Шоу Бернард. Судный день Орбитсвиля

сократился теперь до узких полосок, до стремительно тающей паутины, и, в
конце концов, до пустоты, до Абсолютного Ничто.
Шестьсот пятьдесят миллионов новоиспеченных миров прекратили свое
существование, осталось лишь небольшое солнце, одинокий источник света и
тепла в совершенно пустом пространстве, распростершемся во все стороны на
многие световые годы.
"Что дальше? - тупо спрашивал себя Никлин. - Куда теперь?"
А дальше, спустя всего лишь несколько секунд, заработала внутренняя
связь. Женщина, купавшая своего ребенка в душевой на двадцать четвертой
палубе, разыскивала Джима Никлина. Температура воды в душе стала падать,
женщина сердилась и требовала, чтобы неисправность устранили немедленно. Она
также хотела знать, почему Никлин все время прохлаждается в рубке
управления, а не занимается своими обязанностями.
Это напомнило Джиму, что жизнь все еще продолжается, и надо решать
возникающие бытовые вопросы. Напоминание, словно манна небесная, спасло
Никлина от апатии, и он немедленно покинул рубку.
Поскольку на "Таре" находилась лишь половина от запланированного числа
людей, пассажиры в значительной степени имели свободу в выборе жилья.
Большинство, подчиняясь своим инстинктам, выбрали носовые отсеки, удаленные
от двигательных цилиндров.
Когда Джим добрался до четырнадцатой палубы, первой, откуда имелся
доступ в двигательный цилиндр, гул человеческих голосов затих и лишь слабо
доносился откуда-то сверху. Никлин продолжал скользить вниз, едва касаясь
руками поручня. Он уже почти миновал семнадцатую палубу, когда рука
независимо от его воли до боли сжала дюралевый поручень, и он резко
остановился. Какое-то мгновение Никлин пребывал в полнейшем замешательстве,
но затем до его сознания дошла фантастическая причина этой самопроизвольной
реакции.
Совсем рядом, справа от него на чуть изогнутой стенке пассажирского
цилиндра он увидел дверь, ведущую в двигательный цилиндр.
Для того, кто не так хорошо знаком с металлическим скелетом,
внутренностями и нервными нитями "Тары", вид этой двери ничего не значил, но
Никлина словно искрой пронзило. Он отлично знал, что с семнадцатой палубы
нет доступа к двигателям, нет и никогда не было.
Он замер на лестнице, растерянно оглядываясь по сторонам. Все остальное
выглядело таким, каким и должно было быть. За спиной находились две двери,
ведущие в пассажирские каюты, а надпись на стене неопровержимо указывала -
это именно семнадцатая палуба. Да и не нужны ему были никакие надписи,
вполне достаточно расположения заклепок или формы сварных швов. И тем не
менее Никлин видел перед собой дверь в двигательный цилиндр. Дверь там, где
она не имела права существовать!
Дверь была самой что ни на есть настоящей. Никлин мог различить
царапины на зеленой поверхности. Он видел грязные пятна на белых деталях
кодового замка. Дверь было настоящей!
- Это сон, - громко сказал он, радуясь тому, что нашел объяснение. -
Это всего лишь один из моих снов, и для доказательства...
Никлин изо всех сил ударил кулаком по ребру палубы и тут же вскрикнул.
Боль пронзила его нервную систему, волной прокатилась по всему телу. Он с
удивленном взглянул на костяшки пальцев - кожа на них была содрана, и на
подкожной ткани выступили крошечные капельки крови.
Все сомнения относительно того, бодрствует он или спит, разом исчезли.
Но дверь осталась на месте.
"Моя память на числа начинает сбоить, - заклинал себя Никлин, сходя с
лестницы и приближаясь к двери. - Маленькая молекула серого вещества
испортилась, или протекла, или что там с ней происходит, когда она начинает
стареть. Всегда существовал вход с семнадцатой палубы. То, что я ничего не
помню об этом, еще ничего не значит, и в доказательство..."
Никлин набрал на замке код - 8949823 и улыбнулся, услышав щелчок.
"Какие-то числа еще помню!" Он начал медленно открывать дверь и с удивлением
обнаружил, что смотрит внутрь помещения, размером не больше телефонной
будки. Все там выглядело совершенно чуждым для "Тары", но Джим уже приучил
себя к мысли, что черное - это белое, а белое - это черное. И довольно
дерзко Никлин переступил таинственный порог.
Когда дверь за спиной захлопнулась, он увидел еще одну, слева от себя,
рядом с этой дверью в стене имелась небольшая ниша, подобная тем, где обычно
хранится пожарное оборудование. В нише стоял изящный серебряный флакон. На
флаконе какой-то шутник выгравировал надпись "ВЫПЕЙ МЕНЯ". В буквах была
характерная вычурность, и Никлин с улыбкой узнал почерк Скотта Хепворта.
"Да ты забыл об одной из своих заначек, ты, старый пьянчужка!"
Все еще от души забавляясь, Джим взял флакон в руки. Тот был теплым на
ощупь. Никлин встряхнул его и услышал, точнее ощутил, как внутри бултыхается
небольшое количество жидкости. Повинуясь какому-то безотчетному импульсу, он
отвинтил крышку и глотнул содержимое. Это был джин, обычный тепловатый джин.
Самый настоящий "Особый Хепвортин". Скотт любил джин с тоником и всеми
прочими добавками, но при необходимости поглощал его в любом виде. Как
сказал какой-то драматург, а, может и не драматург: "Коль замучила жажда, то
извлечь спиртное можно из чего угодно". Никлин улыбнулся: "Бьюсь об заклад,
старина Скотт перевернулся бы в своем пластиковом мешке, узнай он, что не
ему достался этот последний глоток. Хотя одного я не могу понять. Почему
джин до сих пор теплый?"
Охваченный неприятным предчувствием, что он совершает какую-то ошибку,
Никлин открыл вторую дверь. За ней находилось плохо освещенное помещение,
казавшееся слишком большим для пятиметрового двигательного цилиндра.
Единственная лампа над дверью отбрасывала круг тусклого света на совершенно
пустую палубу. Эта пустота тоже была очень странной, ведь большая часть
пространства должна быть занята громоздким двигательным оборудованием. Джим
попытался рассмотреть что-нибудь за пределами освещенного круга, но темнота
казалась непроницаемой. Воздух здесь был чист и свеж, словно Никлин стоял
посреди необозримой ночной степи.
Через несколько секунд из темноты выступила фигура. Она приближалась.
Никлин вскрикнул, сжался и закусил костяшки пальцев. Это был Скотт Хепворт.
- Господи, ты нашел мое лекарство! - Хепворт подошел к нему вплотную и
взял флакон из застывшей руки. - Где же я его оставил?
Никлин издал какой-то хриплый звук, а Хепворт поднес флакон ко рту и
сделал большой глоток. Шея его выглядела совершенно неповрежденный. Но когда
он пил, жидкость вытекала сквозь ворот рубашки.
- Убирайся, - прошептал Никлин. - Убирайся! Ты мертв!
- Ну, не стоит мыслить столь вульгарно, мой мальчик, - добродушно
откликнулся Хепворт. - Разве я выгляжу мертвым?
Никлин внимательно изучил призрак и убедился, что все детали совершенно
точны, начиная от грязной и мятой одежды до знаменитого голубоватого прыща
на носу.
- Уходи, Скотт. - В шепоте Никлина слышалась мольба. - Я не могу
смотреть на тебя.
- Хорошо, я уйду, но должен сказать, что глубоко разочарован в тебе,
Джим. - Хепворт начал отступать в темноту. - Я мог бы помочь тебе
подготовиться к тому, что последует дальше. Встречи с тобой ждут другие, и я
мог бы подсказать, как обращаться с ними...
Когда подобие Хепворта скрылось в темноте, Никлин схватился за ручку
двери и судорожно рванул ее вниз. Ручка не повернулась. Впрочем, ничего
другого он и не ждал. Теперь к нему приближались еще две фигуры. На губах
Кори Монтейна играла плаксивая кривоватая усмешка, рядом с ним шла
хорошенькая молодая женщина, выглядевшая бы вполне здоровой и невредимой,
если бы не рукоятка кухонного ножа, торчавшая из ее груди. Нож покачивался в
такт ударам ее сердца.
- Мы с Милли теперь счастливы, Джим. - Монтейн обнял женщину за талию.
- И я хочу, чтобы вы знали - вы тоже можете стать счастливым. Для этого
нужно лишь...
- Вы мертвы! Вы тоже мертвы! - закричал Никлин. - Не подходите ко мне!
Не приближайтесь! Вы мертвы! И вы хотите заставить меня поверить, что и я
тоже мертв! Но я еще жив! Все это только сон!
Монтейн обменялся с женой обеспокоенным взглядом. Они все еще
приближались к Никлину.
- Вы мне не нравитесь, Джим, - сказал Монтейн. - Это все лишнее. Нужно
только выслушать...
- Убирайтесь! - заорал Никлин и крепко прижал ладони к глазам.
Он стоял с закрытыми глазами, пока немного не успокоился. Никлин
боялся, что эти кошмарные существа украдкой подошли к нему, и теперь их
сочувственные лица покачиваются совсем рядом. Но когда он открыл глаза,
Монтейн и его жена исчезли. Окружающая тьма вновь была спокойна. Но теперь
Джим мог видеть несколько дальше, и им вновь овладело первоначальное
впечатление бескрайней степи. На неуловимом, неощутимом расстоянии можно
было различить что-то огромное, какие-то черные кривые в таком же черном
мраке. Может, это холм, гора из обсидиана, отражающая свет невидимых звезд?
"За что мне все это? За что?" - Никлин еще раз безрезультатно подергал
ручку двери.
- Я скажу тебе, за что. - За пределами круга маслянистого желтого света
раздался одновременно и знакомый и совершенно неузнаваемый голос. - Ты забил
свою голову нигилизмом и ложными идеями, малыш Джимми. И именно за это ты
держишь теперь ответ.
- Кто вы? - дрожащим голосом спросил Никлин. Дурные предчувствия вновь
навалились на него. - И почему вы называете меня Джимми? Никто не звал меня
так с тех пор, как...
- С тех пор, как ты вырос, не так ли?
Огромная фигура дядюшки Ренара вступила в унылый конус света.
Никлин снова съежился от страха и ужаса. Он видел - это вовсе не тот
сохранившийся в его памяти дядюшка Ренар. Этот человек, точнее, это существо
было совсем иным. Это был дядя Ренар из его сна. То самое ужасное существо,
с которым мать заставляла обращаться как с совершенно обычным человеком,
несмотря на его огромный рост, колючую рыжую шерсть, дикие желтые глаза и
острую морду. И, как и прежде, едва Никлин узнал его, существо лишилось
своей силы.
- Ты не напугаешь меня! - с вызовом крикнул Джим.
- А почему кто-то должен бояться такого симпатягу, как я? - Нос лиса
горделиво выглянул из стоячего ворота засаленного сюртука девятнадцатого
века. - Я прекрасно понимаю, почему ты не захотел иметь дело с остальными,
особенно с той ужасной женщиной. Ты видел этот нож? Тьфу! - Гримаса
отвращения сморщила морду лиса. - Между нами говоря, Джим, ты совершенно
правильно сделал, что избавился от этого сброда.
- От тебя я тоже хочу избавиться. Ты не существуешь!
- Что за странные вещи ты говоришь. - Лис обеспокоенно оглянулся через
плечо, затем рассмеялся, разинув пасть, полную острых зубов. - Да ты ведь не
смог бы со мной разговаривать, если бы меня не существовало. Логично, не
правда ли? Видишь ли, это место, где мы с тобой сейчас так славно беседуем,
находится в мысленном пространстве. Поэтому выдуманные существа здесь столь
же реальны, как и физические. Ты ведь помнишь, что тебе рассказывали о
мысленном пространстве?
Никлин покачал головой.
- Я не позволю тебе существовать ни в каком пространстве.
- Не делай этого, Джимми! - Дядя Ренар вновь оглянулся в темноту,
стряхнув со лба нарисованные капельки пота. - Я могу подготовить тебя к
предстоящему. Ты скоро встретишься с Гэ Пэ, и я могу...
- Убирайся!
Лис отступил, его фигура покрылась рябью, и вдруг он превратился в
худого, лысоватого человека лет сорока самого разнесчастного вида. Что-то
шевельнулось в памяти Никлина. Перед ним стоял настоящий дядя Ренар.
- Ты тоже можешь уматывать, - приказал Никлин.
- Джимми, дай мне объяснить одну очень важную для тебя вещь, - существо
становилось назойливым. - Ты думаешь, что все это сон, но это не так! Ты
сейчас находишься в мысленном пространстве, Джимми. Ты должен вспомнить, что
говорила тебе Сильвия Лондон. Ты ведь помнишь ее? Такая шикарная женщина.
Так вот, все сказанное ею абсолютная правда!
Никлин нахмурился.
- Это значит, что ты существуешь независимо от чего бы то ни было, и я
не могу причинить тебе вреда?
- Да, но я не являюсь истинно сапионным существом. - Фигура быстро
оглянулась в сторону той темной массы, присутствие которой почувствовал
Никлин. Лицо его стало еще несчастнее. - Настоящий дядя Ренар находится
где-то в ином месте этого континуума. Я существую лишь потому, что являюсь
проекцией твоих детских воспоминаний, и если ты начнешь вмешиваться в...
- Ты имеешь в виду, если я вырасту?
- Ты давным-давно вырос, Джимми. - Существо хитро и заискивающе
улыбнулось. - Ты здорово вырос! Было приятно наблюдать, как ты разнес в пух
и прах этих громил в Альтамуре. Особенно третьего, когда он уже был уверен,
что спасся. А потом, эта стерва Фартинг. Я скажу тебе кое-что важное,
Джимми. Она сожалеет, что когда-то обошлась с тобой так несправедливо. Если
ты сейчас подойдешь к ней, то ты...
- Прочь! - приказал Никлин, ненависть затопила его сердце. - Сгинь!
Прекрати существовать!
Дядюшка сердито и испуганно зарычал. Черты лица его стали меняться...
вытягиваться в звериную морду, зубы превращались в клыки... но прежде, чем
метаморфоза завершилась, призрак исчез, растворившись во мраке.
Никлин остался один. И в то же время здесь был кто-то еще. За пределами
конуса желто-болезненного света, где-то вдали, на бескрайней равнине
двигалось нечто огромное и непостижимое. Абсолютная пустынность местности не
позволяла оценить его размеры. Как же называлась та статуя?.. Человек, сидя
на камне, замер в глубоком раздумье, подперев голову кулаком...
- Джим Никлин!
Голос прогремел где-то внутри его головы.
- Пришло время поговорить с тобой.
- Я не хочу. - Голос Никлина дрогнул. Он удивился, что вообще еще
способен издавать какие-либо звуки. - Я не желаю иметь с тобой никаких дел.
- Это ложь. Ты знаешь, что так больше продолжаться не может.
Никлин спиной прижался к металлическому косяку, словно пытался обрести
утраченную связь с реальным миром.
- Кто ты?
- Подумай сам, Джим! Ты хорошо знаешь, кто я.
- Откуда... откуда мне знать?
- Но ведь ты не раз беседовал со мной.
- Беседовал? Я никогда не был верующим. Единственное божество, которое
я признавал... это Газообразное Позвоночное.
- Отлично, Джим.
- Но это невозможно! Ведь это лишь моя собственная шутка. Я... я
выдумал тебя!
- Нет, Джим. Это я выдумал тебя.
Никлину каким-то непостижимым образом удалось возродить в себе упрямого
спорщика.
- Прошу прощения, но с этим я не могу согласиться. Даже во сне не
бывает такого.
- Ты всегда все усложняешь. Я просто хочу ради тебя персонифицировать
свою особу. Твое представление о Газообразном Позвоночном, о Великом
Шутнике... Ты очень близко подошел к постижению существа более высокого
порядка, чем ты сам.
- Я считал его воплощением слепого случая.
- Да, но ты персонифицировал его.
- Тем не менее, я не могу думать о тебе, как о Газообразном
Позвоночном. Это неправильно.
- Это не должно быть неправильным.
- Но ведь ты утверждаешь, что ты Бог.
- Нет, я вовсе не утверждаю, что я Бог, но ты можешь думать обо мне как
о Боге, если тебе это нравится.
- Так мы никогда ни к чему не придем. Я предпочитаю Газообразное
Позвоночное.
- Итак, после всех этих разговоров ты вернулся к тому, с чего начал: я
- Газообразное Позвоночное.
- Может, ты еще и Добрая Фея? Это ты создал искусственное образование,
известное мне как Орбитсвиль?
- Наконец-то ты задал разумный вопрос, на который я могу дать разумный
ответ. Нет, я не создавал Орбитсвиля.
- Есть ли у тебя какие-либо основания не говорить мне, кто это сделал?
- У меня нет таких оснований, Джим. Я хочу передать тебе все то знание,
какое ты способен усвоить. Твой разум - это часть моего разума в данный
конкретный момент космической истории. Ограничение на количество знания,
которое ты можешь постичь, определяется твоим интеллектом.
- Ты сказал, что мой разум - это часть твоего разума?
- Не стоит задавать риторических вопросов, Джим. Ты знаешь, о чем я
сказал.
- Но это важно для меня. Есть небольшие вопросы, которые не менее важны
для меня, чем крупные. Например, я хотел бы знать, почему я не боюсь. Я
оказался в сюрреалистическом кошмаре, я был свидетелем совершенно ужасных
вещей...
- Эти ужасы выдумал ты сам.
- Хорошо, пускай так, но я нахожусь сейчас в месте, очень напоминающем
картину Дали. Черная статуя величиной с гору... все Это жутко, так жутко, но
я почему-то не боюсь, совершенно не боюсь. Почему?
- Ты сейчас находишься в мысленном пространстве, Джим. В данный момент
ты сапионное существо, а раз так, то ты невосприимчив к страхам, которым
подвержены создания из плоти и крови.
- Я понимаю. Потому я и могу спокойно беседовать с разумным черным
небоскребом.
- Нет никакой беседы, Джим. На какое-то время твой мозг стал частью
моего мозга, объединился с ним. Ты должен взять из него все, что можешь, и
делать с этим знанием все, что пожелаешь.
- Очень хорошо, но кто же тогда создал Орбитсвиль?
- Орбитсвиль придумали и сотворили существа, стоящие на гораздо более
высокой ступени развития, чем человечество. Когда они непосредственно
столкнулись с людьми, то назвались ультанами. Это имя столь же им подходит,
как и любое другое.
- Но зачем ультаны создали Орбитсвиль?
- Они хотели изменить судьбу Вселенной. Кое-кто из людей уже понял -
разум является составной частью материи. И не такой уж несущественной ее
частью. В каком-то смысле эта часть даже более значима, чем гравитация.
Именно сила притяжения разума замыкает Вселенную. Одна гравитация с этим не
справилась бы.
- Я помню ту женщину... Жену Рика Ренарда. Она пыталась рассказать мне
что-то подобное.
- Да, но ее больше интересовал побочный эффект - сохранение личности
после физической смерти. Истинное значение частиц, известных под названием
сапионов состоит в том, что они обладают силой притяжения. Без этой
сапионно-гравитонной компоненты расширяющаяся Вселенная продолжала бы
расширяться вечно. Один из твоих современников, обладающий поэтическим
складом ума, сказал, что именно мыслитель в тиши своего кабинета возвращает
самые далекие галактики из объятий ночи.
- Я не понимаю, какое это имеет отношение к Орбитсвилю.
- Историю Вселенной можно представить, если воспользоваться корявыми
терминами, к которым столь склонны ваши ученые, в виде последовательности
Больших Взрывов и Больших Сжатий. В момент каждого Большого Взрыва
образуются две Вселенные - одна из обычной материи, движущаяся во времени
вперед; другая - из антиматерии, движущаяся во времени назад. Обе Вселенные
расширяются до своих предельных размеров, а затем начинается сжатие, и, в
конце концов, когда стрелка часов проходит полный круг, они соединяются
вновь, и все готово к новому Большому Взрыву. Ты, конечно, понимаешь, что
термины "материя" и "антиматерия" чисто условны.
- Я не дурак, - обиделся Никлин.
- Тут есть свои сложности, вроде тахионной и антитахионной Вселенных. Я
их сейчас касаться не стану.
- Очень мило. Продолжай.
- В момент последнего Большого Взрыва, который, по моим подсчетам, был
восемнадцатым в этой Великой Последовательности, образовались две Вселенные,
так же, как это происходило и прежде. Но их эволюция не пошла по
проторенному пути. Возникла существенная асимметрия - по причинам, не вполне
мне еще ясным, во Вселенной Второй Области не развилась разумная жизнь.
В таких обстоятельствах, без сапионного притяжения, Вселенная Второй
Области была обречена разлетаться вечно, а без вклада ее материи природа
очередного Большого Взрыва будет совершенно иной. И как следствие, нарушится
цикл обновления мироздания.
Часть ультанов была недовольна подобной перспективой с философской
точки зрения - и они предприняли шаги, чтобы исправить возникшую асимметрию.
- Они построили Орбитсвиль?
- Да.
- Он служил для сбора разума! Тогда это объясняет Большой Скачок,
перемещение Орбитсвиля во Вселенную из антиматерии. Когда ультаны все
подготовили, они попросту перенесли его!
- Ситуация была несколько сложнее. Другая часть ультанов, также по
философским соображениям, выступила против какого-либо вмешательства в
естественный ход событий. Но, в основном, ты прав.
- А разве такого перемещения достаточно, чтобы изменить будущее
Вселенной? Я не привык мыслить такими масштабами, но влияние
одной-единственной сферы кажется мне чересчур уж несопоставимым.
- Была создана не одна сфера, Джим. Чтобы заманить достаточное
количество живых существ, ультаны поместили подобные конструкции в каждую
галактику Вселенной Первой Области. В каждой галактике, в зависимости от ее
размеров, оказалось в различных местах от восьми до сорока сфер, причем
именно там, где имелись наиболее благоприятные условия для развития разумной
жизни. Тот факт, что ваше племя обнаружило объект, названный вами
Орбитсвилем, не был случайностью.
- Но существует по меньшей мере сто миллиардов галактик! - Никлин
почувствовал свою ничтожность, осознав масштаб усилий ультанов, решивших
повлиять на сам пространственно-временной континуум. - И если умножить это
число...
- Не следует погружаться в математические расчеты. Достаточно сказать,
что ультаны в своем заблуждении зашли так далеко, что я с моими братьями
вынужден был вмешаться.
- Но не слишком ли поздно? Я видел, как Орбитсвиль распался на миллионы
планет и как все эти планеты исчезли. Если они разлетелись по всей
галактике...
- Это моя работа. Новые планеты действительно разлетелись, но под моим
контролем. Они рассыпаны по той галактике Первой Области, где первоначально
находился Орбитсвиль.
Где-то в глубине сознания у Никлина оформился новый вопрос, но он
метнулся от него в сторону.
- Планеты вернулись назад?
- Да, Джим. Видишь ли, ультаны были не правы, когда пытались навязать
свою волю, свою неизбежно ограниченную точку зрения естественному порядку
вещей. Асимметрия между Первой и Второй Областями в текущем цикле предвещает
большую перемену в мироздании, это верно, но перемены - это орудие эволюции.
Переменам нельзя противиться. Развитие должно быть свободным.
- Подвергнутся ли ультаны наказанию?
- Они получат совет, и за ними установят наблюдение, но вреда им
никакого не причинят. Я и мои братья - мы часть Жизни, и мы служим Жизни.
Этика требует от нас, чтобы мы делали все, что в наших силах, чтобы ни один
носитель разума не погиб в результате наших действий.
- Поэтому ты здесь? Поэтому ты говоришь со мной?
- Как я уже сказал, этот диалог происходит исключительно в твоем
сознании. Он - это твоя личная реакция на то, что твой разум стал частью
моего разума, пока я переношу корабль обратно во Вселенную Первой Области.
Ты интерпретируешь происходящее по-своему, переживания других будут иными.
- Ты хочешь сказать, что для них это будет религиозное переживание? Они
видят то, что, по их мнению, есть Бог?
- Они видят то, во что верят. Так же, как и ты видишь то, во что
веришь.
Вопрос, который уже оформился в какой-то части сознания Никлина, вновь
настойчиво заявил о себе, и он не смог больше тянуть.
- Мы будем жить?
- Да, Джим. Я выдернул ваш маленький корабль из тела моего
мертворожденного брата и поместил его на поверхность чрезвычайно
гостеприимного мира в вашей родной галактике. Вы будете жить.
- Спасибо! Спасибо! - У Никлина вдруг возникло безотчетное чувство, что
надо спешить. - Значит, время нашей встречи подходит к концу?
- В мысленном измерении нет времени в твоем понимании. С одной точки
зрения, перенос осуществляется мгновенно, с другой, он длится сорок
миллиардов лет.
- Но диалог подходит к концу.
- Ты почти достиг предела.
- Тогда еще один вопрос. Прошу тебя! Я должен узнать ответ.
По ту сторону полночной равнины тяжелое нечто, казалось, шевельнулось.
- Я слушаю.
- Кто ты?
- Теперь тебе не нужен ответ.
Никлин отчетливо видел движение. Что-то увеличивалось в размерах,
росло. Оно готовилось к уходу.
- Ты ЗНАЕШЬ, кто я. Ты ЗНАЕШЬ, разве не так, Джим?
- Да, - прошептал Никлин. Сосуд его разума наполнился до краев. - Я
знаю, кто ты.

23

Шесть летательных аппаратов "Керлью" компании "Вудстон Скайвейз"
выстроились в ряд, дожидаясь отправки пассажиров в региональный центр
Рашпорт. Выбор на "Керлью" пал потому, что они могли взлетать с
неподготовленной травяной площадки. Каждый аппарат вмещал минимум десять
человек. Пассажиры "Тары" должны были совершить недолгий перелет до
Рашпорта, где пересядут на аэролайнер, который перенесет их на восемь тысяч
километров, в Бичхед-Сити.
За "Керлью" замерли три крошечных и быстрых самолета, принадлежащих
агентствам новостей, первыми поспевшими на место события. Над аппаратами
высился огромный, сверкающий медью корпус "Тары". За кораблем лежало озеро,
протянувшееся до самого горизонта; низкое утреннее солнце играло на его
поверхности алмазными бликами.
Никлин решил, что проживи он хоть тысячу лет, ему никогда не привыкнуть
к движению светила. Прошлым вечером, в день возвращения "Тары", Никлин
наблюдал первый в своей жизни закат. Он не мог оторвать глаз от удивительной
и прекрасной картины - пылающий алый диск медленно исчезал за линией
горизонта. Как и большинство ошеломленных происшедшим пассажиров "Тары", он
провел большую часть ночи под открытым небом, разглядывая звезды и с
волнением дожидаясь, когда же вновь появится солнце. Хотя Джим конечно же