Он засмеялся, как закашлялся. Заметил, что Соня не разделяет его веселья, и посерьезнел:
   — Что у вас случилось?
   — Ох, доктор Поклен, и не знаю, как происшедшее объяснить. Мы привезли в замок двух людей — мужчину и женщину. Обоих без сознания, но женщина уже сидит на кухне и ест, а мужчина мертв. Причем до того, как умереть, он всего лишь сломал ногу, провалившись в волчью яму, и перед тем, как его нашли, просидел в ней около суток…
   — Человеческий организм так хрупок, — вздохнул доктор. — Мне приходилось видеть случаи, когда вдруг выздоравливали смертельно больные и умирали люди, на вид здоровые… Могу я взглянуть на покойного?
   — Пожалуйста, проходите в гостиную.
   — Здравствуйте, мадам Фаншон, — поздоровался доктор со знахаркой. — Тяжелый случай, а?
   — Мне сказали, что дворецкий сломал ногу, а когда я приехала, то увидела, что он уже не дышит.
   — Вы его трогали?
   — Нет, только взглянула.
   — То есть вы уверены, что это не глубокий обморок?
   — У меня, конечно, нет ваших знаний, — проговорила Аньез, — но мертвеца от живого я отличить могу.
   — И каково ваше мнение о причинах смерти, коллега?
   Доктор осклабился и выжидательно взглянул на Аньез Фаншон.
   — По-моему, мосье Патрик отравлен.
   От неожиданности Соня вскрикнула и с изумлением посмотрела на знахарку: что она себе позволяет! Потому и настаивала на приезде доктора, потому ничего не стала говорить Соне. А она-то, дура, считала Аньез чуть ли не приятельницей. Что бы сказал бедный маркиз де Баррас, случись ему вернуться с того света и взглянуть на бывшую возлюбленную?
   — Вы хотите сказать, Аньез, что Патрика отравила я? — собрав всю свою волю, холодно спросила ее Соня.
   — Что вы, ваше сиятельство, — мягко пожурил ее доктор, — врач всего лишь задает вопрос, отчего больной умер, а кому это выгодно, интересует обычно полицейского.
   — Простите, — смутилась Соня, внутренне удивляясь, отчего она не бьется в истерике, не рвет на себе волосы, а выясняет причину смерти Патрика, как будто обсуждает его легкое недомогание.
   Скорее всего, она невольно отодвигала от себя осознание того, какая тяжесть на нее обрушилась, какую потерю она понесла!
   Одна! Опять одна! И не на кого положиться, некому довериться. Только от этой мысли все в ней заледенело, и Соня застыла посреди комнаты, полностью уйдя в свои мрачные мысли, пока доктор Поклен не тронул ее за руку:
   — Вы можете сказать, мадемуазель Софи, что покойный ел перед смертью?
   — Он выпил коньяк и съел кусочек холодной телятины. Совсем маленький. Сказал, что у него вдруг пропал аппетит.
   — Могу я взглянуть на этот коньяк?
   — Конечно, фляжка до сих пор осталась у меня в плаще. Я сейчас принесу.
   Она почти бегом выскочила в прихожую и так же быстро вернулась.
   — Вот, здесь еще есть коньяк… Да, кстати, Патрик… покойный сказал, что у него какой-то странный вкус.
   — А можно мне взглянуть на бутылку, из которой его наливали?
   — Момент.
   Она подошла к кухне и позвала:
   — Ода, иди сюда.
   — Бегу, ваше сиятельство. — Она вышла, держа на весу мокрые руки.
   — Где ты взяла коньяк, который налила во фляжку? — строго спросил у нее доктор.
   — Мне дала бутылку Вивиан. Сказала, что мосье Патрик забыл ее где-то. Бутылка была лишь едва початая, вот я и налила из нее во фляжку. В бутылке коньяк еще остался.
   — И где она, та бутылка? — опять спросил доктор, и Соня поняла, что его расследование не так уж далеко от полицейского.
   Ода обратила вопросительный взгляд на княжну.
   Мол, что нужно этому человеку и почему он меня отвлекает от дел?
   — Я помогаю Мари мыться, — пояснила она, — бедняжка совсем ослабела.
   — Пусть немного посидит в лохани. Отмокнет, — рассеянно посоветовала Соня. — Выполняй, что говорит доктор.
   Ода больше не спорила. Она нарочито тщательно вытерла о фартук мокрые руки, повернулась и вышла. А через некоторое время принесла бутылку.
   — Если доктор думает, будто я отпивала из этой бутылки коньяк, то могу сказать, что я вообще не пью таких напитков. Они мне и не нравятся. Если я что и пью, так это сидр…
   — И правильно делаешь, голубушка, — рассеянно проговорил Поклен, — дольше проживешь.
   — Мне можно идти? — спросила Ода.
   — Иди, иди, понадобишься, еще позовем. — Доктор с некоторой жалостью посмотрел на Соню. — Ничего не поделаешь, ваше сиятельство, придется известить полицию о столь скоропостижной смерти вашего дворецкого. Дома я сделаю анализ коньяка, но уже сейчас могу сказать, что присоединяюсь к мнению уважаемой мадам Фаншон — этот случай очень похож на отравление.
   Соня услышала в коридоре тяжелые шаги Шарля — просто удивительно, как всегда вовремя появляется этот малый!
   — Госпожа, я пришел узнать, не нужно ли вам чего-нибудь, потому что мы договорились с Корнюэлем, что он даст мне…
   — Потом, Шарль, потом ты сходишь к Корнюэлю, а сейчас нужно съездить в полицейский участок и привезти сюда кого-нибудь…
   — Съездить в полицию? — изумился Шарль. — Но зачем? Вы не подумайте, ваше сиятельство, но мне никогда прежде не доводилось ездить в участок, потому что я никогда не нарушал закон…
   — Помолчи, Шарль! — взорвалась Соня. — Твое мнение и Желание здесь ни при чем. Нам срочно нужен кто-нибудь из слуг закона. Скажи, доктор Поклен подозревает, что у нас в замке совершено убийство.
   — А кто убит? — упавшим голосом спросил Шарль.
   — Мосье Патрик Йорк, мой дворецкий.
   — Мосье Патрик умер?!
   — А о чем я тебе толкую?
   — Еду, уже еду!
   Шарль затопал к выходу, оглядываясь на ходу.
   Словно проверял, не шутит ли с ним кто-нибудь.
   — Вы еще останетесь, доктор? — спросила Соня. — Ода испекла сегодня прекрасные булочки… Простите, вы, наверное, теперь побоитесь есть в замке.
   — А вы уже эти булочки ели?
   — Ела.
   — Ну, тогда и я рискну.
   — А я пока пойду взгляну на вашу Мари. Должна же быть и от меня какая-то польза, — отозвалась долго молчавшая мадам Фаншон.
   — Пожалуйста, Аньез, — с трудом улыбнулась ей Соня. — Вы меня этим очень обяжете. Столько на меня сегодня свалилось, голова кругом!
   Аньез ушла, прихватив свою холщовую сумку.
   И Соня отправилась за нею следом, чтобы принести доктору обещанных булочек и молока. Но его голос приостановил ее в дверях.
   — Мне не показалось — ваш слуга говорил, что у вас двое больных?
   — Да, мы нашли в одном заброшенном домишке женщину, которая много дней провела без пищи и воды. Она была без сознания, но сейчас, кажется, пришла в себя.
   — Тогда, думаю, не помешает мне взглянуть и на нее.
   — Пойдемте со мной, доктор. К сожалению, все наиболее важное у нас происходит на кухне, но, к; счастью, она для этого достаточно велика.

21

   Когда Соня и доктор Поклен появились на кухне, мадам Фаншон с помощью Оды заворачивали Мари в чистую простыню. Увидев незнакомого мужчину. Мари глухо заворчала — будто взрыкнула большая собака.
   Кто воспитывал эту девушку?! Если она так ужасающе некрасива, то это вовсе не повод казаться еще и злобной.
   Соня представила, как она стала бы перевоспитывать Мари, и усмехнулась про себя. То, что с ее помощью девушку спасли из заточения, еще не говорит о том, что она захочет остаться в замке или поступить в услужение к его хозяйке.
   Да и стоит вспомнить о том, как княжна обучала несчастную Агриппину. Случалось, и подзатыльник ей отвешивала, и злилась на ее несообразительность.
   Чего греха таить, бывало, и дурой обзывала. Что же сейчас-то ей опять поучительствовать захотелось?
   И вообще, странные вещи происходят с Сониной головой! Она будто нарочно поворачивает все ее мысли совсем в другую сторону от смерти Патрика.
   Значит, Соня боится тех своих прежних мыслей — что она черствый, бездушный человек, не умеющий любить.
   Ей бы сейчас упасть на хладный труп Патрика и вскричать:
   — О, любимый, зачем ты оставил меня? На кого покинул? Я хочу уйти в иной мир вместе с тобой Г И рвать на себе волосы, и биться в рыданиях.
   А вместо этого она прошмыгнула мимо остывающего тела возлюбленного, стараясь не смотреть даже в его сторону. Оказывается, всевышний не только не дал Соне талантов ее знаменитых прабабок, но и лишил многих самых обычных человеческих качеств. Вот от этих мыслей ей хотелось плакать, и биться головой о стену, и проклинать себя, такую… такого урода в своей знатной семье! ;.
   И опять вместо особых сожалений, которые так и остались не услышанными никем из других людей, она сказала только:
   — Ода, ты приготовила постель для Мари?
   — Приготовила, ваше сиятельство.
   Кажется, кухарка у нее на все про все, потому что осталась единственной служанкой-женщиной. Не станешь же привлекать Шарля к таким делам, как уход за Мари. Княжна никак не выберет время, чтобы найти себе горничную. На всякий случай она проговорила:
   — Это ненадолго. Ода, потерпи. Скоро я найду новую горничную и освобожу тебя от столь многочисленных хлопот.
   — Не беспокойтесь, ваше сиятельство, — разулыбалась в ответ Ода, но потом, вспомнив про печальные обстоятельства появления в замке доктора, нахмурилась. — Все будет хорошо, мадемуазель Софи, вот увидите!
   Соня качала головой. Что хорошо-то? Патрик воскреснет?!
   Аньез Фаншон, придерживая Мари за плечи, сказала Соне:
   — Разрешите мне, ваше сиятельство, немного похозяйничать. Надо подобрать вашей находке кое-что из гардероба. Ее прежнюю одежду пришлось сжечь, хотя Мари очень этому сопротивлялась.
   Поклен нерешительно приблизился к женщинам, но обратился к Аньез Фаншон:
   — Вы не нашли никаких серьезных болезней, мадам? Или мне стоит все же осмотреть эту… женщину?
   — Мари истощена, — ответила та, будто докладывала своему начальнику. — Похоже, была на грани нервной горячки, но теперь, слава богу, она приходит в себя. Кроме этого, на ее теле имеются рубцы от кнута — видимо, ее жестоко истязали…
   Крупные слезы полились из красивых глаз Мари.
   — Флоримон! Бил! Говорил, сдохни!
   — О ком это она? — удивился доктор Поклен. Судя по всему, он никак не связывал это имя с именем сына маркиза Антуана.
   Потому Соня ответила уклончиво:
   — О своем прежнем хозяине.
   А мадам Фаншон продолжала:
   — Это ничего. У меня есть очень хорошая мазь — через неделю от рубцов не останется и следа. Остальное сделают сон и хорошее питание. Думаю, совсем скоро Мари встанет на ноги.
   — Вот как? — заинтересовался доктор. — Вы тоже изобрели ранозаживляющую мазь?
   — Да, кое-какие травы завариваю, добавляю меда, сока алоэ, пальмовое масло — мне привозит его один знакомый моряк…
   — Интересно бы посмотреть действие вашей мази.
   — Она многократно опробовалась на моих сыновьях, — улыбнулась Фаншон.
   Соня немного рассердилась: что-то эти лекари все норовят шутить и улыбаться. Но тут же укорила и себя — сама она тоже старается не думать о смерти. А уж ей-то Патрик был куда ближе, чем им.
   Доктор посмотрел вслед уходящим женщинам и сказал Соне:
   — Какая способная женщина эта Фаншон! Жаль, что она не может учиться в медицинском институте.
   Из нее вышел бы прекрасный врач.
   Он опустился на стул у стола, и Соня налила молока ему и себе тоже, раз уж мосье Поклен не побоялся вообще принимать пищу у нее в замке.
   Как говорят у Сони на родине, знал бы, где упасть, соломки бы постелил. Разве могла она подумать, что от простой горничной может исходить такая опасность? Наверняка Вивиан считала, что как-нибудь вечером княжна сядет за стол вместе с Патриком и выпьет коньячку.
   Она еще плохо знала свою госпожу — на самом деле Соня не пила коньяк. Из крепких напитков княжна пила только грог, и то только однажды — теперь не стоит вспоминать, чем ее опыт кончился.
   Бедный Патрик! Он пострадал там, где должна была пострадать Софья Астахова. Принял смерть за русскую княжну, не ведая, не гадая… Однажды в минуту близости он пошутил, что отдал бы за Софью жизнь, а оказалось, не в добрую минуту…
   Вдруг страшная мысль кольнула княжну прямо в сердце: а что, если Вивиан отравила не только коньяк?! Она лихорадочно стала перебирать продукты, которыми пользовалась сегодня Ода. Булочки она недавно испекла, молоко тоже принесли сегодня утром.
   Потом, когда Соня останется вдвоем с кухаркой, то обсудит, что из продуктов на всякий случай стоит сразу выбросить.
   Но тут в ее размышления ворвался голос доктора.
   — Понимаю, ваше сиятельство, вам есть о чем подумать, — проговорил он, уплетая булочки, — но лучше пока отвлечься. Еще успеете напридумывать и то, чего не было. Давайте лучше поговорим о той «красотке», которую вы привели в дом. Хочу сказать вам: она — любопытный экземпляр. Навскидку ей можно дать и восемнадцать, и тридцать лет. И в ней странным образом перемешались красота и безобразие.
   Впрочем, последнего все же больше. Может, ей бы характер поженственней, не так бы бросалось в глаза уродство. Помнится, в древности было такое божество с собачьей головой… Впрочем, чего это я… Про таких, как Мари, говорят: страшна, как смертный грех!
   — Ей вовсе не тридцать лет, как вы предполагаете. Если бы вы могли ее осмотреть, то увидели бы, как молода и упруга ее кожа. На самом деле ей всего двадцать. Бедняжка не виновата, что такой уродилась. Наверняка она уже достаточно настрадалась от своей внешности, — сказала Соня. — К сожалению, человеку не дано исправить ошибку провидения.
   Доктор потянулся к кувшину и подлил себе молока.
   — А вот тут вы, дорогая, не слишком правы. Мой друг — хирург, его зовут Жан Шастейль. Советую запомнить это имя, ибо сей врач далеко пойдет — с помощью своего хирургического ножа он творит просто чудеса. Я уже не говорю о таких недостатках, как заячья губа или волчья пасть, но при необходимости он может выкроить человеку совершенно новое лицо.
   — Вы потому советуете мне запомнить его имя, что думаете, будто и мне пора исправить свою внешность? — хохотнула, но тут же осеклась Софья.
   — О, нет-нет, мадемуазель Софи, ваша красота совершенна. Как говорится, ни прибавить, ни убавить… Я потому заговорил про Жана, что посмотрел на вашу находку и подумал, как сумел бы он исправить сию ошибку природы… Не обращайте внимания на мои разглагольствования. Я тут у вас пригрелся.
   Молоко я люблю, булочки во рту тают, вот и разболтался…
   Поклен с сожалением отодвинул от себя блюдо с булочками.
   — Любовь к печенью меня погубит. Мне приходится хватать себя за руку, когда она вновь и вновь тянется к сладкому… Да-а, я все думаю об этой женщине. Будь она побогаче, чтобы иметь возможность оплатить услуги хирурга, ей можно было бы помочь.
   Впрочем, беднякам не до красы, когда есть нечего…
   Кстати, о еде. Если вы надумаете уволить свою кухарку, сообщите мне, я с удовольствием ее возьму.
   — Боюсь, вам долго придется ждать, — сказала Соня и в тот же момент услышала, как открылась входная дверь и по коридору протопали несколько пар ног, а потом одна из них почти бегом направилась к кухне.
   — Ваше сиятельство, мосье доктор, я привел полицейских, как вы и хотели. Они в гостиной.
   — Идемте, — спохватилась Софья и взглядом позвала за собой доктора.
   В гостиной на углу кушетки сидел один полицейский, а второй прохаживался по комнате, бросая взгляды на мертвого Патрика. Никто его не трогал с места, так он и лежал, словно уже покинутый всеми, хотя только обстоятельства вынуждали Соню все время передвигаться, не имея возможности хотя бы посидеть возле почившего возлюбленного.
   Увидев доктора, один из полицейских радостно воскликнул:
   — Мосье Поклен, рад, что это вы.
   — А кто же еще, кроме меня? — проворчал доктор. — Давненько я не видел вас. А в замке маркиза де Барраса, кажется, вы до сего дня ни разу не бывали. — Он смущенно оглянулся на Соню и поправился:
   — То есть я хотел сказать, теперь здесь хозяйкой ее сиятельство, русская княжна Астахова…
   — Софи Астахова, — представилась она; лейтенанту на французский манер.
   И невольно задержала на нем свой взгляд: боже, да он же просто великан, этот лейтенант! Наверное, она не достает ему даже до плеча. На вид ему не больше тридцати, а на лице уже два шрама, которые, как ни странно, украшают его, придавая вид этакой очаровательной злодейскости и в то же время законной суровости. А его чуть ли не фиолетовые глаза… Но она тут же одернула себя: Патрик! На кушетке лежит тело умершего Патрика!
   — Лейтенант полиции Фредерик Блесси! — представился тот, о ком она только что размышляла.
   Толстяк-доктор продолжал рассуждать вслух:
   — Насколько я успел изучить ваши привычки, Фредерик, прежде на подобные происшествия вы присылали сержанта Бежара.
   Лейтенант строго взглянул на доктора — мол, какой я тебе Фредерик…
   — Полноте, Фредерик, я могу позволить себе некоторую фамильярность. Ведь я живу в Дежансоне так долго, что успел принять вот этими самыми руками не одну сотню новорожденных, включая и вас.
   — Вы правы, доктор, — заговорил лейтенант вполне по-доброму. — Тот, кто дарит нам жизнь, имеет право на некоторое особое обращение. Что касается Бежара, — он бросил взгляд на своего спутника, — то он настоящая ищейка. У меня даже такое впечатление, что в прежней жизни он побывал в собачьей шкуре. У парня острый глаз и еще более острый нюх.
   Обычно он возвращается и высказывает свои соображения, стоит ли мне лично заниматься тем или иным делом. Если всюду я начну ходить сам… Впрочем, это вам неинтересно. Но кое-что я знаю и о вас, старина Поклен. Вы ведь, так сказать, провели первичное расследование? Угадал? Я давно говорил, бросьте свои клистиры и отвары, идите в полицию… М-да… Так вы говорите, странная смерть?
   Оба склонились над трупом Патрика, в то время как сержант каким-то крадущимся шагом выскользнул из гостиной.
   — Судите сами, Блесси, молодой человек свалился в яму, сломал ногу… Нога не посинела, повязка наложена довольно умело… Кстати, кто накладывал повязку?
   — Я, — смущенно отозвалась Соня. Впрочем, в тот момент как раз возмущаясь про себя, что на нее никто не обращает внимания. В конце концов, в чьем доме они все находятся!
   Но сегодня ей суждено было постоянно обрывать свои мысленные стенания. Старается она хоть на время позабыть о страшном происшествии или не старается, ничего от этого не изменится. В старинном замке, который теперь принадлежит ей, произошло убийство. И, как ни крути, именно Соня дала Патрику отравленный коньяк, хотя и не подозревала об этом.
   — А вот взгляни, Фредерик, на характерные пятна… Я, конечно, сделаю анализ коньяка, который пил покойный, но уже сейчас можно сказать…
   — Мадемуазель! Подойдите-ка сюда.
   Ах да, это лейтенант. Он же вроде пришел не один? Наверное, его сержант допрашивает Оду и Шарля.
   — Доктор Поклен говорит, что коньяк во фляжку налила ваша кухарка?
   — Ее звать Ода. И она говорит, что бутылку ей дала Вивиан, моя бывшая горничная.
   — Вы знали девушку прежде или взяли ее по чьей-то рекомендации?
   — Как недавно выяснилось, рекомендация относилась совсем к другой девушке…
   — Интересно. — Блесси направил на нее заинтересованный взгляд. — К вам пришла служить вовсе не та девушка, которую вы ждали?
   — Именно. Я думала, это ее прислала мне мадам Фаншон. Даже не сразу сообразила, что ту зовут Виолетт, в то время как в замок прибыла Вивиан. К тому же ее, кажется, вовсе и не Вивиан зовут.
   — А как?
   — Мадам Фаншон мне говорила, но я забыла… Вот и она сама, кстати.
   В гостиную вошла Аньез, которую сопровождал сержант.
   — Вы только послушайте, шеф, что рассказывает эта женщина! Похоже, семейка Лависс приложила руку к смерти этого парня.
   — Недаром я пришел к вам, княжна. Я нутром почувствовал, что дело это серьезное. Скорее всего, сержант прав и в замке орудовали наши старые знакомые. Старуха Лависс убралась в деревню, и я думал, взялась за ум. Уж в Дежансоне она покуролесила! На все ее гаданья, приворотные зелья мы закрывали глаза, но, когда узнали, что она еще и фабрикантша ангелов, взялись за нее всерьез…
   — Кто? — удивленно переспросила Софья.
   — Занималась абортами, — пояснил лейтенант, — но поймать ее, к сожалению, никак не удавалось. Скорее всего, для виду она гадала на будущее и даже составляла гороскопы. Бедняки ходили к ней толпами, и кто знает, может, это занятие тоже приносило ей существенный доход.
   — А мне всегда казалось, — смущенно призналась Соня, — что занятие гадалки зависит от многих случайностей и не слишком доходно, не каждый же день к ней приходят…
   — 6, княжна, — усмехнулся Блесси, — французов надо знать: нас хлебом не корми, дай только выяснить, что кому уготовила фортуна, и постараться перехитрить ее. Как говорил наш великий поэт господин де Лафонтен:
 
   Потерял ли кто тряпку, завел ли кто любовника,
   Муж, по мнению жены, слишком долго живущий,
   Докучливая мать, ревнивая жена -
   Все они бегут к гадалке,
   Чтобы сказать, чего им угодно.
 
   — То есть вы хотите сказать…
   — Что старуха Лависс приторговывала еще кое-чем, о чем предпочитают не слишком рассказывать те, кто за тем средством приходил… Так называемый «порошок наследства», не слышали? Сто с лишним лет назад наша бедная страна печально прославилась своими процессами об отравителях. В лих всплывали такие имена, что даже судьи вынуждены были произносить их шепотом…
   — Кажется, я что-то об этом читала, — наморщила лоб Соня. — Отравители были казнены, и я думала, что по их стопам больше не решатся пойти.
   — Увы, — усмехнулся лейтенант, — закону никогда не удавалось очистить житейское поле от сорняков порока с помощью топора…
   «Как, однако, он красиво изъясняется, — меланхолически подумала Соня, — а я всегда считала, что служители закона лишь ревностные исполнители каждой его буквы и прекрасное им неведомо».
   А Блесси между тем продолжал рассказывать:
   — Хотя полиция и шла по ее следам, но старая проныра вовремя успела отойти от дел. Или просто сделала вид, что взялась за ум. В деревне она слывет безобидной чудачкой, и если у женщины заводится лишний су, она может отнести его Лависс, и та погадает ей на старых картах или на костях… Не верю я в раскаяние таких закоренелых грешниц. А теперь еще и Марсель подросла. Уж бабушка своим фокусам ее обучила… Это же надо такое придумать: Марсель — внучка маркиза де Барраса! Насколько я знал мосье Антуана, с такой, как Режин…
   — Режин? — переспросила Соня.
   — Это имя старой Лависс, хотя так ее давно никто не зовет. Так вот, старый маркиз не стал бы с нею даже разговаривать… С чего вдруг старой ведьме понадобилось рассказывать внучке такие сказки? Может, пропавший куда-то Флоримон де Баррас что-нибудь ей пообещал? Нет, определенно, тут дело нечистое. Есть в этом деле какая-то тайна, которая не дает мне покоя… И сдается мне, вы кое-что знаете, а?
   — Я? — вполне естественно удивилась Соня, но в душе ее звякнул тревожный колокольчик. — Что я могу знать о делах тех дней, когда меня и на свете не было? Да я и во Францию приехала впервые всего полгода назад…
   — И сразу окунулись в приключения, не так ли?
   Фредерик вроде шутил, а сам пристально вглядывался в ее лицо — как княжна на его слова откликнется?
   Ну, положим, полгода назад Блесси мог бы прочесть на нем многое. Прежде, но не теперь, когда Софья все больше училась управлять своими чувствами.
   — Скажите, лейтенант, а матери у Вивиан… то есть Марсель, нет? — спросила Соня.
   — Мать этой испорченной девчонки была в Марселе портовой шлюхой, потому и дочь назвала в честь любимого города. Ее в припадке ревности зарезал пьяный матрос. Больше у вас вопросов нет?
   — Есть, — медленно проговорила Соня и вдруг выпалила:
   — Помогите мне! Я в Дежансоне никого не знаю, не представляю даже, с чего начинать… Даже, например, что надо делать, чтобы похоронить Патрика… Моего дворецкого. Обычно всеми хозяйственными вопросами занимался он.
   — Этот Патрик — он тоже иностранец?
   — Кажется, выходец из Шотландии.
   — Кажется? Что же вы взяли на работу дворецким человека, ничего о нем не зная?
   — Мы познакомились с мосье Йорком в Версале.
   Патрик был доверенным лицом герцогини де Полиньяк. Разве не было это достаточной рекомендацией?
   Блесси присвистнул:
   — Слуга самой герцогини! Ох, как бы не было у нас неприятностей. Когда умирают такие персоны, из дворца могут или прислать кого-нибудь с проверкой, или потребовать голову виновника. Понятное дело, мы и так будем его искать, но аристократы обычно люди нетерпеливые…
   — Думаю, из дворца ничего не потребуют, — сказала Соня. — Патрик числится у герцогини пропавшим без вести.
   — Вот даже как… — пробормотал лейтенант. — Ане позволите ли вы осмотреть его вещи? Мало ли…
   — Смотрите, — безразлично разрешила она.
   Блесси ушел и отсутствовал довольно долго, и все это время Соня просидела рядом с телом Патрика, с тоской отмечая, как не похоже это неподвижное тело на мужчину, который с нею в постели был так нежен и горяч. При одном воспоминании об этом слезы брызнули у Сони из глаз.
   Тем временем вернулся лейтенант и с интересом взглянул на молчаливо горюющую Соню, постоял возле нее, а потом негромко кашлянул. Княжна взглянула на него.
   — Как, говорите, звали вашего дворецкого? — спросил Блесси.
   — Патрик Йорк.
   — Это он сам вам сказал?
   — Сам. И под таким именем его знали во дворце.