лысеющий! да еще изборожденный горами! И за эту чепуху я должна брать с
людей деньги! Не понимаю, хоть убейте... Или я какая-то недоразвитая, или
половина этого товара -- чудовищный брак, и я обязана защищать от него
покупателей!
Николай Николаевич взял у нее книжку, перевернул мизинцем страницу.
-- Г-хм... Да, стихи не чеканные... Но рядом, Валечка, есть недурные
строки. А иногда попадается просто хорошая. Почему не обрадоваться даже
одной хорошей строке?
-- Нет уж, спасибо! Я продам бракованную рубаху, скроенную
шиворот-навыворот, и скажу: в ней есть отдельные хорошие ниточки! Вы
обрадуетесь?
Валечка в гневе заломила подрисованную бровь, смотрела негодующе.
Николай Николаевич деликатно сказал:
-- Есть разница, Валечка, между поэзией и... г-хм... изделиями легкой
промышленности.
-- Везде требуется качество! Прежде всего качество!
-- Разумеется, Валечка. Но стихи... как бы это выразиться, г-хм... они
живые. Их надо воспринимать как нечто одушевленное. Вот вы встретили
ребенка, у него удивительные синие глаза. Кажется -- мелкая деталь, правда?
Но это же прекрасно...
Николай Николаевич улыбнулся продавщице, забрал свои покупки и зашаркал
к выходу, останавливаясь почти у каждого прилавка.
-- --
Продавщица не сразу очнулась от задумчивости, когда к прилавку подбежал
-- щеки бледные от волнения, кепочка набекрень -- Алексей Петухов.
-- Девушка!!! Поступила к вам книга под названием "Ступеньки"?
-- Нет.
-- Стихи! Такой сборничек! "Сту-пень-ки"!
-- Я же вам говорю, что никаких "Ступенек" нет.
-- А мне позвонили, что уже поступила в продажу! Вы проверьте, девушка!
Петухов алчущим взглядом ощупывал прилавок; названия путались, буквы
двоились и прыгали у него в глазах.
-- Да вот же она!!! -- Рука Петухова дернулась и схватила маленькую, в
неброском переплете книжицу.
-- Ах, эта, -- сказала продавщица. -- Простите, я не расслышала
название. да, сегодня получили. Будете брать?
-- Беру! Выписывайте!
-- Восемь копеек, прямо в кассу.
-- Но мне требуется много экземпляров!
-- Сколько же?
-- Все, сколько есть в магазине! -- выпалил Петухов.
-- То есть как это все?!
-- Я хочу купить все до единой! Всю партию, которую завезли!
-- Подождите, гражданин. А если у нас -- пятьсот штук? Тысяча? Я не
знаю, сколько их привезли!
-- Пускай будет тысяча! Беру! Выписывайте чек!..
Продавщица была ошарашена. Впервые в ее практике встретился человек,
делающий такие закупки.
-- Простите... вы от какой-нибудь организации? Берете по безналичному
расчету?
-- Нет, -- сказал Петухов. -- За наличный! Плачу сразу!
-- Не знаю, разрешается ли отпускать столько книг в одни руки. Я должна
навести справки.
-- Девушка, да какая вам разница?! -- взмолился Петухов. -- Это же не
дефицитный товар! Не автомобиль "жигули"! Очередь тут не выстроится, можете
мне поверить!
-- Я все-таки должна навести справки. Подождите немного. Скоро придет
заведующая, она даст указание.
-- А без заведующей нельзя?
-- Потерпите несколько минут, гражданин. Ведь книжку-то не раскупят,
правда же?
Петухов отступил от прилавка, поискал глазами какое-нибудь укромное
место. Ему не хотелось торчать у всех на виду. Он зашел за бетонную колонну,
привалился к ней плечом. Невидяще уставился на портреты классиков,
украшавшие стену.
Лев Толстой -- с бородою до пояса, юный Лермонтов, мечтательный Пушкин
свысока смотрели на Петухова. Казалось, они сдерживают усмешечку, все
понимая.
Петухов дернул плечом и отвернулся от классиков.
А в этот момент к поэтическому отделу подошли две старшеклассницы. У
обеих колотились по длинным ногам портфели, у обеих сверкали модные очки,
похожие на автомобильные фары.
-- Вознесенский на пластинке есть?
-- Кончился, -- сказала продавщица.
-- А Евтушенко?
-- Кончился.
Школьницы одинаковым жестом поправили очки.
-- А что же у вас есть-то?!
-- Петухов сегодня поступил, -- сказала продавщица. -- Сборник
"Ступеньки", восемь копеек. Не желаете?
Петухов, стоя за колонной, услышал эти слова. И увидел, как продавщица
взяла с прилавка маленькую книжечку.
Старшеклассницы склонились, разглядывая обложку.
-- Ты о нем что-нибудь слышала, Машка? Наверняка производственная
тематика.
-- Кажется, у него что-то было в журнале "Юность"... -- Мучительные
морщинки возникли на конопатом лице подружки. -- Или в этом, как его...
Помнишь?
-- В этом был Пастухов! -- сказала черненькая подружка. -- Пастухов! И
не со стихами, а с детективом. И с трубкой в зубах.
-- Да, правильно... -- кивнула конопатенькая. -- Но тогда... может,
радиостанция "Юность" передавала? Где-то я что-то такое помню...
-- Машка, ты мен изумляешь! -- сказала черненькая. -- Тебя пригласили
на день рождения в культурную семью! А ты принесешь Петухова! За восемь
копеек!
Книжечка шмякнулась обратно на прилавок. А стоявший за колонной Алексей
Петухов, жалко улыбаясь, отвел глаза в сторону.
Сережа, Вера и Павлик шли мимо книжного магазина. Павлик, что-то
заметив, прильнул к витринному стеклу.
-- Ребята, кажется, мы прозевали историческое событие! У прилавка
дежурит Петухов. Наверное, вышла его книжка!
-- А зачем он дежурит? -- спросил далекий от поэзии Сережка.
-- Наблюдает за покупателями! Все авторы бегают смотреть, как продается
их сочинение!
-- Прославится теперь, -- сказала Вера. -- Нос задерет. Давай те
зайдем, поздравим его. И купим по книжечке.
-- Не надо, -- сказал Павлик. -- Мы не те покупатели, которых он ждет.
-- А других-то я не замечаю, -- сказала Вера, тоже наклонившись к
витрине.
-- Да, желающих маловато.
-- Поэзия затоварилась, -- сказал Сережка. -- Нет спроса. Зато самих
поэтов развелось тьма-тьмущая.
-- Что за выражение?! -- сказал Павлик. -- Поэты не разводятся. Их
рождает время.
-- Во-во, -- подтвердил Сережка. -- Их не сеют, не выращивают. Они сами
произрастают.
-- Без намеков! -- сказал Павлик.
Вера посмеялась, спросила:
-- Как думаете -- у нашего Петухова настоящий талант?
-- Талант -- категория неопределенная, -- сказал Сережка.
-- Почему это? -- возразил Павлик. -- Определить очень просто. Талант
-- это подаренные природой дополнительные возможности. Одного человека бог
наделяет лопатой. Другого -- землечерпалкой. Третьего -- шагающим
экскаватором. Я привожу близкий тебе пример. Чтоб ты понял.
-- А чем бог наградил Петухова? -- спросила Вера.
-- Затмением в голове, -- сказал Сережка. -- имеет такую профессию,
такие руки -- и тратит время на ерунду. Вкалывал бы как следует -- тогда про
него бы стишки сочиняли. Я предпочитаю не воспевать, а быть воспетым.
-- Всех сразил наповал! -- сказал Павлик. -- А не боишься, что будет
отражен твой мыслительный уровень?
-- Хватит вам! -- приказала Вера. -- Надоели.
Напротив книжного магазина был подземный переход. В его тоннеле,
освещенном неоновыми трубками, шла бойкая торговля. Пожалуй, более успешная,
чем в магазине. Тут громыхали мокрыми ведрами цветочницы, вертелся
лотерейный барабан. Дяденька с тугими щеками продавал пирожки, испускавшие
последний пар. Подошел к лотку Николай Николаевич, держа под мышкою связку
книг. Приобрел за десять копеек пирожок, стал его кушать. А чтобы этот
процесс зря не отнимал его времени, Николай Николаевич раскрыл один из
купленных сборников -- и углубился в чтение.
Николаю Николаевичу совсем не мешала толчея. Он не замечал прохожих, не
слышал криков еще одного продавца.
А этот продавец -- парень в лоснистом, как голенище, кожаном пиджаке --
орал на весь подземный переход: "... Соблюдайте современную диету!! Вот
книга, пока единственная!!! Научно обоснованный режим питания, последние
экземпляры!!!".
Полезная книга шла нарасхват.
-- Петуховские стихи так не рекламируют... -- задумчиво сказала Вера.
-- Ну и что? -- спросил Сережка. -- Население без его стихов как-нибудь
проживет. А без правильного питания можно коньки отбросить.
-- Нет, все-таки несправедливо, -- сказала Вера.
-- Что предлагаешь? Перевернуть эти лотки?
-- Мы сделаем иначе, -- сказала Вера.
Заведующая задерживалась, и Петухов изнывал, прячась за колонной.
Торчать здесь было так же приятно, как у позорного столба.
Но неожиданно в магазине стало шумно и суетно. В отдел поэзии
вытянулась очередь. Невесть откуда принесло толпу девчонок; они осадили
прилавок, выхватывая друг у друга сборник "Ступеньки". Вслед за девчонками
явились какие-то дворовые хоккеисты с побитыми клюшками, паренек в драной
шапке, надетой задом наперед. И все требовали "Ступеньки".
Очередь привлекала внимание. Действовала магнетически. К ней потянулись
люди из соседних отделов, а затем и уличные прохожие. Начинался странный
ажиотаж.
Петухов готов был поверить, что это ему мерещится. Что все это --
наваждение, мистика... И вдруг сквозь витринное стекло он увидел Веру. Она
-- с торжествующей ухмылкой -- появилась на миг и исчезла, как чертик в
шкатулке.
Застонав, Петухов ринулся к дверям, но оттуда напирала новая толпа.
Мимо пронеслись две старшеклассницы, блистая очками; черненькая кричала:
-- Машка, становись скорей, кулема!..
-- А кого?! Кого выбросили?!
-- Занимай в кассу!..
Петухов кое-как пробился к прилавку, крикнул продавщице:
-- Не продавайте им, девушка!..
-- Не имею права!! Я обязана продавать!
-- Вставайте в очередь!.. -- кричали на Петухова со всех сторон. --
Граждане, не пропускайте его! Куда он лезет?!
Будто ошпаренный, выбрался Петухов из очереди, очутился на улице. Глаза
у него щипало, рот -- наискось, как от зубной боли.
Через несколько минут он разыскал Веру, цапнул за руку:
-- Вы это зачем?!. Вы зачем это устроили?!
-- А что такого? -- удивилась она.
-- Не придуривайся!!
-- Да в чем дело, Алеша?
-- Никогда тебе не прощу!! -- зашипел Петухов. -- Подлость какая!
Дурацкая гнусность!
Он отпихнул Веру и пошел прочь от нее, прихрамывая, ступая по грязным
лужам.
Вера кинулась вдогонку:
-- Алеша!.. Постой, Алеша!
Он чапал по грязи, отпихивался судорожно.
-- Да что, в самом деле, произошло?! Алеша!.. Что мы тебе сделали?!
-- Я вообще не хотел, чтоб ее продавали! -- крикнул Петухов.
-- Как?!
-- Сам ее забрал бы!
-- Зачем?!
-- Это мое дело!!
-- Но, Алеша... ведь можно купить в другом магазине!..
-- Что ты понимаешь! -- горестно сказал Петухов. -- Кто вас просил
вмешиваться? Мало позора, так добавили...
Он шел как больной, как ослепший, натыкался на встречных. Вера не
отставала. Она вдруг испугалась за Петухова.
-- --
Вышли на бульвар; Петухов сел на мокрую скамейку. Сгорбился. В пустой
аллее свистел ветер, морщились лужи. Рядом, за деревьями, проносились
машины, стреляя брызгами.
-- Книжка-то моя -- дрянь, -- сказал Петухов.
-- Да ты что, Алеша?!.
-- Дрянь. Поторопился с ней, дурак. Все испортил.
-- Ты ведь так ее ждал!
-- Всегда торопимся чего-то добиться, -- сказал Петухов. -- Мечтаем:
скорей бы, скорей! А сами еще не готовы, не доросли. Вот дай тебе в руки
настоящий самолет -- что получится? Гробанешься, и больше ничего.
-- Но у тебя же... совсем другое.
-- У меня еще страшней. Еще опасней. Ведь я книгу выпускаю. Ты
понимаешь -- книгу! Тыщи людей ее в руки возьмут. Я состарюсь, помру, а она
может уцелеть. Это же -- книга! Ее на полку поставят рядом с Пушкиным, с
Лермонтовым!
-- Ну, они же классики были. Зачем сравнивать.
-- Они люди были, -- сказал Петухов. -- А рядом вдруг окажется шустрый
такой прохиндей... Я ведь что делал-то? Сочиню стишок и подписываюсь: "А.
Петухов, бригадир-наладчик". И не совестно!
-- Но ты же вправду -- наладчик.
-- А классики так подписывались?! Вообрази, вообрази на минуту, чтобы
Пушкин под "Русланом и Людмилой" подписался: "коллежский советник"! Или вон
Лермонтов подписывался бы: "поручик"! Можно это представить?! А я вот
подписывался -- чтоб легче напечататься было. Я, дескать, не просто поэт, я
совмещаю поэзию с ударным трудом на производстве!
-- Алеша, погоди... я не пойму... Но ты ведь на самом деле совмещаешь!
-- Верочка, милая, сочинять стихи -- это не дополнительная нагрузка!
Знаешь что это? Из себя человека делать! Жить честно, по совести, никаких
скидок себе не давать! Вот что это! Не бывает честности по совместительству!
Не бывают мужество и долг дополнительной нагрузкой!
За деревьями проносились машины, с гулом рвали дождевую пленку на
асфальте. Зажглись фонари. над бульваром, над домами, над всем огромным
городом затрепетало электрическое зарево.
Вера смотрела на Петухова.
-- Алеша, но если все так... почему ты на нас обиделся?
-- А зачем вы сунулись? Кто просил?
-- Книжка-то продается везде. Во многих магазинах.
-- Я думал: хоть здесь ее скуплю. Тут друзья, знакомые ходят... --
тоскливо сказал Петухов. -- Все поменьше разговоров.
-- Это выход?
-- Глупо, сам понимаю... Но что я теперь могу?
-- А как же твои правила? -- спросила Вера. -- Все делать по-честному,
скидки себе не давать?
-- Язва ты, Верка. Инфекция ты.
-- Мужество -- это добавочная нагрузка или нет?
-- Не цепляйся! шла бы ты домой, Пенелопа.
-- Я хочу разобраться, -- сказала Вера. -- Почему взрослые, умные люди
не выполняют своих же правил?
-- Спроси что-нибудь попроще.
-- Нет, -- сказала Вера. -- Мне это важно. Вот делаю я какие-нибудь
глупости и покамест могу оправдать их своим переходным возрастом.
Легкомыслием. Ветром в голове. А дальше-то как?
-- Придется не делать глупостей, -- сказал Петухов. -- Единственный
выход. Попробуй -- может, получится.
Кутерьма в магазине улеглась, очередь растаяла. Встрепанная и
рассерженная продавщица убирала прилавок, пострадавший от натиска
покупателей.
И даже на Николая Николаевича, вернувшегося в магазин, она взглянула с
раздражением. А Николай Николаевич стеснительно проговорил:
-- Валечка, простите, пожалуйста... Но я хотел бы приобрести второй
экземпляр "Ступенек". Вот этого сборничка.
-- Господи, вы тоже!..
-- Да понимаете, раскрыл по дороге... стал читать...
-- И обнаружили необыкновенный талант?
-- В моем возрасте, Валечка, уже не судят столь категорично... Г-хм.
Просто в этой книжечке, среди очень неровных и... г-хм... даже слабеньких
стихов... есть очень искренние. Читаешь -- и задевает за сердце.
-- Я на этой работе сойду с ума, -- сказала продавщица.
-- Полноте, полноте. Что вы!
-- Уже ничего не понимаю, что происходит!
-- Г-хм... А что, собственно, случилось?
-- Только вы ушли, примчался какой-то парень и потребовал тысячу
экземпляров этих "Ступенек"! А потом хлынул народ, вдруг безумная очередь
столпилась, чуть не дерутся! Все здесь разгромили и исчезли. Как это
объяснить?
-- Странно, -- помаргивая, сказал Николай Николаевич.
-- Более чем странно! Мне кажется, эта очередь была нарочно
сорганизована!
-- Да с какой стати? Кем?
-- Автором, конечно! Кому же еще понадобится?
-- Предполагаю, Валечка, что вы ошибаетесь. Человек, пишущий такие
стихи, не способен... г-хм... сорганизовать очередь.
-- А вот они!.. Вот они опять лезут! -- воскликнула продавщица,
приподнимаясь на носки.
От дверей прямо к отделу поэзии валила толпа мальчишек и девчонок.
-- --
В проулке, за углом магазина, Сережка и Павлик наседали на отставших от
толпы:
-- Зинуля! Давай, давай!.. А ты чего, Лисапета?! Давай по-шустрому!
-- Теперь уже надо покупать! -- отбивалась Лисапета. -- Опять придем,
понюхаем и уйдем?! Нас продавщица запомнила!
-- Ну и покупай! Подумаешь -- восемь копеек! Люди из-за стихов гибли,
жизнь отдавали, а ты восемь копеек жмешь, копилка ты глиняная!
Сопротивлявшиеся были сломлены, затолканы в магазин. Сережка утер лицо:
-- Еще бы надо!.. И не мелочь пузатую, а постарше бы, повзрослей! Я,
пожалуй, сейчас в соседнем дворе облаву произведу...
-- Силой пригонишь? -- измученно спросил Павлик.
-- И пригоню! Если уж взялись, надо не подкачать! Пускай на улице
очередь стоит!..
Они обернулись на гвалт в магазинных дверях. Там пятилась, отступала
ребячья толпа -- Вера, раскинув руки, выпихивала всех на улицу.
-- Кажется, мы двигаем их взад-вперед, -- сказал Павлик. -- А для чего?
Где смысл?
-- Не знаю. Наверно, эта мелочь не годится. нужны лбы.
-- Знаешь, я умываю руки.
Вера что-то втолковывала мальчишкам и девчонкам, толпа постепенно
таяла, все поворачивали к дому.
-- Играем отбой? -- спросил Павлик у Веры.
-- Отбой.
-- Все раскуплено?
-- Нет.
-- Зачем же тогда отбой? -- спросил Сережка. -- Продолжим. Сейчас
пригоню лбов. Стеной встанут за Петухова.
-- Помолчи, -- сказала Вера.
-- Разонравился петуховский талант? -- сказал Павлик.
-- И ты помолчи. Умник.
-- Да что ты зафокусничала?!
-- Талант -- это лопата? Землечерпалка? -- спросила Вера. -- Между
прочим, как ты свои стишки подписываешь? "Павел Исаев, ученик седьмого
класса"?
-- Естественно, -- сказал Павлик. -- Ну и что?
-- Вот подпишись еще разок. Я не знаю, что с тобой сделаю.
История
об одном важном изобретении,
о забытом учебнике,
о спортивных рекордах,
соблазне и стойкости
и о формуле
"никто ничего не узнает"
На дверях этой квартиры золотилась начищенная табличка: "АКАДЕМИК
ЕРОМИЦКИЙ КИРИЛЛ ОСИПОВИЧ".
-- Ого! -- сказал Генка. -- С кем имеем дело!
-- Может, не он брал, а родственники? -- усомнился Жека.
-- Он самый. В бумажке написано: "Еромицкий К.О." -- И Генка с
удовольствием нажал на звонок.
Двери открыла какая-то старуха в подоткнутом переднике, с тряпкой в
руках -- наверное, домработница. Пришлось долго ей объяснять, кто они такие
и зачем явились.
Наконец она впустила их в переднюю, заставила пошаркать ботинками на
толстом кокосовом коврике. И уж затем повела к хозяину, в его кабинет.
Вот это было помещеньице... Переступив порог, ты словно бы уменьшался,
превращаясь в лилипута. Лишь потом являлась догадка. что здесь и потолок
вдвое выше обычного, и окна вдвое громаднее, и вся мебель -- невиданных
размеров. Книжные шкафы высились тут, как двухэтажные особняки с колоннами.
На диване, покрытом белой медвежьей шкурой, можно было улечься хоть вдоль,
хоть поперек. Под стать были и кресла с резными спинками, и безбрежный
письменный стол, и даже часы в футляре, стоявшие в углу. Чтоб взглянуть на
их башенку с циферблатом, приходилось голову задирать.
Судя по обстановке, тут должен был проживать гигант. Но оказалось
наоборот -- хозяин кабинета мал ростом, тщедушен. Со спины его можно было
принять за мальчишку.
Стоя на деревянной лестнице с колесиками, он заталкивал на книжную
полку журналы, явно стремившиеся обрушиться.
-- К вам, Кирилл Осипыч. Из библиотеки, -- сказала старуха.
-- Кто? Вот эти?
-- Ну да.
-- Господь с вами, Марковна, вы б еще детский сад привели! Что им? Я не
выступаю перед школьниками.
-- Они за книжкой пришли.
-- Это недоразумение. Извинитесь и выставьте их.
-- Казенную книгу требуют, -- невозмутимо сообщила Марковна.
Побагровев от натуги, он вогнал-таки журналы на место, и -- себе под
руку, через подмышку -- глянул вниз.
-- Из какой еще библиотеки?
-- Из районной, -- сказал Генка.
-- Что им нужно?
-- Книга за вами числится... -- Генка вынул из кармана листок бумаги.
-- Название -- "Бездефектность". Автор -- "Дж. Холпин". С августа месяца не
возвращаете.
-- Чепуха! Я давно вернул!
-- Нет, не вернули.
-- Вернул!
-- В формуляре не отмечено, что вы вернули, -- сказал Генка. -- У вас
эта книжечка...
Он уже осваивался здесь. Принял независимую позу, плечом привалился к
косяку, руки сунул за ремешок джинсов. Генка был не из тех, кто подолгу
стесняется.
-- Марковна, гоните их: они спорят! -- моментально распорядился хозяин.
Тогда Жека, начавший сердиться на всю эту бестолочь и перебранку,
сказал:
-- Гонять будете других. Мы не сами пришли, нас послали. Вон список. В
нем -- адреса, фамилии. Это все люди, которые, вроде вас, набрали книг и не
возвращают. Мы не для собственного удовольствия по квартирам ходим.
-- И унижаемся, -- добавил Генка. -- Каждого упрашивай, как бедный
родственник.
-- Но я же вернул! -- раздраженно воскликнул Кирилл Осипович и
выпрямился с достоинством. -- Марковна, подтвердите, что я вернул!
-- А уж этого я не знаю, -- разводя руками, сказала Марковна.
-- Как?! Опомнитесь: я перед командировкой везде таскал эту книгу! Вы
должны ее помнить -- коричневая такая, линючая! Ходил с ней, как пудель!
-- Ах, эта...
-- Специально таскал, чтобы не забыть!
-- Эту я видела, -- сказала Марковна. -- Как не видеть. Вы уехали, а
она, гляжу, на столе брошенная. И градусник из нее торчит.
-- Марковна, господь с вами!.. Что вы говорите?!
-- Вот здесь вот лежала. И с градусником, -- бесстрастно повторила
Марковна, показывая на край стола, заваленного бумагами.
Кирилл Осипович с застывшим выражением лица спустился пониже,
машинально нащупывая ступеньки.
-- И?.. -- спросил он.
-- Чего "и"? Так и лежала до вчерашнего вечера. Без вас-то порядок был,
все на местах. Это теперь вон -- как Мамай воевал.
-- Нет, это невероятно... -- раздельно произнес Кирилл Осипович,
промахнулся ногой и сел на ступеньку. -- Неделю таскал, как пудель! Обедал с
ней и ужинал! По ночам снилась -- и на тебе!..
Генка поудобней оперся о стену, поиграл носком ботинка.
-- Между прочим, вам напоминали. Открытки присылали из библиотеки.
-- Но я же в отъезде был!
Марковна опять показала на письменный стол:
-- Открытки небось в той куче. Никуда не делися.
-- А книга?
-- А книгу небось в шкап сунули. Не поглядевши. Первый раз, что ли.
Весь какой-то встопорщенный, Кирилл Осипович сидел на лестнице и
напоминал сейчас дятла, внезапно застигнутого дождем.
-- Нет, это наваждение! -- беспомощно сказал он. -- Я ведь абсолютно не
сомневался, что вернул ее!
-- И когда убирали со стола, не вспомнили? -- с иронией спросил Генка.
-- Нет, конечно!
-- Удивительно.
-- Я вчера прискакал сломя голову! Мысли другим заняты!.. Стану я
помнить -- есть события поважней.
-- А вернуть все-таки придется, -- нахально сказал Генка. -- За этой
книжкой очередь в библиотеке.
-- Как -- очередь?
-- Обыкновенно. Прибегают граждане и записываются в очередь.
-- Никогда б не подумал, -- сказал Кирилл Осипович. -- Весьма средняя
книжица.
-- Но вернуть придется.
-- Я уже понял! Вопрос в том, как это сделать!
-- Вы как хотите, -- сказала Марковна, направляясь к дверям, -- а я
искать не буду. У меня пирог! Мне своих забот хватает, вон по всем комнатам
разгордияж!
А Кирилла Осиповича, вероятно, волновало не то, что он забыл вернуть
книжку. Его волновала причина, по которой он забыл. Как истинный ученый, он
докапывался до сути явлений.
Заведя глаза к потолку, он спросил:
-- Почему в ней оказался градусник? А не обеденная ложка, к примеру?
Была бы хоть какая-то логика!
-- Порядку не знаете, -- разъяснила Марковна.
А он сидел, размышляя. Глаза светились. Если бы в глазах были стрелки,
как в электрических приборах, они показывали бы максимальное напряжение. У
красной черты дрожали бы стрелки.
-- Режьте меня, бейте -- не могу вспомнить... Придется искать наобум!
Давайте разделимся, и самый длинный из нас -- вот ты! -- пусть лезет на
верхотуру. Средний пусть копает на средних полках. Я буду внизу, в придонных
слоях.
-- Это что же -- перебирать подряд? -- спросил Генка. -- И шкафы, и
полки?
-- Можно подряд, можно выборочно. Вероятность одинакова. Я мог сунуть
ее куда угодно.
-- Такого поручения нам не давали, -- сказал Генка. -- Мы как-то не
обязаны. Мы, в общем-то, не заинтересованы.
Коротко взглянув на него, Кирилл Осипович скатился с лестницы, дробно
простучав подметками. Встал напротив.
-- Ценю твой сарказм. Но, может, ты извинишь старика, от радости
потерявшего голову?
-- Ну, если так, -- сказал Генка.
-- Именно так. У меня большое событие. Долгожданное! Из-за него я
прервал командировку, прилетел домой, и вот жду, волнуюсь, и в голове
кутерьма... Прояви, пожалуйста, великодушие.
Жека сказал сердито:
-- Давайте начнем, а?
-- Ладно, -- согласился Генка.
-- Прекрасно. Начали! Но прошу действовать осторожно -- тут случаются
обвалы. Здешним захоронениям немало лет. И еще: на полках стоят модели, не
смейте к ним прикасаться!
-- А что будет? -- спросил Генка, укрепляясь на макушке лестницы.
-- Смертная казнь, -- сказал Кирилл Осипович. -- Отделение головы от
туловища.
-- Ради интереса прикоснусь, -- сказал Генка.
-- Это модели машин, построенных моим сыном. Вот когда у тебя вырастет
сын и сделается отличным конструктором, ты поймешь, почему я берегу эти
модели... -- Кирилл Осипович подошел к полке, взял игрушечный автомобильчик
с задранной вверх подъемной стрелой. -- Хороша? Сегодня ее покажут по
телевизору. У нее выпускной бал...
-- Это и есть событие? -- спросил Жека.
-- Да, да. Сегодня празднуем переворот в строительстве! Ты видел
высотные дома? Эта машинка поднимает сорок тонн на высоту тридцати этажей.
Вот включу телевизор -- вы ахнете... А когда-нибудь она попадет в музей!
-- Сегодня мы свидетели исторического события! -- сказал Генка и
продудел, фальшивя, начало спортивного марша.
-- Учти: когда иронизирует невежда, получается обратный результат.
-- А библиотечной книжечки не видно, -- сказал Генка, ничуть не
смутясь. -- Тут без конца можно копаться.
-- Этим скифским курганам, -- сказал Кирилл Осипович, -- немало
десятилетий. Памятники той поры, когда наша семья жила вместе...Наверняка
тут полно дребедени, а серьезные книги некуда ставить. Ну, вот это,
например, откуда возникло?! А это?!
Кирилл Осипович выдернул несколько томиков и, сидя на корточках, почти
испуганно их рассматривал.
-- Тоже библиотечные? -- Генка хмыкнул, веселясь.
-- Какие-то детективы! Уже и детективы тут попадаются!
-- Посмотрите -- может, со штемпелями?
людей деньги! Не понимаю, хоть убейте... Или я какая-то недоразвитая, или
половина этого товара -- чудовищный брак, и я обязана защищать от него
покупателей!
Николай Николаевич взял у нее книжку, перевернул мизинцем страницу.
-- Г-хм... Да, стихи не чеканные... Но рядом, Валечка, есть недурные
строки. А иногда попадается просто хорошая. Почему не обрадоваться даже
одной хорошей строке?
-- Нет уж, спасибо! Я продам бракованную рубаху, скроенную
шиворот-навыворот, и скажу: в ней есть отдельные хорошие ниточки! Вы
обрадуетесь?
Валечка в гневе заломила подрисованную бровь, смотрела негодующе.
Николай Николаевич деликатно сказал:
-- Есть разница, Валечка, между поэзией и... г-хм... изделиями легкой
промышленности.
-- Везде требуется качество! Прежде всего качество!
-- Разумеется, Валечка. Но стихи... как бы это выразиться, г-хм... они
живые. Их надо воспринимать как нечто одушевленное. Вот вы встретили
ребенка, у него удивительные синие глаза. Кажется -- мелкая деталь, правда?
Но это же прекрасно...
Николай Николаевич улыбнулся продавщице, забрал свои покупки и зашаркал
к выходу, останавливаясь почти у каждого прилавка.
-- --
Продавщица не сразу очнулась от задумчивости, когда к прилавку подбежал
-- щеки бледные от волнения, кепочка набекрень -- Алексей Петухов.
-- Девушка!!! Поступила к вам книга под названием "Ступеньки"?
-- Нет.
-- Стихи! Такой сборничек! "Сту-пень-ки"!
-- Я же вам говорю, что никаких "Ступенек" нет.
-- А мне позвонили, что уже поступила в продажу! Вы проверьте, девушка!
Петухов алчущим взглядом ощупывал прилавок; названия путались, буквы
двоились и прыгали у него в глазах.
-- Да вот же она!!! -- Рука Петухова дернулась и схватила маленькую, в
неброском переплете книжицу.
-- Ах, эта, -- сказала продавщица. -- Простите, я не расслышала
название. да, сегодня получили. Будете брать?
-- Беру! Выписывайте!
-- Восемь копеек, прямо в кассу.
-- Но мне требуется много экземпляров!
-- Сколько же?
-- Все, сколько есть в магазине! -- выпалил Петухов.
-- То есть как это все?!
-- Я хочу купить все до единой! Всю партию, которую завезли!
-- Подождите, гражданин. А если у нас -- пятьсот штук? Тысяча? Я не
знаю, сколько их привезли!
-- Пускай будет тысяча! Беру! Выписывайте чек!..
Продавщица была ошарашена. Впервые в ее практике встретился человек,
делающий такие закупки.
-- Простите... вы от какой-нибудь организации? Берете по безналичному
расчету?
-- Нет, -- сказал Петухов. -- За наличный! Плачу сразу!
-- Не знаю, разрешается ли отпускать столько книг в одни руки. Я должна
навести справки.
-- Девушка, да какая вам разница?! -- взмолился Петухов. -- Это же не
дефицитный товар! Не автомобиль "жигули"! Очередь тут не выстроится, можете
мне поверить!
-- Я все-таки должна навести справки. Подождите немного. Скоро придет
заведующая, она даст указание.
-- А без заведующей нельзя?
-- Потерпите несколько минут, гражданин. Ведь книжку-то не раскупят,
правда же?
Петухов отступил от прилавка, поискал глазами какое-нибудь укромное
место. Ему не хотелось торчать у всех на виду. Он зашел за бетонную колонну,
привалился к ней плечом. Невидяще уставился на портреты классиков,
украшавшие стену.
Лев Толстой -- с бородою до пояса, юный Лермонтов, мечтательный Пушкин
свысока смотрели на Петухова. Казалось, они сдерживают усмешечку, все
понимая.
Петухов дернул плечом и отвернулся от классиков.
А в этот момент к поэтическому отделу подошли две старшеклассницы. У
обеих колотились по длинным ногам портфели, у обеих сверкали модные очки,
похожие на автомобильные фары.
-- Вознесенский на пластинке есть?
-- Кончился, -- сказала продавщица.
-- А Евтушенко?
-- Кончился.
Школьницы одинаковым жестом поправили очки.
-- А что же у вас есть-то?!
-- Петухов сегодня поступил, -- сказала продавщица. -- Сборник
"Ступеньки", восемь копеек. Не желаете?
Петухов, стоя за колонной, услышал эти слова. И увидел, как продавщица
взяла с прилавка маленькую книжечку.
Старшеклассницы склонились, разглядывая обложку.
-- Ты о нем что-нибудь слышала, Машка? Наверняка производственная
тематика.
-- Кажется, у него что-то было в журнале "Юность"... -- Мучительные
морщинки возникли на конопатом лице подружки. -- Или в этом, как его...
Помнишь?
-- В этом был Пастухов! -- сказала черненькая подружка. -- Пастухов! И
не со стихами, а с детективом. И с трубкой в зубах.
-- Да, правильно... -- кивнула конопатенькая. -- Но тогда... может,
радиостанция "Юность" передавала? Где-то я что-то такое помню...
-- Машка, ты мен изумляешь! -- сказала черненькая. -- Тебя пригласили
на день рождения в культурную семью! А ты принесешь Петухова! За восемь
копеек!
Книжечка шмякнулась обратно на прилавок. А стоявший за колонной Алексей
Петухов, жалко улыбаясь, отвел глаза в сторону.
Сережа, Вера и Павлик шли мимо книжного магазина. Павлик, что-то
заметив, прильнул к витринному стеклу.
-- Ребята, кажется, мы прозевали историческое событие! У прилавка
дежурит Петухов. Наверное, вышла его книжка!
-- А зачем он дежурит? -- спросил далекий от поэзии Сережка.
-- Наблюдает за покупателями! Все авторы бегают смотреть, как продается
их сочинение!
-- Прославится теперь, -- сказала Вера. -- Нос задерет. Давай те
зайдем, поздравим его. И купим по книжечке.
-- Не надо, -- сказал Павлик. -- Мы не те покупатели, которых он ждет.
-- А других-то я не замечаю, -- сказала Вера, тоже наклонившись к
витрине.
-- Да, желающих маловато.
-- Поэзия затоварилась, -- сказал Сережка. -- Нет спроса. Зато самих
поэтов развелось тьма-тьмущая.
-- Что за выражение?! -- сказал Павлик. -- Поэты не разводятся. Их
рождает время.
-- Во-во, -- подтвердил Сережка. -- Их не сеют, не выращивают. Они сами
произрастают.
-- Без намеков! -- сказал Павлик.
Вера посмеялась, спросила:
-- Как думаете -- у нашего Петухова настоящий талант?
-- Талант -- категория неопределенная, -- сказал Сережка.
-- Почему это? -- возразил Павлик. -- Определить очень просто. Талант
-- это подаренные природой дополнительные возможности. Одного человека бог
наделяет лопатой. Другого -- землечерпалкой. Третьего -- шагающим
экскаватором. Я привожу близкий тебе пример. Чтоб ты понял.
-- А чем бог наградил Петухова? -- спросила Вера.
-- Затмением в голове, -- сказал Сережка. -- имеет такую профессию,
такие руки -- и тратит время на ерунду. Вкалывал бы как следует -- тогда про
него бы стишки сочиняли. Я предпочитаю не воспевать, а быть воспетым.
-- Всех сразил наповал! -- сказал Павлик. -- А не боишься, что будет
отражен твой мыслительный уровень?
-- Хватит вам! -- приказала Вера. -- Надоели.
Напротив книжного магазина был подземный переход. В его тоннеле,
освещенном неоновыми трубками, шла бойкая торговля. Пожалуй, более успешная,
чем в магазине. Тут громыхали мокрыми ведрами цветочницы, вертелся
лотерейный барабан. Дяденька с тугими щеками продавал пирожки, испускавшие
последний пар. Подошел к лотку Николай Николаевич, держа под мышкою связку
книг. Приобрел за десять копеек пирожок, стал его кушать. А чтобы этот
процесс зря не отнимал его времени, Николай Николаевич раскрыл один из
купленных сборников -- и углубился в чтение.
Николаю Николаевичу совсем не мешала толчея. Он не замечал прохожих, не
слышал криков еще одного продавца.
А этот продавец -- парень в лоснистом, как голенище, кожаном пиджаке --
орал на весь подземный переход: "... Соблюдайте современную диету!! Вот
книга, пока единственная!!! Научно обоснованный режим питания, последние
экземпляры!!!".
Полезная книга шла нарасхват.
-- Петуховские стихи так не рекламируют... -- задумчиво сказала Вера.
-- Ну и что? -- спросил Сережка. -- Население без его стихов как-нибудь
проживет. А без правильного питания можно коньки отбросить.
-- Нет, все-таки несправедливо, -- сказала Вера.
-- Что предлагаешь? Перевернуть эти лотки?
-- Мы сделаем иначе, -- сказала Вера.
Заведующая задерживалась, и Петухов изнывал, прячась за колонной.
Торчать здесь было так же приятно, как у позорного столба.
Но неожиданно в магазине стало шумно и суетно. В отдел поэзии
вытянулась очередь. Невесть откуда принесло толпу девчонок; они осадили
прилавок, выхватывая друг у друга сборник "Ступеньки". Вслед за девчонками
явились какие-то дворовые хоккеисты с побитыми клюшками, паренек в драной
шапке, надетой задом наперед. И все требовали "Ступеньки".
Очередь привлекала внимание. Действовала магнетически. К ней потянулись
люди из соседних отделов, а затем и уличные прохожие. Начинался странный
ажиотаж.
Петухов готов был поверить, что это ему мерещится. Что все это --
наваждение, мистика... И вдруг сквозь витринное стекло он увидел Веру. Она
-- с торжествующей ухмылкой -- появилась на миг и исчезла, как чертик в
шкатулке.
Застонав, Петухов ринулся к дверям, но оттуда напирала новая толпа.
Мимо пронеслись две старшеклассницы, блистая очками; черненькая кричала:
-- Машка, становись скорей, кулема!..
-- А кого?! Кого выбросили?!
-- Занимай в кассу!..
Петухов кое-как пробился к прилавку, крикнул продавщице:
-- Не продавайте им, девушка!..
-- Не имею права!! Я обязана продавать!
-- Вставайте в очередь!.. -- кричали на Петухова со всех сторон. --
Граждане, не пропускайте его! Куда он лезет?!
Будто ошпаренный, выбрался Петухов из очереди, очутился на улице. Глаза
у него щипало, рот -- наискось, как от зубной боли.
Через несколько минут он разыскал Веру, цапнул за руку:
-- Вы это зачем?!. Вы зачем это устроили?!
-- А что такого? -- удивилась она.
-- Не придуривайся!!
-- Да в чем дело, Алеша?
-- Никогда тебе не прощу!! -- зашипел Петухов. -- Подлость какая!
Дурацкая гнусность!
Он отпихнул Веру и пошел прочь от нее, прихрамывая, ступая по грязным
лужам.
Вера кинулась вдогонку:
-- Алеша!.. Постой, Алеша!
Он чапал по грязи, отпихивался судорожно.
-- Да что, в самом деле, произошло?! Алеша!.. Что мы тебе сделали?!
-- Я вообще не хотел, чтоб ее продавали! -- крикнул Петухов.
-- Как?!
-- Сам ее забрал бы!
-- Зачем?!
-- Это мое дело!!
-- Но, Алеша... ведь можно купить в другом магазине!..
-- Что ты понимаешь! -- горестно сказал Петухов. -- Кто вас просил
вмешиваться? Мало позора, так добавили...
Он шел как больной, как ослепший, натыкался на встречных. Вера не
отставала. Она вдруг испугалась за Петухова.
-- --
Вышли на бульвар; Петухов сел на мокрую скамейку. Сгорбился. В пустой
аллее свистел ветер, морщились лужи. Рядом, за деревьями, проносились
машины, стреляя брызгами.
-- Книжка-то моя -- дрянь, -- сказал Петухов.
-- Да ты что, Алеша?!.
-- Дрянь. Поторопился с ней, дурак. Все испортил.
-- Ты ведь так ее ждал!
-- Всегда торопимся чего-то добиться, -- сказал Петухов. -- Мечтаем:
скорей бы, скорей! А сами еще не готовы, не доросли. Вот дай тебе в руки
настоящий самолет -- что получится? Гробанешься, и больше ничего.
-- Но у тебя же... совсем другое.
-- У меня еще страшней. Еще опасней. Ведь я книгу выпускаю. Ты
понимаешь -- книгу! Тыщи людей ее в руки возьмут. Я состарюсь, помру, а она
может уцелеть. Это же -- книга! Ее на полку поставят рядом с Пушкиным, с
Лермонтовым!
-- Ну, они же классики были. Зачем сравнивать.
-- Они люди были, -- сказал Петухов. -- А рядом вдруг окажется шустрый
такой прохиндей... Я ведь что делал-то? Сочиню стишок и подписываюсь: "А.
Петухов, бригадир-наладчик". И не совестно!
-- Но ты же вправду -- наладчик.
-- А классики так подписывались?! Вообрази, вообрази на минуту, чтобы
Пушкин под "Русланом и Людмилой" подписался: "коллежский советник"! Или вон
Лермонтов подписывался бы: "поручик"! Можно это представить?! А я вот
подписывался -- чтоб легче напечататься было. Я, дескать, не просто поэт, я
совмещаю поэзию с ударным трудом на производстве!
-- Алеша, погоди... я не пойму... Но ты ведь на самом деле совмещаешь!
-- Верочка, милая, сочинять стихи -- это не дополнительная нагрузка!
Знаешь что это? Из себя человека делать! Жить честно, по совести, никаких
скидок себе не давать! Вот что это! Не бывает честности по совместительству!
Не бывают мужество и долг дополнительной нагрузкой!
За деревьями проносились машины, с гулом рвали дождевую пленку на
асфальте. Зажглись фонари. над бульваром, над домами, над всем огромным
городом затрепетало электрическое зарево.
Вера смотрела на Петухова.
-- Алеша, но если все так... почему ты на нас обиделся?
-- А зачем вы сунулись? Кто просил?
-- Книжка-то продается везде. Во многих магазинах.
-- Я думал: хоть здесь ее скуплю. Тут друзья, знакомые ходят... --
тоскливо сказал Петухов. -- Все поменьше разговоров.
-- Это выход?
-- Глупо, сам понимаю... Но что я теперь могу?
-- А как же твои правила? -- спросила Вера. -- Все делать по-честному,
скидки себе не давать?
-- Язва ты, Верка. Инфекция ты.
-- Мужество -- это добавочная нагрузка или нет?
-- Не цепляйся! шла бы ты домой, Пенелопа.
-- Я хочу разобраться, -- сказала Вера. -- Почему взрослые, умные люди
не выполняют своих же правил?
-- Спроси что-нибудь попроще.
-- Нет, -- сказала Вера. -- Мне это важно. Вот делаю я какие-нибудь
глупости и покамест могу оправдать их своим переходным возрастом.
Легкомыслием. Ветром в голове. А дальше-то как?
-- Придется не делать глупостей, -- сказал Петухов. -- Единственный
выход. Попробуй -- может, получится.
Кутерьма в магазине улеглась, очередь растаяла. Встрепанная и
рассерженная продавщица убирала прилавок, пострадавший от натиска
покупателей.
И даже на Николая Николаевича, вернувшегося в магазин, она взглянула с
раздражением. А Николай Николаевич стеснительно проговорил:
-- Валечка, простите, пожалуйста... Но я хотел бы приобрести второй
экземпляр "Ступенек". Вот этого сборничка.
-- Господи, вы тоже!..
-- Да понимаете, раскрыл по дороге... стал читать...
-- И обнаружили необыкновенный талант?
-- В моем возрасте, Валечка, уже не судят столь категорично... Г-хм.
Просто в этой книжечке, среди очень неровных и... г-хм... даже слабеньких
стихов... есть очень искренние. Читаешь -- и задевает за сердце.
-- Я на этой работе сойду с ума, -- сказала продавщица.
-- Полноте, полноте. Что вы!
-- Уже ничего не понимаю, что происходит!
-- Г-хм... А что, собственно, случилось?
-- Только вы ушли, примчался какой-то парень и потребовал тысячу
экземпляров этих "Ступенек"! А потом хлынул народ, вдруг безумная очередь
столпилась, чуть не дерутся! Все здесь разгромили и исчезли. Как это
объяснить?
-- Странно, -- помаргивая, сказал Николай Николаевич.
-- Более чем странно! Мне кажется, эта очередь была нарочно
сорганизована!
-- Да с какой стати? Кем?
-- Автором, конечно! Кому же еще понадобится?
-- Предполагаю, Валечка, что вы ошибаетесь. Человек, пишущий такие
стихи, не способен... г-хм... сорганизовать очередь.
-- А вот они!.. Вот они опять лезут! -- воскликнула продавщица,
приподнимаясь на носки.
От дверей прямо к отделу поэзии валила толпа мальчишек и девчонок.
-- --
В проулке, за углом магазина, Сережка и Павлик наседали на отставших от
толпы:
-- Зинуля! Давай, давай!.. А ты чего, Лисапета?! Давай по-шустрому!
-- Теперь уже надо покупать! -- отбивалась Лисапета. -- Опять придем,
понюхаем и уйдем?! Нас продавщица запомнила!
-- Ну и покупай! Подумаешь -- восемь копеек! Люди из-за стихов гибли,
жизнь отдавали, а ты восемь копеек жмешь, копилка ты глиняная!
Сопротивлявшиеся были сломлены, затолканы в магазин. Сережка утер лицо:
-- Еще бы надо!.. И не мелочь пузатую, а постарше бы, повзрослей! Я,
пожалуй, сейчас в соседнем дворе облаву произведу...
-- Силой пригонишь? -- измученно спросил Павлик.
-- И пригоню! Если уж взялись, надо не подкачать! Пускай на улице
очередь стоит!..
Они обернулись на гвалт в магазинных дверях. Там пятилась, отступала
ребячья толпа -- Вера, раскинув руки, выпихивала всех на улицу.
-- Кажется, мы двигаем их взад-вперед, -- сказал Павлик. -- А для чего?
Где смысл?
-- Не знаю. Наверно, эта мелочь не годится. нужны лбы.
-- Знаешь, я умываю руки.
Вера что-то втолковывала мальчишкам и девчонкам, толпа постепенно
таяла, все поворачивали к дому.
-- Играем отбой? -- спросил Павлик у Веры.
-- Отбой.
-- Все раскуплено?
-- Нет.
-- Зачем же тогда отбой? -- спросил Сережка. -- Продолжим. Сейчас
пригоню лбов. Стеной встанут за Петухова.
-- Помолчи, -- сказала Вера.
-- Разонравился петуховский талант? -- сказал Павлик.
-- И ты помолчи. Умник.
-- Да что ты зафокусничала?!
-- Талант -- это лопата? Землечерпалка? -- спросила Вера. -- Между
прочим, как ты свои стишки подписываешь? "Павел Исаев, ученик седьмого
класса"?
-- Естественно, -- сказал Павлик. -- Ну и что?
-- Вот подпишись еще разок. Я не знаю, что с тобой сделаю.
История
об одном важном изобретении,
о забытом учебнике,
о спортивных рекордах,
соблазне и стойкости
и о формуле
"никто ничего не узнает"
На дверях этой квартиры золотилась начищенная табличка: "АКАДЕМИК
ЕРОМИЦКИЙ КИРИЛЛ ОСИПОВИЧ".
-- Ого! -- сказал Генка. -- С кем имеем дело!
-- Может, не он брал, а родственники? -- усомнился Жека.
-- Он самый. В бумажке написано: "Еромицкий К.О." -- И Генка с
удовольствием нажал на звонок.
Двери открыла какая-то старуха в подоткнутом переднике, с тряпкой в
руках -- наверное, домработница. Пришлось долго ей объяснять, кто они такие
и зачем явились.
Наконец она впустила их в переднюю, заставила пошаркать ботинками на
толстом кокосовом коврике. И уж затем повела к хозяину, в его кабинет.
Вот это было помещеньице... Переступив порог, ты словно бы уменьшался,
превращаясь в лилипута. Лишь потом являлась догадка. что здесь и потолок
вдвое выше обычного, и окна вдвое громаднее, и вся мебель -- невиданных
размеров. Книжные шкафы высились тут, как двухэтажные особняки с колоннами.
На диване, покрытом белой медвежьей шкурой, можно было улечься хоть вдоль,
хоть поперек. Под стать были и кресла с резными спинками, и безбрежный
письменный стол, и даже часы в футляре, стоявшие в углу. Чтоб взглянуть на
их башенку с циферблатом, приходилось голову задирать.
Судя по обстановке, тут должен был проживать гигант. Но оказалось
наоборот -- хозяин кабинета мал ростом, тщедушен. Со спины его можно было
принять за мальчишку.
Стоя на деревянной лестнице с колесиками, он заталкивал на книжную
полку журналы, явно стремившиеся обрушиться.
-- К вам, Кирилл Осипыч. Из библиотеки, -- сказала старуха.
-- Кто? Вот эти?
-- Ну да.
-- Господь с вами, Марковна, вы б еще детский сад привели! Что им? Я не
выступаю перед школьниками.
-- Они за книжкой пришли.
-- Это недоразумение. Извинитесь и выставьте их.
-- Казенную книгу требуют, -- невозмутимо сообщила Марковна.
Побагровев от натуги, он вогнал-таки журналы на место, и -- себе под
руку, через подмышку -- глянул вниз.
-- Из какой еще библиотеки?
-- Из районной, -- сказал Генка.
-- Что им нужно?
-- Книга за вами числится... -- Генка вынул из кармана листок бумаги.
-- Название -- "Бездефектность". Автор -- "Дж. Холпин". С августа месяца не
возвращаете.
-- Чепуха! Я давно вернул!
-- Нет, не вернули.
-- Вернул!
-- В формуляре не отмечено, что вы вернули, -- сказал Генка. -- У вас
эта книжечка...
Он уже осваивался здесь. Принял независимую позу, плечом привалился к
косяку, руки сунул за ремешок джинсов. Генка был не из тех, кто подолгу
стесняется.
-- Марковна, гоните их: они спорят! -- моментально распорядился хозяин.
Тогда Жека, начавший сердиться на всю эту бестолочь и перебранку,
сказал:
-- Гонять будете других. Мы не сами пришли, нас послали. Вон список. В
нем -- адреса, фамилии. Это все люди, которые, вроде вас, набрали книг и не
возвращают. Мы не для собственного удовольствия по квартирам ходим.
-- И унижаемся, -- добавил Генка. -- Каждого упрашивай, как бедный
родственник.
-- Но я же вернул! -- раздраженно воскликнул Кирилл Осипович и
выпрямился с достоинством. -- Марковна, подтвердите, что я вернул!
-- А уж этого я не знаю, -- разводя руками, сказала Марковна.
-- Как?! Опомнитесь: я перед командировкой везде таскал эту книгу! Вы
должны ее помнить -- коричневая такая, линючая! Ходил с ней, как пудель!
-- Ах, эта...
-- Специально таскал, чтобы не забыть!
-- Эту я видела, -- сказала Марковна. -- Как не видеть. Вы уехали, а
она, гляжу, на столе брошенная. И градусник из нее торчит.
-- Марковна, господь с вами!.. Что вы говорите?!
-- Вот здесь вот лежала. И с градусником, -- бесстрастно повторила
Марковна, показывая на край стола, заваленного бумагами.
Кирилл Осипович с застывшим выражением лица спустился пониже,
машинально нащупывая ступеньки.
-- И?.. -- спросил он.
-- Чего "и"? Так и лежала до вчерашнего вечера. Без вас-то порядок был,
все на местах. Это теперь вон -- как Мамай воевал.
-- Нет, это невероятно... -- раздельно произнес Кирилл Осипович,
промахнулся ногой и сел на ступеньку. -- Неделю таскал, как пудель! Обедал с
ней и ужинал! По ночам снилась -- и на тебе!..
Генка поудобней оперся о стену, поиграл носком ботинка.
-- Между прочим, вам напоминали. Открытки присылали из библиотеки.
-- Но я же в отъезде был!
Марковна опять показала на письменный стол:
-- Открытки небось в той куче. Никуда не делися.
-- А книга?
-- А книгу небось в шкап сунули. Не поглядевши. Первый раз, что ли.
Весь какой-то встопорщенный, Кирилл Осипович сидел на лестнице и
напоминал сейчас дятла, внезапно застигнутого дождем.
-- Нет, это наваждение! -- беспомощно сказал он. -- Я ведь абсолютно не
сомневался, что вернул ее!
-- И когда убирали со стола, не вспомнили? -- с иронией спросил Генка.
-- Нет, конечно!
-- Удивительно.
-- Я вчера прискакал сломя голову! Мысли другим заняты!.. Стану я
помнить -- есть события поважней.
-- А вернуть все-таки придется, -- нахально сказал Генка. -- За этой
книжкой очередь в библиотеке.
-- Как -- очередь?
-- Обыкновенно. Прибегают граждане и записываются в очередь.
-- Никогда б не подумал, -- сказал Кирилл Осипович. -- Весьма средняя
книжица.
-- Но вернуть придется.
-- Я уже понял! Вопрос в том, как это сделать!
-- Вы как хотите, -- сказала Марковна, направляясь к дверям, -- а я
искать не буду. У меня пирог! Мне своих забот хватает, вон по всем комнатам
разгордияж!
А Кирилла Осиповича, вероятно, волновало не то, что он забыл вернуть
книжку. Его волновала причина, по которой он забыл. Как истинный ученый, он
докапывался до сути явлений.
Заведя глаза к потолку, он спросил:
-- Почему в ней оказался градусник? А не обеденная ложка, к примеру?
Была бы хоть какая-то логика!
-- Порядку не знаете, -- разъяснила Марковна.
А он сидел, размышляя. Глаза светились. Если бы в глазах были стрелки,
как в электрических приборах, они показывали бы максимальное напряжение. У
красной черты дрожали бы стрелки.
-- Режьте меня, бейте -- не могу вспомнить... Придется искать наобум!
Давайте разделимся, и самый длинный из нас -- вот ты! -- пусть лезет на
верхотуру. Средний пусть копает на средних полках. Я буду внизу, в придонных
слоях.
-- Это что же -- перебирать подряд? -- спросил Генка. -- И шкафы, и
полки?
-- Можно подряд, можно выборочно. Вероятность одинакова. Я мог сунуть
ее куда угодно.
-- Такого поручения нам не давали, -- сказал Генка. -- Мы как-то не
обязаны. Мы, в общем-то, не заинтересованы.
Коротко взглянув на него, Кирилл Осипович скатился с лестницы, дробно
простучав подметками. Встал напротив.
-- Ценю твой сарказм. Но, может, ты извинишь старика, от радости
потерявшего голову?
-- Ну, если так, -- сказал Генка.
-- Именно так. У меня большое событие. Долгожданное! Из-за него я
прервал командировку, прилетел домой, и вот жду, волнуюсь, и в голове
кутерьма... Прояви, пожалуйста, великодушие.
Жека сказал сердито:
-- Давайте начнем, а?
-- Ладно, -- согласился Генка.
-- Прекрасно. Начали! Но прошу действовать осторожно -- тут случаются
обвалы. Здешним захоронениям немало лет. И еще: на полках стоят модели, не
смейте к ним прикасаться!
-- А что будет? -- спросил Генка, укрепляясь на макушке лестницы.
-- Смертная казнь, -- сказал Кирилл Осипович. -- Отделение головы от
туловища.
-- Ради интереса прикоснусь, -- сказал Генка.
-- Это модели машин, построенных моим сыном. Вот когда у тебя вырастет
сын и сделается отличным конструктором, ты поймешь, почему я берегу эти
модели... -- Кирилл Осипович подошел к полке, взял игрушечный автомобильчик
с задранной вверх подъемной стрелой. -- Хороша? Сегодня ее покажут по
телевизору. У нее выпускной бал...
-- Это и есть событие? -- спросил Жека.
-- Да, да. Сегодня празднуем переворот в строительстве! Ты видел
высотные дома? Эта машинка поднимает сорок тонн на высоту тридцати этажей.
Вот включу телевизор -- вы ахнете... А когда-нибудь она попадет в музей!
-- Сегодня мы свидетели исторического события! -- сказал Генка и
продудел, фальшивя, начало спортивного марша.
-- Учти: когда иронизирует невежда, получается обратный результат.
-- А библиотечной книжечки не видно, -- сказал Генка, ничуть не
смутясь. -- Тут без конца можно копаться.
-- Этим скифским курганам, -- сказал Кирилл Осипович, -- немало
десятилетий. Памятники той поры, когда наша семья жила вместе...Наверняка
тут полно дребедени, а серьезные книги некуда ставить. Ну, вот это,
например, откуда возникло?! А это?!
Кирилл Осипович выдернул несколько томиков и, сидя на корточках, почти
испуганно их рассматривал.
-- Тоже библиотечные? -- Генка хмыкнул, веселясь.
-- Какие-то детективы! Уже и детективы тут попадаются!
-- Посмотрите -- может, со штемпелями?