Страница:
Естественно, братья Блох тут же стали предметом открытого преклонения и скрытой чёрной зависти. Но до поры, до времени Галь и Гай купались в лучах своей нежданно-негаданно свалившейся на них славы, не опасаясь проявлений глубоко запрятанной зависти.
Рути с Ширли готовили жареное мясо. Моти сидел рядом, рассеянно тянул одну сигарету за другой и не выпускал из рук ноут-бук, целиком погрузившись в мерцающую глубину его экрана. Моти отдыхал. Он сам выгрузил из машины складной столик и стулья, расставил всё это по местам, установил мангал и разжёг его.
Рути хотела помочь, но он ласково и твёрдо отстранил её – "нечего, мол, лезть в сугубо мужское дело!" На сыновей-каратистов, с самого начала исчезнувших виду, он не рассчитывал: они давно в доступной форме растолковали родителям, что у сознательных элитариев принято ставить общественное выше личного.
Галь и Гай со своими приятелями из секции восточных единоборств были заняты полезным делом, не чета таким мелочам, как столики и стульчики для одной, отдельно взятой семьи, пусть и собственной. Они занимались поиском оптимального расположения аппаратуры на Лужайке. Им очень хотелось так расположить колонки, чтобы силонокулл-композиции захлестнули Лужайку непрерывными потоками от края до края, до самого правого склона, нагло захваченного упёртыми раскольниками-досами.
Правда, для этого гимназистам-силоноидам не хватало ни технических знаний, ни опыта. Но ребята не унывали, они неутомимо и деловито продолжали экспериментальные поиски оптимального расположения огромных акустических колонок на Лужайке. В этом деле мощные мышцы близнецов были поистине незаменимы.
Несмотря на горячее желание юных элитариев приобщить всех-всех-всех лулианичей к своему любимому силонокуллу, им не удавалось должным образом настроить аппаратуру и расположить акустику. Поэтому новейшая струя поначалу плескалась на крохотном участке Лужайки пикников вокруг аппаратуры.
А между тем на Лужайке царил звуковой фон, который можно охарактеризовать, как причудливый шумовой салат, отовсюду неслась музыка самых разных жанров и направлений. Особую ярость у разочарованных парней возбуждали мелодии, весело несущиеся с правого склона.
Подростки 10-12 лет в ожидании любимых лакомств, не обращая никакого внимания на усилия своих старших приятелей, вышли на беговые аллеи и устроили соревнование на скейтбордах и коркинетах, кто-то уже начал играть в новую модную игру ловких и отважных – флай-хоккей, которая совсем недавно появилась у элитариев. Да и какой толк от этой мелюзги; уже то хорошо, что под ногами не мешаются!
Обескураженные парни уселись на тёплую землю. Они решительно не знали, что ещё тут можно сделать.
Тут Галь заметил, что к ним приближается своей небрежной походочкой их старший друг Тимми Пительман, а за ним следом – гибкая, как змейка, и великолепная, как всегда, Офелия Тишкер. Прославленная звезда эранийской прессы присела позади одной из колонок и вытащила свой диктофон, незаметно направив его на загрустивших парней.
На лице Пительмана новенькой денежкой сияла обаятельная улыбка. Он ласково и крепко обнял широкие плечи обоих близнецов: "Привет, сладкие мои! Ваша мамочка сказала мне, что вы тут. Технику, говорит, отлаживаете. Но со мною почему-то не захотела разговаривать… Говорит, надо за жарким следить, ни до чего ей больше нету делов… А ещё супруга моего армейского товарища! Где оно, неувядаемое армейское братство!.." – с горестным выражением на лице драматически произнёс Тим, воровато поглядывая на Офелию. Глянул на близнецов, помолчал. Поймав их изумлённые взгляды, виновато потупился. "А папенька ваш, как всегда, весь в делах, в работе. Ему и вовсе ни до чего: ни до друзей, ни до семьи, даже ни до детей его родных… – как бы мимоходом, заметил с сочувственной улыбкой Тим и снова крепко прижал к себе мальчишек: – Вот я и пришёл к вам. И мне кажется: вовремя!.." – "Да, Тимми! Помоги нам! Нам никак не настроить аппаратуру: не звучит, ну, не звучит, как нам надо! Надо, чтобы и до правого склона докатилось!..
Понимаешь?" – "Не переживайте! У нас с вами сейчас до самого входа в Парк докатится и самый тихохонький пассажик Куку!" – "За Лужайку нам бы не надо…
Нельзя!" – с сомнением покачал головой Гай. – "Не боись, лапуль! Будет, как нам надо! Это покуда ещё нельзя – так мы и не будем!.. Ну, давайте… Посмотрим… А ну-ка, Гай, лапуля, вот эту колоночку оттащи к этому кустику… Да не под кустик и не набок! Что ты её, как девушку, спать укладываешь, когда она стоять должна, как солдат на посту!.. Ну!.. Вот так, миленький, хорошо!.. Галь, детка, вот эту колоночку – во-он в тот уголочек… Ага!.. Хорошо! А теперь идите к семье. И ваших друзей забирайте. Вот вам… – и с этими словами Тим вытащил из одного из своих бездонных карманов пару бутылок дорогого французского коньяка. – Это вашим друзьям в подарок. Только дайте мне самому тут поработать. Офелия поможет". – "Тимми, ты прелесть! Но разве можно нас спаивать? Мы же несовершеннолетние!" – хитро подмигнул Галь. – "Да это же коньяк – просто очень хорошее вино! Ну, и… Идите, идите… Мы тут с Фели сами попробуем с техникой. Доверяете?" – "Спрашиваешь!..
Как мы можем не доверить гениальному специалисту, как наш Тимми!" Близнецы покопались в стопке дисков, выбрали и протянули Тиму один из дисков: "Вот этот поставь первым, а следом вот эти – один за другим…" – и послушно отошли к столу, возле которого хлопотали мама и сестра.
Наконец, ароматные стейки, шашлыки и цыплята, шипя и истекая жиром, живописной горкой взгромоздились на блюде. Ширли с рассыпавшимися по плечам чёрными крупными локонами, слегка прихваченными синей ленточкой, раскраснелась, пока суетилась с мамой возле мангала. Она красиво накрыла низенький раскладной столик, водрузив в самый его центр блюдо с салатом, от одного живописного вида которого слюнки текли – она была мастерица на такие кулинарно-декоративные изыски.
Семья расположилась вокруг столика, предвкушая приятную и вкусную трапезу. Моти почти не изменил позы, он изредка отрывался от ноут-бука и рассеянно улыбался.
Рути потянулась забрать у него аппарат, но он уморительно нахмурил брови и отвёл её руку. Но всё же пододвинулся поближе и, положив ноут-бук на колени, поглядел с улыбкой на жену и детей: "Ну, приступим?" – "Как скажешь!" – и Рути принялась наполнять тарелки.
Наполнив пивом лёгкие стаканчики, старшие братья начали с похвального слова приготовленному Ширли салату: "О-о-о, что за мастерица у нас сестрёнка!" – "Любимая сестрёнка!" – подчеркнул Гай. – "Отличная девчонка, право же, отличная!" – заходился от восторга Галь. – "И красавица! И салат ей под стать! Во всяком случае, по внешнему виду!" – наперебой расхваливали они салат, с мужественной грацией поводя вокруг него руками, вооружёнными пластиковыми вилочками. – "Право же, жаль разрушать такую красоту!" – "А вы попробуйте! А вдруг на вкус он не столь великолепен, как на вид!" – хитро улыбнувшись, проговорила Рути. "Ну, что ты, мам! То, что делает Ширли – выше всяких похвал!" – с преувеличенной серьёзностью заявил Галь. – "Вот, сестричка, как мы тебя ценим! Даже не хотим разрушать созданную тобою красоту!" – "Ну, хватит! Попробуйте!.. А то я подумаю, что вам заранее не нравится…" – покраснев, пробормотала девочка.
"Жаль только, что в нашей новейшей струе – приходится со скорбью констатировать это! – ты абсолютно не разбираешься!" – вдруг преувеличенно громко, так что сидящие поблизости вздрогнули и оглянулись, объявил Галь, и на его лице появилось выражение неподдельной печали. – "Ты о чём, Галь? – снова покраснев, спросила Ширли. – какое имеет отношение к моему салату какая-то там струя? Или ты думаешь, что я овощи не помыла? Или что?" – "Самое прямое! Маленькая ты ещё у нас, и глупенькая! И остришь не по-умному! – ещё громче и значительней молвил Галь, сверкнув глазами. – Я даже начинаю опасаться, что и твой салат несёт в себе заряд непонимания простых и ясных вещей. Например – что такое наш силонокулл, какую силу и мощь придают его пассажи современным музыкальным композициям!" – "Можешь не кушать мой салат, – с обидой произнесла девочка, – а то ещё отравишься ненароком. Заразишься отвращением к любимому тобою силуфо-кулю… как-его-там…" – иронически прибавила Ширли. – "Что-о?! Речь уже идёт об отвращении? Даже выговорить правильно не в состоянии? Вот до чего дело дошло?" – деланно возмутился Гай и начал приподниматься.
Моти сидел за столом с отсутствующим, рассеянным взором, в одной руке держа вилку с кусочком стейка, то и дело поднося её ко рту и забывая откусить, другой рукой быстро перебирал клавиши ноут-бука. Вдруг он пристально посмотрел на детей и заметил, что Ширли сидит, надув губы и обиженно поглядывая на братьев.
Близнецы же уселись напротив, уперев руки в колени (их коронный одинаковый жест!), сурово глядя на неё, словно гипнотизируя. Он пробормотал: "Не ссорьтесь, детки, не надо… – и, повернувшись с улыбкой к жене: – Рути, пожалуйста, положи-ка мне салатик, что дочурка приготовила!.." – и снова углубился в ноут-бук.
Рути положила ему в тарелочку салат и сунула в руку полный стакан колы: "Моти, ну, я тебя прошу! Хоть сейчас отвлекись от своей работы! Поговори с нами о чём-нибудь отвлечённом!" – "Ага… Сейчас… Минуточку…" – пробормотал Моти, поднёс ко рту стакан и, не отпив из него, опрокинул на себя, даже не заметив и продолжая сжимать его в руке.
Рути всплеснула руками, но не стала при детях выговаривать мужу за его оплошность, одну из многих подобных, с недавних пор ставших привычными. За последние месяцы она успела привыкнуть к тому, что её Моти ещё глубже погрузился в свою работу, прямо-таки заболел ею, превратившись в классического трудоголика.
И поделать с этим ничего было нельзя.
Близнецы захохотали: "Наш daddy, как всегда, весь в трудах…" – "И в коле!
Хорошо ещё, что не в ширлином салате!" – "И не в цыплячьем жиру!" – "Красота-то была бы: с высокохудожественно оформленного блюда – daddy на штаны! Кайф!!!" – "Конечно, ему не до наших дискуссий. Он у нас высоко летает, а наши споры – фи! – как низменно!" Близнецы продолжали потешаться, но отец уже их не слышал. Он снова погрузился в экран ноут-бука, рассеянно мурлыча под нос какую-то мелодию. Он и не вслушивался в насмешливые речи своих близнецов, его мысли и чувства витали далеко. Рути, переводя взгляд с мужа на близнецов, недовольно морщилась. Но так и не решилась при всех одёрнуть ехидных мальчишек, на её взгляд, перегибающих палку.
Галь вдруг напустил на себя озабоченный вид и принялся с важным видом вещать о необходимости воспитывать младшую сестру в духе понимания и безоговорочного принятия силонокулла. Преувеличенно громким голосом он упрекал родителей, не занимающихся должным образом воспитанием своей неразвитой в культурном отношении дочери. Гай ему вторил, то и дело поддакивал. При этом они постоянно косились на ближайших соседей: слышат их умные речи или нет?.. Те изредка кидали в их сторону недоумённые, а потом и насмешливые взоры: они-то понимали, для кого представление разыгрывается. Рути снова неловко потупилась, затем снизу вверх бросила взгляд на своих близнецов: она отметила, что сейчас они очень похожи на её сурового отца, – и отвернулась, ни слова не говоря. Моти всё так же безмятежно улыбался, уткнувшись в ноут-бук и что-то мурлыча себе под нос.
"Ширли, ты славная девочка и наша любимая сестра, – подчеркнул Гай ласково с покровительственной улыбкой, – И нам очень жаль, что ты оказалась неспособна понять и принять космическую мощь силонокулла! Мы твои старшие братья, и мы тебя любим! Поэтому мы на страже! Наша цель – научить тебя пониманию запредельной красоты и космической мощи современной над-мелодической и над-ритмической музыки!
Вот поступишь ты в гимназию Галили – что там будешь делать среди современных элитариев, если к этому времени не успеешь постигнуть величие и мощь современных направлений в культуре?" – "А почему вы решили, что я пойду в Галили?" – "А куда ты пойдёшь?" – "Ну, если там требуется сдать экзамен на понимание и принятие вашего… как-там-его… силуфо-куля… то… Обойдусь!.." – "Вот-вот! Daddy!
Куда ты смотришь?" – воскликнул Галь, повернувшись всем корпусом в сторону отца, всё так же уткнувшегося в экран ноут-бука. Гай тут же подхватил: "В свой комп он смотрит!.. А упрямая девчонка тем временем отбивается от рук!" Ширли старалась не реагировать на упражнения братьев в красноречии, но вскоре почувствовала, что кусок в горло не лезет. Она вскинула глаза на Галя, перевела взгляд на Гая и воскликнула: "Да что это такое! Я хочу отдохнуть на природе, вкусно покушать. А если у вас языки чешутся, и хочется поговорить… Вон там, смотрите – ваш лучший друг Тумбель! С ним и общайтесь! А меня оставьте в покое!
Меня ваш силуфокуль не интересует! Понятно? – и обернувшись к маме: – Мамуль, ты какие записи взяла? А наушники? Две пары, конечно?" – "Ой, доченька, одну… – виновато проговорила Рути, разведя руками. – Ну, включим так и послушаем. У меня всё то, что мы с тобой любим!" Но тут опять взвился резкий фальцет Галя: "Во-первых, что это значит?! Как ты посмела обозвать нашего друга Тимми? Немедленно извинись! Мама, скажи ей! А во-вторых, мы не для того сейчас такую тяжёлую аппаратуру на горбу таскали и налаживали её, чтобы на Дне Кайфа царил такой разнобой! Вы что, не поняли, что босс нашего daddy сказал? Семейно-коллективный праздник силонокулла! Вот и будете слушать то, чего все желают!" Моти поднял голову и спросил: "А откуда ты-то знаешь, сын мой, чего все хотят? Ты что, опрос проводил? Ты что, не знаешь, что не могут все хотеть одного и того же?! Да и не говорил Миней о семейно-коллективном празднике силонокулла!" – "А это не он сказал. Ты, наверно, не врубился в речи вашего нового босса, ну, у которого глаз белый и косой так забавно стреляет!.. И главное – метко!" – "А он у нас никакой не босс… Пока что… слава Б-гу… – чуть слышно прибавил Моти и продолжил нормальным голосом: – Он куратор важных проектов, но босс у нас всё-таки Мезимотес. Так что успокойтесь! – отпарировал Моти и тут же обратился к дочери, изо всех сил пытаясь изобразить строгость: – А ты, Ширли, больше так не называй Тима. Он взрослый солидный человек, мой коллега.
В общем, хватит, ребята… Мы отдыхать сюда приехали – или спорить и ссориться?" – "Мы с братом и нашими друзьями сюда приехали с благородной целью приобщить лулианичей к элитарной культуре, к силонокуллу! Все-все-все у нас в Эрании должны быть элитариями! А иначе… кому он нужен этот общий мангал, этот пошлый День Кайфа!.. Мы бы могли и гораздо интересней день провести!" – махнул рукой Галь и, налив себе ещё пива, принялся со смаком поглощать содержимое своей тарелки. Гай, который вначале кивал головой и поддакивал, глядя на брата снизу вверх и тут же переводя взгляд на родителей и сестру с претензией на многозначительность, тоже занялся пивом и мясом.
Ширли задумчиво проговорила, не глядя на братьев: "Интересно!.. Говорят, что силуфо-куль – это космическая музыка, но не объясняют, кто и когда запустил в космос такое количество битого стекла и покорёженного металла, наполненных помоями бутылок и прочего хлама? А для кого? Для лунатиков?" Заметив, как изменились лица не только у братьев, но и у матери, девочка оборвала фразу на полуслове. "Грубиянка!!! Кто тебя воспитывал? Чтоб не смела больше такие слова произносить!.. И даже думать! Яс-с-с-но?!" – рявкнул Галь, его глаза сузились и яростно сверкнули, на скулах заходили желваки и на смуглые щёки хлынул жгучий румянец, скрыв лёгкую россыпь симпатичных веснушек. Рути смотрела на сына во все глаза и снова вспомнила лицо своего сурового отца, когда в нём поднимался гнев при малейшем намёке на непослушание детей, особенно неугомонных погодок Арье и Амихая. Её охватил знакомый трепет, как в детстве и юности.
Хрупкая, маленькая Ширли проигнорировала сигнал опасности, о котором сигнализировали лица братьев. "Грохот бутылок, металлический скрежет, завывание – это теперь называется музыка?! Силуфо-куль ваш любимый? – промолвила Ширли, вздёрнув брови и выпрямившись на низеньком складном стульчике, на лице появилась упрямая гримаска, один глаз иронически прищурен: – Ну, другого и ожидать-то не приходится: выше мелодии и ритма, выше смысла и даже бессмыслицы!.." – "Полегче на поворотах!" – угрожающе прошипел Галь и приблизил своё налитое яростью крупное лицо к тонкому личику сестры. Ширли, задрожав всем телом, отстранилась.
"Ну, ладно, пожалуйста, дайте мне поесть…" – сердито покраснев, пробурчала она, опустила голову и уткнулась в свою тарелку. Ей больше не хотелось спорить и дразнить братьев, она поняла, что это становится небезопасным. Близнецы, не забывая уделять внимание содержимому своих тарелок и стаканов, закусили удила и не намерены были отступать.
Ширли старалась не слушать. До неё доносились только обрывки фраз, на голову, казалось, низвергался поток бессмысленных словосочетаний и нудных сентенций, выдаваемых братьями с самоуверенными интонациями и жестами. Мутными сгустками в сознании оседало: "…Босс daddy говорил!"… "Хочешь быть принятой в приличном кругу?"… "Время музыки, которой тебя маманька учила, прошло – и не вернётся"…
"Нельзя же всю жизнь жить этим старьём!"… "средневековые сопли, примитив!"…
"Музыку надо слушать современную, тогда будешь в правильной струе!"… "Самые известные художники и не слушают эти сопли!"… "А что говорит о силонокулле известный скульптор Арцены Дов Бар-Зеэвув!"…
Ширли не отвечала, и только, опустив голову, думала: "Дадут ли они мне сегодня спокойно поесть? Напрасно я с ними завелась…" Рути поморщилась и подумала с горечью: "Так они договорятся и до того, что наши музыкальные школы не нужны…" Но она промолчала, не без содрогания вспомнила вспышку ярости Галя, хмуро уставилась в тарелку и с преувеличенной сосредоточенностью занялась жареным цыплёнком. Обе они, мать и дочь, даже не заметили, как мимо столиков вразвалочку фланирует Коба Арпадофель. Услышав громкие голоса близнецов Блох, он прошил их одного за другим желтовато-зелёным пронзительным лучом из левого глаза. Ширли только зажмурилась и помотала головой, не понимая, откуда жуткая вспышка засветила ей в глаза. А Рути даже этого не заметила.
Галь, её самоуверенный сын-подросток, продолжал вещать с глубокомысленным и многозначительным выражением лица: "Офелия пишет! Понимаешь, что это значит?" – "А что об этом говорит знаменитый музыковед Клим Мазикин! Вот то-то и оно!.." – подмигнув и покровительственно улыбнувшись сестре, поставил точку на поучительной беседе Гай. Близнецы даже не обратили внимания на потрясение мамы, у которой дрожат руки, которые она безуспешно пытается спрятать.
Наконец, близнецы замолкли, вплотную занявшись содержимым тарелок, даже неэлитарным салатом, приготовленным сестрой, не побрезговали. Тут они краем глаза увидели, что Тим поставил один из дисков на проигрыватель, и в ожидании напряглись, даже жевать перестали…
Над Лужайкой пикников, взвывая, завихрились первые вкрадчивые звуки. Близнецы сразу же оживились, с торжествующей улыбкой поглядев на сестру. Они с радостным удивлением услышали, что негромкие, казалось бы, силонокулл-пассажи, как круги по воде от брошенного камня, перекатывались и колыхались туда и обратно. Винтом закручивающиеся вверх звуки захлёстывали Лужайку от края до края. Тим, сидящий возле проигрывателя, блаженно потянулся и напомнил ребятам здоровенного котяру, который только что отменно позавтракал.
Ширли ощутила лёгкую дурноту и головокружение. Она отставила в сторону тарелку и сжала виски, морщась от едва подавляемой дурноты. Рути, у которой тоже заныли зубы, с тревогой на неё поглядывала: она знала, что по какой-то непонятной причине при звуках любимого близнецами силонофона Ширли испытывает медленно ввинчивающиеся в голову и усиливающиеся боли и дурноту, в особо критических случаях доходящую до рвоты. Спустя несколько минут, или полчаса, – в зависимости от характера пассажей и длительности их звучания, – всё потихоньку прекращается.
Но близнецы ни за что не желали прислушиваться к увещеваниям родителей, утверждая, что это не что иное, как самовнушение маленькой упрямицы, с которыми надо бороться по принципу клин клином.
Наконец, Ширли подняла голову и воскликнула: "Ну, почему, почему людям не дают хотя бы поесть спокойно! Отдохнуть же приехали, получить удовольствие! Все привезли с собой ту музыку, которую они хотят слушать! А вы всем хотите навязать своё силой! Хотя бы тише сделали, чтобы не так по мозгам долбало!" – "Сестричка, будь добра, без истерики! Ты же хочешь получить удовольствие? Вот ты его и получаешь! Между прочим, оно же наше удовольствие!" Мальчишки даже не обратили внимания, что и мама сидела, морщась, как от зубной боли, отставив в сторону тарелку. Моти по-прежнему никак не реагировал, погрузившись в экран ноут-бука.
Ширли демонстративно закрыла уши ладонями. Галь, заметив перекатывающегося мимо Арпадофеля, тут же подскочил к сестре и, зло сверкая глазами и напрягая бицепсы, прошипел: "Прекрати! Не выставляй свою отсталость всем напоказ и семью не позорь!" – и принялся отдирать руки Ширли от её ушей. "Что-о? Кто позорит? Я – позорю!?" – вскочила и Ширли. Чёрные глаза её сверкали от навернувшихся на них слёз, она впилась ногтями в руки Галя, пытаясь их оторвать от своих рук. Разъярённый Галь вырвал правую руку и со всей силы ударил сестру по руке повыше запястья. Тонкая рука девочки тут же пунцово вспухла. Ширли расплакалась и закричала: "Ты чего дерёшься, дурак?! Надоели вы мне! На-до-е-ли-и-и!!! Понятно?!!" Сидящие по соседству коллеги отца уже откровенно веселились, глядя на ссору детей главного специалиста "Лулиании". Галь, обратив внимание на эти любопытные взгляды, легонько шлёпнул сестру по другой руке, затем нехотя отпустил её.
Близнецы продолжали зло поглядывать на сестру, она на них, лица всех троих полыхали гневным заревом, кулаки мальчишек были сжаты. Ширли всхлипывала и утирала слёзы.
Рути с изумлением глядела на своих милых и интеллигентных детей, начавших с обычного спора и докатившихся до откровенной драки. Да ещё и в День Кайфа, да ещё и на глазах у коллег Моти. Какой позор! Она попыталась вмешаться: "Дети, немедленно прекратите! Было бы из-за чего!.. До драки докатились!.. Ну, не нравится Ширли эта музыка! Так что? Надо обзываться, бить девочку?.. А ты тоже неправа, дочка! Ты-то чего споришь, чего ехидничаешь? Пусть их, слушают, что хотят! Они же просто болтают!.." – "Ну, да… просто болтают! Посмотри – он меня ударил! Смотри, какой синяк!" – обиженно воскликнула Ширли сквозь слёзы. – "А и ты не заводись! Вот уж не ожидала от тебя! Такая тихая, воспитанная девочка! И вдруг… Да ещё при всех!.." – "Мама, – воскликнул Гай. – Как ты не понимаешь!
Это принципиальный вопрос! Ты что, не слышала, не поняла, что босс daddy говорил?
Наша семья обязана быть в авангарде нового течения! Ты же знаешь, какое папа положение занимает на фирме! Мы просто обязаны воспитывать нашу сестру в духе новейшей струи!!! Даже если она так глупа и упряма, что не понимает!" Рути переводила расширенные от оторопи глаза с близнецов на Ширли. Она ничего не поняла из того, что ещё выкрикивали её мальчики, и не знала, что им ответить. Ей ничего не оставалось, как произнести не очень уверенным тоном: "Как бы там ни было, бить девочку вы не имели права! Вообще не смейте её касаться!" Моти поднял голову от ноут-бука и недовольно проговорил: "Ну, зачем вы так с сестрой! Что за споры на музыкальные темы, до драки доходящие! Ну, вам нравится, а ей – нет! Какое вам дело? Сколько раз я говорил не трогать её!" – "Ты что, daddy! Не знаешь, что это сейчас вопрос принципа и престижа – отношение к силонокуллу?!" Близнецы ещё что-то выкрикивали, но Моти уже не слушал, махнул рукой и снова уткнулся в свой ноут-бук.
Рути сердито сверкнула глазами, переводя их с одного на другого: "Что-то вы руки начали распускать в последнее время… Этому вас в гимназии учат?" Моти снова поднял голову, хотел что-то сказать, но промолчал. Близнецы покраснели. Галь зло потупился, стиснув зубы, а Гай только растерянно переводил глаза с матери на брата. Потом они отвернулись, углублённо занявшись содержимым своих тарелок и стаканов.
Ширли тоже села на место, продолжая всхлипывать. Кусок в горло не лез, даже такой аппетитный цыплёнок с любимым салатом. Чтобы успокоиться, она налила себе колы. Рути молчала, с грустью глядя на своих детей.
Моти, случайно подняв голову и увидев, что Ширли мрачно уткнулась взглядом в тарелку, не притрагиваясь к еде, примирительно произнёс: "Не спорьте, ребятки!
Нет предмета для спора, честное слово! И драться не надо… Мы отдыхать сюда пришли…" – и снова занялся ноут-буком, поднёс ко рту полный стакан и, не отпив, поставил его на место. И снова взгляд его воспарил в недоступные окружающим сферы…
Пассажи силонофона то становились тише, то вовсе тонули в вязкой тишине, а затем снова, как по спирали, вкрадчиво ввинчивались в уши и голову. Близнецы выпили ещё по жестянке пива и, раскрасневшиеся, возбуждённые, намеренно громко восклицали, переглядываясь друг с другом и переводя глаза на сестру: "Вот это музыка! Вот это сила! Только человеку достойного интеллектуального уровня дано это понять, прочувствовать всю её космическую мощь и силу! Какие синкопы, какие повороты, какая мощь!" Ширли молчала, молчала, но, услышав слова "мощь и сила", не выдержала: "Если какое желание и вызывает эта ваша "космическая мощь и сила", так только – вырвать прямо на ваш дурацкий силуфо-куль!" Она резко выдохнула, встала, тихо пробормотала: "Ненавижу этот бред! На-до-е-ло! Тошнит! Когда они оставят меня в покое? – и, отбросив лёгкий раскладной стульчик, небрежно бросила матери: Пойду пройдусь… Отдохну от них и их силуфо-куля…" Схватив валявшийся на траве коркинет, она вскочила на него и покатила между столиками.
***
Рути с Ширли готовили жареное мясо. Моти сидел рядом, рассеянно тянул одну сигарету за другой и не выпускал из рук ноут-бук, целиком погрузившись в мерцающую глубину его экрана. Моти отдыхал. Он сам выгрузил из машины складной столик и стулья, расставил всё это по местам, установил мангал и разжёг его.
Рути хотела помочь, но он ласково и твёрдо отстранил её – "нечего, мол, лезть в сугубо мужское дело!" На сыновей-каратистов, с самого начала исчезнувших виду, он не рассчитывал: они давно в доступной форме растолковали родителям, что у сознательных элитариев принято ставить общественное выше личного.
Галь и Гай со своими приятелями из секции восточных единоборств были заняты полезным делом, не чета таким мелочам, как столики и стульчики для одной, отдельно взятой семьи, пусть и собственной. Они занимались поиском оптимального расположения аппаратуры на Лужайке. Им очень хотелось так расположить колонки, чтобы силонокулл-композиции захлестнули Лужайку непрерывными потоками от края до края, до самого правого склона, нагло захваченного упёртыми раскольниками-досами.
Правда, для этого гимназистам-силоноидам не хватало ни технических знаний, ни опыта. Но ребята не унывали, они неутомимо и деловито продолжали экспериментальные поиски оптимального расположения огромных акустических колонок на Лужайке. В этом деле мощные мышцы близнецов были поистине незаменимы.
Несмотря на горячее желание юных элитариев приобщить всех-всех-всех лулианичей к своему любимому силонокуллу, им не удавалось должным образом настроить аппаратуру и расположить акустику. Поэтому новейшая струя поначалу плескалась на крохотном участке Лужайки пикников вокруг аппаратуры.
А между тем на Лужайке царил звуковой фон, который можно охарактеризовать, как причудливый шумовой салат, отовсюду неслась музыка самых разных жанров и направлений. Особую ярость у разочарованных парней возбуждали мелодии, весело несущиеся с правого склона.
Подростки 10-12 лет в ожидании любимых лакомств, не обращая никакого внимания на усилия своих старших приятелей, вышли на беговые аллеи и устроили соревнование на скейтбордах и коркинетах, кто-то уже начал играть в новую модную игру ловких и отважных – флай-хоккей, которая совсем недавно появилась у элитариев. Да и какой толк от этой мелюзги; уже то хорошо, что под ногами не мешаются!
Обескураженные парни уселись на тёплую землю. Они решительно не знали, что ещё тут можно сделать.
Тут Галь заметил, что к ним приближается своей небрежной походочкой их старший друг Тимми Пительман, а за ним следом – гибкая, как змейка, и великолепная, как всегда, Офелия Тишкер. Прославленная звезда эранийской прессы присела позади одной из колонок и вытащила свой диктофон, незаметно направив его на загрустивших парней.
На лице Пительмана новенькой денежкой сияла обаятельная улыбка. Он ласково и крепко обнял широкие плечи обоих близнецов: "Привет, сладкие мои! Ваша мамочка сказала мне, что вы тут. Технику, говорит, отлаживаете. Но со мною почему-то не захотела разговаривать… Говорит, надо за жарким следить, ни до чего ей больше нету делов… А ещё супруга моего армейского товарища! Где оно, неувядаемое армейское братство!.." – с горестным выражением на лице драматически произнёс Тим, воровато поглядывая на Офелию. Глянул на близнецов, помолчал. Поймав их изумлённые взгляды, виновато потупился. "А папенька ваш, как всегда, весь в делах, в работе. Ему и вовсе ни до чего: ни до друзей, ни до семьи, даже ни до детей его родных… – как бы мимоходом, заметил с сочувственной улыбкой Тим и снова крепко прижал к себе мальчишек: – Вот я и пришёл к вам. И мне кажется: вовремя!.." – "Да, Тимми! Помоги нам! Нам никак не настроить аппаратуру: не звучит, ну, не звучит, как нам надо! Надо, чтобы и до правого склона докатилось!..
Понимаешь?" – "Не переживайте! У нас с вами сейчас до самого входа в Парк докатится и самый тихохонький пассажик Куку!" – "За Лужайку нам бы не надо…
Нельзя!" – с сомнением покачал головой Гай. – "Не боись, лапуль! Будет, как нам надо! Это покуда ещё нельзя – так мы и не будем!.. Ну, давайте… Посмотрим… А ну-ка, Гай, лапуля, вот эту колоночку оттащи к этому кустику… Да не под кустик и не набок! Что ты её, как девушку, спать укладываешь, когда она стоять должна, как солдат на посту!.. Ну!.. Вот так, миленький, хорошо!.. Галь, детка, вот эту колоночку – во-он в тот уголочек… Ага!.. Хорошо! А теперь идите к семье. И ваших друзей забирайте. Вот вам… – и с этими словами Тим вытащил из одного из своих бездонных карманов пару бутылок дорогого французского коньяка. – Это вашим друзьям в подарок. Только дайте мне самому тут поработать. Офелия поможет". – "Тимми, ты прелесть! Но разве можно нас спаивать? Мы же несовершеннолетние!" – хитро подмигнул Галь. – "Да это же коньяк – просто очень хорошее вино! Ну, и… Идите, идите… Мы тут с Фели сами попробуем с техникой. Доверяете?" – "Спрашиваешь!..
Как мы можем не доверить гениальному специалисту, как наш Тимми!" Близнецы покопались в стопке дисков, выбрали и протянули Тиму один из дисков: "Вот этот поставь первым, а следом вот эти – один за другим…" – и послушно отошли к столу, возле которого хлопотали мама и сестра.
***
Наконец, ароматные стейки, шашлыки и цыплята, шипя и истекая жиром, живописной горкой взгромоздились на блюде. Ширли с рассыпавшимися по плечам чёрными крупными локонами, слегка прихваченными синей ленточкой, раскраснелась, пока суетилась с мамой возле мангала. Она красиво накрыла низенький раскладной столик, водрузив в самый его центр блюдо с салатом, от одного живописного вида которого слюнки текли – она была мастерица на такие кулинарно-декоративные изыски.
Семья расположилась вокруг столика, предвкушая приятную и вкусную трапезу. Моти почти не изменил позы, он изредка отрывался от ноут-бука и рассеянно улыбался.
Рути потянулась забрать у него аппарат, но он уморительно нахмурил брови и отвёл её руку. Но всё же пододвинулся поближе и, положив ноут-бук на колени, поглядел с улыбкой на жену и детей: "Ну, приступим?" – "Как скажешь!" – и Рути принялась наполнять тарелки.
Наполнив пивом лёгкие стаканчики, старшие братья начали с похвального слова приготовленному Ширли салату: "О-о-о, что за мастерица у нас сестрёнка!" – "Любимая сестрёнка!" – подчеркнул Гай. – "Отличная девчонка, право же, отличная!" – заходился от восторга Галь. – "И красавица! И салат ей под стать! Во всяком случае, по внешнему виду!" – наперебой расхваливали они салат, с мужественной грацией поводя вокруг него руками, вооружёнными пластиковыми вилочками. – "Право же, жаль разрушать такую красоту!" – "А вы попробуйте! А вдруг на вкус он не столь великолепен, как на вид!" – хитро улыбнувшись, проговорила Рути. "Ну, что ты, мам! То, что делает Ширли – выше всяких похвал!" – с преувеличенной серьёзностью заявил Галь. – "Вот, сестричка, как мы тебя ценим! Даже не хотим разрушать созданную тобою красоту!" – "Ну, хватит! Попробуйте!.. А то я подумаю, что вам заранее не нравится…" – покраснев, пробормотала девочка.
"Жаль только, что в нашей новейшей струе – приходится со скорбью констатировать это! – ты абсолютно не разбираешься!" – вдруг преувеличенно громко, так что сидящие поблизости вздрогнули и оглянулись, объявил Галь, и на его лице появилось выражение неподдельной печали. – "Ты о чём, Галь? – снова покраснев, спросила Ширли. – какое имеет отношение к моему салату какая-то там струя? Или ты думаешь, что я овощи не помыла? Или что?" – "Самое прямое! Маленькая ты ещё у нас, и глупенькая! И остришь не по-умному! – ещё громче и значительней молвил Галь, сверкнув глазами. – Я даже начинаю опасаться, что и твой салат несёт в себе заряд непонимания простых и ясных вещей. Например – что такое наш силонокулл, какую силу и мощь придают его пассажи современным музыкальным композициям!" – "Можешь не кушать мой салат, – с обидой произнесла девочка, – а то ещё отравишься ненароком. Заразишься отвращением к любимому тобою силуфо-кулю… как-его-там…" – иронически прибавила Ширли. – "Что-о?! Речь уже идёт об отвращении? Даже выговорить правильно не в состоянии? Вот до чего дело дошло?" – деланно возмутился Гай и начал приподниматься.
Моти сидел за столом с отсутствующим, рассеянным взором, в одной руке держа вилку с кусочком стейка, то и дело поднося её ко рту и забывая откусить, другой рукой быстро перебирал клавиши ноут-бука. Вдруг он пристально посмотрел на детей и заметил, что Ширли сидит, надув губы и обиженно поглядывая на братьев.
Близнецы же уселись напротив, уперев руки в колени (их коронный одинаковый жест!), сурово глядя на неё, словно гипнотизируя. Он пробормотал: "Не ссорьтесь, детки, не надо… – и, повернувшись с улыбкой к жене: – Рути, пожалуйста, положи-ка мне салатик, что дочурка приготовила!.." – и снова углубился в ноут-бук.
Рути положила ему в тарелочку салат и сунула в руку полный стакан колы: "Моти, ну, я тебя прошу! Хоть сейчас отвлекись от своей работы! Поговори с нами о чём-нибудь отвлечённом!" – "Ага… Сейчас… Минуточку…" – пробормотал Моти, поднёс ко рту стакан и, не отпив из него, опрокинул на себя, даже не заметив и продолжая сжимать его в руке.
Рути всплеснула руками, но не стала при детях выговаривать мужу за его оплошность, одну из многих подобных, с недавних пор ставших привычными. За последние месяцы она успела привыкнуть к тому, что её Моти ещё глубже погрузился в свою работу, прямо-таки заболел ею, превратившись в классического трудоголика.
И поделать с этим ничего было нельзя.
Близнецы захохотали: "Наш daddy, как всегда, весь в трудах…" – "И в коле!
Хорошо ещё, что не в ширлином салате!" – "И не в цыплячьем жиру!" – "Красота-то была бы: с высокохудожественно оформленного блюда – daddy на штаны! Кайф!!!" – "Конечно, ему не до наших дискуссий. Он у нас высоко летает, а наши споры – фи! – как низменно!" Близнецы продолжали потешаться, но отец уже их не слышал. Он снова погрузился в экран ноут-бука, рассеянно мурлыча под нос какую-то мелодию. Он и не вслушивался в насмешливые речи своих близнецов, его мысли и чувства витали далеко. Рути, переводя взгляд с мужа на близнецов, недовольно морщилась. Но так и не решилась при всех одёрнуть ехидных мальчишек, на её взгляд, перегибающих палку.
Галь вдруг напустил на себя озабоченный вид и принялся с важным видом вещать о необходимости воспитывать младшую сестру в духе понимания и безоговорочного принятия силонокулла. Преувеличенно громким голосом он упрекал родителей, не занимающихся должным образом воспитанием своей неразвитой в культурном отношении дочери. Гай ему вторил, то и дело поддакивал. При этом они постоянно косились на ближайших соседей: слышат их умные речи или нет?.. Те изредка кидали в их сторону недоумённые, а потом и насмешливые взоры: они-то понимали, для кого представление разыгрывается. Рути снова неловко потупилась, затем снизу вверх бросила взгляд на своих близнецов: она отметила, что сейчас они очень похожи на её сурового отца, – и отвернулась, ни слова не говоря. Моти всё так же безмятежно улыбался, уткнувшись в ноут-бук и что-то мурлыча себе под нос.
"Ширли, ты славная девочка и наша любимая сестра, – подчеркнул Гай ласково с покровительственной улыбкой, – И нам очень жаль, что ты оказалась неспособна понять и принять космическую мощь силонокулла! Мы твои старшие братья, и мы тебя любим! Поэтому мы на страже! Наша цель – научить тебя пониманию запредельной красоты и космической мощи современной над-мелодической и над-ритмической музыки!
Вот поступишь ты в гимназию Галили – что там будешь делать среди современных элитариев, если к этому времени не успеешь постигнуть величие и мощь современных направлений в культуре?" – "А почему вы решили, что я пойду в Галили?" – "А куда ты пойдёшь?" – "Ну, если там требуется сдать экзамен на понимание и принятие вашего… как-там-его… силуфо-куля… то… Обойдусь!.." – "Вот-вот! Daddy!
Куда ты смотришь?" – воскликнул Галь, повернувшись всем корпусом в сторону отца, всё так же уткнувшегося в экран ноут-бука. Гай тут же подхватил: "В свой комп он смотрит!.. А упрямая девчонка тем временем отбивается от рук!" Ширли старалась не реагировать на упражнения братьев в красноречии, но вскоре почувствовала, что кусок в горло не лезет. Она вскинула глаза на Галя, перевела взгляд на Гая и воскликнула: "Да что это такое! Я хочу отдохнуть на природе, вкусно покушать. А если у вас языки чешутся, и хочется поговорить… Вон там, смотрите – ваш лучший друг Тумбель! С ним и общайтесь! А меня оставьте в покое!
Меня ваш силуфокуль не интересует! Понятно? – и обернувшись к маме: – Мамуль, ты какие записи взяла? А наушники? Две пары, конечно?" – "Ой, доченька, одну… – виновато проговорила Рути, разведя руками. – Ну, включим так и послушаем. У меня всё то, что мы с тобой любим!" Но тут опять взвился резкий фальцет Галя: "Во-первых, что это значит?! Как ты посмела обозвать нашего друга Тимми? Немедленно извинись! Мама, скажи ей! А во-вторых, мы не для того сейчас такую тяжёлую аппаратуру на горбу таскали и налаживали её, чтобы на Дне Кайфа царил такой разнобой! Вы что, не поняли, что босс нашего daddy сказал? Семейно-коллективный праздник силонокулла! Вот и будете слушать то, чего все желают!" Моти поднял голову и спросил: "А откуда ты-то знаешь, сын мой, чего все хотят? Ты что, опрос проводил? Ты что, не знаешь, что не могут все хотеть одного и того же?! Да и не говорил Миней о семейно-коллективном празднике силонокулла!" – "А это не он сказал. Ты, наверно, не врубился в речи вашего нового босса, ну, у которого глаз белый и косой так забавно стреляет!.. И главное – метко!" – "А он у нас никакой не босс… Пока что… слава Б-гу… – чуть слышно прибавил Моти и продолжил нормальным голосом: – Он куратор важных проектов, но босс у нас всё-таки Мезимотес. Так что успокойтесь! – отпарировал Моти и тут же обратился к дочери, изо всех сил пытаясь изобразить строгость: – А ты, Ширли, больше так не называй Тима. Он взрослый солидный человек, мой коллега.
В общем, хватит, ребята… Мы отдыхать сюда приехали – или спорить и ссориться?" – "Мы с братом и нашими друзьями сюда приехали с благородной целью приобщить лулианичей к элитарной культуре, к силонокуллу! Все-все-все у нас в Эрании должны быть элитариями! А иначе… кому он нужен этот общий мангал, этот пошлый День Кайфа!.. Мы бы могли и гораздо интересней день провести!" – махнул рукой Галь и, налив себе ещё пива, принялся со смаком поглощать содержимое своей тарелки. Гай, который вначале кивал головой и поддакивал, глядя на брата снизу вверх и тут же переводя взгляд на родителей и сестру с претензией на многозначительность, тоже занялся пивом и мясом.
Ширли задумчиво проговорила, не глядя на братьев: "Интересно!.. Говорят, что силуфо-куль – это космическая музыка, но не объясняют, кто и когда запустил в космос такое количество битого стекла и покорёженного металла, наполненных помоями бутылок и прочего хлама? А для кого? Для лунатиков?" Заметив, как изменились лица не только у братьев, но и у матери, девочка оборвала фразу на полуслове. "Грубиянка!!! Кто тебя воспитывал? Чтоб не смела больше такие слова произносить!.. И даже думать! Яс-с-с-но?!" – рявкнул Галь, его глаза сузились и яростно сверкнули, на скулах заходили желваки и на смуглые щёки хлынул жгучий румянец, скрыв лёгкую россыпь симпатичных веснушек. Рути смотрела на сына во все глаза и снова вспомнила лицо своего сурового отца, когда в нём поднимался гнев при малейшем намёке на непослушание детей, особенно неугомонных погодок Арье и Амихая. Её охватил знакомый трепет, как в детстве и юности.
Хрупкая, маленькая Ширли проигнорировала сигнал опасности, о котором сигнализировали лица братьев. "Грохот бутылок, металлический скрежет, завывание – это теперь называется музыка?! Силуфо-куль ваш любимый? – промолвила Ширли, вздёрнув брови и выпрямившись на низеньком складном стульчике, на лице появилась упрямая гримаска, один глаз иронически прищурен: – Ну, другого и ожидать-то не приходится: выше мелодии и ритма, выше смысла и даже бессмыслицы!.." – "Полегче на поворотах!" – угрожающе прошипел Галь и приблизил своё налитое яростью крупное лицо к тонкому личику сестры. Ширли, задрожав всем телом, отстранилась.
"Ну, ладно, пожалуйста, дайте мне поесть…" – сердито покраснев, пробурчала она, опустила голову и уткнулась в свою тарелку. Ей больше не хотелось спорить и дразнить братьев, она поняла, что это становится небезопасным. Близнецы, не забывая уделять внимание содержимому своих тарелок и стаканов, закусили удила и не намерены были отступать.
Ширли старалась не слушать. До неё доносились только обрывки фраз, на голову, казалось, низвергался поток бессмысленных словосочетаний и нудных сентенций, выдаваемых братьями с самоуверенными интонациями и жестами. Мутными сгустками в сознании оседало: "…Босс daddy говорил!"… "Хочешь быть принятой в приличном кругу?"… "Время музыки, которой тебя маманька учила, прошло – и не вернётся"…
"Нельзя же всю жизнь жить этим старьём!"… "средневековые сопли, примитив!"…
"Музыку надо слушать современную, тогда будешь в правильной струе!"… "Самые известные художники и не слушают эти сопли!"… "А что говорит о силонокулле известный скульптор Арцены Дов Бар-Зеэвув!"…
Ширли не отвечала, и только, опустив голову, думала: "Дадут ли они мне сегодня спокойно поесть? Напрасно я с ними завелась…" Рути поморщилась и подумала с горечью: "Так они договорятся и до того, что наши музыкальные школы не нужны…" Но она промолчала, не без содрогания вспомнила вспышку ярости Галя, хмуро уставилась в тарелку и с преувеличенной сосредоточенностью занялась жареным цыплёнком. Обе они, мать и дочь, даже не заметили, как мимо столиков вразвалочку фланирует Коба Арпадофель. Услышав громкие голоса близнецов Блох, он прошил их одного за другим желтовато-зелёным пронзительным лучом из левого глаза. Ширли только зажмурилась и помотала головой, не понимая, откуда жуткая вспышка засветила ей в глаза. А Рути даже этого не заметила.
Галь, её самоуверенный сын-подросток, продолжал вещать с глубокомысленным и многозначительным выражением лица: "Офелия пишет! Понимаешь, что это значит?" – "А что об этом говорит знаменитый музыковед Клим Мазикин! Вот то-то и оно!.." – подмигнув и покровительственно улыбнувшись сестре, поставил точку на поучительной беседе Гай. Близнецы даже не обратили внимания на потрясение мамы, у которой дрожат руки, которые она безуспешно пытается спрятать.
Наконец, близнецы замолкли, вплотную занявшись содержимым тарелок, даже неэлитарным салатом, приготовленным сестрой, не побрезговали. Тут они краем глаза увидели, что Тим поставил один из дисков на проигрыватель, и в ожидании напряглись, даже жевать перестали…
***
Над Лужайкой пикников, взвывая, завихрились первые вкрадчивые звуки. Близнецы сразу же оживились, с торжествующей улыбкой поглядев на сестру. Они с радостным удивлением услышали, что негромкие, казалось бы, силонокулл-пассажи, как круги по воде от брошенного камня, перекатывались и колыхались туда и обратно. Винтом закручивающиеся вверх звуки захлёстывали Лужайку от края до края. Тим, сидящий возле проигрывателя, блаженно потянулся и напомнил ребятам здоровенного котяру, который только что отменно позавтракал.
Ширли ощутила лёгкую дурноту и головокружение. Она отставила в сторону тарелку и сжала виски, морщась от едва подавляемой дурноты. Рути, у которой тоже заныли зубы, с тревогой на неё поглядывала: она знала, что по какой-то непонятной причине при звуках любимого близнецами силонофона Ширли испытывает медленно ввинчивающиеся в голову и усиливающиеся боли и дурноту, в особо критических случаях доходящую до рвоты. Спустя несколько минут, или полчаса, – в зависимости от характера пассажей и длительности их звучания, – всё потихоньку прекращается.
Но близнецы ни за что не желали прислушиваться к увещеваниям родителей, утверждая, что это не что иное, как самовнушение маленькой упрямицы, с которыми надо бороться по принципу клин клином.
Наконец, Ширли подняла голову и воскликнула: "Ну, почему, почему людям не дают хотя бы поесть спокойно! Отдохнуть же приехали, получить удовольствие! Все привезли с собой ту музыку, которую они хотят слушать! А вы всем хотите навязать своё силой! Хотя бы тише сделали, чтобы не так по мозгам долбало!" – "Сестричка, будь добра, без истерики! Ты же хочешь получить удовольствие? Вот ты его и получаешь! Между прочим, оно же наше удовольствие!" Мальчишки даже не обратили внимания, что и мама сидела, морщась, как от зубной боли, отставив в сторону тарелку. Моти по-прежнему никак не реагировал, погрузившись в экран ноут-бука.
Ширли демонстративно закрыла уши ладонями. Галь, заметив перекатывающегося мимо Арпадофеля, тут же подскочил к сестре и, зло сверкая глазами и напрягая бицепсы, прошипел: "Прекрати! Не выставляй свою отсталость всем напоказ и семью не позорь!" – и принялся отдирать руки Ширли от её ушей. "Что-о? Кто позорит? Я – позорю!?" – вскочила и Ширли. Чёрные глаза её сверкали от навернувшихся на них слёз, она впилась ногтями в руки Галя, пытаясь их оторвать от своих рук. Разъярённый Галь вырвал правую руку и со всей силы ударил сестру по руке повыше запястья. Тонкая рука девочки тут же пунцово вспухла. Ширли расплакалась и закричала: "Ты чего дерёшься, дурак?! Надоели вы мне! На-до-е-ли-и-и!!! Понятно?!!" Сидящие по соседству коллеги отца уже откровенно веселились, глядя на ссору детей главного специалиста "Лулиании". Галь, обратив внимание на эти любопытные взгляды, легонько шлёпнул сестру по другой руке, затем нехотя отпустил её.
Близнецы продолжали зло поглядывать на сестру, она на них, лица всех троих полыхали гневным заревом, кулаки мальчишек были сжаты. Ширли всхлипывала и утирала слёзы.
Рути с изумлением глядела на своих милых и интеллигентных детей, начавших с обычного спора и докатившихся до откровенной драки. Да ещё и в День Кайфа, да ещё и на глазах у коллег Моти. Какой позор! Она попыталась вмешаться: "Дети, немедленно прекратите! Было бы из-за чего!.. До драки докатились!.. Ну, не нравится Ширли эта музыка! Так что? Надо обзываться, бить девочку?.. А ты тоже неправа, дочка! Ты-то чего споришь, чего ехидничаешь? Пусть их, слушают, что хотят! Они же просто болтают!.." – "Ну, да… просто болтают! Посмотри – он меня ударил! Смотри, какой синяк!" – обиженно воскликнула Ширли сквозь слёзы. – "А и ты не заводись! Вот уж не ожидала от тебя! Такая тихая, воспитанная девочка! И вдруг… Да ещё при всех!.." – "Мама, – воскликнул Гай. – Как ты не понимаешь!
Это принципиальный вопрос! Ты что, не слышала, не поняла, что босс daddy говорил?
Наша семья обязана быть в авангарде нового течения! Ты же знаешь, какое папа положение занимает на фирме! Мы просто обязаны воспитывать нашу сестру в духе новейшей струи!!! Даже если она так глупа и упряма, что не понимает!" Рути переводила расширенные от оторопи глаза с близнецов на Ширли. Она ничего не поняла из того, что ещё выкрикивали её мальчики, и не знала, что им ответить. Ей ничего не оставалось, как произнести не очень уверенным тоном: "Как бы там ни было, бить девочку вы не имели права! Вообще не смейте её касаться!" Моти поднял голову от ноут-бука и недовольно проговорил: "Ну, зачем вы так с сестрой! Что за споры на музыкальные темы, до драки доходящие! Ну, вам нравится, а ей – нет! Какое вам дело? Сколько раз я говорил не трогать её!" – "Ты что, daddy! Не знаешь, что это сейчас вопрос принципа и престижа – отношение к силонокуллу?!" Близнецы ещё что-то выкрикивали, но Моти уже не слушал, махнул рукой и снова уткнулся в свой ноут-бук.
Рути сердито сверкнула глазами, переводя их с одного на другого: "Что-то вы руки начали распускать в последнее время… Этому вас в гимназии учат?" Моти снова поднял голову, хотел что-то сказать, но промолчал. Близнецы покраснели. Галь зло потупился, стиснув зубы, а Гай только растерянно переводил глаза с матери на брата. Потом они отвернулись, углублённо занявшись содержимым своих тарелок и стаканов.
Ширли тоже села на место, продолжая всхлипывать. Кусок в горло не лез, даже такой аппетитный цыплёнок с любимым салатом. Чтобы успокоиться, она налила себе колы. Рути молчала, с грустью глядя на своих детей.
Моти, случайно подняв голову и увидев, что Ширли мрачно уткнулась взглядом в тарелку, не притрагиваясь к еде, примирительно произнёс: "Не спорьте, ребятки!
Нет предмета для спора, честное слово! И драться не надо… Мы отдыхать сюда пришли…" – и снова занялся ноут-буком, поднёс ко рту полный стакан и, не отпив, поставил его на место. И снова взгляд его воспарил в недоступные окружающим сферы…
***
Пассажи силонофона то становились тише, то вовсе тонули в вязкой тишине, а затем снова, как по спирали, вкрадчиво ввинчивались в уши и голову. Близнецы выпили ещё по жестянке пива и, раскрасневшиеся, возбуждённые, намеренно громко восклицали, переглядываясь друг с другом и переводя глаза на сестру: "Вот это музыка! Вот это сила! Только человеку достойного интеллектуального уровня дано это понять, прочувствовать всю её космическую мощь и силу! Какие синкопы, какие повороты, какая мощь!" Ширли молчала, молчала, но, услышав слова "мощь и сила", не выдержала: "Если какое желание и вызывает эта ваша "космическая мощь и сила", так только – вырвать прямо на ваш дурацкий силуфо-куль!" Она резко выдохнула, встала, тихо пробормотала: "Ненавижу этот бред! На-до-е-ло! Тошнит! Когда они оставят меня в покое? – и, отбросив лёгкий раскладной стульчик, небрежно бросила матери: Пойду пройдусь… Отдохну от них и их силуфо-куля…" Схватив валявшийся на траве коркинет, она вскочила на него и покатила между столиками.