Шервуд Валери. Песня ветра

   – Значит, ты спас его?
   – Да. И дон Игнасио Сааведра – так его звали – испытывал ко мне огромную признательность. Он был пассажиром этого злосчастного галиона и должен был разделить участь других. Только этот старик и спасся. Дон Игнасио сносно говорил по-английски и попросил меня поехать с ним в Испанию, сказав, что у него нет сыновей и он был бы счастлив, если бы я согласился стать его приемным сыном. Молодой, бесшабашный, склонный к авантюризму, я очень хотел повидать Испанию. Дядя предупредил меня, что в Испании таких, как я, считают еретиками, и рассказал об угрожающих мне опасностях. Однако дон Игнасио нашел более веские аргументы. Он обещал за шесть месяцев обучить меня говорить на кастильском наречии, ибо сам был родом из Кастилии, хотя и взял себе жену из Леона. Жена его умерла, но он остался жить в ее старом фамильном доме в Саламанке. Он собирался выдать меня за внезапно объявившегося дальнего родственника. Пока же я усвою язык, мне придется делать вид, будто у меня неладно с горлом. Сам дон Игнасио был не слишком набожным, в отличие от своей семьи, живущей в Кастилии. Одно время его единственный брат даже собирался стать священником. Старик обещал также обучить меня религиозным обычаям страны. Мне в мои двадцать лет его предложение показалось необычайно заманчивым, и я согласился…
   По тону Рэя Каролина поняла, что он чувствовал, устремляясь навстречу опасности, в мир, совершенно чуждый его родной Англии… «Рэя манили, а возможно, – со страхом подумала она, – и сейчас манят ветры незнакомых стран».
   – Но неужели твой дядя не возражал?
   – Он знал, что я младший сын, вернее третий из четверых, и у меня нет шансов получить наследство. Он считал, что, поскольку дон Игнасио – богатый человек, это откроет передо мной широкие возможности, если я, конечно, приживусь в чужой стране.
   И вот, когда около Азорских островов они встретили португальское рыболовное судно, дядя убедил капитана взять Рэя и дона Игнасио на борт и доставить в Ла-Корунью. Оттуда они верхом отправились в древний город Саламанку, которую опустошали многие завоеватели, среди них Ганнибал, римские легионы, готы и мавры.
   И там в солнечном дворике виллы дона Игнасио, на окраине Саламанки, молодой англичанин впервые увидел дочь хозяина – пятнадцатилетнюю красавицу Розалию, и они полюбили друг друга.
   Каролина представила себе эту девушку с высоко поднятыми, заколотыми гребнем волосами, томно обмахивающуюся веером в тени дубов. Рэй говорил о ней с необычайным воодушевлением, и Каролина поежилась. «Розалия была удивительно хороша собой», – поняла она.
   – Вы были любовниками? – спросила Каролина охрипшим голосом, стыдясь за себя.
   Рэй покачал головой.
   – Испанские обычаи очень строги. Молодой девушке дозволено лишь прогуляться по саду в присутствии дуэньи… Иногда в сумерках я пел ей серенаду под балконом… Она бросала мне розу сквозь чугунную решетку… – «А ее темные глаза сияли ярче заката…» Рэй вспомнил, как они обменивались пылкими клятвами любви, тогда как дуэнья мирно подремывала возле журчащего фонтана.
   Все это звучало на редкость романтично. От его слов у Каролины заныло сердце.
   – И ты женился? – прошептала она.
   – Да, с благословения святой матери церкви, – с иронией ответил он. – Я, англичанин, еретик, дал торжественный обет, назвавшись чужим именем, ибо дон Игнасио перекрестил меня в Диего. Так он мечтал назвать своего сына. Фамилию я выбрал сам, и стал Диего Вьяхаром – Диего Странником.
   – Но ведь дон Игнасио мог иметь сыновей, – заметила Каролина.
   – Нет, его молодая жена умерла во время родов. Скорбя о ней, он не пожелал больше жениться, хотя его и убеждали это сделать. Всю недвижимость старика в Саламанке должна была унаследовать Розалия.
   «Значит, все-таки Розалия, а не Диего… Рэй имел столько имен, выдавал себя за испанца». Она со страхом внимала ему, не зная, какие признания еще услышит.
   – У дона Игнасио был брат Карлос, – продолжил Рэй. – Когда-то он оставил Кастилию и переехал к дону Игнасио в Саламанку. Дон Карлос пользовался влиянием при дворе и за два года до этого получил назначение в Перу. В память о пребывании в Саламанке он оставил свою любовницу Кончиту, не старше Розалии – она, видимо, была совсем девочкой, когда он соблазнил ее, – и нескольких внебрачных детей от разных служанок. Добрый дон Игнасио заботился обо всех, даже о старой Хуане, матери Кончиты, немой с самого рождения. Дон Карлос был на несколько лет моложе брата, крепче его и надеялся со временем стать опекуном Розалии и прибрать к рукам ее состояние. Очевидно, кто-то написал ему в Перу обо мне, и он срочно вернулся, хотя и опоздал. В тот момент, когда дон Карлос, весь в пыли, въезжал в город, мы с Розалией, обвенчавшись, выходили на солнечный свет из сумрачного собора.
   Каролина живо представила себе эту картину – такой, какой он, вероятно, видел ее. Красные черепичные крыши и выбеленные стены домов заливает яркое солнце. Поодаль высится величественный романский собор, откуда только что вышли молодые. Она вообразила, как дон Карлос, роскошно одетый испанский гранд, усталый и запыленный, галопом мчится на взмыленном коне и резко останавливается перед собором. Нетрудно понять, как неприятно поразил его вид молодых, выходящих из церкви: Рэй, дон Диего Вьяхар, Диего Странник, держит под руку дочь дона Игнасио. На ней кружевная мантилья, в темных волосах – дорогой гребень. Представлять себе все это было мучительно больно.
   – Розалия знала, что ты англичанин, чужеземец? – полюбопытствовала Каролина, слышавшая, что испанским девушкам это далеко не безразлично.
   Рэй нахмурился:
   – Нет. Дон Игнасио просил меня скрыть это от нее. Он не хотел понапрасну тревожить дочь, считая, что женщин незачем посвящать в подобные дела, а я теперь должен остаться Диего. Мне было тяжело обманывать ее, но пришлось уступить дону Игнасио.
   Итак, Розалия ничего не знала. Она вышла замуж, уверенная, что Диего – ее соотечественник. Вот так и она, Каролина, собиралась выйти за него замуж, не подозревая о том, что он уже был женат. Для Розалии все это кончилось трагически. Каролина решила, что обдумает все позднее.
   Однако последовавшее за этим признание Рэя потрясло ее.
   – Я так и не знаю, отравили дона Игнасио или нет, но на свадебном пиру у него начались сильные колики, и он почти сразу умер. Я увел плачущую Розалию от тела, а вернувшись, увидел, что дом опустел. Остались лишь мы и дон Карлос со своими людьми. Выгнав всех слуг брата, он стал полным хозяином в доме… – В лунном свете лицо Рэя казалось высеченным из гранита. Его серые глаза омрачились ужасными воспоминаниями. – Люди дона Карлоса поволокли меня в винный погреб и там с удовольствием поведали мне, каким пыткам я подвергнусь, попав в руки инквизиции.
   – И ты никогда уже не видел ее?
   – Видел. На другой день они привели меня в комнату, выходившую во внутренний двор, и привязали за руки к ржавой оконной решетке. «А теперь, англичанин, – сказал дон Карлос (каким-то образом он узнал, что я англичанин; должно быть, дон Игнасио поделился с ним этой тайной перед свадебным пиром), – теперь ты увидишь, что происходит с теми, кто выходит замуж за еретиков. После этого я разделаюсь и с тобой». Он махнул рукой, и с другой стороны двора двое его людей вывели Розалию в белом подвенечном платье и в кружевной мантилье. Я окликнул ее, но она не ответила. Вероятно, они воткнули ей кляп в горло. Я только слышал невнятные стоны, но слов не различал. – Рэй глубоко задумался.
   – И что… что же случилось дальше? – Голос Каролины дрогнул, когда она заметила, что лоб возлюбленного покрылся испариной, а дыхание стало прерывистым.
   – Дон Карлос вытащил шпагу и, с грустной улыбкой взглянув на меня, пересек двор и пронзил Розалию острым лезвием. – Рэй застонал, и Каролина ярко представила себе, как алая кровь обагрила белое платье, гордая голова под кружевной мантильей поникла и девушка, так и не вкусившая радостей первой брачной ночи, упала на плиты дворика.
   – Нет! – невольно вырвалось у Каролины. «Зачем я заставила его вспоминать все это?» – мелькнуло у нее в голове.
   Все остальное Рэй рассказал ей сам.
   – Я совершенно обезумел. К этому моменту мои стражи ушли, и я остался один. Помню, я яростно проклинал дона Карлоса, и он направился ко мне с окровавленной шпагой в руке. – Лицо Рэя исказилось от боли. Что же он чувствовал тогда, глядя на скорчившуюся в тени пробкового дуба фигурку? Но при воспоминании об овладевшей им тогда жажде мести голос его окреп. – Помню его смеющееся лицо, белые зубы…
   Каролина вздрогнула.
   – Решетка была старая, насквозь проржавевшая и держалась не очень прочно. Я рывком выдернул ее и швырнул прямо ему в лицо. Ошеломленный, он рухнул на каменные плиты. Я выпрыгнул из окна и добил его железной решеткой.
   – Ты… ты убил его?
   Зловещая улыбка заиграла на губах Рэя.
   – Да. Его люди не успели прийти ему на помощь. Потом раздались чьи-то крики. Меня ударили сзади. Больше я ничего не помню. Очнулся я весь в крови в тележке, прикрытый грудой соломы.
   – Кто же спас тебя?
   – Старая Хуана. Как – до сих пор не знаю, ибо она была немая, а писать не умела. Но именно Хуана вела впряженного в тележку осла. Когда я шевельнулся, она махнула рукой, чтобы я спрятался под соломой. Хуана лечила мои раны так заботливо, словно я был ее родным сыном. Она довезла меня до Ла-Коруньи.
   – Оттуда ты и уехал? Рэй покачал головой.
   – Мне еще не суждено было покинуть эту проклятую страну. В тот день, когда мы прибыли в Ла-Корунью, из тюрьмы бежали несколько узников и по всему городу велись их поиски. На набережной, куда мы успели добраться, нас схватили. Меня вытащили из тележки, Хуану стали допрашивать. Она не отвечала на вопросы, и это сочли за дерзость. Напрасно я кричал, что она немая и не может отвечать. Ее ударили с такой силой, что она рухнула навзничь, угодив под колеса проезжавшей телеги. Надеюсь, она не страдала и умерла сразу же.
   Сопереживавшая ему Каролина невольно застонала.
   – Власти решили, что я в сговоре с бежавшими узниками, поэтому-то и прятался в телеге. А так как их обвиняли в ереси, меня передали в руки инквизиции.
   – И там быстро докопались, что ты англичанин? – догадалась Каролина.
   – Ну этого-то они так и не узнали. Я выдал себя за кастильского бродягу и утверждал, что спал в тележке, когда меня схватили солдаты. Мне, конечно, не поверили. Кто-то пустил слух, будто я – посланник самого дьявола. – Рэй издал такой смешок, что Каролина похолодела. – Меня приговорили к аутодафе, и, без сомнения, я погиб бы в языках пламени, если бы Испания не нуждалась в гребцах для галер еще больше, чем в устрашении людей, голодавших в то время, когда в страну текли потоки золота и серебра. У меня были широкие плечи и крепкие мускулы, поэтому мне вынесли приговор: каторжные работы на галерах. Пожизненно.
   Каролина не раз слышала, что это наказание хуже смерти.
   – И как же тебе удалось бежать?
   – А мне и не удалось. Тогда по крайней мере. Я был прикован к веслу «Ла ФуэрсЫ», одного из небольших испанских галионов. Судно ходило в Порто-Белло, откуда возвращалось с грузом золота и серебра из мексиканских и перуанских рудников. В Карибском море сильный шторм обрушился на корабль. Сильно поврежденная «Ла Фуэрса» потеряла управление и едва держалась на плаву. И тут вдруг появились два пиратских корабля и взяли нас на абордаж, но экипаж «Ла Фуэрсы» оказал ожесточенное сопротивление. Пока продолжалась схватка, мы, галерные рабы, по очереди вынимали длинную цепь, пропущенную через наши кандалы. Цепь была как раз в руках у меня, когда я увидел, что рядом со мной двое испанцев теснят капитана пиратского судна и вот-вот проткнут его своими шпагами. Одним удачным ударом цепи я повалил их обоих. В этот момент сверху донеслись радостные крики, возвестившие о том, что капитан «Аа Фуэрсы» капитулировал. Капитан пиратов Рейнард, которому я спас жизнь, освободил всех галерных рабов и велел сбить с наших ног кандалы. Узнав, что я изучал навигацию, он поручил мне командовать «Ла Фуэрсой», разрешил набрать экипаж из рабов и пожелал удержать корабль на плаву, хотя это внушало большие сомнения.
   – Я хотела бы поблагодарить капитана Рейнарда. – При этих словах Каролины Рэй мрачно улыбнулся.
   – Я тоже был бы рад это сделать, но в тот момент не имел такой возможности. Его офицеры и офицеры второго корабля выразили недовольство тем, что капитан возится с полузатопленной «Ла Фуэрсой», ибо рассчитывали поблизости встретить другие корабли, которые станут для них легкой добычей. Предоставив нам заботиться о себе и своем судне, они поплыли дальше и скоро наткнулись на караков^[5], тут же с ними расправившихся. Капитан Рейнард погиб, так и не добравшись до Тортуги.
   Эти слова напомнили Каролине, как коротка жизнь пирата, и она молча возблагодарила Господа за то, что Рэй покончил с этим занятием.
   – Через некоторое время мы увидели еще одно судно рассеянной флотилии – «Эль Лобо» – «Волк». Оно не так сильно пострадало от шторма, как-наше. Мне пришло в голову, что нам не мешало бы сменить нашу полузатопленную посудину на более пригодную для плавания. Я созвал военный совет. Захватить «Эль Лобо» мы могли только хитростью. Мы надели испанские мундиры. Когда нас окликнули, мы убедили офицеров и матросов «Эль Лобо», что они имеют дело с испанцами, выдержавшими сражение с пиратами. На своем хорошем кастильском наречии я попросил их прислать на наш борт людей, которые оценили бы нанесенный нам ущерб. Когда они прибыли, мы, наставив на них дула пистолетов, велели вызвать сюда и других. Лодка за лодкой подплывали к нам, и всех мы заковывали в цепи. Наконец, подстрекаемый любопытством, к нам прибыл и сам капитан «Эль Лобо». Этого только мы и дожидались, и тут же отправились с ним на его корабль. Я прижимал дуло пистолета к его спине, и, чтобы спасти свою жизнь, он отдал распоряжения, позволившие нам завладеть судном. Мы захватили «Эль Лобо» без единого выстрела. Глаза Каролины засверкали гордостью за возлюбленного.
   – Раньше, на галерах, я сохранял имя Диего, но теперь, вспомнив о своей семье в Англии, выдал себя за ирландца Келлза. У меня был собственный корабль, и я даже буксировал добычу. Когда мы вошли в залив Кайона, меня уже знали как капитана Келлза, а «Эль Лобо», несколько видоизмененный нами, именовался «Морским волком».
   Рэй посмотрел на Каролину, и в его серых глазах вспыхнул огонь.
   – С той самой ночи, когда «Эль Лобо» вошел в залив Кайона, я беспощадно мстил всем соотечественникам Карлоса.
   Так началась его личная война с Испанией. С тех пор эта война не затихала ни на день. Рэй, конечно, не говорил, что каждый раз, беря на абордаж очередной испанский галион, он видел перед собой лишь лицо Розалии, но Каролина и так это знала. Губы ее пересохли.
   – Поэтому, сражаясь с испанскими кораблями, ты поднимаешь вместо флага юбку Розалии? – «Салют в честь потерянной возлюбленной?» – хотелось ей уточнить.
   Он мрачно кивнул.
   – Да, поэтому. Но только юбка никогда не принадлежала Розалии. Я взял ее из сундука, найденного нами на корабле, который направлялся из Кадикса в Панаму. Я захватил тогда весь груз.
   «Стало быть, юбка – лишь символ. Но образ этой женщины он всегда носит в своем сердце», – мелькнула грустная мысль в голове Каролины.
   В дверь постучали.
   – Капитан, – сказал грубоватый голос, – ветер переменился, погода портится.
   – Сейчас приду. – Рэй вскочил и натянул панталоны. Каролина проводила его взглядом. Сидя на койке и ощущая килевую и кормовую качку, она размышляла о тех ужасах, которые пришлось испытать ее возлюбленному: «Рэй глубоко любил эту женщину и потратил долгие годы, чтобы отомстить за нее. А ведь он даже не спал с ней. Да и сейчас одно только упоминание ее имени продолжает волновать его, заставляет чувствовать себя несчастным. Он никогда не забудет ее…»
   Каролина закрыла лицо руками. Теперь она горько сожалела о том, что расспрашивала Рэя об этой женщине.

Глава 14

   С приближением ночи шторм усилился. Судно бросало из стороны в сторону. Лампа накренилась, но Каролина не замечала этого. Рэй не возвращался, шторм все крепчал. И тут ее посетила неожиданная мысль пересмотреть все вещи Рэя. А вдруг среди них найдется что-то, принадлежавшее той испанской девушке?
   Момент она, казалось, выбрала удачный. Рэй, должно быть, очень занят. Сейчас он где-то на палубе, которую захлестывают зеленые волны, а корабль, подгоняемый яростным ветром, летит вперед, словно белокрылая птица. Вскочив, Каролина начала перетряхивать стоящие у стен сундуки. Она уже решила прекратить поиски, когда вдруг нашла два высоких черепаховых испанских гребня, украшенных искусной резьбой. Задумчиво рассматривая их под лампой, Каролина задавалась вопросом, принадлежали эти вещи Розалии или нет. И тут она услышала, как открылась дверь.
   Смущенно обернувшись, Каролина увидела мокрого насквозь Рэя. Он откинул свои темные волосы, и во все стороны полетели брызги.
   – Я пришел посмотреть, как ты тут… – Увидев открытые сундуки и лежащие кругом вещи, он удивленно спросил: – Это что, похозяйничал шторм?
   Каролина вспыхнула:
   – Нет, я… я кое-что искала.
   Только тут Рэй заметил у нее в руках высокие гребни.
   – Стало быть, ты нашла то, что искала. Я хотел подарить их тебе, но так и не нашел в этом чудовищном беспорядке. – Он задумчиво огляделся. – Пока не прекратится шторм, я буду на палубе. – С этими словами Рэй ушел.
   Сконфуженная Каролина замерла с гребнями в руках. Эти чудесные гребни наводили на грустные размышления. Она представляла себе, как совсем молодой Рэй идет по залитому солнцем дворику в Саламанке и любуется красотой девушки с таким вот гребнем в волосах. Воображая Розалию в подвенечном платье и в белой мантилье, Каролина понимала, что эти гребни будут всегда напоминать об утраченной любви.
   Вздрогнув, она отбросила их, затем, нагнувшись, подняла и спрятала поглубже в один из своих сундуков. Никогда, никогда не наденет она эти гребни! Страшно даже подумать, что, глядя на нее, Рэй будет вспоминать Испанию и Розалию.
   Устыдившись своих бесцеремонных поисков, Каролина пошла посмотреть, как чувствует себя Вирджиния.
   Добралась она до каюты сестры не без труда: ее бросало на палубе в разные стороны. А войдя в каюту, увидела, что Вирджинию сильно укачало: она тихо стонала, лежа на своей койке.
   – Уйди, дай мне спокойно умереть, – взмолилась Вирджиния.
   Каролина чувствовала себя в море как на суше, поэтому ее удивило, что сестра подвержена морской болезни. Только теперь она вспомнила, что в детстве Вирджинию укачивало, даже когда они плыли по Чесапикскому заливу в гости к тете Пэт.
   Шторм не стихал, поэтому и состояние Вирджинии не улучшалось. Ее непрерывно тошнило. Боясь, что хрупкое здоровье сестры пошатнется и она вновь окажется на пороге смерти, Каролина изо всех сил старалась помочь ей.
   – Тебе надо хоть немножко поесть, – участливо сказала она Вирджинии через день-другой.
   Ту передернуло.
   – Я, наверное, никогда больше в рот ничего не возьму.
   – О Вирджи! – в панике вскричала Каролина, повернула к себе обессиленную сестру и вытерла ее бледное лицо влажной салфеткой. – Вирджи, если ты покинешь меня в этом плавании, клянусь, я никогда тебя не прощу! О Вирджи, – ее голос на миг прервался, – ты мне так нужна!
   На белом как мел лице сестры мелькнуло подобие улыбки.
   – Я обещаю тебе, что не умру, – шепнула Вирджиния. – Только бы кончился этот злосчастный шторм, прекратилась ужасная качка.
   На другой день море успокоилось.
   За это время их отнесло далеко на юг, сообщил Рэй Каролине.
   – Должно быть, шторм бушевал и у берегов Виргинии, – сказала Каролина, стараясь не терять оптимизма. – Возможно, в Тайдуотере решили, что мы все погибли, и забыли о нас.
   Рэй иронически улыбнулся:
   – Едва ли. Тот, кто обладает сокровищем, привлекает к себе внимание всего мира.
   Они не знали – пока не знали, – что отнесший их так далеко шторм лишь слегка задел берег Виргинии, а затем повернул на юг, поэтому суда, которые вышли из Чесапикского залива через два дня, уже спокойно пересекали необъятную Атлантику.
   Эта чистая случайность сказалась, однако, на их судьбах, ибо на одном из кораблей, направлявшихся в Лондон, плыла болтливая дама из Уильямсберга, подруга Аманды Брэмвей. Она с упоением рассказывала всем подряд историю о злополучной свадьбе в Левел-Грине…
   Но тогда они не подозревали об этом. Небо очистилось от туч, установилась хорошая погода, и корабль вновь повернул в сторону Англии. Благодаря заботам Каролины Вирджиния начала подниматься, к ней вернулся аппетит. Все это заронило надежду в сердце Каролины.
   – Будущее представляется мне очень светлым, – сказала она однажды Вирджинии, когда, облокотившись на поручень, они любовались безбрежным голубым океаном.
   Над водой носились морские птицы, пытаясь схватить остатки пищи, только что выброшенные за борт. Неподалеку резвились два дельфина. От сильного порыва ветра палубу захлестнуло белой пеной. Вирджиния отпрянула от поручня, а Каролина, смеясь, смахнула клочья пены со своих светлых волос.
   – Все будет отлично, – заверила она сестру. – Ничего страшного, что нам с Рэем не удалось обвенчаться в Левел-Грине, обвенчаемся в Эссексе. Там все наладится.
   Сестра нежно посмотрела на нее. Милая Каролина, в своем безрассудстве она верит, что все всегда улаживается. Снова устремив взгляд в бездонную голубую глубь, Вирджиния подавила вздох. А вот в ее жизни ничто, решительно ничто не улаживается.
   Время летело быстро. Погода стояла хорошая, ветер им благоприятствовал. Они миновали острова Силли с их опасными рифами и бурунами, обошли Голову Ящерицы, южную оконечность Англии, проплыли мимо Плимута, откуда Фрэнсис Дрейк вышел навстречу приближающейся армаде, мимо Эдди-стонских скал, мимо Торки с его домами, обнесенными верандами и двориками, украшенными цветочными клумбами. Мимо Лайм-Реджиса, где молодой герцог Монмут неудачно предъявил свои притязания на трон, мимо дремлющего замка Корф и острова Уайт, мимо Гастингса, где одна-единственная битва решила судьбы Англии. «Морской скиталец» плыл по Ла-Маншу в Па-де-Кале. Скоро им предстояло обогнуть Маргит и войти в широкое устье Темзы.
   До Лондона оставался всего день пути. Вечером, когда Каролина лежала рядом с Рэем и ее светлые волосы мерцали в неярком свете луны, проникавшем в каюту через кормовые окна, она повторила ему то, что сказала сестре на захлестнутой пеной палубе.
   Рэй, глядя в искрящиеся глаза своей прекрасной, полной веселья и жизни возлюбленной и стараясь ласками разбудить в ней страсть, нежно улыбнулся.
   – Да, – согласился он, при одном взгляде на нее ощущая томление в паху, желание теснее прижать Каролину к себе и слиться с ней воедино. – Конечно, мы поженимся, как только достигнем Англии.
 
   Их оптимизм сильно поубавился бы, услышь они разговор, происходивший в эту минуту в Лондоне.
   Двое собеседников – мужчина и женщина – отнюдь не случайно встретились в одной из верхних комнат гостиницы «Акула и плавник» на набережной. В этом грязном заведении, пристанище матросов и проституток, странно было видеть высокого, хорошо одетого джентльмена и леди, отважившуюся прибыть сюда ночью.
   Менее часа назад эта дама в плаще с капюшоном и черной маске порывисто вошла в комнату. В маске не было ничего необычного, ибо в те времена их надевали не только проститутки, но и многие аристократки, появляясь в общественных местах. Прибыла она не одна. За запертой дверью стоял смуглый слуга Санчо, готовый отдать за нее жизнь, и дама это знала. Санчо давно уже служил в семье ее мужа и был безнадежно влюблен в госпожу с того дня, как увидел ее.
   Разумеется, это была молчаливая и безответная любовь, но Санчо мечтал лишь об одном – исполнять желания своей повелительницы. К чести его, он не ведал, что происходит за закрытой дверью – иначе была бы поколеблена даже его слепая преданность госпоже.
   Леди была супругой герцога Лорки, испанского посла в Англии, отпрыска одного из древнейших родов Испании, доверенного лица и советника последнего из испанских Габсбургов, Карла Второго, болезненного скудоумного короля.
   Сюда, в гостиницу, герцогиню привело личное дело. Пожилой герцог Лорка женился на очаровательной шестнадцатилетней девушке, только что вышедшей из монастырской школы. Теперь, в свои двадцать два – двадцать три года, она расцвела, и ее прекрасные темные глаза сверкали сквозь прорези в маске. Тряхнув головой, леди откинула капюшон. В эту ночь в ее черных блестящих кудрях не было высокого гребня, ибо она старалась походить на англичанку. Грациозным нервным движением герцогиня сорвала черную маску, закрывавшую ее лицо, и стоявший у нерастопленного камина джентльмен невольно залюбовался ею.
   – С твоей стороны неблагоразумно являться сюда ночью… – начал он.
   – Ш-ш, – прервала герцогиня. – Никаких имен. Стены имеют уши.
   Он пожал плечами.
   Если стены и впрямь имеют уши, этих людей подстерегала величайшая опасность – то, что они задумали, может привести на плаху. Герцогиня подкупила хозяина гостиницы, и теперь в винном погребе между двумя гигантскими бочками с элем лежал седовласый супруг леди, сам герцог Лорка. Связанный по рукам и ногам, он разражался проклятиями всякий раз, когда у него изо рта вынимали кляп, чтобы покормить и напоить пленника.