Страница:
– Ба, да вас и не узнать! Мастерская работа. Вы сами преображались?
Катя кивнула.
– Вы талантливы. Жалко, что не с нами... Кстати, Эраст не согласился со мной. Странно, что именно вы послужили причиной нашей первой с ним ссоры. Он кричал мне, будто я не имею права делать это. Тоже не понимает, что его отец взвалил на плечи ответственность, по сравнению с которой личные мотивы отступают на второй план...
– Но разве ваша деятельность не предполагает как раз личное обогащение?
– Тогда уточним: в том числе и личное. А также сохранение редчайших исторических реликвий... для самых достойных. Для тех, кто сумеет их по-настоящему оценить, а не просто глядеть, как баран на новые ворота...
Во время его проникновенной речи Катя понемногу пришла в себя.
– Вы позволите? - она кивнула на дом.
– Конечно, зачем оставлять здесь то, что не принадлежит времени.
Она коснулась палочкой дома, а когда он превратился в небольшую деревяшку, аккуратно сложила его в ладанку.
– А белку мне можно взять?
– Белку? Какую белку? Ах, ту, что предупреждала вас об опасности? Берите.
Он внимательно посмотрел на Антипа, но, кажется, ничего подозрительного не обнаружил.
– Ручная зверушка, понимаю. В вашем возрасте это объяснимо. Страшновато бродить одной среди чужого жестокого мира... А кого вы собирались соблазнять в таком виде? Какого-нибудь монгола-военачальника? Неужели вы согласились жертвовать собой ради того, чтобы в каком-нибудь захолустном музее появилась очередная неоцененная современниками рукопись? Бедное дитя.
Он посмотрел, как Екатерина усаживает белку в кузовок.
– Такая привязанность к обычной белке! Судя по всему, это существо человеком не было, в нем нет соответствующей массы... Если, конечно, Венуста Худионовна не изобразила что-нибудь этакое, логике не поддающееся... Но я не стану даже вникать. Пусть белка останется белкой. Все-таки, молодые не понимают подлинной власти над человеком мира материального. Живете иллюзиями, придуманными идеалами... Однако, нам пора в путь.
– И куда вы меня повезете? - глухим от волнения голосом спросила Екатерина.
– Как это, куда? - притворно удивился Леон. - Конечно, домой. Разве вы не учитесь в институте? Эдак вы и сессию прогуляете. Я не могу допустить, чтобы в третьем тысячелетии мы не досчитались одной талантливой актрисы... Кстати, вы не могли бы ответить на вопрос, каким образом вам удалось снять блокировку с памяти? Вы ведь сразу меня узнали, не так ли?
– Думаю, её уничтожила Черная Дыра.
– Интересно, какие открытия делаются походя.
– Мы пойдем пешком?
– Поедем верхом. Насколько я знаю, вас приучала к лошадям сама Воронцова? В юности она была фрейлиной императрицы и за свое умение безукоризненно держаться в седле, носила прозвище Амазонка. Сколько среди нас талантливых людей, и как глупо, что мы по разные стороны баррикад... Однако, нам надо торопиться.
Они немного прошли вперед, где их ожидали две оседланные верховые лошади. "Видно, Леон не хочет телепортироваться, - подумалв Катя. - Боится, что я сбегу! Но я и так смогу убежать..."
– Так не убежите, - вслух ответил он; конечно, о защите своих мыслей Катерина опять забыла! Но она все-таки спросила:
– А почему?
– Попробуйте сами отъехать от меня хоть недалеко, - предложил он. - Я не буду мешать.
Катя тронула поводья, но лошадь успела лишь податься в сторону, как её тотчас потянуло обратно.
– Вот видите, на небольших скоростях контролировать человека легко, а начни мы перемещаться в пространстве, только я вас и видел!
– Вы откровенны, - хмыкнула девушка.
– Это потому, что вы в моих руках. Ничего, не расстраивайтесь. Наши кони быстроноги и домчат нас до переправы подобно ветру!
– До переправы?
– До переправы, которую с легкой руки ваших учителей - белых историков мы тоже стали называть Черной Дырой.
Глава двенадцатая
Антип опять заскребся в кузовке, и Леон его тоже услышал.
– Кажется, ваша белка просится на свободу.
– Для него кузовок, видимо, как для нас темница. Ему куда больше нравится сидеть на моем плече.
– Он? Так это самец? - спросил Леон. - И как же вы его зовете?
– Антип, - ответила Катя, и тут же упрекнула себя за неосторожность: а вдруг черный историк наслышан о домовом Венусты Худионовны?
Защиту от подслушивания она поставила и теперь могла размышлять обо всем, не боясь чужого вторжения в свои мысли. Сейчас она думала о себе. Почему историки - те и другие остановили свой взгляд именно на ней? Что было в Екатерине такого, чего они не смогли бы найти в других девушках?
Назвать её особо умной или сообразительной трудно - попалась она самым глупейшим образом. Недаром Леон все время так снисходительно на неё посматривает. Считает, раз его противники бросают в бой таких неумелых, необстрелянных, значит, совсем плохи их дела?
Кони неслись, как угорелые - отчего-то её конвоир торопился. Катя побоялась, что при такой бешеной скачке Антип свалится с её плеча и привязала его к себе головным покрывалом, свернув наподобие скатки.
Внезапно она почувсивовала боль - уцепившись за прядь волос Антип так сильно потянул её к себе, что она вынуждена была невольно склонить голову к плечу.
– Преврати меня в змею! - шепнул ей домовой в самое ухо..
– В какую змею? - она даже подумала, что ослышалась.
– Не знаю, как она называется. В ту, которая свои жертвы душит.
– Удав, - тихо пробормотала Катя, боясь, что у неё ничего не получится.
Ведь она сама была привязана к Леону силой его магии. Она не могла сделать ему ничего плохого, но вдруг он не лишил её способности произносить заклинания над другими?
К счастью, черному историку сейчас было не до них: он как раз смотрел на то место, откуда начался их переход через время. То есть, на Черную Дыру, которая по виду вовсе не была черной.
Посреди поля, на небольшом участке, поросшем камышом, из земли всегда поднимался густой туман, похожий на слабый смерч. Подошедшему ближе были слышны какие-то странные звуки, не то завывания, не то рыдания. Местные жители считали место проклятым, старались к нему не приближаться и по возможности вообще обходили стороной.
Так что, Леон отвлекся, а Екатерина этим воспользовалась и произнесла заклинание, превращавшее Антипа в удава.
Будто блестящая серая молния метнулся он вперед, точно на спину черному историку, и обвился вокруг горла.
– Только не до смерти! - успела крикнуть Катя.
Потом она думала, что Леон просто растерялся. Конечно, трудно приписывать растерянность опытному магу, но он был справедливо наказан за то, что недооценил своего юного противника.
Между тем, лицо Леона посинело, глаза закрылись, а удав продолжал сжимать его в смертельных объятиях. Кате ничего не оставалось, как превратить Антипа обратно в белку.
– Я же кричала тебе - не до смерти, - принялась отчитывать она домового. - Еще немного, и ты сломал бы ему шею!
– Прости, - пропищал Антип, - но, будучи домовым, я знал, когда остановиться, если душишь человека, а в шкуре этого удава почему-то ничего не чувствовал, кроме того, что надо было сжимать. До хруста.
Катя спешилась и подошла к упавшему с коня Леону. Она приложила ухо к груди - сердце слабо билось. На шее остался красно-синий рубец. Девушка приложила руку к его груди - пульс стал ровнее. Скоро он придет в себя.
– А вот этого нам совсем не нужно! - сказала самой себе Катя и проделала тот же фокус, которым поразил её некогда Эраст. Она мысленно подняла в воздух тело Леона и, подтолкнув, направила прямо к Черной Дыре. Туманный смерч тут же поглотил его. - Думаю, Полактия Фортунатовна окажет мужу первую помощь.
– Берегись! - пискнул Антип. - Если разозлится эта женщина...
– Что ж, придется повоевать и с нею! - легкомысленно отмахнулась от его слов Катя.
Она опять привязала к себе Антипа, села на одного из коней и поскакала обратно. Теперь она уже точно знала, в какую сторону ей нужно двигаться...
На этот раз она чуть не забыла ладанку с домом, которая была приторочена к седлу другой лошади - ту Катя решила оставить.
Девушка пересела на лошадь Леона - она показалась ей выносливее - и уже собиралась тронуть поводья, как едва не заорала от боли. На этот раз Антип нешутейно полоснул её когтями.
– Ты что, офонарел? - совсем не по-местному взвизгнула она.
– Дом! Ты забыла мой дом! - верещал он и, наверное, будь в образе удава, задушил бы её насмерть. - Легкомысленная девчонка!
Екатерина слезла с лошади, сняла кузовок с седла той, которую она решила здесь же и оставить и опять взгромоздилась на прежнее место. С Антипом она решила не разговаривать - слишком много позволяет себе этот распоясавшийся домовой!
Вторая лошадь, однако, вовсе не собиралась оставаться одна и продолжала скакать рядом, словно Катя вела её в поводу.
Это показалось девушке странным: не то, чтобы она так уж хорошо знала повадки этих животных, но подозревала, что все, побывавшее в руках Леона, попросту не может быть обыкновенным.
Катерина остановила лошадь и спешилась.
– Чего ты опять удумала? - всполошился Антип - он понимал, что девушка обижена и верил, что по молодости лет она может натворить глупостей. Например, бросить его на произвол судьбы. А помирать в чужих краях, да ещё в образе ему не присущем, домовому вовсе не хотелось.
– Погоди, не мешай, я думать стану, - отмахнулась Катя и села в траву.
– Обо мне думать станешь? - все ещё боязливо осведомился он.
– О лошадях.
Катя не умела долго злиться, а Антип, как ни крути, был здесь её единственным товарищем.
– Посмотри, не кажутся они тебе странными?
Лошади стояли рядышком, не пытаясь щипать траву и не трогаясь с места.
– Может, оборотни? - предположил Антип.
Она встрепенулась.
– Точно, надо посмотреть.
Юная магиня прошла немного по траве и чуть поодаль, под кустом обнаружила листок, на котором ещё не высохли капельки росы. Она сняла росинку, положила на ладонь и проговориал:
– Ты, роса, что живешь в небесах, покажи невидимое, сними чары с зачарованного.
Маленькая капелька на её ладони стала расти, пока не достигла размера теннисного шарика, твердого и холодного. Екатерина глянула сквозь него, словно сквозь дверной глазок и увидела призрачный бесконечный коридор, в котором, как в калейдоскопе, извивались и плавились странные фигуры.
Она направила превращенную росинку на стоящих лошадей и, хотя готова была ко всему, чуть не выронила шарик. Воистину, трудно представить что-нибудь менее совместимое! Леон превратил в лошадей двух матерых волков. "Сказки он в жизнь воплощал! - догадалась Катя. - Или картину вспомнил: Иван-царевич на сером волке."
Звери покорно стояли, но Катя махнула на них рукой:
– Убирайтесь! Пошли вон!
Волки, объявившиеся на месте лошадей, метнулись и исчезли в густой траве.
– Придется добираться проверенным способом, - девушка поправила покрывало, удерживавшее Антипа, взяла в руку кузовок и шагнула...
Очутилась она у подножия холма, на котором возвышался огромный белый с золотом шатер, возле которого стояли на страже два монгольских воина, как определила по их одежде Екатерина.
К счастью, они смотрели совсем в другую сторону, так что девушка успела посадить в кузовок Антипа, расправить покрывало, чтобы укутаться в него, и уже на виду у воинов рухнуть в обморок.
Чтобы изобразить обморок, можно и не владеть секретами магии. Для этого необязательно учиться и в театральном институте, хотя именно актерская профессия помогает представить все особенно достоверно.
А когда упадешь, нужно постараться вспомнить слово-код, чтобы потянуть ниточку из клубка профессора Венусты Худионовны, чтобы обогатить свой лексикон соответствующим набором монголских слов.
Интересно, почему именно от Леона Катя узнала фамилию своей учительницы - Воронцова? Кому бы пришло в голову соотносить Венусту Худионовну с фрейлиной императрицы, если она этого почему либо стеснялась?..
Девушка все лежала без движения на земле, но никто к ней не подходил, хотя она готова была поклястся: стражники у шатра видели её эффектное падение.
Восток - дело тонкое? Чего ж тут тонкого, если женщина валяется на холодной земле и ни одна собака не беспокоится об этом!
Все-таки европейцы такого бы не допустили. Хорошо хоть лето на дворе, и она не заработает себе воспаление легких!
– Ты как, Антип, в порядке? - шепнула она; покрывало на лице давало ей такую возможность - со стороны не было видно, что она шевелит губами.
– А что мне сделается? - философски ответил домовой.
– Ой, я тебе сказать не успела! - спохватилась Катя - агент-растяпа! Если опасность почуешь, прикоснись к палочке, что кузовок закрывает, скажи:"Меньше!" Станешь землеройкой, быстрее сможешь убежать...
– А ты куда без меня собралась? - с подозрением поинтересовался домовой.
Но девушка не успела ответить, потому что послышались шаги..
Чья-то уверенная рука откинула покрывало, а затем Кате пощупали пульс и приоткрыли веко.
– Голодный обморок, - уверенно сказал по-монгольски мужской голос.
Екатерина едва не расхохоталась. Ее изящное сложение, которым она так гордилась, почти американский эталон 90-60-90, у мужчин прошлого, оказывается, ассоциировался с истощением!
Скорей всего, жены багатуров и в походах не утруждали себя работой. А если ты целыми днями ничего не делаешь, только ешь и спишь... И то, что ешь, никак нельзя назвать диетической пищей... При таких делах её приключение может обернуться испорченной фигурой!
– Смотрите, эфенди, - проговорил подобострастно другой мужской голос, - у ханум - золотая пайцза!
– Вижу! - сухо отозвался первый. - Подержи-ка голову женщины, я дам ей укрепляющий напиток.
Екатерине приподняли голову и что-то влили в рот. Пора было приходить в себя, иначе она захлебнется этой обжигающей жидкостью, похожей на коньяк.
Она открыла глаза, придав им как бы невольно томное выражение. Красивый молодой мужчина в белоснежной чалме и белом одеянии, похожем на парадный китель морского офицера, с изумлением уставился в её глаза, прикрикнув на другого мужчину, глазеющего на неё с открытым ртом:
– Отвернись!.. О, пэри, как лучезарны глаза твои! Синие, подобные небу! Такие я мог видеть только во сне... Снизойди, сообщи мне твое имя.
– Гюзель, - прошептала она.
– Гюзель, - повторил он и поднял взор кверху, как бы в состоянии наивысшего блаженства. - Гюзель. Красивая. Да будет благословенен тот, кто дал тебе такое подходящее имя!
"Интересно, - думала Катя во время его многословной речи, - они все так велеречивы? Конечно, женщина любит ушами, но если она подолгу лежит на земле..."
Она сделала вид, что пытается приподняться.
– О, нет, нет, лежи, - он осторожно коснулся девушки, укладывая её на землю! - и крикнул, как она поняла, слуге. - Позови на помощь Цырена. Захватите носилки и бегом обратно!
– Мой муж, - как бы с усилием проговорила Екатерина, заметив, как разочарованно вытянулось его лицо, - тысяцкий Садыбай...
Теперь в глазах мужчины мелькнула неприкрытая радость, которую он тут же постарался спрятать. Значит, Садыбая он знал. И знал, что тот погиб. Никакого подозрения её слова не вызвали. Только удовлетворение, что эта красавица теперь ничья.
– Я разыскиваю его... Много дней... На нас напали кипчаки. Старшая жена... Она погибла, а мне удалось спрятаться. И ночью бежать...
В его глазах появилось восхищение: ханум - такая отважная женщина!
– Бедная женщина, - засуетился между тем врач. - Но не волнуйся, ты попала в хорошие руки. Я - личнй врач самого барса степей, великого Джэбэ. Мое имя Тахаветдин. Ты обо мне не слышала?
Екатерина опустила ресницы в знак того, что слышала. Врач оживился.
– Тот человек, ваш слуга? - тихо спросила она.
– Слуга, - презрительно махнул рукой врач. - Он - глуп, как дерево. Да что я - зачем же оскорблять дерево? Ахмед - турок, я купил его на базаре. В жаркие дни он носит за мной зонт. Мой господин иногда приказывает мне лечить его любимых воинов. Что поделаешь, искуснее врача нет во всем войске Бату-хана!
"Неужели мужчине перед женщиной нужно обязательно хвастаться? - думала Катерина, наблюдая за врачем сквозь прикрытые веки. - Сколько ему лет? Двадцать четыре, двадцать пять..."
– Господин! - она спохватилась, что совсем забыла про Антипа. - У меня была белка. Такая ручная зверушка...
– Белка? - удивался он, оглядываясь вокруг. - Но я не вижу...
– Она в корзинке. Плетеной. Она была со мной все время. Я несла её с собой...
Тахаветдин нашел кузовок и, открыл крышку, вытащил Антипа. Тот верещал и царапался, не зная, для чего его вытаскивает чужая рука.
– Успокойся, несчастный зверек, - вдруг ласково сказал ему мужчина, и Екатерину поразили мягкие нотки в его голосе, хотя минуту назад он показался ей черствым и напыщенным. - Я не причиню тебе вреда.
Он показал его Кате.
– Вот твоя белка. Цела и невредима. Я опять посажу её в корзинку и её отнесут, как и тебя, в мою юрту.
– В вашу юрту? Но это неприлично. Что скажет мой муж?
Мужчина растерялся. Почему-то мысль о том, что она все ещё считает своего мужа живым, его не посетила.
– Я уступлю тебе свою юрту, Гюзель! - чувствовалось, что он с удовольствием произносит её имя. - А сам пока поживу в юрте тысяцкого, моего друга... А если твоего мужа мы не найдем?
Глава тринадцатая
Екатерина надеялась, что Тахаветдин хоть ненадолго оставит её в покое, но молодой врач опять появился в юрте, едва она успела перевести дух.
– Я принес тебе засахаренные фрукты, а твоей белке - орехи, - виновато проговорил он, понимая, что досаждает ей.
Монгол ничего не мог с собой поделать - такой женщины он ещё не видел. Даже её хрупкость, так несвойственная женам знатных людей, умиляла его. Ему хотелось склониться перед юной вдовой и целовать её ичиги. Это была любовь с первого взгляда, над которой, как известно, человек не властен.
– Спасибо, - сухо проговорила Катя - она не хотела поощрять молодого человека в его ухаживаниях.
Спору нет, врач по-мужски красив и опрятен, хотя Венуста Худионовна предупреждала её, что монголы не любят мыться. Они считают, что вода смывает с них удачу.
Она взяла подношение, но монгол все не уходил, любуясь ею - ведь она теперь не прятала от него лицо, потому что в её глазах он был только врач, а не мужчина.
– Вы говорили, что моего мужа мы можем и не найти, - заговорила она, чтобы не длить опасное молчание. - Разве его тысяча больше не входит в тумен [2]великого полководцв Джэбэ? Если вы не знаете, может, мне самой попросить того, кого называют барсом степей...
– Не надо! - выкрикнул врач, не дослушав её фразы.
Вообще-то она и не хотела этого делать. Здесь, в его юрте она чувствовала себя куда безопасней, чем в любом другом месте. Да и не собиралась она застревать у монголов надолго, а уж тем более встречаться с монгольским полководцем - кто знает, как он к ней отнесется?
– Не надо, - уже спокойно повторил Тахаветдин. - Я надеялся сказать вам об этом, когда вы окончательно придете в себя... Но раз вы так настаиваете...
Оно, кажется, он стал обращаться к ней, как к госпоже, стоящей выше его по праву рождения. Где его снисходительное "ты"? Или он чувствует перед Катей благоговение, которое не терпит панибратства? Но нет, он тут же вернулся к прежнему тону.
– Лучше, если правду ты узнаешь из моих уст, Гюзель, - продолжал он, подбирая слова. - Крепись, твоего мужа больше нет в живых!
Екатерина замерла, соображая, как ведут себя в горе женщины Востока? Она закрыла лицо руками, вспоминая из прочитанного: "Она кричала, царапала себе лицо ногтями, посыпала голову пеплом..."
Царапать собственное лицо как-то не хочется. Посыпать голову пеплом? А где горюющие женщины берут пепел? Носят его с собой?
– Я оставлю тебя наедине с твоим горем, - сказал Тахаветдин; теперь его "ты" звуяало почти по-родственному.
Катя с облегчением услышала звук его шагов, направлявшихся прочь от юрты. Но что делать ей? Как проявить горе женщины, потерявшей мужа?
Она с отчаянием обежала взглядом стены юрты - ничего! Ни одного предмета, который мог бы ей помочь. Нет, что ни говори, а научиться магии за неделю невозможно.
Но, в конце концов, студентка она или нет? Если судить по студенческому фольклору, её молодые коллеги выкручивались и из более трудных ситуаций... Тут взгляд девушки упал на небольшую фигурку женщины, с удивительным мастерством выточенную из какого-то голубого минерала. Судя по всему, статуэтка была сделана давным-давно и привезена из каких-нибудь дальних стран.
Египта? Греции? Чего толку попусту гадать. Саму Гюзель могли привезти откуда угодно. Вот только сможет ли эта немонголка по-монгольски горевать? Была, не была! Своей заговоренной палочкой Катя слегка стукнула её по лбу и проговорила:
– Плачь! Умер твой муж Садыбай!
Тотчас в юрте послышался плаксивый женский голос:
– Горе мне! О, горе мне! Садыбай,господин мой, зачем ты оставил меня одну на земле, зачем не взял с собой?!..
Когда Венуста Худионовна учила Катю своим премудростям, ей нет-нет, да и приходилось отвечать на вопросы своей любознательной ученицы.
– Зачем нужны такие сложности: учить язык, нравы, обычаи? Разве не проще рассчитать, в какое время надо проникнуть в Черную Дыру, найти нужное место, попасть в него - библиотеку или сокровищницу - и взять то, что надо?
Девушке показалось, что старая профессор посмотрела на неё с сожалением.
– Тогда это будет просто воровство. Иное дело - спасти раритет от огня, наводнения, взять на сохранение, потому что он все равно погибнет и в любом случае останется без хозяина...
– Значит, дело только в этике того или иного поступка? Не проще ли тогда просто дать погибнуть тому, что и так должно погибнуть?
– Потомки должны знать, как все было, а не гадать, - ответила вроде понятно её учительница, но в глубине души Катя осталась при своем мнении, что принципы белых историков попросту надуманы.
– Тогда уж человечнее было бы спасать хозяина.
– Это невозможно. Такое действие - вмешательство в ход самой истории.
Но главное оказалось не в этом. Никогда нельзя было быть полностью уверенным в том, что попадешь именно в то место и время, которое нужно. Иногда кривая времени делала какой-то там виток и тогда все расчеты были, мягко говоря, неверны.
От нарисованной картины применительно к ней самой Катя затосковала и для возвращения в образ взглянула на Антипа. Он был так увлечен орехами, что ничего вокруг не замечал. Залез в кузовок - один хвост торчал наружу и совсем забыд о своем обещании предупреждать Катю о возможной опасности. Для чего она тогда брала его с собой? Орехами откармливать?
– Антип, - строго сказала юная колдунья, - возьми свои орехи и грызи их перед юртой.
– Мне и здесь хорошо, - не согласился домовой. - Я потому и в кузовок залез, чтобы не слышать воплей глупой женщины.
– Ты об этой фигурке? Она вовсе не глупая. К тому же, она выполняет мое приказание. И смотри, как тщательно делает. Не то, что некоторые, которые обещали меня обо всем предупреждать...
– Это все от того, что ты сама ленишься поплакать о хорошем человеке, - назидательно сказал Антип.
– Ты-то откуда взял, что он был хороший?
– Я чувствую. Послушать хотя бы это женщину. По плохому человеку никто не станет так убиваться!
– Ну, ты наивный! - хмыкнула Катя. - Не слышал, что есть такие женщины - плакальщацы? Их за плату к покойнику приглашают. Вот я и поручила этой голубой фигурке оплакивать Садыбая вместо меня... И вообще, Садыбая он пожалел! Человека, которого никогда не видел. Может, он таким гадом был, что джигиты после его смерти перекрестились?.. То есть, я хочу сказать, возблагодарили Аллаха...
– Все равно, - упрямо повторил Антип. - Старые люди говорили, мертвых нельзя поминать плохо...
– Всю жизнь просидел за печкой, - съехидничала Катя, - а обо всем рассуждаешь, как философ!
– За моей печкой ума больше наживешь, чем в инй школе, - отпаировал домовой.
Но к выходу все же поскакал и уселся там со своими орехами.
А Кате нужно было посидеть и подумать, что делать дальше. Как-то получалось, что далеко идущие планы у неё не выстраивались. Сначала она этому огорчалась, но потом нашла для себя оправдание: просто она не стайер, а спринтер. И потому у неё хватает дыхания только на короткие дистанции: добежала до очередной небольшой цели, переведи дух и реши, что делать дальше?
Катя кивнула.
– Вы талантливы. Жалко, что не с нами... Кстати, Эраст не согласился со мной. Странно, что именно вы послужили причиной нашей первой с ним ссоры. Он кричал мне, будто я не имею права делать это. Тоже не понимает, что его отец взвалил на плечи ответственность, по сравнению с которой личные мотивы отступают на второй план...
– Но разве ваша деятельность не предполагает как раз личное обогащение?
– Тогда уточним: в том числе и личное. А также сохранение редчайших исторических реликвий... для самых достойных. Для тех, кто сумеет их по-настоящему оценить, а не просто глядеть, как баран на новые ворота...
Во время его проникновенной речи Катя понемногу пришла в себя.
– Вы позволите? - она кивнула на дом.
– Конечно, зачем оставлять здесь то, что не принадлежит времени.
Она коснулась палочкой дома, а когда он превратился в небольшую деревяшку, аккуратно сложила его в ладанку.
– А белку мне можно взять?
– Белку? Какую белку? Ах, ту, что предупреждала вас об опасности? Берите.
Он внимательно посмотрел на Антипа, но, кажется, ничего подозрительного не обнаружил.
– Ручная зверушка, понимаю. В вашем возрасте это объяснимо. Страшновато бродить одной среди чужого жестокого мира... А кого вы собирались соблазнять в таком виде? Какого-нибудь монгола-военачальника? Неужели вы согласились жертвовать собой ради того, чтобы в каком-нибудь захолустном музее появилась очередная неоцененная современниками рукопись? Бедное дитя.
Он посмотрел, как Екатерина усаживает белку в кузовок.
– Такая привязанность к обычной белке! Судя по всему, это существо человеком не было, в нем нет соответствующей массы... Если, конечно, Венуста Худионовна не изобразила что-нибудь этакое, логике не поддающееся... Но я не стану даже вникать. Пусть белка останется белкой. Все-таки, молодые не понимают подлинной власти над человеком мира материального. Живете иллюзиями, придуманными идеалами... Однако, нам пора в путь.
– И куда вы меня повезете? - глухим от волнения голосом спросила Екатерина.
– Как это, куда? - притворно удивился Леон. - Конечно, домой. Разве вы не учитесь в институте? Эдак вы и сессию прогуляете. Я не могу допустить, чтобы в третьем тысячелетии мы не досчитались одной талантливой актрисы... Кстати, вы не могли бы ответить на вопрос, каким образом вам удалось снять блокировку с памяти? Вы ведь сразу меня узнали, не так ли?
– Думаю, её уничтожила Черная Дыра.
– Интересно, какие открытия делаются походя.
– Мы пойдем пешком?
– Поедем верхом. Насколько я знаю, вас приучала к лошадям сама Воронцова? В юности она была фрейлиной императрицы и за свое умение безукоризненно держаться в седле, носила прозвище Амазонка. Сколько среди нас талантливых людей, и как глупо, что мы по разные стороны баррикад... Однако, нам надо торопиться.
Они немного прошли вперед, где их ожидали две оседланные верховые лошади. "Видно, Леон не хочет телепортироваться, - подумалв Катя. - Боится, что я сбегу! Но я и так смогу убежать..."
– Так не убежите, - вслух ответил он; конечно, о защите своих мыслей Катерина опять забыла! Но она все-таки спросила:
– А почему?
– Попробуйте сами отъехать от меня хоть недалеко, - предложил он. - Я не буду мешать.
Катя тронула поводья, но лошадь успела лишь податься в сторону, как её тотчас потянуло обратно.
– Вот видите, на небольших скоростях контролировать человека легко, а начни мы перемещаться в пространстве, только я вас и видел!
– Вы откровенны, - хмыкнула девушка.
– Это потому, что вы в моих руках. Ничего, не расстраивайтесь. Наши кони быстроноги и домчат нас до переправы подобно ветру!
– До переправы?
– До переправы, которую с легкой руки ваших учителей - белых историков мы тоже стали называть Черной Дырой.
Глава двенадцатая
Борьба одна: и там, где по холмам
Под рев звериный плещут водопады,
И здесь, где взор девичий, - но, как там,
Обезоруженному нет пощады.
Николай Гумилев
Антип опять заскребся в кузовке, и Леон его тоже услышал.
– Кажется, ваша белка просится на свободу.
– Для него кузовок, видимо, как для нас темница. Ему куда больше нравится сидеть на моем плече.
– Он? Так это самец? - спросил Леон. - И как же вы его зовете?
– Антип, - ответила Катя, и тут же упрекнула себя за неосторожность: а вдруг черный историк наслышан о домовом Венусты Худионовны?
Защиту от подслушивания она поставила и теперь могла размышлять обо всем, не боясь чужого вторжения в свои мысли. Сейчас она думала о себе. Почему историки - те и другие остановили свой взгляд именно на ней? Что было в Екатерине такого, чего они не смогли бы найти в других девушках?
Назвать её особо умной или сообразительной трудно - попалась она самым глупейшим образом. Недаром Леон все время так снисходительно на неё посматривает. Считает, раз его противники бросают в бой таких неумелых, необстрелянных, значит, совсем плохи их дела?
Кони неслись, как угорелые - отчего-то её конвоир торопился. Катя побоялась, что при такой бешеной скачке Антип свалится с её плеча и привязала его к себе головным покрывалом, свернув наподобие скатки.
Внезапно она почувсивовала боль - уцепившись за прядь волос Антип так сильно потянул её к себе, что она вынуждена была невольно склонить голову к плечу.
– Преврати меня в змею! - шепнул ей домовой в самое ухо..
– В какую змею? - она даже подумала, что ослышалась.
– Не знаю, как она называется. В ту, которая свои жертвы душит.
– Удав, - тихо пробормотала Катя, боясь, что у неё ничего не получится.
Ведь она сама была привязана к Леону силой его магии. Она не могла сделать ему ничего плохого, но вдруг он не лишил её способности произносить заклинания над другими?
К счастью, черному историку сейчас было не до них: он как раз смотрел на то место, откуда начался их переход через время. То есть, на Черную Дыру, которая по виду вовсе не была черной.
Посреди поля, на небольшом участке, поросшем камышом, из земли всегда поднимался густой туман, похожий на слабый смерч. Подошедшему ближе были слышны какие-то странные звуки, не то завывания, не то рыдания. Местные жители считали место проклятым, старались к нему не приближаться и по возможности вообще обходили стороной.
Так что, Леон отвлекся, а Екатерина этим воспользовалась и произнесла заклинание, превращавшее Антипа в удава.
Будто блестящая серая молния метнулся он вперед, точно на спину черному историку, и обвился вокруг горла.
– Только не до смерти! - успела крикнуть Катя.
Потом она думала, что Леон просто растерялся. Конечно, трудно приписывать растерянность опытному магу, но он был справедливо наказан за то, что недооценил своего юного противника.
Между тем, лицо Леона посинело, глаза закрылись, а удав продолжал сжимать его в смертельных объятиях. Кате ничего не оставалось, как превратить Антипа обратно в белку.
– Я же кричала тебе - не до смерти, - принялась отчитывать она домового. - Еще немного, и ты сломал бы ему шею!
– Прости, - пропищал Антип, - но, будучи домовым, я знал, когда остановиться, если душишь человека, а в шкуре этого удава почему-то ничего не чувствовал, кроме того, что надо было сжимать. До хруста.
Катя спешилась и подошла к упавшему с коня Леону. Она приложила ухо к груди - сердце слабо билось. На шее остался красно-синий рубец. Девушка приложила руку к его груди - пульс стал ровнее. Скоро он придет в себя.
– А вот этого нам совсем не нужно! - сказала самой себе Катя и проделала тот же фокус, которым поразил её некогда Эраст. Она мысленно подняла в воздух тело Леона и, подтолкнув, направила прямо к Черной Дыре. Туманный смерч тут же поглотил его. - Думаю, Полактия Фортунатовна окажет мужу первую помощь.
– Берегись! - пискнул Антип. - Если разозлится эта женщина...
– Что ж, придется повоевать и с нею! - легкомысленно отмахнулась от его слов Катя.
Она опять привязала к себе Антипа, села на одного из коней и поскакала обратно. Теперь она уже точно знала, в какую сторону ей нужно двигаться...
На этот раз она чуть не забыла ладанку с домом, которая была приторочена к седлу другой лошади - ту Катя решила оставить.
Девушка пересела на лошадь Леона - она показалась ей выносливее - и уже собиралась тронуть поводья, как едва не заорала от боли. На этот раз Антип нешутейно полоснул её когтями.
– Ты что, офонарел? - совсем не по-местному взвизгнула она.
– Дом! Ты забыла мой дом! - верещал он и, наверное, будь в образе удава, задушил бы её насмерть. - Легкомысленная девчонка!
Екатерина слезла с лошади, сняла кузовок с седла той, которую она решила здесь же и оставить и опять взгромоздилась на прежнее место. С Антипом она решила не разговаривать - слишком много позволяет себе этот распоясавшийся домовой!
Вторая лошадь, однако, вовсе не собиралась оставаться одна и продолжала скакать рядом, словно Катя вела её в поводу.
Это показалось девушке странным: не то, чтобы она так уж хорошо знала повадки этих животных, но подозревала, что все, побывавшее в руках Леона, попросту не может быть обыкновенным.
Катерина остановила лошадь и спешилась.
– Чего ты опять удумала? - всполошился Антип - он понимал, что девушка обижена и верил, что по молодости лет она может натворить глупостей. Например, бросить его на произвол судьбы. А помирать в чужих краях, да ещё в образе ему не присущем, домовому вовсе не хотелось.
– Погоди, не мешай, я думать стану, - отмахнулась Катя и села в траву.
– Обо мне думать станешь? - все ещё боязливо осведомился он.
– О лошадях.
Катя не умела долго злиться, а Антип, как ни крути, был здесь её единственным товарищем.
– Посмотри, не кажутся они тебе странными?
Лошади стояли рядышком, не пытаясь щипать траву и не трогаясь с места.
– Может, оборотни? - предположил Антип.
Она встрепенулась.
– Точно, надо посмотреть.
Юная магиня прошла немного по траве и чуть поодаль, под кустом обнаружила листок, на котором ещё не высохли капельки росы. Она сняла росинку, положила на ладонь и проговориал:
– Ты, роса, что живешь в небесах, покажи невидимое, сними чары с зачарованного.
Маленькая капелька на её ладони стала расти, пока не достигла размера теннисного шарика, твердого и холодного. Екатерина глянула сквозь него, словно сквозь дверной глазок и увидела призрачный бесконечный коридор, в котором, как в калейдоскопе, извивались и плавились странные фигуры.
Она направила превращенную росинку на стоящих лошадей и, хотя готова была ко всему, чуть не выронила шарик. Воистину, трудно представить что-нибудь менее совместимое! Леон превратил в лошадей двух матерых волков. "Сказки он в жизнь воплощал! - догадалась Катя. - Или картину вспомнил: Иван-царевич на сером волке."
Звери покорно стояли, но Катя махнула на них рукой:
– Убирайтесь! Пошли вон!
Волки, объявившиеся на месте лошадей, метнулись и исчезли в густой траве.
– Придется добираться проверенным способом, - девушка поправила покрывало, удерживавшее Антипа, взяла в руку кузовок и шагнула...
Очутилась она у подножия холма, на котором возвышался огромный белый с золотом шатер, возле которого стояли на страже два монгольских воина, как определила по их одежде Екатерина.
К счастью, они смотрели совсем в другую сторону, так что девушка успела посадить в кузовок Антипа, расправить покрывало, чтобы укутаться в него, и уже на виду у воинов рухнуть в обморок.
Чтобы изобразить обморок, можно и не владеть секретами магии. Для этого необязательно учиться и в театральном институте, хотя именно актерская профессия помогает представить все особенно достоверно.
А когда упадешь, нужно постараться вспомнить слово-код, чтобы потянуть ниточку из клубка профессора Венусты Худионовны, чтобы обогатить свой лексикон соответствующим набором монголских слов.
Интересно, почему именно от Леона Катя узнала фамилию своей учительницы - Воронцова? Кому бы пришло в голову соотносить Венусту Худионовну с фрейлиной императрицы, если она этого почему либо стеснялась?..
Девушка все лежала без движения на земле, но никто к ней не подходил, хотя она готова была поклястся: стражники у шатра видели её эффектное падение.
Восток - дело тонкое? Чего ж тут тонкого, если женщина валяется на холодной земле и ни одна собака не беспокоится об этом!
Все-таки европейцы такого бы не допустили. Хорошо хоть лето на дворе, и она не заработает себе воспаление легких!
– Ты как, Антип, в порядке? - шепнула она; покрывало на лице давало ей такую возможность - со стороны не было видно, что она шевелит губами.
– А что мне сделается? - философски ответил домовой.
– Ой, я тебе сказать не успела! - спохватилась Катя - агент-растяпа! Если опасность почуешь, прикоснись к палочке, что кузовок закрывает, скажи:"Меньше!" Станешь землеройкой, быстрее сможешь убежать...
– А ты куда без меня собралась? - с подозрением поинтересовался домовой.
Но девушка не успела ответить, потому что послышались шаги..
Чья-то уверенная рука откинула покрывало, а затем Кате пощупали пульс и приоткрыли веко.
– Голодный обморок, - уверенно сказал по-монгольски мужской голос.
Екатерина едва не расхохоталась. Ее изящное сложение, которым она так гордилась, почти американский эталон 90-60-90, у мужчин прошлого, оказывается, ассоциировался с истощением!
Скорей всего, жены багатуров и в походах не утруждали себя работой. А если ты целыми днями ничего не делаешь, только ешь и спишь... И то, что ешь, никак нельзя назвать диетической пищей... При таких делах её приключение может обернуться испорченной фигурой!
– Смотрите, эфенди, - проговорил подобострастно другой мужской голос, - у ханум - золотая пайцза!
– Вижу! - сухо отозвался первый. - Подержи-ка голову женщины, я дам ей укрепляющий напиток.
Екатерине приподняли голову и что-то влили в рот. Пора было приходить в себя, иначе она захлебнется этой обжигающей жидкостью, похожей на коньяк.
Она открыла глаза, придав им как бы невольно томное выражение. Красивый молодой мужчина в белоснежной чалме и белом одеянии, похожем на парадный китель морского офицера, с изумлением уставился в её глаза, прикрикнув на другого мужчину, глазеющего на неё с открытым ртом:
– Отвернись!.. О, пэри, как лучезарны глаза твои! Синие, подобные небу! Такие я мог видеть только во сне... Снизойди, сообщи мне твое имя.
– Гюзель, - прошептала она.
– Гюзель, - повторил он и поднял взор кверху, как бы в состоянии наивысшего блаженства. - Гюзель. Красивая. Да будет благословенен тот, кто дал тебе такое подходящее имя!
"Интересно, - думала Катя во время его многословной речи, - они все так велеречивы? Конечно, женщина любит ушами, но если она подолгу лежит на земле..."
Она сделала вид, что пытается приподняться.
– О, нет, нет, лежи, - он осторожно коснулся девушки, укладывая её на землю! - и крикнул, как она поняла, слуге. - Позови на помощь Цырена. Захватите носилки и бегом обратно!
– Мой муж, - как бы с усилием проговорила Екатерина, заметив, как разочарованно вытянулось его лицо, - тысяцкий Садыбай...
Теперь в глазах мужчины мелькнула неприкрытая радость, которую он тут же постарался спрятать. Значит, Садыбая он знал. И знал, что тот погиб. Никакого подозрения её слова не вызвали. Только удовлетворение, что эта красавица теперь ничья.
– Я разыскиваю его... Много дней... На нас напали кипчаки. Старшая жена... Она погибла, а мне удалось спрятаться. И ночью бежать...
В его глазах появилось восхищение: ханум - такая отважная женщина!
– Прекрасный облик, что тебя сразил,
Весь этот мир от глаз твоих закрыл...
Ты душу ей отдашь. Ты без боязни
Из-за неё себя подвергнешь казни
стихи Саади (1210-1292)Катя сделала так, что лицо её побледнело, вызвав беспокойство у того, кто был врачом Ежели ты врач, врачуй, а не разливайся соловьем! У женщины муж погиб. Лучше подумай, как ей поделикатнее об этом сказать. Стихи он, видите ли, читает!..
– Бедная женщина, - засуетился между тем врач. - Но не волнуйся, ты попала в хорошие руки. Я - личнй врач самого барса степей, великого Джэбэ. Мое имя Тахаветдин. Ты обо мне не слышала?
Екатерина опустила ресницы в знак того, что слышала. Врач оживился.
– Тот человек, ваш слуга? - тихо спросила она.
– Слуга, - презрительно махнул рукой врач. - Он - глуп, как дерево. Да что я - зачем же оскорблять дерево? Ахмед - турок, я купил его на базаре. В жаркие дни он носит за мной зонт. Мой господин иногда приказывает мне лечить его любимых воинов. Что поделаешь, искуснее врача нет во всем войске Бату-хана!
"Неужели мужчине перед женщиной нужно обязательно хвастаться? - думала Катерина, наблюдая за врачем сквозь прикрытые веки. - Сколько ему лет? Двадцать четыре, двадцать пять..."
– Господин! - она спохватилась, что совсем забыла про Антипа. - У меня была белка. Такая ручная зверушка...
– Белка? - удивался он, оглядываясь вокруг. - Но я не вижу...
– Она в корзинке. Плетеной. Она была со мной все время. Я несла её с собой...
Тахаветдин нашел кузовок и, открыл крышку, вытащил Антипа. Тот верещал и царапался, не зная, для чего его вытаскивает чужая рука.
– Успокойся, несчастный зверек, - вдруг ласково сказал ему мужчина, и Екатерину поразили мягкие нотки в его голосе, хотя минуту назад он показался ей черствым и напыщенным. - Я не причиню тебе вреда.
Он показал его Кате.
– Вот твоя белка. Цела и невредима. Я опять посажу её в корзинку и её отнесут, как и тебя, в мою юрту.
– В вашу юрту? Но это неприлично. Что скажет мой муж?
Мужчина растерялся. Почему-то мысль о том, что она все ещё считает своего мужа живым, его не посетила.
– Я уступлю тебе свою юрту, Гюзель! - чувствовалось, что он с удовольствием произносит её имя. - А сам пока поживу в юрте тысяцкого, моего друга... А если твоего мужа мы не найдем?
Глава тринадцатая
Только слабые натуры покоряются и забывают, сильные же мятутся и вызывают на неравный бой всесиль - ную судьбу.
Стефан Цвейг
Екатерина надеялась, что Тахаветдин хоть ненадолго оставит её в покое, но молодой врач опять появился в юрте, едва она успела перевести дух.
– Я принес тебе засахаренные фрукты, а твоей белке - орехи, - виновато проговорил он, понимая, что досаждает ей.
Монгол ничего не мог с собой поделать - такой женщины он ещё не видел. Даже её хрупкость, так несвойственная женам знатных людей, умиляла его. Ему хотелось склониться перед юной вдовой и целовать её ичиги. Это была любовь с первого взгляда, над которой, как известно, человек не властен.
– Спасибо, - сухо проговорила Катя - она не хотела поощрять молодого человека в его ухаживаниях.
Спору нет, врач по-мужски красив и опрятен, хотя Венуста Худионовна предупреждала её, что монголы не любят мыться. Они считают, что вода смывает с них удачу.
Она взяла подношение, но монгол все не уходил, любуясь ею - ведь она теперь не прятала от него лицо, потому что в её глазах он был только врач, а не мужчина.
– Вы говорили, что моего мужа мы можем и не найти, - заговорила она, чтобы не длить опасное молчание. - Разве его тысяча больше не входит в тумен [2]великого полководцв Джэбэ? Если вы не знаете, может, мне самой попросить того, кого называют барсом степей...
– Не надо! - выкрикнул врач, не дослушав её фразы.
Вообще-то она и не хотела этого делать. Здесь, в его юрте она чувствовала себя куда безопасней, чем в любом другом месте. Да и не собиралась она застревать у монголов надолго, а уж тем более встречаться с монгольским полководцем - кто знает, как он к ней отнесется?
– Не надо, - уже спокойно повторил Тахаветдин. - Я надеялся сказать вам об этом, когда вы окончательно придете в себя... Но раз вы так настаиваете...
Оно, кажется, он стал обращаться к ней, как к госпоже, стоящей выше его по праву рождения. Где его снисходительное "ты"? Или он чувствует перед Катей благоговение, которое не терпит панибратства? Но нет, он тут же вернулся к прежнему тону.
– Лучше, если правду ты узнаешь из моих уст, Гюзель, - продолжал он, подбирая слова. - Крепись, твоего мужа больше нет в живых!
Екатерина замерла, соображая, как ведут себя в горе женщины Востока? Она закрыла лицо руками, вспоминая из прочитанного: "Она кричала, царапала себе лицо ногтями, посыпала голову пеплом..."
Царапать собственное лицо как-то не хочется. Посыпать голову пеплом? А где горюющие женщины берут пепел? Носят его с собой?
– Я оставлю тебя наедине с твоим горем, - сказал Тахаветдин; теперь его "ты" звуяало почти по-родственному.
Катя с облегчением услышала звук его шагов, направлявшихся прочь от юрты. Но что делать ей? Как проявить горе женщины, потерявшей мужа?
Она с отчаянием обежала взглядом стены юрты - ничего! Ни одного предмета, который мог бы ей помочь. Нет, что ни говори, а научиться магии за неделю невозможно.
Но, в конце концов, студентка она или нет? Если судить по студенческому фольклору, её молодые коллеги выкручивались и из более трудных ситуаций... Тут взгляд девушки упал на небольшую фигурку женщины, с удивительным мастерством выточенную из какого-то голубого минерала. Судя по всему, статуэтка была сделана давным-давно и привезена из каких-нибудь дальних стран.
Египта? Греции? Чего толку попусту гадать. Саму Гюзель могли привезти откуда угодно. Вот только сможет ли эта немонголка по-монгольски горевать? Была, не была! Своей заговоренной палочкой Катя слегка стукнула её по лбу и проговорила:
– Плачь! Умер твой муж Садыбай!
Тотчас в юрте послышался плаксивый женский голос:
– Горе мне! О, горе мне! Садыбай,господин мой, зачем ты оставил меня одну на земле, зачем не взял с собой?!..
Когда Венуста Худионовна учила Катю своим премудростям, ей нет-нет, да и приходилось отвечать на вопросы своей любознательной ученицы.
– Зачем нужны такие сложности: учить язык, нравы, обычаи? Разве не проще рассчитать, в какое время надо проникнуть в Черную Дыру, найти нужное место, попасть в него - библиотеку или сокровищницу - и взять то, что надо?
Девушке показалось, что старая профессор посмотрела на неё с сожалением.
– Тогда это будет просто воровство. Иное дело - спасти раритет от огня, наводнения, взять на сохранение, потому что он все равно погибнет и в любом случае останется без хозяина...
– Значит, дело только в этике того или иного поступка? Не проще ли тогда просто дать погибнуть тому, что и так должно погибнуть?
– Потомки должны знать, как все было, а не гадать, - ответила вроде понятно её учительница, но в глубине души Катя осталась при своем мнении, что принципы белых историков попросту надуманы.
– Тогда уж человечнее было бы спасать хозяина.
– Это невозможно. Такое действие - вмешательство в ход самой истории.
Но главное оказалось не в этом. Никогда нельзя было быть полностью уверенным в том, что попадешь именно в то место и время, которое нужно. Иногда кривая времени делала какой-то там виток и тогда все расчеты были, мягко говоря, неверны.
От нарисованной картины применительно к ней самой Катя затосковала и для возвращения в образ взглянула на Антипа. Он был так увлечен орехами, что ничего вокруг не замечал. Залез в кузовок - один хвост торчал наружу и совсем забыд о своем обещании предупреждать Катю о возможной опасности. Для чего она тогда брала его с собой? Орехами откармливать?
– Антип, - строго сказала юная колдунья, - возьми свои орехи и грызи их перед юртой.
– Мне и здесь хорошо, - не согласился домовой. - Я потому и в кузовок залез, чтобы не слышать воплей глупой женщины.
– Ты об этой фигурке? Она вовсе не глупая. К тому же, она выполняет мое приказание. И смотри, как тщательно делает. Не то, что некоторые, которые обещали меня обо всем предупреждать...
– Это все от того, что ты сама ленишься поплакать о хорошем человеке, - назидательно сказал Антип.
– Ты-то откуда взял, что он был хороший?
– Я чувствую. Послушать хотя бы это женщину. По плохому человеку никто не станет так убиваться!
– Ну, ты наивный! - хмыкнула Катя. - Не слышал, что есть такие женщины - плакальщацы? Их за плату к покойнику приглашают. Вот я и поручила этой голубой фигурке оплакивать Садыбая вместо меня... И вообще, Садыбая он пожалел! Человека, которого никогда не видел. Может, он таким гадом был, что джигиты после его смерти перекрестились?.. То есть, я хочу сказать, возблагодарили Аллаха...
– Все равно, - упрямо повторил Антип. - Старые люди говорили, мертвых нельзя поминать плохо...
– Всю жизнь просидел за печкой, - съехидничала Катя, - а обо всем рассуждаешь, как философ!
– За моей печкой ума больше наживешь, чем в инй школе, - отпаировал домовой.
Но к выходу все же поскакал и уселся там со своими орехами.
А Кате нужно было посидеть и подумать, что делать дальше. Как-то получалось, что далеко идущие планы у неё не выстраивались. Сначала она этому огорчалась, но потом нашла для себя оправдание: просто она не стайер, а спринтер. И потому у неё хватает дыхания только на короткие дистанции: добежала до очередной небольшой цели, переведи дух и реши, что делать дальше?