Страница:
Не чем иным, как истерическим, животным страхом вызвано было рычание, издаваемое по другую сторону океана старым бульдогом Черчиллем. Так же как он делал это десять, двадцать и тридцать лет назад, Черчилль пытался скалиться в сторону СССР и грозить ему "священной войной" капитализма. Но и те немногие зубы, что еще торчали в слюнявой пасти бульдога, были теперь вставные. В их силу не верили больше даже его собственные союзники. Недаром же крайняя правая пресса в самой Англии иронически писала после пресловутой речи в Лландэдно: "Наш бывший премьер заявил, что англичане должны были захватить Берлин, прежде чем к нему подошли русские. Это, на наш взгляд, так. Но почему же господин премьер не отдал такого приказа? Ведь тогда только он мог и именно он должен был отдать его!.. Мы вам скажем, почему он его не отдал: потому, что впервые за всю свою историю Англия не была уже первым партнером коалиции. Она была ее третьим партнером!"
На этот раз не соврали даже и испытанные лгуны - консерваторы: британский бульдог был не тот. От него уже очень мало что зависело - и в 1945 году, когда Советская Армия добивала гитлеровцев под Берлином и в Берлине, и в 1948-м, когда мистер Черчилль брызгал старческой слюной в Лландэдно и в последующие годы.
Настало то критическое для капитализма время, когда политическим шулерам уже нечем было прикрыть вопиющую наготу американского империализма. Это была уже откровенная по цинизму борьба за войну, за возможность развязать ее и навязать народам. Потому что под ударами советских разоблачений безнадежно рушились все их попытки выдать стремления к войне за жажду мира. Народы прозрели. Они видели преступников за их грязным делом. Греческие монархо-фашисты воевали с народом американским оружием, на американские деньги, с помощью американских генералов, офицеров и солдат. На американские деньги формировались банды немецко-фашистского сброда для помощи голландцам и французам в их войне с народами Индо-Китая и Индонезии, поднявшими знамя освободительной борьбы. Уже нечем было маскировать отправку военного снаряжения из Соединенных Штатов, стремившихся поддержать пламя войны во всей Юго-Восточной Азии, в Индии, в Бирме, в Малайе. Британская и американская секретные службы уже и не скрывали роли своих эмиссаров в кровавой распре, которую им удалось зажечь на Ближнем Востоке; американские разведчики шныряли по Южной Корее, подготовляя братоубийственную войну и интервенцию против корейского народа, только что стряхнувшего с себя кошмар полувекового японского рабства.
Но повсюду поджигателям противостояли народные массы - повсюду, во всем мире. Погибли безвозвратно миллиарды, вложенные американскими колонизаторами в дело китайской реакции, в преступное предприятие "тигра" Чан Кай-ши, ставшего больше похожим на пыльную шкуру, набитую опилками, чем на "царя джунглей". Великая народная революция выбила из-под этого предателя и его явных и замаскированных ставленников последние подпорки, волна всесокрушающего гнева героического пятисотмиллионного народа заливала последние островки китайской реакции, и над головою старого разбойника уже болталась петля, свитая терпеливыми руками китаянок. Вашингтон скрежетал зубами от бессильного гнева.
Так же последовательно и настойчиво, как они делали это десять, двадцать и тридцать лет назад, советские политики продолжали бороться за мир и отстаивать дело мира.
На Информационном совещании представителей коммунистических партий Жданов доказал, что пресловутый план Маршалла - не что иное, как возвращение к порочному пути, с которого американские монополисты четверть века назад начинали завоевание Старого Света, вызывая к жизни немецкий фашизм как ударную банду американского империализма в Европе. Повидимому, они, эти империалисты, забыли, что их затея привела к осуществлению гениального прогноза, данного Сталиным за полтора десятилетия до описываемых дней:
"...они получили разгром капитализма в России, победу пролетарской революции в России и - ясное дело - Советский Союз. Где гарантия, что вторая империалистическая война даст им "лучшие" результаты, чем первая? Не вернее ли будет предположить обратное?"
Затеявшие вторую мировую войну капиталисты получили усиление влияния коммунистов на народы Европы, Азии и Америки, они получили целую плеяду стран народной демократии в Европе, они получили неугасимое пламя народно-освободительных войн по всей Азии, они получили революционный Китай. Что могли они получить от столь желанной им третьей мировой войны?
В дни ожесточенной "холодной" войны на Генеральной ассамблее Организации Объединенных Наций Вышинский доказал, что пришедшие туда под маской миротворцев капиталистические дипломаты имели одну единственную цель: не допустить запрета атомного оружия, спастись от разоружения и избежать какой бы то ни было договоренности с СССР.
В те дни на весь мир прозвучали исполненные мудрости, спокойствия и веры в человечество слова:
"Это может кончиться только позорным провалом поджигателей новой войны. Черчилль, главный поджигатель новой войны, уже добился того, что лишил себя доверия своей нации и демократических сил всего мира. Такая же судьба ожидает всех других поджигателей войны. Слишком живы в памяти народов ужасы недавней войны и слишком велики общественные силы, стоящие за мир, чтобы ученики Черчилля по агрессии могли их одолеть и повернуть в сторону новой войны".
Весь прогрессивный мир, затаив дыхание, внимал этим словам. И не было во всем мире ни одного здравомыслящего человека, которому не стал бы ясен истинный смысл американской политики и действительные цели Вашингтона, когда человечество узнало, как реагировал Белый дом на ответы товарища Сталина Кингсбери Смиту. Сотни миллионов простых людей во всем мире послали в тот день проклятие лицемерам с Уолл-стрита и их изолгавшимся лакеям из Белого дома. Все стало ясно всем, даже самым наивным, самым доверчивым и самым прекраснодушным людям во всем свете. Не осталось ни надежд, ни даже иллюзий: те, на ком лежала кровь десятков миллионов жертв второй мировой войны, хотели третьей; те, на чьих деньгах взросли гитлеры и Муссолини, искали новых палачей человечества; те, кто десятилетиями оплачивал целые армии шпионов и диверсантов, подготовлявших вторую мировую войну, засылали новые полчища своих агентов во все страны, в тыл всем народам, чтобы с новой силой развернуть подрывную работу для подготовки третьей мировой войны. Всюду: в военное дело, в энергетику, на транспорт, в промышленность, в философию и искусство, в дела веры и воспитания, в учреждения и в семьи, - всюду стремились проникнуть наемные агенты англо-американского империализма, чтобы шпионить, вредить, разлагать. Опытные разведчики в ранге послов и разжалованные капралы, кардиналы и попы-расстриги, миллионеры и мелкие спекулянтики - все, кому удавалось проникнуть в пределы стран народной демократии, все, кому удавалось пролезть в Советский Союз, все вели разведывательную работу, враждебную миру и народам миролюбивых стран.
Но в мире произошли коренные сдвиги. Прошли те времена, когда фашистская агрессия неудержимо развивалась. Прошла пора, когда поджигатели войны могли дурачить народные массы, готовить войну в глубокой тайне и потом внезапно навязывать ее народам, застигнутым врасплох. На пути новых агрессоров стала такая могучая сила, как Советский Союз и сплотившиеся вокруг него страны народной демократии. На пути агрессоров стояло такое препятствие, как возросшее классовое самосознание трудящихся в странах Западной Европы. На пути агрессоров стояло такое препятствие, как коммунистические партии, уверенно возглавившие освободительную борьбу трудящихся за независимость их стран, за неприкосновенность их национального суверенитета, борьбу со всеми попытками навязать народам ярмо фашизирующейся Америки под ярлыком проповедуемого ее агентами космополитизма. На пути агрессоров стало всемирное движение за мир. Среди трудящихся всех стран, независимо от их партийной принадлежности, все яснее утверждалась истина, что их национальные интересы не имеют ничего общего с интересами буржуазии, ибо буржуазия предает интересы всей нации во имя собственных корыстных интересов. Для пролетариата правильно понятые интересы нации совпадают с его классовыми интересами.
Все происходившее в Западной Европе и в ряде стран Азии было яркой иллюстрацией к положению Ленина о том, что когда "дело доходит до частной собственности капиталистов и помещиков, они забывают все свои фразы о любви к отечеству и независимости", что когда дело касается прибылей, "буржуазия продает родину и вступает в торгашеские сделки против своего народа с какими угодно чужеземцами... гаков закон классовых интересов, классовой политики буржуазии во все времена и во всех странах".
Трудящимся во всех странах становилось ясно, что наиболее последовательными и единственно неподкупными патриотами являются коммунисты.
Каждая весть, приходившая с фронтов освободительной борьбы в Европе и в Азии, говорила, что там против народов действует кровавый союз капиталистических агрессоров всех стран. Для трудящегося человека уж не могло быть сомнений в том, что национальные интересы совпадают с его классовыми интересами и что его долгом является защита своей страны против капиталистов, защита своей свободы и чести в братском сотрудничестве с отечеством трудящихся всего мира - СССР. Никого не могли больше обмануть вопли геббельсовских выучеников из Вашингтона, Лондона, Парижа, Мадрида, Анкары и из других клоак, где копошилось продажное паучье платной армии пропагандистов войны, клеветавших на государство трудящихся.
Простые люди всего мира уже знали цену этой пропаганде и давали ей отпор. Подытоживая настроения простых французов, всегда бывших в передовых рядах борьбы за права народа, Морис Торез первым бросил клич о том, что если советские войска, отражая предательский удар напавших на них армий капиталистических агрессоров, должны будут переступить границы Франции, то французы знают, на чьей стороне они будут. Ни один честный француз, любящий свое отечество, не повернет оружия против советских воинов-освободителей! Этот благородный призыв французских коммунистов был тотчас подхвачен итальянцами, и пламенный Тольятти провозгласил принцип единства трудящихся Италии с советским народом. За итальянскими коммунистами так же ясно и твердо высказались руководители рабочих всех стран Европы. Это был моральный натиск такой гигантской силы, что правительства всех маршаллизованных стран ответили диким воем испуга, а Уолл-стрит разразился воплями бешенства и пустил в ход весь аппарат полицейских репрессий, какой был в его распоряжении.
Но ничто не могло уже остановить роста антивоенного движения и затмить для народов смысл ленинских слов, что "все события мировой политики сосредоточиваются неизбежно вокруг одного центрального пункта, именно: борьбы всемирной буржуазии против Советской Российской республики, которая группирует вокруг себя неминуемо, с одной стороны... движения передовых рабочих всех стран, с другой стороны, все национально-освободительные движения колоний и угнетенных народностей..."
Поток народного возмущения растекался по миру все шире, все прочнее становилось единство передовых отрядов человечества, преграждавших путь поджигателям новой, третьей мировой войны.
В те дни один за другим собирались конгрессы и конференции сторонников мира. Съезжались ученые и рабочие, женщины и юноши; собирались по признакам профессиональным и национальным; собирались везде, где можно было не бояться дубинок и слезоточивых газов полиции. Особенно охотно простые люди всего мира съезжались в те дни в города молодых стран народной демократии в Восточной Европе. Их влекли симпатии к братьям, нашедшим свое освобождение в народоправстве, интерес к жизни, о которой в их собственных странах простые люди могли только мечтать.
Одним из центров притяжения демократических сил мира стала и древняя Злата Прага. В то время, о котором идет рассказ, в одном из ее старых дворцов, глядевшем седыми стенами в воды Влтавы, заседал конгресс сторонников мира. Тут были люди десятков национальностей и сотен профессий. Сюда пришли испанцы со своей родины, задавленной режимом гнусного палача Франко; сумели обойти рогатки госдепартамента американцы; не побоялись своей полиции кубинцы и многие южноамериканцы. Из далекой, но теперь такой близкой Азии и Океании приехали китайцы и корейцы, явились представители Вьетнама и Индонезии. Индусы и финны, датчане и арабы, египтяне и норвежцы... Не было ни одной страны народной демократии, делегация которой не заняла бы мест в зале братской Праги. Флаг Советского Союза стоял на столе во главе длинной вереницы маленьких цветных полотнищ.
Председательствовавший по праву старейшего Вильгельм Пик, открывая первое заседание конгресса, предложил почтить вставанием память мужественных борцов за мир и свободу, павших от руки фашистских палачей, замученных в застенках Италии Муссолини, гитлеровского рейха и продолжающих страдать в бесчисленных тюрьмах франкистской Испании. В голосе Пика зазвучала особенная теплота, и он даже, кажется, дрогнул при упоминании бессмертного имени славного вождя немецких трудящихся Эрнста Тельмана и имен его сподвижников, погибших на своих партийных постах, - Иона Шеера, Эдгара Андрэ, Фите Шульце, Гойка, Люкса, Лютгенса...
Несколько минут царила тишина, торжественная, как гимн. Она царила так безраздельно, что можно было подумать, будто неподвижно стоящие делегаты боятся спугнуть вошедшие в зал славные тени.
Но вот скрипнуло чье-то кресло. Звякнул о стекло стакана графин в руке Пика, наливавшего воду. В чьей-то руке зашуршала бумага.
- Слово для предложения о повестке дня имеет член германской делегации Алоиз Трейчке, - сказал Пик.
На трибуну взошел худощавый человек с седыми волосами, гладко зачесанными над высоким узким лбом.
Сидевший прямо напротив трибуны коренастый усач старательно переложил блокнот из левой руки в непослушные пальцы протеза, заменявшего ему правую руку, вынул из кармана карандаш и всем корпусом подался в сторону оратора, выражая напряженное внимание...
...Заседание конгресса было окончено. Пик не успел еще сказать "до вечера", как над залом повис громкий, произнесенный ясным молодым голосом возглас:
- Матраи!.. Генерал!
Сидевший в первых рядах плотный мужчина оглянулся. Их взгляды встретились: этого человека и того, что крикнул, - венгра Тибора Матраи и испанца Хименеса Руиса Матраи порывисто поднялся, и тотчас же в разных концах зала поднялось еще несколько фигур и на разных языках послышалось радостное: "Матраи!", "Генерал!", "Матраи!" К нему с радостными лицами бежали бывшие бойцы интернациональной бригады. Тут были француз Луи Даррак, эльзасец Лоран, немец Цихауэр, американец Стил, чех Купка.
С высоты эстрады президиума Ибаррури увидела эту сцену. Она вся загорелась от радости и крикнула:
- Слава бойцам интернациональных бригад!.. Слава братьям-освободителям!
Зал ответил рукоплесканиями, и Пик, улыбаясь, сказал несколько приветственных слов.
Через полчаса все старые друзья, счастливые и оживленные, сидели в ресторане, который был ближе всего к месту заседаний и потому всегда бывал полон делегатов.
Сыпались расспросы, приветствия, поднимались тосты. Подчас вспыхивали и короткие, горячие споры. Громче всех раздавался звонкий голос Матраи.
- Извините меня, - послышалось вдруг поблизости, и все увидели подошедшего к их столу худенького старичка, маленького и согбенного, с лицом, словно изъеденным серной кислотой, и с седыми клочьями бороды неравномерно покрывавшей обожженную кожу лица. - Извините меня, - повторил старик. - Я хотел бы представиться: Людвиг Фельдман. Я делегат профсоюза берлинских портных, и мне хотелось бы сказать несколько слов о социал-демократах, которых, как я слышал со своего места, вы тут довольно сильно и отчасти заслуженно браните...
- Отчасти?! - горячо возразил Лоран. - Нет, вполне заслуженно, вполне!
- Согласен: "вполне", пока речь идет о тех, кого мы сами называем не иначе как бонзами и предателями, - о всяких шумахерах. Но если вы валите в одну с ними кучу и нас, бывших рядовых социал-демократов, то уж позвольте! Фельдман выпрямил свое хилое тело и поднял голову. - Тут уж я прошу других слов... Вот я только что рассказывал своему соседу по столику, как вели себя мои товарищи, прежние социал-демократы, в лагере смерти под названием "Майданек".
- Вы были в Майданеке? - с сочувствием воскликнули сразу несколько человек.
- Да, именно в Майданеке и уже почти в печи. Даю вам слово, если бы советские солдаты пришли на полчаса позже, я уже не имел бы радости видеть это изумительное собрание всего лучшего, что имеет в своих рядах человечество.
- А что же вы рассказывали своему соседу? - спросил Стал.
- Я хотел сказать ему кое-что о разнице, которая существует между нами, бывшими простыми немцами, которые пришли под знамена социал-демократии так же, как шли туда наши отцы и даже деды, когда эти знамена держали над их головой Вильгельм Либкнехт и Бебель, и теми, кто покрыл эти знамена позором. Но оказалось, что господин английский профессор все отлично знает и без меня, он даже знает больше меня. Потому что он был не только в Германии, как я, но жил и в Англии, и во Франции, и бывал даже в Америке. Он очень много видел и очень много знает. Вот спросите его о том, как и сейчас ведут себя простые люди в Западной Германии, те, кто прежде были рядовыми членами социал-демократической партии, спросите...
С этими словами Фельдман повернулся к своему столику, намереваясь, повидимому, представить своего соседа, но тот уже стоял за его спиной и с улыбкой слушал его. Грузный старик в мешковатом потертом костюме, он кивком большой головы поздоровался с "испанцами" и просто сказал:
- Меня зовут Блэкборн. Вероятно, вы меня не знаете. - И лицо его отразило искреннее удивление, когда он увидел, как один за другим из-за стола поднялись все, а Купка, на правах хозяина, почтительно подвинул ему стул.
- Садитесь к нам, профессор, - сказал Матраи. - Если вы любите простых людей, то тут как раз компания, какая вам нужна. И вы, Фельдман, тоже присаживайтесь к нам.
- Должен сознаться, - сказал Блэкборн, - что мой новый друг Фельдман сильно преувеличил мою осведомленность в вопросах политики. Я в ней новичок. И самый-то разговор о социал-демократах у нас с ним вышел из-за того, что я, вполне отдавая себе отчет в отвратительном облике так называемых лидеров социал-демократии и всяких там правых социалистов, лейбористов и тому подобной гнили, все же не очень уверен в том, что при общем подъеме, которым охвачены народные массы почти всех стран, эти одиночки могут быть опасны. Они представляются мне чем-то вроде одиноких диверсантов, заброшенных врагами в тыл миролюбивых народов. Не так давно судьба привела меня в компанию таких грязных типов, настоящих разбойников, и я пришел к выводу: это конченые люди. Я не верю, что такими грязными и слабыми руками можно остановить огромные силы, которые поднимаются на борьбу с врагами великой правды простых людей. Не верю, господа!
Старый физик не мог, да, повидимому, и не старался скрыть волнения, все больше овладевавшего им по мере того, как он говорил. Это волнение тронуло Матраи. Как писатель, он лучше других понимал, какой тяжелый путь сомнений и исканий прошел ученый. От атомного концерна к конференции друзей мира; от чванных заседаний Королевского общества к тому столику, за которым он сейчас сидел рядом с портным Фельдманом, с каменщиком Стилом, со слесарем Лораном; от клуба консерваторов на Пэл-Мэл к компании коммунистов.
Матраи поднял стакан.
- Здоровье тех, кто приходит к нам, здоровье тех, кому седины не мешают найти дорогу к правде, к свободе, к сердцу простого человека, которого великий Горький писал с большой буквы... Здоровье Блэкборна, товарищи!.. А теперь я хотел бы сказать несколько слов нашему новому товарищу Блэкборну, чтобы рассеять возникшие у него сомнения. - Матраи поставил стакан и несколько мгновений молчал, собираясь с мыслями. - Вы не верите тому, что пигмеи из породы блюмов и шумахеров, сарагатов и бевинов могут остановить поток народного гнева, который сметет с лица земли их и их хозяев с кровавыми режимами, со всей подлостью, жадностью и человеконенавистничеством?..
- Не верю! - Блэкборн даже пристукнул стаканом по столу.
- Мы тоже не верим, никто не верит, что им удастся остановить ход истории, - согласился Матраи. - Вы не верите тому, что наемные разведчики и диверсанты могут помешать историческому движению к коммунизму? Мы тоже не верим. Но поверьте, профессор, что мы были бы очень плохими коммунистами, если бы хоть на минуту забыли, чему нас учат Маркс, Ленин, Сталин. А Ленин учил тому, что победа не падает в руки, как спелый плод. Ее нужно брать с боя. Тому же учил и учит нас Сталин. Что до тех пор, пока рядом даже с такой крепостью коммунизма, как Советский Союз, существуют капиталистические страны, ни один из нас не имеет права об этом забывать. Сталин говорил: всем ходом истории доказано, что когда какая-нибудь буржуазная страна намеревалась воевать с другим государством, она прежде всего засылала в его тылы шпионов и диверсантов, вредителей и убийц. Вспомните, профессор, убийство Кирова, вспомните трагическую смерть Куйбышева, вспомните злодейское умерщвление Горького! Враги стремились обезоружить своего противника, убивая его командующих, правителей и духовных вождей. Они зажигали восстания в его тылу. Они подло и тайно вредили ему всюду, куда только могли проникнуть. По поручению своих хозяев разведчики разрушали моральные устои и подрывали доверие к руководителям другой стороны. Они разжигали войны, как война в Вандее против якобинской Франции; мятежи, как мятеж Франко против Испанской республики. Вы говорите, профессор, что они одиночки, эти продажные мерзавцы? Да, их ничтожно мало по сравнению с армиями свободы, но вспомните, профессор: чтобы построить мост, по которому мы с вами пришли сюда из зала заседаний, нужны были тысячи человеческих рук и годы труда, а чтобы взорвать его, нужна одна рука подлеца; чтобы построить электростанцию, дающую нам этот свет, нужен был огромный творческий труд ученых, конструкторов, строителей, нужны были миллионные затраты, а чтобы взорвать эту станцию в первый же день войны, достаточно одного разведчика и несколько килограммов тола. Чтобы победить врага в сражении, нужен тонко, умно и втайне разработанный план операции, нужна творческая работа большого коллектива штабных работников, а чтобы выдать этот план врагу, нужен один предатель. Вот чего мы никогда не должны забывать, мой дорогой профессор. Когда вы продумаете это, то поймете, чем опасны все эти социал-демократические агенты-космополиты, оплевывающие национальную гордость народов, их мораль, их чувство чести и патриотизма.
Никто из увлеченных разговором собеседников не заметил, как к их столику, неслышно ступая, подошел небольшого роста коренастый мужчина со скуластым лицом цвета старой бронзы. Его карие глаза пристально глядели из узкого разреза, словно пронизывая по очереди каждого из сидевших за столом, и остановились на говорившем Матраи. Этот человек долго стоял неподвижно, как изваяние, с лицом замершим и с плотно сжатыми губами. Но, как только умолк Матраи, он вдруг заговорил с большим жаром, старательно подчеркивая каждое из четко произносимых по-французски слов:
- Извините, меня не приглашали говорить, но я позволяю себе думать, что господину английскому другу будет полезно узнать, что думает по этому поводу монгольский народ, который на опыте убедился в том, как опасны отвратительные, аморальные одиночки из разведок всех стран, которых вам довелось видеть. Вы поймете, почему именно сейчас, когда, как никогда, обострилась борьба между великим лагерем демократии и лагерем империализма, между лагерем всего честного и прогрессивного, что есть на свете и что непреодолимо движется к исторически неизбежной победе, и лагерем реакции, пытающейся любыми средствами затянуть свою также исторически неизбежную агонию, именно сейчас мы должны быть бдительны, как никогда прежде; мы должны научиться распознавать врага в любой маске, в любом обличье; врага, пытающегося пролезть в наш лагерь сквозь любые щели; врага, который еще не раз попытается использовать все - от прямого вредительства в области материального достояния наших народов до самого подлого вредительства в области его величайших духовных ценностей; врага, который попытается залезть нам в душу; врага, который попытается для маскировки прикрыться членством в любой прогрессивной партии, а иногда и билетом коммуниста. Не думайте, профессор, что господа ванденгеймы своими руками полезут в грязь; за них это делают их разведчики - тайные, но прямые исполнители воли империалистов. Никогда не забывайте об этом, профессор! Но верьте, до конца верьте: с народами-борцами за мир и счастье людей вы придете к победе, зарю которой разум и честь помогли вам увидеть на горизонте. Извините, меня не приглашали говорить, но, наверно, английскому гостю никогда не приходилось слышать, что думают о британской разведке народы далекой Азии. Я монгол, меня зовут Содном Дорчжи... Извините.
На этот раз не соврали даже и испытанные лгуны - консерваторы: британский бульдог был не тот. От него уже очень мало что зависело - и в 1945 году, когда Советская Армия добивала гитлеровцев под Берлином и в Берлине, и в 1948-м, когда мистер Черчилль брызгал старческой слюной в Лландэдно и в последующие годы.
Настало то критическое для капитализма время, когда политическим шулерам уже нечем было прикрыть вопиющую наготу американского империализма. Это была уже откровенная по цинизму борьба за войну, за возможность развязать ее и навязать народам. Потому что под ударами советских разоблачений безнадежно рушились все их попытки выдать стремления к войне за жажду мира. Народы прозрели. Они видели преступников за их грязным делом. Греческие монархо-фашисты воевали с народом американским оружием, на американские деньги, с помощью американских генералов, офицеров и солдат. На американские деньги формировались банды немецко-фашистского сброда для помощи голландцам и французам в их войне с народами Индо-Китая и Индонезии, поднявшими знамя освободительной борьбы. Уже нечем было маскировать отправку военного снаряжения из Соединенных Штатов, стремившихся поддержать пламя войны во всей Юго-Восточной Азии, в Индии, в Бирме, в Малайе. Британская и американская секретные службы уже и не скрывали роли своих эмиссаров в кровавой распре, которую им удалось зажечь на Ближнем Востоке; американские разведчики шныряли по Южной Корее, подготовляя братоубийственную войну и интервенцию против корейского народа, только что стряхнувшего с себя кошмар полувекового японского рабства.
Но повсюду поджигателям противостояли народные массы - повсюду, во всем мире. Погибли безвозвратно миллиарды, вложенные американскими колонизаторами в дело китайской реакции, в преступное предприятие "тигра" Чан Кай-ши, ставшего больше похожим на пыльную шкуру, набитую опилками, чем на "царя джунглей". Великая народная революция выбила из-под этого предателя и его явных и замаскированных ставленников последние подпорки, волна всесокрушающего гнева героического пятисотмиллионного народа заливала последние островки китайской реакции, и над головою старого разбойника уже болталась петля, свитая терпеливыми руками китаянок. Вашингтон скрежетал зубами от бессильного гнева.
Так же последовательно и настойчиво, как они делали это десять, двадцать и тридцать лет назад, советские политики продолжали бороться за мир и отстаивать дело мира.
На Информационном совещании представителей коммунистических партий Жданов доказал, что пресловутый план Маршалла - не что иное, как возвращение к порочному пути, с которого американские монополисты четверть века назад начинали завоевание Старого Света, вызывая к жизни немецкий фашизм как ударную банду американского империализма в Европе. Повидимому, они, эти империалисты, забыли, что их затея привела к осуществлению гениального прогноза, данного Сталиным за полтора десятилетия до описываемых дней:
"...они получили разгром капитализма в России, победу пролетарской революции в России и - ясное дело - Советский Союз. Где гарантия, что вторая империалистическая война даст им "лучшие" результаты, чем первая? Не вернее ли будет предположить обратное?"
Затеявшие вторую мировую войну капиталисты получили усиление влияния коммунистов на народы Европы, Азии и Америки, они получили целую плеяду стран народной демократии в Европе, они получили неугасимое пламя народно-освободительных войн по всей Азии, они получили революционный Китай. Что могли они получить от столь желанной им третьей мировой войны?
В дни ожесточенной "холодной" войны на Генеральной ассамблее Организации Объединенных Наций Вышинский доказал, что пришедшие туда под маской миротворцев капиталистические дипломаты имели одну единственную цель: не допустить запрета атомного оружия, спастись от разоружения и избежать какой бы то ни было договоренности с СССР.
В те дни на весь мир прозвучали исполненные мудрости, спокойствия и веры в человечество слова:
"Это может кончиться только позорным провалом поджигателей новой войны. Черчилль, главный поджигатель новой войны, уже добился того, что лишил себя доверия своей нации и демократических сил всего мира. Такая же судьба ожидает всех других поджигателей войны. Слишком живы в памяти народов ужасы недавней войны и слишком велики общественные силы, стоящие за мир, чтобы ученики Черчилля по агрессии могли их одолеть и повернуть в сторону новой войны".
Весь прогрессивный мир, затаив дыхание, внимал этим словам. И не было во всем мире ни одного здравомыслящего человека, которому не стал бы ясен истинный смысл американской политики и действительные цели Вашингтона, когда человечество узнало, как реагировал Белый дом на ответы товарища Сталина Кингсбери Смиту. Сотни миллионов простых людей во всем мире послали в тот день проклятие лицемерам с Уолл-стрита и их изолгавшимся лакеям из Белого дома. Все стало ясно всем, даже самым наивным, самым доверчивым и самым прекраснодушным людям во всем свете. Не осталось ни надежд, ни даже иллюзий: те, на ком лежала кровь десятков миллионов жертв второй мировой войны, хотели третьей; те, на чьих деньгах взросли гитлеры и Муссолини, искали новых палачей человечества; те, кто десятилетиями оплачивал целые армии шпионов и диверсантов, подготовлявших вторую мировую войну, засылали новые полчища своих агентов во все страны, в тыл всем народам, чтобы с новой силой развернуть подрывную работу для подготовки третьей мировой войны. Всюду: в военное дело, в энергетику, на транспорт, в промышленность, в философию и искусство, в дела веры и воспитания, в учреждения и в семьи, - всюду стремились проникнуть наемные агенты англо-американского империализма, чтобы шпионить, вредить, разлагать. Опытные разведчики в ранге послов и разжалованные капралы, кардиналы и попы-расстриги, миллионеры и мелкие спекулянтики - все, кому удавалось проникнуть в пределы стран народной демократии, все, кому удавалось пролезть в Советский Союз, все вели разведывательную работу, враждебную миру и народам миролюбивых стран.
Но в мире произошли коренные сдвиги. Прошли те времена, когда фашистская агрессия неудержимо развивалась. Прошла пора, когда поджигатели войны могли дурачить народные массы, готовить войну в глубокой тайне и потом внезапно навязывать ее народам, застигнутым врасплох. На пути новых агрессоров стала такая могучая сила, как Советский Союз и сплотившиеся вокруг него страны народной демократии. На пути агрессоров стояло такое препятствие, как возросшее классовое самосознание трудящихся в странах Западной Европы. На пути агрессоров стояло такое препятствие, как коммунистические партии, уверенно возглавившие освободительную борьбу трудящихся за независимость их стран, за неприкосновенность их национального суверенитета, борьбу со всеми попытками навязать народам ярмо фашизирующейся Америки под ярлыком проповедуемого ее агентами космополитизма. На пути агрессоров стало всемирное движение за мир. Среди трудящихся всех стран, независимо от их партийной принадлежности, все яснее утверждалась истина, что их национальные интересы не имеют ничего общего с интересами буржуазии, ибо буржуазия предает интересы всей нации во имя собственных корыстных интересов. Для пролетариата правильно понятые интересы нации совпадают с его классовыми интересами.
Все происходившее в Западной Европе и в ряде стран Азии было яркой иллюстрацией к положению Ленина о том, что когда "дело доходит до частной собственности капиталистов и помещиков, они забывают все свои фразы о любви к отечеству и независимости", что когда дело касается прибылей, "буржуазия продает родину и вступает в торгашеские сделки против своего народа с какими угодно чужеземцами... гаков закон классовых интересов, классовой политики буржуазии во все времена и во всех странах".
Трудящимся во всех странах становилось ясно, что наиболее последовательными и единственно неподкупными патриотами являются коммунисты.
Каждая весть, приходившая с фронтов освободительной борьбы в Европе и в Азии, говорила, что там против народов действует кровавый союз капиталистических агрессоров всех стран. Для трудящегося человека уж не могло быть сомнений в том, что национальные интересы совпадают с его классовыми интересами и что его долгом является защита своей страны против капиталистов, защита своей свободы и чести в братском сотрудничестве с отечеством трудящихся всего мира - СССР. Никого не могли больше обмануть вопли геббельсовских выучеников из Вашингтона, Лондона, Парижа, Мадрида, Анкары и из других клоак, где копошилось продажное паучье платной армии пропагандистов войны, клеветавших на государство трудящихся.
Простые люди всего мира уже знали цену этой пропаганде и давали ей отпор. Подытоживая настроения простых французов, всегда бывших в передовых рядах борьбы за права народа, Морис Торез первым бросил клич о том, что если советские войска, отражая предательский удар напавших на них армий капиталистических агрессоров, должны будут переступить границы Франции, то французы знают, на чьей стороне они будут. Ни один честный француз, любящий свое отечество, не повернет оружия против советских воинов-освободителей! Этот благородный призыв французских коммунистов был тотчас подхвачен итальянцами, и пламенный Тольятти провозгласил принцип единства трудящихся Италии с советским народом. За итальянскими коммунистами так же ясно и твердо высказались руководители рабочих всех стран Европы. Это был моральный натиск такой гигантской силы, что правительства всех маршаллизованных стран ответили диким воем испуга, а Уолл-стрит разразился воплями бешенства и пустил в ход весь аппарат полицейских репрессий, какой был в его распоряжении.
Но ничто не могло уже остановить роста антивоенного движения и затмить для народов смысл ленинских слов, что "все события мировой политики сосредоточиваются неизбежно вокруг одного центрального пункта, именно: борьбы всемирной буржуазии против Советской Российской республики, которая группирует вокруг себя неминуемо, с одной стороны... движения передовых рабочих всех стран, с другой стороны, все национально-освободительные движения колоний и угнетенных народностей..."
Поток народного возмущения растекался по миру все шире, все прочнее становилось единство передовых отрядов человечества, преграждавших путь поджигателям новой, третьей мировой войны.
В те дни один за другим собирались конгрессы и конференции сторонников мира. Съезжались ученые и рабочие, женщины и юноши; собирались по признакам профессиональным и национальным; собирались везде, где можно было не бояться дубинок и слезоточивых газов полиции. Особенно охотно простые люди всего мира съезжались в те дни в города молодых стран народной демократии в Восточной Европе. Их влекли симпатии к братьям, нашедшим свое освобождение в народоправстве, интерес к жизни, о которой в их собственных странах простые люди могли только мечтать.
Одним из центров притяжения демократических сил мира стала и древняя Злата Прага. В то время, о котором идет рассказ, в одном из ее старых дворцов, глядевшем седыми стенами в воды Влтавы, заседал конгресс сторонников мира. Тут были люди десятков национальностей и сотен профессий. Сюда пришли испанцы со своей родины, задавленной режимом гнусного палача Франко; сумели обойти рогатки госдепартамента американцы; не побоялись своей полиции кубинцы и многие южноамериканцы. Из далекой, но теперь такой близкой Азии и Океании приехали китайцы и корейцы, явились представители Вьетнама и Индонезии. Индусы и финны, датчане и арабы, египтяне и норвежцы... Не было ни одной страны народной демократии, делегация которой не заняла бы мест в зале братской Праги. Флаг Советского Союза стоял на столе во главе длинной вереницы маленьких цветных полотнищ.
Председательствовавший по праву старейшего Вильгельм Пик, открывая первое заседание конгресса, предложил почтить вставанием память мужественных борцов за мир и свободу, павших от руки фашистских палачей, замученных в застенках Италии Муссолини, гитлеровского рейха и продолжающих страдать в бесчисленных тюрьмах франкистской Испании. В голосе Пика зазвучала особенная теплота, и он даже, кажется, дрогнул при упоминании бессмертного имени славного вождя немецких трудящихся Эрнста Тельмана и имен его сподвижников, погибших на своих партийных постах, - Иона Шеера, Эдгара Андрэ, Фите Шульце, Гойка, Люкса, Лютгенса...
Несколько минут царила тишина, торжественная, как гимн. Она царила так безраздельно, что можно было подумать, будто неподвижно стоящие делегаты боятся спугнуть вошедшие в зал славные тени.
Но вот скрипнуло чье-то кресло. Звякнул о стекло стакана графин в руке Пика, наливавшего воду. В чьей-то руке зашуршала бумага.
- Слово для предложения о повестке дня имеет член германской делегации Алоиз Трейчке, - сказал Пик.
На трибуну взошел худощавый человек с седыми волосами, гладко зачесанными над высоким узким лбом.
Сидевший прямо напротив трибуны коренастый усач старательно переложил блокнот из левой руки в непослушные пальцы протеза, заменявшего ему правую руку, вынул из кармана карандаш и всем корпусом подался в сторону оратора, выражая напряженное внимание...
...Заседание конгресса было окончено. Пик не успел еще сказать "до вечера", как над залом повис громкий, произнесенный ясным молодым голосом возглас:
- Матраи!.. Генерал!
Сидевший в первых рядах плотный мужчина оглянулся. Их взгляды встретились: этого человека и того, что крикнул, - венгра Тибора Матраи и испанца Хименеса Руиса Матраи порывисто поднялся, и тотчас же в разных концах зала поднялось еще несколько фигур и на разных языках послышалось радостное: "Матраи!", "Генерал!", "Матраи!" К нему с радостными лицами бежали бывшие бойцы интернациональной бригады. Тут были француз Луи Даррак, эльзасец Лоран, немец Цихауэр, американец Стил, чех Купка.
С высоты эстрады президиума Ибаррури увидела эту сцену. Она вся загорелась от радости и крикнула:
- Слава бойцам интернациональных бригад!.. Слава братьям-освободителям!
Зал ответил рукоплесканиями, и Пик, улыбаясь, сказал несколько приветственных слов.
Через полчаса все старые друзья, счастливые и оживленные, сидели в ресторане, который был ближе всего к месту заседаний и потому всегда бывал полон делегатов.
Сыпались расспросы, приветствия, поднимались тосты. Подчас вспыхивали и короткие, горячие споры. Громче всех раздавался звонкий голос Матраи.
- Извините меня, - послышалось вдруг поблизости, и все увидели подошедшего к их столу худенького старичка, маленького и согбенного, с лицом, словно изъеденным серной кислотой, и с седыми клочьями бороды неравномерно покрывавшей обожженную кожу лица. - Извините меня, - повторил старик. - Я хотел бы представиться: Людвиг Фельдман. Я делегат профсоюза берлинских портных, и мне хотелось бы сказать несколько слов о социал-демократах, которых, как я слышал со своего места, вы тут довольно сильно и отчасти заслуженно браните...
- Отчасти?! - горячо возразил Лоран. - Нет, вполне заслуженно, вполне!
- Согласен: "вполне", пока речь идет о тех, кого мы сами называем не иначе как бонзами и предателями, - о всяких шумахерах. Но если вы валите в одну с ними кучу и нас, бывших рядовых социал-демократов, то уж позвольте! Фельдман выпрямил свое хилое тело и поднял голову. - Тут уж я прошу других слов... Вот я только что рассказывал своему соседу по столику, как вели себя мои товарищи, прежние социал-демократы, в лагере смерти под названием "Майданек".
- Вы были в Майданеке? - с сочувствием воскликнули сразу несколько человек.
- Да, именно в Майданеке и уже почти в печи. Даю вам слово, если бы советские солдаты пришли на полчаса позже, я уже не имел бы радости видеть это изумительное собрание всего лучшего, что имеет в своих рядах человечество.
- А что же вы рассказывали своему соседу? - спросил Стал.
- Я хотел сказать ему кое-что о разнице, которая существует между нами, бывшими простыми немцами, которые пришли под знамена социал-демократии так же, как шли туда наши отцы и даже деды, когда эти знамена держали над их головой Вильгельм Либкнехт и Бебель, и теми, кто покрыл эти знамена позором. Но оказалось, что господин английский профессор все отлично знает и без меня, он даже знает больше меня. Потому что он был не только в Германии, как я, но жил и в Англии, и во Франции, и бывал даже в Америке. Он очень много видел и очень много знает. Вот спросите его о том, как и сейчас ведут себя простые люди в Западной Германии, те, кто прежде были рядовыми членами социал-демократической партии, спросите...
С этими словами Фельдман повернулся к своему столику, намереваясь, повидимому, представить своего соседа, но тот уже стоял за его спиной и с улыбкой слушал его. Грузный старик в мешковатом потертом костюме, он кивком большой головы поздоровался с "испанцами" и просто сказал:
- Меня зовут Блэкборн. Вероятно, вы меня не знаете. - И лицо его отразило искреннее удивление, когда он увидел, как один за другим из-за стола поднялись все, а Купка, на правах хозяина, почтительно подвинул ему стул.
- Садитесь к нам, профессор, - сказал Матраи. - Если вы любите простых людей, то тут как раз компания, какая вам нужна. И вы, Фельдман, тоже присаживайтесь к нам.
- Должен сознаться, - сказал Блэкборн, - что мой новый друг Фельдман сильно преувеличил мою осведомленность в вопросах политики. Я в ней новичок. И самый-то разговор о социал-демократах у нас с ним вышел из-за того, что я, вполне отдавая себе отчет в отвратительном облике так называемых лидеров социал-демократии и всяких там правых социалистов, лейбористов и тому подобной гнили, все же не очень уверен в том, что при общем подъеме, которым охвачены народные массы почти всех стран, эти одиночки могут быть опасны. Они представляются мне чем-то вроде одиноких диверсантов, заброшенных врагами в тыл миролюбивых народов. Не так давно судьба привела меня в компанию таких грязных типов, настоящих разбойников, и я пришел к выводу: это конченые люди. Я не верю, что такими грязными и слабыми руками можно остановить огромные силы, которые поднимаются на борьбу с врагами великой правды простых людей. Не верю, господа!
Старый физик не мог, да, повидимому, и не старался скрыть волнения, все больше овладевавшего им по мере того, как он говорил. Это волнение тронуло Матраи. Как писатель, он лучше других понимал, какой тяжелый путь сомнений и исканий прошел ученый. От атомного концерна к конференции друзей мира; от чванных заседаний Королевского общества к тому столику, за которым он сейчас сидел рядом с портным Фельдманом, с каменщиком Стилом, со слесарем Лораном; от клуба консерваторов на Пэл-Мэл к компании коммунистов.
Матраи поднял стакан.
- Здоровье тех, кто приходит к нам, здоровье тех, кому седины не мешают найти дорогу к правде, к свободе, к сердцу простого человека, которого великий Горький писал с большой буквы... Здоровье Блэкборна, товарищи!.. А теперь я хотел бы сказать несколько слов нашему новому товарищу Блэкборну, чтобы рассеять возникшие у него сомнения. - Матраи поставил стакан и несколько мгновений молчал, собираясь с мыслями. - Вы не верите тому, что пигмеи из породы блюмов и шумахеров, сарагатов и бевинов могут остановить поток народного гнева, который сметет с лица земли их и их хозяев с кровавыми режимами, со всей подлостью, жадностью и человеконенавистничеством?..
- Не верю! - Блэкборн даже пристукнул стаканом по столу.
- Мы тоже не верим, никто не верит, что им удастся остановить ход истории, - согласился Матраи. - Вы не верите тому, что наемные разведчики и диверсанты могут помешать историческому движению к коммунизму? Мы тоже не верим. Но поверьте, профессор, что мы были бы очень плохими коммунистами, если бы хоть на минуту забыли, чему нас учат Маркс, Ленин, Сталин. А Ленин учил тому, что победа не падает в руки, как спелый плод. Ее нужно брать с боя. Тому же учил и учит нас Сталин. Что до тех пор, пока рядом даже с такой крепостью коммунизма, как Советский Союз, существуют капиталистические страны, ни один из нас не имеет права об этом забывать. Сталин говорил: всем ходом истории доказано, что когда какая-нибудь буржуазная страна намеревалась воевать с другим государством, она прежде всего засылала в его тылы шпионов и диверсантов, вредителей и убийц. Вспомните, профессор, убийство Кирова, вспомните трагическую смерть Куйбышева, вспомните злодейское умерщвление Горького! Враги стремились обезоружить своего противника, убивая его командующих, правителей и духовных вождей. Они зажигали восстания в его тылу. Они подло и тайно вредили ему всюду, куда только могли проникнуть. По поручению своих хозяев разведчики разрушали моральные устои и подрывали доверие к руководителям другой стороны. Они разжигали войны, как война в Вандее против якобинской Франции; мятежи, как мятеж Франко против Испанской республики. Вы говорите, профессор, что они одиночки, эти продажные мерзавцы? Да, их ничтожно мало по сравнению с армиями свободы, но вспомните, профессор: чтобы построить мост, по которому мы с вами пришли сюда из зала заседаний, нужны были тысячи человеческих рук и годы труда, а чтобы взорвать его, нужна одна рука подлеца; чтобы построить электростанцию, дающую нам этот свет, нужен был огромный творческий труд ученых, конструкторов, строителей, нужны были миллионные затраты, а чтобы взорвать эту станцию в первый же день войны, достаточно одного разведчика и несколько килограммов тола. Чтобы победить врага в сражении, нужен тонко, умно и втайне разработанный план операции, нужна творческая работа большого коллектива штабных работников, а чтобы выдать этот план врагу, нужен один предатель. Вот чего мы никогда не должны забывать, мой дорогой профессор. Когда вы продумаете это, то поймете, чем опасны все эти социал-демократические агенты-космополиты, оплевывающие национальную гордость народов, их мораль, их чувство чести и патриотизма.
Никто из увлеченных разговором собеседников не заметил, как к их столику, неслышно ступая, подошел небольшого роста коренастый мужчина со скуластым лицом цвета старой бронзы. Его карие глаза пристально глядели из узкого разреза, словно пронизывая по очереди каждого из сидевших за столом, и остановились на говорившем Матраи. Этот человек долго стоял неподвижно, как изваяние, с лицом замершим и с плотно сжатыми губами. Но, как только умолк Матраи, он вдруг заговорил с большим жаром, старательно подчеркивая каждое из четко произносимых по-французски слов:
- Извините, меня не приглашали говорить, но я позволяю себе думать, что господину английскому другу будет полезно узнать, что думает по этому поводу монгольский народ, который на опыте убедился в том, как опасны отвратительные, аморальные одиночки из разведок всех стран, которых вам довелось видеть. Вы поймете, почему именно сейчас, когда, как никогда, обострилась борьба между великим лагерем демократии и лагерем империализма, между лагерем всего честного и прогрессивного, что есть на свете и что непреодолимо движется к исторически неизбежной победе, и лагерем реакции, пытающейся любыми средствами затянуть свою также исторически неизбежную агонию, именно сейчас мы должны быть бдительны, как никогда прежде; мы должны научиться распознавать врага в любой маске, в любом обличье; врага, пытающегося пролезть в наш лагерь сквозь любые щели; врага, который еще не раз попытается использовать все - от прямого вредительства в области материального достояния наших народов до самого подлого вредительства в области его величайших духовных ценностей; врага, который попытается залезть нам в душу; врага, который попытается для маскировки прикрыться членством в любой прогрессивной партии, а иногда и билетом коммуниста. Не думайте, профессор, что господа ванденгеймы своими руками полезут в грязь; за них это делают их разведчики - тайные, но прямые исполнители воли империалистов. Никогда не забывайте об этом, профессор! Но верьте, до конца верьте: с народами-борцами за мир и счастье людей вы придете к победе, зарю которой разум и честь помогли вам увидеть на горизонте. Извините, меня не приглашали говорить, но, наверно, английскому гостю никогда не приходилось слышать, что думают о британской разведке народы далекой Азии. Я монгол, меня зовут Содном Дорчжи... Извините.