Страница:
А где вы?.. А… жалко, это далековато от нас! Поэтому мы и не познакомились раньше".
Моти чуть заметно подмигнул приятелю: "А можно попросить твой телефончик, Нехамеле?" – "Так вот сразу?" – насмешливо спросила Нехама, маскируя своё замешательство. – "Ну, ты же понимаешь – у нас на базе только телефон-автомат.
Не хотелось бы, чтобы наше знакомство так и оборвалось, не начавшись…" – "Ладно, Бенци, так и быть…" – "А мне-е?" – умильно-жалобно протянул Моти. – "Я же диктую, можешь записать…" – удивлённо и суховато откликнулась Нехама.
Очередь вокруг телефона-автомата на военной базе. В очереди несколько солдат, среди которых – Моти, а за ним, через два-три человека – Бенци.
Моти, прижимая к уху трубку, тихо проговорил: "Можно Нехаму?.. Привет, Нехама…
У меня на этой неделе увольнение. Может, встретимся, сходим на концерт? Или ты бы хотела потанцевать?" – "О танцах и речи быть не может. Я же религиозная девушка. Мы с мужчинами вместе не танцуем…" Моти покраснел и смешался: "Ах, да…
Прости, пожалуйста… не учёл… Но на концерт ты не откажешься пойти со мной?" – "Перезвони мне завтра, и я тебе скажу насчёт концерта…" – тут же раздались короткие гудки. Моти с недоуменным видом отходит от телефона-автомата. Лицо его пылает от неловкости.
Бенци с самым безразличным видом, как бы случайно ухватывает обрывки нисколько неинтересного ему разговора, и улыбается… …
А вот и Бенци у телефона в той же позе, что и Моти, так же прижимая к уху трубку и, улыбаясь, негромко басит: "Нехамеле, привет! Это я!" – "Узнаю, узнаю, чеширский лев! По рычащей усмешке узнаю!" – радостно засмеялась Нехама. – "Ну, что ты, когда с тобой разговариваю, я не рычу, а тихонько мурлычу! Так как насчёт встречи?" – "Ты знаешь, неудобно получилось…" – "Не понял… Что значит – неудобно?" – удивлённо и встревожено спросил Бенци. – "Не обращай внимания…
Ты ни при чём… Вот что… давай пойдём на концерт клейзмерской музыки… Ты позови Моти, а я приду с Рути… Я тебе потом всё объясню, ладно? Я надеюсь, они нам не помешают?" – "Как скажешь, Нехамеле, как скажешь!" – покраснев, отвечал Бенци. – "Только я тебя прошу, постарайся уделить какое-то внимание Рути и привлечь к ней внимание Моти… Ладно?" Бенци просиял: "Понял! Обязательно! Но я не могу ему ничего сказать напрямую…" – "А и не надо! Будем тоньше и деликатней… Кстати… Мои уже интересуются, что за парень, обладатель могучего львиного баритона, мне названивает чуть ли не каждый день. Я обещала пригласить тебя в гости и познакомить… Ты не против познакомиться с моими папой, мамой, братишками и сестрёнкой?.." – "Ой, Нехама! Неужели правда? Конечно, не против!" – смущённо и радостно воскликнул Бенци и тут же опасливо оглянулся – не слушает ли кто…
Со школьных лет стройный красавец с бархатистыми горячими глазами, избалованный многочисленными поклонницами, уверовал в свою неотразимость: он никогда не встречал отказа даже у самых признанных красавиц. Даже его средний рост не был помехой. Девчонки толпами бегали за ним, и он мог выбирать из них самую красивую.
Он был слишком молод и не задумывался, почему после пары встреч ему становилось непереносимо скучно с очередной красавицей.
А тут… Бегут дни за днями, недели за неделями, а он чувствует, что не может оставить эту неприступную гордячку и поискать себе что-то поближе и доступней.
Неужели непохожесть этой религиозной девушки на всё то, что он встречал до сих пор, так на него влияет?
Моти с большим трудом удавалось на считанные минуты переключать внимание Нехамы с Бенци на себя. Естественно, всеми силами пытаясь привлечь внимание Нехамы, он почти не замечал, как Рути, молча прильнув к подруге, снизу вверх смущённо, украдкой поглядывала на него. Только и остались в памяти о тех днях её серые выразительно-печальные глаза раненой газели, да маленькие пухленькие ручки, неожиданно длинными гибкими пальцами теребящие косу, тугой светлорусый завиток…
Ох, уж этот завиток! Почему он так врезался ему в память о тех днях? Почему он, Моти, так и не смог его позабыть? Наверно, потому, что Рути давно рассталась со своей красивой пышной косой…
Тихая сероглазая Рути, девушка из очень строгой религиозной семьи, которая в тот первый вечер как бы оказалась в стороне, сразу же без памяти влюбилась в яркого красавца Моти. Ей пришлось с мучительным интересом наблюдать, как два весёлых солдата устроили с Нехамой словесный пинг-понг. Можно только догадываться, скольких бессонных ночей и пролитых слёз стоило ей каждый раз наблюдать попытки ухаживания стройного красавца с необыкновенными сияющими глазами за её подругой.
Однако, та, на её счастье, неизменно подчёркивала своё внимание и интерес к добродушному крепышу с медной гривой и большими каре-зеленоватыми глазами, делающими его похожим на улыбающегося льва, со смешными пухлыми щёчками и очками в немодной оправе.
Время от времени то Бенци, то Нехама втягивали в общение застенчивую, полненькую, сероглазую девушку. В то же время было ясно: Нехама не хочет, чтобы Моти уходил.
Когда он, обиженный её невниманием и вежливым равнодушием, демонстративно поворачивался, чтобы уйти, Нехама и Бенци хором просили не обижаться и не покидать их. Это для Моти оставалось долгое время загадкой и вселяло какую-то безумную надежду.
Значительно позже Моти узнал, что и Бенци звонил Нехаме каждый день, и их беседы продолжались гораздо больше времени – пока стоящие за ним парни не напоминали в тактичной (или не очень) форме о том, что Бенци не единоличный владелец общественного телефона. А ведь они стояли у того же телефона-автомата в одно и то же время, в одной очереди, и Бенци неизменно за ним, через пару-другую человек. (В те годы ещё никто и не представлял себе такого привычного атрибута дней нынешних, как мобильный, он же сотовый, телефон, который, с лёгкой руки эранийских "американцев", в Арцене стали называть та-фоном.) После того, как приятели через считанные недели демобилизовались и вернулись домой, Бенци и Нехама встречались гораздо чаще, чем Нехама соглашалась на встречи вчетвером. Тогда Моти не могло придти в голову, что на встречи вчетвером Нехама соглашалась единственно ради Рути: она хотела дать возможность подруге лишний раз увидеть Моти, заодно надеясь, что Моти обратит внимание на влюблённую в него застенчивую девушку и оставит безнадёжные попытки ухаживания за, Нехамой.
Моти впоследствии не мог понять, что же это с ним, кумиром девушек, случилось…
Чем околдовала его религиозная Нехама, в которой весёлая бойкость искусно сочеталась со скромным и гордым достоинством. А может, его околдовали обе девушки сразу, а он этого тогда не понял?.. И снова перед глазами задумавшегося Моти вспыхнул тугой светлорусый завиток пышной косы Рути и её маленькие пухленькие ручки с неожиданно длинными и сильными пальцами пианистки, нервно теребящие этот колдовской завиток.
Демобилизовавшись, Моти снял квартирку-студию в шумном, центральном, торговом эранийском микрорайоне Эрания-Бет (в те годы снять в этом месте небольшую студию не составляло для демобилизованного солдата никакого труда), начал работать и готовился поступать в университет. Родители, которых бизнес отца побудил перебраться в Австралию, пока Моти служил в армии, звали его к себе, но он не захотел никуда уезжать из Арцены. Моти был приятно удивлён, что отец предложил ему помочь и оплачивать его учёбу.
Бенци продолжал жить в доме своих родителей в Меирии, где-то работая и вечерами посещая йешиву. Он не оставлял надежды поступить в какой-нибудь колледж и изучать что-то связанное с экономикой и компьютерами. Спустя несколько лет он действительно стал первым в своей семье обладателем академической степени.
Мучающие неопределённостью встречи вчетвером после демобилизации двух приятелей продолжались недолго…
Наконец-то, Нехама согласилась встретиться с Моти "без третьих лиц". Моти летел на свидание, как на крыльях, предвкушая: что она ему скажет, что он ей ответит, куда они пойдут (какой нынче концерт, остались ли билеты?)… А что он ей сегодня подарит!..
Действительность оказалась гораздо печальней: Нехама решилась… Неловко глядя куда-то в сторону, она сразу же сказала, что Моти, конечно, хороший и достойный парень, но они с Бенци любят друг друга, они постоянно встречаются и уже перезнакомились семьями, короче, их скорая женитьба – дело решённое. Сбивчиво высказав всё это закаменевшему в одно мгновенье парню, смуглое лицо которого тут же пошло темно-бордовыми пятнами, Нехама замолчала, не глядя на Моти – ей было неприятно видеть выражение неловкости, обиды и уязвлённого самолюбия на лице уверенного в себе красавчика.
После неловкой паузы, продолжая глядеть в сторону, Нехама как бы вскользь заметила: "Между прочим, это жестоко не обращать внимания на хорошую, симпатичную девушку, которая тобой восхищается, которая… э-э-э… Так ведь можно пропустить нечто настоящее…" – "А кто эта девушка? Я понятия не имею…
Правда…" – сокрушённо промямлил Моти, сосредоточенно созерцая носки своих ботинок. – "Это Рути, моя подруга. Такая светленькая, маленькая… Могу дать телефон… Хочешь?" – наконец-то, подняла Нехама глаза и без улыбки, строго и пристально взглянула на Моти. Моти не смог ей отказать и послушно записал телефон Рути в записную книжку. Что же это случилось с энергичным, весёлым красавцем, кумиром девчонок своего круга?..
Но он не позвонил Рути…
Вскоре Бенци и Нехама пригласили его на свою свадьбу. Не пойти Моти не мог…
Там-то он и увидел впервые родных Нехамы – серьёзного красивого раввина Давида Ханани и его жену Ривку, братьев и остальных многочисленных её родных он и не старался запоминать. В памяти смутно отложилось прекрасное пение рава Давида и двух его сыновей, он ещё успел подумать: "А я даже не успел узнать, что она из такой одарённой музыкальной семьи!" С родителями Бенци и его четырьмя младшими братьями, такими же пухлощёкими, большеглазыми и медно-рыжими, он успел познакомиться во время увольнительных, когда Бенци приглашал его к себе. У Доронов Моти всегда чувствовал себя легко и необычайно комфортно, может, даже лучше, чем дома, под взглядом строгого отца, целиком занятого бизнесом и мало обращавшего внимание на старшего сына.
Отец семейства Натан Дорон был известный в Меирии изготовитель модной и удобной обуви. Его жена Шошана была столь же известной среди религиозных модниц Меирии портнихой, а также искусной вышивальщицей и вязальщицей. Со временем она организовала в Меирии курсы обучения девушек и молодых женщин своему искусству, и эти курсы оказались со временем успешным бизнесом: к ней в те годы приходили учиться чуть ли не со всей Эрании.
Дороны, в отличие от утончённых и вечно занятых Блохов, были простые, бесхитростные и весёлые люди, пение и музыка в их доме никогда не переводились: пели все, даже Шошана весело, хотя и робко, подпевала, когда муж и старшие мальчики затягивали любимые мелодии шабата своими приятными баритонами. Бывая у них, Моти часто думал: "Когда у меня будет семья, я тоже заведу эту моду – ни дня без музыки!" Всё это дало возможность Доронам устроить своему первенцу свадьбу по самому высшему разряду. Конечно же, прекрасная музыка звучала всю ночь, наверное, на всю Меирию, где при центральной синагоге гуляли свадьбу своих детей рав Давид и Ривка Ханани и Натан с Шошаной Дорон.
На свадьбе друзей, Моти не без некоторого трепета увидел Рути и её родителей.
Оба – и мать Рути, маленькая кругленькая Хана, и её суровый отец Гедалья, на протяжении всей свадьбы ревниво наблюдали, с каким робким обожанием дочка взирала украдкой из "девичьей половины", где собрались подруги невесты, на весёлого черноглазого друга жениха. Не ускользнуло от старого Гедальи и то, какими глазами смотрел на неё этот армейский друг жениха, человек явно не их круга…
Назавтра Моти принялся лихорадочно листать записную книжку в поисках телефона, который ему во время последней встречи строго и требовательно продиктовала Нехама. Вечером он позвонил Рути, чем несказанно её ошеломил и до слёз обрадовал.
Этим звонком он решительно ставил точку на своём неразделённом чувстве к теперь уже жене своего армейского друга… …Несколько недель после этого продолжалось радостное узнавание друг друга, встречи и походы на концерты то классической музыки, то современной, то клейзмерской, беготня по маленьким кафе-кондитерским: маленькая, пышненькая Рути была такая сладкоежка!.. Именно тогда в Эрании и пригородах возникла и набирала силу сеть маленьких уютных кафушек "Шоко-Мамтоко".
Моти поначалу испытывал к сероглазой застенчивой девушке нечто вроде благодарности за её молчаливое восхищение им, потом благодарность переросла в нежность, а там и в пылкую влюблённость. Да и как можно было не влюбиться в девушку, взгляд серых удивительных глаз которой выражал искреннее восхищение и оказался поистине целительным для раненого самолюбия гордого парня!.. Всё существо маленькой застенчивой девушки излучало горячую любовь и преданность, которая не требовала никаких слов и объяснений. Да на слова Рути и не была мастерицей; строгое домашнее воспитание не допускало никакой активности по отношению к парню.
Когда они бродили вдвоём по шумным улицам Эрании (в Меирии, где жила Рути с родителями, братьями и сестрой, они предпочитали вдвоём не показываться), счастливая, сияющая Рути восхищённо внимала каждому его слову, а то вдруг принималась тараторить почти без умолку. Влюблёнными глазами она снизу вверх поглядывала на спутника, который внимательно, с доброй улыбкой выслушивал её, то и дело отпускал смешные реплики, потягивая сигарету, нежно, покровительственно приобнимал её за плечи. Это смущало и немножко пугало скромную и тихую девушку, но она даже и не пыталась отстраниться, не сводя с него робких, и в тоже время восторженных глаз газели… И перебирала, перебирала пухленькими маленькими ручками тугой завиток на кончике светло-русой косы…
Моти был приятно удивлён, что робкая, полненькая девушка с выразительными серыми глазами оказалась столь милой и интересной в общении, пожалуй, не менее интересной, чем Нехама. Да, не было в ней бойкости и яркости Нехамы, но и не было свойственной Нехаме насмешливой резкости суждений на грани безапелляционности. Её любовь к музыке, тонкое понимание и классики, и еврейской народной музыки, и лёгкой современной музыки, и джаза завораживало. Концерты, на которые они часто ходили, необычайно сблизили их. Неожиданно для себя он понял, что уже скучает без её серых, сияющих восторгом глаз, без этих нежных и робких взглядов, которыми она каждый раз его встречала и провожала. А до чего здорово ощущать родство душ, держась за руки и вместе слушая любимые мелодии!.. О, как он любил глядеть на её пухленькие с длинными пальчиками ручки, застенчиво перекручивающие тугой завиток косы…
Однажды Моти и Рути после концерта бродили по вечерней набережной Эрании, и в ушах обоих ещё звучали чарующие мелодии. Неожиданно для себя самого, а тем более для девушки, Моти предложил Рути зайти к нему, посмотреть, как он живёт: "Разве тебе неинтересно? У меня с балкона открывается потрясающий вид на море! Особенно сейчас, в такую тихую лунную ночь!" – озаряемый загадочным светом луны, он как будто обволакивал влюблённую девушку сиянием своих горячих глаз, и она не нашла в себе силы отказаться.
Она не помнила, как они добрались до маленькой квартирки Моти, только тесную грохочущую кабинку лифта и горячие глаза любимого, пристально заглядывающие в её глаза смущённой, испуганной газели. Дома он тут же включил магнитофон и поставил кассету с их любимыми мелодиями, подвел Рути к двери балкона и предложил полюбоваться панорамой города и морским простором, по которому протянулась мерцающая лунная дорожка, а сам скрылся на кухне. Дверь, ведущая на крохотный балкончик, где и ногу-то поставить, казалось, некуда, была распахнута, лёгкий ветерок приятно овевал разгорячённое лицо ошеломлённой необычностью всего происходящего Рути. Она восторженно разглядывала лежащую у неё под ногами панораму ночной, залитой луной Эрании. Ночные огни города напоминали гигантское украшение. Звучащая за её спиной тихая музыка создавала особое лирическое настроение.
Неслышными шагами Моти подошёл к ней сзади и положил руки на плечи. Рути вздрогнула, обернулась и робко, испуганно подняла глаза на возлюбленного. Её напугало незнакомое, возбуждённое выражение его лица. Она даже не заметила, что он стоит перед нею в майке и домашних штанах до колен. Моти тут же с силой развернул её к себе и принялся покрывать её лицо жаркими поцелуями. Внезапно он впился ей в губы, что ещё больше напугало девушку. До сих пор он ласково и робко целовал её в щёчку, и никогда в губы. В этот тёплый вечер её бил озноб. Она с силой упёрлась обеими ручками в его грудь, пытаясь осторожно оттолкнуть его от себя. Моти взял одну её руку и принялся целовать каждый пальчик, бормоча какие-то смешные слова, приговаривая после каждого пальчика: "А я и не знал, какое ты чудо!" – потом то же самое проделал с другой рукой.
Рути бессильно обмякла, когда он по-хозяйски и с чарующей улыбкой положил её руки к себе на плечи. Он гладил её пылающее от страха и стыда лицо и целовал, целовал, без конца целовал, гладил её дрожащие плечи, незаметно принялся расстёгивать блузку, говорил нежные, успокаивающие слова, а сам дрожал от внезапно возникшего неодолимого желания…
Когда всё было кончено, Моти потрясённо почувствовал, как с него как будто кто-то с силой сдирает охватившее его сразу после концерта возбуждённое наваждение, обнажая непереносимый стыд, и это почему-то оказалось больно. Ничего подобного он никогда не испытывал… Он остановившимся взором глядел на содрогающуюся в судорожных истерических рыданиях девушку и повторял: "Что же я наделал!.. О, что же я наделал!.. Прости, родная, ну, прости…" Впоследствии он не раз вспоминал это мучительное ощущение. Моти никогда не забыл её наполненных слезами глаз раненой газели, её пылающих пухлых щёчек, по которым безостановочно текли слёзы. Она ни слова не произнесла, только безостановочно дрожала и судорожно всхлипывала. Он целовал её глаза и слизывал слёзы со щёк, а она продолжала всхлипывать и дрожать, не переставая. Постепенно она успокоилась и уснула, время от времени всхлипывая и вздрагивая во сне, а он сидел подле неё и машинально гладил её пухленькие плечики и спину.
В этот момент он для себя окончательно понял, что никогда не сможет расстаться с нежной и ласковой, сероглазой Рути, что ему будет её очень недоставать, случись им расстаться хотя бы ненадолго. А Рути так и не смогла забыть ни его лица в тот вечер, ни его рук, ни его голоса. И облитое лунным светом плечо, смуглое плечо любимого…
Это был у них обоих суматошный период учёбы – Моти в университете, она в музыкальном колледже, – работа… И – беготня по концертам и неизменный, ставший традиционным "Шоко-Мамтоко"… Вспоминая этот период спустя много лет, Моти не мог понять, как их тогда хватало на всё это. Ведь учились и работали они оба.
Настал день, и Моти решительно заявил Рути: "Завтра мы идём с тобой в равинат".
Рути уставилась на него долгим взглядом и… неожиданно разрыдалась. – "Ну, будет, будет! Что ты плачешь!.. Ведь всё хорошо! Мы же вместе, правда?.. Так зачем плакать? У тебя такие красивые глаза, Рути! Не порти их слезами". Рути ничего не ответила, только улыбнулась сквозь слёзы.
Он только поставил ей условие: того строгого религиозного образа жизни, который Рути вела дома, у них не будет. Будет, конечно же, будет нечто традиционное, но без гнёта строгих традиций. Рути, после нелёгких и мучительных раздумий, согласилась…
Моти подарил ей и заставил надеть узкие, обтягивающие брючки. Они совсем не подходили её полненькой и коротенькой фигурке. Но ведь это подарок её Мотеле!
Впрочем, она никогда не появлялась дома перед родителями, братьями и сестрёнкой в узеньких, обтягивающих брючках, подаренных ей Моти. Все эти модные наряды она хранила у него и облачалась в них, приходя к нему домой. После чего они и шли гулять. А перед возвращением домой она переодевалась в привычную длинную юбку.
Незадолго до свадьбы свою пышную косу она превратила в буйную светлую гриву, небрежно прихваченную лентой. Моти осталось только вспоминать тугой светлый завиток, который она теребила длинными пальчиками пианистки…
Мама Рути, маленькая, мягкая Хана, очень переживала: им с Гедальей сначала не очень понравился самоуверенный красавчик, всецело подчинивший своему влиянию их мягкую, как они считали, слабовольную дочь.
В эти дни Хана постоянно с болью вспоминала, как много лет назад, когда Рути было 5 лет, а Арье был полуторагодовалым крошкой, и только-только родился Амихай, из дома ушёл их 16-летний первенец Йоси. Он порвал с традициями своей семьи, отошёл от религии, а потом уехал в Америку, где превратился в Джозефа, женился на католичке, то ли ирландке, то ли итальянке… Позже они узнали, что он и фамилию изменил на что-то чужое и едва произносимое… Ни она, ни Гедалья не знали, есть ли у них внуки от Йоси, как у него сложилась жизнь с этой особой, они даже не знали, как она выглядит, как её зовут…
Эта травма, да ещё случившаяся за несколько лет до рождения Рути трагедия, когда им пришлось похоронить чудесных мальчиков-близнецов… После этой трагедии Хана несколько лет страдала нервным расстройством, из-за чего Йоси и оказался предоставленным самому себе и, в конце концов, через несколько лет, взбунтовался против давления на него чрезмерно строгого отца. Рождение Рути немного утешило и Хану, и Гедалью.
Гедалья после смерти близнецов, а потом и ухода из дома Йоси был надолго выбит из колеи. Может, потому он так и не получил звание раввина: то ли не смог выдержать требуемые испытания, то ли не считал себя вправе проходить их после того, что сотворил его первенец… На воспоминания об Йоси в семье было наложено табу…
И вот теперь, похоже, и Рути отходит от них… Хорошо, хоть её Моти не католик…
Ну, что можно сделать!..
Младших детей, сыновей-подростков Арье и Амихая, и дочку, 10-летнюю Морию, а также Гедалью Хана попросила даже между собой не обсуждать замужество Рути, она не хотела об этом слышать ни одного осуждающего слова… Как такое получилось? – при том что они дочку очень строго воспитывали, даже слишком строго… Может, потому она такая мягкая и слабохарактерная выросла… Со временем обаятельный Моти родителям Рути почти что понравился. Её папа только время от времени повторял: "Жаль, что он светский…" Словом, Магидовичам пришлось принять, не без некоторого внутреннего сопротивления, внезапное решение дочери, всегда такой послушной и мягкой, связать свою жизнь с самоуверенным ярким красавчиком, человеком иной среды и воспитания.
На своей свадьбе Моти заметил, что Нехама беременна. Теперь она показалась Моти не столь привлекательной, как в те дни, когда он безуспешно пытался за нею ухаживать.
Тимми Пительман Моти прицелился и бросил окурок в урну, стоящую в дальнем углу. Подошёл к первой ступеньке, задумавшись. Долго раздумывал, прежде чем поставил ногу на ступеньку и начал спускаться в себе в рабочий кабинет.
Вдруг что-то огромное заслонило от него свет, мягко струящийся из окна. Моти поднял глаза и опешил: перед ним оказался высокий, очень полный, напоминающий крупного медведя, мужчина. Сходство с медведем почему-то усугубляло непропорционально широкое, щекастое лицо, осеняемое основательной лысиной.
Бледно-голубые, как бы выцветшие, глаза верзилы улыбались загадочной, мягкой улыбкой – и эта улыбка была Моти очень хорошо знакома. Громадный мужчина пристально смотрел прямо в глаза Моти и выжидал.
Моти громко, удивлённо воскликнул: "Ту-уми! Пительма-ан! Ты ли это!?" – "Узнал, наконец-то! – ответствовал тот тихо, с ласковой, странной усмешкой.- А что тебя удивляет? Не знал, что я перебрался в Эранию. А почему бы, собственно, и нет!" Моти никак не мог справиться с удивлением, только сбивчиво бормотал: "Действительно, почему бы и нет… А когда ты перебрался сюда?" Вместо ответа верзила со всей силы хлопнул Моти по плечу, так, что тот покачнулся и чуть не упал. – "Ну, ты и медведь! Зашибить же мог!" – и сам хлопнул старого приятеля по плечу. Тот, усмехаясь, схватил Моти в охапку и крепко прижал к себе.
Моти сморщился от боли и попытался улыбнуться: "Ну, силён, силён! И твои дружеские объятья меня чуть не придавили!" – "Да, уж мы, медведи из клана Пительманов, если любим, так до смерти! Кстати, я теперь, да собственно, уже давно не Туми!" – "А… А как тебя теперь называть?" – с интересом спросил Моти.
– "Теперь меня зовут Тим. Запомни – Тим. Для старых друзей можно Тимми". – "Но ведь… э-э-э… А почему не Томер?" – "Не задавай ненужных вопросов… – отмахнулся увалень и вдруг предложил: – Послушай, пошли, посидим полчасика, кофе попьём… Нам есть, о чём друг другу рассказать!.." – "Не, дружище… я ж на работе!" – "Да брось ты! Ты же со мной! Я скажу боссу, что мы с тобой старые друзья! Он будет доволен… – на лице промелькнуло сомнение, – уверен… Погоди…
Момент…" – "Нет, я не могу… – мягко возразил Моти, покачав головой. – Давай после работы. На этом же месте!" …
Моти и Тимми уселись в едва освещённом уголке кафе при "Лулиании". Оба курили одну сигарету за другой, с добродушным интересом поглядывая друг на друга. Перед ними медленно остывали ополовиненные чашечки кофе, о которых они, похоже, успели подзабыть.
Моти чуть заметно подмигнул приятелю: "А можно попросить твой телефончик, Нехамеле?" – "Так вот сразу?" – насмешливо спросила Нехама, маскируя своё замешательство. – "Ну, ты же понимаешь – у нас на базе только телефон-автомат.
Не хотелось бы, чтобы наше знакомство так и оборвалось, не начавшись…" – "Ладно, Бенци, так и быть…" – "А мне-е?" – умильно-жалобно протянул Моти. – "Я же диктую, можешь записать…" – удивлённо и суховато откликнулась Нехама.
***
Очередь вокруг телефона-автомата на военной базе. В очереди несколько солдат, среди которых – Моти, а за ним, через два-три человека – Бенци.
Моти, прижимая к уху трубку, тихо проговорил: "Можно Нехаму?.. Привет, Нехама…
У меня на этой неделе увольнение. Может, встретимся, сходим на концерт? Или ты бы хотела потанцевать?" – "О танцах и речи быть не может. Я же религиозная девушка. Мы с мужчинами вместе не танцуем…" Моти покраснел и смешался: "Ах, да…
Прости, пожалуйста… не учёл… Но на концерт ты не откажешься пойти со мной?" – "Перезвони мне завтра, и я тебе скажу насчёт концерта…" – тут же раздались короткие гудки. Моти с недоуменным видом отходит от телефона-автомата. Лицо его пылает от неловкости.
Бенци с самым безразличным видом, как бы случайно ухватывает обрывки нисколько неинтересного ему разговора, и улыбается… …
А вот и Бенци у телефона в той же позе, что и Моти, так же прижимая к уху трубку и, улыбаясь, негромко басит: "Нехамеле, привет! Это я!" – "Узнаю, узнаю, чеширский лев! По рычащей усмешке узнаю!" – радостно засмеялась Нехама. – "Ну, что ты, когда с тобой разговариваю, я не рычу, а тихонько мурлычу! Так как насчёт встречи?" – "Ты знаешь, неудобно получилось…" – "Не понял… Что значит – неудобно?" – удивлённо и встревожено спросил Бенци. – "Не обращай внимания…
Ты ни при чём… Вот что… давай пойдём на концерт клейзмерской музыки… Ты позови Моти, а я приду с Рути… Я тебе потом всё объясню, ладно? Я надеюсь, они нам не помешают?" – "Как скажешь, Нехамеле, как скажешь!" – покраснев, отвечал Бенци. – "Только я тебя прошу, постарайся уделить какое-то внимание Рути и привлечь к ней внимание Моти… Ладно?" Бенци просиял: "Понял! Обязательно! Но я не могу ему ничего сказать напрямую…" – "А и не надо! Будем тоньше и деликатней… Кстати… Мои уже интересуются, что за парень, обладатель могучего львиного баритона, мне названивает чуть ли не каждый день. Я обещала пригласить тебя в гости и познакомить… Ты не против познакомиться с моими папой, мамой, братишками и сестрёнкой?.." – "Ой, Нехама! Неужели правда? Конечно, не против!" – смущённо и радостно воскликнул Бенци и тут же опасливо оглянулся – не слушает ли кто…
***
Со школьных лет стройный красавец с бархатистыми горячими глазами, избалованный многочисленными поклонницами, уверовал в свою неотразимость: он никогда не встречал отказа даже у самых признанных красавиц. Даже его средний рост не был помехой. Девчонки толпами бегали за ним, и он мог выбирать из них самую красивую.
Он был слишком молод и не задумывался, почему после пары встреч ему становилось непереносимо скучно с очередной красавицей.
А тут… Бегут дни за днями, недели за неделями, а он чувствует, что не может оставить эту неприступную гордячку и поискать себе что-то поближе и доступней.
Неужели непохожесть этой религиозной девушки на всё то, что он встречал до сих пор, так на него влияет?
Моти с большим трудом удавалось на считанные минуты переключать внимание Нехамы с Бенци на себя. Естественно, всеми силами пытаясь привлечь внимание Нехамы, он почти не замечал, как Рути, молча прильнув к подруге, снизу вверх смущённо, украдкой поглядывала на него. Только и остались в памяти о тех днях её серые выразительно-печальные глаза раненой газели, да маленькие пухленькие ручки, неожиданно длинными гибкими пальцами теребящие косу, тугой светлорусый завиток…
Ох, уж этот завиток! Почему он так врезался ему в память о тех днях? Почему он, Моти, так и не смог его позабыть? Наверно, потому, что Рути давно рассталась со своей красивой пышной косой…
Тихая сероглазая Рути, девушка из очень строгой религиозной семьи, которая в тот первый вечер как бы оказалась в стороне, сразу же без памяти влюбилась в яркого красавца Моти. Ей пришлось с мучительным интересом наблюдать, как два весёлых солдата устроили с Нехамой словесный пинг-понг. Можно только догадываться, скольких бессонных ночей и пролитых слёз стоило ей каждый раз наблюдать попытки ухаживания стройного красавца с необыкновенными сияющими глазами за её подругой.
Однако, та, на её счастье, неизменно подчёркивала своё внимание и интерес к добродушному крепышу с медной гривой и большими каре-зеленоватыми глазами, делающими его похожим на улыбающегося льва, со смешными пухлыми щёчками и очками в немодной оправе.
Время от времени то Бенци, то Нехама втягивали в общение застенчивую, полненькую, сероглазую девушку. В то же время было ясно: Нехама не хочет, чтобы Моти уходил.
Когда он, обиженный её невниманием и вежливым равнодушием, демонстративно поворачивался, чтобы уйти, Нехама и Бенци хором просили не обижаться и не покидать их. Это для Моти оставалось долгое время загадкой и вселяло какую-то безумную надежду.
Значительно позже Моти узнал, что и Бенци звонил Нехаме каждый день, и их беседы продолжались гораздо больше времени – пока стоящие за ним парни не напоминали в тактичной (или не очень) форме о том, что Бенци не единоличный владелец общественного телефона. А ведь они стояли у того же телефона-автомата в одно и то же время, в одной очереди, и Бенци неизменно за ним, через пару-другую человек. (В те годы ещё никто и не представлял себе такого привычного атрибута дней нынешних, как мобильный, он же сотовый, телефон, который, с лёгкой руки эранийских "американцев", в Арцене стали называть та-фоном.) После того, как приятели через считанные недели демобилизовались и вернулись домой, Бенци и Нехама встречались гораздо чаще, чем Нехама соглашалась на встречи вчетвером. Тогда Моти не могло придти в голову, что на встречи вчетвером Нехама соглашалась единственно ради Рути: она хотела дать возможность подруге лишний раз увидеть Моти, заодно надеясь, что Моти обратит внимание на влюблённую в него застенчивую девушку и оставит безнадёжные попытки ухаживания за, Нехамой.
Моти впоследствии не мог понять, что же это с ним, кумиром девушек, случилось…
Чем околдовала его религиозная Нехама, в которой весёлая бойкость искусно сочеталась со скромным и гордым достоинством. А может, его околдовали обе девушки сразу, а он этого тогда не понял?.. И снова перед глазами задумавшегося Моти вспыхнул тугой светлорусый завиток пышной косы Рути и её маленькие пухленькие ручки с неожиданно длинными и сильными пальцами пианистки, нервно теребящие этот колдовской завиток.
***
Демобилизовавшись, Моти снял квартирку-студию в шумном, центральном, торговом эранийском микрорайоне Эрания-Бет (в те годы снять в этом месте небольшую студию не составляло для демобилизованного солдата никакого труда), начал работать и готовился поступать в университет. Родители, которых бизнес отца побудил перебраться в Австралию, пока Моти служил в армии, звали его к себе, но он не захотел никуда уезжать из Арцены. Моти был приятно удивлён, что отец предложил ему помочь и оплачивать его учёбу.
Бенци продолжал жить в доме своих родителей в Меирии, где-то работая и вечерами посещая йешиву. Он не оставлял надежды поступить в какой-нибудь колледж и изучать что-то связанное с экономикой и компьютерами. Спустя несколько лет он действительно стал первым в своей семье обладателем академической степени.
***
Мучающие неопределённостью встречи вчетвером после демобилизации двух приятелей продолжались недолго…
Наконец-то, Нехама согласилась встретиться с Моти "без третьих лиц". Моти летел на свидание, как на крыльях, предвкушая: что она ему скажет, что он ей ответит, куда они пойдут (какой нынче концерт, остались ли билеты?)… А что он ей сегодня подарит!..
Действительность оказалась гораздо печальней: Нехама решилась… Неловко глядя куда-то в сторону, она сразу же сказала, что Моти, конечно, хороший и достойный парень, но они с Бенци любят друг друга, они постоянно встречаются и уже перезнакомились семьями, короче, их скорая женитьба – дело решённое. Сбивчиво высказав всё это закаменевшему в одно мгновенье парню, смуглое лицо которого тут же пошло темно-бордовыми пятнами, Нехама замолчала, не глядя на Моти – ей было неприятно видеть выражение неловкости, обиды и уязвлённого самолюбия на лице уверенного в себе красавчика.
После неловкой паузы, продолжая глядеть в сторону, Нехама как бы вскользь заметила: "Между прочим, это жестоко не обращать внимания на хорошую, симпатичную девушку, которая тобой восхищается, которая… э-э-э… Так ведь можно пропустить нечто настоящее…" – "А кто эта девушка? Я понятия не имею…
Правда…" – сокрушённо промямлил Моти, сосредоточенно созерцая носки своих ботинок. – "Это Рути, моя подруга. Такая светленькая, маленькая… Могу дать телефон… Хочешь?" – наконец-то, подняла Нехама глаза и без улыбки, строго и пристально взглянула на Моти. Моти не смог ей отказать и послушно записал телефон Рути в записную книжку. Что же это случилось с энергичным, весёлым красавцем, кумиром девчонок своего круга?..
Но он не позвонил Рути…
***
Вскоре Бенци и Нехама пригласили его на свою свадьбу. Не пойти Моти не мог…
Там-то он и увидел впервые родных Нехамы – серьёзного красивого раввина Давида Ханани и его жену Ривку, братьев и остальных многочисленных её родных он и не старался запоминать. В памяти смутно отложилось прекрасное пение рава Давида и двух его сыновей, он ещё успел подумать: "А я даже не успел узнать, что она из такой одарённой музыкальной семьи!" С родителями Бенци и его четырьмя младшими братьями, такими же пухлощёкими, большеглазыми и медно-рыжими, он успел познакомиться во время увольнительных, когда Бенци приглашал его к себе. У Доронов Моти всегда чувствовал себя легко и необычайно комфортно, может, даже лучше, чем дома, под взглядом строгого отца, целиком занятого бизнесом и мало обращавшего внимание на старшего сына.
Отец семейства Натан Дорон был известный в Меирии изготовитель модной и удобной обуви. Его жена Шошана была столь же известной среди религиозных модниц Меирии портнихой, а также искусной вышивальщицей и вязальщицей. Со временем она организовала в Меирии курсы обучения девушек и молодых женщин своему искусству, и эти курсы оказались со временем успешным бизнесом: к ней в те годы приходили учиться чуть ли не со всей Эрании.
Дороны, в отличие от утончённых и вечно занятых Блохов, были простые, бесхитростные и весёлые люди, пение и музыка в их доме никогда не переводились: пели все, даже Шошана весело, хотя и робко, подпевала, когда муж и старшие мальчики затягивали любимые мелодии шабата своими приятными баритонами. Бывая у них, Моти часто думал: "Когда у меня будет семья, я тоже заведу эту моду – ни дня без музыки!" Всё это дало возможность Доронам устроить своему первенцу свадьбу по самому высшему разряду. Конечно же, прекрасная музыка звучала всю ночь, наверное, на всю Меирию, где при центральной синагоге гуляли свадьбу своих детей рав Давид и Ривка Ханани и Натан с Шошаной Дорон.
На свадьбе друзей, Моти не без некоторого трепета увидел Рути и её родителей.
Оба – и мать Рути, маленькая кругленькая Хана, и её суровый отец Гедалья, на протяжении всей свадьбы ревниво наблюдали, с каким робким обожанием дочка взирала украдкой из "девичьей половины", где собрались подруги невесты, на весёлого черноглазого друга жениха. Не ускользнуло от старого Гедальи и то, какими глазами смотрел на неё этот армейский друг жениха, человек явно не их круга…
Назавтра Моти принялся лихорадочно листать записную книжку в поисках телефона, который ему во время последней встречи строго и требовательно продиктовала Нехама. Вечером он позвонил Рути, чем несказанно её ошеломил и до слёз обрадовал.
Этим звонком он решительно ставил точку на своём неразделённом чувстве к теперь уже жене своего армейского друга… …Несколько недель после этого продолжалось радостное узнавание друг друга, встречи и походы на концерты то классической музыки, то современной, то клейзмерской, беготня по маленьким кафе-кондитерским: маленькая, пышненькая Рути была такая сладкоежка!.. Именно тогда в Эрании и пригородах возникла и набирала силу сеть маленьких уютных кафушек "Шоко-Мамтоко".
***
Моти поначалу испытывал к сероглазой застенчивой девушке нечто вроде благодарности за её молчаливое восхищение им, потом благодарность переросла в нежность, а там и в пылкую влюблённость. Да и как можно было не влюбиться в девушку, взгляд серых удивительных глаз которой выражал искреннее восхищение и оказался поистине целительным для раненого самолюбия гордого парня!.. Всё существо маленькой застенчивой девушки излучало горячую любовь и преданность, которая не требовала никаких слов и объяснений. Да на слова Рути и не была мастерицей; строгое домашнее воспитание не допускало никакой активности по отношению к парню.
Когда они бродили вдвоём по шумным улицам Эрании (в Меирии, где жила Рути с родителями, братьями и сестрой, они предпочитали вдвоём не показываться), счастливая, сияющая Рути восхищённо внимала каждому его слову, а то вдруг принималась тараторить почти без умолку. Влюблёнными глазами она снизу вверх поглядывала на спутника, который внимательно, с доброй улыбкой выслушивал её, то и дело отпускал смешные реплики, потягивая сигарету, нежно, покровительственно приобнимал её за плечи. Это смущало и немножко пугало скромную и тихую девушку, но она даже и не пыталась отстраниться, не сводя с него робких, и в тоже время восторженных глаз газели… И перебирала, перебирала пухленькими маленькими ручками тугой завиток на кончике светло-русой косы…
Моти был приятно удивлён, что робкая, полненькая девушка с выразительными серыми глазами оказалась столь милой и интересной в общении, пожалуй, не менее интересной, чем Нехама. Да, не было в ней бойкости и яркости Нехамы, но и не было свойственной Нехаме насмешливой резкости суждений на грани безапелляционности. Её любовь к музыке, тонкое понимание и классики, и еврейской народной музыки, и лёгкой современной музыки, и джаза завораживало. Концерты, на которые они часто ходили, необычайно сблизили их. Неожиданно для себя он понял, что уже скучает без её серых, сияющих восторгом глаз, без этих нежных и робких взглядов, которыми она каждый раз его встречала и провожала. А до чего здорово ощущать родство душ, держась за руки и вместе слушая любимые мелодии!.. О, как он любил глядеть на её пухленькие с длинными пальчиками ручки, застенчиво перекручивающие тугой завиток косы…
***
Однажды Моти и Рути после концерта бродили по вечерней набережной Эрании, и в ушах обоих ещё звучали чарующие мелодии. Неожиданно для себя самого, а тем более для девушки, Моти предложил Рути зайти к нему, посмотреть, как он живёт: "Разве тебе неинтересно? У меня с балкона открывается потрясающий вид на море! Особенно сейчас, в такую тихую лунную ночь!" – озаряемый загадочным светом луны, он как будто обволакивал влюблённую девушку сиянием своих горячих глаз, и она не нашла в себе силы отказаться.
Она не помнила, как они добрались до маленькой квартирки Моти, только тесную грохочущую кабинку лифта и горячие глаза любимого, пристально заглядывающие в её глаза смущённой, испуганной газели. Дома он тут же включил магнитофон и поставил кассету с их любимыми мелодиями, подвел Рути к двери балкона и предложил полюбоваться панорамой города и морским простором, по которому протянулась мерцающая лунная дорожка, а сам скрылся на кухне. Дверь, ведущая на крохотный балкончик, где и ногу-то поставить, казалось, некуда, была распахнута, лёгкий ветерок приятно овевал разгорячённое лицо ошеломлённой необычностью всего происходящего Рути. Она восторженно разглядывала лежащую у неё под ногами панораму ночной, залитой луной Эрании. Ночные огни города напоминали гигантское украшение. Звучащая за её спиной тихая музыка создавала особое лирическое настроение.
Неслышными шагами Моти подошёл к ней сзади и положил руки на плечи. Рути вздрогнула, обернулась и робко, испуганно подняла глаза на возлюбленного. Её напугало незнакомое, возбуждённое выражение его лица. Она даже не заметила, что он стоит перед нею в майке и домашних штанах до колен. Моти тут же с силой развернул её к себе и принялся покрывать её лицо жаркими поцелуями. Внезапно он впился ей в губы, что ещё больше напугало девушку. До сих пор он ласково и робко целовал её в щёчку, и никогда в губы. В этот тёплый вечер её бил озноб. Она с силой упёрлась обеими ручками в его грудь, пытаясь осторожно оттолкнуть его от себя. Моти взял одну её руку и принялся целовать каждый пальчик, бормоча какие-то смешные слова, приговаривая после каждого пальчика: "А я и не знал, какое ты чудо!" – потом то же самое проделал с другой рукой.
Рути бессильно обмякла, когда он по-хозяйски и с чарующей улыбкой положил её руки к себе на плечи. Он гладил её пылающее от страха и стыда лицо и целовал, целовал, без конца целовал, гладил её дрожащие плечи, незаметно принялся расстёгивать блузку, говорил нежные, успокаивающие слова, а сам дрожал от внезапно возникшего неодолимого желания…
Когда всё было кончено, Моти потрясённо почувствовал, как с него как будто кто-то с силой сдирает охватившее его сразу после концерта возбуждённое наваждение, обнажая непереносимый стыд, и это почему-то оказалось больно. Ничего подобного он никогда не испытывал… Он остановившимся взором глядел на содрогающуюся в судорожных истерических рыданиях девушку и повторял: "Что же я наделал!.. О, что же я наделал!.. Прости, родная, ну, прости…" Впоследствии он не раз вспоминал это мучительное ощущение. Моти никогда не забыл её наполненных слезами глаз раненой газели, её пылающих пухлых щёчек, по которым безостановочно текли слёзы. Она ни слова не произнесла, только безостановочно дрожала и судорожно всхлипывала. Он целовал её глаза и слизывал слёзы со щёк, а она продолжала всхлипывать и дрожать, не переставая. Постепенно она успокоилась и уснула, время от времени всхлипывая и вздрагивая во сне, а он сидел подле неё и машинально гладил её пухленькие плечики и спину.
В этот момент он для себя окончательно понял, что никогда не сможет расстаться с нежной и ласковой, сероглазой Рути, что ему будет её очень недоставать, случись им расстаться хотя бы ненадолго. А Рути так и не смогла забыть ни его лица в тот вечер, ни его рук, ни его голоса. И облитое лунным светом плечо, смуглое плечо любимого…
***
Это был у них обоих суматошный период учёбы – Моти в университете, она в музыкальном колледже, – работа… И – беготня по концертам и неизменный, ставший традиционным "Шоко-Мамтоко"… Вспоминая этот период спустя много лет, Моти не мог понять, как их тогда хватало на всё это. Ведь учились и работали они оба.
Настал день, и Моти решительно заявил Рути: "Завтра мы идём с тобой в равинат".
Рути уставилась на него долгим взглядом и… неожиданно разрыдалась. – "Ну, будет, будет! Что ты плачешь!.. Ведь всё хорошо! Мы же вместе, правда?.. Так зачем плакать? У тебя такие красивые глаза, Рути! Не порти их слезами". Рути ничего не ответила, только улыбнулась сквозь слёзы.
Он только поставил ей условие: того строгого религиозного образа жизни, который Рути вела дома, у них не будет. Будет, конечно же, будет нечто традиционное, но без гнёта строгих традиций. Рути, после нелёгких и мучительных раздумий, согласилась…
Моти подарил ей и заставил надеть узкие, обтягивающие брючки. Они совсем не подходили её полненькой и коротенькой фигурке. Но ведь это подарок её Мотеле!
Впрочем, она никогда не появлялась дома перед родителями, братьями и сестрёнкой в узеньких, обтягивающих брючках, подаренных ей Моти. Все эти модные наряды она хранила у него и облачалась в них, приходя к нему домой. После чего они и шли гулять. А перед возвращением домой она переодевалась в привычную длинную юбку.
Незадолго до свадьбы свою пышную косу она превратила в буйную светлую гриву, небрежно прихваченную лентой. Моти осталось только вспоминать тугой светлый завиток, который она теребила длинными пальчиками пианистки…
Мама Рути, маленькая, мягкая Хана, очень переживала: им с Гедальей сначала не очень понравился самоуверенный красавчик, всецело подчинивший своему влиянию их мягкую, как они считали, слабовольную дочь.
***
В эти дни Хана постоянно с болью вспоминала, как много лет назад, когда Рути было 5 лет, а Арье был полуторагодовалым крошкой, и только-только родился Амихай, из дома ушёл их 16-летний первенец Йоси. Он порвал с традициями своей семьи, отошёл от религии, а потом уехал в Америку, где превратился в Джозефа, женился на католичке, то ли ирландке, то ли итальянке… Позже они узнали, что он и фамилию изменил на что-то чужое и едва произносимое… Ни она, ни Гедалья не знали, есть ли у них внуки от Йоси, как у него сложилась жизнь с этой особой, они даже не знали, как она выглядит, как её зовут…
Эта травма, да ещё случившаяся за несколько лет до рождения Рути трагедия, когда им пришлось похоронить чудесных мальчиков-близнецов… После этой трагедии Хана несколько лет страдала нервным расстройством, из-за чего Йоси и оказался предоставленным самому себе и, в конце концов, через несколько лет, взбунтовался против давления на него чрезмерно строгого отца. Рождение Рути немного утешило и Хану, и Гедалью.
Гедалья после смерти близнецов, а потом и ухода из дома Йоси был надолго выбит из колеи. Может, потому он так и не получил звание раввина: то ли не смог выдержать требуемые испытания, то ли не считал себя вправе проходить их после того, что сотворил его первенец… На воспоминания об Йоси в семье было наложено табу…
И вот теперь, похоже, и Рути отходит от них… Хорошо, хоть её Моти не католик…
Ну, что можно сделать!..
Младших детей, сыновей-подростков Арье и Амихая, и дочку, 10-летнюю Морию, а также Гедалью Хана попросила даже между собой не обсуждать замужество Рути, она не хотела об этом слышать ни одного осуждающего слова… Как такое получилось? – при том что они дочку очень строго воспитывали, даже слишком строго… Может, потому она такая мягкая и слабохарактерная выросла… Со временем обаятельный Моти родителям Рути почти что понравился. Её папа только время от времени повторял: "Жаль, что он светский…" Словом, Магидовичам пришлось принять, не без некоторого внутреннего сопротивления, внезапное решение дочери, всегда такой послушной и мягкой, связать свою жизнь с самоуверенным ярким красавчиком, человеком иной среды и воспитания.
На своей свадьбе Моти заметил, что Нехама беременна. Теперь она показалась Моти не столь привлекательной, как в те дни, когда он безуспешно пытался за нею ухаживать.
Тимми Пительман Моти прицелился и бросил окурок в урну, стоящую в дальнем углу. Подошёл к первой ступеньке, задумавшись. Долго раздумывал, прежде чем поставил ногу на ступеньку и начал спускаться в себе в рабочий кабинет.
Вдруг что-то огромное заслонило от него свет, мягко струящийся из окна. Моти поднял глаза и опешил: перед ним оказался высокий, очень полный, напоминающий крупного медведя, мужчина. Сходство с медведем почему-то усугубляло непропорционально широкое, щекастое лицо, осеняемое основательной лысиной.
Бледно-голубые, как бы выцветшие, глаза верзилы улыбались загадочной, мягкой улыбкой – и эта улыбка была Моти очень хорошо знакома. Громадный мужчина пристально смотрел прямо в глаза Моти и выжидал.
Моти громко, удивлённо воскликнул: "Ту-уми! Пительма-ан! Ты ли это!?" – "Узнал, наконец-то! – ответствовал тот тихо, с ласковой, странной усмешкой.- А что тебя удивляет? Не знал, что я перебрался в Эранию. А почему бы, собственно, и нет!" Моти никак не мог справиться с удивлением, только сбивчиво бормотал: "Действительно, почему бы и нет… А когда ты перебрался сюда?" Вместо ответа верзила со всей силы хлопнул Моти по плечу, так, что тот покачнулся и чуть не упал. – "Ну, ты и медведь! Зашибить же мог!" – и сам хлопнул старого приятеля по плечу. Тот, усмехаясь, схватил Моти в охапку и крепко прижал к себе.
Моти сморщился от боли и попытался улыбнуться: "Ну, силён, силён! И твои дружеские объятья меня чуть не придавили!" – "Да, уж мы, медведи из клана Пительманов, если любим, так до смерти! Кстати, я теперь, да собственно, уже давно не Туми!" – "А… А как тебя теперь называть?" – с интересом спросил Моти.
– "Теперь меня зовут Тим. Запомни – Тим. Для старых друзей можно Тимми". – "Но ведь… э-э-э… А почему не Томер?" – "Не задавай ненужных вопросов… – отмахнулся увалень и вдруг предложил: – Послушай, пошли, посидим полчасика, кофе попьём… Нам есть, о чём друг другу рассказать!.." – "Не, дружище… я ж на работе!" – "Да брось ты! Ты же со мной! Я скажу боссу, что мы с тобой старые друзья! Он будет доволен… – на лице промелькнуло сомнение, – уверен… Погоди…
Момент…" – "Нет, я не могу… – мягко возразил Моти, покачав головой. – Давай после работы. На этом же месте!" …
Моти и Тимми уселись в едва освещённом уголке кафе при "Лулиании". Оба курили одну сигарету за другой, с добродушным интересом поглядывая друг на друга. Перед ними медленно остывали ополовиненные чашечки кофе, о которых они, похоже, успели подзабыть.