Сережка забормотал, пытаясь сохранить достоинство:
-- Да мы не взяли... не рассчитывали...
-- Денег больше нету, -- сказала Вера.
-- Садитесь, -- кивнул шофер.
-- Правда, у нас -- ни копейки.
-- Садитесь! Упрашивать надо?
Они топтались у распахнутой дверки, потому что всего могли ожидать,
только не этой щедрости. В "волге" для того и счетчик поставлен, чтоб не
ездить бесплатно...
Потом Вера все-таки полезла на продавленное сиденье. Сережка,
плюхнувшись рядом, растроганно пообещал:
-- Мы обязательно отдадим!.. Сегодня же!.. Мы просто как-то не
подумали...
-- Надо встретить, -- сказал шофер. -- Зря ведь не напишут: радуйся, ты
спасен... Вдруг специалист какой-нибудь прилетает?
-- Это -- мысль! -- подтвердил Павлик.
-- Вот я и говорю -- надо же встретить! Чтоб не мотался по городу,
время не тратил... Иногда и минута решает. Летом у меня девчонка пуговицу
проглотила. Я -- на дежурстве, с девчонкой теща нянькалась, так от ужаса
память потеряла... И неизвестно, чем бы все кончилось, если б посторонние
люди не успели в больницу отвезти... Опоздай на минуту -- все!
Тронув с места машину, шофер привычно крутанул рукоятку на счетчике. И
немедленно выскочила цифра "10" -- гривенник. Бойко работал счетчик.
Независимо от тряски.
Наверное, шофер подметил выражение их лиц.
-- Не бойтесь, не разорю... Вон на том углу, -- он показал рукой, --
быстро вылазьте!
-- Вы что... раздумали?! -- Сережка даже привстал.
-- Раздумал, -- сказал шофер. -- Сверну к городскому аэровокзалу,
пассажира возьму. Там всегда очередь... А вас подсажу как попутчиков.
Переживем временные трудности.
Такси рывками двигалось по запруженным, задыхающимся от транспорта
улицам. И впереди и по бокам шли впритирку машины; хрипели перегретые
моторы; окна "волги" оплескивало клубящейся копотью.
Рядом с шофером теперь сидел молодой человек, вероятно --
путешественник и альпинист. Он был одет в брезентовую штормовку, на ее спине
были нарисованы три горные вершины с надписью "ПАМИР".
Альпинист держал в руке букет гвоздик, закупоренный в целлофан. Изнутри
букет запотел.
За окном "волги", почти вплотную, промелькнуло рубчатое, гигантское
колесо грузовика. Альпинист невольно отшатнулся:
-- Вы не слишком гоните?
-- Нормально, -- ответил шофер.
-- Мы можем не торопиться. У меня достаточно времени.
-- И отлично, -- сказал шофер.
Он пригнулся к баранке, глаза были прищурены, лицо напряженно
заострилось. Стоило впереди оказаться свободному пространству, хотя бы
узенькой щели среди ревущих автомобилей, как шофер бросал туда машину. И
снова выискивал взглядом пустой пятачок, чтобы прорваться к нему...
-- Я так планирую время, -- настойчиво продолжал альпинист, -- чтоб
всегда оставался резерв!
-- И правильно, -- согласился шофер, выжимая педаль газа. Машина
вильнула змейкой и оставила позади заляпанный самосвал, ошалело громыхающий
цепями.
-- ...Иначе, знаете, возникает ненужный риск!
-- Совершенно согласен.
-- Но мне кажется, вы торопитесь!
-- Что вы, -- сказал шофер. -- Хотите посмотреть, как я тороплюсь?
-- Не надо! Зачем это? Тем более, что в машине -- дети...
-- Я про них не забываю. -- Шофер подмигнул в зеркальце. -- Как,
ребята, не очень я тороплюсь?
-- Идем средне, -- отозвался Сережа.
-- При таком движении не разгонишься, -- вздохнул Павлик.
Вера чуть улыбнулась:
-- А поднажать не мешало бы...
-- Это зачем еще?! -- командирским голосом спросил альпинист.
-- Не успеем по радио объявить. Мы совсем незнакомого человека
встречаем и, если не объявить, так и не найдем...
-- Вот всегда у нас так, -- сказал альпинист. -- Ничего заранее не
подготовим, и получается бедлам. Обязательно ищем приключений на свою шею.
Шофер, обгоняя очередной самосвал, с охотой поддержал его:
-- Заранее приготовиться -- милое дело.
-- Меня вот горы научили. -- Альпинист, оберегая букет, держал его
перед собой, как свечку. -- Там, знаете, спустя рукава не походишь!
-- Это точно.
-- Там, знаете, разок проморгал -- и костей не соберешь!
-- И много бывали в горах?
-- Достаточно. Опыт имею.
-- Это хорошо, -- сказал шофер. -- Это полезно. Горы действительно
учат. Вот, помнится, работал я на одной трассе. Есть такая веселая трасса --
от Хорога до города Ош. И вот лезут туда туристы. Ищут, как вы правильно
выразились, приключений на свою шею. В горы идут жизнерадостно. Песни поют.
Веревки через плечо. Палки несут такие, с наконечниками...
-- Это альпенштоки. Специальное снаряжение.
-- Вот, вот. А обратно сползают без песен. Кто хромает, кто за поясницу
схватился. Зеленые, как марсиане. Хлопот они нам доставляют -- ну, хуже
саранчи. Людям работать надо, а вместо этого -- спасай туристов. --
Альпинист пошуршал целлофаном.
-- Бывает. Не перевелись, знаете, легкомысленные типы.
-- Вот, вот. Мы уже заранее определяли, кого спасать будем. Если на
спине горы нарисованы -- так и знай, потащим с первого же перевала.
Альпинист плотней привалился к дерматиновому сиденью. Покатал желваки
на скулах. Скулы у него были мужественные.
-- Ну, это еще не показатель!
-- Конечно, -- с теплотой в голосе подтвердил шофер. -- Это детали. А в
целом вы совершенно правы. Горы -- они учат... И если уж горы ничему не
научили, можно на человека рукой махнуть.
Альпинист больше не высказывался. Сидел прямой, неприступный, и
новенькая его штормовка, еще необмятая, топорщилась жестяными складками.
-- --
Такси наконец вырвалось за кольцевую дорогу; автомобильная толчей
осталась позади; все быстрей замелькали, сливаясь в текучую желтую полосу,
березовые рощицы за окном.
А у горизонта, над сизой гребеночкой леса, было видно, как взлетают и
заходят на посадку самолеты. Еле заметное пятнышко, двигавшееся в блеклом
небе, вдруг слепяще вспыхивало, подобно зеркальцу, пускающему солнечный
зайчик. Это солнце отражалось в плоскостях самолета, когда он делал
разворот.
Шофер постучал пальцем по циферблату часов, оглянулся:
-- Пожалуй, не удастся по радио объявить. Если сядет без опоздания,
только-только подоспеем...
Вера ахнула:
-- Что вы!.. Все пропало тогда! Все пропало!
-- Сережа, прочисти горло, -- посоветовал Павлик. -- Ты собирался
кричать у самолета.
-- Перестаньте вы! Думайте, что предпринять!
-- Он количеством шуток славится, -- сказал Сережка. -- А не качеством.
-- Я спрашиваю, что делать теперь?!
Павлик протер окно, полюбовался стремительно летящим пейзажем, затем
промолвил:
-- Конечно, я бы мог выручить...
-- Чего ж ты тянешь?! Выкладывай!!
-- Но это в последний раз. Где справедливость, люди? Все, например,
слышали разговор о разрисованных спинах...
Впереди хрустнул целлофан. Затылок у альпиниста напрягся и побагровел.
Но альпинист все-таки имел выдержку, не оглянулся.
-- Все слышали, -- продолжал Павлик, -- а мозгами никто не пошевелил.
Один я отдувайся.
-- Павлик, рискуешь! -- предупредила Вера.
-- Короче говоря, нужна баночка с краской. И предмет вроде бумажного
листа или картонки...
Шофер снова подмигнул в зеркальце:
-- Это мы найдем! Мозги у тебя варят!..
-- А кто оценит? -- вздохнув, сказал Павлик. -- Сам себя не похвалишь
-- так и умрешь без доброго слова.
По стеклянной галерее, ведущей от аэродромного поля, шли пассажиры.
Несли привядшие букеты роз, пухлые незастегивающиеся сумки, дырчатые
фанерные ящики, пахнувшие яблоками. Но больше всего с этим южным рейсом
прилетело дынь. Продолговатые, как дирижабли, пятнисто-золотые, дыни тяжко
покачивались в авоськах, ехали на плечах, а то и в объятиях пассажиров
двести сорок второго рейса.
А у выхода из галереи стояли Вера, Сережка и Павлик. Сережка выставил
перед собою картонку, извлеченную, вероятно, из багажника "волги", --
картонка была в царапинах и мазутных пятнах.
Свежими белилами на ней было начертано:
МЫ ОТ ОЗЕРОВА
Идея Павлика поражала простотой и надежностью. Кем бы ни оказался
прилетевший Саша, он не мог проследовать мимо...
Они ждали. Они приготовились к тому, что окажутся в центре внимания,
услышат недоуменные вопросы, шуточки, одобрительные возгласы. Ибо не каждый
день в аэропорту происходит такое. И не каждому человеку придет в голову
подобная идея.
Они ждали с великим азартом и нетерпением.
Но события почему-то развивались вяло.
Нельзя сказать, что пассажиры совсем не интересовались необычным
плакатом. Подошел, например, с дыней в обнимку, жизнерадостный дяденька и
пожелал узнать: не хоккейный ли Озеров имеется в виду? То есть не народный
ли артист, комментирующий матчи? Встревоженная старуха, одетая во все черное
и шелковое, спросила, как добраться до метро. Но большинство пассажиров
проходило мимо, не замедляя шага, не проявляя особого интереса. Может, их
укачало в этом рейсе. А может быть, на свете теперь столько неожиданностей,
что люди удивляются все реже и реже.
Последними торопливо процокали каблучками две стюардессы. Не тащили они
фруктов и разбухших сумок, но выглядели еще более усталыми, чем пассажиры.
Вероятно, у них был не первый рейс за этот день. И стюардессы уж совершенно
не обратили внимания на плакат.
Сережка опустил картонку к ногам.
-- Гениальная идея не сработала...
-- У тебя есть получше? -- спросил Павлик.
А Вера все вглядывалась в дальний конец галереи, все надеялась, что там
появится кто-то опоздавший...
-- Он должен был подойти! Не мог он лететь к Озерову и не знать его
фамилии! Ничего не пойму...
-- А если он неграмотный? -- обозлился Сережка.
-- Врач-то? Специалист?
-- Откуда нам известно, что летел врач?! Летел старикан какой-нибудь!
-- Труха и пшено! -- сказал Павлик. -- Неграмотных теперь меньше, чем
академиков. Я другого не понимаю... В телеграмме написано: "встречай". Стало
быть, прилетевший надеялся, что его встретят. Он должен был оглядываться.
Искать. Головой вертеть.
-- Он подумал, что Озеров опоздал! -- не унимался Сережка.
-- Все равно, он сразу не ушел бы! А тут и на секунду никто не
задержался!
Обмахиваясь фуражкой, к ребятам спешил таксист. Поначалу он тоже не
поверил:
-- Неужто прозевали?!
-- Получается, что прозевали, -- уныло согласилась Вера.
-- А ты рейс-то правильно запомнила? Не перепутала?
-- Память у нее электронная, -- хмурясь, сказал Сережка. -- Мы в чем-то
другом ошиблись.
Он нерешительно протянул шоферу картонку, ставшую теперь ненужной. Вера
отдала банку с белилами.
Все понимали, что ждать больше нечего. И все-таки стояли в этой дымной
от солнца, пустой галерее.
-- Павлик, подумай! -- жалобно сказала Вера.
-- Дудки. Имейте совесть.
-- Ты шахматист, у тебя логика!
-- Я поэт, -- сказал Павлик. -- Сочиняю стишки, никому не мешаю...
-- Ладно, ты поэт. Тогда у тебя -- фантазия!
-- Еще Пушкин отметил, что поэзия должна быть глуповата.
-- Неужели? -- спросил Сережка. -- Ай-яй.
-- Павлик, рискуешь! -- закричала Вера, потеряв терпение. -- Я вижу,
что у тебя мысли! Выкладывай немедленно, показушник несчастный!..
-- Одни грубости на уме, -- сказал Павлик. -- Ну ладно, ладно... Только
имейте в виду: я устал напрягаться. Итак, почему мы решили. что прилетит
обязательно человек?
-- А кто? -- рявкнул Сережка. -- Верблюд?!
Павлик состроил страдальческую гримасу.
-- Сережа, больше не заикайся о качестве шуток... В самолете мог
прилететь какой-нибудь предмет. Сверток. Посылка. А телеграмма послана
затем, чтобы Озеров приехал и забрал.
Напряженно поразмышляв, Сережка спросил:
-- У кого забрал?
-- Стюардессы!! -- вскрикнула Вера.
Кто знает, может, стюардессы давно бы исчезли, затерявшись в служебных
кабинетах аэропорта. Их лиц ребята не запомнили, а на все прочее у
стюардесс, как известно, существует ГОСТ -- государственный стандарт. И
девушек одинакового роста, в одинаковых курточках, в одинаковых пилотках
набекрень встретились бы десятки, если не сотни...
Помощь подоспела случайно.
Ребята мчались мимо багажных транспортеров, мимо буфетов и газетных
киосков, повернули на лестницу, ведущую в нижний этаж -- и с ходу
затормозили.
На лестнице -- с необъятным рюкзаком на спине, с целлофановым букетом
перед собой -- топтался знакомый альпинист. Он преградил стюардессам дорогу.
Громко и обиженно он говорил:
-- Мы лишний час провели бы вдвоем! Валентина, мне кажется -- ты
нарочно поменяла рейс! Это, в конце концов, неблагородно!
-- Господи, ну сколько повторять? Так вышло... -- отвечала ему
скуластенькая, темноглазая стюардесса, придерживая за локоть подругу. --
Лида, подтверди ты ему...
-- И не могла предупредить? Кто тебе поверит, Валентина! Я ведь
случайно приехал раньше! А если бы не приехал?
-- Ты же предусмотрительный.
-- Мы потеряли бы этот час! И я, как глупец, ждал бы у самолета! Мне
кажется, ты находишь в этом удовольствие!
-- Ну, перестань. -- Она нахмурилась. -- Опять сцена у фонтана. Мы дико
замотались сегодня, пожалей, будь человеком... Вон люди смотрят.
Альпинист неуклюже, как медведь на дыбках, обернулся к ребятам и
шоферу.
-- Вы? В чем дело?.. Я неправильно рассчитался?
-- Претензий нет, -- сказал шофер. -- Мы, собственно, вот к девушкам...
Нет ли, девчата, какой-нибудь посылочки из Душанбе?
-- Что еще за посылочка?! -- каменея лицом, спросил альпинист. -- Ты с
ним знакома, Валентина?
-- Да н-нет, не знакома...
-- Очень странно! Это таксист, который меня привез... Что у вас общего?
-- Мы разыскиваем посылку, -- объяснил шофер. -- Была из Душанбе
телеграмма насчет вашего рейса...
-- А посылка для Озерова! -- сказала Вера.
Скуластенькая Валентина сняла с плеча голубую фирменную сумку,
покопалась в ней и вытащила небольшой пакет, завернутый в газетную бумагу.
Прочла написанную карандашом фамилию.
-- Это вы -- Озеров?
-- Нет, -- улыбнулся шофер. -- Я, в общем-то, посторонний. Вот ребята
от него приехали. Соседи.
-- А где же он сам?
-- Он в больнице. Не смог встретить.
Валентина повертела в руках пакет. Переглянулась с подругой. Какое-то
замешательство возникло у обеих.
-- Да вы не сомневайтесь, -- сказал шофер. -- Все правильно. Доставим
по назначению.
-- Мы и рады бы не сомневаться... -- нерешительно произнесла Лида,
краснея. -- Да нас предупредили, что это -- лекарство. Дорогое и очень
редкое!
-- Правда, -- кивнула Валентина. -- Понимаете, тот человек -- ну,
который к самолету прибежал -- жутко над ним трясся. Не потеряйте, просит,
не перепутайте ради бога! Я, мол, срочную телеграмму отправлю, Озеров придет
обязательно!..
-- Озеров без сознания лежит, -- сказала Вера.
-- Он даже и телеграмму не смог получить! -- ляпнул Сережка.
Сережка мыслил прямо и незатейливо. Ему казалось, что чем подробнее
информация, тем лучше. Простота святая.
Поддернув за лямки рюкзак, альпинист раздельно произнес:
-- Оч-чень интересное кино получается! -- и оглядел всех по очереди,
будто пересчитал.
А Валентина все вертела в руках обвязанный бечевкой пакет.
-- Как быть, прямо не знаю... Мы уж решили -- командиру доложимся. Нам
и вообще-то не полагается брать никаких посылок, а тут...
-- Но ведь все выяснилось! -- нетерпеливо проговорил Сережка -- и вдруг
осекся под упорным, тяжелым взглядом альпиниста.
-- Ничего не выяснилось, -- сказал альпинист. -- Наоборот. Чем дальше в
лес, тем больше дров... Валентина, тот человек из Душанбе кому-нибудь
известен?
-- Не знаю... Мне неизвестен.
-- Он документов не предъявлял?
-- Да где там! Перед отлетом прибежал, в последние минуты...
-- Так я и думал... Что ж это выходит, а? Отправитель неизвестен.
Получатель не явился. И даже телеграммы не видел. Эту телеграмму соседские
ребятишки прочитали, хотя чужим людям телеграммы не выдаются!..
-- Жуткая какая история, -- сказал шофер.
-- Да, интересное кино! Все сделано так, что и концов не найдешь. Шофер
-- посторонний. Ребятишки -- малолетние, беспаспортные. И к ответственности
привлечь некого.
Подняв на него внимательный взгляд, шофер вздохнул и посочувствовал:
-- А трудно вам будет в горах-то. Очень трудно!
-- Ничего. Я, знаете ли, подготовился. Кое-какие сведения о Памире имею
и вполне догадываюсь, что за лекарства можно оттуда вывозить. Особенно --
нелегальным путем!
-- Что ты болтаешь?! -- испуганно сказала Валентина.
-- Этот шофер, девочки, уверяет, что он посторонний. Так? А он
подыскивал пассажира именно в этот аэропорт. Чтобы случайно тут оказаться...
Потом он якобы случайно берет на углу попутчиков. Вот этих пацанов. И вдруг
выясняется, что они знакомы, что у них общее дельце! Потом он нечаянно
проговаривается, что раньше работал на Памире. Уж слишком много
случайностей, знаете ли!
-- Сережка больше всего уважал справедливость. И еще -- личную
храбрость. Он медленно и неуклонно стал подвигаться к альпинисту, занимая
фронтальную позицию.
Пусть Павлик говорит, что не всегда надо действовать напролом. Но порою
ничего другого не остается, как доказывать правоту прямо в лоб.
-- Подождите! -- нервно закричал Павлик. -- О чем разговор?Ведь
известна больница, где лежит Озеров! Адрес Озерова! Да и мы скрываться не
собираемся!
Шофер пристроил к ногам картонку, полез за пазуху, вытащил из
внутреннего кармана паспорт и водительские права.
-- Вот. Запишите фамилию. Место работы.
-- Валентина, не связывайся! -- предостерег альпинист. -- Слышишь?!
Пусть Лида отнесет эту контрабанду начальству, а нам еще нужно поговорить.
Идем! Вот, кстати, тебе цветы... Из-за суматохи даже вручить забыл.
Валентина не взяла запотевший букет -- руки были заняты. Она поправляла
бечевку на злополучном свертке. Очевидно, сверток перевязывали наспех,
бечевка ослабла. И тут под пальцами Валентины она соскользнула совсем.
Край бумаги оттопырился, и стало видно, что внутри лежит тусклый
грязноватый камень, похожий на обломок асфальта. Кой-где к нему пристали
песчинки.
И ребята, и шофер, и стюардессы чуть головами не столкнулись. Оторопело
рассматривали этот подозрительный камешек.
-- Ну, похоже это на лекарство? -- спросил альпинист.
-- А... что же это?
-- Ой, мама... -- тихонечко протянула Лида. И лицо у нее вытянулось,
побледнев.
-- На Памире, -- сказал альпинист, -- растет, например, особый вид
конопли. Пригодный для получения наркотиков. Опиумный мак растет. И многое
другое. В общем, компетентные органы разберутся, чем это пахнет...
-- Валечка, давай сейчас же отнесем! -- шепотом попросила Лида. -- Я
боюсь! Я не хочу!..
Даже шофер был озадачен. Машинально заталкивал обратно свой паспорт,
ломая его обложку.
Вера отмахнула со лба волосы и вдруг выхватила у Валентины сверточек.
-- А если это все-таки лекарство?! -- яростно крикнула она. -- Если это
лекарство?! Они разные бывают, а мы спорим тут, время теряем, когда человек
без сознания лежит!.. Да вы что?!..
-- Ехать надо, -- поддержал Сережка.
-- Валентина, не связывайся!! -- потребовал альпинист.
Валентина протянула руку:
-- Обождите! Отдать эту штуку я не могу, вы же понимаете сами... А в
больницу... ну, давайте съездим. Она далеко?
-- Валентина, не сходи с ума! -- напряженным голосом произнес
альпинист. -- Мне сейчас улетать!
-- Что ж делать, давай простимся.
-- Тебе важнее поехать с ними? Я терплю-терплю, но даже мое терпение
лопнет!
-- Господи, опять ты за свое... -- Она отвернулась, прикусив губу.
Альпинист сказал:
-- А если мы с Лидой начальству сообщим?
Он поздно сообразил, что угрожать не стоило. Спохватился, опомнился, но
было поздно.
Валентина посмотрела на него. Глаза у нее были уставшие, невеселые.
Тушь на ресницах растеклась, подчеркнула морщинки; веки припухли и
покраснели. Замученные были глаза.
-- Ладно. Всего тебе хорошего. Прощай.
-- Валя!..
-- Честно говоря, я перешла на этот рейс нарочно. Вдруг, думаю,
разминемся да больше-то и не встретимся... Но теперь даже лучше. Не будет
неясностей. Ты ведь их не любишь, правда? Вот их и не будет. Лида, проводи
его к начальству, чтоб он успел сообщить.
В холле больничного корпуса уже горело электричество. Снаружи, по
дорожкам, то и дело проезжали машины "скорой помощи", и тогда на сиреневой
глади стекол, радужно искрясь, возникали раскаленно-красные, тревожные
отсветы.
Женщина-инвалид. которую ребята видели днем, опять сидела в кресле,
кого-то дожидаясь. Опять она торопливо обернулась на звук шагов.
Вера побежала к санитарке, чтоб вызвать профессора Канторовича, а
мальчишки и молчаливая Валентина присели на скользкий, холодный диванчик у
дверей.
Щелкнул лифт, будто выстрелил. Две медсестрички осторожно выдвинули из
него больничную каталку; на ней лежал парень, по грудь закрытый простыней. И
пока его везли через холл, парень безучастно, не мигая, смотрел в потолок.
Страшно было от этой безучастности, от этой покорности...
Возвратилась Вера:
-- Канторович еще здесь. Успели все-таки!..
Змеились, текли по стеклам раскаленные отсветы, но шума моторов не
доносилось. Тишина угнетала, давила.
Женщина-инвалид вдруг снова обернулась к дверям. Вошел шофер, сдергивая
с головы фуражку, спросил смущенно:
-- Ну? Как тут?
-- Профессора ждем. А вы чего вернулись?
-- Да так. На всякий случай. Вы же беспаспортные, как этот крокодил
Гена выразился...
Валентина коротко усмехнулась:
-- Не придавайте значения.
-- Крокодилу-то? Я не придаю... Но если бы он один на свете был...
Наконец, когда ждать уже было невмоготу, появился профессор Канторович.
И ребята сразу почувствовали, что настроение у него изменилось. Вроде бы и
походка стала легче, и спина меньше сутулилась. Даже сигаретка в зубах
стояла торчком.
-- Что пригорюнились, Ирина Сергеевна? -- на ходу окликнул он
женщину-инвалида. -- Бросьте переживать! Сегодня не пришли -- завтра
придутОбязательно придут! Уверяю: еще хохотать будете над своими
переживаниями!..
Женщина улыбнулась ему благодарно, и все же лицо ее осталось замкнутым.
Улыбка не держалась на этом лице, соскальзывала.
Канторович, размашисто шагая, оттопырив локти, приблизился к ребятам. И
все поднялись ему навстречу. Валентина торопливо вынула газетный сверточек.
-- За новостями явились? -- Профессор сунул кулаки в карманы халата,
потянулся, шевеля плечами, и халат затрещал на нем. -- Есть новостиВсе-таки
мы справились! Все-таки вытащили его! Завтра полюбопытствую, что он на том
свете видел...
-- А мы лекарство ему привезли!
-- Чудодейственное? От Саши?
-- Ага!
-- Подождите, -- мягко остановила их Валентина и развернула обертку. --
Спросим все-таки. Профессор, что это такое?
Черный грязноватый камешек лежал на измятой бумаге. Здесь, в больничной
обстановке, он выглядел еще более странно. Чужероден он был, несовместим с
этим стерильным, сверкающим миром.
-- Это ведь лекарство? -- спросил Сережка.
-- Нет, -- сказал профессор.
Он взял камешек, покатал его в пальцах, щелчком сшиб песчинку.
-- Это мумие.
-- Что?!
-- Мумие. Нечто вроде смолы.
-- Тьфу ты!.. Я ведь про эту штуковину слышал! -- сконфуженно
проговорил шофер. -- А сегодня -- из головы вон... Но разве... этим не
лечат?
-- Лечат, -- кивнул Канторович.
-- Тогда... как же понять? -- изумилась Валентина.
-- А это -- снадобье. Не лекарство, а снадобье... Из области народной
медицины. Вроде бы находят его в горных пещерах, крайне редко. Легенды о нем
рассказывают всякие. Но всерьез оно еще не исследовано, и мнения
специалистов разноречивы... Вот и все.
-- А Озеров его принимал?
-- Да. И был, как говорится, поклонником.
-- Значит, оно помогало!
-- Трудно судить, -- сказал Канторович. -- Я не назначаю больным
неизученные препараты. Но Озеров в это снадобье верил. А вера -- тоже
лечебный фактор... Вы близко знаете Димку? Простите... э-э... Дмитрия
Егоровича?
-- Он хороший человек, -- тотчас отозвалась Вера.
-- Весельчак такой, правда? Всегда рот до ушей? Голубей гоняет? А у
него жесточайшая травма позвоночника. Могу поспорить: он и не заикался об
этом!
-- Мы только догадывались, что ему больно, -- сказала Вера.
-- Ему почти всякое движение доставляет боль. Просто поразительно, что
он терпит и не жалуется, а работает... И с вышки прыгает.
-- И с вышки прыгает.
-- За эти прыжки я его вздую, -- сказал Канторович. -- Набрался прыти!
Это уже хулиганство! Но вообще-то, между нами говоря, я ему завидую... Мы из
одного детского дома. Дружим почти сорок лет. И все эти сорок лет я ему
завидую. Он молодец, Димка.
Канторович начал прощаться, но тут прямолинейный Сережка решил внести
полную ясность:
-- Значит, можно считать -- он поправится?
Канторович закурил новую сигаретку. Сдул с нее пепел.
-- Думаю, голубей с ним еще погоняете. Хотя, по всем научным
представлениям, это немыслимо и противоестественно...
-- Надеетесь на это мумие? -- спросил Павлик.
-- Надеюсь на Димку, -- сказал профессор. -- На Дмитрия Егоровича
Озерова. И на его друзей.
-- --
Они ехали обратно по темному больничному парку, мимо корпусов с
забеленными окнами, -- а навстречу все попадались фургончики "скорой
помощи".
-- Обычно-то не замечаешь, -- сказал шофер, -- сколько людей в беде
находится. Около тебя, рядом совсем... А неплохо бы всегда помнить.
-- Да, -- сказала Валентина. -- Верно.
Павлик откинулся на сиденье, хмыкнул:
-- Но я так и не понял -- зря мы сегодня колбасились или не зря...
Сплошной туман в этой медицине.
Вера обернулась к нему. Ее глаза странно светились в полумраке.
-- Не понял?
-- Не-а.
-- Плохи твои дела. Вот у отца на работе я видела плакатик. Над столом
повешен. Высказывание знаменитого физика Альберта Эйнштейна...
-- Из теории относительности?
-- Нет, просто из жизни. Если, мол, человек спрашивает, зачем он должен
помогать другим, то ему уже не втолкуешь... Безнадежно. Нормальные люди
-- Да мы не взяли... не рассчитывали...
-- Денег больше нету, -- сказала Вера.
-- Садитесь, -- кивнул шофер.
-- Правда, у нас -- ни копейки.
-- Садитесь! Упрашивать надо?
Они топтались у распахнутой дверки, потому что всего могли ожидать,
только не этой щедрости. В "волге" для того и счетчик поставлен, чтоб не
ездить бесплатно...
Потом Вера все-таки полезла на продавленное сиденье. Сережка,
плюхнувшись рядом, растроганно пообещал:
-- Мы обязательно отдадим!.. Сегодня же!.. Мы просто как-то не
подумали...
-- Надо встретить, -- сказал шофер. -- Зря ведь не напишут: радуйся, ты
спасен... Вдруг специалист какой-нибудь прилетает?
-- Это -- мысль! -- подтвердил Павлик.
-- Вот я и говорю -- надо же встретить! Чтоб не мотался по городу,
время не тратил... Иногда и минута решает. Летом у меня девчонка пуговицу
проглотила. Я -- на дежурстве, с девчонкой теща нянькалась, так от ужаса
память потеряла... И неизвестно, чем бы все кончилось, если б посторонние
люди не успели в больницу отвезти... Опоздай на минуту -- все!
Тронув с места машину, шофер привычно крутанул рукоятку на счетчике. И
немедленно выскочила цифра "10" -- гривенник. Бойко работал счетчик.
Независимо от тряски.
Наверное, шофер подметил выражение их лиц.
-- Не бойтесь, не разорю... Вон на том углу, -- он показал рукой, --
быстро вылазьте!
-- Вы что... раздумали?! -- Сережка даже привстал.
-- Раздумал, -- сказал шофер. -- Сверну к городскому аэровокзалу,
пассажира возьму. Там всегда очередь... А вас подсажу как попутчиков.
Переживем временные трудности.
Такси рывками двигалось по запруженным, задыхающимся от транспорта
улицам. И впереди и по бокам шли впритирку машины; хрипели перегретые
моторы; окна "волги" оплескивало клубящейся копотью.
Рядом с шофером теперь сидел молодой человек, вероятно --
путешественник и альпинист. Он был одет в брезентовую штормовку, на ее спине
были нарисованы три горные вершины с надписью "ПАМИР".
Альпинист держал в руке букет гвоздик, закупоренный в целлофан. Изнутри
букет запотел.
За окном "волги", почти вплотную, промелькнуло рубчатое, гигантское
колесо грузовика. Альпинист невольно отшатнулся:
-- Вы не слишком гоните?
-- Нормально, -- ответил шофер.
-- Мы можем не торопиться. У меня достаточно времени.
-- И отлично, -- сказал шофер.
Он пригнулся к баранке, глаза были прищурены, лицо напряженно
заострилось. Стоило впереди оказаться свободному пространству, хотя бы
узенькой щели среди ревущих автомобилей, как шофер бросал туда машину. И
снова выискивал взглядом пустой пятачок, чтобы прорваться к нему...
-- Я так планирую время, -- настойчиво продолжал альпинист, -- чтоб
всегда оставался резерв!
-- И правильно, -- согласился шофер, выжимая педаль газа. Машина
вильнула змейкой и оставила позади заляпанный самосвал, ошалело громыхающий
цепями.
-- ...Иначе, знаете, возникает ненужный риск!
-- Совершенно согласен.
-- Но мне кажется, вы торопитесь!
-- Что вы, -- сказал шофер. -- Хотите посмотреть, как я тороплюсь?
-- Не надо! Зачем это? Тем более, что в машине -- дети...
-- Я про них не забываю. -- Шофер подмигнул в зеркальце. -- Как,
ребята, не очень я тороплюсь?
-- Идем средне, -- отозвался Сережа.
-- При таком движении не разгонишься, -- вздохнул Павлик.
Вера чуть улыбнулась:
-- А поднажать не мешало бы...
-- Это зачем еще?! -- командирским голосом спросил альпинист.
-- Не успеем по радио объявить. Мы совсем незнакомого человека
встречаем и, если не объявить, так и не найдем...
-- Вот всегда у нас так, -- сказал альпинист. -- Ничего заранее не
подготовим, и получается бедлам. Обязательно ищем приключений на свою шею.
Шофер, обгоняя очередной самосвал, с охотой поддержал его:
-- Заранее приготовиться -- милое дело.
-- Меня вот горы научили. -- Альпинист, оберегая букет, держал его
перед собой, как свечку. -- Там, знаете, спустя рукава не походишь!
-- Это точно.
-- Там, знаете, разок проморгал -- и костей не соберешь!
-- И много бывали в горах?
-- Достаточно. Опыт имею.
-- Это хорошо, -- сказал шофер. -- Это полезно. Горы действительно
учат. Вот, помнится, работал я на одной трассе. Есть такая веселая трасса --
от Хорога до города Ош. И вот лезут туда туристы. Ищут, как вы правильно
выразились, приключений на свою шею. В горы идут жизнерадостно. Песни поют.
Веревки через плечо. Палки несут такие, с наконечниками...
-- Это альпенштоки. Специальное снаряжение.
-- Вот, вот. А обратно сползают без песен. Кто хромает, кто за поясницу
схватился. Зеленые, как марсиане. Хлопот они нам доставляют -- ну, хуже
саранчи. Людям работать надо, а вместо этого -- спасай туристов. --
Альпинист пошуршал целлофаном.
-- Бывает. Не перевелись, знаете, легкомысленные типы.
-- Вот, вот. Мы уже заранее определяли, кого спасать будем. Если на
спине горы нарисованы -- так и знай, потащим с первого же перевала.
Альпинист плотней привалился к дерматиновому сиденью. Покатал желваки
на скулах. Скулы у него были мужественные.
-- Ну, это еще не показатель!
-- Конечно, -- с теплотой в голосе подтвердил шофер. -- Это детали. А в
целом вы совершенно правы. Горы -- они учат... И если уж горы ничему не
научили, можно на человека рукой махнуть.
Альпинист больше не высказывался. Сидел прямой, неприступный, и
новенькая его штормовка, еще необмятая, топорщилась жестяными складками.
-- --
Такси наконец вырвалось за кольцевую дорогу; автомобильная толчей
осталась позади; все быстрей замелькали, сливаясь в текучую желтую полосу,
березовые рощицы за окном.
А у горизонта, над сизой гребеночкой леса, было видно, как взлетают и
заходят на посадку самолеты. Еле заметное пятнышко, двигавшееся в блеклом
небе, вдруг слепяще вспыхивало, подобно зеркальцу, пускающему солнечный
зайчик. Это солнце отражалось в плоскостях самолета, когда он делал
разворот.
Шофер постучал пальцем по циферблату часов, оглянулся:
-- Пожалуй, не удастся по радио объявить. Если сядет без опоздания,
только-только подоспеем...
Вера ахнула:
-- Что вы!.. Все пропало тогда! Все пропало!
-- Сережа, прочисти горло, -- посоветовал Павлик. -- Ты собирался
кричать у самолета.
-- Перестаньте вы! Думайте, что предпринять!
-- Он количеством шуток славится, -- сказал Сережка. -- А не качеством.
-- Я спрашиваю, что делать теперь?!
Павлик протер окно, полюбовался стремительно летящим пейзажем, затем
промолвил:
-- Конечно, я бы мог выручить...
-- Чего ж ты тянешь?! Выкладывай!!
-- Но это в последний раз. Где справедливость, люди? Все, например,
слышали разговор о разрисованных спинах...
Впереди хрустнул целлофан. Затылок у альпиниста напрягся и побагровел.
Но альпинист все-таки имел выдержку, не оглянулся.
-- Все слышали, -- продолжал Павлик, -- а мозгами никто не пошевелил.
Один я отдувайся.
-- Павлик, рискуешь! -- предупредила Вера.
-- Короче говоря, нужна баночка с краской. И предмет вроде бумажного
листа или картонки...
Шофер снова подмигнул в зеркальце:
-- Это мы найдем! Мозги у тебя варят!..
-- А кто оценит? -- вздохнув, сказал Павлик. -- Сам себя не похвалишь
-- так и умрешь без доброго слова.
По стеклянной галерее, ведущей от аэродромного поля, шли пассажиры.
Несли привядшие букеты роз, пухлые незастегивающиеся сумки, дырчатые
фанерные ящики, пахнувшие яблоками. Но больше всего с этим южным рейсом
прилетело дынь. Продолговатые, как дирижабли, пятнисто-золотые, дыни тяжко
покачивались в авоськах, ехали на плечах, а то и в объятиях пассажиров
двести сорок второго рейса.
А у выхода из галереи стояли Вера, Сережка и Павлик. Сережка выставил
перед собою картонку, извлеченную, вероятно, из багажника "волги", --
картонка была в царапинах и мазутных пятнах.
Свежими белилами на ней было начертано:
МЫ ОТ ОЗЕРОВА
Идея Павлика поражала простотой и надежностью. Кем бы ни оказался
прилетевший Саша, он не мог проследовать мимо...
Они ждали. Они приготовились к тому, что окажутся в центре внимания,
услышат недоуменные вопросы, шуточки, одобрительные возгласы. Ибо не каждый
день в аэропорту происходит такое. И не каждому человеку придет в голову
подобная идея.
Они ждали с великим азартом и нетерпением.
Но события почему-то развивались вяло.
Нельзя сказать, что пассажиры совсем не интересовались необычным
плакатом. Подошел, например, с дыней в обнимку, жизнерадостный дяденька и
пожелал узнать: не хоккейный ли Озеров имеется в виду? То есть не народный
ли артист, комментирующий матчи? Встревоженная старуха, одетая во все черное
и шелковое, спросила, как добраться до метро. Но большинство пассажиров
проходило мимо, не замедляя шага, не проявляя особого интереса. Может, их
укачало в этом рейсе. А может быть, на свете теперь столько неожиданностей,
что люди удивляются все реже и реже.
Последними торопливо процокали каблучками две стюардессы. Не тащили они
фруктов и разбухших сумок, но выглядели еще более усталыми, чем пассажиры.
Вероятно, у них был не первый рейс за этот день. И стюардессы уж совершенно
не обратили внимания на плакат.
Сережка опустил картонку к ногам.
-- Гениальная идея не сработала...
-- У тебя есть получше? -- спросил Павлик.
А Вера все вглядывалась в дальний конец галереи, все надеялась, что там
появится кто-то опоздавший...
-- Он должен был подойти! Не мог он лететь к Озерову и не знать его
фамилии! Ничего не пойму...
-- А если он неграмотный? -- обозлился Сережка.
-- Врач-то? Специалист?
-- Откуда нам известно, что летел врач?! Летел старикан какой-нибудь!
-- Труха и пшено! -- сказал Павлик. -- Неграмотных теперь меньше, чем
академиков. Я другого не понимаю... В телеграмме написано: "встречай". Стало
быть, прилетевший надеялся, что его встретят. Он должен был оглядываться.
Искать. Головой вертеть.
-- Он подумал, что Озеров опоздал! -- не унимался Сережка.
-- Все равно, он сразу не ушел бы! А тут и на секунду никто не
задержался!
Обмахиваясь фуражкой, к ребятам спешил таксист. Поначалу он тоже не
поверил:
-- Неужто прозевали?!
-- Получается, что прозевали, -- уныло согласилась Вера.
-- А ты рейс-то правильно запомнила? Не перепутала?
-- Память у нее электронная, -- хмурясь, сказал Сережка. -- Мы в чем-то
другом ошиблись.
Он нерешительно протянул шоферу картонку, ставшую теперь ненужной. Вера
отдала банку с белилами.
Все понимали, что ждать больше нечего. И все-таки стояли в этой дымной
от солнца, пустой галерее.
-- Павлик, подумай! -- жалобно сказала Вера.
-- Дудки. Имейте совесть.
-- Ты шахматист, у тебя логика!
-- Я поэт, -- сказал Павлик. -- Сочиняю стишки, никому не мешаю...
-- Ладно, ты поэт. Тогда у тебя -- фантазия!
-- Еще Пушкин отметил, что поэзия должна быть глуповата.
-- Неужели? -- спросил Сережка. -- Ай-яй.
-- Павлик, рискуешь! -- закричала Вера, потеряв терпение. -- Я вижу,
что у тебя мысли! Выкладывай немедленно, показушник несчастный!..
-- Одни грубости на уме, -- сказал Павлик. -- Ну ладно, ладно... Только
имейте в виду: я устал напрягаться. Итак, почему мы решили. что прилетит
обязательно человек?
-- А кто? -- рявкнул Сережка. -- Верблюд?!
Павлик состроил страдальческую гримасу.
-- Сережа, больше не заикайся о качестве шуток... В самолете мог
прилететь какой-нибудь предмет. Сверток. Посылка. А телеграмма послана
затем, чтобы Озеров приехал и забрал.
Напряженно поразмышляв, Сережка спросил:
-- У кого забрал?
-- Стюардессы!! -- вскрикнула Вера.
Кто знает, может, стюардессы давно бы исчезли, затерявшись в служебных
кабинетах аэропорта. Их лиц ребята не запомнили, а на все прочее у
стюардесс, как известно, существует ГОСТ -- государственный стандарт. И
девушек одинакового роста, в одинаковых курточках, в одинаковых пилотках
набекрень встретились бы десятки, если не сотни...
Помощь подоспела случайно.
Ребята мчались мимо багажных транспортеров, мимо буфетов и газетных
киосков, повернули на лестницу, ведущую в нижний этаж -- и с ходу
затормозили.
На лестнице -- с необъятным рюкзаком на спине, с целлофановым букетом
перед собой -- топтался знакомый альпинист. Он преградил стюардессам дорогу.
Громко и обиженно он говорил:
-- Мы лишний час провели бы вдвоем! Валентина, мне кажется -- ты
нарочно поменяла рейс! Это, в конце концов, неблагородно!
-- Господи, ну сколько повторять? Так вышло... -- отвечала ему
скуластенькая, темноглазая стюардесса, придерживая за локоть подругу. --
Лида, подтверди ты ему...
-- И не могла предупредить? Кто тебе поверит, Валентина! Я ведь
случайно приехал раньше! А если бы не приехал?
-- Ты же предусмотрительный.
-- Мы потеряли бы этот час! И я, как глупец, ждал бы у самолета! Мне
кажется, ты находишь в этом удовольствие!
-- Ну, перестань. -- Она нахмурилась. -- Опять сцена у фонтана. Мы дико
замотались сегодня, пожалей, будь человеком... Вон люди смотрят.
Альпинист неуклюже, как медведь на дыбках, обернулся к ребятам и
шоферу.
-- Вы? В чем дело?.. Я неправильно рассчитался?
-- Претензий нет, -- сказал шофер. -- Мы, собственно, вот к девушкам...
Нет ли, девчата, какой-нибудь посылочки из Душанбе?
-- Что еще за посылочка?! -- каменея лицом, спросил альпинист. -- Ты с
ним знакома, Валентина?
-- Да н-нет, не знакома...
-- Очень странно! Это таксист, который меня привез... Что у вас общего?
-- Мы разыскиваем посылку, -- объяснил шофер. -- Была из Душанбе
телеграмма насчет вашего рейса...
-- А посылка для Озерова! -- сказала Вера.
Скуластенькая Валентина сняла с плеча голубую фирменную сумку,
покопалась в ней и вытащила небольшой пакет, завернутый в газетную бумагу.
Прочла написанную карандашом фамилию.
-- Это вы -- Озеров?
-- Нет, -- улыбнулся шофер. -- Я, в общем-то, посторонний. Вот ребята
от него приехали. Соседи.
-- А где же он сам?
-- Он в больнице. Не смог встретить.
Валентина повертела в руках пакет. Переглянулась с подругой. Какое-то
замешательство возникло у обеих.
-- Да вы не сомневайтесь, -- сказал шофер. -- Все правильно. Доставим
по назначению.
-- Мы и рады бы не сомневаться... -- нерешительно произнесла Лида,
краснея. -- Да нас предупредили, что это -- лекарство. Дорогое и очень
редкое!
-- Правда, -- кивнула Валентина. -- Понимаете, тот человек -- ну,
который к самолету прибежал -- жутко над ним трясся. Не потеряйте, просит,
не перепутайте ради бога! Я, мол, срочную телеграмму отправлю, Озеров придет
обязательно!..
-- Озеров без сознания лежит, -- сказала Вера.
-- Он даже и телеграмму не смог получить! -- ляпнул Сережка.
Сережка мыслил прямо и незатейливо. Ему казалось, что чем подробнее
информация, тем лучше. Простота святая.
Поддернув за лямки рюкзак, альпинист раздельно произнес:
-- Оч-чень интересное кино получается! -- и оглядел всех по очереди,
будто пересчитал.
А Валентина все вертела в руках обвязанный бечевкой пакет.
-- Как быть, прямо не знаю... Мы уж решили -- командиру доложимся. Нам
и вообще-то не полагается брать никаких посылок, а тут...
-- Но ведь все выяснилось! -- нетерпеливо проговорил Сережка -- и вдруг
осекся под упорным, тяжелым взглядом альпиниста.
-- Ничего не выяснилось, -- сказал альпинист. -- Наоборот. Чем дальше в
лес, тем больше дров... Валентина, тот человек из Душанбе кому-нибудь
известен?
-- Не знаю... Мне неизвестен.
-- Он документов не предъявлял?
-- Да где там! Перед отлетом прибежал, в последние минуты...
-- Так я и думал... Что ж это выходит, а? Отправитель неизвестен.
Получатель не явился. И даже телеграммы не видел. Эту телеграмму соседские
ребятишки прочитали, хотя чужим людям телеграммы не выдаются!..
-- Жуткая какая история, -- сказал шофер.
-- Да, интересное кино! Все сделано так, что и концов не найдешь. Шофер
-- посторонний. Ребятишки -- малолетние, беспаспортные. И к ответственности
привлечь некого.
Подняв на него внимательный взгляд, шофер вздохнул и посочувствовал:
-- А трудно вам будет в горах-то. Очень трудно!
-- Ничего. Я, знаете ли, подготовился. Кое-какие сведения о Памире имею
и вполне догадываюсь, что за лекарства можно оттуда вывозить. Особенно --
нелегальным путем!
-- Что ты болтаешь?! -- испуганно сказала Валентина.
-- Этот шофер, девочки, уверяет, что он посторонний. Так? А он
подыскивал пассажира именно в этот аэропорт. Чтобы случайно тут оказаться...
Потом он якобы случайно берет на углу попутчиков. Вот этих пацанов. И вдруг
выясняется, что они знакомы, что у них общее дельце! Потом он нечаянно
проговаривается, что раньше работал на Памире. Уж слишком много
случайностей, знаете ли!
-- Сережка больше всего уважал справедливость. И еще -- личную
храбрость. Он медленно и неуклонно стал подвигаться к альпинисту, занимая
фронтальную позицию.
Пусть Павлик говорит, что не всегда надо действовать напролом. Но порою
ничего другого не остается, как доказывать правоту прямо в лоб.
-- Подождите! -- нервно закричал Павлик. -- О чем разговор?Ведь
известна больница, где лежит Озеров! Адрес Озерова! Да и мы скрываться не
собираемся!
Шофер пристроил к ногам картонку, полез за пазуху, вытащил из
внутреннего кармана паспорт и водительские права.
-- Вот. Запишите фамилию. Место работы.
-- Валентина, не связывайся! -- предостерег альпинист. -- Слышишь?!
Пусть Лида отнесет эту контрабанду начальству, а нам еще нужно поговорить.
Идем! Вот, кстати, тебе цветы... Из-за суматохи даже вручить забыл.
Валентина не взяла запотевший букет -- руки были заняты. Она поправляла
бечевку на злополучном свертке. Очевидно, сверток перевязывали наспех,
бечевка ослабла. И тут под пальцами Валентины она соскользнула совсем.
Край бумаги оттопырился, и стало видно, что внутри лежит тусклый
грязноватый камень, похожий на обломок асфальта. Кой-где к нему пристали
песчинки.
И ребята, и шофер, и стюардессы чуть головами не столкнулись. Оторопело
рассматривали этот подозрительный камешек.
-- Ну, похоже это на лекарство? -- спросил альпинист.
-- А... что же это?
-- Ой, мама... -- тихонечко протянула Лида. И лицо у нее вытянулось,
побледнев.
-- На Памире, -- сказал альпинист, -- растет, например, особый вид
конопли. Пригодный для получения наркотиков. Опиумный мак растет. И многое
другое. В общем, компетентные органы разберутся, чем это пахнет...
-- Валечка, давай сейчас же отнесем! -- шепотом попросила Лида. -- Я
боюсь! Я не хочу!..
Даже шофер был озадачен. Машинально заталкивал обратно свой паспорт,
ломая его обложку.
Вера отмахнула со лба волосы и вдруг выхватила у Валентины сверточек.
-- А если это все-таки лекарство?! -- яростно крикнула она. -- Если это
лекарство?! Они разные бывают, а мы спорим тут, время теряем, когда человек
без сознания лежит!.. Да вы что?!..
-- Ехать надо, -- поддержал Сережка.
-- Валентина, не связывайся!! -- потребовал альпинист.
Валентина протянула руку:
-- Обождите! Отдать эту штуку я не могу, вы же понимаете сами... А в
больницу... ну, давайте съездим. Она далеко?
-- Валентина, не сходи с ума! -- напряженным голосом произнес
альпинист. -- Мне сейчас улетать!
-- Что ж делать, давай простимся.
-- Тебе важнее поехать с ними? Я терплю-терплю, но даже мое терпение
лопнет!
-- Господи, опять ты за свое... -- Она отвернулась, прикусив губу.
Альпинист сказал:
-- А если мы с Лидой начальству сообщим?
Он поздно сообразил, что угрожать не стоило. Спохватился, опомнился, но
было поздно.
Валентина посмотрела на него. Глаза у нее были уставшие, невеселые.
Тушь на ресницах растеклась, подчеркнула морщинки; веки припухли и
покраснели. Замученные были глаза.
-- Ладно. Всего тебе хорошего. Прощай.
-- Валя!..
-- Честно говоря, я перешла на этот рейс нарочно. Вдруг, думаю,
разминемся да больше-то и не встретимся... Но теперь даже лучше. Не будет
неясностей. Ты ведь их не любишь, правда? Вот их и не будет. Лида, проводи
его к начальству, чтоб он успел сообщить.
В холле больничного корпуса уже горело электричество. Снаружи, по
дорожкам, то и дело проезжали машины "скорой помощи", и тогда на сиреневой
глади стекол, радужно искрясь, возникали раскаленно-красные, тревожные
отсветы.
Женщина-инвалид. которую ребята видели днем, опять сидела в кресле,
кого-то дожидаясь. Опять она торопливо обернулась на звук шагов.
Вера побежала к санитарке, чтоб вызвать профессора Канторовича, а
мальчишки и молчаливая Валентина присели на скользкий, холодный диванчик у
дверей.
Щелкнул лифт, будто выстрелил. Две медсестрички осторожно выдвинули из
него больничную каталку; на ней лежал парень, по грудь закрытый простыней. И
пока его везли через холл, парень безучастно, не мигая, смотрел в потолок.
Страшно было от этой безучастности, от этой покорности...
Возвратилась Вера:
-- Канторович еще здесь. Успели все-таки!..
Змеились, текли по стеклам раскаленные отсветы, но шума моторов не
доносилось. Тишина угнетала, давила.
Женщина-инвалид вдруг снова обернулась к дверям. Вошел шофер, сдергивая
с головы фуражку, спросил смущенно:
-- Ну? Как тут?
-- Профессора ждем. А вы чего вернулись?
-- Да так. На всякий случай. Вы же беспаспортные, как этот крокодил
Гена выразился...
Валентина коротко усмехнулась:
-- Не придавайте значения.
-- Крокодилу-то? Я не придаю... Но если бы он один на свете был...
Наконец, когда ждать уже было невмоготу, появился профессор Канторович.
И ребята сразу почувствовали, что настроение у него изменилось. Вроде бы и
походка стала легче, и спина меньше сутулилась. Даже сигаретка в зубах
стояла торчком.
-- Что пригорюнились, Ирина Сергеевна? -- на ходу окликнул он
женщину-инвалида. -- Бросьте переживать! Сегодня не пришли -- завтра
придутОбязательно придут! Уверяю: еще хохотать будете над своими
переживаниями!..
Женщина улыбнулась ему благодарно, и все же лицо ее осталось замкнутым.
Улыбка не держалась на этом лице, соскальзывала.
Канторович, размашисто шагая, оттопырив локти, приблизился к ребятам. И
все поднялись ему навстречу. Валентина торопливо вынула газетный сверточек.
-- За новостями явились? -- Профессор сунул кулаки в карманы халата,
потянулся, шевеля плечами, и халат затрещал на нем. -- Есть новостиВсе-таки
мы справились! Все-таки вытащили его! Завтра полюбопытствую, что он на том
свете видел...
-- А мы лекарство ему привезли!
-- Чудодейственное? От Саши?
-- Ага!
-- Подождите, -- мягко остановила их Валентина и развернула обертку. --
Спросим все-таки. Профессор, что это такое?
Черный грязноватый камешек лежал на измятой бумаге. Здесь, в больничной
обстановке, он выглядел еще более странно. Чужероден он был, несовместим с
этим стерильным, сверкающим миром.
-- Это ведь лекарство? -- спросил Сережка.
-- Нет, -- сказал профессор.
Он взял камешек, покатал его в пальцах, щелчком сшиб песчинку.
-- Это мумие.
-- Что?!
-- Мумие. Нечто вроде смолы.
-- Тьфу ты!.. Я ведь про эту штуковину слышал! -- сконфуженно
проговорил шофер. -- А сегодня -- из головы вон... Но разве... этим не
лечат?
-- Лечат, -- кивнул Канторович.
-- Тогда... как же понять? -- изумилась Валентина.
-- А это -- снадобье. Не лекарство, а снадобье... Из области народной
медицины. Вроде бы находят его в горных пещерах, крайне редко. Легенды о нем
рассказывают всякие. Но всерьез оно еще не исследовано, и мнения
специалистов разноречивы... Вот и все.
-- А Озеров его принимал?
-- Да. И был, как говорится, поклонником.
-- Значит, оно помогало!
-- Трудно судить, -- сказал Канторович. -- Я не назначаю больным
неизученные препараты. Но Озеров в это снадобье верил. А вера -- тоже
лечебный фактор... Вы близко знаете Димку? Простите... э-э... Дмитрия
Егоровича?
-- Он хороший человек, -- тотчас отозвалась Вера.
-- Весельчак такой, правда? Всегда рот до ушей? Голубей гоняет? А у
него жесточайшая травма позвоночника. Могу поспорить: он и не заикался об
этом!
-- Мы только догадывались, что ему больно, -- сказала Вера.
-- Ему почти всякое движение доставляет боль. Просто поразительно, что
он терпит и не жалуется, а работает... И с вышки прыгает.
-- И с вышки прыгает.
-- За эти прыжки я его вздую, -- сказал Канторович. -- Набрался прыти!
Это уже хулиганство! Но вообще-то, между нами говоря, я ему завидую... Мы из
одного детского дома. Дружим почти сорок лет. И все эти сорок лет я ему
завидую. Он молодец, Димка.
Канторович начал прощаться, но тут прямолинейный Сережка решил внести
полную ясность:
-- Значит, можно считать -- он поправится?
Канторович закурил новую сигаретку. Сдул с нее пепел.
-- Думаю, голубей с ним еще погоняете. Хотя, по всем научным
представлениям, это немыслимо и противоестественно...
-- Надеетесь на это мумие? -- спросил Павлик.
-- Надеюсь на Димку, -- сказал профессор. -- На Дмитрия Егоровича
Озерова. И на его друзей.
-- --
Они ехали обратно по темному больничному парку, мимо корпусов с
забеленными окнами, -- а навстречу все попадались фургончики "скорой
помощи".
-- Обычно-то не замечаешь, -- сказал шофер, -- сколько людей в беде
находится. Около тебя, рядом совсем... А неплохо бы всегда помнить.
-- Да, -- сказала Валентина. -- Верно.
Павлик откинулся на сиденье, хмыкнул:
-- Но я так и не понял -- зря мы сегодня колбасились или не зря...
Сплошной туман в этой медицине.
Вера обернулась к нему. Ее глаза странно светились в полумраке.
-- Не понял?
-- Не-а.
-- Плохи твои дела. Вот у отца на работе я видела плакатик. Над столом
повешен. Высказывание знаменитого физика Альберта Эйнштейна...
-- Из теории относительности?
-- Нет, просто из жизни. Если, мол, человек спрашивает, зачем он должен
помогать другим, то ему уже не втолкуешь... Безнадежно. Нормальные люди