Штайнер Рудольф. Умирание земли и жизнь мира

мы при пробуждении переходим из состояния несвязанности с чувственным миром
в состояние связи с ним, что наши чувства очень быстро вступают в
деятельность и это вырывает нас из того смутного состояния, которое мы в
обыкновенной жизни знаем, как "состояние сна".
Итак, мы в истинном смысле слова бодрствуем нашими восприятиями чувств,
Менее бодрствуем мы, но так что мы это состояние можем обозначить, как
действительное "бодрствование" в отношении нашей "жизни представлений". Мы
должны отличать жизнь восприятий от подлинной жизни мышления и
представлений. Когда мы размышляем, отрешаясь от чувственного восприятия, т.
е. когда мы не обращены на внешнее, то при этом размышлении мы уже в обычном
смысле и в высшем смысле слова бодрствуем, хотя это бодрствование в чистой
жизни представлений все-таки носит оттенок "грез" у одного человека больше,
у другого меньше. Хотя у некоторых людей в жизни представлений может
примешиваться нечто от грез, в общем мы все же можем сказать: мы бодрствуем
и тогда, когда мы представляем себе.
Но мы не "бодрствуем", когда мы чувствуем. Конечно, чувства поднимаются
из неопределенной недифференцированной душевной жизни и благодаря тому, что
мы "представляем" себе чувства, что представления, т. е. бодрственная
деятельность постоянно примешивается к чувствованию, мы думаем, что мы и в
чувствовании бодрствуем. Однако, в действительности подвижность нашей души в
чувствовании совершенно та же, что и при обыкновенном сновидении. Есть
глубокое сходство между состоянием сновидения и подлинным состоянием
чувствования. Если бы мы всегда были в состоянии, то, что мы увидим во сне
освещать нашим представлением так же, как мы освещаем нашу жизнь чувств, мы
совершенно в такой же мере разбирались бы в нашей жизни сновидений, как мы
разбираемся в нашей жизни чувств, ибо подлинные чувства присутствуют в душе
совершенно так же, как сновидения. Чувства, аффекты, даже в известном смысле
жизнь страстей присутствуют в нашей душе так же, как видения снов. На
основании своей бодрственной жизни ни один человек не может сказать, что,
собственно, происходит, когда он чувствует, или в том, что он чувствует. Как
было сказано, это поднимается из неопределенной, недифференцированной
душевной жизни и затем освещается светом представления. Но это есть жизнь
сновидений. Это сродство жизни аффектов и чувств с жизнью сновидений хорошо
известно и неоккультистам, например, прекрасный эстетик Фридрих Теодор Фишер
часто подчеркивал глубокое сродство, существующее в душевной жизни человека
между чувствованием и сновидением.
Еще глубже лежит в душевной жизни подлинная жизнь воли. Что знает
человек о том, что, собственно, происходит в его внутреннем, когда он
говорит: "я хочу взять книгу" и когда рука протягивается и берет книгу? То,
что здесь совершается между мускулом и нервом, то, что тогда происходит в
организме, а также и то, что происходит в душе для того, чтобы волевой
импульс перешел в движение, в действие, об этом человек знает не больше, чем
о событиях глубокого сна, лишенного сновидений. Это фактически так:
подлинная сущность жизни нашей воли освещается жизнью наших представлений,
поэтому она предстает так, как если бы мы ее осознавали: но подлинная
сущность жизни нашей воли протекает в действительности также и между
пробуждением и засыпанием в совершенном состоянии сна.
Итак, мы видим: мы действительно, в истинном смысле слова "бодрствуем"
только в отношении нашего восприятия в чувственном мире и нашей жизни
представления. Но мы спим так же и в состоянии бодрствования, в отношении
нашей жизни чувств, которую мы, собственно, проводим как во сне, а особенно
в отношении нашей жизни воли, которую мы, собственно, непрерывно просыпаем.
Так простирается состояние сна в состоянии бодрствования.
Итак, представим себе, как мы проходим сквозь мир: бодрствен-но
переживаем мы нашим сознанием, собственно, только восприятие чувственного
мира и мир наших представлений. И в это переживание человека включен мир, в
котором плавают наши чувства и волевые импульсы, мир, который нас окружает
подобно тому, как нас окружает воздух, но который совершенно не входит в
наше обычное сознание. Кто таким образом подходит к вопросу, тот поистине
недалек от признания вокруг себя так называемого сверхчувственного мира.
Все только что сказанное мною имеет еще более значительные последствия.
За всем этим скрываются значительные факты жизни в ее целом. Кто знает
жизнь, которую человеческая душа проводит между смертью и новым рождением,
тот увидит, что в этом мире, через который мы проходим во сне, мы живем
вместе с так называемыми умершими. Умершие все время здесь. Они пребывают и
движутся здесь в сверхчувственном мире. Мы отделены от них не нашей
"реальностью", а только состоянием сознания. Мы отделены от умерших так же,
как мы во сне отделены от окружают их нас предметов. Мы спим в помещении и
не видим стульев и многого другого, находящегося в помещениях несмотря на
то, что оно здесь. В отношении чувства и воли мы в так называемом состоянии
бодрствования "спим" среди так называемых умерших -- только мы не называем
это сном также, как мы не воспринимаем окружающих нас предметов, когда мы
спим.
Итак, мы живем нераздельно с миром, в котором господствуют силы
умерших. Мы находимся с умершими в общем мире. Для обычного сознания мы
отделены от них только состоянием сознания.
Это знание о пребывании вместе с умершими будет одной из самых важных
составных частей, которую духовной науке предстоит привить в будущем общему
сознанию человечества, общей культуре человечества. Ибо люди, думающие, что
все совершающееся происходит только благодаря тому, что действуют силы,
которые воспринимаются в чувственном мире, ничего не знают о
действительности, не знают, что в протекающую здесь жизнь непрерывно
посылают свое воздействие умершим, что они непрерывно здесь. И если вы
теперь вспомните, что я говорил в первой лекции, где я указывал, что в наше
материалистическое время, в сущности, составилось совершенно неправильное
воззрение на историческую жизнь, что мы, собственно, видим во сне или
просыпаем историю в ее действительных импульсах, то вы можете также
представить себе, что в той исторической жизни, которую мы видим во сне или
просыпаем, могут жить силы умерших. В будущем появится такое исследование
истории, которое будет считаться с силами людей, прошедших сквозь врата
смерти и своими душами живущих в мире между смертью и новым рождением. Общее
сознание со всем человечеством, также и с так называемым "умершим"
человечеством, должно будет дать совершенно новую окраску культуре
человечества.
Тот способ рассмотрения, который открывается духовному исследователю,
умеющему "практически применить" только что сказанное, указывает на
некоторые конкретные частности относительно этой совместной жизни так
называемых живых с так называемыми умершими. Если бы человек мог своим
представлением осветить глубины самой сущности своих чувств и своих волевых
импульсов, у него было бы непрерывное живое познание бытия умерших. Он им,
конечно, не обладает. И обычное сознание не обладает им потому, что вещи
странным образом распределяются в жизни нашего сознания. Можно было бы
сказать: для "понимания" более высокой мировой связи гораздо важнее, чем
наблюдение состояния бодрствования и состояния сна является нечто третье.
Что же такое это третье?
Это третье есть то, что лежит между ними, что для современного человека
является мгновением, мимо которого он проходит, это - пробуждение и
засыпание. Современный человек уделяет мало внимания пробуждению и
засыпанию. И все же пробуждение и засыпание чрезвычайно важны для общего
сознания человека. Настолько они важны, становится ясно, если пронизанные
бессознательностью переживания обычного сознания осветить переживаниями
ясновидческого сознания. После того, как мы столько лет готовились к
обсуждению подобных вопросов, мы можем совершенно непредвзято осветить
подобные вопросы, исходя из сверхчувственных фактов.
Для ясновидящего сознания существует полная возможность не только "в
общих чертах" познакомиться с фактами сверхчувственного мира, того мира, в
котором мы, например, живем между смертью и новым рождением. Но для
ясновидческого сознания существует возможность в отдельных случаях,
выражаясь грубо, придти в соприкосновение, в общение с отдельной умершей
душой. Это вам известно. Вставить я хочу еще только следующее: труднее это
наблюдение только потому, что здесь нужно преодолеть гораздо больше
препятствий. Хотя в настоящее время очень многим не удается достигнуть общих
научных результатов в отношении сверхчувственного мира, все же нельзя
сказать, чтобы это было чрезвычайно трудно, ибо это не является чем-то
таким, что совершенно чуждо обычной человеческой душевной способности. Но
труднее бывает в отдельном случае вступить в общение с умершими душами по
той простой причине, что реальное конкретное, отдельное общение живущей
здесь в теле человеческой души с так называемой умершей, развоплощенной
душой требует, чтобы тот, кто стремится к подобному общению, кто достигает
его, т. е. общения с отдельными умершими душами, чтобы он действительно в
высшей мере умел жить в чисто духовном, не смущаясь тем обстоятельством, что
подобная конкретная жизнь очень легко может пробудить "низшие" инстинкты
человека по причинам, которые я уже часто приводил: а именно, что высшие
способности сверхчувственных существ родственны низшим человеческим
инстинктам, а не высшим инстинктам воплощенного в теле существа, точно так
же, как низшие инстинкты сверхчувственных существ родственны высшим духовным
свойствам людей. Я описываю это, как значительную тайну в общении с
сверхчувственным миром, тайну содержание которой может того или иного
привести к крушению. Но если этот подводный камень будет обойден, если
человек достигнет сверхчувственного общения, не будучи этим отвлечен от мира
духовных переживаний, то такое общение будет вполне возможно. Но оно
слагается совершенно отлично от того, что здесь в чувственном мире привыкли
рассматривать как "общение". Я буду говорить совершенно конкретно: если вы
здесь в чувственном мире говорите с человеком, то вы говорите, а другой
отвечает вам. Вы знаете, что вы порождаете слова своим голосом, слова
вытекают из ваших мыслей. Вы чувствуете, что вы творец своих слов, вы
знаете, что вы слышите себя в то время, как вы говорите. И в то время, как
другой отвечает вам, вы слышите другого. И вы знаете: потом вы молчите и
теперь другого слышите вы. -- Люди глубоко сживаются с таким соотношением
только потому, что они сознают, что в физическом мире они общаются с другими
существами. Но таково общение с развоплощенными душами. Как странно это ни
звучит: общение с развоплощенными душами происходит в совершенно обратном
порядке. Когда вы сами сообщаете свои мысли развоплощенному человеку, то
говорите не вы, а говорит он. Это точно так же, как если бы вы говорили с
кем-нибудь и то, о чем вы думаете, что вы хотите сообщить, произносили бы не
вы, а другой. И то, что вам отвечает так называемый умерший, приходит к вам
не извне, а поднимается из вашего внутреннего. Вы переживаете это, как
внутреннюю жизнь. К этому должно сначала привыкнуть ясно-видческое сознание,
должно сначала привыкнут к тому, что ты сам -- тот, кто вопрошает в другом,
а другой -- тот, кто отвечает в тебе. Это совершенное перемещение существа
необходимо.
Кто знаком с подобными вещами, знает, что такое перемещение существа
нелегко, ибо оно противоречит всему, к чему человек привык, и не только
этому, ибо привычки создаются в течение жизни, -- оно противоречит даже
всему, что прирождено человеку: ведь это прирожденно человеку -- думать, что
сам говоришь, когда спрашиваешь и что молчит другой, когда отвечаешь. И все
же только что сказанное происходит при общении с срехчувственными мирами. Но
это испытываемое ясновидческим сознанием перемещение существа сможет
обратить наше внимание на то, что невоспринимаемость умерших в значительной
части основана на том. что образ их общения с живыми не только непривычен
для живых, но и кажется им совершенно невозможным. Живые просто не слышат то
что им говорят умершие из глубины своего существа; и от живых ускальзывает,
когда другой говорит то же самое, что они сами думают о чем они хотят
спросить.
Дело обстоит так, что из двух ускользающих для современного человека
промежуточных состояний сознания -- пробуждения и засыпания -- всегда только
одно пригодно для вопросов и другое - для ответов. Своеобразие в том, что
когда мы засыпаем, этот момент засыпания особенно благоприятен для обращения
вопросов к умершему, т. е. для того, чтобы умерший услышал вопросы, которые
мы ему ставим. Когда мы засыпаем, мы бываем особенно предрасположены к тому,
чтобы услышать от умершего то, о чем мы хотим опросить Но в обычном сознании
мы тотчас же после этого засыпаем и результатом является то, что мы
фактически обращаем у умершему сотни вопросов, говорим с умершими при
засыпании о сотнях вещей. Но только мы об этом ничего не знаем, так как мы
тотчас же засыпаем. Этот момент засыпания -- момент огромной важности для
нашего общения с умершими. Также и пробуждения: он предрасполагает нас
особым образом к тому, чтобы услышать ответы умерших. Если бы мы тотчас не
переходили к чувственному восприятию, а умели бы продлить момент
пробуждения, мы были бы в этот момент очень пригодны к тому, чтобы услышать
вести от умерших. Но только эти вести являлись бы нам так, как будто они
поднимаются из нашего собственного внутреннего мира.
Вы видите, есть две причины для того, почему обычное сознание не
обращает внимание на общение с умершими. Одна причина заключается в том, что
мы к пробуждению и засыпанию тотчас же присоединяем такое состояние,
которому свойственно погашать то, что мы переживаем в эти моменты. Другая же
в том, что вещи представляются нам, скажем, непривычными, на самом деле
"невозможными", когда мы засыпаем. Сотни вопросов, которые мы можем обратить
к умершим, пропадают в жизни сна, потому что мы совершенно не привыкли
"слышать", а не говорить то, о чем мы спрашиваем. А о том, что нам говорит
умерший при пробуждении, мы судим не так, как если бы это исходило от
умерших. Мы принимаем это за нечто такое, что поднимается из нас самих. Это
вторая причина, почему человек не может вжиться в общение с умершими.
Правда, эти общие явления иногда нарушаются следующим образом. То, что
человек переживает при засыпании, как постановку "из себя" вопросов умершим,
известным образом продолжается во время состояния сна. Продолжая спать, мы
бессознательно оглядываемся назад на момент засыпания и благодаря этому
факту могут возникать сновидения. Подобные сновидения могут фактически быть
передачами ответов, обращаемых нами к умершим. Мы в сновидениях гораздо
больше, чем мы предполагаем, приближаемся к умершим, говорим с ними, хотя
то, что переживается в сновидениях, было непосредственно высказано уже при
засыпании. Но сновидения поднимают это из недифференцированных глубин души.
Однако человек легко может неверно истолковать это. Когда он впоследствии
вспоминает о своих сновидениях, он, большей частью, принимает их не за то,
что они суть. Сновидения -- собственно всегда бывают исходящими из жизни
наших чувств совместной жизни с умершими. Мы к ним устремлялись и сновидение
часто задает нам вопросы, которые мы ставили умершим. Оно дает нам наше
субъективное переживание, но так, как если бы оно приходило извне. Умерший
говорит с нами, но мы, в сущности, говорим это сами. Это только кажется, что
говорит умерший. То, что предстает перед нами в сновидениях -- это
обыкновенно не вести, идущие от умерших, но сновидение об умерших есть
выражение потребности быть с умершими, выражение того, что нам удалось
встретиться с умершими в момент засыпания.
Момент пробуждения приносит нам вести от умерших. Этот момент
пробуждения угашается последующей чувственной жизнью. Но часто бывает и так,
что мы при пробуждении ощущаем нечто, как бы встающее из недр души и о чем
-- если мы только проведем более точное самонаблюдение, -- мы отлично можем
знать -- это исходит не из нашего обычного "я". Это часто бывают вести от
умерших.
Вы уясните себе эти представления, если вы правильно помыслите об одном
соотношении, которое теперь выступило перед вашей душой. Вы скажете себе:
момент засыпания подходит для того, чтобы ставить вопросы умершим.
Итак, эти моменты разъединены между собой. Вы составите себе правильное
суждение об этом в том случае, если вы правильно отнесетесь к временным
соотношениям в сверхчувственном мире. Там правильно то, что в удивительной
интуиции высказал Рихард Вагнер в словах: "Время становится пространством".
В сверхчувственном мире время действительно становится пространством,
подобно тому, как одна точка пространства находится там, другая здесь. Так
что время не прошло, а только точка пространства находится на большем или
меньшем отдалении. Сверхчувственное время становится пространством. И
умерший дает ответы, находясь на несколько более далеком расстоянии от нас.
Это, конечно, опять-таки непривычно. Но прошедшее не "прошло" в
сверхчувственном мире. Оно продолжается, оно остается здесь и по отношению к
настоящему дело идет только о том, чтобы в другом месте противопоставить
себя прошедшему. Прошлое также не исчезает в сверхчувственном мире, как не
исчез тот дом, из которого мы сегодня вечером вышли для того, чтобы придти
сюда. Он остался на своем месте и точно так же не исчезает прошлое в
сверхчувственном мире. Оно остается здесь. Находитесь ли вы ближе или дальше
от умершего -- это зависит от вас самих, от того, насколько вы подвинулись в
вашем общении с умершими. Это может быть очень далеким расстоянием и очень
близким.
Итак, мы видим: благодаря тому, что мы не только спим и бодрствуем, но
также просыпаемся и засыпаем, мы находимся в непрерывном общении, в
непрерывном соприкосновении с умершими. Они всегда среди нас и мы
действительно действуем не только под влиянием тех, которые живут вокруг
нас, как физические люди, во мы действуем также под влиянием тех, которые
прошли сквозь врата смерти и которые связаны с нами. Я хотел бы выдвинуть
сегодня такие факты, которые с известной точки зрения все глубже и глубже
вводят нас в сверхчувственный мир.
Мы можем увидеть разницу между различными душами, прошедшими через
врата смерти, если уясним себе, что непрерывно существует такое
соприкосновение с умершими. Так как мы, собственно, всегда проходим через
область умерших, либо ставя вопросы умершим при засыпании или получая от них
ответы при пробуждении, то для нас будет очень важно, как мы связаны с
умершими в зависимости от того, прошли ли умершие через врата смерти
молодыми или старыми. Лежащие в основе всего этого факты, раскрываются,
конечно, только ясновидещему сознанию. Но это относится только к "знанию" об
этом, реальное же продолжается непрерывно. Каждый человек связан с умершими,
как об этом говорит ясновидческое сознание. Когда сквозь врата смерти
проходят более молодые -- дети или юноши -- то обнаруживается, что между
живыми и этими умершими остается известная связь, иная, чем та, когда сквозь
врата смерти проходят более старые, на склоне лет. Это огромная разница.
Когда мы теряем детей, когда от нас уходят молодые, то они, в сущности, не
совсем от нас уходят, а собственно, остаются с нами. Это открывается
ясновидческому сознанию в том, что вести, приходящие к нам при пробуждении,
именно тогда бывают живыми, когда вопрос идет о детях, о молодых умерших.
Тогда между оставшимися в живых и умершими связь бывает такова, что ее можно
охарактеризовать следующим образом: ребенка или юношу мы в действительности
вовсе не теряем, они, собственно, остаются с нами. И они остаются с нами
прежде всего оттого, что чувствуют после смерти большую потребность в том,
чтобы действовать на наше пробуждение, посылать вести в наше пробуждение.
Это очень странно, но юный умерший имеет очень большое отношение к тому, что
связано с пробуждением. Ясновидческому сознанию особенно интересно
наблюдать, как благодаря рано умершим людям, люди, остающиеся во внешней
физической жизни ощущают некоторую набожность, известную склонность к
набожности. Ибо об этом говорят им рано умершие души. В смысле набожности
очень сильно воздействуют вести рано умерших душ.
Иначе обстоит дело, когда души умирают в старости, в физической
старости, В этом случае мы можем иначе изобразить то, что раскрывается
ясновидческому сознанию. Мы можем сказать; они нас не теряют, мы у них
остаемся с нашими душами. Заметьте разницу: юных душ не теряем мы, они
остаются среди нас. Более старые умершие души не теряют нас, они известным
образом берут нечто от наших душ с собой, если можно так выразиться для
сравнения. Позднее умершие души больше притягивают нас к, себе, в то время,
как рано умершие больше тянутся к нам. Поэтому в момент засыпания нам самим
нужно многое сказать в позднем возрасте умершим душам, и мы можем завязать
связь с духовным миром особенно благодаря тому, что мы сделаем себя
способными в момент засыпания обращаться к более старым умершим душам. В
этой области человек может действительно многое сделать.
Итак, мы видим, что мы находимся в непрерывной связи с умершими. Мы
имеем своего рода "вопросы и ответы": взаимодействие с умершими. Для того,
чтобы сделать себя особенно способными к вопросам, т. е., чтобы до известной
степени приблизиться к умершим, надо иметь в виду следующее: обыкновенные
абстрактные мысли, т. е. мысли, почерпнутые из материалистической жизни,
мало приближают нас к умершим. Умершие даже страдают от наших развлечений в
чисто материальной жизни, если они как-либо связаны с нами. Если же мы,
напротив, будем удерживать и развивать то, что в области чувства и воли нас
приближает к умершим, то мы этим хорошо подготовляемся к тому, чтобы ставить
умершим соответствующие вопросы, хорошо подготовляемся к тому, чтобы
установить связь с умершими в момент засыпания. Эта связь существует
преимущественно благодаря тому, что данные умершие были с нами связаны при
жизни. Связь при жизни обосновывает то, что следует затем для связи после
смерти. Есть, конечно, разница, говорю ли я с кем-нибудь равнодушно, или же
с участием, говорю ли я с ним так, как один человек говорит с другим, когда
он любит этого другого, или же я говорю с ним равнодушно. Большая разница,
говорю ли и с кем-нибудь так, как за файф-о-клоком, или же так, что меня
особенно интересует то, что я могу услышать от другого. Если мы в жизни
создаем более интимные отношения от одной души к другой, такие отношения,
которые основаны на чувствах и импульсах воли, и если мы после того, как
какая-нибудь душа прошла сквозь врата смерти, сумеем сохранить
преимущественно такие отношения в области чувств, такой интерес к душе,
такое "любопытство" к ответам, которые она даст, или же, если мы, может быть
сами испытываем побуждение быть чем-нибудь для нее, если мы умеем жить в
подобных воспоминаниях о душе, воспоминаниях, идущих к душе не из содержания
жизни представлений, не из отношений одной души к другой, тогда мы бываем
особенно пригодны к тому, чтобы в момент засыпания подойти к душе с
вопросом.
Напротив, мы становимся особенно пригодными к тому, чтобы получить
ответы, вести в момент пробуждения, если мы способны и склонны к тому, чтобы
познавательно вникать в существо данного умершего при жизни.
Подумаете только, как мы -- в особенности в настоящее время - проходим
мимо людей, в действительности не узнавая их ближе. Что, собственно, знают в
настоящее время люди друг о друге? Возьмем этот, несколько удивительный
пример: существуют браки, длящиеся десятки лет. Причем оба супруга
совершенно не знают друг друга. Это бывает. Однако, вполне возможно, что это
зависит не от таланта, это зависит от любви, с пониманием вникнуть в
существо другого и таким образом (путем) нести в себе действительный мир
представлений другого. Это особенно хорошо подготовляет к тому, чтобы в
момент пробуждения получать ответы от самого умершего. Поэтому мы также
бываем более предрасположены к тому, чтобы при пробуждении получать ответы
от ребенка, от молодого умершего, так как мы молодых узнаем ближе, чем тех,
которые ушли более во внутрь себя и состарились.
Таким образом люди могут содействовать правильному установлению
отношений между живыми и умершими. В сущности, вся наша жизнь пронизана
этими отношениями. Как души, мы погружены в сферу, в которой находятся и
умершие. Степень нашей набожности очень сильно связана с воздействием на нас
рано умерших и если бы рано умершие не посылали свое воздействие в жизнь, то
вероятно, вообще не было бы набожности. Поэтому по отношению к рано умершим
душам лучше всего сохранять более общие воспоминания. Торжества в память
умерших детьми или в юном возрасте должны были бы всегда иметь в себе нечто