Страница:
— Скажите, мадемуазель Софи, а у вас не возникло впечатления, что письмом королевы заинтересовались не только мятежники?
Соня ошарашенно взглянула на него.
— Как странно, но совсем недавно я о том же самом думала. И ведь правда. Откуда же иначе там взялся Тредиаковский? А потом кто-то следил и за ним, отчего в конце концов мы оба вынуждены были скрываться.
Она осеклась и виновато посмотрела на Патрика.
Что же это получается: она проговорилась о том, кто впоследствии стал ее мужем, чужому человеку. Как будто вместо русской императрицы стала вдруг работать на шотландского — или какого там еще — короля.
Еще бы она точно знала, кто такой Патрик на самом деле. Может, только ранение помешало ему тоже принять самое активное участие в этих слежках и погонях.
— Нет, — ответил он на ее немой вопрос. — Меня беспокоило только одно: жизнь некой русской аристократки, которая невольно угодила в самый водоворот политических страстей.
— Вы имеете в виду меня?
— А разве в той карете была еще какая-то женщина?.. Кстати, а кто такой Тредиаковский? Не тот ли молодой русский чиновник, работник российского посольства, который тоже пытался втянуть вас в свою игру?
Что? Патрик знает о Григории? Но откуда? Что еще ему известно? Не может быть, чтобы и Тредиаковский…
И сама не зная как, она выпалила:
— Если бы он хотел меня, как вы говорите, в своей игре использовать, разве он стал бы на мне жениться?!
Сказала и замолчала в недоумении: как же получилось, что она выболтала Патрику то, о чем собиралась молчать?
— Простите, мадемуазель… мадам, я не знал, потому звал вас… — совершенно смешался тот при этом известии. — Господи, да разве я мог подумать! В вашей жизни, похоже, вообще происходит все очень быстро. А ваша бывшая служанка… она тоже ничего не знала?
— Я попросила ее никому об этом не говорить.
— Да, когда я требовал от вас рассказать мне все, то не ожидал, что услышу такую новость… Вы не находите, что на улице становится прохладно? Не хотите вернуться в комнаты?
Отчего-то лицо Патрика стало в момент печальным и даже каким-то несчастным.
— Пожалуй, — медленно проговорила Соня.
Себе-то самой она могла признаться, что догадывалась о чувствах Патрика к ней. Каждая женщина чувствует, когда мужчина к ней неравнодушен. Но вот надо ли ей это?
Нет, лучше задать вопрос по-другому: а готова ли она ответить на чувства молодого человека? Разве не хотелось ей отдохнуть от навалившихся на нее в последнее время приключений? Обдумать спокойно свою будущую жизнь…
«Отдохнуть она захотела! — хмыкнул кто-то внутри ее. Опять этот ее внутренний голос! — На том свете отдохнешь!»
14
15
Соня ошарашенно взглянула на него.
— Как странно, но совсем недавно я о том же самом думала. И ведь правда. Откуда же иначе там взялся Тредиаковский? А потом кто-то следил и за ним, отчего в конце концов мы оба вынуждены были скрываться.
Она осеклась и виновато посмотрела на Патрика.
Что же это получается: она проговорилась о том, кто впоследствии стал ее мужем, чужому человеку. Как будто вместо русской императрицы стала вдруг работать на шотландского — или какого там еще — короля.
Еще бы она точно знала, кто такой Патрик на самом деле. Может, только ранение помешало ему тоже принять самое активное участие в этих слежках и погонях.
— Нет, — ответил он на ее немой вопрос. — Меня беспокоило только одно: жизнь некой русской аристократки, которая невольно угодила в самый водоворот политических страстей.
— Вы имеете в виду меня?
— А разве в той карете была еще какая-то женщина?.. Кстати, а кто такой Тредиаковский? Не тот ли молодой русский чиновник, работник российского посольства, который тоже пытался втянуть вас в свою игру?
Что? Патрик знает о Григории? Но откуда? Что еще ему известно? Не может быть, чтобы и Тредиаковский…
И сама не зная как, она выпалила:
— Если бы он хотел меня, как вы говорите, в своей игре использовать, разве он стал бы на мне жениться?!
Сказала и замолчала в недоумении: как же получилось, что она выболтала Патрику то, о чем собиралась молчать?
— Простите, мадемуазель… мадам, я не знал, потому звал вас… — совершенно смешался тот при этом известии. — Господи, да разве я мог подумать! В вашей жизни, похоже, вообще происходит все очень быстро. А ваша бывшая служанка… она тоже ничего не знала?
— Я попросила ее никому об этом не говорить.
— Да, когда я требовал от вас рассказать мне все, то не ожидал, что услышу такую новость… Вы не находите, что на улице становится прохладно? Не хотите вернуться в комнаты?
Отчего-то лицо Патрика стало в момент печальным и даже каким-то несчастным.
— Пожалуй, — медленно проговорила Соня.
Себе-то самой она могла признаться, что догадывалась о чувствах Патрика к ней. Каждая женщина чувствует, когда мужчина к ней неравнодушен. Но вот надо ли ей это?
Нет, лучше задать вопрос по-другому: а готова ли она ответить на чувства молодого человека? Разве не хотелось ей отдохнуть от навалившихся на нее в последнее время приключений? Обдумать спокойно свою будущую жизнь…
«Отдохнуть она захотела! — хмыкнул кто-то внутри ее. Опять этот ее внутренний голос! — На том свете отдохнешь!»
14
Патрик распорядился, чтобы Вивиан подала им кофе, и теперь сидел рядом с Соней в гостиной замка, поглядывая на нее, как если бы наконец пришел в себя после ее убийственного сообщения.
— Вы любите своего супруга? — спросил он.
— Нет! — резко ответила Соня.
Она не успела рассказать Патрику, как новоявленный супруг бросил ее одну в лесной сторожке, чтобы следовать дальше по своим делам, но уже без нее.
Григорий написал в записке, чтобы она возвращалась в Дежансон и ждала его там, но Соня была оскорблена в своих лучших чувствах и потому рисовала себе картины, как она укажет супругу на дверь, паче чаяния он надумает и вправду ее здесь отыскать.
— Значит, не любите, — продолжал допытываться Патрик. — Но замуж за него вышли. Он вас заставил?
— Заставил? — удивилась Соня. — Нет, конечно.
Это только мой глупый поступок. То есть, я хотела сказать, моя вина.
— Но освященный церковью брак… разве не соединяет людей навеки?
Соня мысленно ахнула. Только теперь, кажется, в полной мере она осознала то, что наделала. Связать свою жизнь с человеком, которого не только не любила, но с некоторых пор даже не уважала! Почему она вдруг потянулась к нему — от одиночества? Не оттолкнула потому, что в тот момент они были товарищами по несчастью?
Как бы то ни было, дело сделано, и теперь никто не станет интересоваться, что ее на этот брак толкнуло.
Григорий был уверен, что все девушки хотят замуж, так что не стал ее спрашивать, хочет она венчания или не хочет. Даже, помнится, обозвал ее дурой, когда она сделала вид, что не поняла его весьма своеобразно сделанного предложения. Или он думал, что отблеск славы его всемогущего родственника поднял в глазах Сони и его…
Никто не станет интересоваться? Но вот же, Патрик интересуется. А ей и сказать нечего.
Она не смогла скрыть от него свое смятение:
— Неужели теперь ничего нельзя сделать?!
Патрик внимательно посмотрел на нее и усмехнулся:
— Отчего же нельзя? Можно. Достаточно мне вызвать вашего супруга на дуэль и убить.
— Но вы же не станете этого делать? — в растерянности вскричала она.
Поистине, себялюбие не доведет Софью до добра. Увлеченная собственными переживаниями, она сочла обычным делом то, что его так волнует вопрос Сониного замужества. Какая ему разница, если он всего лишь бескорыстно остался подле нее, всего лишь из чувства благодарности? И почему он должен вызывать Потемкина на дуэль?
— Не стану, если он не появится в Дежансоне и не будет чем-нибудь вам угрожать.
Разговор приобретал нежелательное направление, но в последнее время Соня научилась мастерски выкручиваться из таких ситуаций.
— Патрик, думаю, это дело далекого будущего. Моя покойная матушка говорила: если бы да кабы, во рту выросли бобы, то был бы тогда не рот, а целый огород. — На французском языке поговорка получилась у Сони не очень складной, но Патрик улыбнулся. Вот и славно, а то слишком уж серьезным он стал, обсуждая ее жизнь. Кстати, для дворецкого он слишком любопытен! — А сейчас у нас с вами есть дела поважнее.
Например, наше золото. Почему вы уверены, что найдете вывезенное Флоримоном? А если он успел его кому-нибудь продать?
— Меня убеждает логика событий, которой ваше сиятельство не придает особого значения. Ведь Агриппина рассказывала, что крытая повозка, в которой он возил слитки, появилась не более чем за неделю до того, как они с Эмилем решили выяснить, что чужаку-контрабандисту, как они думали, нужно на землях маркиза де Барраса.
— То есть вы хотите сказать…
Прав Патрик, она не слишком внимательна к тому, что должно было бы заинтересовать ее в первую очередь.
— Правильно, он, во-первых, не увозил его слишком далеко, а во-вторых, не имел времени на его продажу. Я попробовал узнать, не слышно ли чего о других подозрительных личностях, которые появлялись бы в это время в окрестностях Дежансона. Нет, кроме молодого маркиза, никого не было. Кстати, его тоже кое-кто узнал, хотя Флоримон усиленно кутался в шарф и надвигал черную шляпу на самые глаза.
У здешних жителей глаз наметанный. Мало того, они видели, в каком месте из леса выезжала черная повозка и как она потом обратно возвращалась. По той же дороге. Остальное, думаю, представляется не таким уж трудным. Конечно, за повозкой особо не следили.
Ну, ездит и ездит. Люди занимались своими делами и отмечали ее появление просто мимоходом. Но и этих сведений мне хватит, чтобы поискать тайник Флоримона.
— Скажите, Патрик, — попросила Соня, — а вы не могли бы между делом научить и меня если не так, как вы, то хотя бы похоже замечать мелочи и делать из них логические выводы? Как вы думаете, можно этому научиться? Или с такими способностями рождаются?
— Я думаю, этому нужно научиться, — почти строго сказал тот, на ее глазах превратившись в человека, которому ей сразу захотелось подчиняться. — Вряд ли вы захотите, чтобы в наши с вами дела, которые теперь становятся общими, я должен был бы посвящать еще кого-нибудь.
— Вы правы, не захочу.
— А мне обязательно понадобится помощник.
Что поделаешь, если нам с вами родители не оставили большого наследства то ли по причине своей неожиданной гибели, то ли из-за законов, которые лишают младших сыновей всяческих надежд на отцовские деньги. Значит, нам придется позаботиться о себе самим. Если вы, конечно, не считаете, что девушке из знатной семьи в любом случае надобно лишь сидеть сложа руки и ждать, когда какой-нибудь богач предложит ей руку и сердце. А если муж не оправдал надежды и не обеспечил всем необходимым, жить в крайней нужде или… идти в монастырь, где проводить оставшуюся жизнь в молитвах и слезах…
Что, в монастырь? Кажется, Соня уже слышала эти слова. В монастырь! Нет, она не из тех, кто сидит в молитвах и слезах. Тем более сидит, можно сказать, на слитках с золотом.
Она так и сказала Патрику.
— Правильно, легкие пути не для вас, — сразу откликнулся тот. — Вы, как и я, устроены по-другому.
Мы не станем ждать от кого-то милости, а будем добывать себе богатство своими руками. Поверьте, возможности женщин в таких предприятиях ничуть не меньше, чем мужчин…
— Разве вам не нравятся женщины кроткие и покорные?
— Наверное, мой род слишком воинственен, потому что лучшими женщинами, которых я видел в мечтах, были валькирии. Вначале мне показалось, что Иоланда де Полиньяк именно такая женщина.
Но потом я понял, что ошибся. Да, она оказалась причастна к делам великих, но… при этом не высоких.
— Вы любили ее? — неожиданно для себя спросила Соня.
— Я был к ней неравнодушен, — признался Патрик. — К тому же валькирия, о которой я мечтал, вовсе не представлялась мне доступной, а когда я, попал в Версаль… Меня поразили нравы, которые там царили.
— Меня тоже, — призналась Соня.
— А Иоланда… она из тех женщин, которые лишь изображают недоступность, но стоит мужчине слегка расслабиться, как он тут же оказывается в ее постели, но с определенными условиями. Например, быть обязанным ради нее сражаться на арене со львами, мчаться на край света, решая какие-то срочные, одной ей ведомые дела, а также соперничать с другими соискателями герцогского тела под свист и улюлюканье толпы придворных… Простите, Софи, я увлекся.
Соня слушала его и удивлялась. Почему она до сего времени думала, что выходцы из северных земель люди спокойные и холодные? Или, может быть, какая-нибудь бабка Патрика была, например, мавританкой или еще какой уроженкой горячего юга?
— Отчего же, мне было очень интересно, — возразила она.
Тут Соня слукавила. Ей было не только интерес-1 но — откровения Патрика вдруг задели ее за живое.
Будто ей не все равно, какие женщины были у ее дворецкого!
Правда, Патрик, ненадолго раскрывшийся перед нею, тут же захлопнул створки раковины и заговорил о вещах сугубо деловых. Надо же, и здесь они похожи!
— Дело в том, ваше сиятельство, что мои обязанности дворецкого придется совмещать с занятиями, ; которые потребуют не только много времени, но и частых отлучек.
— Я уже думала об этом. Но Шарль, которого мы приняли на работу, и Вивиан… Думаю, в ваше отсутствие я присмотрю за ними.
— Меня больше беспокоит не работа, которую слуги сделают или не сделают, а вы, Софи. Будете ли вы в надлежащей безопасности…
— А кто мне сможет угрожать? Все знают, что в замке особенно нечем поживиться. Думаю, и слуги в этом уверены.
— А уверен ли в том же сообщник Флоримона?
— Вы думаете, он был не один?
— Хотелось бы знать наверняка, что один, — задумчиво проговорил Патрик и, встрепенувшись, бодро провозгласил:
— Итак, с завтрашнего дня я начинаю свою охоту.
— Охоту? — переспросила Соня, не сразу поняв, что Патрик имеет в виду. — Какую охоту?
— Охоту за состоянием, — сказал он и пояснил:
— Раз уж между нами складываются отношения предельно откровенные, я со своей стороны тоже внесу некоторую лепту — постараюсь ответить доверием на доверие. Вы заподозрили меня в том, что я — человек небескорыстный и меня интересует только золото, в то время как я хотел всего лишь проверить ваше умение постоять за себя…
— Ради бога, простите, — взмолилась Соня, — но вы застали меня врасплох. Ведь я пока так мало вас знаю.
— К сожалению, кое в чем вы были правы. Разве что состояние себе я собираюсь приобрести отнюдь не предательством или воровством, а только употреблением в дело своих природных способностей, включая находчивость и врожденную склонность к логике, к умению наблюдать и делать выводы. Наверное, я не слишком похож на героя романа, который служит даме своего сердца бескорыстно?
— Не слишком, — согласилась она.
Патрик и в этом оказался прав — Соня была несколько разочарована. Она пыталась быть ближе к жизни, не идеализировать мужчину, который так неожиданно предложил ей свои услуги, но все же в какой-то момент подумала, что Патрик выбрал ее своей дамой сердца, подобно средневековому рыцарю, и собирается служить ей верно и преданно, не требуя взамен никакой награды.
— Меня оправдывает лишь то, — продолжал говорить ее несостоявшийся рыцарь, — что полное бескорыстие я попросту не могу себе позволить именно в силу бедности. Я даже приказал себе на время забыть о титуле, о замке отцов, который стоит на границе Шотландии и Северной Англии. Постепенно он, как и полученный вами в наследство, приходит в упадок, а мой старший брат, который стал его владельцем после смерти отца, не имеет достаточно способностей не только к тому, чтобы его содержать, но и чтобы разумно распорядиться полученными деньгами.
Я даже стал думать, что закон нарочно отдает деньги отцов их первенцам, потому что в противном случае те просто умрут с голоду. Младшим же сыновьям с детства внушается, что они должны рассчитывать только на себя…
— Но если все обстоит так, как вы говорите, то тогда в чем ваша тайна? В бедности? Так ведь этим мало кого удивишь…
— Не торопите меня, Софи, всему свое время.
Дайте мне привыкнуть к вам и к той откровенности, которая, смею надеяться, воцарилась между нами.
— Простите, Патрик, мою торопливость. Я и вправду веду себя как нетерпеливый ребенок, а не как взрослая женщина. Сама удивляюсь своему любопытству, которого в себе прежде — по крайней мере, в такой степени — я не предполагала.
— Я счастлив, что встретил в вас, ваше сиятельство, родственную душу, и предлагаю вам все, чем владею — мою шпагу, мою силу и знание жизни, мою преданность, — использовать для своих нужд так, как бы вы использовали выросшего в вашем доме слугу, в коем вы не сомневаетесь. Как пса, которого вы подобрали на дороге, голодного и избитого, которого лечили и кормили из собственных рук и который вцепится в глотку любому, кто вознамерится вас обидеть.
— Что это с вами случилось, Патрик? Вы сейчас похожи на реку, на которой прорвало плотину. Прежде мне казалось, что вы бесстрастный молчун, и вдруг такой всплеск эмоций, слов!
— Видимо, нынче такой день, Софи. Я и сам не знаю, что со мной. Может, это разновидность мозговой лихорадки, когда человек перестает быть хозяином своих чувств?
— Не пугайте меня, Патрик, никакой лихорадки у вас нет. Просто вы на самом деле, в глубине души, так же сентиментальны, как и я. Во всяком случае, цель у нас с вами общая: обеспечить свое будущее так, чтобы ни мы, ни наши дети никогда не знали бедности.
— Хорошо бы, чтобы дети у нас были общими, — тихо пробормотал Патрик.
— Что вы сказали? — переспросила Соня.
— Воздал хвалу господу за его доброту, — ответил он.
Конец ноября в Дежансоне выдался холодным и дождливым, с северным пронизывающим ветром.
Так что в один прекрасный день Патрик возвратился в замок совершенно промокшим, грязным и голодным.
Небольшой холм, на котором стоял замок маркизов де Баррас, в свое время, похоже, являл собой не слишком доступное владение. Тем, кто приходил из деревни, расположенной еще ближе к предгорьям, добираться сюда было нетрудно. Зато всякий идущий или едущий из Дежансона мог быть изрядно подмочен и испачкан, если не вовсе остановлен, мутными потоками дождевой воды, стекающей с правой стороны холма и собирающейся в своеобразную природную чашу — долину возле замка, чтобы через некоторое время литься через край.
Патрику не захотелось обходить замок с другой стороны, и ему пришлось карабкаться чуть ли не на четвереньках по склону холма, по которому стекали грязевые потоки. А это отнюдь не улучшило его мрачного настроения.
Поиск пропавшего золота оказался вовсе не таким легким делом, как ему думалось вначале. Флоримон действительно купил крытую повозку у одного из состоятельных горожан, а потом несколько раз приезжал в лавку поблизости от его дома и покупал кое-какие инструменты: лопату и топор, например, что, впрочем, особого интереса не вызвало. Как ни искал Патрик поблизости от этого района близких знакомых или друзей Флоримона, их он не нашел.
Сын маркиза Антуана водился с людьми особыми, которые не любили ни служителей закона, ни яркий солнечный свет…
Правда, лесник, надзирающий за окрестными лесами Дежансона, вспомнил, что видел странную черную повозку в лесу, но чтобы она останавливалась и подолгу в каком-то месте стояла, он не замечал.
Оставалось искать наудачу то ли свидетеля его поездок, то ли ждать некоего озарения свыше о месте, где может быть спрятано золото. А такового могло и не наступить. Постепенно отпала и версия о наличии у Флоримона напарника. Он сам был достаточно молод и силен, чтобы постепенно вывезти золото и сложить его подальше от людских глаз, но в то же время и не очень далеко. Ведь и из тайника его все равно пришлось бы вывозить, когда понадобилось бы переводить слитки в звонкую монету.
Выяснилось, что в деревне у молодого де Барраса доверенных людей не было, а в городе в последнее время он не появлялся. Значит, тайник Флоримона где-то в лесу. К сожалению, проклятые дожди смыли все возможные следы, и Патрик, можно сказать, бродил впотьмах. То есть осматривал каждый клочок окрестностей, пытаясь поставить себя на место Флоримона. Где же тот устроил свой тайник, так, чтобы и в стороне от людских глаз, и недалеко от родовых земель де Баррасов?
— Странная штука получается, мадемуазель Софи, — пожаловался Патрик, сидя в гостиной, куда Соня распорядилась подать ему горячий кофе. Теперь в распоряжении княжны было трое слуг: Шарль занимался всеми хозяйственными делами, а кроме того, возил кухарку Оду на рынок, где она закупала продукты. Вивиан занималась туалетом княжны, подавала еду и прибирала комнаты. Правда, она частенько жаловалась, что у нее слишком много работы, так что Соня взяла для себя на заметку в очередной приезд мадам Фаншон поговорить с нею о какой-нибудь молоденькой девушке в помощь горничной. — Иногда мне кажется, — насладившись теплом и отдыхом, продолжал Патрик, — что я гоняюсь вовсе не за золотом, а за призраком Флоримона де Барраса. Он будто никак не может успокоиться в фамильном склепе, поскольку похоронен без отпевания и вообще безо всякого участия церкви.
Соня пожала плечами. Что она могла на это сказать? Разве что подивиться, почему ее не мучает совесть. Перемена, в последнее время происшедшая в ней, как наверняка сказала бы покойная матушка, оказалась вовсе не к лучшему.
Патрик спохватился: он не хотел ее ни в чем укорить, а говорил о себе.
— Английская мораль — вещь своеобразная. Она оправдывает многие поступки детей нации, но запрещает при этом получать от них удовольствие. Вы осуждаете меня, ваше сиятельство?
— Как я могу? — возразила она. — Совесть бедных людей тоже весьма своеобразна. Она — как дворовая собака: в дом вас пропустит, но облает непременно.
Впрочем, возможно, эти слова сказал какой-то философ, а я всего лишь вспомнила их к месту. Но ведь не эти рассуждения и даже не мерзкая погода привели вас в столь унылое состояние?
— Вы правы. Нелегко признаться женщине, чьим мнением ты дорожишь, в собственной несостоятельности. Как я распинался перед вами! Как был уверен в том, что найти тайник маркиза Флоримона мне ничего не стоит…
— Ничего страшного не вижу в том, что, начиная поиски, вы были уверены в успехе. В противном случае стоило ли вообще браться за дело. Теперь, когда вы согрелись, давайте вместе порассуждаем, в чем ваша ошибка. Скорее всего, вы просто что-то упустили.
— Вы правы, — медленно проговорил Патрик. — Отчего-то я сразу решил, что тайник — это какая-то яма. На худой конец, пещера. Но вполне может быть, что покойный спрятал свое сокровище в месте приметном, вроде избушки или сторожки. Бедной, невзрачной, на которой и взгляд не задержится, но тем и ценной. Тогда шанс у меня есть. Если же это все-таки была какая-нибудь сухая валежина с дуплом, то после нынешних проливных дождей можно искать тайник до конца жизни.
Он опустил голову и тяжело вздохнул.
— Полноте, Патрик, — успокаивающе проговорила Соня, и голос ее дрогнул — она переживала за молодого человека. — Одному богу известно, сколько еще разочарований и утраченных надежд ожидает нас на пути к богатству. Есть, конечно, люди, которым оно, что называется, падает с неба, но отчего-то мне кажется, что бывает это гораздо реже, чем мы можем себе представить. Давайте лучше я пришлю к вам Шарля. Он поможет вам переодеться в сухое белье, подбросит дров в камин в вашей комнате, принесет горячего вина, и жизнь сразу покажется вам куда более приятной. У нас в России в таких случаях говорят: утро вечера мудренее.
— У нас тоже так говорят, — улыбнулся Патрик.
— Вы любите своего супруга? — спросил он.
— Нет! — резко ответила Соня.
Она не успела рассказать Патрику, как новоявленный супруг бросил ее одну в лесной сторожке, чтобы следовать дальше по своим делам, но уже без нее.
Григорий написал в записке, чтобы она возвращалась в Дежансон и ждала его там, но Соня была оскорблена в своих лучших чувствах и потому рисовала себе картины, как она укажет супругу на дверь, паче чаяния он надумает и вправду ее здесь отыскать.
— Значит, не любите, — продолжал допытываться Патрик. — Но замуж за него вышли. Он вас заставил?
— Заставил? — удивилась Соня. — Нет, конечно.
Это только мой глупый поступок. То есть, я хотела сказать, моя вина.
— Но освященный церковью брак… разве не соединяет людей навеки?
Соня мысленно ахнула. Только теперь, кажется, в полной мере она осознала то, что наделала. Связать свою жизнь с человеком, которого не только не любила, но с некоторых пор даже не уважала! Почему она вдруг потянулась к нему — от одиночества? Не оттолкнула потому, что в тот момент они были товарищами по несчастью?
Как бы то ни было, дело сделано, и теперь никто не станет интересоваться, что ее на этот брак толкнуло.
Григорий был уверен, что все девушки хотят замуж, так что не стал ее спрашивать, хочет она венчания или не хочет. Даже, помнится, обозвал ее дурой, когда она сделала вид, что не поняла его весьма своеобразно сделанного предложения. Или он думал, что отблеск славы его всемогущего родственника поднял в глазах Сони и его…
Никто не станет интересоваться? Но вот же, Патрик интересуется. А ей и сказать нечего.
Она не смогла скрыть от него свое смятение:
— Неужели теперь ничего нельзя сделать?!
Патрик внимательно посмотрел на нее и усмехнулся:
— Отчего же нельзя? Можно. Достаточно мне вызвать вашего супруга на дуэль и убить.
— Но вы же не станете этого делать? — в растерянности вскричала она.
Поистине, себялюбие не доведет Софью до добра. Увлеченная собственными переживаниями, она сочла обычным делом то, что его так волнует вопрос Сониного замужества. Какая ему разница, если он всего лишь бескорыстно остался подле нее, всего лишь из чувства благодарности? И почему он должен вызывать Потемкина на дуэль?
— Не стану, если он не появится в Дежансоне и не будет чем-нибудь вам угрожать.
Разговор приобретал нежелательное направление, но в последнее время Соня научилась мастерски выкручиваться из таких ситуаций.
— Патрик, думаю, это дело далекого будущего. Моя покойная матушка говорила: если бы да кабы, во рту выросли бобы, то был бы тогда не рот, а целый огород. — На французском языке поговорка получилась у Сони не очень складной, но Патрик улыбнулся. Вот и славно, а то слишком уж серьезным он стал, обсуждая ее жизнь. Кстати, для дворецкого он слишком любопытен! — А сейчас у нас с вами есть дела поважнее.
Например, наше золото. Почему вы уверены, что найдете вывезенное Флоримоном? А если он успел его кому-нибудь продать?
— Меня убеждает логика событий, которой ваше сиятельство не придает особого значения. Ведь Агриппина рассказывала, что крытая повозка, в которой он возил слитки, появилась не более чем за неделю до того, как они с Эмилем решили выяснить, что чужаку-контрабандисту, как они думали, нужно на землях маркиза де Барраса.
— То есть вы хотите сказать…
Прав Патрик, она не слишком внимательна к тому, что должно было бы заинтересовать ее в первую очередь.
— Правильно, он, во-первых, не увозил его слишком далеко, а во-вторых, не имел времени на его продажу. Я попробовал узнать, не слышно ли чего о других подозрительных личностях, которые появлялись бы в это время в окрестностях Дежансона. Нет, кроме молодого маркиза, никого не было. Кстати, его тоже кое-кто узнал, хотя Флоримон усиленно кутался в шарф и надвигал черную шляпу на самые глаза.
У здешних жителей глаз наметанный. Мало того, они видели, в каком месте из леса выезжала черная повозка и как она потом обратно возвращалась. По той же дороге. Остальное, думаю, представляется не таким уж трудным. Конечно, за повозкой особо не следили.
Ну, ездит и ездит. Люди занимались своими делами и отмечали ее появление просто мимоходом. Но и этих сведений мне хватит, чтобы поискать тайник Флоримона.
— Скажите, Патрик, — попросила Соня, — а вы не могли бы между делом научить и меня если не так, как вы, то хотя бы похоже замечать мелочи и делать из них логические выводы? Как вы думаете, можно этому научиться? Или с такими способностями рождаются?
— Я думаю, этому нужно научиться, — почти строго сказал тот, на ее глазах превратившись в человека, которому ей сразу захотелось подчиняться. — Вряд ли вы захотите, чтобы в наши с вами дела, которые теперь становятся общими, я должен был бы посвящать еще кого-нибудь.
— Вы правы, не захочу.
— А мне обязательно понадобится помощник.
Что поделаешь, если нам с вами родители не оставили большого наследства то ли по причине своей неожиданной гибели, то ли из-за законов, которые лишают младших сыновей всяческих надежд на отцовские деньги. Значит, нам придется позаботиться о себе самим. Если вы, конечно, не считаете, что девушке из знатной семьи в любом случае надобно лишь сидеть сложа руки и ждать, когда какой-нибудь богач предложит ей руку и сердце. А если муж не оправдал надежды и не обеспечил всем необходимым, жить в крайней нужде или… идти в монастырь, где проводить оставшуюся жизнь в молитвах и слезах…
Что, в монастырь? Кажется, Соня уже слышала эти слова. В монастырь! Нет, она не из тех, кто сидит в молитвах и слезах. Тем более сидит, можно сказать, на слитках с золотом.
Она так и сказала Патрику.
— Правильно, легкие пути не для вас, — сразу откликнулся тот. — Вы, как и я, устроены по-другому.
Мы не станем ждать от кого-то милости, а будем добывать себе богатство своими руками. Поверьте, возможности женщин в таких предприятиях ничуть не меньше, чем мужчин…
— Разве вам не нравятся женщины кроткие и покорные?
— Наверное, мой род слишком воинственен, потому что лучшими женщинами, которых я видел в мечтах, были валькирии. Вначале мне показалось, что Иоланда де Полиньяк именно такая женщина.
Но потом я понял, что ошибся. Да, она оказалась причастна к делам великих, но… при этом не высоких.
— Вы любили ее? — неожиданно для себя спросила Соня.
— Я был к ней неравнодушен, — признался Патрик. — К тому же валькирия, о которой я мечтал, вовсе не представлялась мне доступной, а когда я, попал в Версаль… Меня поразили нравы, которые там царили.
— Меня тоже, — призналась Соня.
— А Иоланда… она из тех женщин, которые лишь изображают недоступность, но стоит мужчине слегка расслабиться, как он тут же оказывается в ее постели, но с определенными условиями. Например, быть обязанным ради нее сражаться на арене со львами, мчаться на край света, решая какие-то срочные, одной ей ведомые дела, а также соперничать с другими соискателями герцогского тела под свист и улюлюканье толпы придворных… Простите, Софи, я увлекся.
Соня слушала его и удивлялась. Почему она до сего времени думала, что выходцы из северных земель люди спокойные и холодные? Или, может быть, какая-нибудь бабка Патрика была, например, мавританкой или еще какой уроженкой горячего юга?
— Отчего же, мне было очень интересно, — возразила она.
Тут Соня слукавила. Ей было не только интерес-1 но — откровения Патрика вдруг задели ее за живое.
Будто ей не все равно, какие женщины были у ее дворецкого!
Правда, Патрик, ненадолго раскрывшийся перед нею, тут же захлопнул створки раковины и заговорил о вещах сугубо деловых. Надо же, и здесь они похожи!
— Дело в том, ваше сиятельство, что мои обязанности дворецкого придется совмещать с занятиями, ; которые потребуют не только много времени, но и частых отлучек.
— Я уже думала об этом. Но Шарль, которого мы приняли на работу, и Вивиан… Думаю, в ваше отсутствие я присмотрю за ними.
— Меня больше беспокоит не работа, которую слуги сделают или не сделают, а вы, Софи. Будете ли вы в надлежащей безопасности…
— А кто мне сможет угрожать? Все знают, что в замке особенно нечем поживиться. Думаю, и слуги в этом уверены.
— А уверен ли в том же сообщник Флоримона?
— Вы думаете, он был не один?
— Хотелось бы знать наверняка, что один, — задумчиво проговорил Патрик и, встрепенувшись, бодро провозгласил:
— Итак, с завтрашнего дня я начинаю свою охоту.
— Охоту? — переспросила Соня, не сразу поняв, что Патрик имеет в виду. — Какую охоту?
— Охоту за состоянием, — сказал он и пояснил:
— Раз уж между нами складываются отношения предельно откровенные, я со своей стороны тоже внесу некоторую лепту — постараюсь ответить доверием на доверие. Вы заподозрили меня в том, что я — человек небескорыстный и меня интересует только золото, в то время как я хотел всего лишь проверить ваше умение постоять за себя…
— Ради бога, простите, — взмолилась Соня, — но вы застали меня врасплох. Ведь я пока так мало вас знаю.
— К сожалению, кое в чем вы были правы. Разве что состояние себе я собираюсь приобрести отнюдь не предательством или воровством, а только употреблением в дело своих природных способностей, включая находчивость и врожденную склонность к логике, к умению наблюдать и делать выводы. Наверное, я не слишком похож на героя романа, который служит даме своего сердца бескорыстно?
— Не слишком, — согласилась она.
Патрик и в этом оказался прав — Соня была несколько разочарована. Она пыталась быть ближе к жизни, не идеализировать мужчину, который так неожиданно предложил ей свои услуги, но все же в какой-то момент подумала, что Патрик выбрал ее своей дамой сердца, подобно средневековому рыцарю, и собирается служить ей верно и преданно, не требуя взамен никакой награды.
— Меня оправдывает лишь то, — продолжал говорить ее несостоявшийся рыцарь, — что полное бескорыстие я попросту не могу себе позволить именно в силу бедности. Я даже приказал себе на время забыть о титуле, о замке отцов, который стоит на границе Шотландии и Северной Англии. Постепенно он, как и полученный вами в наследство, приходит в упадок, а мой старший брат, который стал его владельцем после смерти отца, не имеет достаточно способностей не только к тому, чтобы его содержать, но и чтобы разумно распорядиться полученными деньгами.
Я даже стал думать, что закон нарочно отдает деньги отцов их первенцам, потому что в противном случае те просто умрут с голоду. Младшим же сыновьям с детства внушается, что они должны рассчитывать только на себя…
— Но если все обстоит так, как вы говорите, то тогда в чем ваша тайна? В бедности? Так ведь этим мало кого удивишь…
— Не торопите меня, Софи, всему свое время.
Дайте мне привыкнуть к вам и к той откровенности, которая, смею надеяться, воцарилась между нами.
— Простите, Патрик, мою торопливость. Я и вправду веду себя как нетерпеливый ребенок, а не как взрослая женщина. Сама удивляюсь своему любопытству, которого в себе прежде — по крайней мере, в такой степени — я не предполагала.
— Я счастлив, что встретил в вас, ваше сиятельство, родственную душу, и предлагаю вам все, чем владею — мою шпагу, мою силу и знание жизни, мою преданность, — использовать для своих нужд так, как бы вы использовали выросшего в вашем доме слугу, в коем вы не сомневаетесь. Как пса, которого вы подобрали на дороге, голодного и избитого, которого лечили и кормили из собственных рук и который вцепится в глотку любому, кто вознамерится вас обидеть.
— Что это с вами случилось, Патрик? Вы сейчас похожи на реку, на которой прорвало плотину. Прежде мне казалось, что вы бесстрастный молчун, и вдруг такой всплеск эмоций, слов!
— Видимо, нынче такой день, Софи. Я и сам не знаю, что со мной. Может, это разновидность мозговой лихорадки, когда человек перестает быть хозяином своих чувств?
— Не пугайте меня, Патрик, никакой лихорадки у вас нет. Просто вы на самом деле, в глубине души, так же сентиментальны, как и я. Во всяком случае, цель у нас с вами общая: обеспечить свое будущее так, чтобы ни мы, ни наши дети никогда не знали бедности.
— Хорошо бы, чтобы дети у нас были общими, — тихо пробормотал Патрик.
— Что вы сказали? — переспросила Соня.
— Воздал хвалу господу за его доброту, — ответил он.
Конец ноября в Дежансоне выдался холодным и дождливым, с северным пронизывающим ветром.
Так что в один прекрасный день Патрик возвратился в замок совершенно промокшим, грязным и голодным.
Небольшой холм, на котором стоял замок маркизов де Баррас, в свое время, похоже, являл собой не слишком доступное владение. Тем, кто приходил из деревни, расположенной еще ближе к предгорьям, добираться сюда было нетрудно. Зато всякий идущий или едущий из Дежансона мог быть изрядно подмочен и испачкан, если не вовсе остановлен, мутными потоками дождевой воды, стекающей с правой стороны холма и собирающейся в своеобразную природную чашу — долину возле замка, чтобы через некоторое время литься через край.
Патрику не захотелось обходить замок с другой стороны, и ему пришлось карабкаться чуть ли не на четвереньках по склону холма, по которому стекали грязевые потоки. А это отнюдь не улучшило его мрачного настроения.
Поиск пропавшего золота оказался вовсе не таким легким делом, как ему думалось вначале. Флоримон действительно купил крытую повозку у одного из состоятельных горожан, а потом несколько раз приезжал в лавку поблизости от его дома и покупал кое-какие инструменты: лопату и топор, например, что, впрочем, особого интереса не вызвало. Как ни искал Патрик поблизости от этого района близких знакомых или друзей Флоримона, их он не нашел.
Сын маркиза Антуана водился с людьми особыми, которые не любили ни служителей закона, ни яркий солнечный свет…
Правда, лесник, надзирающий за окрестными лесами Дежансона, вспомнил, что видел странную черную повозку в лесу, но чтобы она останавливалась и подолгу в каком-то месте стояла, он не замечал.
Оставалось искать наудачу то ли свидетеля его поездок, то ли ждать некоего озарения свыше о месте, где может быть спрятано золото. А такового могло и не наступить. Постепенно отпала и версия о наличии у Флоримона напарника. Он сам был достаточно молод и силен, чтобы постепенно вывезти золото и сложить его подальше от людских глаз, но в то же время и не очень далеко. Ведь и из тайника его все равно пришлось бы вывозить, когда понадобилось бы переводить слитки в звонкую монету.
Выяснилось, что в деревне у молодого де Барраса доверенных людей не было, а в городе в последнее время он не появлялся. Значит, тайник Флоримона где-то в лесу. К сожалению, проклятые дожди смыли все возможные следы, и Патрик, можно сказать, бродил впотьмах. То есть осматривал каждый клочок окрестностей, пытаясь поставить себя на место Флоримона. Где же тот устроил свой тайник, так, чтобы и в стороне от людских глаз, и недалеко от родовых земель де Баррасов?
— Странная штука получается, мадемуазель Софи, — пожаловался Патрик, сидя в гостиной, куда Соня распорядилась подать ему горячий кофе. Теперь в распоряжении княжны было трое слуг: Шарль занимался всеми хозяйственными делами, а кроме того, возил кухарку Оду на рынок, где она закупала продукты. Вивиан занималась туалетом княжны, подавала еду и прибирала комнаты. Правда, она частенько жаловалась, что у нее слишком много работы, так что Соня взяла для себя на заметку в очередной приезд мадам Фаншон поговорить с нею о какой-нибудь молоденькой девушке в помощь горничной. — Иногда мне кажется, — насладившись теплом и отдыхом, продолжал Патрик, — что я гоняюсь вовсе не за золотом, а за призраком Флоримона де Барраса. Он будто никак не может успокоиться в фамильном склепе, поскольку похоронен без отпевания и вообще безо всякого участия церкви.
Соня пожала плечами. Что она могла на это сказать? Разве что подивиться, почему ее не мучает совесть. Перемена, в последнее время происшедшая в ней, как наверняка сказала бы покойная матушка, оказалась вовсе не к лучшему.
Патрик спохватился: он не хотел ее ни в чем укорить, а говорил о себе.
— Английская мораль — вещь своеобразная. Она оправдывает многие поступки детей нации, но запрещает при этом получать от них удовольствие. Вы осуждаете меня, ваше сиятельство?
— Как я могу? — возразила она. — Совесть бедных людей тоже весьма своеобразна. Она — как дворовая собака: в дом вас пропустит, но облает непременно.
Впрочем, возможно, эти слова сказал какой-то философ, а я всего лишь вспомнила их к месту. Но ведь не эти рассуждения и даже не мерзкая погода привели вас в столь унылое состояние?
— Вы правы. Нелегко признаться женщине, чьим мнением ты дорожишь, в собственной несостоятельности. Как я распинался перед вами! Как был уверен в том, что найти тайник маркиза Флоримона мне ничего не стоит…
— Ничего страшного не вижу в том, что, начиная поиски, вы были уверены в успехе. В противном случае стоило ли вообще браться за дело. Теперь, когда вы согрелись, давайте вместе порассуждаем, в чем ваша ошибка. Скорее всего, вы просто что-то упустили.
— Вы правы, — медленно проговорил Патрик. — Отчего-то я сразу решил, что тайник — это какая-то яма. На худой конец, пещера. Но вполне может быть, что покойный спрятал свое сокровище в месте приметном, вроде избушки или сторожки. Бедной, невзрачной, на которой и взгляд не задержится, но тем и ценной. Тогда шанс у меня есть. Если же это все-таки была какая-нибудь сухая валежина с дуплом, то после нынешних проливных дождей можно искать тайник до конца жизни.
Он опустил голову и тяжело вздохнул.
— Полноте, Патрик, — успокаивающе проговорила Соня, и голос ее дрогнул — она переживала за молодого человека. — Одному богу известно, сколько еще разочарований и утраченных надежд ожидает нас на пути к богатству. Есть, конечно, люди, которым оно, что называется, падает с неба, но отчего-то мне кажется, что бывает это гораздо реже, чем мы можем себе представить. Давайте лучше я пришлю к вам Шарля. Он поможет вам переодеться в сухое белье, подбросит дров в камин в вашей комнате, принесет горячего вина, и жизнь сразу покажется вам куда более приятной. У нас в России в таких случаях говорят: утро вечера мудренее.
— У нас тоже так говорят, — улыбнулся Патрик.
15
На другой день ближе к ночи, когда Соня лежала в постели, готовая ко сну, и никак не могла согреться, она позвала свою новую горничную и заставила ее принести бутылку с горячей водой, чтобы положить к ногам. Однако ничего не помогало. Ноги вроде согрелись, но ее по-прежнему знобило. Как если бы кто-то забыл закрыть окно и теперь в него медленно вливался холодный и ощутимо сырой осенний воздух.
Внезапно некая мысль посетила ее, после чего Соня не то чтобы сразу перестала дрожать, ее просто-таки в жар бросило: как она могла забыть ТАКОЕ!
Она опять дернула за сонетку, представляя, каким добрым словом поминает ее служанка, наверняка только улегшаяся в свою холодную постель… Соня с некоторых пор взялась размышлять о низменном.
Кажется, сумма, которую она собиралась платить Вивиан за месяц, в деревне, где девушка живет, мало кто зарабатывает и за полгода. Так что вряд ли горничная осмелится не сделать вежливое, услужливое лицо.
— Подай мне шлафрок, — приказала она явившейся на зов горничной, которая, к ее удивлению, оказалась вовсе не раздетой ко сну, а была все в том же платье, какое ей купила Соня. Горничная должна иметь приличный вид, но не спит же она в нем! — И срочно позови мосье Патрика. Он уже лег?
— Только что Шарль отнес ему в комнату грог, — сказала Вивиан, завязывая бант на ее халате.
Да, сегодня они оба с Патриком изрядно намерзлись, лазая по лесу в поисках избушки или сторожки, подходящих для хранения золотых слитков. И опять нисколько не продвинулись в своих поисках.
Ко всему прочему, после обеда опять зарядил дождь, так что в замок они вернулись почти насквозь мокрые и грязные. Вместо благодарности за ее помощь Патрик принялся пенять Соне, зачем она за ним увязалась. То есть он не говорил именно такими словами, но сетовал, что чувствует себя виноватым, таская за собой княжну по буреломам и болотам.
День опять пропал зря, и Соня уже начала подумывать, что надо поговорить с Патриком откровенно и предложить ему большую, чем прежде, часть от денег, которые они смогут выручить, пристроив слитки, оставшиеся в подземелье. Получалось глупо: вместо того чтобы использовать золото реальное, они оба гоняются за золотом, неизвестно где спрятанным.
Проходят дни, скоро начнется зима, а в конце концов получится так, что Патрик не найдет пропажи и не сможет пристроить даже то, что есть… И вообще, он совершенно забросил свои дела по хозяйству, так что зима застанет их врасплох, как ни старается заниматься хозяйством Шарль. Выходит, надо и ему теперь нанять кого-нибудь в помощь.
Ее мысли прервал негромкий стук в дверь.
— Входите, Патрик, — отозвалась Соня.
Ее дворецкий был полностью одет и, несмотря на ее мрачные предчувствия, неудачником или отчаявшимся вовсе не выглядел.
— Камины в этом замке сделаны, кажется, не большим умельцем, — заметила она, трогая чуть теплый камень облицовки.
— Руки бы оторвать этому умельцу, — согласился тот, продолжая стоять.
— Пожалуйста, садитесь, — спохватилась Соня, уже зная, что Патрик в присутствии стоящей женщины ни за что не сядет, каким бы усталым он себя ни чувствовал. Потому и сама поспешила сесть. — Вы не находите, что наши с вами поиски зашли в тупик?
— Я бы так категорически не высказывался, — покачал он головой.
— Думаете, нужно продолжать?
— Думаю, что в наших с вами поисках, — тут он, конечно. Соне польстил, потому что сегодня она вышла с ним первый раз, — не хватает какого-то звена.
Мне все время кажется, будто я что-то упустил…
— Мне тоже так казалось, и вот только что я вспомнила…
— Погодите, — Патрик порывисто вскочил с кресла, — прошу прощения, но я сейчас принесу из своей комнаты грог. Надо сказать, Шарль — большой мастер по его приготовлению. Жалко, если остынет такой прекрасный напиток!
Он вышел из ее комнаты и почти тут же воротился, неся на подносе глиняный кувшин с двумя небольшими, тоже глиняными кружечками.
— Кажется, в нашей жизни наступает очень важный момент, потому обсуждать его лучше, согревая душу теплым напитком. Мы поднимем кружки, выпьем, и разогретая душа откроется навстречу очередному обороту колеса…
Внезапно некая мысль посетила ее, после чего Соня не то чтобы сразу перестала дрожать, ее просто-таки в жар бросило: как она могла забыть ТАКОЕ!
Она опять дернула за сонетку, представляя, каким добрым словом поминает ее служанка, наверняка только улегшаяся в свою холодную постель… Соня с некоторых пор взялась размышлять о низменном.
Кажется, сумма, которую она собиралась платить Вивиан за месяц, в деревне, где девушка живет, мало кто зарабатывает и за полгода. Так что вряд ли горничная осмелится не сделать вежливое, услужливое лицо.
— Подай мне шлафрок, — приказала она явившейся на зов горничной, которая, к ее удивлению, оказалась вовсе не раздетой ко сну, а была все в том же платье, какое ей купила Соня. Горничная должна иметь приличный вид, но не спит же она в нем! — И срочно позови мосье Патрика. Он уже лег?
— Только что Шарль отнес ему в комнату грог, — сказала Вивиан, завязывая бант на ее халате.
Да, сегодня они оба с Патриком изрядно намерзлись, лазая по лесу в поисках избушки или сторожки, подходящих для хранения золотых слитков. И опять нисколько не продвинулись в своих поисках.
Ко всему прочему, после обеда опять зарядил дождь, так что в замок они вернулись почти насквозь мокрые и грязные. Вместо благодарности за ее помощь Патрик принялся пенять Соне, зачем она за ним увязалась. То есть он не говорил именно такими словами, но сетовал, что чувствует себя виноватым, таская за собой княжну по буреломам и болотам.
День опять пропал зря, и Соня уже начала подумывать, что надо поговорить с Патриком откровенно и предложить ему большую, чем прежде, часть от денег, которые они смогут выручить, пристроив слитки, оставшиеся в подземелье. Получалось глупо: вместо того чтобы использовать золото реальное, они оба гоняются за золотом, неизвестно где спрятанным.
Проходят дни, скоро начнется зима, а в конце концов получится так, что Патрик не найдет пропажи и не сможет пристроить даже то, что есть… И вообще, он совершенно забросил свои дела по хозяйству, так что зима застанет их врасплох, как ни старается заниматься хозяйством Шарль. Выходит, надо и ему теперь нанять кого-нибудь в помощь.
Ее мысли прервал негромкий стук в дверь.
— Входите, Патрик, — отозвалась Соня.
Ее дворецкий был полностью одет и, несмотря на ее мрачные предчувствия, неудачником или отчаявшимся вовсе не выглядел.
— Камины в этом замке сделаны, кажется, не большим умельцем, — заметила она, трогая чуть теплый камень облицовки.
— Руки бы оторвать этому умельцу, — согласился тот, продолжая стоять.
— Пожалуйста, садитесь, — спохватилась Соня, уже зная, что Патрик в присутствии стоящей женщины ни за что не сядет, каким бы усталым он себя ни чувствовал. Потому и сама поспешила сесть. — Вы не находите, что наши с вами поиски зашли в тупик?
— Я бы так категорически не высказывался, — покачал он головой.
— Думаете, нужно продолжать?
— Думаю, что в наших с вами поисках, — тут он, конечно. Соне польстил, потому что сегодня она вышла с ним первый раз, — не хватает какого-то звена.
Мне все время кажется, будто я что-то упустил…
— Мне тоже так казалось, и вот только что я вспомнила…
— Погодите, — Патрик порывисто вскочил с кресла, — прошу прощения, но я сейчас принесу из своей комнаты грог. Надо сказать, Шарль — большой мастер по его приготовлению. Жалко, если остынет такой прекрасный напиток!
Он вышел из ее комнаты и почти тут же воротился, неся на подносе глиняный кувшин с двумя небольшими, тоже глиняными кружечками.
— Кажется, в нашей жизни наступает очень важный момент, потому обсуждать его лучше, согревая душу теплым напитком. Мы поднимем кружки, выпьем, и разогретая душа откроется навстречу очередному обороту колеса…