Штерн Борис Гедальевич. Вперед, конюшня!

   - Например - представитель председателя ФУФЛА в сборной.
   - Было бы чем платить.
   - Для Лобана деньги найдутся.
   Ясно. Его потайные мысли предательскими зайчиками отражались па потолке, только успевай читать. Председатель Сур собирается подсунуть мне Лобана, чтобы он водил меня, контролировал и составлял отчеты для председателя Сура.
   Глаза и уши председателя Сура. Но, во-первых, Лобан на это не пойдет,да, он человек с тяжелым характером, но не филер и не стукач, а Игрок; он предан футболу, а не председателю. Во-вторых, Сур зря суетится, он даже не представляет того, что обрушится на конюшню в ближайшем будущем. Ему приоткрыли замочную скважину, он что-то увидел, унюхал, учувствовал, но не понимает, что именно.
   - Ну, через две недели вы сами потолкуете с Лобаном, и все сами решите,- заторопился председатель Сур и рассеянно отодвинул черную тетрадь.
   ЖДЕМ ЛОБАНА.
   ПОДОЗРЕВАЮ ВСЕХ БЕЗ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ.
   Тренируемся потихоньку. Тренировки проходят вяло. Это понятно праздновать было скучно, значит, сейчас лень работать.
   Все ленятся, даже Войнович. Все ждут появления Лобана.
   Дядя Сэм усиленно ищет для нас спарринг-партнеров, но никто не хочет с нами играть, чтобы не заразиться от нас невезухой; даже страхолюдные гомики и даже милые моему сердцу любители-морячки считают нас прокаженными.
   ТРЕНИРОВКИ.
   Играем до одури в пляж-болл и ждем Лобана. Вот приедет Лобан и что-то скажет. "..."
   ТРЕНИРОВКИ.
   "..." Когда за ними наблюдаешь, делают все старательно. Только отвернешься - волынят, стоят, зевают, чешутся. Я все вижу! "..." И т. д. в том же д.
   ШЕФ-КОК БОРЩ
   на камбузе тихо матерится в пустые кастрюли, но эхо разносится по кают-компании. Борщ собирается приготовить для Лобана вегетарианский обед (на первое - говорящий суп, на второе - бамьи по-трансцендентальски, на третье - компот из райских яблочек), как вдруг вспоминает, что Лобан ест только сырое:
   - Стоп, я забыл, что он сыроед!
   - Вот и приготовь ему что-нибудь с сыром. Сырники, например.
   - Не остроумно. Он же не ест вареного!
   - После Приоби Лобан жрет все, что дают. Я уже узнавал,- успокаиваю я шеф-кока.
   - Тогда к трансцендентальным бамьям я сделаю взрывкотлеты,- обрадовался шеф-кок.
   - Это что?
   - Котлеты ударные, по-саперски.
   - Они не опасны?
   - Если соблюдать технику безопасности. Не забыть снять пробу с бамьев. И с этих... саперных котлет. Это что еще за кулинарные новости? Лобан разборчив в еде - ест все, что дают, а все, что не дают,- не ест.
   Заняться нечем. Ждем Лобана.
   Шел по коридору, встретил Ворону. Посмотрел ей вослед.
   Вот кого я еще не подозревал. Вернулся в комнату и открыл черную тетрадь.
   ВОРОНА.
   Фройлен фон Дюнкеркдорфф. Тиффози называют ее Вороной. Вся в черном и в сером. Очень уважаема всей конюшней. Пресс-атташе. Связи с общественностью.
   Библиотекарь. Советует всем прочитать книгу Лобана "Футбол - это война". Жеребцы, кроме Войновича и Ваньки Стула, совсем ничего не читают. Переводчица-полиглот (слово "полиглот" у меня всегда ассоциируется со словом "троглодит"). Редкий синий чулок из футбольных журналистов, хотя у нее только бантик синий, а чулки у нее серые, шерстяные.
   Кстати, о фужерах. "Есть еще одни фужеры со своим стойлом футбольное Управление Жертв Революции. Когда-то они ходили в чемпионах Северо-Западной Конференции, а сейчас играют то ли в 5-й, то ли в 6-й лиге,- совсем слабенькие." Футбольных журналистов бьют, берут в заложники, судятся с ними, фужеры везде суют свой нос. Однажды Ворона полгода провела в какой-то черной дыре, куда ее упаковали какие-то злые оборвары и, по слухам, изнасиловали (что вряд ли, она была бы счастлива). Отдали без выкупа. У фужеров свои профессиональные шаблоны. Одни пишут красиво, с пафосом. "Тренер взошел на капитанский мостик" - это означает, что тренер сел на скамейку запасных и сейчас начнется игра. Фужеры пишут книги за великих игроков или тренеров. Потому что игроки и тренеры часто двух слов не могут связать. Этот процесс называется "литературная запись" - фужер задает вопросы, тренер или игрок отвечает, фужер записывает, а потом правит, добавляет, зачеркивает.
   Начинают обычно "аб ово" (от яйца). Читать, в общем, скучновато - если пишут "трудное детство", значит, читай, хулиганил и имел приводы в детскую комнату полиции; если "дворовой футбол", значит, с утра до вечера гоняли пузырь на пустыре и пропускали уроки; если малец стал "учеником слесаря", значит, был выгнан из школы и направлен в какое-то ФЗУ (Футбольно-заводское училище) или прямо на какойнибудь Гвоздильно-проволочный арматурный завод, где начал играть за юношескую заводскую команду "Арматура-3",- тосе в разных вариациях. Строгий отец, добрая мать. Если строгий отец - значит, читай, батька драл будущего великого футболиста, как Сидорову козу. Ну и футбольная теория - "Бей-беги". Ну и футбольная философия - "Пузырь круглый, полигон кривой" - сойдет за философию. Я, конечно, преувеличиваю - среди фужеров есть и настоящие профессионалы, они формируют мнения тиффози, их даже бывает интересно читать; но настоящей пользы для тренера в этой литературе нет, а только засорение унитаза. (Мой первый наставник Сан Саныч-сан говорил, что мысли в голове, как вода в бачке унитаза, должны накапливаться плавно, с веселым журчаньем, потом затишье и - победоносный переход количества в качество: грохот, обвал, водопад, симфония! Так говорил Сан Саныч-сан.) Ворона стенографирует Лобана и пишет книги от Лобана.
   (Похоже, Ворона влюблена в Лобана, но любовь ее безответна, потому что Лобану для сладострастия вполне хватает футбола.) "Футбол - это война" - она написала. Пишет их слогом синего чулка, который Лобану почему-то нравится,не понимаю, при всех своих талантах он боится чистого листа бумаги. Лобан не глух к нормальному человеческому языку, "логосы от Лобана" со скамейки запасных передаются из уст в уста тиффозной торсиды. Я уже приводил некоторые, вот еще: "Удар в штангу есть не что иное, как разновидность промаха".
   "Что ты все чужому да чужому отдаешь? Давай договоримся так: раз чужому, а раз своему".
   Но когда дело доходит до чистого листа бумаги, из Лобана лезет какая-то заумная фрейдовская нисенитниця. "..."
   "ВОССТАНОВЛЕНИЕ ЛАКУНЫ
   (Если кто-нибудь из Читателей поймет, что здесь написано
   пожалуйста!):
   "Я выделяю четыре уровня существования (oeuvre) человека в футболе: материальный, чувственный (сексуальный), онтологический и трансцендентальный. Материальное существование - это футболист, подвергающий свое тело трудностям тренировки. Чувственный (сексуальный) уровень проявляется в подсознании атлета, когда изнурительные тренировки, травмы, оторванность от семьи сублимируются, например, в образе надутого футбольного планетоида (любовь-ненависть к мячу, как к особи противоположного пола, напоминающая военно-полевую сублимацию, когда солдат спит со своим личным оружием - "Солдатушки, бравы-ребятушки, где же ваши жены?" Ответ: "Наши жены, ружья (пушки) заряжены, вот где наши жены"). Онтологический уровень характеризует существование футбола как сферы науки, техники, культуры и особого рода поведения. Трансцендентальный уровень в футболе выступает как единство материального, сексуального и онтологического уровней плюс умение владеть телом на подсознательных сигналах".
   "ПРИМ.
   Чтец из ФУФЛА: "Я, кажется, понял"."
   ПРОБА ОБЕДА.
   Тихий вечерок. Наверно, последний тихий. Все разбрелись по Маракканне. Завтра приезжает Лобан.
   Сегодня у меня на ужин трансцендентальные бамьи и ударные взрыв-котлеты. Шеф-кок Борщ сидит в своем камбузе и женит чай.
   - Чтобы чай был вкуснее и крепче,- говорит шеф-кок,его надо "поженить" - вылить из чайничка в чашку, а потом вылить из чашки обратно в чайничек.
   Я заметил, что супам, борщам, антрекотам и даже макаронам и соусам передается настроение нашего шеф-кока. Он их одухотворяет, что ли? Значит, .он настоящий профессионал.
   Уважаю. После нашей победы супы смотрят со дна нежно и верноподданно, солянка подмигивает, котлета воркует и желает вам приятного аппетита, ростбиф пускает сок, маринованные грибки снимают перед вами шляпки, спагетти сладострастно шевелят конечностями, соус весело насвистывает футбольный марш. После вымученной ничьей блюда ведут себя индифферентно - что-то ворчат (наверно, "жри, что дают"). После поражения взгляд у супа отсутствующий, щи - кислые и в рот не глядят, шницель в коме, макароны безжизненны и холодны.
   Пробуем бамьи. Шеф-кок пожелал мне приятного аппетита, подсел к моему столику и напел рецепт этих бамьев. В самом деле, не рецепт, а песня:
   - Надо брать только молодые бамьи с тонкими пальчиками - старые становятся слизистыми. Обмыть, обтереть чистым сухим полотенцем, сделать массаж. Оборвать им хвостики, отрезать пальчики, залить кипящим скворжом с уксусом. Держать четверть часа, дать стечь скворжу и перемыть в трех холодных водах. Нарезать мелко лук, слегка поджарить в арахисовом масле, добавить сахар и посолить. Подавать к столу холодными с разрезанными пополам помидорами и с поджарыми хрустящими струбликами. Потом облизывать пальчики.
   - А струблики - они поджарые или поджаренные? - спросил я.
   - А разве это не одно и то же? - задумался Борщ.
   - Далеко не одно и то же. Разница примерно такая, как между "преданым человеком" и "преданным человеком". И наконец: чьи пальчики нужно облизывать - свои или бамьи?
   - Ну, это по вкусу - как кому нравится! Да вы попробуйте!
   Я попробовал. И облизал как свои, так и бамьи пальчики.
   Необыкновенно вкусно.
   Или такой рецепт... впрочем, не буду портить себе аппетит.
   Попробую котлеты ударные, по-саперски.
   ОСТОРОЖНО: ВЗРЫВ-КОТЛЕТА!
   Мясо па косточке, внутри заполнено горячим соусом под давлением. Что-то вроде гидравлической гранаты. Как есть котлету по-саиерски, чтобы соус попал в рот и никого не забрызгал? Шеф-кок объяснил (надеюсь, он шутит):
   - Надо снять пиджак, галстук, рубашку, брюки (одежду можно повесить на спинку стула), перекреститься, выпить рюмку, лечь на стол - можно и плашмя, по достаточно прилечь животом па стол,- и, взяв ударную котлету за косточку, отставив руку и выпучив (или зажмурив) глаза, осторожно откусить котлету строго перпендикулярно косточке. Произойдет взрыв, горячий соус попадет в рот и последует в пищевод, а ударная волна ударит в голову.
   Такие вот меры безопасности. Попробовал. Встал из-за стола с ударенной головой.
   Войнович, проходя мимо, злорадно и не без намека похлопал меня по животику.
   ЯВЛЕНИЕ ЛОБАНА С КОРОВОЙ.
   ДОЖДАЛИСЬ!
   Ближе к обеду над Шишкиным Лесом раздался выстрел тормозного парашюта, и на "Мараккание2-бис" в желтом председательском лимузине появился Лобан.
   - Ну, вот и главный герой пожаловал! - сказал Войнович.
   Все сбежались и с нетерпением ожидали - с вечера заключались пари на первую фразу, которую скажет Лобан на земле Маракканны из своего знаменитого репертуара ("здрасьте в вашей хате" не в счет) по поводу трех технических поражений, что-нибудь вроде: "Ну, вы тут без меня наиграли!", или "Что мы визуально видим?", или "Главное не побеждать, главное выигрывать".
   Лобан вышел из "торнадо-кванта" - пиджак на палке, сущий шкилет с опухшим дистрофическим лицом. Он приехал со своей такой же тощей коровой той самой, с которой бежал из Приоби,- это был какой-то примороженный доходяга с распахнутыми голубыми глазами и с первобытной картонной папиросой-гильзой в цинготных деснах. Рад, конечно.
   Свобода, блин,- удрал из тоталитарной Приоби! Лобан скупо рассказал, как две недели они кружили по тайге, путали следы, а потом пошли именно на Верхнюю Варту к Майдану за Красным Полярным Смещением - весь Нижний Вартовск был, конечно, оцеплен. Держались на калорийных таблетках, морозы за сто пятьдесят, растапливали снег, однажды забили медведя - и это было спасением. Вышли на Колымагу и, к счастью, сразу наткнулись на Верхне-Вартовский СОС-форпост. Повезло, вернулись из ледникового периода. Лобан весь промерз, совсем исхудал, но не истощился.
   - С приехалом!
   Когда мы обнялись, я почувствовал его злой нутряной ледниковый холод.
   - Мы будем здесь жить,- сказал Лобан, оглядываясь по сторонам. Этой фразы никто не ожидал, все спорщики пролетели. На мой вопросительный взгляд коротко ответил: - Так надо.
   - Нет вопросов, живите.
   Надо сказать дяде Сэму, чтобы выбрал для них комнаты поудобней. А у шеф-борща, то бишь, шеф-кока, обед готов.
   - Постой, не тащи в стены, дай отдышаться. Здесь у тебя хорошо, тихо.
   - Да, визуально смотрится.
   - Не подначивай, у меня что-то с юмором плохо стало,очень серьезно сказал Лобан и представил свою корову: - Знакомься. Наш быстрый разумом Ньютон. И скорый на ногу Платон - драпал из Приоби так, что я еле за ним поспевал.
   Он нам очень пригодится в конюшне.
   Корова звалась Анатолием Филимоновичем Гусочкиным.
   Это был коренной приоб, жертва хантского режима и гениальный ученый-самоучка, который не имел ни одного патента, потому что все его открытия оформлялись как рационализаторские предложения. Жил на подачках и на премии за рацуху, даже па папиросы не хватало. Горбатился в научно-текстильной шараге, пока Лобан его оттуда не выдрал.
   Я протянул Корове руку. (В дальнейшем кличка "Корова" так приросла к нему, что даже сейчас мне как-то непривычно читать или писать о нем "Анатолий Филимонович Гусочкин". Пытались называть его Гусем, но Гусь не прижился - во-первых, это прозвище давно и прочно принадлежало бригадному дженералю Гу-Сину, во-вторых, гусь - птица гордая, важная, себе на уме и может постоять за себя - даже в законе записано, что, если водитель задавит курицу, с пего не возьмут штраф, потому что курица - птица глупая; если же водитель задавит гуся, то будет крепко оштрафован, потому что гусь приравнен к разумному существу. Толик же абсолютно не обладал никакими гусиными способностями. Все его называли Толиком или Коровой, он не обижался, он и был похож если не па корову, то на теленка.) Корова выплюнул картонный окурок, обхватил мою ладонь своими обмороженными ладонями и с пылом заговорил:
   - Я о фас знаю! Фремного о фас наслышан! Фы с Феломор-Фалтийского канала! Зофите меня фросто Толик! И не офращайте фнимания на мою фукфу "ф"!
   - Что он сказал? - удивился я.
   - Феломоро-Фалтийский канал - это Беломоро-Балтийский канал,- перевел Лобан.- Вместо букв "б", "в" и "п" Толик произносит "ф" - ему какой-то вертухай в Шараглаге выбил передние зубы.
   - Должен вас разочаровать - на Беломоро-Балтийском канале я никогда не был,- сказал я Корове.
   - Не может фыть! Откуда же имя такое?
   Я пожал плечами:
   - От папы.
   - А ф Экифастусе фы фыли? А в Каргофольлаге?..- допытывался Корова.
   ("Экифастуз", "Каргофольлаг" и "фыли" - это "Экибастуз", "Каргопольлаг" и "были". Корова отчаянно боялся зубных врачей - как футболисты уколов - и еще долго отказывался вставлять новые зубы. Это его "фырканье" всех веселило, но иногда приводило к серьезным научным и производственным недоразумениям - например, "пю-бюзоны" он называл "фю-фюзоиами", его ученые коллеги не понимали этого термина и переспрашивали, начиналась никому не нужная путаница. В конце концов по моему приказу Гуго и Хуго сначала обманом завели Корову к хорошему дантисту, а йотом силой усадили в стоматологическое кресло. В дальнейшем я не буду передавать в отчетах эту особенность его произношения - кроме тех случаев, когда возникали недоразумения, приводившие к серьезным издержкам.) - Скажи ему, что квантовался на Соловьях,- шепнул Лобан.
   Я сказал. (Я в самом деле однажды все лето прожил па Соловьиных Островах с экскурсией, вернее, с научной экспедицией - охранял практикантов-филологов, собиравших местный фольклор; и с тех пор ботаю по фене.) Услышав о Соловьях, Корова совсем потерял дар речи и заплакал. Лобан положил руку мне на плечо и многозначительно произнес:
   - Я привез новый фуфель. Завтра опробуем.
   - Не понял. Что это - фуфель?
   - Фанцирь.
   - Да что это такое - фанцирь?!
   - Панцирь. Толик так произносит. Фуфайки, ну! Новые фуфайки, прямо из НИИ-Текстиль-Шараглага. Через всю Приобь но диагонали на себе несли.
   - Ах вот оно что! - наконец-то понял я.- Промышленный шпионаж!
   - Ты потише. Фуфло, шпионаж... Дело не только в новых фуфайках и в промышленном шпионаже. Я самого изобретателя завербовал и на собственном горбу притарабанил!
   Вот это подарок! (Я еще не подозревал, с каким промышленным переворотом и с какой научно-технической революцией пожаловал к нам Толик Гусочкин.) Мы заторопились к председательскому "торнадо-кванту". Корова едва поспевал за нами и подозрительно шмыргал носом.
   - Горе ты мое! Ну чего ты опять плачешь? - спросил Лобан.
   - Футбол, свобода... Какая му... му-у...- замычал Корова, утирая слезы рукавом.
   - Что "му-у.."?
   - Какая му... музыка! - наконец выговорил Корова и так разрыдался, что пришлось увести его в мою комнату и вызвать доктора Вольфа. Доктор взглянул и приписал:
   - Умойте его, а я принесу "красное смещение", пусть выпьет, не запивая, отдышится и выспится.
   Корову пришлось умывать, успокаивать, заставлять принять из рук доктора мензурку (сто грамм) чистого медицинского спирта с размешанной красно-перцовой пудрой; потом пришлось бить по спине, укладывать на диван и укрывать одеялом.
   ПЕРЕГОВОРЫ С ЛОБАНОМ.
   - Что будем делать? - спрашивал я Лобана, пока дядя Сэм суетился и готовил комнаты для гостей.- Мне собирать вещички? Возьмешь конюшню на себя?
   - Выйдем на свежий воздух, здесь чем-то пахнет.
   - Чем пахнет? Всех клопов выгнали.
   - Выйдем!
   Опять вышли на свежий воздух.
   - Ничем у тебя не пахнет,- сказал Лобан.- Просто дженераль запретил вести в помещениях серьезные разговоры. Так что засунь свой язык себе...
   Я весьма подивился такой крутой конспирации и порадовался за Лобана чувство юмора, хоть и через задницу, возвращалось к нему.
   - Так вот, что мы визуально видим? - продолжал Лобан. - Я беру конюшню. Но собирать вещички тебе не надо. Пока оставляем все, как есть. Пока официально ты остаешься главным тренером. Не возникай, это приказ дженераля. Тебе уже подыскивают хорошую работу. А для меня пока придумаем какую-нибудь незаметную должность.
   - Как же мы тебя назовем? Начальник команды?
   - Нет, это ответственность, это на виду. Что-нибудь потише, будто я не у дел. Чтобы не привлекать внимания.
   - Ну, не знаю... Может быть, главный консультант? Звучит вполне безответственно.
   - Консультант - это неплохо,- раздумчиво сказал Лобан.- Плохо, что главный.
   - Почему? Главный - хорошо. (Этот разговор напомнил мне мой первый разговор с шеф-коком.) - Главный - настораживает. Если есть главный консультант, значит есть и подчиненные консультанты... Какой-то консультативный отдел при конюшие. Значит, мы что-то задумали.
   - А если просто: Консультант? С большой буквы.
   - С маленькой, с маленькой буквы. А еще лучше: внештатный консультант.
   - Решили. Но если внештатный, то как же тебе платить?
   - О моей зарплате не беспокойся.
   - Не понимаю. Если тебе нельзя высовываться, а зарплату платят, то займись конюшней без всякой официальной должности. Никто и знать о тебе не будет.
   - Нет, надо, чтобы знали - где я. Мое исчезновение тоже может вызвать подозрения.
   Я хотел спросить - от КОГО это он так маскируется? - но сдержался; если будет надо, мне скажут.
   - Ты не очень-то загибай в конюшне свои порядки. Ладно? Ребята тебя боятся. А тут еще три технических поражения подряд.
   - Я знаю. Я постараюсь не загибать.
   - Да. Ну, объясни им, что ты не людоед и все такое.
   - Если хочешь, сам объясняй. Я делаю свою работу. На работе я злой и кровожадный.
   - А если твоя работа потребует от тебя быть добрым?
   - Если работа потребует? Если моя доброта приведет к нужному результату - я стану добрым. Даже добреньким. Цель оправдывает средства. Но зачем? С кем быть добрым? С этими жеребцами?
   - Ты слишком жесток к ним,- сказал я.- Они хорошие ребята.
   - Я тоже так думаю. Но с твоей добротой они станут, как минимум, инвалидами. Как максимум - трупами. Мы влезли в политику. На стадионе уже убивают. Скоро начнут убивать прямо на полигоне.
   Лобан усмехнулся и замолчал. Он затронул нашу с ним запретную тему. Я ее продолжил:
   - Я тогда был не прав, но я не хотел тебя ломать. Подкатил сзади. Азарт, подкат. Это же Игра.
   - Я знаю. Это Игра.
   - Я не хотел напоминать.
   - Чего уж там.
   3десь самое место рассказать, как я однажды сломал Лобана.
   Я, конечно, не хотел ломать ему ногу, но в злом азарте, когда Лобан довел меня своими подковерными финтами "туда-сюда и под себя", я догнал его и, не переводя скорости, дал по импульсу и подкатил сзади, но получился не "подкат", а "коса" - импульсивный бросок и косящий удар по голени. Лобан лишь вскрикнул и рухнул. Ему еще повезло, что не отрезало ногу. Лобана унесли на носилках, меня удалили с полигона, а потом дисквалифицировали на один год. Это был наш последний матч - и для меня, и для Лобана." - Идем, похлебаем супу.
   Ночью Лобану и Толику было плохо. Доктор Вольф до утра не отходил от них.
   - Что с ними? - спросил я.
   - Суп в них заговорил. Глазенап. И бамьи хвостики.
   В камбузе взрывались котлеты по-саперски. Значит, шефкок был в плохом настроении.
   ПОХОЖДЕНИЯ КОРОВЫ.
   АРЕСТ В БОЛОТЕ.
   ПОДЖОПНИК.
   Весь следующий день Лобан с Коровой отсыпались, читали старые газеты и бегали на горшок, а в столовой появились только к ужину; на третий день Лобан еще болел, его представление конюшне опять отложили, а я прогулял Корову по легкому орбитальному маршруту, и он, фыркая на "б", "в" и "п", немного рассказал о себе: он бывший член цекома Болота-на-Оби, то есть, обыватель-пофигист, который "ни вашим, ни нашим". Болото было стихийной народной конгломерацией, оно располагалось как раз посередине пути между левыми и правыми ультрами, и чтобы войти в контакт и пустить друг другу большую кровь, и тем и тем нужно было переехать Болото, и потому большую кровь пускали болотам как слева, так и справа. "Болото наступает! Суши болото! - орали левые и правые. В конце концов, вражда между этими двумя концами одной палки была чисто теоретической, по-настоящему они ненавидели только Болото - когда два конца начинают сближаться, чтобы поколотить друг друга, палка ломается...
   Так вот, Толик стал рассказывать, как но доносу дружка он угодил в страшный Шараглаг-иа-Оби... но, вспомнив коицтабор, Корова опять расплакался и уже не мог говорить.
   Через несколько дней, привыкнув к супам и антрекотам нашего шеф-кока, Корова расслабился и смог продолжить.
   Коровой его назвали не только потому, что он был напарником Лобана в побеге, но и за его страшное заикание на "му":
   - М-м-му-мура! М-м-му-мурло! М-м-му-мусор!
   В Приобской армии он не мог произнести слова "мушка", "мушкет", "мундир", "мулла" (в армии ханта была майорская должность полкового муллы), даже не смог принять присягу из-за слова "мужественно". Это уже никуда не годилось. Корову комиссовали, и на гражданке в конце концов именно это заикание привело его в концлагерь, когда он в дружеской подвыпившей компании оказался пьянее водки и отозвался весьма непочтительно о Приобском ханте:
   - Он м... м-м... м-му... м-му-у-у... Он м-м-мудак!
   (Это мычанье было квалифицировано трибуналом как отягчающее обстоятельство - в доносе было сказано, что Толик обозвал ханта Ханты-Вездесущего "мудаком", при этом "оскорбительно замычал".) В концтаборе надо было как-то выживать, и Корова, пораскинув своими телячьими мозгами, занялся так называемой рацухой и вскоре весело удивил лагерное начальство простым, дешевым и сердитым рацпредложением под названием "поджопник". Начальству поджопник так понравился - он был незаменим для охоты и разной грибалки,- что оно (начальство) решило подарить экспериментальный экземпляр поджошшка самому Ханты Вездесущему и даже выдало Корове какую-то грамоту, что-то вроде патента на изобретение, и эта бумага какое-то время спасала его,- он доводил свой поджопник до ума в теплой бытовке и не ходил на общие работы по добыче эйнштейниевой руды.
   Пока я рассматривал "патент", Корова опять разрыдался, и окончание его рассказа мы отложили на завтра.
   ФИЛЬКИНА ГРАМОТА.
   Эта филькина грамота, Коровин "патент", хранилась в Центральном Архиве Службы Охраны Среды, а потом была продана с аукциона за не помню уже сколько там сотен тысяч кварков.
   Она представляет интерес для биографов А. Ф. Гусочкина. Не могу отказать себе в удовольствии внести этот полуграмотный патент в свой отчет:
   ПАТЕНТ НА РАЦИОНАЛИЗАТОРСКОЕ ИЗОБРЕТЕНИЕ "так в тексте"
   Выдан гражданину Гусочкину А. Ф.
   "следуют метрические данные" Место выдачи: Шараглаг-на-Оби.
   Год, месяц, число.
   ЧАСТЬ 1. НАЗВАНИЕ
   "Поджопник".
   "3ачеркнуто, приписано "Переносное седалище"."
   ЧАСТЬ 2. ОПИСАНИЕ
   Поджопник "зачеркнуто, приписано "Переносное седалище"" состоит из двух дисков любого подручного материала (металл, древесина, пластмасса и т. д.), соединенных между собой по общей оси болтом на контргайке. Нижний несущий диск, называемый "лафетом", в диаметре незначительно меньше верхнего. Верхний диск, называемый "седалищем", обтянут кожей, дерматином, тканью или любым обивочным материалом.
   ЧАСТЬ 3. ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ
   Поджопник "зачеркнуто, приписано "Переносное седалище"" предназначен для комфортного сиденья при отсутствии вращающегося кресла.
   ЧАСТЬ 4. ОБЛАСТЬ ПРИМЕНЕНИЯ
   Поджопник Зачеркнуто, приписано "Переносное седалище"" может стать незаменимым предметом домашнего быта, для прогулок в лесу, на рыбалке, в длительных командировках и космических экспедициях.