Шхиян Сергей. Самозванец

   – Дай мне с десяток гайдуков, и я их разгоню, – опять попросил я, но без уверенности, что вообще буду услышан.
   В дверях кареты показалась усатая голова моего дорожного знакомого. Он поднялся по лестнице и остановился в дверях, смущенно переминаясь с ноги на ногу.
   – Звала, государыня-матушка? – проникновенно спросил он боярыню.
   – Что же ты, Василий, такое творишь? – плачущим голосом воскликнула матушка. – Вот князь рассказал, что тут в лесу полно разбойников, а ты ни ухом, ни рылом! Это как так понимать? Смерти ты моей хочешь?!
   – Матушка! – заорал в полный голос лупоглазый. – Не вели казнить, вели слово молвить!
   – Ладно, чего уж там, говори, – разрешила она, – только смотри, не ври!
   – Я как о разбойниках услыхал, тотчас приказал поворачивать назад. Не один волос с твоей мудрой, прекрасной головки не упадет!
   – А вот князь людей просит, хочет разбойников воевать, – капризным голосом произнесла Хованская. – А ты еще говоришь!
   От всего этого бреда я заскучал и понял, что зря потерял драгоценное время. Потому, не прощаясь, спустился на твердую землю.
   – Куда же ты, князь! – самолично обратилась ко мне из окна Марья Алексеевна. ¦– Останься, можешь с нами ехать!
   – Спасибо, боярыня, но мне нужно спасать своих людей, – вежливо ответил я, сел в седло и поскакал прочь.
   Что в таких случаях говорят мужчины в адрес подобных женщин, можно и не озвучивать. Ругая нежную боярыню последними словами, я доскакал до ближайшей деревни. Была она небольшой, не более трех десятков домов и, судя по убогим избам, очень бедная. По страдному времени, поре сенокоса, людей видно не было, все работали на лугах, так что оказалось не у кого даже спросить короткую дорогу на Москву. Я поехал дольше, но увидел, что на самом выезде, в последнем подворье, на плетне висит мужик. Он оперся подмышками на хлипкое сооружение из редких прутьев ивовой лозы, свесил руки наружу и задумчиво обозревал окрестности. Я остановился прямо напротив него и вскоре был удостоен его рассеянным вниманием. Перестав таращиться на проплывающие облака, мужик перевел взор на меня и с не меньшим интересом принялся осматривать и меня, и лошадь, и то, что было за нашими с донцом спиной. Сразу стало понятно, что у мужика натура художественная, творческая, и потому он работе предпочитает созерцание.
   – Здравствуй, хозяин, – поприветствовал я, подъезжая вплотную.
   – Здорово, коли не шутишь, – ответил он безо всякого почтения к моему лошадино-военному виду.
   – Как в Москву лучше проехать?
   – В какую Москву? – уточнил он, глядя в упор приветливыми голубыми глазами.
   – Как это в какую, – не понял я, – что, здесь есть разные Москвы?
   – Так нет ни одной, Зюзино – это есть, а ни про какую Москву я отродясь не слышал.
   Мужик говорил серьезно, так что было непонятно, он простой придурок или слабоумный. Хотя ни на того, ни на другого вроде бы и не походил. Я решил, что это такой местный юмор – не знать о близкой Москве, и невинно поинтересовался:
   – А есть здесь кто-нибудь поумнее тебя?
   – Нет, я здесь самый умный, дураки все работают, – так же без тени улыбки ответил он.
   В этом утверждении был свой смысл. Действительно, у нас большей частью так и случается, умные всегда отдыхают, а дураки работают.
   У меня тут же появилась идея не спешить в столицу, где еще неизвестно как все обернется, а попробовать решить вопрос с разбойниками на месте, тем более, что неожиданно подвернулся такой забавный тип.
   – Приютишь меня на пару дней? – спросил я.
   – Заходи, если не побрезгуешь, я хорошему человеку всегда рад.
   Приглашая меня войти, он, между тем, продолжал висеть на плетне, не делая даже попытки пойти открыть ворота. Я не стал чиниться, слез с коня, сам открыл его условные ворота, состоящие из нескольких жердей, и въехал во двор.
   – Иди в избу, устраивайся, – пригласил хозяин, не отрывая взгляда от родных просторов, которые к тому же перестал загораживать проезжий.
   Я вошел в избу. Как ни странно, там оказалось вполне цивильно, понятно для этого времени. Была печь с трубой и приличные лавки и полати. Я снял с себя камзол, амуницию и вернулся во двор. Умник продолжал любоваться видом из-за плетня.
   – Тебя как звать? – спросил я его сосредоточенную спину.
   – Звать зовутка, величают – утка, – ответил он присказкой, но все-таки соизволил повернуться ко мне. – А покойная жена величала Павлом.
   – Скажи, друг Павел, у вас в округе разбойники есть?
   – Где же их нет? – вопросом на вопрос ответил он.
   – А кто с той стороны, – я показал направление, – лес держит?
   – Известно кто, лихие люди, – не задумываясь, ответил он, усмотрев что-то необычайно интересное за моей спиной.
   – Как бы мне с ними встретиться?
   – С разбойниками?! – воскликнул он и, кажется, впервые посмотрел на меня с интересом. – Пойди в лес, они тебя сами найдут!
   – Нет, мне нужно их найти так, чтобы они меня не видели. Ты же здешние леса знаешь, сможешь такое устроить? Я заплачу.
   – А тебе какая в них нужда?
   – Они моего товарища захватили, хочу его выручить.
   – Нет, мне такое без интереса, – мне и здесь хорошо.
   – Я хорошо заплачу! Не пожалеешь!
   – А зачем мне твои деньги? Мы живем по крестьянству, у нас все свое, нам деньги без надобности.
   – Ну, лошадь себе хорошую купишь...
   – На кой она мне? – искренне удивился он. – Ее, поди, еще и кормить нужно.
   Пожалуй, впервые мне посчастливилось встретиться с настоящим прототипом русских народных сказок, Иванушкой-дурачком, в чистом, незамутненном виде.
   – У тебя здесь случайно нет волшебной щуки? – серьезно спросил я.
   – Какой такой щуки? – удивился он, не понял намека или не знал такой сказки.
   – Которая по щучьему велению, по твоему хотению все желания исполняет.
   Он обдумал ответ, и только осознав все возможности, которые может получить человек, обладая такой замечательной рыбой, ответил:
   – Чего нет, того нет. Коли была бы, стал бы я тут в деревне околачиваться!
   – А что бы тогда сделал?
   – Что бы? – Он опять задумался, проверяя свои желания, но, так, кажется, ничего интересного не придумал. Потом вдруг сладко улыбнулся. – Мало ли, девку молодую пожелал, а то и двух. Толстопятых! – сказал он и сладко, как кот, прижмурился.
   Идея была, безусловно, продуктивная, кто же от такого счастья откажется!
   – А почему двух? Бог троицу любит.
   – Нет, три много. Сразу станут промеж собой ссориться, шума от них не оберешься. Две в самый раз.
   – А я слышал, разбойники у себя много красивых девок держат, хотят туркам в плен продать.
   – А мне-то что за дело?
   – Ну, поможешь спастись какой-нибудь девушке из плена, она тебя полюбит и замуж за тебя пойдет.
   – Не пойдет, – кратко ответил он.
   – Почему?
   – Я работать не люблю, за то меня девки и не любят. Знаешь, как жена-покойница со мной наплакалась?!
   Чем дольше мы говорил, тем меньше я понимал нового знакомого. То ли он все-таки придуривался, то ли на самом деле был таким уникальным лодырем. Однако порядок в избе говорил о другом.
   – А почему у тебя в избе печь с трубой, – зашел я с другого бока.
   – Как почему, чтобы не дымила.
   – И лавки я посмотрел у тебя хорошие, сам делал?
   – Нет, жена-покойница.
   – Плохо тебе теперь будет без жены...
   – И не говори, – тяжело вздохнул он, – не знаю, как зиму перезимую...
   – Вот видишь, а к разбойникам идти не хочешь! Я бы дал тебе денег, а ты купил бы красную шапку, красные сапоги, выручил бы из плена красавицу, она бы в тебя влюбилась, вот тебе и жена!
   Перспективу я нарисовал, лучше не придумать, осталось только воплотить ее в жизнь. По всем правилам теперь дурню только и осталось надеть лапти и пойти совершать подвиги. Однако он не спешил, обдумывал ситуацию, видимо, в поисках слабых сторон моего предложения. Наконец нашел к чему придраться:
   – А если она за меня не пойдет?
   Я чуть не спросил его, кто за него не пойдет, но не стал, понимая, что в мозгу Павла уже выкристаллизовался образ идеальной, толстопятой красавицы. Он, кстати, даже облизнулся, и глаза его затуманились от вожделения.
   – Только я не уверен, что ты знаешь, где разбойники живут, – не отвечая на вопрос, с сомнением сказал я.
   – Чего там знать, в сухом логе, нарыли себе дурни землянок и думают, что их там никто не найдет.
   – Подобраться туда незаметно можно?
   – Нет, как же к ним подберешься, когда их там видимо-невидимо и кругом соглядатаи. Вот если только гнилой балкой идти, но там нечисто, никто и не ходит.
   – Почему нечисто ?
   – Леший живет, он пришлых не любит, так голову задурит, что назад пути не найдешь. Прошлый год из Москвы приезжали, как туда зашли, до сих пор не вернулись.
   Я сделал вид, что не заметил его упоминания о Москве, о которой он якобы никогда не слышал, сказал другое:
   – А может быть, они просто вышли другой дорогой, не через вашу деревню.
   – Нет, они же лошадей здесь оставили.
   – А ты сам лешего боишься?
   – Чего мне его бояться, какая ему от меня радость. Это ты опасайся, ты же пришлый.
   – Ну, я как-нибудь с ним договорюсь, – сказал я, имея в виду, что у меня уже был успешный опыт общения с лешим, который в конце концов оказался никаким не лешим, а чиновником службы времени.
   – Ну что, значит, пойдем гнилой балкой? – задал я уже конкретный вопрос, как о деле решенном.
   – По-другому нельзя, – покровительственно ответил он, – только идти все одно придется ночью, хорошее ли дело, ночь без сна!
   – Завтра выспимся, а если еще успеешь спасенной девке понравится, то и не только...
   – А про договор не забудешь?
   – О красной шапке? Вот тебе святой, истинный крест. Самую-красную выберем!
   – Тогда пойдем, соснем перед дорогой. Шутка ли дело, ночью не спать!
   – Поесть бы не мешало, – намекнул я, – время обеденное.
   – Где же теперь еду возьмешь, теперь все в поле. Разве пойти старуху какую заговорить. Только боюсь, все одно не дадут.
   – Ты, что Христа ради питаешься?
   – Когда как, мир не без добрых людей. Кто и так, без просьбы, лишним куском хлеба поделится. Меня многие считают юродивым, а мне и горя мало.
   Похоже, парень ловко устроился, эксплуатируя мистическое почтение соседей ко всяким явным странностям. Мне до этого дела не было, но вот поесть явно не мешало.
   – А купить еду где-нибудь можно?
   – Тут недалеко село есть, – показал он в ту сторону, откуда я приехал, – там постоялый двор. Только опять-таки разбойники по дороге.
   – Больше негде?
   – Так вот, хоть у Лесовички, она баба жадная, деньги любит, так просто, даром, зимой снега не даст.
   – Где она живет? – живо заинтересовался я.
   – А ты что, сам не знаешь? – удивился Павел.
   – Откуда я могу ее знать? Я сюда попал первый раз в жизни!
   – Да ну, а где же ты раньше жил?
   – Потом расскажу, давай, показывай, где живет Лесовичка.
   – Вон в той избе, – показал он пальцем, – только зря пойдешь ноги бить, она жадна, ужас как.
   – Ничего, как-нибудь разберусь. Ты со мной пойдешь?
   – Я? Очень надо, я спать лягу и тебе советую. Спать я не хотел и пошел раскалывать Лесовичку.
   Изба ее находилась немного на отшибе от общего ряда домов, ближе к лесу, отсюда, вероятно, и такое странное прозвище. Я прошел деревенской улицей, нашел тропинку к нужному подворью и минут через пять уже стучал в низкие двери избы.
   – Кого еще Бог принес? – послышалось изнутри.
   – Можно хозяйку, – громко сказал я.
   – Сейчас, подожди, – откликнулся тот же голос, и на пороге показалась старая женщина в темном сарафане с простоволосой головой. Увидев незнакомого человека, она вскрикнула и спряталась за дверь, уже оттуда спросила:
   – Тебе чего надобно?
   – У вас можно купить какой-нибудь еды? – спросил я.
   – А ты кто таков и как здесь очутился?
   – Проезжий, остановился у вашего соседа, – слегка слукавил я, чтобы не ссылаться на непутевого Павла.
   – И чего тебе нужно? – продолжила допрос Лесовичка, так и не выходя из избы.
   – Еда нужна, масло, хлеб, можно курицу.
   – Нету у меня ничего, сама впроголодь живу, – сердито сказала женщина.
   – Я хорошо заплачу, – посулил я, почувствовав в голосе Лесовички некоторую неуверенность.
   – Сколько? – быстро спросила она.
   – Три московки.
   – Пять за курицу, за хлеб и молоко отдельно.
   – За все пять, и еще масло. Не хочешь, пойду дальше.
   – Шесть! – сказала она, выглядывая в дверную щель. – Только из уважения!
   – Пять московок и полушка, – твердо сказал я, чтобы излишней сговорчивостью не дать ей нового повода к торгу.
   – Жди, – сказала хозяйка и плотно захлопнула дверь.
   Как я и предвидел, деньги всегда деньги, даже в глухой деревне. Лесовичка не только продала мне все, что я просил, но самолично зарезала и ощипала курицу. Впрочем, думаю, для того, чтобы оставить себе пух и перо. Баба, Павел был прав, оказалась на редкость жадная.
   Нагруженный припасами, я вернулся к своему тунеядцу и застал его крепко спящим под овчинным тулупом.
   – Эй, Павел, – позвал я, – есть будешь?
   Храп под овчиной тотчас прекратился и показался любопытный глаз.
   – Шутишь или правда что достал?
   – Вставай, нужно курицу сварить.
   – Нет, так мы не договаривались, – расслабленно казал он, – я думал, уже все готово!
   Я подумал, что зря связался с таким лодырем. Конечно, художественная натура – это хорошо, но в лес-то идти все равно придется. Однако решил просмотреть, чем, в конце концов, все это кончится, и начал разбираться в нехитром крестьянском хозяйстве. Пока я разводил в печи огонь, хозяин искусно изображал крепко спящего человека, но когда вода в котелке закипела, и пленительный аромат варящейся курицы распространился по избе, не выдержал и сел на лавке.
   – Давненько я скоромного не ел, – грустно сказал он. – А сегодня не постный день?
   – Постный, так что можешь спать дальше.
   – Ничего, буду в церкви, заодно покаюсь, – пообещал он.
   – Как знаешь.
   – А винца курного у тебя нет?
   Винца у меня не было, так что удовлетворился он всего лишь едой. Однако удовлетворился сполна. После нашего нехитрого обеда в доме опять не осталось ни одной крошки съестного. Зато до ночи мы дружно спали на очень сытые желудки.

Глава 8

   Воробьиные ночи еще не наступили, но темнело уже так поздно, что нам пришлось выйти из деревни в начале одиннадцатого. Павел вел себя вполне адекватно, не ныл и не засыпал на ходу. Чтобы не светиться перед деревней, мы сделали крюк и выкошенными лугами довольно быстро дошли до леса. Тут мой чичероне предложил сделать привал и дождаться полной темноты. Ему, как проводнику, было виднее, и мы засели в кустах, ожидая часа «Икс».
   Вечер был не по-летнему холодный. С северо-востока пришел циклон, весь день, пока мы спали, моросил дождь. К вечеру он кончился, но стало реально холодно, что очень ощущалось, особенно после последних теплых дней. Я был одет в свой межсезонный камзол, а Павел отправился в лес в том, в чем ходил днем: льняной домотканой рубахе, коротких портках и босиком. Единственной теплой вещью у него оказалась бесформенная войлочная шляпа, когда-то щеголеватая, но давно потерявшая всякую форму.
   – Тебе не холодно? – задал я риторический вопрос, когда мы уселись на мокрой траве в мокрых кустах.
   – Ничего, сейчас же лето, – успокоил он меня.
   Лето, оно конечно, лето, но меня пробирало даже сквозь толстое шерстяное сукно.
   Он же вполне комфортно растянулся на земле и, как мне показалось, собрался соснуть.
   – Павел, а тебе не скучно жить? – спросил я, чтобы хоть как-то отвлечь его от такого глубокого отдыха.
   – Чего? – сонно переспросил он, протяжно зевая.
   – Жить тебе не скучно?
   – Когда скучать-то, – удивился Павел, – времени ни на что не хватает. Утром проснулся, а там, глядишь, уже и спать пора.
   Такому насыщенному ритму жизни можно было только позавидовать.
   – А ты когда-нибудь работал?
   – Как же не работать, с малолетства в трудах, продохнуть некогда. Ты бы мне не мешал разговорами, сам отдохни часок-другой.
   – А мне кажется, нам уже идти пора, погляди, совсем темно стало.
   – Думаешь? – с сомнением протянул Павел. – А то давай, что ли, завтра сходим. Куда спешить?
   – Нет, пойдем мы сегодня, так что вставай. Чем быстрее дело сделаем, тем раньше получишь красную шапку и сапоги.
   – Тоже красные! – напомнил он.
   – Это как обещано.
   Павел тяжело вздохнул, встал, отряхнулся, как мокрая курица, и не спеша пошел вдоль кромки леса.
   Я двинулся следом, стараясь идти как можно осторожнее. Трава тут была выше пояса, мокрая, так что скоро я промок насквозь и начал мерзнуть. Павел между тем шел легко, шлепая по встречающимся лужам босыми ногами.
   – Скоро уже? – не выдержал я.
   – Нет, нам нужно лес обойти, а то как мы в гнилую балку попадем!
   – Ладно, тогда пошли быстрее.
   Павел не ответил и шел все в том же темпе, легко, как на прогулке. Пришлось и мне настраиваться на долгую ходьбу и постараться отключиться от мелких неудобств вроде незаметных ям, полных холодных воды, колючего кустарника и хлещущих по лицу веток. Больше о конце пути я не спрашивал, шел себе и шел за светлой спиной проводника. Часа через полтора Павел, наконец, остановился. Задумчиво поднял лицо к темному, облачному небу. Я опять испугался, что он примется любоваться красотами природы, но все обошлось.
   – Вон там гнилая балка, – показал он рукой в сторону леса. – По ней и дойдем. Тебе не боязно?
   – Чего бы это! – сердито ответил я, хотя кое-какие сомнения по поводу своего напарника у меня уже были. – С тобой я пойду хоть на край света.
   – Тогда пошли, – сказал он и так же легко, как раньше, пошел дальше.
   – Вот это и есть гнилая балка, – сообщил он, когда мы вошли в какой-то узкий овраг. Под ногами сразу захлюпало, и мои мокрые сапоги начала засасывать грязь. Прогулка окончательно переставала быть интересной. Вокруг не было видно ни зги. Было такое чувство, что мы продвигаемся по какой-то канализационной трубе, да и запах был соответственный.
   Я перестал реагировать на окружающее, старательно исследовал ногами место, на которое собирался ступить, чтобы не попасть в какую-нибудь западню. Наконец Павел остановился.
   – Ну, и где же твой леший? – спросил я, чтобы хоть что-то сказать и не выглядеть испуганным.
   – Что он, дурной по ночам тут шастать, – удивился он.
   Получалось, что дурень – это я.
   – А где же разбойники? – задал я новый вопрос.
   – Наверху, где им еще быть. У тебя деньги с собой есть?
   – Деньги? – удивился я. – Зачем мне в лесу деньги?
   – А шапку и сапоги покупать!
   – Их не в лесу продают, а на ярмарке. Вот как найдем разбойников, выручим моего товарища, сразу же и поедем на ярмарку.
   – А девок выручать будем?
   – Ну, и девок соответственно. Теперь давай, выводи меня отсюда.
   – Ишь, какой хитрый, – засмеялся мужик, – так я тебе и поверил. Ты сначала со мной разочтись, а потом дело будем делать.
   К сожалению, мои самые неприятные предположения начал подтверждаться. Парень оказывался не тем, кем все это время хотел казаться. Однако и он меня не совсем правильно оценил, навсегда оставаться по милости деревенского придурка в этом гиблом месте я никак не собирался.
   – Сначала дело, потом плата, – решительно сказал я.
   – Нет, по-твоему никак не будет, теперь я здесь хозяин, – насмешливо сказал он.
   – С чего ты решил? – удивился я, неприметно подступая к нему. Павел был в светло-серой холщовой одежде, и видно его было лучше, чем меня в темном платье.
   – С того! – нахально ответил и он и, охнув, осел на землю.
   Пока он не очухался, я связал его по рукам и ногам, припасенным на этот случай лошадиным поводом.
   – Это что было? – спросил минут через пять мой коварный проводник, приходя в себя.
   – Ничего, с неба звездочка упала и прямо тебе на голову, – объяснил я.
   – А почему я связанный? – продолжил любопытствовать он.
   – Сам догадайся с трех раз.
   – Это ты меня, что ли? – наконец понял он.
   – Видишь какой ты умный, с первого раза понял.
   – Развяжи, а то хуже будет!
   – Тебе, может быть, и будет, а никак не мне.
   – Развяжи, говорю, а то как закричу!
   – Не успеешь, я тебе голову с плеч снесу, – серьезно сказал я.
   Павел замолчал, не находя веского контраргумента. Потому решил вернуться к старому амплуа сельского дурачка:
   – Ну и что тебе за нужда меня связывать, ты и дороги назад не найдешь...
   – Чего ее искать, пойду назад по балке и выйду из леса. Здесь никак не заблудишься.
   – А со мной что будешь делать?
   – Засуну кляп в рот и оставлю тут отдыхать. Ты же спать любишь, вот и спи тут до скончания века.
   – А если меня разбойники найдут?
   – Тогда твое счастье, только боюсь, сюда сто лет никто не заглянет.
   – Ничего, меня леший освободит! Вот тогда тебе достанется!
   – Вот и хорошо, – поддержал я идиотский разговор, – ты оставайся ждать лешего, а я пошел!
   – А как тебя в деревне спросят, куда делся Пашка? – нашел он последний, самый никчемный довод.
   – В деревне? О тебе? Да ваши крестьяне в церкви свечку поставят, что одним нахлебником меньше стало! Ладно, что-то я с тобой заболтался, пора и честь знать. Сейчас найду, чем тебе рот заткнуть, и пойду восвояси.
   – А как же твой друг, так и бросишь его у разбойников? – торопливо сказал он, не зная, чем меня еще задержать.
   – Что делать, значит, у него такая судьба!
   Я наклонился над ним, будто собираясь засунуть кляп в рот, он отдернул голову и заспешил:
   – А если я тебе помогу?
   – Нет, теперь у меня тебе веры нет, обманешь! Оставайся лучше здесь, мучениями искупишь все свои прошлые грехи.
   – Погоди, хочешь, побожусь, что не обману?!
   – Божись!
   Павел забормотал церковные клятвы. Говорил торопливо, боясь, что я и правда уйду, и оставлю его одного в лесу. Я слушал, пока он, иссякнув, не замолчал, потом решил:
   – Ладно, на первый раз поверю тебе на слове, но смотри, шаг влево, шаг вправо, считаю за побег.
   – Какой побег, ты что, я же побожился!
   – Теперь говори, знаешь место, где прячутся разбойники, или все наврал?
   – Конечно, знаю, атаман мой кум.
   – Тогда, может быть, с ним можно просто договориться? Я дам отступного за своего человека, и не нужно будет зря кровь проливать?
   – А как же моя доля? Ты помнишь, что обещал?
   – Я-то помню, а вот ты быстро забыл, – упрекнул я.
   – Кто старое помянет, тому глаз вон. Развяжи, будь человеком!
   – Лежи, не дергайся, – сказал я, снимая с Павла путы.
   Он встал. Почесал в затылке.
   – А здорово ты мне врезал, я даже ничего не понял. Научишь?
   – Там видно будет. Ну что, пошли к разбойникам?
   – Так они отсюда далеко, прямиком не дойдем, к тому же впереди болото. Мы к ним лучше с утра сходим, а пока в деревню вернемся. Из деревни ближе и дорожка есть, можно будет на лошади доехать.
   Спорить было не о чем.
   – Назад так же гнилой балкой пойдем?
   – Зачем, отсюда в деревню тропа есть хорошая, его нам зря грязь месить.
   Я подумал, что местные грабители сумели устроиться с комфортом, даже тропинки протоптали по своим воровским интересам, но вслух ничего говорить не стал. Мы выбрались из топкого оврага в сухой лес и, действительно, меньше чем за час дошли до деревни. Павел всю дорогу молчал, но не со зла, а на самом деле устал и переволновался. Я тоже был не в лучшей форме, чавкал раскисшими сапогами и ругал себя за легковерие. Ведь едва не купился на раскрутку сельского темнилы. Только несколько его мелких проколов и обмолвок помогли не потерять бдительность. Вернулись мы в знакомую избу, когда уже светало. Павел тотчас завалился спать, а мне еще пришлось долго очищать свою одежду и обувь. Зато встал он первым и разбудил меня приятным предложением: – Вставай, садись завтракать!
   – У тебя же нет никакой еды, – подколол я. Он только усмехнулся.
   Солнце уже светило вовсю, когда мы вдвоем на моем донце въехали в лес, в стороне от того места, где на нас напали разбойники. Действительно, в их стан вела вполне приличная по здешним меркам дорога. Павел с утра был весел и не поминал вчерашнее. Мы разговаривали, сколько позволяло движение.
   – Много их там, в лесу, прячется? – спросил я, когда мы значительно углубились в чащу.
   – Довольно, у Чувака народишка хватает, он разбойник везучий.
   – У кого ? – не понял я имени атамана.
   – У Чувака, – повторил он.
   – Откуда у него такое странное имя? – удивился я.
   – Не знаю, так видать прозвали.
   – Никогда такого не слышал, – сказал я, вспомнив слова гадалки Сапрунихи о наших современниках, болтающихся по историческим эпохам.
   – Теперь нужно пешком, – неожиданно сказал Павел, трогая меня за плечо.
   Я остановил лошадь, мы спешились и дальше пошли по еле заметной тропинке вглубь леса. Мой донец недовольно фыркал, когда ветки касались его морды, но оставить его одного я, понятное дело, не рискнул. Вдруг невдалеке раздался свист, Павел тотчас вложил два пальца в рот и ответил свистками трех разных тональностей.
   – Караульный, – сообщил он мне, – увидел чужого человека.
   – Ты, я вижу, здесь свой.
   – Шутишь! Мы с Чуваком кумовья, я его сына крестил!
   – Так он, что, в лесу живет с семьей ? – удивился я.
   – Зачем ему здесь семья, она в Москве, на Таганке, у него там дом, будь здоров! Здесь он как бы службу несет.