Страница:
обрядовое или более общее. На смерть рано умерших следовало бы иметь особый
обряд. Католическая церковь, у которой все рассчитано на юношескую, на
детскую жизнь, которая вообще предпочитала бы иметь дело только с детьми,
управлять детскими душами, поэтому мало применять обычай произносить
"индивидуальные" речи о детской жизни, окончившейся смертью. Это особенно
благотворно. Наша печаль о детях иная, чем наша печаль о пожилых людях.
Печаль о детях мне бы больше всего хотелось назвать "печалью сочувствия",
ибо печаль, которую мы испытываем об умершем у нас ребенке, является,
собственно, большей частью размышлением нашей собственной души о существе
ребенка, который остался вблизи нас. Мы переживаем жизнь ребенка и существо
ребенка сопереживает печаль. Это печаль сочувствия.
Когда же, напротив, появляется печаль, в особенности, по отношению к
умершим в позднем возрасте, то ее нельзя обозначить как "эгоистическую" и
она больше всего питается размышлением, что умерший "берет нас с собой",
если он умер в более старом возрасте. Он не теряет нас, если мы пытаемся
приготовить себя к встрече с ним. Поэтому мы можем память о поздно умершем
оформить более "индивидуально", более в сфере мысли, мы можем продолжать
оставаться соединенными с ним в мыслях, которыми мы при жизни общались с
ним, если мы постараемся не быть по отношению к нему неприятным
собеседниками. Он остается с нами, но странным образом, если у нас такие
мысли, которых он вовсе не может воспринять. Мы остаемся с ним, но мы можем
стать ему в тягость, если он принужден тащить нас за собой, раз у нас нет
таких мыслей, с которыми он может соединиться, которые он может
соответствующим образом духовно созерцать.
Подумаете, насколько конкретными являются наши отношения к умершим, раз
мы можем действительно духовнонаучно осветить наши отношения к умершим, раз
мы действительно в состоянии окинуть взором все отношение живых к умершим. В
будущем для человечества будет очень важно окинуть это взором. Как
тривиально это ни звучит -- потому что можно сказать, что каждое время есть
"переходное время": все же наше время есть переходное время. Наше время
должно перейти в более духовное время. Оно должно знать, что приходит из
царства умерших, должно знать, что мы также окружены умершими, как мы здесь
окружены воздухом. В будущем это просто будет реальным ощущением: если
кто-нибудь умер более старым, мы не должны становиться в тягость, но мы
становимся ему в тягость, если мы несем в себе мысли, которых он не может
принять в себя. Подумайте, как может обогатиться жизнь, если мы это примем в
себя. Только таким образом совместная жизнь с умершими станет реальной. Я
часто говорил: духовная наука не стремится основать некую религию, не хочет
принести в мир сектантство, иначе ее совершенно неверно понимают. Напротив,
я часто подчеркивал, что она может углубить религиозную жизнь людей,
создавая реальные основы. Конечно: память об умерших, культ умерших имеет
свою религиозную сторону. Когда жизнь освещается духовно -- научно, то
подводится основа под эту сторону религиозной жизни. Вещи перестают быть
абстрактными при правильном отношении к ним. Так, например, для жизни не
безразлично, совершается ли правильные поминки по молодому умершему или по
старому. Ибо тот факт: совершаются ли правильные или неправильные поминки по
умершем, т. е. поминки, не исходящие из сознания о том, что такое рано
умерший человек и что такое старый умерший этот факт для совместной жизни
людей гораздо важнее, чем какое-либо решение совета общин или парламента,
как бы странно это не звучало. Ибо действующие в жизни импульсы сами
проявятся из человеческих индивидуумов, когда люди станут в правильное
отношение к миру умерших. В наше время люди хотели бы все устроить путем
абстрактной структуры социального порядка. Люди рады, когда им приходится
мало думать о том, что им делать. Многие даже рады, если им мало приходится
размышлять над тем, что они должны думать.
Но совсем иное дело" когда обладают живым сознанием, -- не с
пантеистической, а в конкретной совместной жизни с миром духа. Можно
предвидеть, что религиозная жизнь будет пропитана конкретными
представлениями, если эта религиозная жизнь будет углублена духовной наукой.
В 869 году на восьмом вселенском соборе в Константинополе "дух" был отменен
для западного человечества. Тогда было возведено в догмат, что католики не
должны считать человека состоящим из тела, души и духа, а только из тела и
души, а душе были приписаны также и "духовные" качества. Эта отмена духа
имеет огромное значение. Принятое в 869 году в Константинополе решение, о
том, что человека не следует понимать как одаренным "духом" и "душой", а
только "одной душой рассудочной и разумной", это догмат, о том, что "душа
обладает духовными качествами", -- с IX века ввергли в сумерки духовную
жизнь Запада. Это необходимо преодолеть. Дух должен быть снова признан. Тот,
вследствие чего в Средние века считался в высшей мере еретиком, если он
признавал тройственное деление -- на тело, душу и дух --это должно снова
считаться правильным, подлинным человеческим воззрением. Это нелегко дается
тем, кто в наше время отрицает всякий "авторитет" и клянутся, что человек
состоит только из телаи души, тем более, что это люди не просто
какого-нибудь определенного религиозного исповедания. Почти всюду вы можете
прочесть,что различают только тело и душу, и пропускают дух. Таково
"непредвзятое" миросозерцание, происходящее, однако, от того, что некогда в
869 году на вселенском соборе было принято решение непризнавать духа. Но об
этом не знают. Философы, ставшие мировыми известностями, так например,
Вильгельм Вундт, великий философ по милости своего издателя, -- но вес же
мировая известность, разумеется, тоже делит человека на тело и душу, потому
что он считает это "непредвзятой наукой" и не знает, что он только следует
решению Собора 869 года. Необходимо обращать взор на подлинные факты, если
мы хотим понять то, что совершается в мире действительности. Если в
затронутой нами сегодня области обратить взор на подлинные факты, то
человеку раскроется сознание о связи с тем миром, который история проводит
во сне и сновидениях. История, историческая жизнь -- ее можно будет увидеть
в истинном свете только тогда, когда сумеют также развить истинное сознание
о связи так называемых живых с так называемыми умершими. Об этом мы
поговорим в следующий раз.
ЛЕКЦИЯ 4 НАШИ УМЕРШИЕ и мысли МИРА
5, 03-1918 г.
Дорогие друзья! В одной из наших последних лекций я говорил о том
отношении, в котором могут находиться воплощенные здесь в теле человеческие
души, к развоплощенным человеческим душам, к так называемым умершим. Мне
сегодня хотелось бы к этим размышлениям прибавить еще несколько замечаний.
Из различных сообщений, дошедших до наших душ через науку о духе, мы
знаем, что в ходе земного развития человеческий дух прошел через свое
развитие. Далее мы знаем, что человек может познать самого себя, только
плодотворно поставив вопрос: как относится человек к определенной
инкарнации, в данной инкарнации к духовным мирам, к духовным царствам? Какая
ступень общего развития всего человечества достигнута тем, что мы сами живем
в данной определенной инкарнации?
Мы знаем, как нам показывает более подробное рассмотрение этого общего
развития человечества, что в более ранние времена, в более ранние эпохи
развития человечества в нем было распространено некоторое ясновидение,
которое мы назвали "атавистическим", что в более ранние эпохи развития
человечества человеческая душа была некоторым образом ближе к духовным
мирам. В то время, как она тогда была ближе к духовным мирам, она была
дальше от своей собственной свободы, от своей собственной свободной воли, к
которой она опять-таки ближе в наше время, когда она, в общем, более
отделена от духовных миров. Если действительно познать существо человека в
настоящем, то нужно сказать себе: в неосознанном, в подлинно духовном
человеке существует, конечно, такое отношение ко всему духовному миру; но в
знании, в сознании сам человек в настоящее время не может в общем таким же
образом осознать это отношение. Некоторые единичные люди могут это сделать,
но в общем человек не может осознать это так, как это было ему возможно в
более ранние эпохи. Если мы спросим о причинах, почему в настоящее время
человек не может осознать своего отношения к духовному миру, которое,
конечно, существует с большей силой, чем когда бы то ни было, только в ином
роде, то это происходит оттого, что мы уже перешли середину земного
развития, что мы находимся, известным образом, в нисходящем потоке развития
земного бытия, что мы в нашей физической организации стали более
"физическими", чем это было раньше и что мы таким образом в период между
рождением или зачатием и смертью, уже не обладаем организацией, необходимой
для того, чтобы вполне осознать нашу связь с духовным миром. Как бы мы ни
были материалистичны, мы в настоящее, время фактически переживаем в наших
подсознательных душевных областях гораздо больше того, чем мы можем в общем
осознать.
Но это идет еще дальше. И я здесь подхожу к очень важной точке в
современном развитии человечества.
Человек в настоящее время вообще не в состоянии действительно
продумать, проощутить и прочувствовать все то, что в нем могло бы быть
помыслено, ощущено и почувствовано. Человек в настоящее время предрасположен
к гораздо более интенсивным мыслям, к гораздо более интенсивным чувствам и
ощущениям, чем те, которые он может пережить, хотелось бы сказать, благодаря
грубой вещественности своего организма. Это имеет известное последствие, а
именно то, что мы в данный период развития человечества не в состоянии в
нашей земной жизни справиться с полным развитием наших задатков. На это, в
сущности, мало влияет то, умираем ли мы в раннем или позднем возрасте. Для
рано и поздно умирающих остается в силе то, что современный человек,
вследствие грубой вещественности своего организма не может полностью изжить
то, что он изжил бы, если бы он был тоньше, интимнее организован в смысле
своего тела. И таким образом, рано или поздно ли мы проходим сквозь врата
смерти -- во время нашей земной организации остается некоторый остаток
непроработанных мыслей, непроработанных ощущений и чувств, которых мы
действительно не можем проработать по указанной причине. Все мы, до
известной степени, умираем так, что оставляем непроработанными мысли,
чувства и ощущения. Эти мысли, чувства и ощущения остаются непроработанными
и после того, как мы прошли врата смерти, у всех нас, в сущности, еще есть
стремление продолжать мыслить в земном, продолжать чувствовать в земном и
ощущать.
Рассмотрим, какие это имеет последствия. После смерти мы освобождаемся
для того, чтобы только теперь развивать известные мысли, чувства и ощущения.
Мы гораздо больше могли бы дать Земле, если бы мы могли полностью изжить эти
мысли, чувства и ощущения во время нашей физической жизни. Мы этого не
можем, фактически дело обстоит так, что каждый человек, по мере заложенных в
нем задатков, мог бы дать Земле гораздо более того, что он дает. Это было
иначе в более ранние эпохи развития человечества, когда организмы были
тоньше и существовало некоторое сознательное созерцание духовного мира и
люди могли действовать из духа. Тогда люди обыкновенно давали все, что они
могли дать сообразно со своими задатками. Как бы человек не гордился теперь
своими задатками -- все же дело обстоит так, как было описано.
Но тем самым мы можем также и для настоящего времени признать
необходимость, чтобы для земной жизни не пропадало то, что умершие проносят
непроработанным сквозь врата смерти. Это может быть только в том случае,
если мы в вышеупомянутом смысле действительно будем развивать связь с
умершими по указаниям духовной науки и поддерживать ее, если мы будем
стараться сделать сознательной у вполне сознательной связь с теми умершими,
с которыми мы кармически связаны. Тогда неизжитые мысли умерших через нашу
душу будут проводиться в мир и благодаря этому более могущественные мысли --
эти мысли, которые может иметь умерший оттого, что он освобожден от тела,
смогут действовать в наших душах. Наших собственных мыслей мы также не можем
развивать полностью, но эти мысли могли бы действовать.
Из этого мы видим: то, что нам принес материализм, должно было бы в то
же время обратить наше внимание на то, как, собственно, необходимо,
безусловно необходимо для нашего времени и для ближайшего будущего искание
конкретного действительного отношения к духам умерших. Вопрос только в том:
как можем мы соответственным образом ввести в наши души те мысли, ощущения и
чувства, которые стремятся из того царства, где находятся умершие.
Но уже и для этого мы указали опорные точки и в последней лекции я
говорил здесь о важных моментах, которые человек должен иметь в виду: о
моменте засыпания и о моменте пробуждения. Я хочу сегодня еще точнее
охарактеризовать некоторые, связанные с этим подробности.
В тот мир, в котором мы живем в нашей обыкновенной бодрственной жизни,
который мы воспринимаем извне и в котором мы действуем нашей волей,
покоящейся на наших побуждениях, -- в этот мир умерший не может входить
непосредственно. Он отрешается от этого мира тем, что он прошел врата
смерти. И все-таки мы можем иметь общий с умершим мир, если мы, побуждаемые
духовной наукой, сделаем попытку, которая в наше материалистическое время
является трудной попыткой -- наложить некоторую узду на наш внутренний мир
мышления, так и на мир нашей жизни и не давать им воли, как мы это обычно
делаем. Мы можем развить способности, которые дадут нам общую почву с
душами, прошедшими через врата смерти. Конечно, именно в настоящее время в
общей жизни существует необычайно много препятствий к тому, чтобы найти эту
общую почву. Первое препятствие это то, которого я еще, может быть, меньше
касался. Но то, что об этом следует сказать, вытекает из других, уже
приведенных здесь размышлений. Первое препятствие в том, что мы вообще
слишком расточительно обращаемся с нашими мыслями в нашей жизни. Все мы в
настоящее время расточительны в отношении нашей жизни мысли. Я мог бы также
сказать, что мы доходим прямо-таки до мотовства по отношению к жизни наших
мыслей. Что под этим подразумевается?
Современный человек живет почти целиком под впечатлением поговорки --
"мысли беспошлинны". Это значит, что можно, собственно, пропускать через
мысли почти все, что хочет проходить через них. Вспомните только, что
разговоры суть отображение нашей жизни мысли, и подумайте о какой жизни
мысли можно заключить по разговорам большей части людей, когда они так
болтают, переходя от одной темы к другой, выпаливая мысли, как они приходят.
Это называется расточать ту силу, которая нам дана для мышления. И мы все
время производим это расточение, это мотовство в нашей жизни мысли. Мы
разрешаем себе любые мысли. То мы хотим чего-либо, что нам только что пришло
в голову, то бросаем эту мысль, переходя к другой. Словом мы не склонны к
тому, чтобы в известном отношении взять под контроль наши мысли. Как это,
например, бывает иногда неприятно: кто-нибудь начинает говорить; слушаешь
его одну или две минуты и он уже перешел на совершенно другую тему. Но
чувствуешь потребность продолжать говорить о том, о чем начал. Это может
быть важно. Тогда бываешь вынужден обратить внимание на то, о чем мы,
собственно, начали говорить. Если хотеть действительно внести серьезность в
жизнь, то каждую минуту приходится вспоминать о начатом разговоре. Это
расточительство силы мысли, это мотовство силы мысли препятствуют тому,
чтобы из глубины нашей душевной жизни к нам поднимались те мысли, которые не
наши, но которые у нас общие с духовным, с всюду господствующим Духом. Это
произвольное перескакивание с одной мысли на другую отнимает у нас
возможность ждать в бодр-ственном состоянии, пока из глубин нашей душевной
жизни поднимутся мысли, не дает нам ждать "наитий", если можно так
выразиться. А между тем это и есть именно то, что нужно развивать, и в
особенности в нашу эпоху, по указанным причинам, так развивать, чтобы
действительно создать в душе настроение, состоящее в том, чтобы бодрствуя,
уметь ждать, пока к нам как бы из глубоких подо-снов души не поднимутся
мысли, которые явственно возвещают о себе, как "данное" нам, а не созданное
нами самими. Не следует думать, что выработка подобного настроения может
идти быстрым темпом. Это невозможно. Над ним надо поработать.
Но если его развивать, если мы действительно стараемся просто
бодрствовать, а не засыпать тотчас после выключения непроизвольных мыслей, а
просто бодрствовать и ждать того, что нам будет дано, тогда постепенно
разовьется это настроение. Тогда в нас разовьется возможность дать к нашей
душе доступ таким мыслям, которые идут из глубины души и благодаря этому
приходят из того мира, который лежит дальше нашей самости. Если мы это
действительно разовьем, то заметим, что в мире существует не только то, что
мы видим глазами, слышим ушами, воспринимаем внешними чувствами и то, как
наш рассудок комбинирует эти восприятия, но заметим, что в мире существует
объективная жизнь мысли. Теперь еще очень немногие знают об этом по
собственному опыту. Это переживание всеобщей жизни мысли, в которой душа
живет, еще не является каким-либо значительным, оккультным переживанием, это
есть нечто такое, что может пережить каждый человек, если он разовьет в себе
указанное настроение. При таком переживании он может сказать себе: в
повседневной жизни я нахожусь в мире, который я воспринимал своими чувствами
и который я скомбинировал своим рассудком. Но затем я прихожу в такое
состояние, как если бы я, стоя на берегу, погружался в море и плыл в
волнующейся воде: тогда я действительно нахожусь как бы в волнующемся море.
Тогда мы имеем ощущение жизни -предчувствуем, по крайней мере жизнь, которая
сильнее, интенсивнее жизни сновидений, но которая, однако, между собой и
внешней чувственной действительностью имеет такую же границу, как и между
сновидением и чувственной действительностью. При желании, о таких
переживаниях можно говорить, как о "сновидениях". Но это не сновидения! Ибо
мир, в который мы здесь погружаемся, этот мир волнующихся мыслей, который не
суть наши мысли, а мысли, в которые мы погрузились, это тот мир, из которого
встает наш физически -- чувственный мир, встает как бы уплотненным. Наш
физически-чувственный мир подобно льдинам в воде: вот вода, льдины
отвердевают, плавают в ней. Подобно тому, как лед состоит из вещества воды,
будучи только в другом агрегатном состоянии, так из этого подвижного,
волнующегося мира мыслей поднимается наш физически-чувственный мир. Таково
действительное происхождение, физика говорит только о своем "эфире", о
кружащихся атомах, потому что она не знает, каково действительное первичное
вещество. Шекспир стоял ближе к этому первичному веществу, когда он вложил в
уста одного из своих действующих лиц слова: "Мир действительности соткан из
сновидений".
По отношению к этим вопросам люди слишком охотно предаются
заблуждениям. Они желали бы за физической действительностью найти грубый мир
атомов. Но вообще, если захотеть говорить о таком мире" стоящем "за
физической действительностью", то нужно говорить об объективной жизни
мыслей, об объективном мире мыслей. Но и к нему можно придти только,
прекратив мотовство, расточительность по отношению к мыслям и развив то
настроение, которое приходит, когда умеют ждать того, что популярно
обозначают, как "наитие".
Тем, которые немного занимаются духовной наукой, нетрудно развить
замеченное здесь настроение. Ибо тот род мышления, который необходимо
развить, когда занимаются антропософски ориентированной духовной наукой,
приводит душу к развитию подобного настроения. А когда серьезно занимаются
духовной наукой, то приходят к потребности развить в себе такую интимную
жизнь мысли. А эту жизнь мысли дает нам та общая сфера, в которой на одной
стороне находимся мы, на другой -- так называемые умершие. Это та общая
почва, на которой "можно встретиться с умершими". В мир, который мы
воспринимаем нашими чувствами и комбинируем нашим рассудком, умершие не
входят. Но они входят в тот мир, который я только что охарактеризовал.
Второе дело в том, о чем я однажды говорил в прошлом году: в наблюдении
тонких, интимных связей жизни. Вы помните: для уяснения того, что я здесь,
собственно, имею в виду, я указал на один пример, который можно найти в
литературе по психологии. Шуберт тоже указывает на него: он исходит еще из
более старой литературы, но подобные примеры всегда можно найти в жизни.
Какой-нибудь человек привык ежедневно совершать определенную прогулку.
Совершая ее однажды и придя к определенному месту своего пути, он ощущает,
что должен остановиться, отойти в сторону и у него является мысль, правильно
ли тратить время на эту прогулку. В это время на дорогу падает камень,
который откололся от скалы и который, наверно, попал бы в него, если бы его
мысли не заставили его отступить на шаг в сторону.
Это грубое переживание, который замечает каждый, с кем нечто подобное
случилось в жизни. Но подобные переживания, хотя и более тонкие, ежедневно
проникают в нашу обычную жизнь. Мы обычно их не замечаем. Мы в жизни
считаемся только с тем, что происходит, но не с тем, что могло бы произойти
и не произошло от того, что случилось нечто такое, что нас удержало от
этого. Мы считаемся с тем, что произошло из того, что мы дома задержались на
четверть часа позже, чем рассчитывали. Часто оказывалось бы много странного,
если бы мы задумались над тем, как многое сложилось бы иначе, если бы нас
ничего не задержало и мы ушли бы из дома на четверть часа раньше.
Попытайтесь систематически наблюдать в жизни, как многое сложилось бы
иначе, если бы в последний момент, когда мы собирались уйти, не пришел
кто-то, на кого вы может быть, очень рассердились и кто задержал вас на
несколько минут. В человеческую жизнь непрерывно врывается вес то, что по
своим возможностям могло бы сложиться иначе. Мы ищем "причинной связи" между
тем, что действительно совершается в жизни. Мы не стараемся проходить через
жизнь с той чуткостью, которая заключалась бы в допущении перерыва возможных
цепей событий так, чтобы на нашу жизнь непрерывно проливалась атмосфера
возможностей.
Если мы это примем во внимание, то делая что-либо в полдень, после
того, как нас утром задержали на 10 минут, у нас, собственно, всегда будет
чувство: то, что мы делаем в полдень, часто бывает не только под влиянием
предыдущих событий, но также и под влиянием того бесчисленного, что не
случилось и от чего мы были удержаны. Тем, что мы мыслим возможное -- не
только внешне -- чувственно действительное -- в связи с нашей жизнью, мы
бываем приведены к "смутному сознанию", что при нашем действительном
положении в жизни отыскание связей между последующим и предыдущим есть очень
односторонний способ рассмотрения жизни. Если мы действительно поставим
перед собой подобный вопрос, то тем самым в нашем духе будет пробуждено
нечто такое, что иначе осталось бы не пробужденным. Мы приходим к наблюдению
как бы "между строк жизни". Мы приходим к пониманию жизни в ее
многозначности. Мы начинаем тогда как бы видеть себя среди окружающего, как
оно нас образует, как оно шаг за шагом ведет нас в жизни вперед. Обыкновенно
мы обращаем на это слишком мало внимания. Мы, большей частью, обращаем
внимание только на то, какие внутренние силы побуждения ведут нас от ступени
к ступени. Возьмите какой-нибудь обыкновенный пример, на котором вы можете
увидеть, как вы лишь очень отрывочно приводите внешнее в связь, в отношение
с вашим внутренним миром.
Попытайтесь обратить ваше внимание на то, как мы привыкли представлять
себе наше вставание по утрам. Если вы попробуете уяснить его себе, вы
большей частью получите об этом весьма одностороннее представление:
представление о том, как вы испытываете побуждение встать, но может быть и
это вы представите себе очень туманно. Но попробуйте несколько дней кряду
подумать о той мысли, которая вас гонит из постели всякий раз. Попытайтесь
совершенно уяснить себе, какая отдельная мысль вас конкретно гонит из
постели, т. е. уяснить себе: вчера ты встал оттого, что слышал, как в
соседней комнате готовили кофе; это обратило на себя твое внимание, это
побудило тебя почувствовать себя вынужденным встать. Сегодня с тобой
случилось нечто другое. Я хочу сказать: уясните себе конкретно не то, что
вас погнало из постели, а что явилось внешним побуждением. Человек обычно
забывает искать себя во внешнем мире, поэтому он так мало находит себя во
внешнем мире. Кто хоть немного обратит внимание на подобные вещи, тот может
быть легко разовьет то настроение, перед которым в наше время люди
испытывают положительно священный, -- нет "не священный" трепет, настроение,
состоящее в том, чтобы в течение всей жизни иметь, по крайней мере,
обряд. Католическая церковь, у которой все рассчитано на юношескую, на
детскую жизнь, которая вообще предпочитала бы иметь дело только с детьми,
управлять детскими душами, поэтому мало применять обычай произносить
"индивидуальные" речи о детской жизни, окончившейся смертью. Это особенно
благотворно. Наша печаль о детях иная, чем наша печаль о пожилых людях.
Печаль о детях мне бы больше всего хотелось назвать "печалью сочувствия",
ибо печаль, которую мы испытываем об умершем у нас ребенке, является,
собственно, большей частью размышлением нашей собственной души о существе
ребенка, который остался вблизи нас. Мы переживаем жизнь ребенка и существо
ребенка сопереживает печаль. Это печаль сочувствия.
Когда же, напротив, появляется печаль, в особенности, по отношению к
умершим в позднем возрасте, то ее нельзя обозначить как "эгоистическую" и
она больше всего питается размышлением, что умерший "берет нас с собой",
если он умер в более старом возрасте. Он не теряет нас, если мы пытаемся
приготовить себя к встрече с ним. Поэтому мы можем память о поздно умершем
оформить более "индивидуально", более в сфере мысли, мы можем продолжать
оставаться соединенными с ним в мыслях, которыми мы при жизни общались с
ним, если мы постараемся не быть по отношению к нему неприятным
собеседниками. Он остается с нами, но странным образом, если у нас такие
мысли, которых он вовсе не может воспринять. Мы остаемся с ним, но мы можем
стать ему в тягость, если он принужден тащить нас за собой, раз у нас нет
таких мыслей, с которыми он может соединиться, которые он может
соответствующим образом духовно созерцать.
Подумаете, насколько конкретными являются наши отношения к умершим, раз
мы можем действительно духовнонаучно осветить наши отношения к умершим, раз
мы действительно в состоянии окинуть взором все отношение живых к умершим. В
будущем для человечества будет очень важно окинуть это взором. Как
тривиально это ни звучит -- потому что можно сказать, что каждое время есть
"переходное время": все же наше время есть переходное время. Наше время
должно перейти в более духовное время. Оно должно знать, что приходит из
царства умерших, должно знать, что мы также окружены умершими, как мы здесь
окружены воздухом. В будущем это просто будет реальным ощущением: если
кто-нибудь умер более старым, мы не должны становиться в тягость, но мы
становимся ему в тягость, если мы несем в себе мысли, которых он не может
принять в себя. Подумайте, как может обогатиться жизнь, если мы это примем в
себя. Только таким образом совместная жизнь с умершими станет реальной. Я
часто говорил: духовная наука не стремится основать некую религию, не хочет
принести в мир сектантство, иначе ее совершенно неверно понимают. Напротив,
я часто подчеркивал, что она может углубить религиозную жизнь людей,
создавая реальные основы. Конечно: память об умерших, культ умерших имеет
свою религиозную сторону. Когда жизнь освещается духовно -- научно, то
подводится основа под эту сторону религиозной жизни. Вещи перестают быть
абстрактными при правильном отношении к ним. Так, например, для жизни не
безразлично, совершается ли правильные поминки по молодому умершему или по
старому. Ибо тот факт: совершаются ли правильные или неправильные поминки по
умершем, т. е. поминки, не исходящие из сознания о том, что такое рано
умерший человек и что такое старый умерший этот факт для совместной жизни
людей гораздо важнее, чем какое-либо решение совета общин или парламента,
как бы странно это не звучало. Ибо действующие в жизни импульсы сами
проявятся из человеческих индивидуумов, когда люди станут в правильное
отношение к миру умерших. В наше время люди хотели бы все устроить путем
абстрактной структуры социального порядка. Люди рады, когда им приходится
мало думать о том, что им делать. Многие даже рады, если им мало приходится
размышлять над тем, что они должны думать.
Но совсем иное дело" когда обладают живым сознанием, -- не с
пантеистической, а в конкретной совместной жизни с миром духа. Можно
предвидеть, что религиозная жизнь будет пропитана конкретными
представлениями, если эта религиозная жизнь будет углублена духовной наукой.
В 869 году на восьмом вселенском соборе в Константинополе "дух" был отменен
для западного человечества. Тогда было возведено в догмат, что католики не
должны считать человека состоящим из тела, души и духа, а только из тела и
души, а душе были приписаны также и "духовные" качества. Эта отмена духа
имеет огромное значение. Принятое в 869 году в Константинополе решение, о
том, что человека не следует понимать как одаренным "духом" и "душой", а
только "одной душой рассудочной и разумной", это догмат, о том, что "душа
обладает духовными качествами", -- с IX века ввергли в сумерки духовную
жизнь Запада. Это необходимо преодолеть. Дух должен быть снова признан. Тот,
вследствие чего в Средние века считался в высшей мере еретиком, если он
признавал тройственное деление -- на тело, душу и дух --это должно снова
считаться правильным, подлинным человеческим воззрением. Это нелегко дается
тем, кто в наше время отрицает всякий "авторитет" и клянутся, что человек
состоит только из телаи души, тем более, что это люди не просто
какого-нибудь определенного религиозного исповедания. Почти всюду вы можете
прочесть,что различают только тело и душу, и пропускают дух. Таково
"непредвзятое" миросозерцание, происходящее, однако, от того, что некогда в
869 году на вселенском соборе было принято решение непризнавать духа. Но об
этом не знают. Философы, ставшие мировыми известностями, так например,
Вильгельм Вундт, великий философ по милости своего издателя, -- но вес же
мировая известность, разумеется, тоже делит человека на тело и душу, потому
что он считает это "непредвзятой наукой" и не знает, что он только следует
решению Собора 869 года. Необходимо обращать взор на подлинные факты, если
мы хотим понять то, что совершается в мире действительности. Если в
затронутой нами сегодня области обратить взор на подлинные факты, то
человеку раскроется сознание о связи с тем миром, который история проводит
во сне и сновидениях. История, историческая жизнь -- ее можно будет увидеть
в истинном свете только тогда, когда сумеют также развить истинное сознание
о связи так называемых живых с так называемыми умершими. Об этом мы
поговорим в следующий раз.
ЛЕКЦИЯ 4 НАШИ УМЕРШИЕ и мысли МИРА
5, 03-1918 г.
Дорогие друзья! В одной из наших последних лекций я говорил о том
отношении, в котором могут находиться воплощенные здесь в теле человеческие
души, к развоплощенным человеческим душам, к так называемым умершим. Мне
сегодня хотелось бы к этим размышлениям прибавить еще несколько замечаний.
Из различных сообщений, дошедших до наших душ через науку о духе, мы
знаем, что в ходе земного развития человеческий дух прошел через свое
развитие. Далее мы знаем, что человек может познать самого себя, только
плодотворно поставив вопрос: как относится человек к определенной
инкарнации, в данной инкарнации к духовным мирам, к духовным царствам? Какая
ступень общего развития всего человечества достигнута тем, что мы сами живем
в данной определенной инкарнации?
Мы знаем, как нам показывает более подробное рассмотрение этого общего
развития человечества, что в более ранние времена, в более ранние эпохи
развития человечества в нем было распространено некоторое ясновидение,
которое мы назвали "атавистическим", что в более ранние эпохи развития
человечества человеческая душа была некоторым образом ближе к духовным
мирам. В то время, как она тогда была ближе к духовным мирам, она была
дальше от своей собственной свободы, от своей собственной свободной воли, к
которой она опять-таки ближе в наше время, когда она, в общем, более
отделена от духовных миров. Если действительно познать существо человека в
настоящем, то нужно сказать себе: в неосознанном, в подлинно духовном
человеке существует, конечно, такое отношение ко всему духовному миру; но в
знании, в сознании сам человек в настоящее время не может в общем таким же
образом осознать это отношение. Некоторые единичные люди могут это сделать,
но в общем человек не может осознать это так, как это было ему возможно в
более ранние эпохи. Если мы спросим о причинах, почему в настоящее время
человек не может осознать своего отношения к духовному миру, которое,
конечно, существует с большей силой, чем когда бы то ни было, только в ином
роде, то это происходит оттого, что мы уже перешли середину земного
развития, что мы находимся, известным образом, в нисходящем потоке развития
земного бытия, что мы в нашей физической организации стали более
"физическими", чем это было раньше и что мы таким образом в период между
рождением или зачатием и смертью, уже не обладаем организацией, необходимой
для того, чтобы вполне осознать нашу связь с духовным миром. Как бы мы ни
были материалистичны, мы в настоящее, время фактически переживаем в наших
подсознательных душевных областях гораздо больше того, чем мы можем в общем
осознать.
Но это идет еще дальше. И я здесь подхожу к очень важной точке в
современном развитии человечества.
Человек в настоящее время вообще не в состоянии действительно
продумать, проощутить и прочувствовать все то, что в нем могло бы быть
помыслено, ощущено и почувствовано. Человек в настоящее время предрасположен
к гораздо более интенсивным мыслям, к гораздо более интенсивным чувствам и
ощущениям, чем те, которые он может пережить, хотелось бы сказать, благодаря
грубой вещественности своего организма. Это имеет известное последствие, а
именно то, что мы в данный период развития человечества не в состоянии в
нашей земной жизни справиться с полным развитием наших задатков. На это, в
сущности, мало влияет то, умираем ли мы в раннем или позднем возрасте. Для
рано и поздно умирающих остается в силе то, что современный человек,
вследствие грубой вещественности своего организма не может полностью изжить
то, что он изжил бы, если бы он был тоньше, интимнее организован в смысле
своего тела. И таким образом, рано или поздно ли мы проходим сквозь врата
смерти -- во время нашей земной организации остается некоторый остаток
непроработанных мыслей, непроработанных ощущений и чувств, которых мы
действительно не можем проработать по указанной причине. Все мы, до
известной степени, умираем так, что оставляем непроработанными мысли,
чувства и ощущения. Эти мысли, чувства и ощущения остаются непроработанными
и после того, как мы прошли врата смерти, у всех нас, в сущности, еще есть
стремление продолжать мыслить в земном, продолжать чувствовать в земном и
ощущать.
Рассмотрим, какие это имеет последствия. После смерти мы освобождаемся
для того, чтобы только теперь развивать известные мысли, чувства и ощущения.
Мы гораздо больше могли бы дать Земле, если бы мы могли полностью изжить эти
мысли, чувства и ощущения во время нашей физической жизни. Мы этого не
можем, фактически дело обстоит так, что каждый человек, по мере заложенных в
нем задатков, мог бы дать Земле гораздо более того, что он дает. Это было
иначе в более ранние эпохи развития человечества, когда организмы были
тоньше и существовало некоторое сознательное созерцание духовного мира и
люди могли действовать из духа. Тогда люди обыкновенно давали все, что они
могли дать сообразно со своими задатками. Как бы человек не гордился теперь
своими задатками -- все же дело обстоит так, как было описано.
Но тем самым мы можем также и для настоящего времени признать
необходимость, чтобы для земной жизни не пропадало то, что умершие проносят
непроработанным сквозь врата смерти. Это может быть только в том случае,
если мы в вышеупомянутом смысле действительно будем развивать связь с
умершими по указаниям духовной науки и поддерживать ее, если мы будем
стараться сделать сознательной у вполне сознательной связь с теми умершими,
с которыми мы кармически связаны. Тогда неизжитые мысли умерших через нашу
душу будут проводиться в мир и благодаря этому более могущественные мысли --
эти мысли, которые может иметь умерший оттого, что он освобожден от тела,
смогут действовать в наших душах. Наших собственных мыслей мы также не можем
развивать полностью, но эти мысли могли бы действовать.
Из этого мы видим: то, что нам принес материализм, должно было бы в то
же время обратить наше внимание на то, как, собственно, необходимо,
безусловно необходимо для нашего времени и для ближайшего будущего искание
конкретного действительного отношения к духам умерших. Вопрос только в том:
как можем мы соответственным образом ввести в наши души те мысли, ощущения и
чувства, которые стремятся из того царства, где находятся умершие.
Но уже и для этого мы указали опорные точки и в последней лекции я
говорил здесь о важных моментах, которые человек должен иметь в виду: о
моменте засыпания и о моменте пробуждения. Я хочу сегодня еще точнее
охарактеризовать некоторые, связанные с этим подробности.
В тот мир, в котором мы живем в нашей обыкновенной бодрственной жизни,
который мы воспринимаем извне и в котором мы действуем нашей волей,
покоящейся на наших побуждениях, -- в этот мир умерший не может входить
непосредственно. Он отрешается от этого мира тем, что он прошел врата
смерти. И все-таки мы можем иметь общий с умершим мир, если мы, побуждаемые
духовной наукой, сделаем попытку, которая в наше материалистическое время
является трудной попыткой -- наложить некоторую узду на наш внутренний мир
мышления, так и на мир нашей жизни и не давать им воли, как мы это обычно
делаем. Мы можем развить способности, которые дадут нам общую почву с
душами, прошедшими через врата смерти. Конечно, именно в настоящее время в
общей жизни существует необычайно много препятствий к тому, чтобы найти эту
общую почву. Первое препятствие это то, которого я еще, может быть, меньше
касался. Но то, что об этом следует сказать, вытекает из других, уже
приведенных здесь размышлений. Первое препятствие в том, что мы вообще
слишком расточительно обращаемся с нашими мыслями в нашей жизни. Все мы в
настоящее время расточительны в отношении нашей жизни мысли. Я мог бы также
сказать, что мы доходим прямо-таки до мотовства по отношению к жизни наших
мыслей. Что под этим подразумевается?
Современный человек живет почти целиком под впечатлением поговорки --
"мысли беспошлинны". Это значит, что можно, собственно, пропускать через
мысли почти все, что хочет проходить через них. Вспомните только, что
разговоры суть отображение нашей жизни мысли, и подумайте о какой жизни
мысли можно заключить по разговорам большей части людей, когда они так
болтают, переходя от одной темы к другой, выпаливая мысли, как они приходят.
Это называется расточать ту силу, которая нам дана для мышления. И мы все
время производим это расточение, это мотовство в нашей жизни мысли. Мы
разрешаем себе любые мысли. То мы хотим чего-либо, что нам только что пришло
в голову, то бросаем эту мысль, переходя к другой. Словом мы не склонны к
тому, чтобы в известном отношении взять под контроль наши мысли. Как это,
например, бывает иногда неприятно: кто-нибудь начинает говорить; слушаешь
его одну или две минуты и он уже перешел на совершенно другую тему. Но
чувствуешь потребность продолжать говорить о том, о чем начал. Это может
быть важно. Тогда бываешь вынужден обратить внимание на то, о чем мы,
собственно, начали говорить. Если хотеть действительно внести серьезность в
жизнь, то каждую минуту приходится вспоминать о начатом разговоре. Это
расточительство силы мысли, это мотовство силы мысли препятствуют тому,
чтобы из глубины нашей душевной жизни к нам поднимались те мысли, которые не
наши, но которые у нас общие с духовным, с всюду господствующим Духом. Это
произвольное перескакивание с одной мысли на другую отнимает у нас
возможность ждать в бодр-ственном состоянии, пока из глубин нашей душевной
жизни поднимутся мысли, не дает нам ждать "наитий", если можно так
выразиться. А между тем это и есть именно то, что нужно развивать, и в
особенности в нашу эпоху, по указанным причинам, так развивать, чтобы
действительно создать в душе настроение, состоящее в том, чтобы бодрствуя,
уметь ждать, пока к нам как бы из глубоких подо-снов души не поднимутся
мысли, которые явственно возвещают о себе, как "данное" нам, а не созданное
нами самими. Не следует думать, что выработка подобного настроения может
идти быстрым темпом. Это невозможно. Над ним надо поработать.
Но если его развивать, если мы действительно стараемся просто
бодрствовать, а не засыпать тотчас после выключения непроизвольных мыслей, а
просто бодрствовать и ждать того, что нам будет дано, тогда постепенно
разовьется это настроение. Тогда в нас разовьется возможность дать к нашей
душе доступ таким мыслям, которые идут из глубины души и благодаря этому
приходят из того мира, который лежит дальше нашей самости. Если мы это
действительно разовьем, то заметим, что в мире существует не только то, что
мы видим глазами, слышим ушами, воспринимаем внешними чувствами и то, как
наш рассудок комбинирует эти восприятия, но заметим, что в мире существует
объективная жизнь мысли. Теперь еще очень немногие знают об этом по
собственному опыту. Это переживание всеобщей жизни мысли, в которой душа
живет, еще не является каким-либо значительным, оккультным переживанием, это
есть нечто такое, что может пережить каждый человек, если он разовьет в себе
указанное настроение. При таком переживании он может сказать себе: в
повседневной жизни я нахожусь в мире, который я воспринимал своими чувствами
и который я скомбинировал своим рассудком. Но затем я прихожу в такое
состояние, как если бы я, стоя на берегу, погружался в море и плыл в
волнующейся воде: тогда я действительно нахожусь как бы в волнующемся море.
Тогда мы имеем ощущение жизни -предчувствуем, по крайней мере жизнь, которая
сильнее, интенсивнее жизни сновидений, но которая, однако, между собой и
внешней чувственной действительностью имеет такую же границу, как и между
сновидением и чувственной действительностью. При желании, о таких
переживаниях можно говорить, как о "сновидениях". Но это не сновидения! Ибо
мир, в который мы здесь погружаемся, этот мир волнующихся мыслей, который не
суть наши мысли, а мысли, в которые мы погрузились, это тот мир, из которого
встает наш физически -- чувственный мир, встает как бы уплотненным. Наш
физически-чувственный мир подобно льдинам в воде: вот вода, льдины
отвердевают, плавают в ней. Подобно тому, как лед состоит из вещества воды,
будучи только в другом агрегатном состоянии, так из этого подвижного,
волнующегося мира мыслей поднимается наш физически-чувственный мир. Таково
действительное происхождение, физика говорит только о своем "эфире", о
кружащихся атомах, потому что она не знает, каково действительное первичное
вещество. Шекспир стоял ближе к этому первичному веществу, когда он вложил в
уста одного из своих действующих лиц слова: "Мир действительности соткан из
сновидений".
По отношению к этим вопросам люди слишком охотно предаются
заблуждениям. Они желали бы за физической действительностью найти грубый мир
атомов. Но вообще, если захотеть говорить о таком мире" стоящем "за
физической действительностью", то нужно говорить об объективной жизни
мыслей, об объективном мире мыслей. Но и к нему можно придти только,
прекратив мотовство, расточительность по отношению к мыслям и развив то
настроение, которое приходит, когда умеют ждать того, что популярно
обозначают, как "наитие".
Тем, которые немного занимаются духовной наукой, нетрудно развить
замеченное здесь настроение. Ибо тот род мышления, который необходимо
развить, когда занимаются антропософски ориентированной духовной наукой,
приводит душу к развитию подобного настроения. А когда серьезно занимаются
духовной наукой, то приходят к потребности развить в себе такую интимную
жизнь мысли. А эту жизнь мысли дает нам та общая сфера, в которой на одной
стороне находимся мы, на другой -- так называемые умершие. Это та общая
почва, на которой "можно встретиться с умершими". В мир, который мы
воспринимаем нашими чувствами и комбинируем нашим рассудком, умершие не
входят. Но они входят в тот мир, который я только что охарактеризовал.
Второе дело в том, о чем я однажды говорил в прошлом году: в наблюдении
тонких, интимных связей жизни. Вы помните: для уяснения того, что я здесь,
собственно, имею в виду, я указал на один пример, который можно найти в
литературе по психологии. Шуберт тоже указывает на него: он исходит еще из
более старой литературы, но подобные примеры всегда можно найти в жизни.
Какой-нибудь человек привык ежедневно совершать определенную прогулку.
Совершая ее однажды и придя к определенному месту своего пути, он ощущает,
что должен остановиться, отойти в сторону и у него является мысль, правильно
ли тратить время на эту прогулку. В это время на дорогу падает камень,
который откололся от скалы и который, наверно, попал бы в него, если бы его
мысли не заставили его отступить на шаг в сторону.
Это грубое переживание, который замечает каждый, с кем нечто подобное
случилось в жизни. Но подобные переживания, хотя и более тонкие, ежедневно
проникают в нашу обычную жизнь. Мы обычно их не замечаем. Мы в жизни
считаемся только с тем, что происходит, но не с тем, что могло бы произойти
и не произошло от того, что случилось нечто такое, что нас удержало от
этого. Мы считаемся с тем, что произошло из того, что мы дома задержались на
четверть часа позже, чем рассчитывали. Часто оказывалось бы много странного,
если бы мы задумались над тем, как многое сложилось бы иначе, если бы нас
ничего не задержало и мы ушли бы из дома на четверть часа раньше.
Попытайтесь систематически наблюдать в жизни, как многое сложилось бы
иначе, если бы в последний момент, когда мы собирались уйти, не пришел
кто-то, на кого вы может быть, очень рассердились и кто задержал вас на
несколько минут. В человеческую жизнь непрерывно врывается вес то, что по
своим возможностям могло бы сложиться иначе. Мы ищем "причинной связи" между
тем, что действительно совершается в жизни. Мы не стараемся проходить через
жизнь с той чуткостью, которая заключалась бы в допущении перерыва возможных
цепей событий так, чтобы на нашу жизнь непрерывно проливалась атмосфера
возможностей.
Если мы это примем во внимание, то делая что-либо в полдень, после
того, как нас утром задержали на 10 минут, у нас, собственно, всегда будет
чувство: то, что мы делаем в полдень, часто бывает не только под влиянием
предыдущих событий, но также и под влиянием того бесчисленного, что не
случилось и от чего мы были удержаны. Тем, что мы мыслим возможное -- не
только внешне -- чувственно действительное -- в связи с нашей жизнью, мы
бываем приведены к "смутному сознанию", что при нашем действительном
положении в жизни отыскание связей между последующим и предыдущим есть очень
односторонний способ рассмотрения жизни. Если мы действительно поставим
перед собой подобный вопрос, то тем самым в нашем духе будет пробуждено
нечто такое, что иначе осталось бы не пробужденным. Мы приходим к наблюдению
как бы "между строк жизни". Мы приходим к пониманию жизни в ее
многозначности. Мы начинаем тогда как бы видеть себя среди окружающего, как
оно нас образует, как оно шаг за шагом ведет нас в жизни вперед. Обыкновенно
мы обращаем на это слишком мало внимания. Мы, большей частью, обращаем
внимание только на то, какие внутренние силы побуждения ведут нас от ступени
к ступени. Возьмите какой-нибудь обыкновенный пример, на котором вы можете
увидеть, как вы лишь очень отрывочно приводите внешнее в связь, в отношение
с вашим внутренним миром.
Попытайтесь обратить ваше внимание на то, как мы привыкли представлять
себе наше вставание по утрам. Если вы попробуете уяснить его себе, вы
большей частью получите об этом весьма одностороннее представление:
представление о том, как вы испытываете побуждение встать, но может быть и
это вы представите себе очень туманно. Но попробуйте несколько дней кряду
подумать о той мысли, которая вас гонит из постели всякий раз. Попытайтесь
совершенно уяснить себе, какая отдельная мысль вас конкретно гонит из
постели, т. е. уяснить себе: вчера ты встал оттого, что слышал, как в
соседней комнате готовили кофе; это обратило на себя твое внимание, это
побудило тебя почувствовать себя вынужденным встать. Сегодня с тобой
случилось нечто другое. Я хочу сказать: уясните себе конкретно не то, что
вас погнало из постели, а что явилось внешним побуждением. Человек обычно
забывает искать себя во внешнем мире, поэтому он так мало находит себя во
внешнем мире. Кто хоть немного обратит внимание на подобные вещи, тот может
быть легко разовьет то настроение, перед которым в наше время люди
испытывают положительно священный, -- нет "не священный" трепет, настроение,
состоящее в том, чтобы в течение всей жизни иметь, по крайней мере,