пилотирования звездолетов и снайперской стрельбы. Как я понял чуть позже,
у Леже не было никаких способностей к изобретательству машины, которая
будет заставлять людей говорить правду, но он сразу увидел, что у меня
есть кое-какие полезные идеи, и мы с ним стали своего рода партнерами.
Можно сказать, что в то время я был почти счастлив, если бы не гнетущее
чувство вины и не присутствие Сисси.
- Это его дочь?
- Да. Как ты догадался?
- Ну... у сумасшедших изобретателей всегда есть дочери, - ответил
Мирр, мысленно ругая себя последними словами. - Прелестная крошка,
наверное?
- Ты бы не спрашивал, если бы видел! - горячо ответил Норман, и в
глазах его появилось выражение, как у загнанного зверя. - Она приставала
ко мне, я отбивался, как мог; но хуже всего было то, что старик Леже все
перепутал. Он вообразил, что я сексуальный маньяк и единственная моя цель
- украсть невинность его дочери прямо из-под его носа!
- Странное место для хранения невинности, - с отсутствующим видом
заметил Мирр.
- Не будь вульгарным! - Норман посмотрел на него с неодобрением. -
Надеюсь, служба рядовым не испортит меня до такой степени, друг мой...
- Я уверен, что этого не произойдет, - ответил Мирр, давая себе
последнее обещание держать рот на замке.
- Я уже говорил... воспоминания терзали... и это натолкнуло меня на
чудесную, как мне тогда казалось, идею. Теперь-то я понимаю, что это было
чудовищным святотатством, потому что раскаяние - от Бога. Но в слепом
невежестве я дошел до конца и построил эту адскую машину!
Мирр ухватился за край стола - инстинкт и обрывки возвращающихся
воспоминаний предупредили его о том, что сейчас произойдет. Мрачные
бездны, о существовании которых он и не подозревал, открывались в его
сознании.
- Мне потребовалось меньше недели, чтобы соорудить прототип стирателя
памяти, - продолжал Норман замогильным голосом. - Я хотел воспользоваться
им сам - очистить душу от вины, а потом уничтожить. Но у Леже были свои
планы! Только я припаял последний провод, как явился он, в руках - пирог
со свининой, он только одними ими и питался, и предложил мне кусочек. Мне
следовало догадаться, что он замыслил недоброе, потому что у этого жадюги
раньше и крошки было не выпросить... Он жрал их прямо с газеты,
представляешь! Отвратительная привычка! Я всегда говорил ему, чтобы он
пользовался хотя бы тарелкой, но...
Норман посмотрел Мирру в глаза, и то, что он там увидел, заставило
его прервать описание привычек профессора.
- Да, друг мой, я вижу, ты и сам обо всем догадался... Это правда: я
изобретатель машины, которая установлена сейчас во всех призывных пунктах
Космического Легиона по всей Галактике!
В попытке прервать поток красноречия Нормана, Мирр схватил его за
руку, но не преуспел.
- Пирог был, конечно, напичкан снотворным, и как только у меня стали
слипаться глаза, этот негодяй Леже стащил меня вниз, открыл дверь туалета
- женского туалета, смею добавить! - и впихнул меня внутрь. Я упал на
унитаз - и вот я снова в Пионер-сити, но в 2386 году. Я перемахнул точку
отправления на целых три года; наверное, машина времени работала тогда в
режиме возрастающих колебаний.
- Не затухающих, значит, - пробормотал Мирр.
- Я сказал "возрастающих"! Ты что, оглох? - Однако раздражение
мгновенно улетучилось из голоса Нормана. - Прости, я понимаю, что все это
для тебя так необычно... Конечно, ты не ожидал встретиться лицом к лицу с
изобретателем той самой машины, на которой в свое время обработали и тебя.
- Не совсем... - промямлил Мирр.
- Конечно, не ожидал. Пойми теперь мои чувства, когда я узнал правду.
Поначалу я был счастлив в 2386 году - война кончилась, полиция забыла про
меня - и решил полюбопытствовать, чем кончил Леже. Я пошел в редакцию
местной газеты и просмотрел их картотеки. Все они на микрофильмах,
конечно, мне даже сказали, что оригиналы газет того времени продаются на
вес бриллиантов... Короче, я раскопал всю биографию Леже.
- И что же?
- Он разбогател, приобрел известность как изобретатель злосчастной
машины и умер в 2321 году. Больше он ничего не изобрел - у этой жабы не
было ни капли таланта, но за старатель он получил кресло в Аспатрианской
Военной Академии. Академик Леже, представляешь!
- Минутку, минутку... - Мирр отчаянно старался приспособиться к новой
ситуации. - Ты не можешь винить себя за... Я хочу сказать, что им всюду
пользовались в 83-ем году, и ты не мог не знать про него, отправляясь в
прошлое... Так что...
- Это ничего не меняет. Конечно, я знал про него, но не знал, когда
его изобрели. Очутившись в 2290-ом, я был слишком поглощен собственными
переживаниями и не догадался проверить, знают ли о нем в этой эпохе. Леже,
наверное, чуть удар от радости не хватил, когда я подбросил ему эту идею,
но у него хватило хитрости не показать этого. Часть ответственности лежит
и на нем, но сверхпреступник - я!
- Ты изобрел машину, чтобы облегчать страдания людей, - не сдавался
Мирр. - Само по себе это еще не преступление.
- Разве? - Губы Нормана скривились в слабой улыбке. - И как же ей
воспользовались? Тысячи юношей заманили в Легион обещанием очистить
совесть, и где они все? Их убили. Они умерли молодыми, и теперь я не могу
даже притвориться, что погибли они во имя Добра. Я был воспитан с верой в
то, что Легион олицетворяет все самое лучшее и благородное в нашем
обществе. Ребенком я мечтал, как буду летать по Галактике в золотых
сверкающих звездолетах и освобождать угнетенные народы... Я не понимал
тогда, что главная задача Легиона - заставлять жителей других миров
покупать излишки земных телевизоров и электрических зубочисток!
- Это ужасно! - выдавил из себя Мирр, впавший в столь глубокое
уныние, что все предыдущие состояния его души можно было считать
безоблачными.
- Ну, ты-то не очень ломай себе голову, - продолжал Норман. -
Вообрази, как чувствовал себя я, зная, что сам во всем виноват. Я понимал,
что можно жить с нечистой совестью или принять заслуженное наказание, но
это не для меня! Как только я узнал, что именно натворил в прошлом, и
добавил это к преступлениям настоящего, то понял, что единственный выход -
вступить в Легион. Чтобы забыть. Забавно, не правда ли?
- И это ты говоришь мне... - Голова Мирра раскалывалась от боли -
возвращались воспоминания. Почти все его прошлое лежало сейчас перед ним,
и оказалось оно куда более ужасным, чем он ожидал, но зияла в нем еще одна
черная зловонная дыра, в которую только предстояло влезть Норман отказался
разговаривать на эту тему, но пятна ржавчины расползались от этой дыры по
всем закоулкам мозга Мирра.
- Это было два дня назад, - продолжал Норман. - Я не хотел вступать в
Легион на Аспатрии, потому что на призывном пункте меня обязательно
кто-нибудь узнал бы, и купил билет на Землю.
- Оскары тебя не тревожили?
- На этот раз нет. Мне повезло. - Норман прикоснулся к деревянной
столешнице. - Наверное, они в это время гонялись за другим бедолагой. Не
завидую я ему.
Мирр, почти не слушая, кивнул. Два имени внезапно возникли в его
памяти - Оззи Дрэбл и Хек Мэгилл. Вместе с необычными именами всплыли и
два лица. Это были изможденные, обветренные лица, проштемпелеванные унылой
печатью рядового-легионера. Но были в них и юмор, и чувство собственного
достоинства. Эти лица, твердо знал Мирр, были очень важны для него на
каком-то определенном этапе жизни... и этим этапом могло быть только
дезертирство перед лицом врага.
Занавес, скрывающий дезертирство, постепенно раздвигался могучими
силами, работающими в мозгу Мирра, и, трясясь от страха, он понял, что не
может отсрочить последнее откровение.
- Слушай, Норман, - сказал он в попытке отвлечься, - разве тебя не
волнует, что и на земном призывном пункте фамилию Голлубей узнают? Ведь
она слишком хорошо известна в Легионе.
- Я уже позаботился об этом, и поменяю имя. Теперь меня будут звать
Лев Толстой.
- Толстой? - недоуменно моргнул Мирр.
- Он мой самый любимый из великих русских писателей, а я сейчас как
раз в печальном русском настроении так что выбор этот кажется мне
подходящим.
- Но... как это делается практически?
Норман глянул через плечо - убедиться, что никто не подслушивает.
- Люди, желающие стряхнуть с души прошлое, хотят стряхнуть заодно и
имя, когда записываются в Легион. Но нельзя просто дать медику фальшивое
имя, потому что на призывном пункте человека погружают в гипнотический
транс, а в таком состоянии он отзывается только на свое настоящее имя.
- И что же делать?
- Обычно идут к профессиональному псевдонимисту, другими словами, к
гипнотизеру, который вдалбливает фальшивое имя в мозг пациента под
гипнозом, еще более глубоким. Конечно, это противозаконно, но парочка
таких специалистов всегда под рукой. Вот и здесь есть один - как раз через
квартал. Томлинсон, так его зовут, действует под видом парикмахера, но не
это занятие приносит ему основной доход. К нему-то я и отправлюсь, обо
всем уже договорено.
Норман потер пальцем изморозь на стекле и выглянул в образовавшуюся
дырочку.
- Кажется, в форте загораются огни. Пойду-ка я, пожалуй.
- Погоди минутку, - попросил его Мирр, отнюдь не желавший оставаться
один на один со своими мыслями и до сих пор пребывавший в недоумении по
поводу путаницы с именами. - Ты уверен, что с переменой имени у тебя все
пройдет гладко?
- Сам подумываешь об этом, а? - Норман окинул Мирра оценивающим
взглядом. - По-моему, все должно быть в порядке. Томлинсон уверяет, что,
его система совершенна. Он гипнотизирует с помощью какой-то машины. Ты
пишешь свое будущее имя на бумажке, и смотришь на нее, пока машина вгоняет
тебя в транс. Ничего не может быть проще.
- Ты уже написал?
- Нет, я сделал лучше - я отпечатал его, крупными буквами, так что уж
не ошибусь. - Норман вытащил из кармана толстенный роман в бумажной
обложке и постучал по нему пальцем. - Вот оно!
- Ты уверен, что это стоящая идея? - спросил Мирр, мучимый мыслью,
стоит ли вмешиваться. - Я хочу сказать, вдруг ты посмотришь не на ту часть
обложки. Вроде бы как случайно...
- Что за глупое предположение! Я совсем не собираюсь называться в
будущем Война и Мир, что я, рехнулся, что ли?
- Но я же сказал "случайно"!
- Вообще-то я предрасположен ко всяким случайностям, друг мой, но не
в такой же степени! - Норман решительно встал из-за стола, засунул книгу в
карман и протянул Мирру руку. - С моей стороны было бы не совсем честно
отягощать душу незнакомца своими бедами... но спасибо за то, что ты
оказался таким благодарным слушателем!
- Ладно, чего уж там... - Мирр пожал протянутую руку. - Может быть, и
ты когда-нибудь сделаешь то же самое для меня.
- Я сильно сомневаюсь в том, что наши дороги когда-нибудь
пересекутся...
Норман вышел из бара, и через несколько секунд его размытый силуэт,
двигаясь похоронным шагом, вполне соответствующим тяжести несомого груза,
мелькнув мимо окна, пропал из вида.
Мирр еще некоторое время тупо смотрел на заиндевевшее окно, и
внезапно воображение осветило его сценой из другого мира и другого
времени. Он прижал ладони к вискам в приступе ошеломляющей боли память
вернулась к нему, и он познал полную невыразимую тяжесть своей вины.
Лейтенант Норман Голлубей вел патруль по высокогорному аспатрианскому
лесу, примерно в сотне километров к северу от Пионер-сити.
Он двигался осторожно, сняв с предохранителя лучевую винтовку,
готовый сжечь все, что неожиданно сдвинется с места. Его готовность
стрелять происходила из желания остаться в живых, помноженного на знание
того, что в этом лесу людей ему убивать не придется. Голлубею совсем не по
душе было воевать с аспатрианскими колонистами, борющимися за
независимость. Стремление к, независимости казалось ему вполне
естественным.
За время своего короткого пребывания на Аспатрии Голлубей успел
кое-что узнать о планете, в том числе и то, что местные жители никогда не
ходят в горные леса, даже солдаты отказываются выполнять такие приказы. В
переплетающихся ветвях обитали странные всеядные создания, - которых -
из-за схожести их внешнего вида с одеялом и характерного повторяющегося
рисунка - рядовые окрестили коврами-самолетами. В самом по себе этом
названии не было ничего ужасного, но маскировало оно страх и отвращение
людей к врагу, который нападал без предупреждения, от которого невозможно
было отбиться и который нес смерть, особенно отвратительную даже по меркам
Легиона. Командование Легиона на Аспатрии приказало каждому, кто увидит,
как его товарища жрет ковер-самолет, немедленно пристрелить бедолагу. Те
легионеры, которым доводилось совершать такое, сами потом брали клятву с
товарищей, что те не будут колебаться ни секунды, случись им попасть в
лапы чудовища.
Итак, Голлубей осторожно пробирался сквозь пронизанный лучами света
безмолвный лес и кипел от возмущения. Военная служба не нравилась ему
вообще, но особенное негодование вызывал приказ очистить от аспатрианцев
лес, в котором их и быть то не могло. Вдобавок ко всему сопровождали его
два прекрасных солдата - Оззи Дрэбл и Хек Мэгилл, за чьи жизни он
чувствовал себя ответственным. Голлубей считал их друзьями, несмотря на
строгие правила Легиона, касающиеся взаимоотношений офицеров с рядовыми. В
их полку, восемьдесят первом, офицеры не пользовались усилителями команд,
что в принципе давало ветеранам возможность всласть поиздеваться над
неопытным юным лейтенантом. Но Дрэбл и Мэгилл всегда уважали и
поддерживали Голлубея, и теперь он отчаянно волновался, как бы с ними
чего-нибудь не случилось по его вине.
Они шли, Голлубей посередине, и тут упал первый ковер-самолет.
Голлубей услышал мягкий удар и приглушенный крик справа от себя. Он
быстро повернулся и увидел, как, обернутый ужасными мягкими складками на
землю, падает Мэгилл. Крохотные щупальца уже приникли к его телу, и, когда
пищеварительные соки начали действовать, легионер забился в судорогах.
Пораженный ужасом Голлубей только смотрел, не в силах пошевелиться.
- В сторону, лейтенант! - крикнул слева Дрэбл. - А то я не смогу
попасть в него!
Голлубей повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как второй ковер
падает на Дрэбла, уже присевшего и изготовившегося стрелять. Сжавшись в
тугой комок, чудовище падало на жертву как камень, и лишь над самой
головой Дрэбла развернулось во всю ширь. Дрэбл не закричал, но ярость его
схватки с монстром яснее всяких слов сказала Голлубею, что он должен
поскорее исполнить последний, и самый дорогой, дружеский долг.
Беззвучно шевеля губами, Голлубей попробовал прицелиться. И тут он
услышал какой-то слабый шум в ветвях прямо над головой. Он отшвырнул
винтовку и побежал как человек, за которым гонятся демоны... и бежал еще
долго, пока не очутился на спасительной опушке...
Долго глядел Мирр в таинственные серые глубины заиндевевшего окна. Он
дошел до конца дороги, и дорога кончилась тупиком. Он узнал, кто он такой,
он узнал, что он такое, и понял, что жить с этим знанием не сможет.
Слишком тяжела ноша.
"Мне осталось одно, - решил он, - вступить в Легион. И забыть..."
Физическое его состояние было весьма плачевным, но зазывалы Легиона
так стремились пополнить убывающие ряды его полков, что брали любого, если
его можно было привести в норму, не укладывая на месяц в хирургическое
отделение. По той же самой причине от новобранцев никогда не требовали
деталей их прошлой жизни, но Мирру вполне определенно было указано, что
без псевдонима ему не обойтись. Известность его семьи в Легионе
подразумевала, что он не может назваться Норманом Голубеем, а на пути
принятия имени Лев Толстой стояли неисчислимые трудности.
- Анна Каренина - слишком рискованно, - бормотал он себе в бороду, -
я и с мужскими-то именами ухитрился два раза не справиться.
Раздобыв у бармена клочок бумаги, он подумал немного, и написал на
нем печатными буквами: ИУДА ФИНК.
Посмотрев с печальным удовлетворением на бумажку, он засунул ее в
карман и направился к выходу, но у самой двери остановился, размышляя о
поджидающих за ней холоде и ненависти. Прошло несколько секунд, прежде чем
он осознал беспочвенность своих страхов - после того, что он пережил,
будущее, любое будущее, окажется для него светлым.
Он открыл дверь, вышел из бара, и чуть не столкнулся с двумя
оскарами.
Бронзовые великаны мгновенно преградили ему путь, загоняя обратно в
бар, и он понял, что если не произойдет чуда, на этот раз он обречен.
Он уже поднимал руки в знак того, что сдается, когда нечто похожее на
чудо все-таки произошло. Его второе "я", Норман Голлубей, закончив,
очевидно, дела в парикмахерской, пересек улицу неподалеку от них и
направил свои стопы к обшарпанным стенам Форт-Экклса. Не обращая внимания
на окружающее и не поднимая глаз, Голлубей втащил свое тело на невысокое
крылечко и скрылся за дверями призывного пункта.
Оскары внимательно следили за его появлением и исчезновением, потом
головы их повернулись, они уставились друг другу в глаза, и Мирр мог бы
поклясться, что лица их выражали в этот момент растерянность и удивление.
Благодаря небо за ниспосланную возможность, он проскользнул под все еще
вытянутыми руками оскаров и ринулся к свободе. Адская боль в ребрах
несколько замедлила его бег, но в нескольких шагах уже виднелся вход в
неизбежную аллею и, благодарно всхлипывая, Мирр бросился в нее.
Грузовик, выезжавший из аллеи в это самое мгновение, ударил его,
подбросив в воздух.
Мирр неподвижно лежал на асфальте и смотрел в небо. Он знал, что нет
смысла стараться вделать что-нибудь более конструктивное - он слышал, как
хрустнули его кости, и чувствовал, как сместились составные части его
тела. Где-то далеко водитель грузовика кричал, что он не виноват, но
замолк, увидев появившихся на месте происшествия оскаров.
Бронзовые лица склонились над Мирром, широкие бронзовые плечи затмили
небо. Один из оскаров поднял его, взял на руки, и боль, которую принесло
это движение, подсказала Мирру, что смерть близка. Долгое паломничество
кончилось.
Потом все смешалось. Боль и сознание уходили и возвращались с
таинственной регулярностью, напоминавшей смену дня и ночи. Он слабо
сознавал, что его с бешеной скоростью несут по городским улицам, что кожа
оскаров теплая, а не холодная, как ему казалось раньше... Лязг тяжелых
стальных дверей звездолета... звезды на черном экране... звезды, несущиеся
мимо... вид из космоса на зеленую с белым планету, которая могла быть
только Аспатрией... пляшущие пятна света и тени, по которым он, сделав
неимоверное умственное усилие, определил, что лежит под переплетенными
ветвями... под ветвями деревьев... под переплетенными ветвями в горном
лесу на Аспатрии...
- Нет!!! - хотел закричать ошеломленный предчувствием Мирр, но горло
его уже не могло производить членораздельных звуков, из него вырвался
только хрип. И сразу же за отчаянием пришла благодарность, запоздалое
осознание того, что долгожданный покой придет к нему только тогда, когда
он сам пройдет через те же страдания, что перенесли по его вине другие.
Оскары были ангелами мести, бесстрастными инструментами божественного
правосудия, и за это Мирр благодарил их, потому что желаннее жизни
казалась ему смерть с чистой совестью.
Он тихо лежал на земле, усыпанной желтеющими листьями, смотрел на
принесенный оскарами ковер-самолет... и улыбнулся, когда миллионы
кроваво-красных извивающихся микроскопических щупалец жадно впились в его
лицеи изломанное тело.
Войнан Мирр всегда надеялся, что после смерти его ждет вторая жизнь,
но не предполагал, что она придет так скоро.
Он сел, чувствуя себя невыразимо сильным и здоровым, и с изумлением
оглядел свое новое сверкающее тело, похожее на ожившую скульптуру
Микеланджело - героическую симфонию мощи, пропорций и красоты.
Одним гибким движением, от которого золотые огоньки побежали по его
золотой коже, он вскочил на ноги и огляделся.
Ковра-самолета нигде не было видно, но принесшие его оскары стояли
неподалеку и улыбались. Мирр не испугался, поняв, что теперь он - один из
них и что лица их не так одинаковы, как казалось ему раньше. Каждый был
самим собой, личностью, и к тому же до боли знакомой...
- Так это вы! - воскликнул он, не веря своим новым рубиновым глазам.
- Оззи Дрэбл и Хек Мэгилл!
- Верно, Норман, - ответил Дрэбл, подходя к нему. - Если бы ты узнал
нас немного пораньше, это спасло бы нас от многих дней беготни.
- Но я был уверен, что вы мертвы!
- Легко объяснимая ошибка, - вступил в разговор Мэгилл. - Все
уверены, что ковры-самолеты едят людей. На самом деле они стремятся к
симбиозу с ними, но выглядит это, согласен, весьма пугающе.
Дрэбл кивнул.
- Благодаря тебе, Норман, мы с Хеком стали первыми людьми, кого не
пристрелили до завершения процесса объединения. Мы в долгу перед тобой. Да
и человечество тоже.
- Это случилось только потому, - признался Мирр, - что я оказался
ужасным...
- Хватит об этом, - сказал Дрэбл, - теперь ты оскар, и тебе никогда
не придется ничего бояться. Ковер-самолет как бы вплавился в твое тело -
этим объясняется лишний вес - и в нервную систему. Ты теперь сверхчеловек,
Норман.
- Но... черт возьми! Почему вы никому не рассказали?! Почему вы не
сказали людям правду, вместо того, чтобы бегать по городу и пугать всех до
полусмерти?
Вид у Дрэбла был виноватый, но не очень.
- Мы разговариваем в ультразвуковом диапазоне, и слышим друг друга на
расстоянии многих тысяч километров, но человеческое ухо не слышит нас.
Даже собаки нас не слышат Может быть, ты изобретешь какой-нибудь
преобразователь речи и мы сможем разговаривать с людьми, но мы не уверены,
что так будет лучше.
- Почему?
- Да потому что не все боятся нас! Нормальные законопослушные
граждане привыкли к нам на удивление быстро. Жулики, преступники - вот
кого при виде нас начинает трясти от страха. От нас нельзя спрятаться, мы
не берем взяток, с нами бессмысленно драться. Может быть, это не так уж и
плохо, Норман. Может быть, человечество нуждается в нас!
Мирр нахмурился:
- Не слишком ли высоко вы себя ставите?
- Да, высоко. Мы и так на самом верху, - сказал ничуть не смутившийся
Мэгилл. - Симбиоз с коврами-самолетами развивает этические качества даже в
большей степени, чем телесные. Мы с Оззи, и еще несколько легионеров,
которых нам удалось обратить, прежде чем они умерли от ран, остановили
войну на Аспатрии. Подсчитай, сколько жизней мы спасли! Мы - сверхлюди,
Норман! Мы не подвержены человеческим слабостям, нам не нужны пища, вода,
тепло, воздух, мы бесполы, в конце концов! И с твоей помощью мы пройдем по
Галактике, прекращая войны, освобождая угнетенных, выжигая преступления.
Только подумай, Норман - разве это не та жизнь, которой ты так хотел и о
которой не уставал говорить нам?
Кратчайшее мгновение Мирр обдумывал сказанное и понял, что Мэгилл
совершенно, абсолютно прав. Он смотрел на своих друзей. Улыбка его
отразилась на их золотых лицах, и чистейшее счастье заполнило все его
существо.
Мирр взял Дрэбла и Мэгилла за руки и, распевая оглушительными
голосами неслышимую человечеством песнь, три сверкающих гиганта побежали,
пританцовывая, по золотому лесу, в необузданном веселье играючи сшибая
случайно оказавшиеся на их пути деревья.
у Леже не было никаких способностей к изобретательству машины, которая
будет заставлять людей говорить правду, но он сразу увидел, что у меня
есть кое-какие полезные идеи, и мы с ним стали своего рода партнерами.
Можно сказать, что в то время я был почти счастлив, если бы не гнетущее
чувство вины и не присутствие Сисси.
- Это его дочь?
- Да. Как ты догадался?
- Ну... у сумасшедших изобретателей всегда есть дочери, - ответил
Мирр, мысленно ругая себя последними словами. - Прелестная крошка,
наверное?
- Ты бы не спрашивал, если бы видел! - горячо ответил Норман, и в
глазах его появилось выражение, как у загнанного зверя. - Она приставала
ко мне, я отбивался, как мог; но хуже всего было то, что старик Леже все
перепутал. Он вообразил, что я сексуальный маньяк и единственная моя цель
- украсть невинность его дочери прямо из-под его носа!
- Странное место для хранения невинности, - с отсутствующим видом
заметил Мирр.
- Не будь вульгарным! - Норман посмотрел на него с неодобрением. -
Надеюсь, служба рядовым не испортит меня до такой степени, друг мой...
- Я уверен, что этого не произойдет, - ответил Мирр, давая себе
последнее обещание держать рот на замке.
- Я уже говорил... воспоминания терзали... и это натолкнуло меня на
чудесную, как мне тогда казалось, идею. Теперь-то я понимаю, что это было
чудовищным святотатством, потому что раскаяние - от Бога. Но в слепом
невежестве я дошел до конца и построил эту адскую машину!
Мирр ухватился за край стола - инстинкт и обрывки возвращающихся
воспоминаний предупредили его о том, что сейчас произойдет. Мрачные
бездны, о существовании которых он и не подозревал, открывались в его
сознании.
- Мне потребовалось меньше недели, чтобы соорудить прототип стирателя
памяти, - продолжал Норман замогильным голосом. - Я хотел воспользоваться
им сам - очистить душу от вины, а потом уничтожить. Но у Леже были свои
планы! Только я припаял последний провод, как явился он, в руках - пирог
со свининой, он только одними ими и питался, и предложил мне кусочек. Мне
следовало догадаться, что он замыслил недоброе, потому что у этого жадюги
раньше и крошки было не выпросить... Он жрал их прямо с газеты,
представляешь! Отвратительная привычка! Я всегда говорил ему, чтобы он
пользовался хотя бы тарелкой, но...
Норман посмотрел Мирру в глаза, и то, что он там увидел, заставило
его прервать описание привычек профессора.
- Да, друг мой, я вижу, ты и сам обо всем догадался... Это правда: я
изобретатель машины, которая установлена сейчас во всех призывных пунктах
Космического Легиона по всей Галактике!
В попытке прервать поток красноречия Нормана, Мирр схватил его за
руку, но не преуспел.
- Пирог был, конечно, напичкан снотворным, и как только у меня стали
слипаться глаза, этот негодяй Леже стащил меня вниз, открыл дверь туалета
- женского туалета, смею добавить! - и впихнул меня внутрь. Я упал на
унитаз - и вот я снова в Пионер-сити, но в 2386 году. Я перемахнул точку
отправления на целых три года; наверное, машина времени работала тогда в
режиме возрастающих колебаний.
- Не затухающих, значит, - пробормотал Мирр.
- Я сказал "возрастающих"! Ты что, оглох? - Однако раздражение
мгновенно улетучилось из голоса Нормана. - Прости, я понимаю, что все это
для тебя так необычно... Конечно, ты не ожидал встретиться лицом к лицу с
изобретателем той самой машины, на которой в свое время обработали и тебя.
- Не совсем... - промямлил Мирр.
- Конечно, не ожидал. Пойми теперь мои чувства, когда я узнал правду.
Поначалу я был счастлив в 2386 году - война кончилась, полиция забыла про
меня - и решил полюбопытствовать, чем кончил Леже. Я пошел в редакцию
местной газеты и просмотрел их картотеки. Все они на микрофильмах,
конечно, мне даже сказали, что оригиналы газет того времени продаются на
вес бриллиантов... Короче, я раскопал всю биографию Леже.
- И что же?
- Он разбогател, приобрел известность как изобретатель злосчастной
машины и умер в 2321 году. Больше он ничего не изобрел - у этой жабы не
было ни капли таланта, но за старатель он получил кресло в Аспатрианской
Военной Академии. Академик Леже, представляешь!
- Минутку, минутку... - Мирр отчаянно старался приспособиться к новой
ситуации. - Ты не можешь винить себя за... Я хочу сказать, что им всюду
пользовались в 83-ем году, и ты не мог не знать про него, отправляясь в
прошлое... Так что...
- Это ничего не меняет. Конечно, я знал про него, но не знал, когда
его изобрели. Очутившись в 2290-ом, я был слишком поглощен собственными
переживаниями и не догадался проверить, знают ли о нем в этой эпохе. Леже,
наверное, чуть удар от радости не хватил, когда я подбросил ему эту идею,
но у него хватило хитрости не показать этого. Часть ответственности лежит
и на нем, но сверхпреступник - я!
- Ты изобрел машину, чтобы облегчать страдания людей, - не сдавался
Мирр. - Само по себе это еще не преступление.
- Разве? - Губы Нормана скривились в слабой улыбке. - И как же ей
воспользовались? Тысячи юношей заманили в Легион обещанием очистить
совесть, и где они все? Их убили. Они умерли молодыми, и теперь я не могу
даже притвориться, что погибли они во имя Добра. Я был воспитан с верой в
то, что Легион олицетворяет все самое лучшее и благородное в нашем
обществе. Ребенком я мечтал, как буду летать по Галактике в золотых
сверкающих звездолетах и освобождать угнетенные народы... Я не понимал
тогда, что главная задача Легиона - заставлять жителей других миров
покупать излишки земных телевизоров и электрических зубочисток!
- Это ужасно! - выдавил из себя Мирр, впавший в столь глубокое
уныние, что все предыдущие состояния его души можно было считать
безоблачными.
- Ну, ты-то не очень ломай себе голову, - продолжал Норман. -
Вообрази, как чувствовал себя я, зная, что сам во всем виноват. Я понимал,
что можно жить с нечистой совестью или принять заслуженное наказание, но
это не для меня! Как только я узнал, что именно натворил в прошлом, и
добавил это к преступлениям настоящего, то понял, что единственный выход -
вступить в Легион. Чтобы забыть. Забавно, не правда ли?
- И это ты говоришь мне... - Голова Мирра раскалывалась от боли -
возвращались воспоминания. Почти все его прошлое лежало сейчас перед ним,
и оказалось оно куда более ужасным, чем он ожидал, но зияла в нем еще одна
черная зловонная дыра, в которую только предстояло влезть Норман отказался
разговаривать на эту тему, но пятна ржавчины расползались от этой дыры по
всем закоулкам мозга Мирра.
- Это было два дня назад, - продолжал Норман. - Я не хотел вступать в
Легион на Аспатрии, потому что на призывном пункте меня обязательно
кто-нибудь узнал бы, и купил билет на Землю.
- Оскары тебя не тревожили?
- На этот раз нет. Мне повезло. - Норман прикоснулся к деревянной
столешнице. - Наверное, они в это время гонялись за другим бедолагой. Не
завидую я ему.
Мирр, почти не слушая, кивнул. Два имени внезапно возникли в его
памяти - Оззи Дрэбл и Хек Мэгилл. Вместе с необычными именами всплыли и
два лица. Это были изможденные, обветренные лица, проштемпелеванные унылой
печатью рядового-легионера. Но были в них и юмор, и чувство собственного
достоинства. Эти лица, твердо знал Мирр, были очень важны для него на
каком-то определенном этапе жизни... и этим этапом могло быть только
дезертирство перед лицом врага.
Занавес, скрывающий дезертирство, постепенно раздвигался могучими
силами, работающими в мозгу Мирра, и, трясясь от страха, он понял, что не
может отсрочить последнее откровение.
- Слушай, Норман, - сказал он в попытке отвлечься, - разве тебя не
волнует, что и на земном призывном пункте фамилию Голлубей узнают? Ведь
она слишком хорошо известна в Легионе.
- Я уже позаботился об этом, и поменяю имя. Теперь меня будут звать
Лев Толстой.
- Толстой? - недоуменно моргнул Мирр.
- Он мой самый любимый из великих русских писателей, а я сейчас как
раз в печальном русском настроении так что выбор этот кажется мне
подходящим.
- Но... как это делается практически?
Норман глянул через плечо - убедиться, что никто не подслушивает.
- Люди, желающие стряхнуть с души прошлое, хотят стряхнуть заодно и
имя, когда записываются в Легион. Но нельзя просто дать медику фальшивое
имя, потому что на призывном пункте человека погружают в гипнотический
транс, а в таком состоянии он отзывается только на свое настоящее имя.
- И что же делать?
- Обычно идут к профессиональному псевдонимисту, другими словами, к
гипнотизеру, который вдалбливает фальшивое имя в мозг пациента под
гипнозом, еще более глубоким. Конечно, это противозаконно, но парочка
таких специалистов всегда под рукой. Вот и здесь есть один - как раз через
квартал. Томлинсон, так его зовут, действует под видом парикмахера, но не
это занятие приносит ему основной доход. К нему-то я и отправлюсь, обо
всем уже договорено.
Норман потер пальцем изморозь на стекле и выглянул в образовавшуюся
дырочку.
- Кажется, в форте загораются огни. Пойду-ка я, пожалуй.
- Погоди минутку, - попросил его Мирр, отнюдь не желавший оставаться
один на один со своими мыслями и до сих пор пребывавший в недоумении по
поводу путаницы с именами. - Ты уверен, что с переменой имени у тебя все
пройдет гладко?
- Сам подумываешь об этом, а? - Норман окинул Мирра оценивающим
взглядом. - По-моему, все должно быть в порядке. Томлинсон уверяет, что,
его система совершенна. Он гипнотизирует с помощью какой-то машины. Ты
пишешь свое будущее имя на бумажке, и смотришь на нее, пока машина вгоняет
тебя в транс. Ничего не может быть проще.
- Ты уже написал?
- Нет, я сделал лучше - я отпечатал его, крупными буквами, так что уж
не ошибусь. - Норман вытащил из кармана толстенный роман в бумажной
обложке и постучал по нему пальцем. - Вот оно!
- Ты уверен, что это стоящая идея? - спросил Мирр, мучимый мыслью,
стоит ли вмешиваться. - Я хочу сказать, вдруг ты посмотришь не на ту часть
обложки. Вроде бы как случайно...
- Что за глупое предположение! Я совсем не собираюсь называться в
будущем Война и Мир, что я, рехнулся, что ли?
- Но я же сказал "случайно"!
- Вообще-то я предрасположен ко всяким случайностям, друг мой, но не
в такой же степени! - Норман решительно встал из-за стола, засунул книгу в
карман и протянул Мирру руку. - С моей стороны было бы не совсем честно
отягощать душу незнакомца своими бедами... но спасибо за то, что ты
оказался таким благодарным слушателем!
- Ладно, чего уж там... - Мирр пожал протянутую руку. - Может быть, и
ты когда-нибудь сделаешь то же самое для меня.
- Я сильно сомневаюсь в том, что наши дороги когда-нибудь
пересекутся...
Норман вышел из бара, и через несколько секунд его размытый силуэт,
двигаясь похоронным шагом, вполне соответствующим тяжести несомого груза,
мелькнув мимо окна, пропал из вида.
Мирр еще некоторое время тупо смотрел на заиндевевшее окно, и
внезапно воображение осветило его сценой из другого мира и другого
времени. Он прижал ладони к вискам в приступе ошеломляющей боли память
вернулась к нему, и он познал полную невыразимую тяжесть своей вины.
Лейтенант Норман Голлубей вел патруль по высокогорному аспатрианскому
лесу, примерно в сотне километров к северу от Пионер-сити.
Он двигался осторожно, сняв с предохранителя лучевую винтовку,
готовый сжечь все, что неожиданно сдвинется с места. Его готовность
стрелять происходила из желания остаться в живых, помноженного на знание
того, что в этом лесу людей ему убивать не придется. Голлубею совсем не по
душе было воевать с аспатрианскими колонистами, борющимися за
независимость. Стремление к, независимости казалось ему вполне
естественным.
За время своего короткого пребывания на Аспатрии Голлубей успел
кое-что узнать о планете, в том числе и то, что местные жители никогда не
ходят в горные леса, даже солдаты отказываются выполнять такие приказы. В
переплетающихся ветвях обитали странные всеядные создания, - которых -
из-за схожести их внешнего вида с одеялом и характерного повторяющегося
рисунка - рядовые окрестили коврами-самолетами. В самом по себе этом
названии не было ничего ужасного, но маскировало оно страх и отвращение
людей к врагу, который нападал без предупреждения, от которого невозможно
было отбиться и который нес смерть, особенно отвратительную даже по меркам
Легиона. Командование Легиона на Аспатрии приказало каждому, кто увидит,
как его товарища жрет ковер-самолет, немедленно пристрелить бедолагу. Те
легионеры, которым доводилось совершать такое, сами потом брали клятву с
товарищей, что те не будут колебаться ни секунды, случись им попасть в
лапы чудовища.
Итак, Голлубей осторожно пробирался сквозь пронизанный лучами света
безмолвный лес и кипел от возмущения. Военная служба не нравилась ему
вообще, но особенное негодование вызывал приказ очистить от аспатрианцев
лес, в котором их и быть то не могло. Вдобавок ко всему сопровождали его
два прекрасных солдата - Оззи Дрэбл и Хек Мэгилл, за чьи жизни он
чувствовал себя ответственным. Голлубей считал их друзьями, несмотря на
строгие правила Легиона, касающиеся взаимоотношений офицеров с рядовыми. В
их полку, восемьдесят первом, офицеры не пользовались усилителями команд,
что в принципе давало ветеранам возможность всласть поиздеваться над
неопытным юным лейтенантом. Но Дрэбл и Мэгилл всегда уважали и
поддерживали Голлубея, и теперь он отчаянно волновался, как бы с ними
чего-нибудь не случилось по его вине.
Они шли, Голлубей посередине, и тут упал первый ковер-самолет.
Голлубей услышал мягкий удар и приглушенный крик справа от себя. Он
быстро повернулся и увидел, как, обернутый ужасными мягкими складками на
землю, падает Мэгилл. Крохотные щупальца уже приникли к его телу, и, когда
пищеварительные соки начали действовать, легионер забился в судорогах.
Пораженный ужасом Голлубей только смотрел, не в силах пошевелиться.
- В сторону, лейтенант! - крикнул слева Дрэбл. - А то я не смогу
попасть в него!
Голлубей повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как второй ковер
падает на Дрэбла, уже присевшего и изготовившегося стрелять. Сжавшись в
тугой комок, чудовище падало на жертву как камень, и лишь над самой
головой Дрэбла развернулось во всю ширь. Дрэбл не закричал, но ярость его
схватки с монстром яснее всяких слов сказала Голлубею, что он должен
поскорее исполнить последний, и самый дорогой, дружеский долг.
Беззвучно шевеля губами, Голлубей попробовал прицелиться. И тут он
услышал какой-то слабый шум в ветвях прямо над головой. Он отшвырнул
винтовку и побежал как человек, за которым гонятся демоны... и бежал еще
долго, пока не очутился на спасительной опушке...
Долго глядел Мирр в таинственные серые глубины заиндевевшего окна. Он
дошел до конца дороги, и дорога кончилась тупиком. Он узнал, кто он такой,
он узнал, что он такое, и понял, что жить с этим знанием не сможет.
Слишком тяжела ноша.
"Мне осталось одно, - решил он, - вступить в Легион. И забыть..."
Физическое его состояние было весьма плачевным, но зазывалы Легиона
так стремились пополнить убывающие ряды его полков, что брали любого, если
его можно было привести в норму, не укладывая на месяц в хирургическое
отделение. По той же самой причине от новобранцев никогда не требовали
деталей их прошлой жизни, но Мирру вполне определенно было указано, что
без псевдонима ему не обойтись. Известность его семьи в Легионе
подразумевала, что он не может назваться Норманом Голубеем, а на пути
принятия имени Лев Толстой стояли неисчислимые трудности.
- Анна Каренина - слишком рискованно, - бормотал он себе в бороду, -
я и с мужскими-то именами ухитрился два раза не справиться.
Раздобыв у бармена клочок бумаги, он подумал немного, и написал на
нем печатными буквами: ИУДА ФИНК.
Посмотрев с печальным удовлетворением на бумажку, он засунул ее в
карман и направился к выходу, но у самой двери остановился, размышляя о
поджидающих за ней холоде и ненависти. Прошло несколько секунд, прежде чем
он осознал беспочвенность своих страхов - после того, что он пережил,
будущее, любое будущее, окажется для него светлым.
Он открыл дверь, вышел из бара, и чуть не столкнулся с двумя
оскарами.
Бронзовые великаны мгновенно преградили ему путь, загоняя обратно в
бар, и он понял, что если не произойдет чуда, на этот раз он обречен.
Он уже поднимал руки в знак того, что сдается, когда нечто похожее на
чудо все-таки произошло. Его второе "я", Норман Голлубей, закончив,
очевидно, дела в парикмахерской, пересек улицу неподалеку от них и
направил свои стопы к обшарпанным стенам Форт-Экклса. Не обращая внимания
на окружающее и не поднимая глаз, Голлубей втащил свое тело на невысокое
крылечко и скрылся за дверями призывного пункта.
Оскары внимательно следили за его появлением и исчезновением, потом
головы их повернулись, они уставились друг другу в глаза, и Мирр мог бы
поклясться, что лица их выражали в этот момент растерянность и удивление.
Благодаря небо за ниспосланную возможность, он проскользнул под все еще
вытянутыми руками оскаров и ринулся к свободе. Адская боль в ребрах
несколько замедлила его бег, но в нескольких шагах уже виднелся вход в
неизбежную аллею и, благодарно всхлипывая, Мирр бросился в нее.
Грузовик, выезжавший из аллеи в это самое мгновение, ударил его,
подбросив в воздух.
Мирр неподвижно лежал на асфальте и смотрел в небо. Он знал, что нет
смысла стараться вделать что-нибудь более конструктивное - он слышал, как
хрустнули его кости, и чувствовал, как сместились составные части его
тела. Где-то далеко водитель грузовика кричал, что он не виноват, но
замолк, увидев появившихся на месте происшествия оскаров.
Бронзовые лица склонились над Мирром, широкие бронзовые плечи затмили
небо. Один из оскаров поднял его, взял на руки, и боль, которую принесло
это движение, подсказала Мирру, что смерть близка. Долгое паломничество
кончилось.
Потом все смешалось. Боль и сознание уходили и возвращались с
таинственной регулярностью, напоминавшей смену дня и ночи. Он слабо
сознавал, что его с бешеной скоростью несут по городским улицам, что кожа
оскаров теплая, а не холодная, как ему казалось раньше... Лязг тяжелых
стальных дверей звездолета... звезды на черном экране... звезды, несущиеся
мимо... вид из космоса на зеленую с белым планету, которая могла быть
только Аспатрией... пляшущие пятна света и тени, по которым он, сделав
неимоверное умственное усилие, определил, что лежит под переплетенными
ветвями... под ветвями деревьев... под переплетенными ветвями в горном
лесу на Аспатрии...
- Нет!!! - хотел закричать ошеломленный предчувствием Мирр, но горло
его уже не могло производить членораздельных звуков, из него вырвался
только хрип. И сразу же за отчаянием пришла благодарность, запоздалое
осознание того, что долгожданный покой придет к нему только тогда, когда
он сам пройдет через те же страдания, что перенесли по его вине другие.
Оскары были ангелами мести, бесстрастными инструментами божественного
правосудия, и за это Мирр благодарил их, потому что желаннее жизни
казалась ему смерть с чистой совестью.
Он тихо лежал на земле, усыпанной желтеющими листьями, смотрел на
принесенный оскарами ковер-самолет... и улыбнулся, когда миллионы
кроваво-красных извивающихся микроскопических щупалец жадно впились в его
лицеи изломанное тело.
Войнан Мирр всегда надеялся, что после смерти его ждет вторая жизнь,
но не предполагал, что она придет так скоро.
Он сел, чувствуя себя невыразимо сильным и здоровым, и с изумлением
оглядел свое новое сверкающее тело, похожее на ожившую скульптуру
Микеланджело - героическую симфонию мощи, пропорций и красоты.
Одним гибким движением, от которого золотые огоньки побежали по его
золотой коже, он вскочил на ноги и огляделся.
Ковра-самолета нигде не было видно, но принесшие его оскары стояли
неподалеку и улыбались. Мирр не испугался, поняв, что теперь он - один из
них и что лица их не так одинаковы, как казалось ему раньше. Каждый был
самим собой, личностью, и к тому же до боли знакомой...
- Так это вы! - воскликнул он, не веря своим новым рубиновым глазам.
- Оззи Дрэбл и Хек Мэгилл!
- Верно, Норман, - ответил Дрэбл, подходя к нему. - Если бы ты узнал
нас немного пораньше, это спасло бы нас от многих дней беготни.
- Но я был уверен, что вы мертвы!
- Легко объяснимая ошибка, - вступил в разговор Мэгилл. - Все
уверены, что ковры-самолеты едят людей. На самом деле они стремятся к
симбиозу с ними, но выглядит это, согласен, весьма пугающе.
Дрэбл кивнул.
- Благодаря тебе, Норман, мы с Хеком стали первыми людьми, кого не
пристрелили до завершения процесса объединения. Мы в долгу перед тобой. Да
и человечество тоже.
- Это случилось только потому, - признался Мирр, - что я оказался
ужасным...
- Хватит об этом, - сказал Дрэбл, - теперь ты оскар, и тебе никогда
не придется ничего бояться. Ковер-самолет как бы вплавился в твое тело -
этим объясняется лишний вес - и в нервную систему. Ты теперь сверхчеловек,
Норман.
- Но... черт возьми! Почему вы никому не рассказали?! Почему вы не
сказали людям правду, вместо того, чтобы бегать по городу и пугать всех до
полусмерти?
Вид у Дрэбла был виноватый, но не очень.
- Мы разговариваем в ультразвуковом диапазоне, и слышим друг друга на
расстоянии многих тысяч километров, но человеческое ухо не слышит нас.
Даже собаки нас не слышат Может быть, ты изобретешь какой-нибудь
преобразователь речи и мы сможем разговаривать с людьми, но мы не уверены,
что так будет лучше.
- Почему?
- Да потому что не все боятся нас! Нормальные законопослушные
граждане привыкли к нам на удивление быстро. Жулики, преступники - вот
кого при виде нас начинает трясти от страха. От нас нельзя спрятаться, мы
не берем взяток, с нами бессмысленно драться. Может быть, это не так уж и
плохо, Норман. Может быть, человечество нуждается в нас!
Мирр нахмурился:
- Не слишком ли высоко вы себя ставите?
- Да, высоко. Мы и так на самом верху, - сказал ничуть не смутившийся
Мэгилл. - Симбиоз с коврами-самолетами развивает этические качества даже в
большей степени, чем телесные. Мы с Оззи, и еще несколько легионеров,
которых нам удалось обратить, прежде чем они умерли от ран, остановили
войну на Аспатрии. Подсчитай, сколько жизней мы спасли! Мы - сверхлюди,
Норман! Мы не подвержены человеческим слабостям, нам не нужны пища, вода,
тепло, воздух, мы бесполы, в конце концов! И с твоей помощью мы пройдем по
Галактике, прекращая войны, освобождая угнетенных, выжигая преступления.
Только подумай, Норман - разве это не та жизнь, которой ты так хотел и о
которой не уставал говорить нам?
Кратчайшее мгновение Мирр обдумывал сказанное и понял, что Мэгилл
совершенно, абсолютно прав. Он смотрел на своих друзей. Улыбка его
отразилась на их золотых лицах, и чистейшее счастье заполнило все его
существо.
Мирр взял Дрэбла и Мэгилла за руки и, распевая оглушительными
голосами неслышимую человечеством песнь, три сверкающих гиганта побежали,
пританцовывая, по золотому лесу, в необузданном веселье играючи сшибая
случайно оказавшиеся на их пути деревья.