Я подобрал подходящую палку и стал разгребать золу возле бывшего входа. Никакого опыта в криминальных расследованиях такого рода у меня не было, но два подозрения можно было проверить и без специальных знаний. Первое, если дом подожгли снаружи, то дверь должны были подпереть чем-то надежным.
Если это был металлический предмет типа железного лома, то он должен был остаться возле порога. Вторым доказательством умышленного поджога могли стать останки погибших. Если они окажутся возле входа, значит, запертые люди пытались выломать входную дверь.
Дело у меня продвигалось медленно. Под толстым слоем золы оказались тлеющие угли, так что близко подойти к месту, где были двери, мне никак не удавалось. Я ворошил палкой пепел, стараясь разбросать верхний слой золы, и не заметил, когда сзади подошел какой-то человек.
– Чего ты ищешь, добрый человек? – спросил из-за спины незнакомый голос.
Я обернулся. В двух шагах от меня, внимательно наблюдая за поисками, стоял высокий парень с открытым, красивым лицом.
Готового ответа у меня не было, пришлось придумывать на ходу:
– Кинжал где-то здесь утром обронил.
– Кинжал? – переспросил он, не скрывая иронической улыбки. – Утром здесь бушевал такой жар, что близко было не подойти.
– Значит, обронил в другом месте, – не очень любезно ответил я, не собираясь оправдываться неизвестно перед кем.
Парень хмыкнул и пожал плечами:
– Хочется искать, ищи, мне-то что!
– Вот именно, – сказал я и продолжил ворошить золу, однако без прежнего рвения, ожидая, когда уйдет непрошеный свидетель. Но тот уходить не собирался, стоял на прежнем месте, с интересом наблюдая за моими действиями.
Пришлось сворачивать свое следственное мероприятие.
– Ничего нет, – сказал я и, отбросив палку, направился в сторону господской избы.
Глава 19
Если это был металлический предмет типа железного лома, то он должен был остаться возле порога. Вторым доказательством умышленного поджога могли стать останки погибших. Если они окажутся возле входа, значит, запертые люди пытались выломать входную дверь.
Дело у меня продвигалось медленно. Под толстым слоем золы оказались тлеющие угли, так что близко подойти к месту, где были двери, мне никак не удавалось. Я ворошил палкой пепел, стараясь разбросать верхний слой золы, и не заметил, когда сзади подошел какой-то человек.
– Чего ты ищешь, добрый человек? – спросил из-за спины незнакомый голос.
Я обернулся. В двух шагах от меня, внимательно наблюдая за поисками, стоял высокий парень с открытым, красивым лицом.
Готового ответа у меня не было, пришлось придумывать на ходу:
– Кинжал где-то здесь утром обронил.
– Кинжал? – переспросил он, не скрывая иронической улыбки. – Утром здесь бушевал такой жар, что близко было не подойти.
– Значит, обронил в другом месте, – не очень любезно ответил я, не собираясь оправдываться неизвестно перед кем.
Парень хмыкнул и пожал плечами:
– Хочется искать, ищи, мне-то что!
– Вот именно, – сказал я и продолжил ворошить золу, однако без прежнего рвения, ожидая, когда уйдет непрошеный свидетель. Но тот уходить не собирался, стоял на прежнем месте, с интересом наблюдая за моими действиями.
Пришлось сворачивать свое следственное мероприятие.
– Ничего нет, – сказал я и, отбросив палку, направился в сторону господской избы.
Глава 19
Всю ночь приказные и оставшиеся в живых соратники Требухина поминали шефа со товарищи. Теперь, за отсутствием разгуляй-избы, тризну проводили в господском доме, на временных столах, срочно сколоченных местными умельцами. Вино, медовуха и брага лились рекой, и вскоре, как мне стало казаться, гости начали забывать причину «банкета». Как только градус поднялся на должную высоту, явились дворовые девушки и, начав с поминальной, быстро перешли на плясовые песни. Даже солидный приказной, оказавшийся едва ли не первым человеком в уезде, не сдержав эмоций, пустился отплясывать камаринского.
Наталья Прохоровна появилась только один раз, поблагодарила гостей за уважение к покойному отцу и вернулась в свою девичью светелку. Подвыпившие гости шумели так, что мне не осталось ничего другого, как присоединиться к компании и участвовать в застолье. Несколько раз на глаза попадался любознательный красавец, он старался не высовываться и как только замечал, что я смотрю в его сторону, сразу же прятался за спины гостей.
Поминальное застолье, как водится, постепенно приобрело масштаб национальной пьянки, и приказные на халяву так назюзюкались, что вполне могли стать жертвой еще одного пожара. Однако на этот раз все обошлось, и к рассвету гости и местные поминальщики начали засыпать на тех местах, где их смог свалить Бахус.
Я пил умерено, стараясь придерживаться золотой середины: не очень выделяться в теплой компании, но и не потерять, как говорится, трезвый ум и твердую память. Когда окончательно рассвело, я вышел из господской избы. День обещал быть дождливым, похолодало, и низкие быстрые тучи едва не цепляли верхушки деревьев. В голове шумело от выпитого и бессонной ночи. Двор был пуст. Пока никто не мешал, я опять пошел к сгоревшей избе. За прошедшие день и ночь пожарище дотлело, и пепел почти остыл. Теперь можно было, не боясь обжечься, попытаться разобраться со своими сомнениями.
Палки, которой я давеча ковырялся в золе, там, куда я ее бросил, не оказалось. Сначала я не обратил на это внимания. Ее вполне могли утащить местные ребятишки. Я прошелся по двору, подобрал обломок жерди и вернулся на пожарище. Как уже говорилось, меня интересовало, не была ли подперта снаружи входная дверь, и где застала смерть бражников.
Разбираться с золой оказалось делом муторным. Нижние венцы избы до конца не сгорели, так что все время попадались куски обугленного дерева, которые нужно было убирать. Вскоре я добрался до первых обгоревших костей, Зачем мне все это было нужно, объяснить сложно. Обвинять в поджоге и умышленном убийстве саму Наталью или кого-то из дворни я не собирался, да это и было бесполезно. Следствие в те времена велось по одному образцу, обвиняемых пытали, пока они не сознавались в преступлении, или, если позволяло здоровье и нервная система, объявляли невиновными, скорее всего, я просто хотел понять сам, что же здесь все-таки произошло.
Когда я разгреб верхний слой золы, сразу же нашлись два почерневших черепа. Это могло говорить о том, что, по меньшей мере, два человека пытались выбраться из дома, но почему-то не сумели, Дальше – больше, жердь выворотила третий череп, На этом можно было поиски прекратить, для меня уже все было ясно.
Я выбрался с пожарища, отряхнул с себя прах и, сколько смог, сажу, после чего пошел к колодцу умываться, Именно там, недалеко от него, в кустах, мне и попалась на глаза главная улика преступления: обожженный бердыш со сгоревшей деревянный ручкой, То, что его забросили сюда совсем недавно, можно было понять по примятой траве, на которой он лежал, и моей вчерашней палке, валяющейся рядом.
Никого другого, кроме вчерашнего красавца, в попытке скрыть улики преступления я не заподозрил, осталось только выяснить, кто он такой и какое имеет отношение к погибшему Требухину.
Пока я умывался и очищал одежду, во дворе начали появляться люди, судя по одежде и поведению, холопы. Я подозвал какого-то парня со смышленым лицом и спросил о таинственном красавце. Он долго пытался понять, кем я интересуюсь, но так и не смекнул, о ком идет речь. Впрочем, возможно, это я не смог ему толком объяснить, кто мне нужен. Пришлось набраться терпения и ждать, когда встанут все гости.
Проболтавшись без дела с полчаса, я встретил своего рынду. Он уже оправился после своего ночного любовного подвига и, став настоящим мужчиной, смотрел на меня едва ли не свысока.
– Иди, готовь лошадей, мы скоро отсюда уезжаем, – сказал я.
– Это еще зачем? – не скрывая недовольства, спросил он.
– Нам здесь больше нечего делать.
Парнишка скорчил недовольную рожу и независимо повел плечом:
– Я хочу остаться! У меня здесь Аксинья!
Кажется, у меня на корабле назревал бунт. Начинающий половой гигант влюблялся во все, что носило юбку.
– Хочешь сгореть, как боярин? – спросил я. Ваня набычился и смотрел на меня исподлобья злыми упрямыми глазами.
– Я все равно останусь!
Спорить с ним, пока он находился в таком состоянии, было бессмысленно.
– Хорошо, оставайся. А мне пойди и оседлай донца.
Парнишка завилял глазами, потом повернулся так, чтобы не встретиться со мной взглядом, и неожиданно заявил:
– Боярышня не велела!
– Какая боярышня? – не сразу понял я. – Наталья?
– Наталья Прохоровна! – поправил он.
Это было уже круто, Такого поворота событий я не ожидал, Наталья начинала наглеть не по дням, а по часам. Вот тебе и феодализм в действии!
– Хорошо, я сам с ней поговорю, – сказал я и, не откладывая в долгий ящик, пошел выяснять отношения с бывшей возлюбленной.
В господской избе вповалку, кто на лавках, а кто и просто на полу, спали гости. Я прошел, переступая через тела, к лестнице, ведущей в терем боярышни. Навстречу мне метнулась какая-то женщина и залопотала, преграждая дорогу:
– Куда, куда, туда нельзя, боярышня отдыхает!
– Тогда пойди сама и скажи своей боярышне, что мне нужно с ней поговорить! – сердито сказал я.
– Никак невозможно, государь-батюшка, она изволит почивать!
– Значит, разбуди! – рявкнул я так, что начали поднимать головы спящие гости.
– Кто там шумит? – раздался сверху нежный Наташин голосок.
– Наталья, мне нужно с тобой поговорить!
– Ах, я еще не проснулась, неужели нельзя дать мне отдохнуть в тишине!
Выяснять с ней отношения в присутствии просыпающихся гостей мне не хотелось, как и позволить помыкать собой, Потому я резко сказал:
– Ничего с тобой не случится, потом доспишь!
Наталья с минуту размышляла, потом обратилась к защитнице лестницы.
– Ладно, Анна, пусть боярин войдет, – томно сказала она, – и покличь Афанасия, он мне нужен.
Тетка с поклоном уступила дорогу, и я, пылая праведным гневом, взлетел вверх, в девичий теремок. Наталья, полностью одетая, сидела возле окна. У ее ног расположилось несколько дворовых девушек. Никто здесь не спал, и ничей покой я не нарушил.
– Почему ты приказала не выпускать меня из поместья? – не здороваясь, спросил я.
Требухина жеманно потянулась и, глядя мне в глаза своими чудными лучистыми очами, ответила:
– Лучше если ты останешься здесь.
– Кому лучше? – стараясь оставаться в рамках вежливой холодности, поинтересовался я.
– Ты мне можешь еще понадобиться.
– Знаешь что, моя милая, позволь мне самому решать, где и с кем мне оставаться!
– Ну, зачем ты так, – грустно сказала девушка, – у нас так все хорошо получалось, а теперь ты все портишь.
– Я уезжаю сейчас же, прикажи вернуть моего донца.
– Нет, ты останешься здесь до тех пор, пока я не разрешу тебе уехать, – поменяв тон с ласкового на повелительный, приказала боярышня.
– Что?! – только и нашелся сказать я и, круто повернувшись, вышел из светлицы.
– Алексей, лучше покорись, – крикнула она мне вслед, но я уже сбегал по лестнице вниз.
Там стоял вчерашний красавец. Я шел прямо на него. Когда мы уже почти столкнулась, он отступил в сторону и вдруг ударил меня в солнечное сплетение. Это произошло так неожиданно, что я не успел сгруппироваться и согнулся, хватая ртом воздух.
– Будешь ходить здесь, разнюхивать... – с ненавистью прошипел он.
– Ты что дерешься? – миролюбиво спросил я, пытаясь восстановить дыхание.
– Сейчас узнаешь, как по-настоящему дерутся! – сказал он и опять замахнулся кулаком.
Этого удара я уже ожидал и, легко отстранившись, врезал ему прямым в челюсть так, что сразу онемела рука. Красавец вскрикнул и повалился навзничь. Кругом поднялись крики. Разбуженные гости отступали к дверям, не понимали, что происходит. Кто-то пытался подойти и поднять упавшего Афанасия. Я в это время уже бежал в свой терем за оружием, сбивая с ног пытавшихся остановить меня холопов.
Ситуация складывалась самая что ни есть гнусная, мне предстояло биться одному против всей боярской челяди. Уже у себя наверху, напяливая кольчугу, я догадался, кто такой коварный красавец по имени Афанасий. Почти наверняка он и есть Натальин возлюбленный, бросивший ее одну в лесу. Если это так, то парочка складывалась самая подходящая.
Одеться и вооружиться было делом нескольких секунд. Даже во время службы в армии я никогда так быстро не собирался по тревоге. Вниз я бежал с кинжалом и саблей наголо. Там за это время ничего не изменилось: красавец-любовник по-прежнему лежал на полу, приказные, сбившись кучкой, обсуждали неожиданную драку, холопы стояли вдоль стены, не зная, что делать. Объяснять им, что происходит, мне было некогда. Сверкая сталью клинков, я пробежал к выходу и выскочил во двор. Желающих оказаться зарубленным среди слуг не нашлось.
Пока на моей стороне был фактор неожиданности, нужно успеть забрать из конюшни лошадь. В крайнем случае, если не успею ее оседлать, придется ускакать без седла. Жизнь, как говорится, дороже.
На мое появление с оружием во дворе никто не обратил внимание. Время было раннее, после вчерашней общей пьянки дворовых занимали другие заботы, так что я беспрепятственно достиг цели. Донец, узнав хозяина, приветливо замотал головой, Я отворил затвор, и конь вышел из стойла.
Конюх, который присматривал за лошадьми, еще сонный, с соломой во всклоченной шевелюре, диковато глянул на меня, не понимая, отчего такая спешка. Я закричал на него, требуя уздечку и седло. – Так я откуда знаю, где они, – не спеша, ответил он. – Твой парнишка, поди, забрал.
Нужно было что-то придумать, найти хоть веревку, чтобы сделать узду. Но, кажется, что-либо предпринимать было уже поздно. В конюшню влетело несколько вооруженных чем попало холопов. Увидев меня посреди помещения, они, не останавливаясь, пошли в атаку. Донец заржал и испугано затанцевал на месте. Я, не дожидаясь нападения, бросился вперед и ранил в плечо первого из нападавших, здорового белобрысого парня, Он закричал и, уронив огромный самодельный меч, кинулся назад, смешав ряды нападающих.
Поднялся крик, как обычно, начались ругань и угрозы, но больше желающих наткнуться на клинок не нашлось. Тогда я сам пошел на холопов, надеясь вытеснить их из конюшни и запереть изнутри дверь. Однако на ней никаких запоров не оказалось, и мне пришлось вслед за отступающими выйти во двор. Теперь против меня было четверо лбов, у двоих из который в руках были сабли, у одного бердыш и у самого здорового – обычные вилы.
– Бей его, ребята! – кричал с безопасного расстояния управляющий, вездесущий Мироныч. – Бей, не робей!
Ребята грозно размахивали оружием, но попасть под удар моей сабли не спешили. Их сдерживали вопли и проклятия раненного товарища. Ситуация складывалась патовая, я не мог уйти без лошади, нападающие не хотели попасть под раздачу и тянули время. В конце концов, они устали, перестали махать своими железяками и стояли, ожидая подкрепления.
– Хозяин, уже можно ехать! – раздался вдруг за спиной знакомый голос.
Женолюбивый рында выводил из конюшни моего донца, взнузданного и оседланного. Каким образом он попал на конюшню, я спрашивать не стал, было не до того. Я одним махом вскочил в седло и двинул коня на противника. Теперь опасность представлял только парень с вилами и второй, с бердышом на длинной рукоятке. Однако, на мое счастье, они оказались самыми робкими, спрятались за спинами товарищей.
– Хозяин, – опять позвал меня Ваня, – погоди чуток, мы сейчас!
Оглянуться и посмотреть, что это еще за «мы», я не мог, поскольку следил за холопами.
– Давай скорее! – крикнул я, когда увидел новых бойцов, собирающихся под предводительством Мироныча возле господской избы. С такой ратью справиться было бы уже проблематично.
– Едем, – откликнулся Ваня.
Я оглянулся. Из широко открытых ворот конюшни, низко склоняясь к лошадиной шее, выехал сам рында и его ночная пассия Аксинья.
– Можно она с нами? – совсем не боевым тоном спросил оруженосец.
– Не отставайте! – крикнул я и направил коня в открытые ворота усадьбы.
Донец сразу пошел галопом, в разные стороны отскочили холопы, и наша маленькая кавалькада вырвалась на оперативный простор столбовой дороги.
Наталья Прохоровна появилась только один раз, поблагодарила гостей за уважение к покойному отцу и вернулась в свою девичью светелку. Подвыпившие гости шумели так, что мне не осталось ничего другого, как присоединиться к компании и участвовать в застолье. Несколько раз на глаза попадался любознательный красавец, он старался не высовываться и как только замечал, что я смотрю в его сторону, сразу же прятался за спины гостей.
Поминальное застолье, как водится, постепенно приобрело масштаб национальной пьянки, и приказные на халяву так назюзюкались, что вполне могли стать жертвой еще одного пожара. Однако на этот раз все обошлось, и к рассвету гости и местные поминальщики начали засыпать на тех местах, где их смог свалить Бахус.
Я пил умерено, стараясь придерживаться золотой середины: не очень выделяться в теплой компании, но и не потерять, как говорится, трезвый ум и твердую память. Когда окончательно рассвело, я вышел из господской избы. День обещал быть дождливым, похолодало, и низкие быстрые тучи едва не цепляли верхушки деревьев. В голове шумело от выпитого и бессонной ночи. Двор был пуст. Пока никто не мешал, я опять пошел к сгоревшей избе. За прошедшие день и ночь пожарище дотлело, и пепел почти остыл. Теперь можно было, не боясь обжечься, попытаться разобраться со своими сомнениями.
Палки, которой я давеча ковырялся в золе, там, куда я ее бросил, не оказалось. Сначала я не обратил на это внимания. Ее вполне могли утащить местные ребятишки. Я прошелся по двору, подобрал обломок жерди и вернулся на пожарище. Как уже говорилось, меня интересовало, не была ли подперта снаружи входная дверь, и где застала смерть бражников.
Разбираться с золой оказалось делом муторным. Нижние венцы избы до конца не сгорели, так что все время попадались куски обугленного дерева, которые нужно было убирать. Вскоре я добрался до первых обгоревших костей, Зачем мне все это было нужно, объяснить сложно. Обвинять в поджоге и умышленном убийстве саму Наталью или кого-то из дворни я не собирался, да это и было бесполезно. Следствие в те времена велось по одному образцу, обвиняемых пытали, пока они не сознавались в преступлении, или, если позволяло здоровье и нервная система, объявляли невиновными, скорее всего, я просто хотел понять сам, что же здесь все-таки произошло.
Когда я разгреб верхний слой золы, сразу же нашлись два почерневших черепа. Это могло говорить о том, что, по меньшей мере, два человека пытались выбраться из дома, но почему-то не сумели, Дальше – больше, жердь выворотила третий череп, На этом можно было поиски прекратить, для меня уже все было ясно.
Я выбрался с пожарища, отряхнул с себя прах и, сколько смог, сажу, после чего пошел к колодцу умываться, Именно там, недалеко от него, в кустах, мне и попалась на глаза главная улика преступления: обожженный бердыш со сгоревшей деревянный ручкой, То, что его забросили сюда совсем недавно, можно было понять по примятой траве, на которой он лежал, и моей вчерашней палке, валяющейся рядом.
Никого другого, кроме вчерашнего красавца, в попытке скрыть улики преступления я не заподозрил, осталось только выяснить, кто он такой и какое имеет отношение к погибшему Требухину.
Пока я умывался и очищал одежду, во дворе начали появляться люди, судя по одежде и поведению, холопы. Я подозвал какого-то парня со смышленым лицом и спросил о таинственном красавце. Он долго пытался понять, кем я интересуюсь, но так и не смекнул, о ком идет речь. Впрочем, возможно, это я не смог ему толком объяснить, кто мне нужен. Пришлось набраться терпения и ждать, когда встанут все гости.
Проболтавшись без дела с полчаса, я встретил своего рынду. Он уже оправился после своего ночного любовного подвига и, став настоящим мужчиной, смотрел на меня едва ли не свысока.
– Иди, готовь лошадей, мы скоро отсюда уезжаем, – сказал я.
– Это еще зачем? – не скрывая недовольства, спросил он.
– Нам здесь больше нечего делать.
Парнишка скорчил недовольную рожу и независимо повел плечом:
– Я хочу остаться! У меня здесь Аксинья!
Кажется, у меня на корабле назревал бунт. Начинающий половой гигант влюблялся во все, что носило юбку.
– Хочешь сгореть, как боярин? – спросил я. Ваня набычился и смотрел на меня исподлобья злыми упрямыми глазами.
– Я все равно останусь!
Спорить с ним, пока он находился в таком состоянии, было бессмысленно.
– Хорошо, оставайся. А мне пойди и оседлай донца.
Парнишка завилял глазами, потом повернулся так, чтобы не встретиться со мной взглядом, и неожиданно заявил:
– Боярышня не велела!
– Какая боярышня? – не сразу понял я. – Наталья?
– Наталья Прохоровна! – поправил он.
Это было уже круто, Такого поворота событий я не ожидал, Наталья начинала наглеть не по дням, а по часам. Вот тебе и феодализм в действии!
– Хорошо, я сам с ней поговорю, – сказал я и, не откладывая в долгий ящик, пошел выяснять отношения с бывшей возлюбленной.
В господской избе вповалку, кто на лавках, а кто и просто на полу, спали гости. Я прошел, переступая через тела, к лестнице, ведущей в терем боярышни. Навстречу мне метнулась какая-то женщина и залопотала, преграждая дорогу:
– Куда, куда, туда нельзя, боярышня отдыхает!
– Тогда пойди сама и скажи своей боярышне, что мне нужно с ней поговорить! – сердито сказал я.
– Никак невозможно, государь-батюшка, она изволит почивать!
– Значит, разбуди! – рявкнул я так, что начали поднимать головы спящие гости.
– Кто там шумит? – раздался сверху нежный Наташин голосок.
– Наталья, мне нужно с тобой поговорить!
– Ах, я еще не проснулась, неужели нельзя дать мне отдохнуть в тишине!
Выяснять с ней отношения в присутствии просыпающихся гостей мне не хотелось, как и позволить помыкать собой, Потому я резко сказал:
– Ничего с тобой не случится, потом доспишь!
Наталья с минуту размышляла, потом обратилась к защитнице лестницы.
– Ладно, Анна, пусть боярин войдет, – томно сказала она, – и покличь Афанасия, он мне нужен.
Тетка с поклоном уступила дорогу, и я, пылая праведным гневом, взлетел вверх, в девичий теремок. Наталья, полностью одетая, сидела возле окна. У ее ног расположилось несколько дворовых девушек. Никто здесь не спал, и ничей покой я не нарушил.
– Почему ты приказала не выпускать меня из поместья? – не здороваясь, спросил я.
Требухина жеманно потянулась и, глядя мне в глаза своими чудными лучистыми очами, ответила:
– Лучше если ты останешься здесь.
– Кому лучше? – стараясь оставаться в рамках вежливой холодности, поинтересовался я.
– Ты мне можешь еще понадобиться.
– Знаешь что, моя милая, позволь мне самому решать, где и с кем мне оставаться!
– Ну, зачем ты так, – грустно сказала девушка, – у нас так все хорошо получалось, а теперь ты все портишь.
– Я уезжаю сейчас же, прикажи вернуть моего донца.
– Нет, ты останешься здесь до тех пор, пока я не разрешу тебе уехать, – поменяв тон с ласкового на повелительный, приказала боярышня.
– Что?! – только и нашелся сказать я и, круто повернувшись, вышел из светлицы.
– Алексей, лучше покорись, – крикнула она мне вслед, но я уже сбегал по лестнице вниз.
Там стоял вчерашний красавец. Я шел прямо на него. Когда мы уже почти столкнулась, он отступил в сторону и вдруг ударил меня в солнечное сплетение. Это произошло так неожиданно, что я не успел сгруппироваться и согнулся, хватая ртом воздух.
– Будешь ходить здесь, разнюхивать... – с ненавистью прошипел он.
– Ты что дерешься? – миролюбиво спросил я, пытаясь восстановить дыхание.
– Сейчас узнаешь, как по-настоящему дерутся! – сказал он и опять замахнулся кулаком.
Этого удара я уже ожидал и, легко отстранившись, врезал ему прямым в челюсть так, что сразу онемела рука. Красавец вскрикнул и повалился навзничь. Кругом поднялись крики. Разбуженные гости отступали к дверям, не понимали, что происходит. Кто-то пытался подойти и поднять упавшего Афанасия. Я в это время уже бежал в свой терем за оружием, сбивая с ног пытавшихся остановить меня холопов.
Ситуация складывалась самая что ни есть гнусная, мне предстояло биться одному против всей боярской челяди. Уже у себя наверху, напяливая кольчугу, я догадался, кто такой коварный красавец по имени Афанасий. Почти наверняка он и есть Натальин возлюбленный, бросивший ее одну в лесу. Если это так, то парочка складывалась самая подходящая.
Одеться и вооружиться было делом нескольких секунд. Даже во время службы в армии я никогда так быстро не собирался по тревоге. Вниз я бежал с кинжалом и саблей наголо. Там за это время ничего не изменилось: красавец-любовник по-прежнему лежал на полу, приказные, сбившись кучкой, обсуждали неожиданную драку, холопы стояли вдоль стены, не зная, что делать. Объяснять им, что происходит, мне было некогда. Сверкая сталью клинков, я пробежал к выходу и выскочил во двор. Желающих оказаться зарубленным среди слуг не нашлось.
Пока на моей стороне был фактор неожиданности, нужно успеть забрать из конюшни лошадь. В крайнем случае, если не успею ее оседлать, придется ускакать без седла. Жизнь, как говорится, дороже.
На мое появление с оружием во дворе никто не обратил внимание. Время было раннее, после вчерашней общей пьянки дворовых занимали другие заботы, так что я беспрепятственно достиг цели. Донец, узнав хозяина, приветливо замотал головой, Я отворил затвор, и конь вышел из стойла.
Конюх, который присматривал за лошадьми, еще сонный, с соломой во всклоченной шевелюре, диковато глянул на меня, не понимая, отчего такая спешка. Я закричал на него, требуя уздечку и седло. – Так я откуда знаю, где они, – не спеша, ответил он. – Твой парнишка, поди, забрал.
Нужно было что-то придумать, найти хоть веревку, чтобы сделать узду. Но, кажется, что-либо предпринимать было уже поздно. В конюшню влетело несколько вооруженных чем попало холопов. Увидев меня посреди помещения, они, не останавливаясь, пошли в атаку. Донец заржал и испугано затанцевал на месте. Я, не дожидаясь нападения, бросился вперед и ранил в плечо первого из нападавших, здорового белобрысого парня, Он закричал и, уронив огромный самодельный меч, кинулся назад, смешав ряды нападающих.
Поднялся крик, как обычно, начались ругань и угрозы, но больше желающих наткнуться на клинок не нашлось. Тогда я сам пошел на холопов, надеясь вытеснить их из конюшни и запереть изнутри дверь. Однако на ней никаких запоров не оказалось, и мне пришлось вслед за отступающими выйти во двор. Теперь против меня было четверо лбов, у двоих из который в руках были сабли, у одного бердыш и у самого здорового – обычные вилы.
– Бей его, ребята! – кричал с безопасного расстояния управляющий, вездесущий Мироныч. – Бей, не робей!
Ребята грозно размахивали оружием, но попасть под удар моей сабли не спешили. Их сдерживали вопли и проклятия раненного товарища. Ситуация складывалась патовая, я не мог уйти без лошади, нападающие не хотели попасть под раздачу и тянули время. В конце концов, они устали, перестали махать своими железяками и стояли, ожидая подкрепления.
– Хозяин, уже можно ехать! – раздался вдруг за спиной знакомый голос.
Женолюбивый рында выводил из конюшни моего донца, взнузданного и оседланного. Каким образом он попал на конюшню, я спрашивать не стал, было не до того. Я одним махом вскочил в седло и двинул коня на противника. Теперь опасность представлял только парень с вилами и второй, с бердышом на длинной рукоятке. Однако, на мое счастье, они оказались самыми робкими, спрятались за спинами товарищей.
– Хозяин, – опять позвал меня Ваня, – погоди чуток, мы сейчас!
Оглянуться и посмотреть, что это еще за «мы», я не мог, поскольку следил за холопами.
– Давай скорее! – крикнул я, когда увидел новых бойцов, собирающихся под предводительством Мироныча возле господской избы. С такой ратью справиться было бы уже проблематично.
– Едем, – откликнулся Ваня.
Я оглянулся. Из широко открытых ворот конюшни, низко склоняясь к лошадиной шее, выехал сам рында и его ночная пассия Аксинья.
– Можно она с нами? – совсем не боевым тоном спросил оруженосец.
– Не отставайте! – крикнул я и направил коня в открытые ворота усадьбы.
Донец сразу пошел галопом, в разные стороны отскочили холопы, и наша маленькая кавалькада вырвалась на оперативный простор столбовой дороги.