Страница:
Далее «Всемирная история» сообщает: «Куликовская битва положила начало полному разгрому Золотой Орды и освобождению от татаро-монгольского ига народов Восточной Европы. Еще больше выросло и окрепло значение Москвы как центра национального объединения в борьбе за освобождение от власти Золотой Орды». Все это, конечно, замечательно, а вот как события развивались дальше? Ведь монгольское иго, напомним читателю, просуществовало на Руси еще сто лет, до 1480 г. Вскоре после разгрома на Куликовом поле Мамай потерпел поражение от войск Тохтамыша, бежал в Кафу (Феодосию), где вскоре и умер. А вот Тохтамыш предпринял в 1382 г. поход на Москву и сжег ее дотла. Весьма любопытно, что рязанский князь Олег указал ордынцам броды на Оке, а нижегородские князья так и вовсе примкнули к армии Тохтамыша и приняли участие в разграблении Москвы. Историки классического направления, как правило, подобные факты или игнорируют, оставляя без комментариев, или толкуют о родовом проклятии сепаратизма. Так или иначе, но московское правительство было вновь вынуждено собирать ордынский выход и уплачивать дань в Орду. Однако Куликовская битва не могла, тем не менее, совсем не отразиться на русско-ордынских отношениях. Ее значение все же было чрезвычайно велико, и Дмитрий Донской стал первым московским князем, который передал по завещанию своему сыну Василию I в качестве наследственного владения Владимирское великое княжество, которым до сих пор имели право распоряжаться исключительно ордынские ханы.
К сожалению, мы никак не можем разделить пафоса патриотически настроенных историков, находящихся в плену официальной версии. Итоги Куликовской битвы следует, на наш взгляд, оценивать куда скромнее. Посудите сами: общероссийское ополчение полегло костьми в Диком поле, Москва сожжена и разграблена, а на выходе мы имеем возможность распоряжаться собственными землями по своему усмотрению, не испрашивая на то разрешения великого хана. Но не слишком ли дорогой ценой куплена эта возможность? Ведь по сути дела ровным счетом ничего не изменилось. Самостоятельности русские княжества не обрели и по-прежнему являются данниками Золотой Орды. Проводить независимую внешнюю политику, не оглядываясь на мнение Сарая, Москва ни в коем случае не может, поскольку все сколько-нибудь серьезные политические решения неизбежно приходится согласовывать в ставке великого хана. Спору нет, московские князья вроде бы стали полноправными собственниками своих владений, но на поверку оказывается, что это не более чем филькина грамота. Если Орде придет в голову восстановить status quo, она без труда это может сделать, и взятие Москвы Тохтамышем в 1382 г. – самое наглядное тому подтверждение. Среди русских князей, как и полтораста лет тому назад, нет даже тени единства, а московская политика собирания земель вызывает только глухое раздражение соседей и способствует росту напряженности. Поэтому не приходится удивляться, что на призыв Дмитрия Донского почти никто не откликнулся и ему пришлось управляться в основном собственными силами. Вопреки общепринятому мнению, поведение русской православной церкви тоже выглядит далеко небезупречно, и ее позицию можно без обиняков назвать двурушнической (чуть ниже мы еще коснемся этого вопроса).
Одним словом, совершенно очевидно, что попытка общенародного сопротивления провалилась по всем пунктам, поэтому точка зрения, согласно которой Куликовская битва положила начало разгрому Золотой Орды, представляется нам весьма неубедительной. Пройдет еще сто долгих лет, прежде чем Русь окончательно сбросит ордынское ярмо, так что началом великих побед с таким же успехом можно считать героическую оборону Козельска или подвиги Евпатия Коловрата. Кроме того, не следует забывать, что Мамай был сепаратистом и персоной нон грата в Сарае, поэтому сокрушительное поражение его войск на Куликовом поле было на руку прежде всего Тохтамышу. Получается, что Москва, сама того не желая, оказала ему серьезную услугу. Таким образом очевидно, что даже в рамках традиционных представлений о завоевании русских земель монгольскими ордами мы не в состоянии непротиворечиво объяснить события второй половины XIV в. и элементарно свести концы с концами. Посему давайте обратимся к другим версиям.
Глава 2
Глава 3
К сожалению, мы никак не можем разделить пафоса патриотически настроенных историков, находящихся в плену официальной версии. Итоги Куликовской битвы следует, на наш взгляд, оценивать куда скромнее. Посудите сами: общероссийское ополчение полегло костьми в Диком поле, Москва сожжена и разграблена, а на выходе мы имеем возможность распоряжаться собственными землями по своему усмотрению, не испрашивая на то разрешения великого хана. Но не слишком ли дорогой ценой куплена эта возможность? Ведь по сути дела ровным счетом ничего не изменилось. Самостоятельности русские княжества не обрели и по-прежнему являются данниками Золотой Орды. Проводить независимую внешнюю политику, не оглядываясь на мнение Сарая, Москва ни в коем случае не может, поскольку все сколько-нибудь серьезные политические решения неизбежно приходится согласовывать в ставке великого хана. Спору нет, московские князья вроде бы стали полноправными собственниками своих владений, но на поверку оказывается, что это не более чем филькина грамота. Если Орде придет в голову восстановить status quo, она без труда это может сделать, и взятие Москвы Тохтамышем в 1382 г. – самое наглядное тому подтверждение. Среди русских князей, как и полтораста лет тому назад, нет даже тени единства, а московская политика собирания земель вызывает только глухое раздражение соседей и способствует росту напряженности. Поэтому не приходится удивляться, что на призыв Дмитрия Донского почти никто не откликнулся и ему пришлось управляться в основном собственными силами. Вопреки общепринятому мнению, поведение русской православной церкви тоже выглядит далеко небезупречно, и ее позицию можно без обиняков назвать двурушнической (чуть ниже мы еще коснемся этого вопроса).
Одним словом, совершенно очевидно, что попытка общенародного сопротивления провалилась по всем пунктам, поэтому точка зрения, согласно которой Куликовская битва положила начало разгрому Золотой Орды, представляется нам весьма неубедительной. Пройдет еще сто долгих лет, прежде чем Русь окончательно сбросит ордынское ярмо, так что началом великих побед с таким же успехом можно считать героическую оборону Козельска или подвиги Евпатия Коловрата. Кроме того, не следует забывать, что Мамай был сепаратистом и персоной нон грата в Сарае, поэтому сокрушительное поражение его войск на Куликовом поле было на руку прежде всего Тохтамышу. Получается, что Москва, сама того не желая, оказала ему серьезную услугу. Таким образом очевидно, что даже в рамках традиционных представлений о завоевании русских земель монгольскими ордами мы не в состоянии непротиворечиво объяснить события второй половины XIV в. и элементарно свести концы с концами. Посему давайте обратимся к другим версиям.
Глава 2
Мамай и пиар
В декабрьском номере «Новой газеты» (№ 96. 22.12–25.12.2005 г.) была опубликована статья под названием «Пиар горой, или сепаратист Мамай» с подзаголовком «Черновик учебника другой истории России. Глава VI». Версия, вынесенная на суд читателей исследовательской группой под руководством Михаила Кругова, не в пример убедительнее официальной трактует события конца XIV в., хотя и исходит вслед за ней из общепринятого представления о завоевании русских княжеств монгольскими захватчиками. Авторы статьи полагают, что нет абсолютно никаких оснований рассматривать Куликовскую битву как начало борьбы за независимость Московской Руси. Вассальные отношения с Ордой давали Москве огромные преимущества в деле собирания земель, поскольку она не только всегда имела за спиной могущественного патрона, но и во многих случаях прямо опиралась на военную силу татар. К 1380 г. Москва была сильнее всех других русских княжеств, но только до той поры, пока они действовали разрозненно. А вот противостоять давлению нескольких объединившихся княжеств Москве вряд ли бы удалось без ордынской поддержки. Поэтому если бы Москва задалась целью свалить Орду и добилась на этом поприще успеха, то неминуемо оказалась бы один на один с многочисленными врагами, у которых претензий к московским князьям накопилось более чем достаточно. А ведь на западе вдобавок ко всему маячат страшные тени Литвы и Польши, которые не станут сидеть сложа руки, а тут же вмешаются в русские дела без лишних разговоров. Нет никакого сомнения, что в кровавой неразберихе, захлестнувшей Русь при таком повороте событий, от Москвы остались бы только рожки да ножки.
Поэтому авторы приходят к выводу, что в 1380 г. борьба с ордынским игом начаться никак не могла хотя бы уже потому, что Москве это было совершенно невыгодно. Тогда возникает резонный вопрос: а что же в действительности произошло на Куликовом поле? Странностей тут видимо-невидимо. Например, интересно, что еще во времена Ивана Грозного прозвище Донской носил вовсе не Дмитрий Иванович, а серпуховской князь Владимир Андреевич – командир засадного полка. При этом летописи XIV в. никаких подробностей о ходе битвы не сообщают, не говоря уже о такой мелочи, как внезапная атака засадного полка. Эта история, известная сегодня каждому школьнику, появилась впервые в «Сказании о Мамаевом побоище», которое, между прочим, было написано в Серпуховском княжестве через полтораста лет после Куликовской битвы. Так что столь пристальное внимание к фигуре Владимира Андреевича нас удивлять не должно. С другой стороны, он все-таки не центральный персонаж, а всего-навсего командир одного из полков, пусть и сыгравшего решающую роль в исходе сражения. А куда, скажите на милость, подевался главнокомандующий?
Авторы считают, что рассказ о Куликовской битве – типичный пример пиаровской акции, а его появление как раз в XVI в. было исторически обусловлено, так как совпало по времени с подготовкой Казанского и Астраханского походов. «Сказание о Мамаевом побоище» писалось в монастыре, поэтому мы вправе предположить, что к созданию этого пропагандистского мифа руку приложила церковь. И в самом деле: вдохновителем похода против татар выступает вовсе не Дмитрий Иванович, а преподобный Сергий Радонежский, а главными героями «Сказания» становятся иноки Троице-Сергиевой Лавры – Пересвет и Ослябя. Таким образом, основной своей задачей анонимный автор полагал превознесение заслуг русской православной церкви.
Далее Михаил Кругов пишет о вещах, нам уже знакомых: чехарде дворцовых переворотов в Сарае и сепаратистских устремлениях темника Мамая, отложившегося от Орды. Поскольку угроза распада империи стала вполне реальной, требовались незамедлительные меры по нейтрализации опасного сепаратиста. По причине недостатка сил расправиться с ним сразу Тохтамыш не мог, поэтому дожидался подкреплений, которые должны были подойти из Сибири и Средней Азии. Сыграть ва-банк Мамай не решился. Он мог сразу двинуть свои полки на Сарай и успеть сокрушить Тохтамыша еще до подхода военной помощи. И хотя прав на золотоордынский трон темник Мамай не имел никаких, такой головокружительный успех позволял ему надеяться на признание суверенитета Крымского ханства. Почему Мамай первым делом пошел на Русь, мы уже никогда не узнаем. Возможно, он побоялся оставить в тылу русские княжества, которые находились в вассальной и даннической зависимости от Орды. Ведь московский князь отказался присягнуть ему на верность. Если бы монгольские отряды, шедшие на помощь Тохтамышу из других улусов, соединились с русскими войсками, Мамаю пришлось бы весьма несладко.
Так или иначе, мятежный темник двинулся сначала на Москву, а Тохтамыш, разгадав его планы, приказал русским князьям выступить против сепаратиста. По мнению Михаила Кругова, только приказ такой авторитетной фигуры, как великий хан Золотой Орды, мог заставить все княжества выставить военные дружины. Разумеется, Тохтамыш опирался на первого среди равных – московского князя, и Дмитрий Иванович в этом деле активно участвовал, за что и выторговал для себя и своих потомков право на наследственное владение Владимирским княжеством. Таким образом, победоносная Куликовская битва уберегла от распада Золотую Орду и продлила ее относительно стабильное существование на целый век. Именно этого Москва и добивалась, поскольку она не столько страдала под игом, сколько успешно решала свои собственные задачи, опираясь на ордынскую военную мощь. Изменить же положение вещей московские князья сподобились только тогда, когда все другие русские княжества оказались под рукой Москвы и она могла больше не опасаться угроз ни с Востока, ни с Запада. Перед нами прекрасный пример абсолютного торжества виртуальности над реальностью: в становлении великорусского национального самосознания громадную роль сыграла не сама Куликовская битва как таковая, а пропагандистский миф о ней, сложенный иерархами православной церкви.
Сразу же возникает вопрос: если Михаил Кругов прав и князь Дмитрий Иванович Донской оставался верным вассалом золото-ордынского хана, то с какой целью через два года после Куликовской битвы Тохтамыш сжег Москву? Ответ звучит следующим образом: когда монгольские войска, посланные на борьбу с Мамаем из других улусов, добрались наконец до Сарая, Тохтамышу нечем было с ними расплатиться, поскольку эпидемия дворцовых переворотов опустошила казну. А Москва от выплаты недоимок прошлых лет, когда она не платила ежегодной дани, пользуясь внутриордын-ской смутой, откровенно увиливала. Поэтому Тохтамышу не оставалось ничего другого, как послать сибирские и среднеазиатские полки на Москву, чтобы они силой взяли причитающуюся им мзду. Тем самым решались сразу две задачи: с одной стороны, солдаты получали на разграбление богатый город, а с другой – князь Дмитрий Иванович освобождался от задолженности по старым неплатежам. И хотя эта неприглядная история никоим образом не красит московского князя, в ней нет ничего из ряда вон выходящего: и до Дмитрия, и после него были правители, готовые ценой разорения собственной страны заработать политический или вполне реальный капитал в твердой валюте.
Надо сказать, что ущерб был не очень велик, поскольку из крупных городов пострадали только Рязань и Москва, причем погром практически не затронул князей, бояр и купцов, так как они загодя выехали, имея информацию о предстоящем набеге. Таким образом, по мнению Михаила Кругова, причина похода Тохтамыша и последующая его нелюбовь к Дмитрию Ивановичу коренится не в ордынских интригах, а в традиционной скаредности московских Рюриковичей. По этой же причине Русская православная церковь только через 600 лет причислила Дмитрия Донского к лику святых, в отличие, скажем, от Александра Невского.
Что можно сказать о версии Михаила Кругова? Вне всякого сомнения, она гораздо последовательнее, логичнее и убедительнее официальной, но и к ней можно предъявить серьезные претензии, поскольку по крайней мере два ее положения очень и очень уязвимы. Михаил Кругов пишет, что совместное выступление русских князей против Мамая было немыслимо без команды из Сарая. Если бы не жесткий приказ великого хана, Дмитрию Ивановичу никогда не удалось подвигнуть своих коллег на такой поступок. Но вся беда в том, что в реальности дело как раз обстояло с точностью до наоборот! На призыв московского князя не откликнулся буквально никто. Как мы помним, даже его тесть, нижегородский князь Дмитрий Константинович, и тот оставил просьбу зятя без внимания, не говоря уже о Новгороде, Твери или Рязани. Не явился ни один владетельный князь, и только несколько удельных князьков да вассалы Дмитрия Донского примкнули к москвичам. Правда, чуть позже присоединились еще четыре князя – два Ольгердовича, Андрей Полоцкий и Дмитрий Корибут Брянский. Как мы видим, все четверо – литвины. Никаких русских князей больше не было и в помине. Так что аргументацию Михаила Кругова приходится пересмотреть. Одно из двух: или никакого приказа из Сарая не поступало и Дмитрий Иванович действовал на свой страх и риск, или приказ из Орды все-таки был, но московский князь по каким-то причинам его проигнорировал. Последнее в рамках концепции Михаила Кругова крайне сомнительно и начисто разрушает всю его любовно выстроенную версию. Первое же заставляет вернуться к версии официальной, а если мы все-таки хотим рассуждать по Кругову с той только поправкой, что команды из Сарая не было, то остается совершенно непонятным, почему лояльнейший Дмитрий Иванович не обратился за военной помощью в Орду. Ведь он-то прекрасно знал, что имеет дело с самозванцем и сепаратистом!
Второй серьезный минус рассматриваемой концепции – сожжение Москвы Тохтамышем. Согласимся на минуту с Михаилом Круговым в том, что золотоордынский хан действительно решил расплатиться с сибирскими отрядами столь экстравагантным способом. Надо полагать, что это была взаимовыгодная сделка: бояре, купцы да и сам Дмитрий, имея из первых рук надежную информацию о дате набега, заранее покинули город, а монгольские войска сполна получили за труды праведные. Дмитрий Иванович освобождался от старых долгов и не заплатил ни копейки, но и ордынская казна внакладе не осталась. Одним словом, и овцы целы и волки сыты, всем сестрам по серьгам. Все, казалось бы, вытанцовывается самым наилучшим образом. К сожалению, безоговорочно принять аргументацию Михаила Кругова нам мешает одно немаловажное обстоятельство. Как мы хорошо помним, к войскам Тохтамыша примкнули нижегородцы и приняли активное участие в грабежах и погромах, да и рязанцы повели себя далеко не самым лучшим образом. Допустить вслед за Михаилом Круговым сделку напрямую между московским князем и ордынским ханом мы готовы охотно, но вот поверить в то, что и ближайшим соседям обломится при этом жирный кусок, решительно не в состоянии, хотя бы по причине упомянутой скаредности Дмитрия. Если самый влиятельный из русских князей заключает с ордынцами сделку, которая его не красит, он постарается не допустить утечки информации и уж во всяком случае на пушечный выстрел не подпустит к Москве ни рязанцев, ни нижегородцев. Так что объяснение грабительского похода 1382 г., предложенное авторами статьи «Пиар горой...», на самом деле таковым не является.
Третий недостаток версии Михаила Кругова роднит ее с официальной. Мы имеем в виду традиционную установку, согласно которой на русские княжества в 1237 г. обрушились дикие орды безбожного хана Батыя, разорившие страну до основания. Только если официальная версия исходит из того, что на Руси после монгольского завоевания воцарилось жесточайшее иго, продолжавшееся 240 лет, то Михаил Кругов с соавторами говорит скорее о своеобразном симбиозе Руси и Орды в духе Льва Николаевича Гумилева. Наше мнение по этому поводу читателю уже известно: мы полагаем, что никакие «злые татарове» на Русь не приходили, а события 1237–1241 гг. есть не что иное, как борьба за единоличную власть потомков Всеволода Юрьевича Большое Гнездо.
Поэтому авторы приходят к выводу, что в 1380 г. борьба с ордынским игом начаться никак не могла хотя бы уже потому, что Москве это было совершенно невыгодно. Тогда возникает резонный вопрос: а что же в действительности произошло на Куликовом поле? Странностей тут видимо-невидимо. Например, интересно, что еще во времена Ивана Грозного прозвище Донской носил вовсе не Дмитрий Иванович, а серпуховской князь Владимир Андреевич – командир засадного полка. При этом летописи XIV в. никаких подробностей о ходе битвы не сообщают, не говоря уже о такой мелочи, как внезапная атака засадного полка. Эта история, известная сегодня каждому школьнику, появилась впервые в «Сказании о Мамаевом побоище», которое, между прочим, было написано в Серпуховском княжестве через полтораста лет после Куликовской битвы. Так что столь пристальное внимание к фигуре Владимира Андреевича нас удивлять не должно. С другой стороны, он все-таки не центральный персонаж, а всего-навсего командир одного из полков, пусть и сыгравшего решающую роль в исходе сражения. А куда, скажите на милость, подевался главнокомандующий?
Авторы считают, что рассказ о Куликовской битве – типичный пример пиаровской акции, а его появление как раз в XVI в. было исторически обусловлено, так как совпало по времени с подготовкой Казанского и Астраханского походов. «Сказание о Мамаевом побоище» писалось в монастыре, поэтому мы вправе предположить, что к созданию этого пропагандистского мифа руку приложила церковь. И в самом деле: вдохновителем похода против татар выступает вовсе не Дмитрий Иванович, а преподобный Сергий Радонежский, а главными героями «Сказания» становятся иноки Троице-Сергиевой Лавры – Пересвет и Ослябя. Таким образом, основной своей задачей анонимный автор полагал превознесение заслуг русской православной церкви.
Далее Михаил Кругов пишет о вещах, нам уже знакомых: чехарде дворцовых переворотов в Сарае и сепаратистских устремлениях темника Мамая, отложившегося от Орды. Поскольку угроза распада империи стала вполне реальной, требовались незамедлительные меры по нейтрализации опасного сепаратиста. По причине недостатка сил расправиться с ним сразу Тохтамыш не мог, поэтому дожидался подкреплений, которые должны были подойти из Сибири и Средней Азии. Сыграть ва-банк Мамай не решился. Он мог сразу двинуть свои полки на Сарай и успеть сокрушить Тохтамыша еще до подхода военной помощи. И хотя прав на золотоордынский трон темник Мамай не имел никаких, такой головокружительный успех позволял ему надеяться на признание суверенитета Крымского ханства. Почему Мамай первым делом пошел на Русь, мы уже никогда не узнаем. Возможно, он побоялся оставить в тылу русские княжества, которые находились в вассальной и даннической зависимости от Орды. Ведь московский князь отказался присягнуть ему на верность. Если бы монгольские отряды, шедшие на помощь Тохтамышу из других улусов, соединились с русскими войсками, Мамаю пришлось бы весьма несладко.
Так или иначе, мятежный темник двинулся сначала на Москву, а Тохтамыш, разгадав его планы, приказал русским князьям выступить против сепаратиста. По мнению Михаила Кругова, только приказ такой авторитетной фигуры, как великий хан Золотой Орды, мог заставить все княжества выставить военные дружины. Разумеется, Тохтамыш опирался на первого среди равных – московского князя, и Дмитрий Иванович в этом деле активно участвовал, за что и выторговал для себя и своих потомков право на наследственное владение Владимирским княжеством. Таким образом, победоносная Куликовская битва уберегла от распада Золотую Орду и продлила ее относительно стабильное существование на целый век. Именно этого Москва и добивалась, поскольку она не столько страдала под игом, сколько успешно решала свои собственные задачи, опираясь на ордынскую военную мощь. Изменить же положение вещей московские князья сподобились только тогда, когда все другие русские княжества оказались под рукой Москвы и она могла больше не опасаться угроз ни с Востока, ни с Запада. Перед нами прекрасный пример абсолютного торжества виртуальности над реальностью: в становлении великорусского национального самосознания громадную роль сыграла не сама Куликовская битва как таковая, а пропагандистский миф о ней, сложенный иерархами православной церкви.
Сразу же возникает вопрос: если Михаил Кругов прав и князь Дмитрий Иванович Донской оставался верным вассалом золото-ордынского хана, то с какой целью через два года после Куликовской битвы Тохтамыш сжег Москву? Ответ звучит следующим образом: когда монгольские войска, посланные на борьбу с Мамаем из других улусов, добрались наконец до Сарая, Тохтамышу нечем было с ними расплатиться, поскольку эпидемия дворцовых переворотов опустошила казну. А Москва от выплаты недоимок прошлых лет, когда она не платила ежегодной дани, пользуясь внутриордын-ской смутой, откровенно увиливала. Поэтому Тохтамышу не оставалось ничего другого, как послать сибирские и среднеазиатские полки на Москву, чтобы они силой взяли причитающуюся им мзду. Тем самым решались сразу две задачи: с одной стороны, солдаты получали на разграбление богатый город, а с другой – князь Дмитрий Иванович освобождался от задолженности по старым неплатежам. И хотя эта неприглядная история никоим образом не красит московского князя, в ней нет ничего из ряда вон выходящего: и до Дмитрия, и после него были правители, готовые ценой разорения собственной страны заработать политический или вполне реальный капитал в твердой валюте.
Надо сказать, что ущерб был не очень велик, поскольку из крупных городов пострадали только Рязань и Москва, причем погром практически не затронул князей, бояр и купцов, так как они загодя выехали, имея информацию о предстоящем набеге. Таким образом, по мнению Михаила Кругова, причина похода Тохтамыша и последующая его нелюбовь к Дмитрию Ивановичу коренится не в ордынских интригах, а в традиционной скаредности московских Рюриковичей. По этой же причине Русская православная церковь только через 600 лет причислила Дмитрия Донского к лику святых, в отличие, скажем, от Александра Невского.
Что можно сказать о версии Михаила Кругова? Вне всякого сомнения, она гораздо последовательнее, логичнее и убедительнее официальной, но и к ней можно предъявить серьезные претензии, поскольку по крайней мере два ее положения очень и очень уязвимы. Михаил Кругов пишет, что совместное выступление русских князей против Мамая было немыслимо без команды из Сарая. Если бы не жесткий приказ великого хана, Дмитрию Ивановичу никогда не удалось подвигнуть своих коллег на такой поступок. Но вся беда в том, что в реальности дело как раз обстояло с точностью до наоборот! На призыв московского князя не откликнулся буквально никто. Как мы помним, даже его тесть, нижегородский князь Дмитрий Константинович, и тот оставил просьбу зятя без внимания, не говоря уже о Новгороде, Твери или Рязани. Не явился ни один владетельный князь, и только несколько удельных князьков да вассалы Дмитрия Донского примкнули к москвичам. Правда, чуть позже присоединились еще четыре князя – два Ольгердовича, Андрей Полоцкий и Дмитрий Корибут Брянский. Как мы видим, все четверо – литвины. Никаких русских князей больше не было и в помине. Так что аргументацию Михаила Кругова приходится пересмотреть. Одно из двух: или никакого приказа из Сарая не поступало и Дмитрий Иванович действовал на свой страх и риск, или приказ из Орды все-таки был, но московский князь по каким-то причинам его проигнорировал. Последнее в рамках концепции Михаила Кругова крайне сомнительно и начисто разрушает всю его любовно выстроенную версию. Первое же заставляет вернуться к версии официальной, а если мы все-таки хотим рассуждать по Кругову с той только поправкой, что команды из Сарая не было, то остается совершенно непонятным, почему лояльнейший Дмитрий Иванович не обратился за военной помощью в Орду. Ведь он-то прекрасно знал, что имеет дело с самозванцем и сепаратистом!
Второй серьезный минус рассматриваемой концепции – сожжение Москвы Тохтамышем. Согласимся на минуту с Михаилом Круговым в том, что золотоордынский хан действительно решил расплатиться с сибирскими отрядами столь экстравагантным способом. Надо полагать, что это была взаимовыгодная сделка: бояре, купцы да и сам Дмитрий, имея из первых рук надежную информацию о дате набега, заранее покинули город, а монгольские войска сполна получили за труды праведные. Дмитрий Иванович освобождался от старых долгов и не заплатил ни копейки, но и ордынская казна внакладе не осталась. Одним словом, и овцы целы и волки сыты, всем сестрам по серьгам. Все, казалось бы, вытанцовывается самым наилучшим образом. К сожалению, безоговорочно принять аргументацию Михаила Кругова нам мешает одно немаловажное обстоятельство. Как мы хорошо помним, к войскам Тохтамыша примкнули нижегородцы и приняли активное участие в грабежах и погромах, да и рязанцы повели себя далеко не самым лучшим образом. Допустить вслед за Михаилом Круговым сделку напрямую между московским князем и ордынским ханом мы готовы охотно, но вот поверить в то, что и ближайшим соседям обломится при этом жирный кусок, решительно не в состоянии, хотя бы по причине упомянутой скаредности Дмитрия. Если самый влиятельный из русских князей заключает с ордынцами сделку, которая его не красит, он постарается не допустить утечки информации и уж во всяком случае на пушечный выстрел не подпустит к Москве ни рязанцев, ни нижегородцев. Так что объяснение грабительского похода 1382 г., предложенное авторами статьи «Пиар горой...», на самом деле таковым не является.
Третий недостаток версии Михаила Кругова роднит ее с официальной. Мы имеем в виду традиционную установку, согласно которой на русские княжества в 1237 г. обрушились дикие орды безбожного хана Батыя, разорившие страну до основания. Только если официальная версия исходит из того, что на Руси после монгольского завоевания воцарилось жесточайшее иго, продолжавшееся 240 лет, то Михаил Кругов с соавторами говорит скорее о своеобразном симбиозе Руси и Орды в духе Льва Николаевича Гумилева. Наше мнение по этому поводу читателю уже известно: мы полагаем, что никакие «злые татарове» на Русь не приходили, а события 1237–1241 гг. есть не что иное, как борьба за единоличную власть потомков Всеволода Юрьевича Большое Гнездо.
Глава 3
Мамай и генуэзцы
Обратимся к третьей версии известных событий, обстоятельно изложенной С. Валянским и Д. Калюжным в книге «Другая история Руси». Откровенно говоря, их подход законченной версией не является. Будучи добросовестными исследователями, авторы не лезут на рожон, а честно пишут, что события вокруг Куликова поля – белое пятно нашей историографии. Вопросов тут куда больше, чем ответов, поэтому прежде чем делать выводы, следует для начала отделить достоверную информацию от мифов, чем по мере сил они и занимаются.
Рассмотрение противостояния Мамай – Дмитрий Донской авторы начинают с подробного анализа источников, и здесь сразу же обнаруживаются крайне любопытные вещи. Вдруг выясняется, что современников эпохальная Куликовская битва, положившая начало краху Золотой Орды, странным образом не очень-то и занимала. Скажем Псковская I-я летопись упоминает это сражение в одном ряду с утоплением в Чудском озере четырех лоций, а Новгородская I-я летопись рассказывает о нем как о делах сугубо московских, до которых новгородцам и дела никакого нет. Об общенародном подъеме не говорится, разумеется, ни слова. В Хронике Литовской и Жмойтской под 1380-м годом читаем следующее: «Року 1380. В Литве и Руси, Польше была вельми строгая зима, же быдло домовое и зверы в лесах, а также и птатство от зимна выз-дыхало, и дерево в садах овощное все посохло». О битве не сказано ничего, хотя литовский князь Ягайло, как мы знаем, имел к ней самое непосредственное отношение. Знаменитая «Задонщина» создавалась много позже и написана с явным подражанием «Слову о полку Игореве». В ней воспеваются мудрость и отвага московского князя, так что политическая подоплека этой вещи сомнений не вызывает.
Во всех учебниках можно прочитать о поездке Дмитрия к преподобному Сергию Радонежскому накануне битвы, но летописи об этом или вглухую молчат (Новгородская I-я летопись 1421 г. и Краткая летописная повесть 1408 г.), или отделываются скупыми упоминаниями (Пространная летописная повесть 1425 г. предельно кратко сообщает о послании Сергия к князю). Разработанную версию этой легенды содержит лишь «Сказание о Мамаевом побоище», опять же написанное через полтораста лет после Куликовской битвы. Одним словом, даже поверхностный анализ источников показывает, что история эта крайне запутанная и время для окончательных выводов еще не пришло. Скажем, известный русский историк В. Н. Татищев, в отличие от современных исследователей, весьма критически относился к летописным сообщениям о событиях на Куликовом поле и как человек государственный (он управлял казенными заводами на Урале и четыре года занимал пост астраханского губернатора) пытался осмыслить их реалистически. Не исключено также, что в его распоряжении имелись документы, не дошедшие до нашего времени. Во всяком случае, он решительно сократил численность противоборствующих сторон по крайней мере на порядок: по его мнению, в войске Дмитрия не могло быть больше 20 тысяч конных и пеших ратников. Сомневаться в справедливости расчетов Татищева нет никаких оснований, поскольку реалии старой допетровской Руси были ему известны куда лучше, чем нам, и оценить ее мобилизационные возможности он мог гораздо более взвешенно.
Как мы помним, современные оценки численности татарских и русских войск очень сильно разнятся. Чаще всего говорят о 150 тысячах бойцов у Дмитрия и 300 тысячах – у Мамая. Эти цифры абсолютно несуразные, потому что столько солдат на сравнительно небольшом Куликовом поле просто-напросто не поместится. Даже если уменьшить армии сторон в два-три раза, это все равно не решит проблемы, на что неоднократно обращали внимание многие историки. Но недостаточные размеры театра военных действий – это еще полбеды, ибо существует такое фундаментальное понятие, как мобилизационный ресурс, величина которого всегда теснейшим образом связана с природными условиями страны и способом хозяйствования. В конце XIV в. население русских земель не превышало четырех или пяти миллионов человек. Но ни Тверь, ни Нижний Новгород, ни Рязань участия в борьбе, как мы помним, не приняли, поэтому мобилизация могла проводиться на территориях, численность населения которых составляла максимум один миллион человек. При таких ограниченных людских ресурсах призвать в армию сто тысяч смерти подобно – такая эскапада неминуемо закончилась бы экономическим крахом. С учетом природных условий Владимиро-Суздальской Руси и способов ведения хозяйства предельная величина призыва не могла быть намного больше 1 %, что дает в результате всего-навсего 10 тысяч бойцов. При этом надо иметь в виду, что биться с Мамаем не могли отправиться поголовно все мобилизованные, поскольку обстановка на границах Московского княжества складывалась тревожная и неспокойная, так что полностью оголить тылы в такой ситуации было бы совершенным безумием. Оставить Москву без стратегического резерва Дмитрий никак не мог.
Возможно, путаница в оценках численности русских войск возникла из-за неправильного понимания термина «тысяча» в военном деле. В данном случае под «тысячей» подразумевается не число бойцов, а военно-административная единица, размеры которой могли колебаться в широких пределах. С. Валянский и Д. Калюжный приводят и такие соображения. Известно, что так называемые «стяги» составлялись из «копий» по 10 воинов в каждом «копье», а полки – из «стягов». Надежные данные по количеству и численности этих подразделений отсутствуют, тем более что в зависимости от конкретных условий они сильно варьировались. Средние величины таковы: от 20 до 100 воинов в «стяге» и от 3 до 5 стягов в полку. При осаде Твери в 1375 г. в распоряжении Дмитрия было от 5 до 10 полков, так что элементарный подсчет по минимальным и максимальным параметрам дает нам армию от 300 человек до 5 тысяч. А на Куликово поле пришло пять или шесть полков, что снижает максимальную численность русской армии до 3 тысяч человек.
Косвенным аргументом в пользу этой версии является хорошо известное историкам отсутствие захоронений на Куликовом поле. Более того, там не найдено никаких следов старинного оружия, наконечников стрел и копий и т. д. Те немногочисленные находки, которые имеются, совпадают со средним археологическим фоном всего региона. Между тем, если верить летописным свидетельствам, разбор трупов на поле продолжался шесть дней. При этом только своих погибших насчитывалось якобы 110 тысяч. Сразу же возникает вопрос, как сумели так быстро управиться? Ведь погибших приходилось еще и сортировать, так как знатных увезли в Москву и похоронили в Симоновом монастыре, а всех остальных закопали на месте. Представьте себе это огромное кладбище из ста тысяч павших бойцов! А ведь остаются еще тела убитых татар, которых, надо полагать, было уж во всяком случае не меньше. Куда могли подеваться тонны, а то и десятки тонн костного материала – уму непостижимо. И хотя размах Куликовской битвы вполне сопоставим с крупнейшими сражениями Великой отечественной войны, археологи странным образом не находят ровным счетом ничего. Между прочим, отправка тел именитых воинов в Москву тоже вызывает некоторое недоумение. Во-первых, измотанная тяжелейшими боями и обремененная ранеными и захваченным у татар обозом русская армия не могла двигаться слишком быстро, поэтому в столицу могли привезти только основательно разложившиеся трупы. Во-вторых, вообще непонятно, как сия затея согласуется с христианским обычаем предавать трупы земле в три дня.
Наконец, имеет смысл обратить внимание на начало похода и сопоставить даты. Историки полагают, что сообщение о выступлении Мамая достигло Москвы в конце июля или начале августа 1380 г. Пятого августа были разосланы грамоты во все концы о сборе войска, а сам сбор назначили в Коломне на 15 августа. И уже 20 августа объединенные полки двинулись на Дон. Совершенно очевидно, что собрать и эшелонировать стотысячную армию в такие сжатые сроки попросту физически невозможно. Правда, нам говорят, что по пути к Коломне ополченцы проходили до 80 км в сутки, что почти в три раза превышает среднюю величину дневного перехода. Согласиться с этим трудно, поскольку такой быстроты можно добиться только при том условии, что на пути следования войск будут располагаться заставы со сменными лошадьми. В явном противоречии с удивительной стремительностью мобилизации находится движение объединенных русских сил от Коломны к Дону. Путь в 300 км был преодолен, согласно летописям, за 20 дней, что как раз дает величину дневного перехода около 20 км. А вот на обратный путь армия затратила якобы всего 7 суток, что уже совсем невероятно. И это после кровопролитного боя, изматывающих похоронных работ, с ранеными, пленными и неприятельским обозом!
Одним словом, свести воедино всю эту разношерстную информацию и выстроить непротиворечивую версию куда как непросто. Реконструкция событий конца XIV в. сопряжена с огромными трудностями, хотя по крайней мере в одном пункте мы с горем пополам добились успеха: на стотысячной армии князя Дмитрия можно поставить жирный крест.
Рассмотрение противостояния Мамай – Дмитрий Донской авторы начинают с подробного анализа источников, и здесь сразу же обнаруживаются крайне любопытные вещи. Вдруг выясняется, что современников эпохальная Куликовская битва, положившая начало краху Золотой Орды, странным образом не очень-то и занимала. Скажем Псковская I-я летопись упоминает это сражение в одном ряду с утоплением в Чудском озере четырех лоций, а Новгородская I-я летопись рассказывает о нем как о делах сугубо московских, до которых новгородцам и дела никакого нет. Об общенародном подъеме не говорится, разумеется, ни слова. В Хронике Литовской и Жмойтской под 1380-м годом читаем следующее: «Року 1380. В Литве и Руси, Польше была вельми строгая зима, же быдло домовое и зверы в лесах, а также и птатство от зимна выз-дыхало, и дерево в садах овощное все посохло». О битве не сказано ничего, хотя литовский князь Ягайло, как мы знаем, имел к ней самое непосредственное отношение. Знаменитая «Задонщина» создавалась много позже и написана с явным подражанием «Слову о полку Игореве». В ней воспеваются мудрость и отвага московского князя, так что политическая подоплека этой вещи сомнений не вызывает.
Во всех учебниках можно прочитать о поездке Дмитрия к преподобному Сергию Радонежскому накануне битвы, но летописи об этом или вглухую молчат (Новгородская I-я летопись 1421 г. и Краткая летописная повесть 1408 г.), или отделываются скупыми упоминаниями (Пространная летописная повесть 1425 г. предельно кратко сообщает о послании Сергия к князю). Разработанную версию этой легенды содержит лишь «Сказание о Мамаевом побоище», опять же написанное через полтораста лет после Куликовской битвы. Одним словом, даже поверхностный анализ источников показывает, что история эта крайне запутанная и время для окончательных выводов еще не пришло. Скажем, известный русский историк В. Н. Татищев, в отличие от современных исследователей, весьма критически относился к летописным сообщениям о событиях на Куликовом поле и как человек государственный (он управлял казенными заводами на Урале и четыре года занимал пост астраханского губернатора) пытался осмыслить их реалистически. Не исключено также, что в его распоряжении имелись документы, не дошедшие до нашего времени. Во всяком случае, он решительно сократил численность противоборствующих сторон по крайней мере на порядок: по его мнению, в войске Дмитрия не могло быть больше 20 тысяч конных и пеших ратников. Сомневаться в справедливости расчетов Татищева нет никаких оснований, поскольку реалии старой допетровской Руси были ему известны куда лучше, чем нам, и оценить ее мобилизационные возможности он мог гораздо более взвешенно.
Как мы помним, современные оценки численности татарских и русских войск очень сильно разнятся. Чаще всего говорят о 150 тысячах бойцов у Дмитрия и 300 тысячах – у Мамая. Эти цифры абсолютно несуразные, потому что столько солдат на сравнительно небольшом Куликовом поле просто-напросто не поместится. Даже если уменьшить армии сторон в два-три раза, это все равно не решит проблемы, на что неоднократно обращали внимание многие историки. Но недостаточные размеры театра военных действий – это еще полбеды, ибо существует такое фундаментальное понятие, как мобилизационный ресурс, величина которого всегда теснейшим образом связана с природными условиями страны и способом хозяйствования. В конце XIV в. население русских земель не превышало четырех или пяти миллионов человек. Но ни Тверь, ни Нижний Новгород, ни Рязань участия в борьбе, как мы помним, не приняли, поэтому мобилизация могла проводиться на территориях, численность населения которых составляла максимум один миллион человек. При таких ограниченных людских ресурсах призвать в армию сто тысяч смерти подобно – такая эскапада неминуемо закончилась бы экономическим крахом. С учетом природных условий Владимиро-Суздальской Руси и способов ведения хозяйства предельная величина призыва не могла быть намного больше 1 %, что дает в результате всего-навсего 10 тысяч бойцов. При этом надо иметь в виду, что биться с Мамаем не могли отправиться поголовно все мобилизованные, поскольку обстановка на границах Московского княжества складывалась тревожная и неспокойная, так что полностью оголить тылы в такой ситуации было бы совершенным безумием. Оставить Москву без стратегического резерва Дмитрий никак не мог.
Возможно, путаница в оценках численности русских войск возникла из-за неправильного понимания термина «тысяча» в военном деле. В данном случае под «тысячей» подразумевается не число бойцов, а военно-административная единица, размеры которой могли колебаться в широких пределах. С. Валянский и Д. Калюжный приводят и такие соображения. Известно, что так называемые «стяги» составлялись из «копий» по 10 воинов в каждом «копье», а полки – из «стягов». Надежные данные по количеству и численности этих подразделений отсутствуют, тем более что в зависимости от конкретных условий они сильно варьировались. Средние величины таковы: от 20 до 100 воинов в «стяге» и от 3 до 5 стягов в полку. При осаде Твери в 1375 г. в распоряжении Дмитрия было от 5 до 10 полков, так что элементарный подсчет по минимальным и максимальным параметрам дает нам армию от 300 человек до 5 тысяч. А на Куликово поле пришло пять или шесть полков, что снижает максимальную численность русской армии до 3 тысяч человек.
Косвенным аргументом в пользу этой версии является хорошо известное историкам отсутствие захоронений на Куликовом поле. Более того, там не найдено никаких следов старинного оружия, наконечников стрел и копий и т. д. Те немногочисленные находки, которые имеются, совпадают со средним археологическим фоном всего региона. Между тем, если верить летописным свидетельствам, разбор трупов на поле продолжался шесть дней. При этом только своих погибших насчитывалось якобы 110 тысяч. Сразу же возникает вопрос, как сумели так быстро управиться? Ведь погибших приходилось еще и сортировать, так как знатных увезли в Москву и похоронили в Симоновом монастыре, а всех остальных закопали на месте. Представьте себе это огромное кладбище из ста тысяч павших бойцов! А ведь остаются еще тела убитых татар, которых, надо полагать, было уж во всяком случае не меньше. Куда могли подеваться тонны, а то и десятки тонн костного материала – уму непостижимо. И хотя размах Куликовской битвы вполне сопоставим с крупнейшими сражениями Великой отечественной войны, археологи странным образом не находят ровным счетом ничего. Между прочим, отправка тел именитых воинов в Москву тоже вызывает некоторое недоумение. Во-первых, измотанная тяжелейшими боями и обремененная ранеными и захваченным у татар обозом русская армия не могла двигаться слишком быстро, поэтому в столицу могли привезти только основательно разложившиеся трупы. Во-вторых, вообще непонятно, как сия затея согласуется с христианским обычаем предавать трупы земле в три дня.
Наконец, имеет смысл обратить внимание на начало похода и сопоставить даты. Историки полагают, что сообщение о выступлении Мамая достигло Москвы в конце июля или начале августа 1380 г. Пятого августа были разосланы грамоты во все концы о сборе войска, а сам сбор назначили в Коломне на 15 августа. И уже 20 августа объединенные полки двинулись на Дон. Совершенно очевидно, что собрать и эшелонировать стотысячную армию в такие сжатые сроки попросту физически невозможно. Правда, нам говорят, что по пути к Коломне ополченцы проходили до 80 км в сутки, что почти в три раза превышает среднюю величину дневного перехода. Согласиться с этим трудно, поскольку такой быстроты можно добиться только при том условии, что на пути следования войск будут располагаться заставы со сменными лошадьми. В явном противоречии с удивительной стремительностью мобилизации находится движение объединенных русских сил от Коломны к Дону. Путь в 300 км был преодолен, согласно летописям, за 20 дней, что как раз дает величину дневного перехода около 20 км. А вот на обратный путь армия затратила якобы всего 7 суток, что уже совсем невероятно. И это после кровопролитного боя, изматывающих похоронных работ, с ранеными, пленными и неприятельским обозом!
Одним словом, свести воедино всю эту разношерстную информацию и выстроить непротиворечивую версию куда как непросто. Реконструкция событий конца XIV в. сопряжена с огромными трудностями, хотя по крайней мере в одном пункте мы с горем пополам добились успеха: на стотысячной армии князя Дмитрия можно поставить жирный крест.