Страница:
Часто он с улыбкой подходил к своим сородичам. Продолжительное пребывание на корабле, очевидно, не доставляло бедным людям столько радости, сколько Аотаку. И кастильский язык они усваивали гораздо труднее, чем он. Если первые дни они весело болтали, перенимая от матросов много слов подряд, то теперь, не отзываясь на наши отклики, они часами просиживали на палубе, грустно следя за проплывающими мимо берегами.
Я очень хотел, чтобы Аотак поговорил с ними, поддержал их и утешил. Однако добрый юноша не нуждался в этом случае в понукании. Сегодня он снова вступил с ними в беседу. Издали я видел, как он брал их руки в свои, потом, оглянувшись на адмиральскую каюту, что-то долго и настойчиво говорил своим соплеменникам, прикладывая руки то к голове, то к сердцу, и, наконец отойдя, остановился у борта, так же как и остальные гуанаханцы, следя за бегущими от носа каравеллы двумя пенными струями воды.
– О чем это ты говорил с ними? – спросил господин, вышедший на палубу в сопровождении Орниччо.
Юноша протянул к господину обе руки, повторяя известное уже ему слово «дом». При этом он знаками показывал, что просит адмирала отпустить его соотечественников домой.
Не понимая Аотака, господин сначала машинально гладил его по голове и улыбался. Но Аотак настойчиво стал хватать его за руку, кричал по-кастильски:
– Господин, пусти! Они – дом. Они – мать, ребенок! – и, оглядываясь на нас, как бы ища у нас поддержки, объяснял: – Брат мой, много дети, надо дом!
Поняв наконец, что хочет сказать юноша, адмирал нахмурился: он вообще не допускает, чтобы кто бы то ни было вмешивался в его дела.
Мы знали, какова причина дурного настроения адмирала: до сих пор мы не нашли ни одной крупинки золота, чтобы порадовать долгожданной вестью государей.
Господин говорил, что, как только мы достигнем страны, богатства которой смогут оправдать понесенные на наше снаряжение расходы, он нагрузит ценностями одну из наших каравелл и отошлет ее в Испанию с доброй вестью. Это было бы хорошо также потому, что с нею можно было бы отправить на родину больных, которые очень страдают от отсутствия лекарств и ухода.
Поэтому-то так и стремился адмирал поскорее добраться до острова Сипанго, а там – до Катая и Индии. Так как наши гуанаханцы да и обитатели Санта-Марии знаками давали ему понять, что поблизости находятся острова, жители которых носят золотые браслеты и где золота такое количество, что его можно подбирать на земле, адмирал решил, не задерживаясь, снова пуститься в море.
Поставив все паруса, мы направились к видневшемуся в отдалении острову. Он плоский и зеленый и мало чем отличается от Сан-Сальвадора или Санта-Марии. В честь арагонского короля господин назвал его «Фернандина» и присоединил его к владениям Соединенного королевства.
Мы с Орниччо в этот день на берег не съезжали. Друг мой был очень грустен. На мои расспросы он ответил только фразой, не имевшей никакого отношения к нашему разговору:
– Господин наш, адмирал, с гуанаханцами, которыхон сам не раз называл добрыми и бескорыстными, поступает, как с пленными, взятыми в упорном кровопролитном бою.
Я напомнил Орниччо, что португальцы таким же образом захватывали обитателей Гвинейского побережья. Однако, в противоположность адмиралу, они обращались со своими пленными жестоко, набивая ими трюмы.
– Да, да, – сказал мой друг. – Я знаю. Но в первые дни португальцы тоже, вероятно, дарили гвинейцам всякие бубенчики и бусы. Иначе господин наш не взял бы с собой в плавание столько этого добра.
Я не совсем понял его мысль, но, не вступая со мной в беседу, Орниччо, круто повернувшись, отошел от меня.
Мне думается, что это непрекращающиеся дожди и удушливый зной портят настроение моему другу, который обычно в самые тяжелые минуты нашего плавания находил для всех приветливое слово.
По дороге на Фернандину мы встретили в каноэ одинокого индейца. В выдолбленной тыкве он вез с собой пресную воду, а также хлебец величиной с кулак. По тому, с какой тщательностью он в особой плетушке из тростника прятал обрывки стеклянных четок и две испанские монетки, мы поняли, что он побывал в местах, где мы высаживались. Мы подняли индейца вместе с его каноэ на борт, осмотрели лодку, но ничего из вещей его не взяли. Господин одарил его и отпустил с миром.
Нет, нет, Орниччо неправ, если думает, что господин наш несправедлив по отношению к индейцам! Все мысли адмирала направлены на то, чтобы поскорее добраться до Катая, поэтому он и не отпускает гуанаханцев и мало внимания уделяет сейчас птицам, рыбам, бабочкам и цветам, которыми он еще так недавно любовался вместе с нами.
Во вторник, 16 октября, мы все еще шли вдоль берегов Фернандины и, высаживаясь в удобных местах, одаряли всех местных индейцев. Надо сказать, что не мне одному бросилось в глаза, что жителям Фернандины менее, чем встреченным ранее индейцам, пристало название «дикарь». Дома их поражают своей чистотой, спят они в гамаках – особых, подвешенных к столбам сетках. Ни здешние индейцы, ни жители Гуанахани и Санта-Марии не держат домашнего скота. Впрочем, диких животных – вроде буйволов или коз – мы здесь тоже не встречали, следовательно, индейцам и приручать было некого. На тех островах, где мы побывали, мы вообще не видели никаких диких четвероногих животных.
Народ здесь, пожалуй, еще красивее и приветливее, чем на других островах, а девушки здесь, не преувеличивая можно сказать – прекрасны! Одень их в шелка и бархат, и они, пожалуй, смогут соперничать с любой красоткой из Кастилии. Надо сказать, что здесь они ходят не нагие, как на других островах, а носят – девушки – набедренные повязки, а замужние женщины – шаровары из хлопковой ткани, которую выделывают на своих станках довольно искусно.
– Такие шаровары, – заметил адмирал, – разве что из более драгоценных тканей, носят женщины и в странах Востока. Ну, синьор секретарь, – добавил господин, похлопывая синьора Марио по плечу, – теперь вы уже перестали сомневаться в том, что мы доплыли до Индии?
И наш добрый синьор Марио тут же заверил адмирала, что он давно уже в этом не сомневается. Ведь адмирал мог заметить, что секретарь, как и все на корабле, называет островитян «индейцы».
Я очень хотел, чтобы Аотак поговорил с ними, поддержал их и утешил. Однако добрый юноша не нуждался в этом случае в понукании. Сегодня он снова вступил с ними в беседу. Издали я видел, как он брал их руки в свои, потом, оглянувшись на адмиральскую каюту, что-то долго и настойчиво говорил своим соплеменникам, прикладывая руки то к голове, то к сердцу, и, наконец отойдя, остановился у борта, так же как и остальные гуанаханцы, следя за бегущими от носа каравеллы двумя пенными струями воды.
– О чем это ты говорил с ними? – спросил господин, вышедший на палубу в сопровождении Орниччо.
Юноша протянул к господину обе руки, повторяя известное уже ему слово «дом». При этом он знаками показывал, что просит адмирала отпустить его соотечественников домой.
Не понимая Аотака, господин сначала машинально гладил его по голове и улыбался. Но Аотак настойчиво стал хватать его за руку, кричал по-кастильски:
– Господин, пусти! Они – дом. Они – мать, ребенок! – и, оглядываясь на нас, как бы ища у нас поддержки, объяснял: – Брат мой, много дети, надо дом!
Поняв наконец, что хочет сказать юноша, адмирал нахмурился: он вообще не допускает, чтобы кто бы то ни было вмешивался в его дела.
Мы знали, какова причина дурного настроения адмирала: до сих пор мы не нашли ни одной крупинки золота, чтобы порадовать долгожданной вестью государей.
Господин говорил, что, как только мы достигнем страны, богатства которой смогут оправдать понесенные на наше снаряжение расходы, он нагрузит ценностями одну из наших каравелл и отошлет ее в Испанию с доброй вестью. Это было бы хорошо также потому, что с нею можно было бы отправить на родину больных, которые очень страдают от отсутствия лекарств и ухода.
Поэтому-то так и стремился адмирал поскорее добраться до острова Сипанго, а там – до Катая и Индии. Так как наши гуанаханцы да и обитатели Санта-Марии знаками давали ему понять, что поблизости находятся острова, жители которых носят золотые браслеты и где золота такое количество, что его можно подбирать на земле, адмирал решил, не задерживаясь, снова пуститься в море.
Поставив все паруса, мы направились к видневшемуся в отдалении острову. Он плоский и зеленый и мало чем отличается от Сан-Сальвадора или Санта-Марии. В честь арагонского короля господин назвал его «Фернандина» и присоединил его к владениям Соединенного королевства.
Мы с Орниччо в этот день на берег не съезжали. Друг мой был очень грустен. На мои расспросы он ответил только фразой, не имевшей никакого отношения к нашему разговору:
– Господин наш, адмирал, с гуанаханцами, которыхон сам не раз называл добрыми и бескорыстными, поступает, как с пленными, взятыми в упорном кровопролитном бою.
Я напомнил Орниччо, что португальцы таким же образом захватывали обитателей Гвинейского побережья. Однако, в противоположность адмиралу, они обращались со своими пленными жестоко, набивая ими трюмы.
– Да, да, – сказал мой друг. – Я знаю. Но в первые дни португальцы тоже, вероятно, дарили гвинейцам всякие бубенчики и бусы. Иначе господин наш не взял бы с собой в плавание столько этого добра.
Я не совсем понял его мысль, но, не вступая со мной в беседу, Орниччо, круто повернувшись, отошел от меня.
Мне думается, что это непрекращающиеся дожди и удушливый зной портят настроение моему другу, который обычно в самые тяжелые минуты нашего плавания находил для всех приветливое слово.
По дороге на Фернандину мы встретили в каноэ одинокого индейца. В выдолбленной тыкве он вез с собой пресную воду, а также хлебец величиной с кулак. По тому, с какой тщательностью он в особой плетушке из тростника прятал обрывки стеклянных четок и две испанские монетки, мы поняли, что он побывал в местах, где мы высаживались. Мы подняли индейца вместе с его каноэ на борт, осмотрели лодку, но ничего из вещей его не взяли. Господин одарил его и отпустил с миром.
Нет, нет, Орниччо неправ, если думает, что господин наш несправедлив по отношению к индейцам! Все мысли адмирала направлены на то, чтобы поскорее добраться до Катая, поэтому он и не отпускает гуанаханцев и мало внимания уделяет сейчас птицам, рыбам, бабочкам и цветам, которыми он еще так недавно любовался вместе с нами.
Во вторник, 16 октября, мы все еще шли вдоль берегов Фернандины и, высаживаясь в удобных местах, одаряли всех местных индейцев. Надо сказать, что не мне одному бросилось в глаза, что жителям Фернандины менее, чем встреченным ранее индейцам, пристало название «дикарь». Дома их поражают своей чистотой, спят они в гамаках – особых, подвешенных к столбам сетках. Ни здешние индейцы, ни жители Гуанахани и Санта-Марии не держат домашнего скота. Впрочем, диких животных – вроде буйволов или коз – мы здесь тоже не встречали, следовательно, индейцам и приручать было некого. На тех островах, где мы побывали, мы вообще не видели никаких диких четвероногих животных.
Народ здесь, пожалуй, еще красивее и приветливее, чем на других островах, а девушки здесь, не преувеличивая можно сказать – прекрасны! Одень их в шелка и бархат, и они, пожалуй, смогут соперничать с любой красоткой из Кастилии. Надо сказать, что здесь они ходят не нагие, как на других островах, а носят – девушки – набедренные повязки, а замужние женщины – шаровары из хлопковой ткани, которую выделывают на своих станках довольно искусно.
– Такие шаровары, – заметил адмирал, – разве что из более драгоценных тканей, носят женщины и в странах Востока. Ну, синьор секретарь, – добавил господин, похлопывая синьора Марио по плечу, – теперь вы уже перестали сомневаться в том, что мы доплыли до Индии?
И наш добрый синьор Марио тут же заверил адмирала, что он давно уже в этом не сомневается. Ведь адмирал мог заметить, что секретарь, как и все на корабле, называет островитян «индейцы».
ГЛАВА XIII
Остров Изабелла
17 октября мы снова собрались в путь. Однако, борт о борт приблизившись к «Санта-Марии», капитан «Пинты» Алонсо Пинсон сообщил адмиралу, что захваченный им на Фернаидине индеец как мог доказал ему, что золотоносная страна Самоат находится в южном направлении.
Я с тревогой наблюдал за лицами адмирала и капитана, но не заметил на них и тени неприязни. Правда, говорили они только о деле и уже не обменивались шутками, как это частенько у них случалось до ссоры из-за Хуана Родриго Бермехо.
Дай господи, чтобы этот благодатный воздух имел свойство исцелять раны не только телесные, но и душевные! А ведь господин наш снова перешел от отчаяния к надежде. Весело напевая, он мерит шагами палубу и милостиво вступает в разговор с индейцами, матросами, с любым, кто попадается ему на пути. Отправившись в путь по совету Пинсона, мы открыли замечательную бухту по соседству с Фернандиной. Адмирал отправил матросов с бочонками за водой. Снова к кораблям съехались на каноэ здешние индейцы и выменивали товары на различные европейские безделушки.
Матросы, возвратившиеся с запасом воды, рассказали, что они ни в домах, ни на индейцах золота не видели, если не считать замеченную ими тонкую золотую пластинку, чуть побольше полкастеляно,
[60]подвешенную к носу одного из фернандинцев.
На свою беду, Хуан Роса добавил, что он даже как будто различил на пластинке какие-то буквы.
И вот господин наш, адмирал, вдруг, рассердясь, затопал на Росу ногами.
– Вы должны были за любую цену выкупить у дикаря эту пластинку! – закричал он.
Я с ужасом увидел, что на губах адмирала выступила пена.
Синьор Марио, подойдя, стал его успокаивать, что-то тихо говоря ему на ухо.
А потом, беседуя, по своему обычаю, с нами перед сном, секретарь пояснил нам с Орниччо, что господин прав в своем беспокойстве: эта золотая пластинка могла быть знаком того, что в здешних местах до нас уже побывали европейцы.
– А может быть, эта монетка попала на Фернандину из страны Великого хана?
[61] – высказал я предположение.
И синьор Марио, подумав, согласился, что могло быть и так.
В пятницу, 19 октября, впрочем, как и все последние дни, нам очень досаждал нестерпимый проливной дождь, долгое время не дававший пуститься в дорогу. Наконец небо немного прояснилось, и господин решил разделить нашу небольшую флотилию: «Пинту» он послал к юго-востоку, «Нинью» – к юго-западу, «Санта-Мария» пошла прежним курсом.
Дело в том, что либо Аотак плохо переводит нам сообщения своих сородичей, либо индейцы сами что-то путают, но сведения о золотоносных землях мы получаем такие разноречивые, что человек, не обладающий волей и целеустремленностью адмирала, уже давно должен был бы растеряться.
К концу дня мы доплыли наконец до большого прекрасного острова Самоат, окрещенного в честь кастильской королевы «Изабелла».
К огорчению своему, должен сказать, что матросы наши сейчас уже не встречают каждый новый остров восторженными криками, их уже мало занимают беседы с обитателями этих земель, если те ничего не могут им сказать о «нукай» – так индейцы называют золото.
У Изабеллы к нам присоединились «Пинта» и «Нинья», но господин снова послал их вперед, подыскать пригодное для стоянки место. Вскорости нам был подан сигнал, что найдена бухта, где всем трем судам удобно будет пришвартоваться.
Между прочим, здесь я совершил подвиг – убил огромную, в семь пядей, змею. Синьор Марио предложил нам с Орниччо выкупаться. Дело было вечером, а здесь темнота наплывает с такой быстротой, что не успеваешь оглянуться. Я мог бы этого чудища и не заметить, если бы Орниччо не схватил меня за плечо.
Я до сих пор не знаю, как мне удалось с этой гадиной справиться. Убил я ее, изо всех сил ударив палкой по голове. Господин был очень недоволен, что я размозжил ей череп. К счастью, утром точно такую же змею убил синьор Алонсо Пинсон. Голова ее повреждена не была, поэтому с нее сняли кожу, которую синьор Марио затем высушит на солнце и набьет паклей, чтобы целиком доставить государям. Эту неприятную работу пришлось выполнить нам с Орниччо, потому что матросы отказались прикасаться к гаду. Посланные на разведку, наши люди сообщили, что остров Изабелла очень красивый и покрыт густыми лесами. Рек здесь множество, а озер они насчитали не менее восьми.
– Однако, – сказали они, – напрасно было здесь останавливаться, так как ничего ценного на Изабелле нет.
Но, съехав с синьором Марио и Орниччо на берег, мы тут же могли опровергнуть их слова. Синьор Марио определил, что здесь растут целые рощи алоэ. Потом мы погру-зили на «Санта-Марию» десять кинталов
[62]этого драгоценного дерева. Жители Изабеллы показались мне более робкими, чем все индейцы, встреченные нами раньше. Они оставляли свои дома с утварью и убегали в лес. С помощью Аотака и других гуанаханцев нам удалось немного приручить их. Я говорю «приручить», потому что они действительно напоминают грациозных и пугливых зверьков. Ходят они нагие, в чем мать родила.
По доброте своей они ничуть не хуже гуанаханцев или фернандинцев. Поняв, что мы имеем нужду в свежей воде, они тотчас же принесли нам ее в таком количестве, что мы запаслись ею впрок, наполнив всю имеющуюся на кораблях посуду. Воду индейцы отдали нам вместе со своими флягами-тыквами и ничего не потребовали взамен. Адмирал, по своему обычаю, одарил их бусами и погремушками.
Насколько мы могли понять, где-то здесь, в глубине острова, живет король этой страны. Адмирал просил изабельцев известить короля о нашем прибытии и даже заготовил для него ценные подарки.
Однако, прождав понапрасну два дня, господин решил двинуться дальше.
Дело в том, что Самоат-Изабелла явно не тот золотоносный остров, достичь которого так хотелось господину.
Золото, как объяснили нам здешние индейцы, в больших количествах родится на земле или на острове, который иные из местных жителей называли «Кольба», а другие – «Куба». Остров это или материк, они не могли нам объяснить, только «нукай», по их словам, на Кубе столько, что король Кубы ест на золотой посуде и весь украшен золотом. Это могущественный государь сильного и свирепого народа, имеющий свой быстродвижущийся флот. Синьор Марио высказал предположение, что это, возможно, и есть один из потомков Кублая. Вполне вероятно, что от его имени Куба и получила свое название.
Господин же полагает, что если Куба – остров, то это безусловно должен быть остров Сипанго. А Орниччо говорит, что, когда он слышит название «Сипанго», у него делаются колики в животе: так долго и так напрасно мы его ищем!
Господин доказывает, что этот «быстродвижущийся флот» короля Кубы несомненно парусный. Да и индейцы, которых Аотак спрашивал, случалось ли им видеть судно, оснащенное, как наши, парусами, неизменно показывали на юго-запад.
После того как я наблюдал длинные каноэ, летящие по воде под взмахи широких лопаток-весел, и сравнивал их с медленно тащившимися в безветрии нашими каравеллами, я не могу судить, какие из них следует считать «быстрыми».
Сопоставляя все полученные нами сведения, господин уверился наконец, что речь идет о владениях Великого хана, который посылает в эти отдаленные окраины своей империи корабли – собирать дань с дикарей. А что касается того, что посланцы хана кажутся бедным индейцам свирепыми, то и в этом нет ничего удивительного: никто ни в Лигурии, ни в Кастилии, ни в какой-либо иной христианской стране не считает сборщиков податей людьми великодушными.
На этот раз господин говорил вполне уверенно и прочел нам из книги Мандевилля описание страны Манго, которая также окружена множеством островов. Он показал нам все свои карты. И даже синьор Марио, не доверявший до сих пор свидетельству Мандевилля, начал склоняться к мысли, что неподалеку отсюда должны лежать земли, описанные этим англичанином.
Однако двинуться на поиски Кубы-Сипанго нам мешает непрекращающийся ливень. Как это ни странно, дождь здесь нисколько не освежает воздуха, наоборот – влажная жара становится еще более непереносимой. Зато ночами мы все отдыхаем: они такие же прохладные, как в начале весны у нас в Тоскане.
Во вторник, 23 октября, мы направились к Кубе. Так как ночью нельзя было бросить якоря в этих мелких водах, то, убрав паруса, мы шли с одним фоком. Тучи сгустились, снова хлынул дождь. Адмирал велел убрать и фок. За ночь мы прошли всего две лиги.
В среду, 24 октября, мы шли весь день в южном направлении. Потом 25 октября взяли на запад и в три часа дня увидели цепочку из семи – восьми островов, протянувшуюся с севера на юг. 27 октября мы стали на якорь у одного из островов, названного адмиралом «Песчаный». Чудесный берег, усыпанный чистым белым песком, так и манил выкупаться. Господин разрешил команде освежить-ся, и тут-то нам с Орниччо выпало счастье доставить адмиралу большое удовольствие.
Аотак песком почистил серебряную цепочку, подарок Орниччо. И мы, чтобы сделать ему приятное, решили почистить подаренные им пластиночки. Каково же было наше удивление, когда под нашими пальцами пластинки заблестели, как полновесные дублоны.
Не веря своим глазам, мы обратились к синьору Марио, и он подтвердил, что пластинки действительно золотые.
Мы вихрем помчались сообщить о своем открытии адмиралу.
Матросы, узнав об этом, стали с досадой припоминать, что у многих дикарей они видели такие же точно украшения в ушах и в носу. Надо же было догадаться, что они золотые!
Аотак успокоил их. Жестами он показал, что многие из его сородичей носят украшения из кости и из дерева. Для того чтобы пояснить свои слова, он указывал на деревянные предметы и костяные пуговицы.
Адмирал снова воспрянул духом.
Казалось, теперь все будет благоприятствовать нашему плаванию. Видя веселое лицо своего адмирала, приободрились и матросы. Друга моего тоже, как видно, покинуло его унылое настроение. Принеся наверх гитару Хоакина Каски, Орниччо развлекал экипаж веселыми итальянскими песенками.
В субботу, 27 октября, мы до часу дня шли к юго-юго-западу и прошли сорок лиг. Ночью этим же курсом прошли двадцать восемь лиг. Перед наступлением ночи все явственно различили лежащую перед нами землю. Вахтенный матрос сообщил, что ему из его сторожевой корзины земля видна на много лиг, и ей нет ни конца ни краю.
Я с тревогой наблюдал за лицами адмирала и капитана, но не заметил на них и тени неприязни. Правда, говорили они только о деле и уже не обменивались шутками, как это частенько у них случалось до ссоры из-за Хуана Родриго Бермехо.
Дай господи, чтобы этот благодатный воздух имел свойство исцелять раны не только телесные, но и душевные! А ведь господин наш снова перешел от отчаяния к надежде. Весело напевая, он мерит шагами палубу и милостиво вступает в разговор с индейцами, матросами, с любым, кто попадается ему на пути. Отправившись в путь по совету Пинсона, мы открыли замечательную бухту по соседству с Фернандиной. Адмирал отправил матросов с бочонками за водой. Снова к кораблям съехались на каноэ здешние индейцы и выменивали товары на различные европейские безделушки.
Матросы, возвратившиеся с запасом воды, рассказали, что они ни в домах, ни на индейцах золота не видели, если не считать замеченную ими тонкую золотую пластинку, чуть побольше полкастеляно,
[60]подвешенную к носу одного из фернандинцев.
На свою беду, Хуан Роса добавил, что он даже как будто различил на пластинке какие-то буквы.
И вот господин наш, адмирал, вдруг, рассердясь, затопал на Росу ногами.
– Вы должны были за любую цену выкупить у дикаря эту пластинку! – закричал он.
Я с ужасом увидел, что на губах адмирала выступила пена.
Синьор Марио, подойдя, стал его успокаивать, что-то тихо говоря ему на ухо.
А потом, беседуя, по своему обычаю, с нами перед сном, секретарь пояснил нам с Орниччо, что господин прав в своем беспокойстве: эта золотая пластинка могла быть знаком того, что в здешних местах до нас уже побывали европейцы.
– А может быть, эта монетка попала на Фернандину из страны Великого хана?
[61] – высказал я предположение.
И синьор Марио, подумав, согласился, что могло быть и так.
В пятницу, 19 октября, впрочем, как и все последние дни, нам очень досаждал нестерпимый проливной дождь, долгое время не дававший пуститься в дорогу. Наконец небо немного прояснилось, и господин решил разделить нашу небольшую флотилию: «Пинту» он послал к юго-востоку, «Нинью» – к юго-западу, «Санта-Мария» пошла прежним курсом.
Дело в том, что либо Аотак плохо переводит нам сообщения своих сородичей, либо индейцы сами что-то путают, но сведения о золотоносных землях мы получаем такие разноречивые, что человек, не обладающий волей и целеустремленностью адмирала, уже давно должен был бы растеряться.
К концу дня мы доплыли наконец до большого прекрасного острова Самоат, окрещенного в честь кастильской королевы «Изабелла».
К огорчению своему, должен сказать, что матросы наши сейчас уже не встречают каждый новый остров восторженными криками, их уже мало занимают беседы с обитателями этих земель, если те ничего не могут им сказать о «нукай» – так индейцы называют золото.
У Изабеллы к нам присоединились «Пинта» и «Нинья», но господин снова послал их вперед, подыскать пригодное для стоянки место. Вскорости нам был подан сигнал, что найдена бухта, где всем трем судам удобно будет пришвартоваться.
Между прочим, здесь я совершил подвиг – убил огромную, в семь пядей, змею. Синьор Марио предложил нам с Орниччо выкупаться. Дело было вечером, а здесь темнота наплывает с такой быстротой, что не успеваешь оглянуться. Я мог бы этого чудища и не заметить, если бы Орниччо не схватил меня за плечо.
Я до сих пор не знаю, как мне удалось с этой гадиной справиться. Убил я ее, изо всех сил ударив палкой по голове. Господин был очень недоволен, что я размозжил ей череп. К счастью, утром точно такую же змею убил синьор Алонсо Пинсон. Голова ее повреждена не была, поэтому с нее сняли кожу, которую синьор Марио затем высушит на солнце и набьет паклей, чтобы целиком доставить государям. Эту неприятную работу пришлось выполнить нам с Орниччо, потому что матросы отказались прикасаться к гаду. Посланные на разведку, наши люди сообщили, что остров Изабелла очень красивый и покрыт густыми лесами. Рек здесь множество, а озер они насчитали не менее восьми.
– Однако, – сказали они, – напрасно было здесь останавливаться, так как ничего ценного на Изабелле нет.
Но, съехав с синьором Марио и Орниччо на берег, мы тут же могли опровергнуть их слова. Синьор Марио определил, что здесь растут целые рощи алоэ. Потом мы погру-зили на «Санта-Марию» десять кинталов
[62]этого драгоценного дерева. Жители Изабеллы показались мне более робкими, чем все индейцы, встреченные нами раньше. Они оставляли свои дома с утварью и убегали в лес. С помощью Аотака и других гуанаханцев нам удалось немного приручить их. Я говорю «приручить», потому что они действительно напоминают грациозных и пугливых зверьков. Ходят они нагие, в чем мать родила.
По доброте своей они ничуть не хуже гуанаханцев или фернандинцев. Поняв, что мы имеем нужду в свежей воде, они тотчас же принесли нам ее в таком количестве, что мы запаслись ею впрок, наполнив всю имеющуюся на кораблях посуду. Воду индейцы отдали нам вместе со своими флягами-тыквами и ничего не потребовали взамен. Адмирал, по своему обычаю, одарил их бусами и погремушками.
Насколько мы могли понять, где-то здесь, в глубине острова, живет король этой страны. Адмирал просил изабельцев известить короля о нашем прибытии и даже заготовил для него ценные подарки.
Однако, прождав понапрасну два дня, господин решил двинуться дальше.
Дело в том, что Самоат-Изабелла явно не тот золотоносный остров, достичь которого так хотелось господину.
Золото, как объяснили нам здешние индейцы, в больших количествах родится на земле или на острове, который иные из местных жителей называли «Кольба», а другие – «Куба». Остров это или материк, они не могли нам объяснить, только «нукай», по их словам, на Кубе столько, что король Кубы ест на золотой посуде и весь украшен золотом. Это могущественный государь сильного и свирепого народа, имеющий свой быстродвижущийся флот. Синьор Марио высказал предположение, что это, возможно, и есть один из потомков Кублая. Вполне вероятно, что от его имени Куба и получила свое название.
Господин же полагает, что если Куба – остров, то это безусловно должен быть остров Сипанго. А Орниччо говорит, что, когда он слышит название «Сипанго», у него делаются колики в животе: так долго и так напрасно мы его ищем!
Господин доказывает, что этот «быстродвижущийся флот» короля Кубы несомненно парусный. Да и индейцы, которых Аотак спрашивал, случалось ли им видеть судно, оснащенное, как наши, парусами, неизменно показывали на юго-запад.
После того как я наблюдал длинные каноэ, летящие по воде под взмахи широких лопаток-весел, и сравнивал их с медленно тащившимися в безветрии нашими каравеллами, я не могу судить, какие из них следует считать «быстрыми».
Сопоставляя все полученные нами сведения, господин уверился наконец, что речь идет о владениях Великого хана, который посылает в эти отдаленные окраины своей империи корабли – собирать дань с дикарей. А что касается того, что посланцы хана кажутся бедным индейцам свирепыми, то и в этом нет ничего удивительного: никто ни в Лигурии, ни в Кастилии, ни в какой-либо иной христианской стране не считает сборщиков податей людьми великодушными.
На этот раз господин говорил вполне уверенно и прочел нам из книги Мандевилля описание страны Манго, которая также окружена множеством островов. Он показал нам все свои карты. И даже синьор Марио, не доверявший до сих пор свидетельству Мандевилля, начал склоняться к мысли, что неподалеку отсюда должны лежать земли, описанные этим англичанином.
Однако двинуться на поиски Кубы-Сипанго нам мешает непрекращающийся ливень. Как это ни странно, дождь здесь нисколько не освежает воздуха, наоборот – влажная жара становится еще более непереносимой. Зато ночами мы все отдыхаем: они такие же прохладные, как в начале весны у нас в Тоскане.
Во вторник, 23 октября, мы направились к Кубе. Так как ночью нельзя было бросить якоря в этих мелких водах, то, убрав паруса, мы шли с одним фоком. Тучи сгустились, снова хлынул дождь. Адмирал велел убрать и фок. За ночь мы прошли всего две лиги.
В среду, 24 октября, мы шли весь день в южном направлении. Потом 25 октября взяли на запад и в три часа дня увидели цепочку из семи – восьми островов, протянувшуюся с севера на юг. 27 октября мы стали на якорь у одного из островов, названного адмиралом «Песчаный». Чудесный берег, усыпанный чистым белым песком, так и манил выкупаться. Господин разрешил команде освежить-ся, и тут-то нам с Орниччо выпало счастье доставить адмиралу большое удовольствие.
Аотак песком почистил серебряную цепочку, подарок Орниччо. И мы, чтобы сделать ему приятное, решили почистить подаренные им пластиночки. Каково же было наше удивление, когда под нашими пальцами пластинки заблестели, как полновесные дублоны.
Не веря своим глазам, мы обратились к синьору Марио, и он подтвердил, что пластинки действительно золотые.
Мы вихрем помчались сообщить о своем открытии адмиралу.
Матросы, узнав об этом, стали с досадой припоминать, что у многих дикарей они видели такие же точно украшения в ушах и в носу. Надо же было догадаться, что они золотые!
Аотак успокоил их. Жестами он показал, что многие из его сородичей носят украшения из кости и из дерева. Для того чтобы пояснить свои слова, он указывал на деревянные предметы и костяные пуговицы.
Адмирал снова воспрянул духом.
Казалось, теперь все будет благоприятствовать нашему плаванию. Видя веселое лицо своего адмирала, приободрились и матросы. Друга моего тоже, как видно, покинуло его унылое настроение. Принеся наверх гитару Хоакина Каски, Орниччо развлекал экипаж веселыми итальянскими песенками.
В субботу, 27 октября, мы до часу дня шли к юго-юго-западу и прошли сорок лиг. Ночью этим же курсом прошли двадцать восемь лиг. Перед наступлением ночи все явственно различили лежащую перед нами землю. Вахтенный матрос сообщил, что ему из его сторожевой корзины земля видна на много лиг, и ей нет ни конца ни краю.
ГЛАВА XIV
Деревня нелающих собак и люди, дышащие дымом
Из объяснений Аотака никак нельзя было понять – остров ли Куба или страна, расположенная на материке. Единственно, что мы знаем, это то, что нам предстоит встретиться с азиатами. Поэтому адмирал отдал всему экипажу распоряжение – не раздеваться догола, не ходить босиком и, съезжая на берег, иметь при себе оружие. Господ капитанов, маэстре, пилотов и контромаэстре,
[63]а также полномочного инспектора короны синьора Родриго Санчеса де Сеговия, нотариуса Родриго де Эсковеда, переводчика синьора Луиса де Торреса адмирал просил надеть свое лучшее платье. Матросам, как маринеро, так и груметам, господин велел хорошенько умыться и подстричь волосы и бороды. Мы с Орниччо тоже принарядились в лучшее, что у нас было, но покрасоваться нам было не перед кем, так как, посетив первые же два дома, расположенные вблизи берега, мы убедились, что они покинуты хозяевами.
Присоединив Кубу к владениям короны, адмирал дал ей имя «Хуан», в честь наследного принца Хуана.
Здесь, на побережье, жили, как видно, одни рыбаки. В домах мы обнаружили много рыбачьих сетей, сплетенных из пальмовых волокон, крючки для рыбной ловли и даже гарпун, отлично вытесанный из кости какого-то огромного животного.
Господин велел нам к этому имуществу не притрагиваться.
На берегу он снова сделал одно интересное наблюдение.
– Море здесь, – сказал он, – очевидно, всегда спокойное, потому что берега до самой воды заросли травой.
Индейцы – наши гуанаханцы и фернандинцы – пояснили, что на Кубе протекает много рек, а о величине страны этой они, как и наш вахтенный матрос, говорили, что ей нет конца-краю. Из всего этого можно было заключить, что мы пристали к самой дикой местности Катая.
Так как ни прибрежные жители, покинувшие свои дома, ни встречные индейцы, удиравшие от нас на своих каноэ, не могли быть приближенными Великого хана, то господин решил, выйдя из бухты, направиться к западу на поиски города, где, по описанию индейцев, была резиденция короля этой страны.
Надо сказать, что Аотаку довелось очень услужить адмиралу. Поговорив толком со своими соотечественниками и по нескольку раз переспросив их, он, как умел, перевел нам их рассказ. Куба – это обширная страна. Она тя-нется далеко к югу. Король этой страны не Великий хан, наоборот – он ведет войну с Великим ханом, которого на языке местных индейцев зовут «Ками». Кубинцы убегают, услышав о нашем приближении, так как боятся, что мы – посланные этого жестокого владыки. Земля Великого хана называется «Саба», и отстоит она от здешних мест на расстоянии четырех дней пути на быстроходных каноэ.
– Для того чтобы перебороть ужас кубинцев, – пояснил Аотак, – нужно, чтобы они не видели наших каравелл, которые наводят на них страх, и, главное, белых бородатых людей в таком большом количестве. Нужно послать в глубь страны небольшой отряд, в котором поровну было бы индейцев и белых.
Все это Аотак рассказал, перемежая слова знаками. И все-таки и я, и Орниччо, и синьор Марио не могли не подивиться тому, как быстро усвоил юноша язык белых.
Обдумав слова Аотака, господин рассудил, что предложение его разумно, но что в такую безлюдную местность Катая высылать отряд не имеет смысла.
Адмирал решил войти в устье широкой и красивой реки, которая была видна издалека, разведать ее берега и, обнаружив большое селение, которое несомненно должно быть на ней, направить в него послов с подарками королю этой страны.
С 30 октября по 1 ноября мы шли вдоль берега Кубы, оставив намерение плыть по реке, так как для наших каравелл она оказалась слишком мелкой. Берега по-прежнему были безлюдны, так как жители от нас убегали. Но, как заметил господин, так как убегали они заранее, надо думать, что индейцы передают новости о нас, зажигая костры. И действительно, если глянуть вдоль берега, можно было различить то тут, то там курящиеся дымки.
Команды начали уже испытывать недостаток в продовольствии, когда господин решил наконец бросить якоря в небольшой бухте, напротив которой виднелось селение.
Местные жители, находившиеся в этот момент на берегу и явно не ожидавшие нас, тотчас опрометью пустились бежать. И, если бы не Аотак, мы бы, конечно, их не догнали. Но гуанаханец хитро пустился им наперерез по воде и, еще не добежав до них, принялся громко убеждать их, что люди с кораблей добры, что индейцы всюду оставались ими довольны и что и здесь кубинцы, кроме добра и подарков, от белых ничего не увидят. Каково же было наше ликование, когда двое индейцев, войдя в воду, взяли Аотака за руки и повели его в один из ближних домов. Отсутствовал Аотак так долго, что мы уже начали беспокоиться. Но вот юноша снова появился на берегу и стал нам подавать какие-то знаки. Вслед за этим к кораблям подплыло шестнадцать каноэ. Индейцы привезли рыбу, овощи, пряжу и свои изделия из тростника. Плоды, овощи и рыбу, столь необходимые нам, адмирал распорядился выменять на бубенчики, цепочки или четки, причем предупредил, что давать индейцам в обмен на их продукты нужно только такие вещицы, какие им очень нравятся.
Ни хлопковой пряжи, ни хлопковой ткани, ни других изделий господин не велел брать, чтобы дать понять местным жителям, что нам нужно только «нукай» – золото. Боюсь, однако, что в этой стране золото называется иначе и что местные жители индейцев наших не поняли.
На следующий день господин отправил небольшой отряд на разведку в глубь страны. Брать в поход поровну индейцев и белых он счел теперь за излишнее: кубинцы как будто уже перестали нас бояться.
Мы с Орниччо, синьор Марио и Аотак также приняли участие в этой разведке.
Жилища индейцев, когда мы приблизились к их деревне, поразили нас своими размерами. Как ни многодетны были их обитатели, но, судя по размерам, здесь помещалось по нескольку семейств сразу.
Дома были расположены правильными рядами, напоминающими улицы. Еще издали мы заметили кинувшихся нам навстречу собак и уже искали глазами, где бы выломать для защиты от них палки. Но из хижины вышел человек и прикрикнул на собак. Если бы не голые люди, таинственный лес рядом и одуряющий запах неизвестных в Европе цветов, можно было бы вообразить, что мы находимся в итальянской или испанской деревне.
К нашему удивлению, приблизившись к хижине, мы убедились, что собаки здесь не лают. Они бросались на нас с разинутыми пастями, но лая их мы так и не услышали ни в этот, ни в последующие дни.
На составленной мной карте эту деревню мы назвали «Деревня нелающих собак». Этих животных индейцы откармливают, и мясо их здесь ценится наряду с мясом ящерицы игуаны. Последние достигают четырех – пяти футов и считаются здесь большим лакомством. По этомуповоду мы с Орниччо много смеялись, так как наши богобоязненные палосцы и уэльвцы никак не могли прийти к решению, считать ли мясо игуаны скоромным или постным блюдом.
Жилища индейцев поразили нас своей чистотой. Они состояли из крыши на четырех высоких столбах. Между столбами привешены уже виденные нами гамаки индейцев. Мне очень понравились эти висячие постели: они занимают мало места и удобны для переноски.
У хижины стояли несколько туземцев. Увидев нас, они упали на колени и знаками показывали, что считают нас прибывшими с неба.
К нашему удивлению, дыхание, которое вылетало из их ртов, висело в воздухе, как дым или пар, – его можно было видеть.
В первую минуту мы были так поражены этим, что не обратили внимания на трубочки свернутых листьев – табакос, которые они держали в руках. Впоследствии оказалось, что индейцы зажигают эти трубочки с одного конца и берут другой конец в рот, вдыхая дым зажженных листьев. Потом они снова выпускают дым в воздух.
Есть ли это особый религиозный обряд или что-либо другое, мы так и не могли узнать, но мы видели на острове и женщин, которые держали зажженные трубочки во рту.
Ни в одной из хижин мы не видели золота. Не носили его и здешние индейцы ни в ушах, ни в носу. У одного красивого горбоносого старика мы заметили пластинку кованого серебра, подвешенную к носу. Старик охотно объяснил, что серебро здесь добывается из земли, но не в их краях, а где-то там, и он показал рукой на северо-восток.
Этот и еще другой старик рассказали нам, что оттуда, с северо-востока, приплывают люди на кораблях. Страна та гораздо богаче Кубы. Синьор Марио показал индейцам жемчуг и золото, что адмирал дал ему с собой в дорогу, и спросил, видел ли кто тут эти драгоценности. Теперь уже не только старики, но и молодые мужчины стали кивать головами. И золото и жемчуг родятся в стране, где обитают свирепые люди. Их властитель ходит в одежде и на руках носит золотые браслеты.
Адмирал предполагает вытащить на сушу все три каравеллы, так как они очень нуждаются в ремонте. Поначалу решено было одновременно на сушу их не вытаскивать, а из предосторожности, пока идет ремонт одного корабля, два других оставлять на воде. Однако, по размышлении, господин пришел к мысли, что здешних индейцев нечего опасаться.
[63]а также полномочного инспектора короны синьора Родриго Санчеса де Сеговия, нотариуса Родриго де Эсковеда, переводчика синьора Луиса де Торреса адмирал просил надеть свое лучшее платье. Матросам, как маринеро, так и груметам, господин велел хорошенько умыться и подстричь волосы и бороды. Мы с Орниччо тоже принарядились в лучшее, что у нас было, но покрасоваться нам было не перед кем, так как, посетив первые же два дома, расположенные вблизи берега, мы убедились, что они покинуты хозяевами.
Присоединив Кубу к владениям короны, адмирал дал ей имя «Хуан», в честь наследного принца Хуана.
Здесь, на побережье, жили, как видно, одни рыбаки. В домах мы обнаружили много рыбачьих сетей, сплетенных из пальмовых волокон, крючки для рыбной ловли и даже гарпун, отлично вытесанный из кости какого-то огромного животного.
Господин велел нам к этому имуществу не притрагиваться.
На берегу он снова сделал одно интересное наблюдение.
– Море здесь, – сказал он, – очевидно, всегда спокойное, потому что берега до самой воды заросли травой.
Индейцы – наши гуанаханцы и фернандинцы – пояснили, что на Кубе протекает много рек, а о величине страны этой они, как и наш вахтенный матрос, говорили, что ей нет конца-краю. Из всего этого можно было заключить, что мы пристали к самой дикой местности Катая.
Так как ни прибрежные жители, покинувшие свои дома, ни встречные индейцы, удиравшие от нас на своих каноэ, не могли быть приближенными Великого хана, то господин решил, выйдя из бухты, направиться к западу на поиски города, где, по описанию индейцев, была резиденция короля этой страны.
Надо сказать, что Аотаку довелось очень услужить адмиралу. Поговорив толком со своими соотечественниками и по нескольку раз переспросив их, он, как умел, перевел нам их рассказ. Куба – это обширная страна. Она тя-нется далеко к югу. Король этой страны не Великий хан, наоборот – он ведет войну с Великим ханом, которого на языке местных индейцев зовут «Ками». Кубинцы убегают, услышав о нашем приближении, так как боятся, что мы – посланные этого жестокого владыки. Земля Великого хана называется «Саба», и отстоит она от здешних мест на расстоянии четырех дней пути на быстроходных каноэ.
– Для того чтобы перебороть ужас кубинцев, – пояснил Аотак, – нужно, чтобы они не видели наших каравелл, которые наводят на них страх, и, главное, белых бородатых людей в таком большом количестве. Нужно послать в глубь страны небольшой отряд, в котором поровну было бы индейцев и белых.
Все это Аотак рассказал, перемежая слова знаками. И все-таки и я, и Орниччо, и синьор Марио не могли не подивиться тому, как быстро усвоил юноша язык белых.
Обдумав слова Аотака, господин рассудил, что предложение его разумно, но что в такую безлюдную местность Катая высылать отряд не имеет смысла.
Адмирал решил войти в устье широкой и красивой реки, которая была видна издалека, разведать ее берега и, обнаружив большое селение, которое несомненно должно быть на ней, направить в него послов с подарками королю этой страны.
С 30 октября по 1 ноября мы шли вдоль берега Кубы, оставив намерение плыть по реке, так как для наших каравелл она оказалась слишком мелкой. Берега по-прежнему были безлюдны, так как жители от нас убегали. Но, как заметил господин, так как убегали они заранее, надо думать, что индейцы передают новости о нас, зажигая костры. И действительно, если глянуть вдоль берега, можно было различить то тут, то там курящиеся дымки.
Команды начали уже испытывать недостаток в продовольствии, когда господин решил наконец бросить якоря в небольшой бухте, напротив которой виднелось селение.
Местные жители, находившиеся в этот момент на берегу и явно не ожидавшие нас, тотчас опрометью пустились бежать. И, если бы не Аотак, мы бы, конечно, их не догнали. Но гуанаханец хитро пустился им наперерез по воде и, еще не добежав до них, принялся громко убеждать их, что люди с кораблей добры, что индейцы всюду оставались ими довольны и что и здесь кубинцы, кроме добра и подарков, от белых ничего не увидят. Каково же было наше ликование, когда двое индейцев, войдя в воду, взяли Аотака за руки и повели его в один из ближних домов. Отсутствовал Аотак так долго, что мы уже начали беспокоиться. Но вот юноша снова появился на берегу и стал нам подавать какие-то знаки. Вслед за этим к кораблям подплыло шестнадцать каноэ. Индейцы привезли рыбу, овощи, пряжу и свои изделия из тростника. Плоды, овощи и рыбу, столь необходимые нам, адмирал распорядился выменять на бубенчики, цепочки или четки, причем предупредил, что давать индейцам в обмен на их продукты нужно только такие вещицы, какие им очень нравятся.
Ни хлопковой пряжи, ни хлопковой ткани, ни других изделий господин не велел брать, чтобы дать понять местным жителям, что нам нужно только «нукай» – золото. Боюсь, однако, что в этой стране золото называется иначе и что местные жители индейцев наших не поняли.
На следующий день господин отправил небольшой отряд на разведку в глубь страны. Брать в поход поровну индейцев и белых он счел теперь за излишнее: кубинцы как будто уже перестали нас бояться.
Мы с Орниччо, синьор Марио и Аотак также приняли участие в этой разведке.
Жилища индейцев, когда мы приблизились к их деревне, поразили нас своими размерами. Как ни многодетны были их обитатели, но, судя по размерам, здесь помещалось по нескольку семейств сразу.
Дома были расположены правильными рядами, напоминающими улицы. Еще издали мы заметили кинувшихся нам навстречу собак и уже искали глазами, где бы выломать для защиты от них палки. Но из хижины вышел человек и прикрикнул на собак. Если бы не голые люди, таинственный лес рядом и одуряющий запах неизвестных в Европе цветов, можно было бы вообразить, что мы находимся в итальянской или испанской деревне.
К нашему удивлению, приблизившись к хижине, мы убедились, что собаки здесь не лают. Они бросались на нас с разинутыми пастями, но лая их мы так и не услышали ни в этот, ни в последующие дни.
На составленной мной карте эту деревню мы назвали «Деревня нелающих собак». Этих животных индейцы откармливают, и мясо их здесь ценится наряду с мясом ящерицы игуаны. Последние достигают четырех – пяти футов и считаются здесь большим лакомством. По этомуповоду мы с Орниччо много смеялись, так как наши богобоязненные палосцы и уэльвцы никак не могли прийти к решению, считать ли мясо игуаны скоромным или постным блюдом.
Жилища индейцев поразили нас своей чистотой. Они состояли из крыши на четырех высоких столбах. Между столбами привешены уже виденные нами гамаки индейцев. Мне очень понравились эти висячие постели: они занимают мало места и удобны для переноски.
У хижины стояли несколько туземцев. Увидев нас, они упали на колени и знаками показывали, что считают нас прибывшими с неба.
К нашему удивлению, дыхание, которое вылетало из их ртов, висело в воздухе, как дым или пар, – его можно было видеть.
В первую минуту мы были так поражены этим, что не обратили внимания на трубочки свернутых листьев – табакос, которые они держали в руках. Впоследствии оказалось, что индейцы зажигают эти трубочки с одного конца и берут другой конец в рот, вдыхая дым зажженных листьев. Потом они снова выпускают дым в воздух.
Есть ли это особый религиозный обряд или что-либо другое, мы так и не могли узнать, но мы видели на острове и женщин, которые держали зажженные трубочки во рту.
Ни в одной из хижин мы не видели золота. Не носили его и здешние индейцы ни в ушах, ни в носу. У одного красивого горбоносого старика мы заметили пластинку кованого серебра, подвешенную к носу. Старик охотно объяснил, что серебро здесь добывается из земли, но не в их краях, а где-то там, и он показал рукой на северо-восток.
Этот и еще другой старик рассказали нам, что оттуда, с северо-востока, приплывают люди на кораблях. Страна та гораздо богаче Кубы. Синьор Марио показал индейцам жемчуг и золото, что адмирал дал ему с собой в дорогу, и спросил, видел ли кто тут эти драгоценности. Теперь уже не только старики, но и молодые мужчины стали кивать головами. И золото и жемчуг родятся в стране, где обитают свирепые люди. Их властитель ходит в одежде и на руках носит золотые браслеты.
Адмирал предполагает вытащить на сушу все три каравеллы, так как они очень нуждаются в ремонте. Поначалу решено было одновременно на сушу их не вытаскивать, а из предосторожности, пока идет ремонт одного корабля, два других оставлять на воде. Однако, по размышлении, господин пришел к мысли, что здешних индейцев нечего опасаться.