне стоял тревожный ропот. Все обсуждали случившееся. Это была тайна, но теперь я её открою: миссис Бигль, когда было нужно, доставала хмельные напитки из нашего арсенала, для этого я доверил ей второй ключ. Мы проверили – ключ был привязан шнурком к поясу и опущен в карман её передника.
   – Мэри,– тихо спросил я её, – а здесь, на кухне, вы держите какой-нибудь запас вина?
   Она торопливо достала ключик поменьше, отперла дверцу одного из шкафов и достала оттуда маленький бочонок – анкер.
   – Вот здесь ром, – так же тихо ответила старушка.
   Я понюхал, налил в чашку, отпил. Протянул Бэнсону, тот, попробовав, – Ноху. Нет. Он и на вид был не очень-то ром. Жалкие остатки, сильно разбавленные водой. Я подошёл к шкафу, поднатужился и отодвинул его от стены. Сбоку в его стенке, как раз там, где был анкер, зияла дыра.
   – Вот так вот, да? – задумчиво произнёс Робертсон.
   Все молчали. Из запертой комнаты доносился шум.
   – Что он там кричит? – спросил я у подошедшего Эдда.
   Он потупился, помотал головой и отвернулся. Все затихли, вслушались.
   – Мальчишка, капитан сопливый! – орал Джоб. – Я сто морей видел! Я как захочу, так и будет!..
   – Что станем делать? – осторожно спросил Нох.
   – Давайте решать, – сказал я, усаживаясь за стол,– что делать.
   – С нами ему жить нельзя, – твёрдо заявил Робертсон, после того, как все присели к столу. – От нас его надо прогнать.
   – За три пинты рома? – с сомнением покачал головой Бэнсон.
   – Не за ром, – дрожащим голосом проговорил, приподнимаясь за столом, Джейк. – Он клятву нарушил. – И Джейк протянул вперёд руку с белой полоской шрама.
   Шагнул к столу Робертсон и тоже обнажил запястье.
   – Но как прогнать-то? – возразила Эвелин. – Здесь, если человек один, он умрёт.
   – Не умрёт! – сердито пробормотал Нох. – Пусть живёт с этими, на том острове. Кормим-то мы их сносно! А от него – кто знает, чего ещё ждать? Ходи вот теперь, да оглядывайся.
   – А всё равно жалко, – вставила словечко миссис Бигль.
   – Хорошо, – задумчиво сказал я. – Настроения понятны. Будем искать общее решение. Мистер Нох, доставайте перо, бумагу – нужен протокол, дело выходит серьёзное. Вы же, – повернулся я к Эдду и Корвину, – принесите-ка мелких камешков, белых и чёрных, по горстке.
   Когда всё было приготовлено, я объяснил:
   – Решать будем по совести, чтоб не давить друг на друга ни словом, ни взглядом. Все выйдем отсюда, и заходить будем по одному. Вот пустая бутылка. Кто считает – отправить Джоба на соседний остров – бросает в неё чёрный камешек. Кто решит, что его можно оставить с нами – бросает белый.
   – Только не я, нет! – задрожал вдруг Даниэль. – Я не буду, мне нельзя, не хочу!
   – Что вы, мистер Даниэль! – горячо откликнулся я.– Вы равный с нами. Имеете несомненное право выбирать – участвовать в этом или не участвовать. Все поймут.
   – Позвольте, в таком случае, и мне не бросать, джентльмены, – учтиво обратился к нам мистер Бигль.
   – Как пожелаете, – ответствовал я, – как пожелаете.
   Камни бросили – вместе с Эддом и Корвином – одиннадцать человек. Пришла безмолвная минута, все собрались возле одиноко стоящей на столе бутылки. Я положил на стол тяжёлый клинок и с силой опустил дно бутылки на его лезвие. Треснуло стекло, выкатились на свет камешки. Что ж, понятно и просто. Семь чёрных, четыре белых.
   Отсыпайся, Джоб. До утра – ты с нами.

“АФРИКА”

   Но судьба иногда меняет решения судей.
   До обеда мы собирали вещи, которые должен был забрать с собой Джоб. (Он был нем и покорен, попросил лишь, чтобы те, кто жил на большом острове, не знали о случившемся, чтобы он был как бы сторож на наших полях. Я обещал. Тем более, что среди нас ходили уже предположения, что спустя какое-то время Джоба можно будет вернуть.)
   Не все с лёгкой душой могли вынести эту сцену, так что мистер Бигль, жёгший уголь на вершине скалы, был там в тот день не одинок.
   Алис и Эвелин, молчаливые и грустные, собирали вещи, Нох увязывал их в тюки. Мэри Бигль хлопотала у жаркой плиты.
   Бэнсон отправился зачем-то на дальнюю площадку. Вдруг, сломя голову, он ворвался к нам на террасу. Глаза его были безумны. Не в силах справиться с собой и промолвить хоть слово, он на мгновение замер, затем бросился к печке, выхватил оттуда пылающую головню и с ней умчался обратно. Через секунду на дальней площадке ударил пушечный выстрел и сразу вслед за ним – второй. Не на шутку встревоженные, мы бросились туда и ещё на бегу услыхали вдруг отдалённый пушечный гул.
   Мы выметнулись к Жуку и замерли. В двух милях от острова белел парусами корабль.
   – Какой на нём флаг? – требовательно схватил меня за рукав Нох.
   Принесли подзорную трубу, я навёл её на корабль. Торговый британский флаг. Но поразил меня не он, а название корабля. Я опустил трубу, повернулся к друзьям и выдохнул:
   – Это “Африка”…
   И уже на бегу (в сторону озера, к шлюпке), я краем глаза увидел, как Бэнсон подхватывает на руки опускающуюся без чувств Алис.
   Птицей вылетела шлюпка навстречу кораблю. Вёсла гнулись в наших руках! Мы не жалели себя – Робертсон, Оллиройс, я и Джейк. Кроме нас, в шлюпке сидели Эдд и Корвин.
   У борта корабля покачивалась спущенная на воду шлюпка, в которой, с торчащими вверх длинными вёслами, сидело четыре пары матросов. Увидев, что мы приближаемся, они не стали отплывать, а дождавшись нашего приближения, помогли нам развернуться бортом к лестнице. Мы поднялись на палубу.
   Тучный старик, с печатью страдания на лице, Давид Дёдли, поддерживаемый с двух сторон матросами, сделал к нам шаг.
   – Отец! – разом воскликнули близнецы.
   Он не понял сначала, кто перед ним. Метнул взгляд с одного на другого, дошёл до меня, узнал. Я подтолкнул мальчишек в спины (легко сказать – мальчишек! Разве могли они, высокие, крепкие, с бронзовыми лицами и золотыми колечками в ушах напомнить двух бледных и хрупких бристольских птенцов!), с волнением провозгласил:
   – Мистер Эдд, мистер Корвин!
   Лицо Давида дрогнуло, он оттолкнул матросов, сделал шаг.
   Почти полчаса они молча стояли на палубе, прижавшись и вцепившись друг в друга руками. Наконец, кое-как растормошив их, мы затолкали онемевшую троицу в кают-компанию.
   Час, второй пронеслись в сумбурных рассказах – о двух годах поисков и о таком же времени пребывания на острове. Вдруг я представил, каким нетерпением томятся люди, оставшиеся на Локке, и вмешался.
   – Джентльмены! – произнёс я, положив руки близнецам на плечи. – Чего стоят слова? Вы покажите отцу свой дом, друзей, накормите его своей пищей. Миссис Бигль, думается, уже приготовила пойманную вами рыбу!
   – На Локк! На Локк! – закричали мальчишки.
   Они вскочили, с азартом и нетерпением потащили отца на палубу. Едва шлюпка отвалила от корабля, дети принялись показывать на пещеру и объяснять, что за рогатое сооружение виднеется над обрывом.
   Последующие четыре дня мы провели на острове.
   Теперь у нас было трое детей. Стареющий, тучный, изнемогающий от счастья отец вместе с сыновьями носился по песчаному пляжу, прыгал с причала в воду, карабкался по закопчённым камням к костру на скале, ловил сетью, с плота, рыбу. Выпросив у меня пистолеты, они стреляли в цель. Они отпускали петуха летать и с азартом и визгом ловили его. А один раз, побывав со мной в арсенале, незаметно скрылись наверху, у озера, и пили джин.
   Вечером третьего дня Нох, учитывая возраст мистера Дёдли и хорошо понимая возможные неприятности, отворил ему кровь. И, как признался сам пациент, очень вовремя.
   Спокойный и тихий, Давид сидел в этот вечер у меня в хижине.
   – Мистер Том! – с какой-то торжественностью в голосе сказал он мне. – Я дал обет пожертвовать некоей суммой, если отыщу своих детей. И я рад, что вместе с детьми я нашёл человека, который делает эту мою плату уместной. Вот, примите!
   Он выложил на стол два объёмистых кожаных мешочка.
   – Человеку, хранившему и оберегавшему моих детей и рисковавшему за них своей жизнью. По пять тысяч фунтов. За каждого сына.
   На мой твёрдый отказ он ответил не менее решительно, заявив, что для него этих денег уже два года не существует. Что было делать? Я открылся ему. Я признался, что нашёл на острове жемчуг, и показал ему этот жемчуг, подытожив, что Томаса Лея можно без сомнения считать состоятельным человеком.
   – Не имеет значения, – твёрдо сказал Давид. – Если вы не возьмёте эти деньги, я выброшу их в океан.
   Но этим, как я вскоре узнал, щедрость владельца кораблей не ограничилась. Каждому матросу, жившему со мной на острове, он выплатил жалованье за два полных года.
   Настало время прощаться с островом. Я с какой-то необъяснимой болью и грустью обходил его притихшие уголки. Опустевший, заброшенный дом. Камешек в океане, теряющий признаки жизни.
   Вот здесь-то Давид и высказал мне (что значит умная голова, джентльмены!) эту чудесную мысль.
   – Мистер Том, – обратился он ко мне. – Не находите ли вы, что оставлять Локк необитаемым – неразумно?
   – Вы имеете в виду – поселить здесь тех пятерых разбойников?
   – Нет и нет. Их-то как раз надо бы отвезти в Мадрас. Пусть там работают в порту или нанимаются в матросы – словом, сами устраивают свою судьбу. Мы не возьмём их жизни на свою совесть, нет.
   Он помолчал, взглянул задумчиво на озеро и продолжил:
   – Здесь исключительно хорошо всё оборудовано для жизни. Не оставить ли нам двух – трёх человек в качестве квартирьеров? Поскольку мы сейчас рядом с Индией, то отправимся в Мадрас и закупим товары для продажи в Англии. Но возьмём не только товары. Завернём в Индонезию и наймём десяток островитян – ловцов жемчуга и на обратном пути завезём их сюда. Они примутся за работу, а во время следующих рейсов мои корабли будут приходить на Локк и забирать добытый жемчуг. Вы ведь доставали раковины с мелководья, а те, что на глубине, – они белому человеку недоступны.
   Размышляя, он всё больше воодушевлялся:
   – Мы наймём равное количество ныряльщиков, для вас и для меня, желательно две большие семьи. Плату за работу они станут получать отдельно, так что одна семья будет стараться достать больше жемчужин, чем вторая, и наоборот. Когда лагуна истощится, мы вернём ловцов на их острова.
   Что говорить, это была прекрасная мысль, и мы взялись осуществлять её. Мы даже решили, как быть с такой редкостью, как чёрный жемчуг. Очень просто: наши ловцы станут пользоваться гротом по очереди, как мы в своё время – “Дукатом”.
   Обратившись с этим необычным предложением к своим друзьям, я неожиданно встретил радостное согласие двоих: старого Ноха, который очень, как он сам мне признался, хотел побыть временным шерифом графства Локк, и Даниэля, хотя и прощённого, но всё же опасающегося наказания за своё былое пиратство.
   Ноха я оставил шерифствовать и вручил ему соответствующую бумагу. Даниэлю строго было наказано помнить о петле. (Он побледнел и клятвенно прижал руки к груди.)
   Тщательно выверив и отметив на карте месторасположение наших островов, мы направились к берегам Индии.

ЧЁРНЫЙ ЖЕМЧУГ

   Меня и моих товарищей разместили на корабле с исключительным комфортом. Бэнсон с Алис, чета Биглей, Эвелин и я получили по отдельной каюте. Робертсон, Оллиройс, Джейк и Джоб были зачислены в команду и приступили к своей привычной работе.
   В моей каюте, под кроватью стояли три сундука. Один – с инструментами, второй с золотом и жемчугом. В третьем находились жёлтая сумка, пистолеты, подзорная труба и прочие дорогие мне мелочи, привезённые с “Дуката”. На стене над кроватью покачивался нож с контуром крысы на лезвии. И ещё одну мою вещь вёз корабль: на верхней палубе, укрытый брезентом и затянутый верёвками, стоял драгоценный капитанский стол.
   Время, проведённое в пути к индийскому побережью, пролетело незаметно. Мы с Давидом очень сдружились и проводили вечера в неторопливых беседах. Я узнал, что отец пропавших детей снарядил для торговли два новых корабля, а сам на “Африке” два года упорно бороздил океан в тех местах, где нас застиг ураган.
   – Если бы не ваш костёр, мистер Том, – говорил он мне, – мы прошли бы мимо. Когда марсовый матрос прокричал, что видит дым в океане, я подумал, что у него просто пляшут чёртики в глазах, от усталости. Ведь в этом месте ни на одной карте не отмечены острова…
   Однажды я спросил его, спасся ли мистер Энди Стоун, капитан погибшего “Дуката”.
   – Да, мы были с ним вместе, – ответил Давид. – Моя “Африка” разыскала почти все обломки и шлюпки, на которых были люди. Вот только ваша компания… Кто бы мог подумать, что вы наткнётесь на остров и останетесь на нём?
   – Ну а чем теперь занимается Стоун? – спросил я.
   – Всех, кого удалось спасти, мы высадили на берег в Мадрасе. Я мало заботился о его судьбе – у меня было своё горе. Знаю лишь, что никто не хотел нанимать его на капитанскую должность. Живой капитан погибшего судна – сомнительная рекомендация и плохая примета. Да ещё с такой фамилией… ^[46]
   – Но ведь он прекрасный капитан! А что касается примет, то разве не его каюта помогла выжить всем нам? Он был незримым нашим хранителем, и, по-моему, это счастливый знак!
   – Кто из судовладельцев примет это в расчёт, мистер Том! Хотя капитан он отменный, спору нет. У него есть редкостное умение находить границы морских тайфунов и бурь. В таких случаях он приказывал поднять все паруса, и по этой узкой границе, где ещё спокойные воды, но уже яростный ветер, перебрасывал корабль за несколько дней на недельное, а то и месячное расстояние. Так было и в день крушения “Дуката”, но кто мог знать, что мы налетим на рифы, не отмеченные ни на одной карте! Да. Я предложил ему отправиться в Англию на одном из моих судов, в качестве пассажира, разумеется. Он отказался, с каким-то даже отчаянием. Говорили, что он добывает себе средства на жизнь, работая простым грузчиком в порту.
   Я промолчал, но для себя решил, что это положение вещей следует нарушить.
   Пришёл день, когда с горизонта навстречу нам выполз неровный контур берега. Сердце моё замерло. Мечта моих снов! Страна обезьян и кокосов, слонов, крокодилов! До меня долетали уже мелодии чужих наречий и ароматы диковинных трав. Скорей бы увидеть тебя, земля манящая!
   “Африка” встала на рейд, и мы сошли на берег. О, это крикливый и суетный порт, бронзовые, полуголые носильщики, разодетые в пёстрые ткани торговцы. Как хотелось смотреть на всё это бесконечно долго, пристально, жадно! Но нет, не дали мне даже оглянуться. Давид ни минуты не стоял на месте – всё время с кем-то встречался, что-то выяснял, подсчитывал, отказывался, соглашался. Он решительно потребовал, чтобы я неотлучно был рядом с ним и во всё вникал (как будто это было возможно!)
   Когда под пальмами соткался ароматный, бархатный, фиолетовый вечер, он потащил меня по улицам и улочкам, из калитки в калитку, со двора во двор. Наконец, мы оказались в странном помещении, где вместо стен (я правду говорю!) висели на бамбуковых шестах громадные ковры, а крыши не было вовсе. В чашах по углам горел огонь.
   Здесь сидел толстый коричневый человек с чёрными, свитыми в кольца усами и чёрными же внимательными глазками. Мы уселись на какие-то подушки напротив него, и неторопливо (впервые за весь день!), зажурчал разговор. Нам принесли чай, белые сладкие кубики, от которых пальцы у меня сразу стали липкими.
   И вот Давид достал и показал человеку мой жемчуг. Коричневое лицо как будто скрутила судорога! Человек даже всхлипнул, рассматривая и покачивая в дрожащих ладонях горсть чёрных жемчужин. Снова зажурчали незнакомые мне слова, и Давид сообщил, что у этого человека не найдётся сейчас таких денег, чтобы купить то, что он видит перед собой. И, так как это вот “то ” встречается жемчужных дел мастеру раз в жизни, он очень просит согласиться на его предложение.
   – А в чём предложение? – осторожно поинтересовался я.
   – У него есть новый корабль, – сообщил Давид. – Для него ещё только стали набирать команду, и в трюмы пока не грузили товары. Корабль он строил для себя. Строил на совесть, соблюдал все морские традиции. На его закладку было пущено несколько краденых брёвен, а под шпор каждой мачты положена золотая монета. Стоит на нём и голландское новшество: руль двигается не румпелем, а колесом с ручками, – штурвалом. Если ты согласен, то забирай этот корабль в обмен на свой жемчуг.
   Я затряс головой, заставляя себя собраться с мыслями. Даже слегка возмутился – что за шутки надо мной шутят! Но коричневый человек, внимательно наблюдавший за мной, вдруг выбросил вперёд руку с растопыренными пальцами и что-то очень быстро проговорил.
   – Он понимает, что этого мало, – перевёл Давид, – и берётся погрузить в трюм сто тюков табаку и сто тюков чайного листа.
   В ушах у меня зазвенело, фиолетовое небо качнулось перед глазами. Я, всё ещё опасаясь подвоха, медленно кивнул налившейся вдруг тяжестью головой. Напротив меня на черноусом лице свилась гримаса невыносимой, какой-то даже животной радости.
   Утром я стоял на палубе своего корабля.
   Это была не шхуна, и не барк. Настоящий трёхмачтовый корабль с двумя деками ^[47] и полным парусным оснащением. На берегу разворачивался день, а я всё стоял, схваченный непреодолимым оцепенением. Мальчишки сновали у мачт. Эвелин, Алис и Бэнсон носили какие-то вещи – я их едва замечал. Давид отобрал мои десять тысяч фунтов и отправился закупать для меня товары – всё было как будто не со мной.
   Но тут мысль, в поисках которой, мне кажется, я и путешествовал в некоем призрачном мире, прилетела и больно уколола меня, и я ожил.
   Я кое-что взял из сундука, сунул за пояс пистолет и позвал Бэнсона. Вместе мы сошли на берег.
   Весь день мы провели в поисках и лишь к вечеру обрели то, что искали. В очередной портовой таверне. Здесь, за одним из столиков, издеваясь над каким-то бедолагой, сгрудилась кучка хохочущих грузчиков. Кто-то в этой кучке глумливо кричал: