Илья Штемлер

Поезд

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ


Выстрел взметнулся к укутанному на зиму небу и в следующее мгновение, вернувшись в тайгу, рассыпался по верхушкам деревьев.

Упрятанные в жесткую щетину, узкие глаза кабана расширились, клыки острее потянулись вверх, приподняв черную губу над черными зубами, худое тело подобралось, прогоняя крупную судорогу от холки к хвосту. Однако кабан не упал, а, развернувшись на длинных мослатых ногах, стремительно метнул бурое тело под опущенную к земле хвою пихты.

Он бежал, оставляя следы крови на мшистых валунах, изогнутых корневищах, на голой земле, отвердевшей в ожидании первого снега. Временами кабан останавливался, стараясь лизнуть ссадину от дурной, ослабевшей на излете пули, но, не дотянувшись до раны, продолжал бег сквозь чащобу, напролом, не выбирая удобных проходов. Почувствовав, что опасность миновала, он ослабил напор и, смирившись с болью, опустил морду к земле, вынюхивая запах еды.

Старший из отряда изыскателей прошагал по тайге с километр от одного следа крови до другого, пока не понял, что кабан еще достаточно крепок, и с огорчением оставил свою затею: то ли сам устал, то ли побоялся заблудиться, не найти своих товарищей. Закон тайги прост – каким путем вошел, тем и выходи.

Старший вернулся к палатке, испытывая в душе смущение. Его товарищи – а их было двое – верили в Старшего не только потому, что тот бывалый изыскатель, участник многих экспедиций, что по трассам, которыми он хаживал, давно снуют поезда, просто они верили в Старшего, верили в его точный глаз и твердую руку, верили, что он не промахнется, но Старший – промахнулся. Неудачный выстрел, казалось, отсек прошлые заботы людей от предстоящих дел. Две недели, как они шли по главному ходу, вдоль долины реки, довольные результатом, но вдруг рельеф резко изменился. Выползли косогоры, сыпучие овраги, коренные породы ушли на глубину – разве поднимется рука предлагать такое под проектирование железной дороги! Надо искать обходной вариант. А тут еще кончались продукты, да и одежда не в лучшем состоянии…

Они давно должны были выйти к Большому каньону, как обозначалось на карте. Там расположился базовый пункт изыскателей трассы. Но каньона все не было…

– Чертов кабан. И как я промахнулся?!проговорил Старший.

Спутники молчали.

Потом, после длинной паузы, Младший произнес:

– Бывает. Рука ослабла.

Старший был ему признателен за сочувствие, но молчал, не показывая вида, что расслышал.

Дневальным сегодня был Самый младший – студент-топограф из Иркутска по прозвищу Карабин. Прозвищем этим он был обязан наивному удивлению, когда узнал, что ему в экспедицию ружья не дадут… Карабин разжег костер. Смолистый аромат горящей пихты сгустил терпкий запах тайги. Каша из пшена, заправленная черемшой, медленно стыла в чумазом котелке. Ели молча. Хотелось скорее лечь спать.

– Ну, примемся за дело!как всегда после ужина, проговорил Старший. Предстояло сверить отметки между нивелирами, проложить профиль пройденного участка. Костер догорал, из щелей выкручивались серые барашки дыма. Вечер сегодня выпал теплый. Но туман утром уходил вверх, да и эхо в тайге звучало резче – верный признак близкого снега. Если днями они не выйдут к Большому каньону, положение окажется критическим.

Стояла середина октября сорок третьего года. Где-то за тысячи километров отсюда шел восемьсот тридцатый день войны. Они не знали, чем закончится эта война, враг стоял под Москвой, под Ленинградом. Но они верили в победу и занимались своим делом…


Пройдет более сорока лет. Дети, рожденные в те годы, будут иметь своих детей, а кто и внуков. По трассе, которую они отбивали у тайги, побегут поезда, вливаясь в общую сеть дорог огромной страны… И среди них будет следовать очередным рейсом тот самый Поезд. Внешне его ничем не отличить от таких же работяг. Может, только более запыленный, что ли, ведь это обычный пассажирский поезд, не фирменный и даже не скорый – обычный «пассажир», в схеме которого еще сохранили почтово-багажный вагон…


Глава первая

1

Елизар Тишков, проводник пассажирского поезда, сидел во дворе вагонного участка. Не было еще и девяти утра, как он пришел сюда, несмотря на то, что явку назначили на одиннадцать.

Старенький портфель притулился у скамейки, раздув тряпичные бока. Другие проводники обычно берут в рейс чемоданы понадежней – мало ли чем придется отовариваться в далеких южных городах, самое сейчас время черешни и помидор. А Елизар, чудак, с чем уезжал, с тем и возвращался. Даже бригадир, Аполлон Николаевич Кацетадзе, ему однажды попенял: «Ты б свою торбу оставлял дома, зачем возишь через всю страну?…» При мысли о бригадире Елизар взгрустнул. Конечно, у него никаких оснований не было, но сердце щемило. Разве можно их сравнивать: бригадир – широкоусый, веселый, с черными хитрющими глазами, и он, Елизар Тишков, с вечно сонным выражением бледного лица, как бы подвешенного к крупным розовым ушам. Никакой не было у него внешней привлекательности. Только что чистые, не тронутые бормашиной зубы. Что касается глаз, то мнения относительно их выразительности расходились. Одни пассажиры – а последние пятнадцать лет Елизар имел дело именно с этой категорией граждан – считали, что у Елизара глаза бесстыжие, другие убеждали его, что с такими глазами человек не может быть дрянным. Так что Елизара основательно запутали. Тут еще и Магда узел затянула: она считала, что у Елизара вообще глаз нет. «Так, гляделки, и все», – говорила она в минуты гнева. Однако на вопрос Елизара, почему она из всех мужчин поездной бригады отдала предпочтение ему, Магда отвечала, что на остальных вообще смотреть невозможно после отхода поезда с оборота. Как на подбор. Тихий ужас, а не проводники… Одни в майках с борцовского плеча, другие натягивают гимнастерки, что оставили в вагонах дембиля, третьи влезают в засаленные женские кофты. Мужчины называются… Только один Елизар в стужу и в зной неизменно одет в железнодорожную форму. Что на стоянке, что в пути. Честно говоря, это не совсем уставная форма. Купил ее Елизар в «Детском мире», в отделе «Все для школы» за тридцать шесть рублей, благо школьники нынче пошли рослые, акселераты. Только и забот было, что блестящие пуговицы нашить да лычки проводника. Работы для Магды на час, а два года носит, не снимая. И пыль не садится, и ни за что не цепляется, не то что законная дерюга, прозванная людьми «пылесосом». Раз вдоль вагона пройдешь – и весь в пыли да в каких-то пятнах… Вот и красуется Елизар на своем рабочем месте, точно дирижер оркестра. Он да Аполлон Кацетадзе, начальник поезда… И Елизар вновь вернулся к своим тихим мыслям. Нет у него фактов относительно Магды и Аполлона Николаевича, нет. Одни предположения. Да и жена у начальника ничего еще, смотрится. Каждый раз перед дорогой подруливает к вагонному участку на «Жигулях», подвозит какие-то пакеты, свертки, наверняка имеющие особое предназначение в дальней поездке. Рядом с Магдой она, конечно, проигрывает, особенно если на Магду надеть все цацки, что сверкают на жене начальника пассажирского поезда. Но не такой же Аполлон дурак, чтобы заводить шашни с проводницей из своей бригады. В поезде все на виду. Это кажется, что вагон кончается тамбуром и площадкой. На самом деле поезд – одна семья. Только локомотивщики, пожалуй, сами по себе…

Между тем просторный двор вагонного участка заполнялся людьми.

Инструктора, нарядчики, проводники резерва, студенты-сезонники, технические спецы многочисленных путейских хозяйств, примыкающих к участку… Многие из них были стародавними знакомыми, поэтому встречи их сопровождались возгласами, крепкими рукопожатиями и громким смехом. Одни только вернулись из рейса, другие, подобно Елизару Тишкову, отправлялись в рейс, третьи вернулись и сегодня же отправлялись «с крутого оборота», даже не успев забежать домой, – людей не хватало…

Елизару «везло» – он три дня провертелся дома, изнывая от безделья. Всегда так: когда надо позарез быть дома – гонят в рейс, а когда не надо – слоняешься по углам, груши околачиваешь. Конечно, он мог пристроиться в какой-нибудь рейс, дня на три, но не хотелось выпадать из Аполлоновой бригады. Люди костьми ложатся, чтобы попасть на южное направление, – не станет же он рисковать. Честно говоря, Елизар ждал последнего резерва, думал помириться с Магдой, махнуть с ней на дачу к брату, по лесу погулять. Черта с два! Магда сдала сменщику вагон и сгинула, словно в воду провалилась. Елизар и по телефону звонил, и самолично на такси прикатил ночью. А толку что? Зря катался. Два рубля семьдесят копеек просадил. Считай, бутылку «Агдама» выплеснул без толку – дверь Магдиной квартиры точно слилась со стеной. Соседи поднялись, стыдить Елизара стали, так и поворотил пёхом домой к себе: не станет же он вновь такси нанимать, до пол-литра белоголовой пустые расходы натягивать при здоровых ногах, ведь люди засмеют. Хорошо, грузовой трамвай подвернулся, подобрал с полдороги…

Елизар тронул мыском ботинка свой портфель. Взял ли он бритву с собой, не забыл, как в прошлый раз? Но расстегивать портфель, ворошить все не хотелось. Да и тесно стало на скамье – рядом уселась тетя Валя, пожилая проводница, весом центнера полтора: как она помещалась в узком служебном купе, непонятно.

– Чего ворочаешься-то? – тетя Валя оглядела Елизара.

– Думаю: не забыл ли бритву, а смотреть неохота.

– Эх вы…, проводники. Небось в портфеле, как в вагоне, – проворчала она. – Ох, не хотела бы я быть твоим пассажиром, Елизарка.

– Ладно, ладно, – обиделся Елизар. – Зато чай подаю чистый, без химии, – добавил Елизар первое, что пришло в голову.

– И молодец! – мирно согласилась тетя Валя. – Говорят, скоро новую форму будут вводить на дороге. Шить заставят. Где они на мое пузо материи наберут – не знаю.

_ Да, – не без ехидства согласился Елизар. – Все равно что паровоз в китель заворачивать.

Несмотря на громоздкость, тетя Валя была проворна. Иной и молодой проводнице за ней не угнаться. Поэтому колкости в свой адрес она принимала снисходительно и даже сама их вызывала, как в этом пустяковом трепе.

– А еще болтают, что нас всей бригадой на другой маршрут переведут, – продолжала вязать ленивый предрейсовый разговор тетя Валя.

– Не переведут, – в тон ей отозвался Елизар. – Будут они с нашим бугром связываться.

– Тю! – повысила голос тетя Валя. – Тоже шишка. Таких крикунов-бригадиров на участке, считай, каждый второй. Переведут! И не пикнем. Другое дело, что мы с Аполлоном нигде не пропадем.

Площадка, отведенная под явку бригад, постепенно заполнялась. Вот подошел Сергей Войтюк, гроза поездных хулиганов. Молча сел, опустив к ногам холщовую сумку. Достал платок и принялся растирать затылок. Последнее время его донимала гипертония. Войтюк возил с собой аппарат, навострился мерить давление даже под грохот колес. Вся бригада бегала к нему в купе от нечего делать. Войтюк никому не отказывал… Подкатили на такси братья Мансуровы – Шурка и Гай-фулла – бывшие носильщики, ребята крепкие, тихие и, главное, непьющие. Именно поэтому, говорят, они не прижились в беспокойном и суетливом братстве привокзальных флибустьеров. Обсуждать с ними весть, что принесла тетя Валя, бессмысленно. Братья будут отмалчиваться. С детства их, видно, приучили: нет ничего дороже молчания – всегда в выигрыше. Да и Серега Войтюк сейчас весь в своей гипертонии. Только что с Яшкой перекинуться словами. Яков когда-то был инженером, устроился на сезонку проводником, поднакопить деньжат, да так и осел. С тех пор прошло года три. Яквв и машиной обзавелся, и в кооперативный дом въехал… Вон стоит у столба, газету читает, грамотей. И чемоданчик аккуратный, и сам причесан, точно из бани. Но свой парень, положиться можно… Елизар шагнул было к Якову мыслями поделиться, как в отдалении, у павильона, увидел Магду.

Черный китель и короткая юбка облегали ее невысокую фигуру. Берет с золотыми молоточками был сдвинут набок, покрывая густые темные волосы, в которых проглядывали седые нити. В последнее время их стало больше, несмотря на то, что Магда только отметила тридцатипятилетие. Туфли на коротком бойком каблучке, подарок Елизара, сумка-баул через плечо. Стюардесса, а не проводник… «Пришла, пришла», – со сладким томлением думал Елизар, отстраняя посторонние мысли. Он не помнил сейчас причины их последней размолвки, он начисто забыл о ссоре. Предвкушение дней, в которые он, Елизар Тишков, одинокий мужчина, будет чувствовать себя семейным человеком, охватывало душу упоением и особой просветленностью…

***

Аполлон Николаевич Кацетадзе проводил планерку.

Его скуластое лицо с широкими черными усами еще хранило следы горячего разговора в диспетчерской. Все нарядчики как нарядчики, их же Веруня – злыдня. Как Аполлон к ней ни подъезжал: и польские духи сулил, и помидоры – все впустую. «Человек работал с фирменными поездами, привык к роскоши, а ты пытаешься ее от всего отучить, – укорял Аполлона приятель, начальник адлеровского поезда. – С твоим сундуком на колесах она просто растерялась. Дай привыкнуть человеку, потерпи».

И Аполлон терпел. Чего он добивался от Веруни? Пары пустяков! Чтобы нарядчица не посылала ему новых проводников, зачем ему неприятности? Его люди против пополнения, им это ни к чему. Катается каждый в своем вагоне, как говорится, в одно лицо, на свою удачу. По инструкции не положено? А кто соблюдает эту инструкцию? Летом, так вообще на два вагона один проводник не редкость, где ваши инструкции, покажите! «Известно, почему ты новичков отфутболиваешь, – кричала Веруня на всю диспетчерскую. – Не хотят твои проводнички с другими делиться, карман-то у них без дна. Да и тебе больше перепадет!»

Плюнул Аполлон, выскочил из участка как ошпаренный, и впрямь язык у женщины без костей. Пришлось подключать старшего нарядчика, на бутылку коньяка отстегивать. А у начальства вкус тонкий, только французский и употребляет.

Так что настроение у Аполлона было подпорчено. А тут еще и авторучка не пишет, шкрябает, блокнот с колен стаскивает, действует на нервы… Была еще одна причина, из-за которой настроение Аполлона Николаевича Кацетадзе не то чтобы портилось, но как-то особенно возбуждалось. Предстоящая поездка была для него не обычным рейсом. Можно сказать, событием, которое серьезнейшим образом может повлиять на его жизнь… Если ничего не изменится, то он, по прибытии в Москву, завтра, в восемь утра, покинет поезд. Точнее, улизнет, оставив вместо себя кого-нибудь из проводников. И этот из ряда вон выходящий поступок, можно сказать – уголовно наказуемый, он вынужден будет совершить по особой причине… Он, конечно, вернется в поезд, догонит самолетом где-нибудь по маршруту. Но завтра, в четверг, к десяти часам утра, ему необходимо быть в Москве, даже если после этого он понесет самое суровое наказание… А что с поездом случится? Столько лет работает Аполлон начальником, и никаких особых происшествий. И в этот рейс ничего не случится. Нечего себя изводить заранее, к тому же в Москве ему нужна ясная голова и душевное спокойствие…

– Ну что?! Катаемся по старой схеме? – Аполлон обвел взглядом свою команду.

Бригада выжидательно молчала, словно вспоминая, как они катались в последний раз. Елизар подмигнул Магде, та поджала губы и отвернулась. Они в дележе не принимали участия – прицепных вагонов всего два, а между собой они их давно распределили: Магда брала купейный, Елизар плацкартный…

Дольше затягивать паузу было рискованно, Кацетадзе это чувствовал. Все-таки его опередили – первой бросила камешек тетя Валя. Быстрая на ногу толстуха наверняка уже побывала на путях отстоя и ознакомилась с вагоном, который она обслуживала в прошлую ездку. И ознакомление это ее чем-то не устраивало. То ли титан не работал, то ли электрохозяйство доверия не внушало, возись потом…

– Мне, например, Аполлон Николаевич, хвостовым ехать надоело, – опередила она начальника на долю секунды. – Человек я немолодой…

– Почему хвостовым, женщина? – вкрадчиво произнес Кацетадзе. – До Минвод за тобой будут два вагона прицепных. А из Минеральных до оборота и мигнуть не успеешь. И первым номером домой вернешься.

– Все равно, пусть по справедливости, – тянула свое тетя Валя. – Дайте мне середину. Восьмой или шестой.

– Сразу шестой?! – прогудел Войтюк. – А мне пешком по шпалам?

– Ничего. Покатаешься и в хвосте! – обрубила тетя Валя. – И там найдешь себе клиента. Мне с тобой не тягаться.

– Ну, тетя Валя… Ты тоже пустой не поедешь! – вставил Судейкин, прыщавый проводник-первогодок с вислыми карманами на мятом кителе. Чувствовал Судейкин, что его принесут в жертву тете Вале: первый год работает, своего еще не накричал.

И точно. Тетя Валя поймала взглядом Судейкина.

– Помалкивай, Судейка! Ты с мое пересчитай наволочек я одеял, потом и вякай…

– Тихо, тихо! Не дома! – воскликнул Кацетадзе. – Клянусь могилой отца, уйду я от вас. Что за люди?!

Конечно, это был не пустой спор. Хвостовой вагон реже осаждали безбилетники, и претензии тети Вали были понятны всем.

Аполлон Николаевич Кацетадзе недаром пользовался репутацией справедливого начальника. Он поднял длинный сухой палец и погрозил всей бригаде разом.

– Что я вижу?! Пожилая женщина, член нашей семьи, трясется в последнем вагоне, на отшибе. И больше рискует от всяких хулиганов, а здоровые молодые люди, ее товарищи по работе, сидят себе в надежных вагонах в центре состава. Что я должен подумать как старший по должности товарищ?

– Вы должны подумать, Аполлон Николаевич: есть ли среди нас мужчины? – в тон вставил Яша. – Я вам отвечу – есть!

– За-а-аписали! – и Аполлон проставил номер Яшиного вагона против фамилии тети Вали.

Все заулыбались, а Судейкин позволил себе громко -засмеяться. Хитрец этот Яша, ему все равно, где ехать, – Яша свое дело знает. Где бы он ни работал, в проигрыше не останется, свое возьмет. А жест, что ни говори, – красивый и, главное, – козырной, всегда пригодится, если коснется чего серьезного…

– Значит, тетя Валя туда едет шестым, обратно – девятым, – продолжал планерку Кацетадзе.

– А я обратно каким? – спросил младший из Мансуровых – Гайфулла.

– Считать не можешь?! – вскричал Аполлон. – Туда третий, обратно двенадцатый, – Аполлон покачал головой с прямым намеком на некоторую заторможенность мышления единоутробных братьев.

Но Аполлон был не прав. Мансуровы слыли тугодумами, но лишь в служебных вопросах, боялись, как бы их не обмануло начальство. Однако коснись личной заинтересованности – и бывшие носильщики оборачивались на зависть смекалистыми молодцами. Не каждому удается провезти в купейном вагоне до дюжины безбилетников одновременно. Смекалистые-смекалистые, но Яшин рекорд им не перешибить. Кто как не Яша провез из Мурманска на тридцать шесть купейных мест двадцать четыре безбилетника?! И как он крутился, когда в поезд сели ревизоры, как гонял своих «зайцев». И в туалете запер, и топочное отделение набил, и на антресоли складывал, прикрыв одеялами. Весь выложился, но товарищам свиньи не подложил, в соседний вагон своих безбилетников не спровадил. Утер Яша нос ревизорам!

Планерка была недолгой, надо было считаться со временем. До отхода поезда оставалось часа четыре, а дел еще выше головы: и пополнить запас сахара, чая, купить еды в дорогу, а главное, принять вагон с оборота…


Елизар шел следом за Магдой. Он видел ее прямую спину, тонкую девичью талию, крепкие, тронутые первым загаром ноги. Одна рука Магды была занята жесткой плетеной корзиной, другая придерживала ремни сумки, перекинутой через плечо. Елизар нес свой дряхлый портфель и желтый чемодан Магды. Помирились они без лишних слов – Магда после планерки кивнула Елизару на свой чемодан, он молча поднял его и двинулся за ней следом, направляясь к чаеразвесочной…

Елизару не хотелось ни о чем расспрашивать Магду. Он сейчас довольствовался тем, что Магда рядом, стоит только протянуть руку или окликнуть.

Возможно и другое – в эти предрейсовые часы острее чувствуешь под ногами асфальт родного города. Обычный пассажир, покидающий привычную обстановку, с тем чтобы провести какое-то время в скрипящем, грохочущем домике на железных колесах, не принимает всерьез предстоящей перемены – так, временное неудобство. Совсем иное чувство у проводника – жизнь его долгие годы представляется бесконечным пунктиром, где нормальное земное существование заменяется тесным походным пристанищем, набитым случайными людьми. Елизар с этим свыкся, но примириться не мог. Поэтому каждая минута, проведенная им вне вагона, была наполнена особым смыслом…


В чаеразвесочной оказалось на редкость безлюдно, и кладовщица встретила их миролюбиво. Не то что в другие дни, когда нетерпеливый путейский люд несет по кочкам кладовщицу и всю систему комплектования. Тут не до улыбок…

– Номер вагона? – Кладовщица занесла карандаш и, встретив насмешливый взгляд Магды, решила: – Ладно, проставлю тебе год своего рождения. Тоже четыре цифры.

Магда кивнула. Не станет же она, спотыкаясь о рельсы, искать свой вагон, чтобы, записав заводской номер, вновь возвращаться сюда за сахаром и чаем…

Так и начинается рейс с никому не нужного вранья.

– Сколько сахара? Семь блоков хватит? Хватит, – решила кладовщица. – А чая? Три пачки… Вафли будешь, нет? Ну и не надо. Кофе есть. Импортное. Возьми для себя…

Елизар в этом деле полностью полагался на Магду и стоял, разглядывая полки. Подстаканники, ложки, тарелки, миски, блюдца, шахматы, домино… Даже салфетки сегодня есть. Вот житуха пошла! Сколько ерунды! Елизару хватало забот с подстаканниками, будет он еще брать на себя всю прочую дребедень, век не рассчитаешься. Пусть этот ресторанный шик «фирма» катает, на то у них и шкафчиков разных в рабочих купе натыкано. А в его вагоне образца пятидесятых годов пассажир и на газете поест, как кошка. Газетой же и утрется, салфетки целей будут. А пачку он домой отнесет, будет с чем в гости пойти, салфетки нынче в большом дефиците.

И туалетного мыла Магда взяла, как же, упустит она неподотчетное… Расписалась в накладной и за Елизара поставила закорюку. Теперь Елизар тащил и плетеную корзину, доверху заваленную пакетами. Магда несла его портфель.

Миновав двор участка, они подошли к продуктовому ларю. Купили колбасы, хлеба, масла, яиц. Магда хотела и куренка взять, но передумала: синий какой-то -перещипали беднягу. Она вернула тушку на прилавок и передала Елизару несколько хрустящих пакетов с бульоном и харчо. Елизар распихал их по карманам, в корзину они уже не вмещались…

Нагруженные, они двинулись в ранжирный парк.

Втиснутый в самое чрево большого города, парк в этот прохладный день казался хмурым, собрав на пропитанной мазутом земле многочисленные морщины-рельсы. Елизару всегда парк виделся живым существом. Не было и мгновения, когда он замирал, как замирают ночами улицы. Круглые сутки исполосованное стальными плетьми его тело напрягалось под тяжестью составов, маневровых электровозов, дрезин. И даже в те редкие паузы, когда ничего не двигалось, он, казалось, еще тяжелее дышал под замершими в ожидании движения вагонами на путях отстоя.

К двум таким вагонам сейчас и приблизились Магда и Елизар. Без маршрутных досок – фризок вагоны внешне походили на множество других своих собратьев, что высились на путях. С этими фризками постоянные неприятности: срывают их при мойке мохнатые барабаны, ищи потом. Только что за пятерку вернут ее мойщицы, а фризка числится на балансе, за нее отвечать придется. Вот и снимают ее проводники перед мойкой, если не забудут. Кому охота пятерик отстегивать; и без того в парке обирал больше, чем шпал…

Магда поднялась на носки и постучала кулаком в глухую дверь. Подождала недолго, подобрала лежащий у ног кусок щебенки и шандарахнула о боковину. Дверь соседнего вагона приоткрылась, и в проеме показалась взъерошенная башка молодого человека.

– Лезьте ко мне, – предложил молодой человек после короткого приветствия. – Сосед побежал с маршрутным листом, я приглядываю.

Магда проворно взобралась на площадку, протянула руку, приняла у Елизара поклажу. Следом взобрался и Елизар. Толкнул дверь, глянул в коридор: вагон плацкартный, его. Магда подобрала сумку и тамбуром ушла к себе, в купейный…

– Ты, что ли, меня подменяешь? – спросил Елизара молодой человек.

Елизар молча шагнул в служебное купе и поставил на пол вещи. И так ясно, что он подменяет, тратить слова впустую ни к чему. Вдобавок Елизар давал понять молодому человеку, что он нравом строгий и вагон принимать будет всерьез… Служебное купе было завалено одеялами, ящик с помидорами стоял на столе, придавив собой разбросанные монетки; всюду грязь, пыль.

Елизар решил было перенести свой портфель в коридор. Но там какая-то тетка в военных галифе подметала пол. Отодвинув дверь, Елизар сунулся было в подсобку, но и она занята: кто-то в рабочем комбинезоне, отгородясь спиной от двери, мыл в раковине стаканы…

– Рано заявился, – буркнул взъерошенный молодой человек. – Только вагон обрабатываю. На семь часов опоздали, вот и попал в штопор: пришлось кликнуть специалистов из «Северных зорь». – И он общим кивком повязал тетку в галифе и того, из подсобки.

– Недорого стою, – игриво произнесла востроухая тетка. – Не обеднеешь.

– Все равно платить, – рассудительно ответил молодой человек.