Шкатула Лариса. Крепостная маркиза

   Соне почему-то казалось, что именно сегодня молодой шотландец, как говаривала Агриппина, разверзнет уста.
   Но Патрик говорил о чем угодно — сейчас вот о новом слуге, о том, что у арендаторов земли маркиза де Барраса — а значит, и Сониной — окончился срок аренды, о том, что на границах поместья непременно надо поставить изгородь, тогда можно будет завести собак, а то на ее участок забредают не только посторонние люди, но и коровы, овцы и прочая живность…
   Соня не понимала, почему Патрик сам начал свой серьезный разговор, как он ей сказал, и сам же не торопится его продолжать. То ли он нарочно разжигал Сонино любопытство, то ли занимался какими-то очередными изысканиями, которые существенно переменили его взгляды…
   — А почему вы сказали «тоже»? Разве у нас появился еще кто-то из слуг?
   — Завтра появится, — важно доложил дворецкий.
   Для покупки выезда пришлось израсходовать львиную долю денег, вырученных за перстень. Лошадей, по совету Патрика, купили не три, а две, да и карету стали использовать старую, на которой, видно, ездил еще отец, а то и дед покойного маркиза Антуана.
   — Не огорчайтесь, ваше сиятельство, — успокаивал Соню Патрик, — как только мы разбогатеем, купим и третью лошадку, и новую карету…
   Опять не обошлось без умения Патрика искать наиболее простой, а значит, менее дорогой путь. Он нашел где-то каретника, который в последнее время отошел от дел, но прежде славился золотыми руками. трех месяцев замужняя женщина. И по мужу должна носить совсем другую фамилию…
   — У меня даже есть титул, — сказал он, но, заметив, как Соня от удивления и любопытства подалась вперед, посмотрел на нее внимательнее: мол, так ли уж это для нее важно? — и пояснил:
   — Но больше ничего, кроме титула. Это все равно что носить шляпу с пером и при этом, прошу прощения, иметь драные панталоны.
   Соня смутилась. За те несколько месяцев, что она уехала из отчего дома, княжна многому научилась. Вон даже берет уроки фехтования у мосье Жуо, но это вовсе не значит, что при ней можно так шутить. Патрик, кажется, понял свою ошибку, потому что тут же поправился:
   — Простите, ваше сиятельство, я, кажется, чересчур увлекся рассказом.
   — Общение с простолюдинами не идет вам на пользу, — высокомерно сказала Соня и тут же смешалась: чертов аристократизм прямо лезет из нее! Давно ли над нею висел дамоклов меч: ее могли отправить туда, где ей не только пришлось бы забыть о своем княжеском титуле, но и навеки стать чьей-нибудь рабыней. Причем вовсе не обязательно рабыней аристократа. Но полученные впечатления все-таки трудно ею усваиваются.
   Однако роду Астаховых есть чем гордиться, и все ее предки гордились. Имели на то право благодаря особым талантам. Соня тоже гордится, хотя талантами бог ее обидел.
   Но и о справедливости не стоит забывать. Вон Патрик сразу будто в себе замкнулся.
   — Простите, — сказала она, — вырвалось.
   — Бывает, — опять не удивился Патрик, — хочешь не хочешь, а корни все равно дают себя знать…
   Кстати, мосье Жуо давал уроки и Патрику, который настоял, чтобы они оплачивались из его жалованья дворецкого. Странно, что оба до сих пор даже не оговорили сумму, которую Соня станет выплачивать ему за службу.
   — Значит, для полного счастья вам не хватает только денег? — решила уточнить она. Неужели Патрик думает разбогатеть, работая на нее?
   — Не только денег, — уточнил он хладнокровно, — но и любимой женщины, семьи, детей, своего дома…
   — Не думаете же вы, что я могу вам все это дать?
   — Было бы слишком самонадеянным с моей стороны так думать, — сказал Патрик. — Но вы и так уже много дали мне.
   — Интересно, что? — удивилась Соня.
   — Жизнь, — выговорил, как топором рубанул, Патрик. — Вы подарили мне жизнь. Пока я лежал у лесника в его домишке, я многие подробности узнал о том, что случилось на той злосчастной поляне. Несколько раз к дочери лесника приходила ее подруга.
   И она рассказала, как вы тащили меня к карете и сколько заплатили за мое лечение… Лесник по прозвищу Авиценна оказался превосходным лекарем, но и ему пришлось побороться за мою жизнь…
   — Патрик, вы еще так молоды. Вы вполне можете разбогатеть и получить на службе у какой-нибудь знатной и богатой особы то, чего вам не хватает для счастья. Сомневаюсь, что смогу вам помочь, даже открыв свою тайну. Возможно, пройдет очень много времени, прежде чем вы станете достаточно богатым, чтобы заиметь свой дом и семью… Клянусь, я пойму, если вы просто возьмете расчет и найдете место получше…
   Он посмотрел на княжну так, словно она сказала бог весть какую глупость.
   — Согласен, у Патрика Йорка много грехов, но греха неблагодарности за ним до сих пор не водилось… Я ответил на все ваши вопросы?
   — Пожалуй, на все, — задумчиво проговорила Соня. — Теперь, надо полагать, моя очередь?
   — Если ваше сиятельство не возражает.
   — Тогда я сию минуту не стану ничего говорить, — решила Соня. — Давайте вернемся в замок, я покажу вам кое-что, и, может быть, ваши вопросы исчезнут сами по себе… — Она подумала немного и сама же себя поправила:
   — Хотя нет, не думаю. Появятся другие.
   — Никто из слуг ни о чем не должен догадываться?
   — Конечно, вы все понимаете.
   Смышленого парнишку по имени Шарль Патрик в присутствии Софьи отправил к кузнецу.
   — Пусть посмотрит правую ногу Селесты. Она прихрамывает.
   Шарль кивнул и поспешил в конюшню.
   Новую горничную с поэтичным именем Вивиан Соня услала в магазин — ей срочно понадобилась модистка, которую она велела пригласить к себе с образцами тканей.
   — Скажи ей, что мне необходимо сшить вечернее платье. Чем скорее, тем лучше. И, возможно, не одно.
   Можешь не торопиться. Я разрешаю тебе зайти в кондитерскую и купить себе пирожное.
   — Но, мадам, я и сама могу печь отличные пирожные, — озадаченно проговорила девушка. — Если вам не нравится, как их печет Ода…
   — Вот и хорошо, ты сможешь сравнить, как это делают другие, и научишься еще кое-чему.
   Некоторое время Вивиан постояла, что-то соображая, потом бросила едва заметный взгляд на Патрика, и в глазах ее мелькнуло понимание. Еще бы, она и сама с удовольствием осталась бы наедине с таким красивым мужчиной!
   «Ничего, пусть думает что хочет! — с некоторой досадой решила Соня. — Ну почему окружающие предпочитают подозревать в других только пороки?»
   Конечно, она не стала говорить о том Патрику, потому что и так оставалась с ним наедине, и это не было похоже на их прежние отношения, ведь к предстоящей доверительности между ними прибавилось еще что-то, чему Соня не то чтобы не могла, а боялась подобрать название. Для себя самой она пояснила, что доверительность и доверие — суть разные по глубине отношения.
   Она почти осязаемо почувствовала, как растет напряжение Патрика. Особенно когда он пошел следом за Вивиан и запер парадную дверь. Что вдруг случилось? Ведь отношения между ними остались прежними, как и занимаемое обоими положение. Тогда в чем дело?
   — Лучше оградить себя от возможных сюрпризов, — небрежно сказал Патрик, поймав ее вопросительный взгляд.
   Наверное, Соня его побаивалась. Так всякая женщина инстинктивно настораживается, когда не может понять действий мужчины в отношении нее.
   А Патрик для княжны вообще был темной лошадкой, и, значит, от него можно было ожидать чего угодно.
   Если хорошо подумать, не все ей было ясно в этом деле. В том, где пострадали оба. Соня натерпелась тогда такого страха, видя, как один за другим падают сопровождающие ее в поездке мужчины… Вот и Патрик едва не расстался с жизнью — ради какой большой цели? Игры сильных мира сего? Но они оба люди отнюдь не заурядные, чтобы позволять кому бы то ни было обращаться с собою, как с игрушкой…
   Если Патрик знал, что на карету, в которой поедут Соня с графом Савари, будет совершено нападение, то почему поехал тоже? Наверняка и он, и герцогиня де Полиньяк понимали, как это опасно. И если Иоланда все-таки Патрика с нею послала, значит…
   Ах, значить это может все, что угодно! То ли она им не слишком дорожила, то ли Патрик сам на поездке настоял, поди теперь разберись.
   А что, если он поехал из-за Сони? То есть она уже тогда была ему настолько дорога? Нет, глупости, Патрик совсем ее не знал.
   Который раз Соня пыталась самостоятельно объяснить себе мотивы, которые двигали всеми участниками того дела, и каждый раз незнание фактов не давало ей продвинуться вперед.
   — Итак… — Патрик выжидающе посмотрел на Соню и, уловив в ее глазах решимость, протянул руку со свечой. — Прошу, ведите меня в свою святая святых.
   — В прошлый раз Эмиль брал с собой факел, — пробормотала она.
   — В прошлый раз, это когда…
   — Мы втроем ездили к фамильному склепу де Баррасов, — пробормотала Соня, стараясь не смотреть ему в глаза.
   — И повезли столько цветов, что еще несколько дней в карете не выветривался их запах…
   Она кивнула.
   — То есть и молодая вдова, и ее любовник, и вы вдруг одновременно почувствовали тоску по накануне почившему мосье Антуану…
   — Перестаньте, Патрик! Ну что вы душу из меня тянете?
   — Оригинальное выражение — тянуть душу. Значит действовать чересчур медленно?
   — Нет, пытать изощренно!
   — Ого, это что-то новенькое. Так говорят в России? Впрочем, называйте как хотите, но и будьте справедливы: как я могу не тянуть из вас эту самую душу, когда какому-то Эмилю вы оказали больше доверия, чем мне, вашему преданному слуге!
   — Никакого доверия я ему не оказывала! — перебила его Соня. — Мы с Агриппиной все сделали так, что он ничего не заподозрил.
   — Но в подземелье-то Эмиль спускался?
   — Спускался. Но только лишь для того…
   — Для чего?
   — Чтобы забрать тело Флоримона де Барраса.
   Соня выговорила эти страшные слова и опять испугалась: ну почему она все время дает в руки Патрика дополнительные козыри против нее?! В то время как он сам… да, он сам о себе так и не сказал ничего.
   Только пообещал, что когда-нибудь все расскажет.
   Как сказала бы покойная маменька, умри ты сегодня, а я — завтра!
   — Нет, милая княжна, совершенно напрасно вы морщите свой прекрасный лоб. Пора бы уж решить вы доверяете мне или не доверяете? В таких вопросах делать что-то наполовину в любом случае равносильно поражению.
   — Я не понимаю, что вы хотите этим сказать? — жалобно протянула Соня.
   — Хочу сказать, что пришла пора откровений.
   Нужно, чтобы в это поверили и вы. Все равно отступать уже поздно.
   — Поздно? — эхом повторила Соня.
   — Поздно. Доверьтесь мне, Софи, и открывайте этот ваш чертов механизм! Долго мы будет топтаться перед входом в вашу сокровищницу?! -

12

   Нешуточный напор Патрика заставил Соню поторопиться. И вправду, отступать ей было некуда.
   Так что она кинулась нажимать заветные камни в стене коридора. Кстати, уж не по чертежам ли маркиза Антуана была сделана потайная дверь в лабораторию ее деда Еремея? Стена медленно отъехала в сторону, и Патрик шагнул в проем, чуть опередив Соню, чтобы стать на ступеньку ниже и подать ей руку. Человек благородного происхождения благороден в любой ситуации.
   Он мазнул пальцем оставленную факелом на стене копоть и сказал:
   — Думаю, мы с вами обойдемся двумя нашими свечами. Нам ведь не придется читать какой-нибудь алхимический манускрипт, чтобы открыть дверь в саму сокровищницу? И вряд ли нас здесь поджидает какой-нибудь монстр, от которого пришлось бы отбиваться факелом…
   — Без факела Агриппина не захотела спускаться, — заметила, будто оправдываясь, Соня.
   Он внимательно посмотрел, как княжна закрывает механизм — она предпочитала все же, чтобы дверь в подземелье не оставалась открытой, — и для верности проделал эту операцию сам, открыв, а потом закрыв вход.
   — Какой умница был старик Антуан! — весело сказал он, продолжая медленно спускаться по лестнице и поддерживать под руку Соню. — Недаром все же господь отпустил ему столько долгих лет.
   — Скорее всего, эту роль частично взял на себя мой дед, — не смогла не похвастаться Соня: уж если она сама не обладала никакими выдающимися способностями, то могла хотя бы гордиться теми, которыми были наделены ее предки. — Он изготовил в своей лаборатории эликсир, продлевающий жизнь, который Антуан де Баррас пил долгие годы.
   — И секрет этого эликсира, конечно же, утерян? — отчего-то с насмешкой спросил ее Патрик.
   — Вовсе нет, — тоже насмешливо фыркнула Соня, не в силах отказать себе в удовольствии лицезреть оторопелость на лице бывшего гвардейца. Но внутри ощутила некоторую холодность: так ли правильно она поняла наброски деда насчет рецепта? Стоит ей не правильно прочесть хотя бы одно составляющее, и пресловутый эликсир станет обычной водой. Если не ядом!
   Кстати, Патрик был прав в своих сомнениях.
   Дневник деда остался в Петербурге — сохранит ли ее брат бумаги? А то ведь и сожжет, разозлившись от неумения прочесть их… Но сейчас не до эликсира.
   Позднее, когда у Сони появится время для работы с бумагами, когда она сможет вернуться в Петербург…
   — В самом деле, о чем я решил говорить, спускаясь по лестнице в это темное затхлое подземелье? — пробурчал Патрик себе под нос. — Тут вовсе не то место, где стоит задавать вопросы и ждать на них ответы. Всему свое время.
   Соне показалось, что спускаются они ужасно долго. Она даже мысленно содрогнулась: будто в ад.
   Но тут лестница кончилась, и они вышли на то место, где коридор раздваивался, а оба хода терялись где-то в кромешной темноте.
   Патрик повернулся к Соне и не без ехидства спросил:
   — Ну и куда теперь нам идти, вы случайно не забыли?
   Она не смогла бы забыть, наверное, даже если бы захотела.
   Не так давно Соня медленно брела по этому коридору вдвоем с маркизом Антуаном, первоначальное оживление которого сменилось такой сильной слабостью, что старик высказал желание умереть прямо здесь и сейчас. Соне пришлось как следует встряхнуть его, чтобы привести в чувство, а потом взывать к его ответственности и чувству долга. Ведь в таком случае она могла бы остаться здесь навечно. У входа караулил бы ее разгневанный Флоримон, а где искать выход наружу, она, конечно же, тогда не знала.
   Но все же Соня сейчас мысленно проверила себя: так, теперь спуститься по ступенькам еще ниже, повернуть направо…
   — Да-а, — протянул позади нее Патрик. — Пожалуй, если бы вдруг вы надумали бросить меня здесь, я мог бы и не найти выход наружу, даже зная секрет механизма. А почему им не воспользовался Флоримон?
   — А потому, что он оказался запертым в подземелье нечаянно. Каким-то образом он — возможности подробно расспросить умирающего маркиза у меня не было — отыскал люк. Выход из подземелья как раз на границе владений де Баррасов. Расковырял его или сумел подыскать ключ к механизму. Словом, ход он открыл, но не знал, как держать его открытым, и воспользовался в качестве рычага бревном… Ну, и потихоньку стал вывозить золото и прятать его в своем тайнике. Эмиль с Агриппиной это заметили — не то, что некто вывозит именно золотые слитки, а то, что какой-то человек во всем черном приезжает на закрытом фургоне и что-то возит. Они не подумали, что вывозит отсюда, а именно — возит и тут прячет… Решили, что он — контрабандист какой-нибудь местный.
   — Вот оно что… — понимающе кивнул Патрик. — А я реставрировал картину происшедшего вовсе не так и по этой причине подозревал вас троих в сговоре.
   — Вы подумали, что мы убили Флоримона? — ахнула Соня, — Нет, я вовсе не знал о том, что Флоримон умер, — сказал Патрик. — Скорее наоборот, я считал, что его здесь нет, потому что он собирался уезжать и даже заплатил за место на корабле. Это я узнал наверняка. Но к отходу судна он так и не явился, и я решил, что по какой-то причине он передумал.
   — Тогда в чем мы могли быть замешаны?
   — Например, поторопили маркиза Антуана уйти на тот свет.
   От возмущения Соня даже не смогла сразу что-то сказать — вот так дворецкий у нее, подозревает свою госпожу в самых страшных грехах! И при этом торчит подле нее, будто ему горы золотые пообещали.
   — Однако как вы хороши, когда сердитесь, — заметил Патрик.
   — Не заговаривайте мне зубы! Когда мы — с вами, кстати, вместе — приехали в замок, маркиз уже был без сознания.
   — Полно, полно, Софи, я же пошутил.
   — Ну и шуточки у вас! Прямо-таки, я бы сказала, извращенные.
   — Можете взять себе на заметку. Если хотите, чтобы некто сказал вам то, что в обычном настроении не сказал бы, выведите его из себя, заставьте нервничать… Считайте, что это небольшая моя месть: вы так долго держали меня в неведении, заставляя домысливать то, чего просто быть не могло.
   — Так вы еще и мстительны?
   — Есть грех, — согласился он. — Ведь мне долго пришлось ломать голову над тем, зачем вам понадобилось столько цветов, зачем вы все трое таскались к склепу. Подумал было, что сокровище покойного маркиза вы нашли и в склепе спрятали. Но слишком это выглядело… по-книжному, что ли… Кстати, а как вы узнали о смерти Флоримона?
   — Шла тем же путем, что и вы, используя логику.
   Или вы считаете, что женщинам она недоступна?
   — Теперь я так не думаю… А вдруг слуга Флоримона и ваша бывшая крепостная нарочно не открывали дверь в подземелье? Неужели они не догадались, что заперли в нем сына умиравшего маркиза?
   — Это ваше предположение совсем уж нелогично!
   Ни Эмиль, ни тем более Агриппина не были злодеями и не стали бы убивать Флоримона даже ради золота.
   — Вы слишком категоричны, Софи! Человек порой за себя самого не может ручаться, а уж за других людей…
   — Но тогда не проще ли было просто убить его, а не слушать три дня, как он там внизу завывает… А если бы услышал кто-то посторонний? Он ведь кричал не только по ночам.
   — Вот видите, странно было не догадаться.
   — А они и догадались. То есть, я хотела сказать, решили: это привидение. Агриппина мне как-то обмолвилась, что хотела уже позвать священника, но, во-первых, она православная и боялась, что местный падре не станет и слушать ее, а во-вторых, завывания как раз к тому времени и прекратились.
   — Иными словами, вы настолько поверили в их невиновность, что сами стали соучастницей преступления.
   — Какого преступления? — испугалась Соня»
   — Помогли скрыть от властей смерть знатного человека. А ко всему прочему — еще и сокрыли труп.
   — Погодите, Патрик, опять вы торопитесь. Сейчас вы сами все поймете. Эмиль много лет служил Флоримону и был по-своему ему предан. К тому же незадолго до этого его встретил полицейский и пригрозил, что знает не только о неблаговидных делах отпрыска маркиза Антуана, но и о том, кто ему в них помогает. То есть Эмиля могли заподозрить в том, что он поссорился с Флоримоном и нарочно запер его в подземелье. Нет, оба всего лишь пошли к тому месту, куда зачастила чья-то чужая повозка, и решили пугнуть того, как они думали, контрабандиста. А когда увидели открытый люк, подпертый бревном, то Эмиль не нашел ничего лучшего, как это бревно убрать.
   Думал, потом его откроет. Но не смог. Флоримон оказался заперт в подземелье. С тем самым золотом, которое когда-то выплавил его отец.
   Патрик остановился, как будто вдруг вспомнил о чем-то важном, и хрипло выругался на каком-то неизвестном Соне языке. Что-то похожее на английское словечко «дерьмо».
   — Патрик, неужели вы ругаетесь? — громко удивилась Соня.
   Молодой человек смутился, но похмыкал про себя и сказал:
   — Еще бы мне не ругаться! Если я не только был слеп, но и глуп. Надо же, Эмиль болтал что-то про привидение, а я не придал этому никакого значения.
   Допустить такую ошибку! Джеймс в свое время надрал бы мне уши за невнимательность. Подумать только, мне в руки давали такие сведения, а я отмахнулся от них, как ребенок от горького лекарства! Так что получилось, что и я приложил руку к гибели Флоримона.
   — Вы ошибаетесь, — сказала Соня. — Когда мы с вами приехали в замок, привидение уже третий день как угомонилось.
   — И на том спасибо… Нам еще долго идти?
   — Мы уже пришли.
   Молодые люди ступили с последней ступеньки на ровную, присыпанную песком площадку. Пламя свечей бросало блики на выбитую в скале нишу, в которой были сложены слитки золота.
   — Вот, любуйтесь, это и есть моя тайна. — Соня обвела рукой открывшуюся им картину.
   — Сколько же их здесь?! — изумился Патрик.
   — До того, как сюда вломился Флоримон, — ответила Соня, — их было две тысячи шестьсот пятьдесят четыре.
   Патрик подошел и взял в руки один из слитков.
   Взвесил его на руке, как когда-то княгиня Астахова.
   — Вот, значит, как выглядит богатство.
   — Скорее то, что еще предстоит превратить в богатство.
   Понятно, что ее дворецкий некоторое время недоуменно смотрел на свою госпожу. Так что Соня с невольной досадой проговорила:
   — Ну, подумайте, Патрик, как можно использовать эти слитки? Платить ими за продукты, за одежду и прочее?
   — Ну да, как-то я сразу не сообразил. А у вас есть какие-то мысли насчет этого?
   — В том-то и дело, что нет. Мне впервые досталось наследство в золотых слитках.
   — А заявить о них властям вы не хотите?
   — Честно говоря, боюсь. Я ведь не знаю законов Франции в отношении кладов — если золото объявить именно таковым. Но тогда, может статься, на него найдутся и другие претенденты, а я наверняка знаю, что на золото имели право лишь маркиз Антуан и мой дедушка Еремей. Оба ныне покойные.
   — А вы такое право имеете?
   Соня смутилась: в хорошем же свете она выглядит! Мало того, что Патрик сочтет ее скрягой, он ведь может еще решить, будто она присвоила себе то, на что могут претендовать и другие законные наследники.
   — Конечно, если бы жив был Флоримон…
   — Но он свое уже получил.
   — Ну, да, это я и хотела сказать. К тому же мосье Антуан никому о золоте не говорил, потому что его производство наладил на деньги моего деда.
   — Ах, вот оно что!
   — Правда, Флоримон все равно о нем узнал.
   И тайну механизма, открывающего вход в подземелье, у отца выпытал. Но не до конца. Старый маркиз был уже слишком слаб, а Флоримон слишком самоуверен…
   — Дела-а, — протянул Патрик. — Как ни поверни, а закон нарушать придется…
   — Вот именно. Но, честно говоря, я даже не представляю, с какого конца к этому золоту поде! упиться.
   Патрик ответил не сразу, словно что-то про себя решая.
   — С вашего позволения я возьму один слиток. — Он выжидательно посмотрел на Соню. — Если я найду человека, которого золото в таком виде может заинтересовать, он должен иметь перед глазами образец.
   — Конечно же, берите!
   Обратный путь молодые люди проделали в молчании. Соня все не могла успокоиться. Не слишком ли она рисковала? Открыла карты чужому человеку.
   Поставила свою жизнь в зависимость от его порядочности. Положим, не жизнь, а всего лишь состояние.
   Но… а сама-то она порядочна, если подозревает его в черных намерениях? Вот чего, спрашивается, он молчит? Думает, как от нее избавиться? Ох, опять все сначала, эти ее страхи, разные предположения…
   Княжна отмахнулась от своих мыслей, как от назойливой мухи. Если ей суждено погибнуть от руки человека, которого она приготовилась считать своим другом, значит, так тому и быть. Отступать больше некуда. Все ее бросили: и венчанный муж, и бывшая крепостная, которую она считала почти родным человеком. Если ее предаст Патрик, значит, такой поворот судьбы она заслужила.
   Но вот они подошли в лестнице, ведущей наверх, и он наконец заговорил:
   — Ваше положение можно сравнить с положением Тантала^[2]. Сидите, можно сказать, на золоте и не можете им воспользоваться, ведь так? Или у вас наконец созрел план, как можно перевести состояние в ливры?
   — Никакого плана у меня как не было, так и нет, — уныло призналась Соня. — Для того чтобы золото кому-нибудь продать, надо иметь во Франции близких знакомых. Так что я хожу и целый день ломаю голову над тем, как обратить слитки в обычные золотые монеты. Разве что обратиться к герцогине Иоланде или к самой Марии-Антуанетте…
   — Боюсь даже представить, что из такого плана могло бы получиться… Но шутки шутками, на самом деле задачка не из легких, — согласился Патрик, вполне самостоятельно закрывая вход в подземелье. — С этим делом ни в коем случае не стоит торопиться. Надо тщательно просчитать каждый шаг…
   Вы хотите, чтобы я вам помог? А то, возможно, я опять поспешил. И сразу прихватил этот слиток, и начал соображать, кого можно привлечь к вашему делу.
   — К нашему делу, Патрик, теперь уже к нашему!
   Ведь вся надежда у меня только на вас! — горячо проговорила Соня.
   Кстати, она тоже, пожалуй, спешит. Еще ничего конкретного ему не предложила. Загорелась! Он ведь так и не сказал, что ему от Софьи надо. Решил, что теперь она все для него сделает?
   — Спасибо за доверие, — между тем просто сказал он и поцеловал ей руку, — постараюсь его не обмануть. Но вы согласны, что необходимо поговорить о таких серьезных вещах не на ходу? Давайте-ка мы с вами пройдем в гостиную, посидим и обмозгуем этот вопрос. Знаете, вчера я нашел в кладовой пару бутылочек вина, которое разлили тогда, когда вы были еще совсем маленькой девочкой.