ГЛАВА 8. ДАРЫ ОКЕАНА

   Мы отплыли от острова, имея на плоту восемь человек. Я, Нох, Бэнсон, старики Бигли, Алис, Эвелин и один из Малышей. (Зачем сбежал второй – я тогда не догадывался.)

ПЕРЕСЕЛЕНИЕ

   После моего приглашения миссис Бигль немедленно схватила супруга за руку и потащила к нам. Колокол мотающихся юбок своим нижним краем подбивал и разбрасывал песок, глазки сверкали. Кулачком свободной руки она помахивала над головой и вполголоса причитала, что лучше умереть с голоду вместе с Томом, чем оставаться “с этими ужасными, ужасными джентльменами”.
   Прошлёпав несколько шагов по мелководью между плотом и кромкой песка, она втащила к нам мистера Бигля и, словно озабоченная наседка, метнулась обратно, спрашивая всех, где её корзинка. Наконец, была обнаружена “корзинка” – плетёный короб размером с неё саму, который она невесть каким образом втащила в шлюпку, когда все покидали тонущий корабль. Под аккомпанемент её оханий и причитаний он был внесён на плот, где ему отыскалось место у средней мачты. Хозяйка взгромоздилась на его край и, скрестив в щиколотках толстенькие, в полосатых чулках, ножки, принялась обирать с мистера Бигля несуществующие пылинки.
   И ещё два человека пришли в заметное волнение. Отойдя в сторону, что-то горячо обсуждали тоненькая Алис, дочь корабельного кока, и возвышающийся над нею серой горой смущённый толстяк Бэнсон, на лице которого застыла нерешительная улыбка.
   – Он заступился за Алис, – тихо сказала у меня за плечом Эвелин, – когда Герберт сказал ей что-то такое, от чего она заплакала. Заступился, а Герберт ударил его, так, что он чуть не упал…
   Юная пара тем временем пришла к какому-то решению, и увалень Бэнсон с ярко покрасневшими щеками потопал к лагерю. Там он вытащил из кучи вещей закопчённый котелок с проволочной дужкой и необъятных размеров матросскую куртку с широким капюшоном.
   – Это моё! – сказал он, ни на кого не глядя, и, увязая в песке, зашагал назад.
   Подойдя со своей ношей к Алис, он молча встал рядом, глядя себе под ноги. Девушка тихо обронила короткое слово, и они, провожаемые напряжёнными взглядами, направились к нам.
   – Примете нас? – дрогнувшим голосом спросила девушка.
   Эвелин спрыгнула с плота, быстро подошла и обняла её. Через мгновение, выхватив у Бэнсона куртку и котелок, она уже спешила назад. Бэнсон же, не давая башмачкам Алис ступить в воду, подхватил её на руку и внёс на плот.
   – Смотрите, какая забота! – донёсся с берега глумливый возглас Герберта.
   Наверное, мысли мои предельно откровенно метнулись на моём лице, когда я вскинул на него глаза. Он мгновенно осёкся, сник и принуждённо закашлял.
   Пора было отплывать.
   Упёршись веслом, я сдвинул плот с песка. Почти все стоящие на берегу подошли ближе и стали теснее. Тогда, уже отгребая от берега, я сказал:
   – Не знаю, как вы поступите, – выберете себе главного или будете подчиняться мистеру Стиву, но если кто-то решится жить на британской территории, пусть доберётся до корабля, когда мы будем там. Или взденьте на шесте кусок белой ткани – мы приплывём за вами.
   Кто-то из оставшихся на берегу, прощаясь, замахал шляпой, кто-то пошёл к лагерю, и в этот момент один из близнецов вдруг спрыгнул в воду, выбежал на берег и крикнул:
   – Я остаюсь!
   – Постой, куда ты! – закричали мы разом, но он со всех ног бросился к лесу и скоро скрылся в зарослях.
   Бэнсон молча, но решительно отнял у меня весло, и путь до корабля я проделал в качестве пассажира.
   Должен признаться, что состояние гнева или враждебности всегда приводило меня к ощущению сильного голода, не знаю уж, почему. Чтобы прийти в себя, я отошёл к краю плота, сел, свесив ноги в воду, и положил ноющие, замотанные стёртыми тряпицами руки на колени, ладонями вверх. Всё-таки они у меня сильно пострадали во время недавних соревнований со шлюпкой.
   За моей спиной раздавались голоса моих спутников, и эти голоса были скорее бодрыми, чем унылыми!
   На корабле, однако, разговоры смолкли. Все смотрели на меня, чего-то ожидая. А что я мог сказать людям, поверившим мне? Что мог я дать им взамен тех сундуков с провизией, которые остались во враждебном теперь лагере? Пустынный остров с единственной бочкой пресной воды, пораненные руки да призрачную надежду? Невелико счастье!
   Молчание нарушила Эвелин.
   – Мы готовы трудиться, мистер Том. Скажите, что нужно делать?
   Я очнулся от своих мыслей.
   – Надо напилить как можно больше досок и брёвен. Прицепим их к плоту и потянем за собой – на острове им просто нет цены. Но сначала давайте съедим всё, что у нас есть с собой.
   В коробе миссис Бигль обнаружилось солёное мясо, яблоки и твёрдые, с желтоватым высохшим творогом, ватрушки. Мои сухари и конфеты оказались лишь добавкой. Кроме того, старушка извлекла из своей “корзинки” крохотную кастрюльку с одной ручкой, в которой, как мне удалось выпытать, миссис Бигль “иногда варила яичко”. Ни кур, ни яиц, которые имелись на “Дукате”, у нас не осталось, и кастрюльку, переименовав в кружку, торжественно водрузили на крышку бочонка с водой.
   Мы подкрепились и принялись за дело. Трудно было представить, что люди могут работать с таким азартом. Как будто и не было недавних переживаний! Топот, смех, весёлые голоса наполнили палубы и каюты. Стучал топор, звенькала в не очень умелых чьих-то руках пила, брёвна одно за другим с треском надламывали недопиленные волокна и шумно обрушивались в воду. Мне подумалось, что если этих людей не остановить, то к утру они разнесут корабль на щепки!
   С какой-то волнующей заботой и участием мне не позволили работать. Единственное, что я вытребовал – это возможность выстрогать второе весло.
   Доски и брёвна сбрасывались в воду до тех пор, пока не закончились гвозди и верёвки, которыми их скрепляли. Только тогда мои помощники оторвались от работы и шумной ватагой переместились на плот.
   Два весла упёрлись в борт корабля; плот дрогнул, отошёл и развернулся к Белому острову. За кормой покачивался и скрипел длинный хвост из скрепленного кое-как корабельного дерева. Большим горбом на нём высилась куча шкафчиков, сундуков, стульев, бочек, набросанных наспех одеял и одежды.
   Всплёскивали воду вёсла. На передней мачте висел флаг. Мы шли домой.

ПОДАРОК СОЛНЦА

   Извилистый коридор-пролив, соединяющий океан и озеро внутри острова, заставил нас потрудиться. Огромный прицеп, тянувшийся за плотом, не вкладывался в повороты и цеплялся за скалы. Нох и Бэнсон перебрались на него и, балансируя на шевелящихся брёвнах, отталкивали их от камней.
   Как описать то, что сотворилось с моими спутниками, когда они увидели озеро и полукружье зарослей у подножия скал? Они прыгали, раскачивая плот и задевая головами парусиновую крышу, обнимались, вскрикивали. Лишь миссис Бигль, подняв кверху носик и прижав к груди кулачки, вопросительно заглядывала всем в глаза.
   Мы подплыли к песчаному пляжу, на котором было сложено моё имущество, и вот тут-то и произошло событие, которое в любой другой ситуации было бы досадным, если не сказать хуже. Как только плот ткнулся в песок, наш прицеп стал разваливаться на куски. Отделились друг от друга и закачались, расплываясь в стороны, брёвна, с них съехала, тихо булькнув, мебель, расправились на воде одежда, ткани, тряпьё. Но не досаду это вызвало у всех, а совершенно обратное. Заходясь от хохота, с визгом, с плеском люди ринулись в воду. Погружаясь по пояс, а то и по шею, мы выталкивали к берегу пахнущее свежими опилками, смолистое дерево, выползали с ним на песок и, изнемогая от смеха, на четвереньках возвращались в воду.
   Над деревьями волновались птицы.
   Миссис Бигль прониклась, наконец, общим состоянием и часто-часто хихикала, обирая слёзки передником.
   Когда было спасено всё, что можно было достать, мы свалились и лежали, тихо постанывая, не обращая внимания на песок, который прилипал и пачкал мокрую одежду.
   Нох и Малыш медленно разъезжали на плоту по озеру, собирая всё, что растолкали поднятые нами волны.
   Понемногу мы приходили в себя. Надев сухую одежду, мои спутники жадно разглядывали место, где предстояло жить. Алис принялась было хлопотать у верёвок с развешенными на них одеялами, но из компании моих новых друзей был подан ей знак, она поспешно подошла и после этого все повернулись ко мне.
   – Мистер Том, скажите, что нужно делать, – серьёзным тоном произнесла Эвелин.
   Так вот и получилось, что они стояли и смотрели на меня, а я должен был начальствовать над ними. Утешая себя тем, что того требуют обстоятельства, я поборол смущение и неловкость и принялся распоряжаться.
   – Мисс Алис, – сказал я. – Сухие вещи нужно разложить по сундукам. Мужскую одежду, женскую, затем одеяла и всё остальное. Мистер Бэнсон, вас попрошу подобрать подходящие для этого сундуки – из самых больших.
   По-детски радостно взглянув друг на друга и улыбнувшись, они быстро покинули нас, а я продолжил:
   – Мисс Эвелин, миссис Бигль, попробуйте из того, что у нас есть, приготовить ужин. И хорошо бы все продукты собрать и посмотреть, на сколько их хватит.
   – Но на чём же, мистер Том, – воскликнула старушка, – готовить на чём, у нас нет огня, совсем нет!
   – Огонь будет, – заверил я её и добавил: – А вы, мистер Бигль, соберите, какие найдёте, палки, обломки досок, сухие веточки. Но не заходите слишком далеко в заросли!
   Выполнив эту не совсем приятную обязанность, я повернулся к озеру. Нох и Малыш лежали на плоту и смотрели в воду. Я крикнул и помахал рукой. Они приплыли, возбуждённые, с заговорщицкими лицами.
   – Мистер Том, – задорно поблёскивая маленькими синими глазками, проговорил Нох, – просим дать нам полную свободу действий. Уж мы знаем, как постараться на пользу общего дела!
   Я охотно кивнул, и парочка, выразительно переглядываясь, устремилась к бесформенной куче вещей. Старик на какое-то время зарылся в неё, и стук, треск и шорох то и дело дополняли его ликующий голос. Он громко восклицал:
   – Сокровище! Сокровище!..
   Затем они шмыгнули на плот и отплыли.
   Бигль принёс травы и сухого дерева. Немного волнуясь, я достал увеличительное стекло, поймал солнечный луч и поместил его яркую точку на жгут сухих былинок. Не прошло и пяти секунд, как они потемнели, скорчились, испуская дымок, и вдруг вспыхнули. Огонёк быстро съел их и, перекинувшись на веточки, вырос.
   Событие оказалось столь значительным, что все побросали работу, собрались вокруг пляшущего и потрескивающего огня и обращали то к нему, то друг к другу умилённые, наполненные счастьем лица.
   Но и это радостное потрясение было не последним в тот день.
   С озера вернулся плот. Нох и Малыш вынесли на берег чем-то наполненный бочонок и встали возле него с преувеличенно равнодушными лицами. Первой заинтересовалась непоседа Алис; она подбежала к ним, вскрикнула и замерла. Я поспешил вместе со всеми и, заглянув, увидел, что в бочонок налита вода, а в ней снуют пять или шесть рыбок, с ладонь величиной, и шевелится толстая рыба длиной в добрых два фута.
   – Как это вы сумели?! – воскликнула Алис, запуская обе руки в бочонок.
   В ответ Малыш и Нох просто пустились в пляс, размахивая куском мокрой рыболовной сети. Ухватила её краешек и Алис, и вся троица принялась прыгать, выбрасывая из-под босых ног фонтанчики песка. Миссис Бигль, однако, не разделила этого веселья. Заглянув в бочонок, она взмахнула зажатой в кулачке ложкой:
   – Это нужно почистить! И быстро! У нас вода закипает.

ГЛАВА 9. В ПЕЩЕРЕ

   Ужинали поздно вечером. Рыбы едва хватило, чтобы слегка утолить голод, хотя миссис Бигль и выдала всем по четыре больших сухаря. Зато горячий, жирный, подсоленный бульон, в который к тому же была покрошена луковица, пили вдоволь.
   Когда совсем стемнело, на песке расстелили одеяла и сели в кружок. Наша милая кухарка вымыла котелок Бэнсона, снова вскипятила воду и раздала всем по две кружки: одну с кипятком, другую – с ложечкой мёда.
   Свет костра освещал наши лица, мы с любовью смотрели друг на друга и неторопливо беседовали. Вспоминали, что пришлось пережить за последние дни, размышляли, как будем существовать дальше.
   Остаток ночи посвятили обустройству. Костёр развели такой, что он освещал весь берег. Вкопали в песок четыре бревна и из кусков паруса, натянутых между ними с трёх сторон, сделали некое подобие стен. Внутри я сколотил два длинных настила: справа – для мужчин, слева – для женщин; между ними устроили занавес из одеял, – уж одеял-то и матрасов у нас было без счёта. Снаружи стены обставили сундуками и бочками, оружие внесли внутрь, инструменты и порох спрятали под “кровати” и только к утру улеглись спать.

УТРО

   Проснулся я рано, а, открыв глаза, очень удивился. Все постели аккуратно заправлены, в “доме” – никого. Я поднялся и вышел.
   Плот стоит посреди озера. На берегу составлены в ровные ряды сундуки, мебель. Невысоким штабелем сложены брёвна, отдельно – доски. К ближайшему дереву протянута проволока, на ней нанизаны рыбки – десятка два или три. Тихо.
   У костра склонилась над чем-то Эвелин. Она обернулась на звук моих шагов, и чистая улыбка на миг осветила её лицо.
   – Доброе утро, – негромко произнесла она.
   – Доброе утро, – ответил я и спросил: – Почему никто не спит, и вообще, где люди?
   – Бэнсон, Алис и Бигли – в лесу, собирают дрова. Малыш с Нохом наловили столько рыбы, что миссис Бигль перестала давать им соль. Они засолили почти целый бочонок рыбёшек. Мелкую повесили вялить, а крупную будут коптить. Вон они на плоту, везут камни, чтобы соорудить коптилку.
   – Когда же всё успели? – искренне удивился я. – И брёвна вот сложили…
   – Мистер Том, – она снова улыбнулась. – Вы спали утро, день и ещё ночь, а сейчас – уже следующее утро…
   Она была так мила под этим невысоким ещё солнцем и так сердечно улыбалась мне, как никто, наверное, в моей жизни. О, как хотелось в тот миг, чтобы эта чарующая минута не уходила! И она, словно повинуясь моему желанию, длилась и длилась, и Эвелин смотрела и улыбалась мне непозволительно долго, так долго, что сама смутилась, покраснела даже, но взгляда не отвела, лишь улыбка её утратила свой беззаботно-счастливый облик и стала чуточку виноватой. Наверное, мы оба были близки к тому, чтобы ощущение тихой и чистой радости сменилось чувством неловкости, но нас спасли. Из зарослей донеслись голоса и показались Алис, Бэнсон и мистер Бигль с большими охапками сучьев и веток. Шествие замыкала миссис Бигль. Она несла маленькую веточку и, размахивая ею, поучала, какие дрова горят лучше.
   Приплыли и наши рыболовы, и стало шумно и весело.
   Меня усадили за настоящий стол, сделанный из двух широких досок, и на тарелке передо мной появился кусок рыбьей тушки, вернее, целая рыбина, но без головы и хвоста. Брюшной и хребтовой частями выступая за края тарелки, она высилась белой башней. Пластины мягкого мяса посверкивали зеленовато-жёлтыми фосфорическими краями, легко отслаивались друг от друга и были неправдоподобно вкусны. Отметив, что каждому из нас достался кусок, с которым не так-то просто управиться, я набросился на свой с безобразной жадностью. (Со стыдом вспоминаю, что я не съел эту рыбу. Я её сожрал.)
   Пока я таким образом завтракал, мои сотрапезники, добродушно посмеиваясь над моим аппетитом, рассказывали, что было, пока я спал. Как удалось наловить столько рыбы, кто сделал стол, у кого и под каким замком хранится теперь соль.
   Когда закончили есть, разговоры смолкли, и я опять почувствовал неловкость от того, что все смотрят на меня и ждут каких-то решений.
   – Нужно отправиться к кораблю, – на минуту задумавшись, сказал я, – и поднять из носовой части, из трюмов бочки с провиантом.
   – Из-под воды? – с сомнением произнесла Эвелин.
   – Придётся понырять, – ответил я как можно беззаботнее.
   – Очень правильно, – вставил Нох. – Бочки залиты смолой, так что продукты в них вряд ли подмокли.
   – И очередь пользоваться кораблём сегодня наша! – воскликнула Алис и, смутившись, спряталась за широкую спину Бэнсона.
   И мы отправились к кораблю.

БОЧКИ

   Нас было шестеро. Бигли остались на острове – следить за огнём и заниматься ужином.
   На плоту были сложены инструменты, почти всё оружие (мы оставили Биглям мушкет), еда на день, два бочонка с водой. И, кроме того, у нас имелся опыт – как распиливать корабль.
   Мы подплыли, подняли на палубу инструменты, один бочонок с водой и принялись за работу. Вдвоём с Бэнсоном, орудуя пилой и ломом, мы разбирали палубу, Малыш сбрасывал всё вниз, а Нох и две его помощницы, стуча молотками, соединяли на воде куски палубы в одно целое.
   К обеду у нас были готовы два плота – по пять шагов в ширину и примерно десять в длину. С одного на другой мы перебросили доски, так, что между ними остался проём шага в четыре. На этом пространном сооружении мы подплыли к носовой части корабля и привязали его к торчащим из-под воды обломкам.
   Длинными, извилистыми змеями были разложены на плотах верёвки. Концы их были заплетены в петли со свободно скользящими узлами. Внимательно выслушав торопливые объяснения Алис, какие продукты находятся в каких бочках, я взял в руки верёвки, набрал в грудь воздуха и нырнул.
   Нос корабля лежал на рифе разломом кверху, так что я опускался прямо в трюм. Бочки были там, я даже пошевелил их, но воздуху не хватило и, бросив верёвки, я всплыл наверх.
   Отдышавшись, я сказал Бэнсону:
   – Глубина здесь – ярда три-четыре. Если мы нырнём вдвоём, то накинем две петли одновременно, и можно будет поднимать.
   Бэнсон с готовностью скинул куртку, башмаки и приготовился прыгнуть с плота, но вдруг Нох остановил нас. Он протянул мне шнурок с привязанными к его краям крючками и сказал:
   – Когда накинете петли на края бочки, сцепите их между собой. Шнурок будет стягивать их и не даст соскользнуть.
   Мне почему-то не пришло в голову поблагодарить сметливого старика. Я просто взял у него шнурок, и мы прыгнули с плота.
   Как только нам попалась первая бочка, мы завели петли на её торцы, подтянули их друг к другу шнурком и, скользя ладонями по верёвкам, стали всплывать. Вынырнув, мы передали верёвки стоящим на плотах и вскарабкались на скользкие брёвна. В полном молчании принялись тянуть – я с Эвелин на одном плоту, Бэнсон и Алис – на другом. Верёвки выбирались быстро, почти без усилий, их мокрые кольца падали у наших ног. Пронеслось несколько мгновений, и я вздрогнул от неожиданности, когда тёмная туша бочки качнулась под водой между нашими плотами. Но мы не смогли поднять её – над водой она становилась непреодолимо тяжёлой! Пришлось спешно привязывать к верёвкам брус, и мы с Бэнсоном, присев, взяли этот брус на плечи, а выпрямившись, смогли на несколько мгновений поднять бочку над водой – мгновений, достаточных для того, чтобы Нох и женщины быстро подвели под неё пару досок. По этим доскам мокрую, толстую громадину вкатили на плот и поставили. Тут же в дело пошли молотки и топор. Сбив пару обручей, мы раскололи крышку и вынули её по частям.
   Посреди океана соседствовали два острова, большой и маленький. Между ними лежали останки разбитого корабля. Там был плот, на плоту – трое мужчин, две женщины и ребёнок. Они стояли вокруг бочки с вяленым мясом. Кое-кто незаметно смахнул с лица счастливую слёзку…
   Конечно же, мы немедленно отведали этого мяса. Малыш достал и, щёлкнув, раскрыл складной нож. Эвелин, быстро сполоснув в океане руки, нарезала тонких ломтиков жёсткого солёного мяса, которое показалось нам ароматным и мягким. Мы съели весь этот кусок и все сухари, которыми нас снабдила миссис Бигль. Затем Бэнсон молча бросился в воду, подплыл к нашему плоту с флагом, подогнал его к нам, принёс и поставил у наших ног бочонок с водой. Алис, подпрыгнув, чмокнула его в щёку, он покраснел и потупился. Милый толстяк, молчаливый и робкий, надёжный друг и прекрасный помощник…
   Напившись воды и немного передохнув, мы взялись за дело по-настоящему.
   Поднимая очередную бочку из глубины, я и Бэнсон помогали втащить её на плот и немедленно ныряли снова. Когда же втаскивали следующую, нам сообщали, что находилось в предыдущей:
   – Рис! Бобы! Мука! Картофель!..
   Сделав получасовой отдых и кое о чём расспросив Алис, мы снова отправились в трюм, но уже стали выбирать те бочки, что были поменьше. Соответственно, изменились и сообщения:
   – Соль! Сахар! Масло! Опять соль!..
   До захода солнца было ещё далеко, но мы остановили работу. Наши плоты под тяжестью бочек почти полностью скрылись под водой. Мы прицепили их друг к другу и тронулись к острову.

ПЕЩЕРА

   Вёсел было всего два, и мы гребли по очереди. Во время одной такой передышки я открыл короб, достал из жёлтой сумки подзорную трубу и принялся рассматривать нашу скалу. Просто так, без всякой нужды. Вдруг среди её белых изломов мелькнуло большое чёрное пятно. Я протёр стёкла и вгляделся пристальней. Так и есть! На высоте примерно пятнадцати или двадцати ярдов – чёрный провал.
   – Пещера! – сообщил я спутникам, и каждый посмотрел в мою трубу.
   Решение пришло само собой, и, чуть изменив курс, мы через час с небольшим подплыли к скале.
   Не могу сказать, что заставило нас совершать столь авантюрное действие, но я и Бэнсон, обвязавшись верёвками, принялись карабкаться наверх. Камни лежали, как слоёный пирог. Их разделяли длинные глубокие трещины, что позволяло нам подниматься без особого труда. Здесь следует отметить, что старый Нох снова проявил смекалку. Он отвёл плот в сторону, прокричав нам, чтобы мы прыгали прямо в воду, если сорвёмся. Но всё обошлось.
   Мы вскарабкались на широкую полукруглую площадку перед пещерой. Подгоняемые страхом перед неизвестным, мы сбросили вниз верёвки и втащили к себе оружие. По пистолету за поясами, у меня в руках – зелёный тесак, у Бэнсона – лёгкий топор…
   (Сейчас, в тиши и безопасности кабинета, легко смеяться над нашими страхами, но тогда в сумрачную, гулкую пещеру мы ступили, чутко вслушиваясь, тихо и медленно. Головы чуть поданы вперёд, плечи приподняты, спины согнуты, у колен, сбоку – отточенный металл…)
   Однако тревожность и напряжение почти сразу исчезли. Здесь был полумрак. Свет! Свет белого дня струился к нам откуда-то спереди. Несколько раз ощутимо толкали нас в грудь порывы ветра.
   Нет, это оказалась не совсем пещера. Скорее – сквозная дыра в теле скалы, чуть изогнутый туннель с высоким, местами в три моих роста, потолком, и на удивление ровным полом. Через сорок—пятьдесят шагов вышли на другую сторону скалы и замерли: мы увидели наше озеро. Прямо под нами темнела узкая полоска зарослей, шагов, наверное, в тридцать, а за ней – край песчаного пляжа. За деревьями не было видно лагеря, однако он угадывался по узкому столбику дыма в том месте, где оставались Бигли.
   Мы спешно вернулись к океану. Осторожно высунувшись над обрывом, покричали вниз, сообщая об увиденном. Я попросил оставшихся на плотах доплыть до лагеря без нас. Внизу все дружно закивали и замахали руками, в знак того, что доберутся сами.
   Мы вернулись к другому краю пещеры и замерли здесь. Отсюда, сверху, эта древняя, девственная лагуна сияла сказочной красотой. Она была не просто прекрасной. Она зачаровывала. Здесь, в свете белого дня, в неведомом уголке океана, покоилось Божье создание, весёлое, вечное. В центре белых-пребелых скал, вздымающихся, словно сложенные ладони или как ослепительной белизны корона с неровными зубцами, мерцала овальная капля живой синей влаги. Над синим овалом, – будто ниточка зелёных ресниц над аквамариновым оком, – округлая, длинная линия зарослей. Это лес. А в ближней к нам с Бэнсоном половинке – ещё и мазок желтовато-палевой краски: пляж, многолетний намытый песок.
   Белый, синий, зелёный и жёлтый. Гамма цветов, обещающих счастье, любовь, жизнь, спасенье. Отчётливое присутствие волшебства угадывалось ещё и в том, что синий, в самом центре палитры, овал был не совсем однородным. Его середина была тёмно-тёмненько-синей, почти фиолетовой, и почти чёрной. Оттуда глядела бездонная глубина. Затем фиолетовый тон переходил в цвет сапфира, потом – в небесной прозрачности синий и, наконец, у самого берега, на мелководье – избела-голубой. И внезапное, небывалое, но доподлинное ощущение одушевлённости озера приносили к нам беглые лучики, полоски ветра, длинными острыми клинышками проносящиеся по водной, под солнцем мерцающей глади. Они создавали блескучую рябь, всверкивающую миллионами солнечных зайчиков, которые перемешивали на мгновение и фиолетовый, и синий, и голубой.
   Я, наверное, долго смотрел. Наконец, с явным трудом заставил себя пошевелиться. Стоящий рядышком Бэнсон вздохнул, засопел и произнёс голосом, волнующимся, ломким:
   – Живое…
   – Да, живое, – горячо откликнулся я. – Бесценный подарок!
   – Мистер Том, я вот что должен сказать…
   И замолчал.
   – Что такое, мистер Бэнсон?
   – Поймёте ли вы меня…
   – Конечно пойму, Бэн! Давайте смелее!
   – Когда вы уходили от всех, после спора со Стивом… Уплыли когда на “Дукат”… Я должен был отправиться с вами. Должен был, но не мог. Это было мучительно. Там держало меня… Больше, чем вся моя жизнь.