Страница:
Завтра на рассвете мы снимаемся с якоря. Другие суда нашего каравана грузятся неподалеку. Вооруженные конвойные суда уже ожидают на океанском рейде. Караван состоит из восьми торговых и четырех охраняющих кораблей. Вооружены и торговые суда — на нашей бригантине я видел две медные пушки. Да хранит нас всевышний в дальнем пути!
Бенгальский залив. Борт «Офейфы», 5 марта.
Сегодня мы простились с устьем священного Ганга. Второй день мы находимся в плавании, и величавая дельта реки, низменное побережье с пышной зеленью и массивными пагодами уже исчезают на горизонте. Океан спокоен, путешествие идет пока очень приятно. Караван держит курс на Мадрас.
Впереди движется сто пушечный трехпалубный корабль «Хемпшир», прибывший в наши воды из Вест-Индии. Он направляется в Плимут — значит, до конца рейса мы пойдем под его надежной охраной. Два легких фрегата защищают фланги каравана, один корвет замыкает строй судов. Наша бригантина следует в хвосте каравана, под охраной пушек корвета.
Весь вчерашний день я провел на палубе в беседе с мистером Гарди, о котором навсегда сохраню самые приятные воспоминания. Мой собеседник обрадовал меня известием, что глава бультонской юридической конторы господин Томпсон-старший и сам мистер Гарди
— не только земляки, но и школьные товарищи. Между ними существует даже дальнее родство. В течение последних тридцати лет старики поддерживали переписку, находясь в разных частях земного шара. В ней приняли участие и дети, после того как мистер Гарди прислал старому другу свой акварельный портрет, на котором он изображен вместе с дочерью. Вскоре отец и дочь получили в ответ изображение мистера Уильяма Томпсона с его сыном Ричардом. Молодые люди понравились друг другу на расстоянии, и родители считают их помолвку, официально еще не оглашенную из-за различия вероисповеданий, делом окончательно решенным. Предстоящий брак Ричарда с мисс Эмили — тоже одна из причин, побудивших мистера Гарди поторопиться с отъездом в Англию.
Молодой Фредрик Райленд ухитрился достать из воды и преподнести мисс Эмили последний цветок лотоса в устье Ганга. Пока мы беседовали с мистером Гарди, сэр Фредрик и наш любезный капитан посвящали мисс Эмили в тайны мореходного искусства. Сэр Фредрик Райленд очень спокойный, уверенный в себе человек. Держится он с большим достоинством. Лицо его приветливо, черты отличаются благородством. У него красивый орлиный нос, темные волосы…»
— Здесь, в этом месте, тетрадь несколько пострадала. В ней много подмоченных страниц, кое-где строчки почти смыты, — прервал чтение мистер Томпсон.
— Мне кажется, что пострадал всего лишь услужливый панегирик мистеру Райленду. Мне эта потеря не представляется невознаградимой, — брюзгливо произнес мистер Ленди. — Просим вас читать далее, где текст отчетливее.
Мистер Томпсон продолжал:
— «…носит короткие баки. На корабле почти нет таких работ, с которыми он не мог бы справиться. В то же время его ученость и знание индийских народов с их таинственным магическим искусством делают его неоценимым собеседником, когда он изволит нарушать свою необщительность.
Бенгальский залив 17 марта.
Двое суток мы простояли на рейде в Мадрасе, не сходя на берег: в городе свирепствует оспа. Приближаемся к берегам Цейлона. Нас задерживают сложные маневры с большим количеством судов. Поэтому мы двигаемся несколько медленнее, чем одиночные корабли.
Порт Коломбо, Цейлон, 25 марта.
Плавание идет благополучно. Миновали пролив и любуемся сказочными красотами Цейлона.
Если бы я владел пером, как поэт, то посвятил бы Цейлону большую поэму. Меня всегда удивляло, почему люди селятся в пустынях и среди скал, когда есть такие райские места на свете, как Цейлон, где население не отличается особенной плотностью.
Борт «Офейры», безбрежный океан, 3 апреля.
Ровно месяц, как мы с сэром Фредриком делим эту каюту, но я знаю его так же мало, как в день нашего знакомства.
Впрочем, в присутствии мисс Гарди он не только блистательно учтив, но и становится весьма щедрым на рассказы и остроумные шутки. С наступлением темноты он развлекал вчера отца и дочь объяснениями искусства кораблевождения по небесным светилам. Лицо мисс Гарди с большими, выразительными глазами, устремленными во время его объяснений к звездному небу, было так прекрасно, что в голосе сэра Фредрика появились новые, несвойственные ему мягкие нотки. Молодая леди слушала как зачарованная, и это вдохновляло рассказчика. Она сама много путешествовала, и вопросы, которые она задавала, свидетельствовали о ее наблюдательности и живом уме.
Борт «Офейры», 6 апреля.
Если бы не календарь, где я вечерами зачеркиваю дни, то я утратил бы счет совершенно одинаковым суткам. Они начинаются и кончаются однообразным перезвоном корабельных склянок note 16; эти звуки сопровождают все события нашей корабельной жизни.
Сегодня на западе исчезли очертания Мальдивских островов. Попутный ветер благоприятствует плаванию, и скорость движения удвоилась. Теперь мы делаем в среднем пять-шесть узлов note 17, что составляет в сутки до ста сорока миль. Мистер Райленд находит, что это хороший ход для большого каравана. Своего соседа я почти не вижу в каюте. Он проводит целые дни на палубе или в нижней каюте, в обществе мистера и мисс Гарди. Судя по взглядам, которыми мисс Эмили встречает каждое его появление, я боюсь, как бы мистеру Ричарду Томпсону не пришлось впоследствии жалеть о своем отсутствии на борту в эти дни!
Борт «Офейры», 10 апреля.
Кругом открытое море. Через несколько суток бросим якорь у острова Иль де Франс, или, как его еще называют, острова Маврикия. Мы уже на широте южной оконечности Мадагаскара. Очень сильная жара.
Борт «Офейры», 12 апреля.
Дни эти кажутся мне бесконечными, но мисс Эмили в моем присутствии пожаловалась отцу, что время летит со сказочной быстротой. Бедный мистер Ричард!
Борт «Офейры» .. апреля.
Вчера у острова Маврикия пополнили запас пресной воды. Ее доставили в бочках с помощью шлюпок. Суда стояли несколько часов на открытом рейде, в миле от холмистого острова. Сэр Фредрик и мисс Гарди побывали на берегу и посетили французского губернатора острова. Ночь была душная, с каким-то горячим маревом испарений, и звезды мерцали необыкновенно сильно. Сэр Фредрик говорит, что это предвещает непогоду. Мисс Гарди задержала вечером при расставании с ним свою руку в его руке. О моя молодость, как ты далека!
Борт «Офейры» .. апреля, вечером.
По предсказанию капитана, близится шторм; барометр падает. Духота нестерпима. Дует горячий северо-восточный ветер. Мистер Райленд называет его бейдевиндом по отношению к нашему курсу. От острова Маврикия и еще каких-то небольших островов того же архипелага нас отделяют уже триста миль. Держим курс на южную оконечность Африки; приближаемся к водам Мадагаскара.
Час назад на горизонте замечены паруса двух неизвестных кораблей. Скоро они пропали из виду, так как видимость уменьшилась из-за туч. Утром, далеко на севере, прошла какая-то встречная шхуна. Флаг ее различить не удалось.
Мисс Эмили взволнована и не замечает никого и ничего вокруг. По-видимому, ее отношение к мистеру Ричарду было наивной, почерпнутой из модных чувствительных книг «возвышенной склонностью». Встреча же с мистером Райлендом впервые разбудила в ее сердце настоящую женскую любовь. Это понимает и сам мистер Гарди, который очень смущен и сбит с толку неожиданными обстоятельствами, угрожающими спутать все его давно взлелеянные планы. Но разве нынче дети нашего плачевного века поступают согласно помыслам родителей? Впрочем, мистер Гарди не может не отдавать должное уму, талантам и безупречному поведению сэра Фредрика Райленда. Да и следует ли забывать, что он все же «сэр», а может быть, и «милорд» note 18 и имеет блестящую будущность на родине своих предков!
Покамест же дай бог нам всем благополучно перенести штормы и прочие трудности пути и ступить здоровыми на землю нашей родины…»
— Дальнейший текст на протяжении нескольких страниц очень неразборчив, — поднял на слушателей глаза мистер Томпсон. — Но так как именно последующие страницы, покрытые кляксами и помарками, содержат описание наиболее драматических событий этого несчастного плавания, я приложу все усилия, чтобы все же прочитать вам эти места, ибо они делают честь лучшим чувствам автора… Фрейсис, добавьте еще свечей!
«Борт французкого военного корвета „Бургундия“, 24 апреля 1768 года.
О моя возлюбленная дочь! Перо не в силах описать все ужасы, пережитые твоим несчастным отцом за эти злополучные дни! Руки дрожат, и я с трудом держу плохо очиненное перо. Но я собрался с силами, чтобы запечатлеть в этой тетради страшную картину гибели нашего корабля. Боже, помилуй мою скорбящую душу и прости мне мои тяжкие прегрешения, вольные и невольные. Наверно, чистые молитвы моей дочери спасли мне жизнь, которую я отныне готов посвятить молитве за вечное упокоение погибших друзей! Аминь!
Вечером 18 апреля, усыпленный мерным покачиванием судна и невыносимым зноем, я крепко уснул в каюте. В это время к хвосту нашего каравана подкрались французские призонеры note 19 и пытались отрезать два наших торговых судна.
Однако сопровождавший нас корвет развернулся бортом к одному из вражеских кораблей и дал по нему залп ядрами и брандскугелями из всех своих бортовых пушек. Этот страшный залп показался мне сквозь сон оглушительным раскатом грома и заставил мигом вскочить с постели.
Когда спросонок, ничего еще не понимая, я выбежал на палубу, то увидел пороховой дым и объятый пламенем корабль противника, он шел прямо на нас! Ночь озарялась огнем пожара и поминутными вспышками пушечных залпов. Смелым маневром «Офейра» увернулась от смертоносного сближения. Тогда горящий корабль, как зверь в предсмертном прыжке, двинулся на корвет, охранявший тыл каравана и причинивший врагу столь тяжелый ущерб. Пылающий корабль с разгона протаранил ему корму; мачты и такелаж, охваченные огнем, при ударе обрушились на корвет, и он тоже вспыхнул подобно факелу.
Между тем второй из нападавших кораблей, французский корвет «Бургундия», успел подбить и поджечь охранявший нас легкий фрегат и, пустившись наперерез «Офейре», стал осыпать ее пушечными ядрами, отсекая нас от каравана. Ядра со свистом проносились над палубой, рвали паруса и ломали реи.
Вдруг у фальшборта упала с шипением чугунная бомба, начиненная порохом. Она вертелась, как волчок, и короткий фитиль, раздуваемый ветром, ярко тлел в темноте. Команда бросилась бежать. В эту минуту чья-то высокая фигура метнулась к бомбе. Ударив по ней орудийным банником, человек загнал бомбу в промежуток между двумя кнехтами и остановил ее вращение. Затем он наклонился, схватил страшный предмет руками, и перенеся через фальшборт, выбросил бомбу в море. Дружный вздох облегчения вырвался у всех. Когда человек повернулся к нам, я узнал в нем сэра Фредрика Райленда, опоясанного перевязью шпаги. Сэр Фредрик спокойно отыскал на палубе брошенный им пистолет, сунул его за пояс и отошел в сторону.
Наша бригантина, поставив все уцелевшие паруса, стала уходить из-под обстрела в темноту ночи, рассчитывая вернуться затем под охрану пушек «Хемпшира», лишенного сейчас возможности маневрировать из-за тесно сбившихся вокруг него кораблей каравана. Они в беспорядке жались к его бортам, словно цыплята к наседке при нападении коршуна. Вражеский корвет «Бургундия», мачты которого были сильно повреждены в бою, пустился нас преследовать, но стал быстро отставать. Казалось, мы спасены.
Тут я заметил и мистера Гарди, тоже вооруженного пистолетом и шпагой; он поддерживал под руку мисс Эмили, вышедшую из своей каюты, чтобы помочь перевязать раненых. Мисс Эмили с тревогой искала кого-то глазами на палубе и успокоилась, лишь когда увидела сэра Фредрика. Он, в свою очередь, сбежал с мостика, где беседовал с офицерами, и, прижимая ее руку к губам, просил девушку удалиться в каюту, пока опасность не миновала окончательно.
Мистер Гарди рассказал ей про эпизод с бомбой. Она побледнела и, казалось, едва устояла на ногах, но овладела собою и одна пошла к маленькому салону, где корабельный цирюльник, исполнявший также обязанности лекаря, уже возился с ранеными.
Вдруг впереди по курсу, словно зловещий призрак, вырос силуэт длинной черной шхуны. Наступило полное безветрие, корабли стояли неподвижно, вдали еще пылал пожар и раздавались орудийные выстрелы, — это сами собою стреляли раскаленные пушки, оставшиеся заряженными на брошенных горящих судах.
Со шхуны спустили две шлюпки. Они быстро полетели к нам.
«Пираты! — мелькнуло у меня в мозгу. — Мы попали в засаду!»
Объятый ужасом, я бросился в нижнюю каюту. Оставаться одному в верхней каюте было слишком опасно. Я бежал, прижав к груди кожаный мешок с моими сбережениями и документами, и — признаюсь тебе, дочка, — решил спрятаться под широкую кровать мисс Эмили, скрытую за занавеской.
Вскоре в каюту вошли мисс Гарди и сэр Фредрик Райленд, и я оказался невольным слушателем их краткого объяснения. Очень скоро слова «Эмили!», «Фред!» потонули во вздохах и поцелуях.
Когда дверь каюты снова приоткрылась и впустила отца, голова девушки лежала у джентльмена на груди, и джентльмен прижимал эту голову к губам. При виде отца сэр Фредрик выпустил девушку из объятий и за руку подвел ее к мистеру Гарди.
«Сэр, — взволнованно заговорил молодой человек, — сэр, мы с Эмили навсегда полюбили друг друга. Позвольте мне идти сражаться за наше общее будущее, ибо иначе мне придется искать в этом бою только смерти!»
«Да благословит вас бог, дети!» — отвечал старый Гарди.
Мисс Эмили сняла с груди и повесила на шею сэру Фредрику старинный золотой католический образок, и молодой человек, еще раз прижав к груди будущую жену свою, поспешил на палубу, где уже грянул первый выстрел нашей корабельной пушки. Снедаемый тревогой и страхом, я неподвижно лежал в своем тесном убежище, прислушиваясь к залпам, звериному крику злобных исчадий ада и к шуму рукопашной схватки, закипевшей над нашими головами. В наступившей затем тишине в дверь каюты тихо постучали. Вошел сэр Фредрик, камзол его был залит кровью, лицо почернело от порохового дыма.
Вместе с мистером Гарди они заперли дверь, перезарядили пистолеты и попробовали шпаги. Добрый мистер Гарди осведомился о моей участи, и сэр Фредрик Райленд выразил предположение, что я укрылся где-нибудь в трюме.
Судно наше, находившееся уже во власти пиратов, худа-то двигалось. Мисс Эмили, упав на свою постель за занавеской, горячо молилась. Тем временем наверху опять возобновились выстрелы, и мистер Райленд объяснил, что началось сражение между пиратами и экипажами французских шлюпок. Бой этот был коротким — пираты заставили французов отступить.
Вскоре сквозь окно каюты спутники мои увидели приближающийся борт пиратской шхуны. Дикие, торжествующие крики раздались над нами. Я ощутил толчок и услышал топот ног по всему кораблю.
От ужаса я был близок к обмороку и уже не питал никакой надежды! Дверь затрещала, и озверелые лица грабителей, появились в дверях. Мисс Эмили вскрикнула и лишилась чувств, сэр Фредрик Райленд заслонил ее своим телом, а мистер Гарди выстрелил навстречу нападающим. Он сразил одну из этих бестий, но в тот же миг сам пал мертвым под их выстрелами…»
— По-видимому, — прервал чтение мистер Томпсон, — при описании этой драматической сцены к автору вернулось чувство самообладания. Здесь, в тетради, вырвано несколько страниц, переписанных автором, очевидно, наново, так как все дальнейшее начертано довольно твердой рукой и достаточно разборчиво. Даже цвет чернил стал темнее и отчетливее. Мне уже не нужно так отчаянно напрягать зрение. Френсис, вы можете убрать лишние свечи. Итак, я продолжаю.
«Мистер Фредрик сражался, как лев, и каюта наполнилась мертвыми телами. Я выбрался из-под кровати и, воодушевленный примером такого мужества, схватил шпагу и бросился ему на помощь. Мы вытеснили нападавших из каюты и забаррикадировали дверь. Нас оставили в покое, так как французский корвет успел подойти к месту боя и открыть огонь по шхуне и пришвартованной к ней бригантине.
Оба судна загорелись от брандскугелей и бомб корвета, пираты бросались в воду и гибли под выстрелами. Заслуженная кара постигла всех негодяев до единого, ни одного французы не оставили в живых.
Когда пламя забушевало уже рядом с нашей каютой, мы вышли из нашего убежища и стали подавать сигналы. Последняя шлюпка французов как раз готовилась отвалить.
Сэр Фредрик вынес бесчувственную Эмили из каюты, я же спас самые необходимые документы, деньги, не забыв и эту тетрадь. Через десять минут нас доставили на борт корвета «Бургундия», где отвели небольшое помещение на корме, скупо освещенное одним иллюминатором, расположенным над самой ватерлинией. Здесь мы положили мисс Эмили, еще не очнувшуюся от обморока, и вернулись на палубу, откуда экипаж корветом наблюдал за гибелью пиратской шхуны и нашей «Офейры». Наш маленький покинутый корабль стал могилой мистера Гарди: тело его, равно как и тела убитых пиратов и французов, поглотили морские волны.
Тем временем разразился тропический ливень; ветер, крепчая с каждой минутой, достиг небывалой силы, и в океане разбушевался шторм, подобного которому я никогда не видывал. Судно вставало на дыбы и вдруг летело куда-то в пропасть. Сэр Фредрик привязал бесчувственную мисс Эмили к койке, иначе и ее швыряло бы о стены с такою же силой, как швыряло нас. Наконец, вцепившись в свою подвесную койку, я кое-как забрался в нее и вскоре впал в забытье.
Проснувшись, или, скорее, очнувшись, я услыхал бред мисс Эмили и тихий голос сэра Фредрика. Шторм еще бушевал, хотя я проспал, как оказалось, почти целые сутки. При свете дня океан казался еще страшнее, чем ночью.
Шторм утих только к вечеру 20 апреля, и капитан «Бургундии» пригласил нас к себе. Он учтиво осведомился, удобно ли наше помещение, и расспросил о нашем звании, состоянии и целях плавания. Вместе с капитаном мы вышли на палубу. Корвет представлял собою жалкое зрелище: это был уже не корабль, а лишь остов корабля, с обломками мачт, без рангоута note 20, без единой шлюпки. Для облегчения судна капитану пришлось пожертвовать несколькими пушками.
Французский моряк объяснил, что корвет способен лишь с трудом двигаться по курсу. Капитан намеревался достичь побережья Африки или Мадагаскара с помощью запасного паруса и мачты, которую можно собрать из обломков. Он дал нам понять, что мы получим свободу лишь после внесения нашими родственниками довольно значительной выкупной суммы. Он предупредил нас также о недостатке запасов продовольствия на корвете.
Положение наше чрезвычайно тяжелое. Единственная надежда — это бесконечное милосердие всевышнего!
Вернувшись в каюту, мы застали мисс Эмили в прежнем состоянии. Она в бреду звала сэра Фредрика, не узнавая его самого. По-прежнему он занял место сиделки у ее ложа. Корабельный врач нашел у мисс Гарди горячку, дал ей лекарство и обещал навещать. Однако добрый медик не заметил, что на лице у нее появились красные пятна и зловещая сыпь.
Борт «Бургундии», 26 апреля.
Нам предоставлено право свободно передвигаться по всему судну. Матросы соорудили подобие двух мачт и поставили кливер и грот. Судно даже при свежем ветре делает не более четырех узлов. Нас кормят отвратительной бурдой из подмоченного риса. Запаса пресной воды должно хватить на десять-двенадцать суток. Дисциплина среди команды заметно падает. Но самое страшное — это болезнь мисс Гарди. Я уже не сомневаюсь, что она больна оспой. Скоро эту страшную новость нельзя будет держать в тайне от капитана. Боже, что станется с нами!
Борт «Бургундии», 28 апреля.
Наступила влажная тропическая жара. Мисс Эмили не поправляется, но сознание временами возвращается к ней. Ей уже известна судьба ее несчастного отца. Боюсь, что вскоре нам всем придется разделить с ним ту же бездонную могилу.
Борт «Бургундии», 30 апреля.
На борту вспыхнула эпидемия оспы. Я уверен, что кто-то из матросов-индусов принес ее на борт «Офейры» в Мадрасе, а мисс Эмили заразилась ею, когда перевязывала раненых. Теперь заболело несколько человек из экипажа. Ни мне, ни сэру Фредрику оспа не страшна — я перенес ее в детстве, и следы ее остались на лице. Сэр Фредрик тоже болел оспой в Индии и, вероятно, излечился с помощью средств, неизвестных нашей европейской медицине, самодовольной и невежественной. Черты его лица остались не обезображенными.
Мисс Гарди страдает терпеливо и молча. Нас покинули все, и появляться на палубе нам теперь запрещено под страхом смерти. Один раз в день приносят скудную пищу и бросают в каюту через окошечко в дверях, как диким животным.
Над кораблем поднят флаг бедствия. Часть команды намерена бежать с корабля и занята сооружением плота. Плот уже спущен на воду. На корвете останутся капитан, несколько уцелевших офицеров и кучка преданных им матросов. Завтра утром непокорная часть команды покинет судно.
Все эти новости с горечью сообщил нам врач. Он продолжает навещать мисс Эмили и пока не затронут гибельной болезнью.
Над мачтой развевается желтый флаг, означающий, что корабль — во власти самого грозного корсара: черной индийской оспы.
Борт фрегата «Крестоносец», 3 мая 1768 года.
Благодарение богу, мы спасены! Но какой страшной ценой!
Третьего дня, поздним вечером, по уходе врача дверь нашей каюты забыли запереть. Сэр Фредрик тико выбрался в коридор и проник на палубу. Его орлиные глаза даже при лунном свете разглядели на горизонте парус. Через минуту он прокрался на корму, под которой на волнах покачивался привязанный плот. Инструменты, служившие для его постройки, еще валялись на палубе. Тут же находились два длинных весла.
Захватив с собой пилу и топор, сэр Фредрик спустился по канату на плот.
Судно лежало в дрейфе, океан был спокоен, ветер почти не надувал безжизненных парусов. Сэр Фредрик увидел, что плот состоит из четырех частей, скрепленных друг с другом дощатым настилом. Распилив обвязку настила, можно было отделить длинный узкий плотик, управлять которым смогли бы без труда два человека.
Сэр Фредрик принялся пилить. К счастью, никто не обратил внимания на этот звук за кормой; матросы, вероятно, полагали, что плотники кончают свою работу.
Доска была вскоре перепилена, плотик стал разворачиваться и оказался отделенным от остальной части сооружения. Сэр Райленд зацепил плотик багром, быстро обрубил весла до нужного ему размера, вбил в бревна два толстых корабельных гвоздя в качестве уключин и одним взмахом топора разрубил швартов, удерживавший весь плот. Перескочив на свой плотик, он, стоя во весь рост и действуя одним веслом, стал направлять свое суденышко вдоль левого борта корабля к иллюминатору нашей каюты. Обо всех этих приготовлениях я, разумеется, ничего не знал, но сильно тревожился из-за столь продолжительного отсутствия нашего спутника.
Каково же было мое изумление, когда в иллюминатор просунулась рука с концом каната и голос сэра Фредрика Райленда приказал мне удержать канат. Я помог сэру Фредрику забраться в каюту и стал вместе с ним спешно собирать самые необходимые предметы, документы и одежду. Наконец он предложил мне первому спускаться на плот.
Прошептав молитву, я полез в узкое отверстие иллюминатора и с трудом ступил на шаткое сооружение. Затем из иллюминатора показалась голова спеленатой, подобно ребенку, мисс Гарди. Я осторожно принял ее на руки и положил на настил. Сэр Фредрик бросил мне связку одеял и еще раз вернулся в каюту.
В этот момент до нас донеслись злобные крики и выстрелы. Возгласы: «Предательство!», «Смерть офицерам!», «Плот обрублен офицерами!», «К восстанию!» — перемежались с глухими ударами, стонами, выстрелами.
Сэр Фредрик тихо спрыгнул на плотик. Я взял одно весло, сэр Фредрик — другое, и мы принялись с силой грести, удаляясь от корабля, охваченного безумием бунта.
Вскоре до нас долетели крики: «Огонь на корабле!» Обернувшись назад, мы увидели на корме корабля длинный язык пламени.
В этот же момент с корабля заметили наше бегство.
«Гребите быстрее!» — крикнул мне мистер Райленд, и мы снова налегли на весла.
С грохотом распахнулся один из пушечных портов левого борта.
Канонир с дымящимся фитилем показался за орудием. Выстрел грянул, и ядро, не долетев до нашего суденышка, с шипением ушло в воду.
Бенгальский залив. Борт «Офейфы», 5 марта.
Сегодня мы простились с устьем священного Ганга. Второй день мы находимся в плавании, и величавая дельта реки, низменное побережье с пышной зеленью и массивными пагодами уже исчезают на горизонте. Океан спокоен, путешествие идет пока очень приятно. Караван держит курс на Мадрас.
Впереди движется сто пушечный трехпалубный корабль «Хемпшир», прибывший в наши воды из Вест-Индии. Он направляется в Плимут — значит, до конца рейса мы пойдем под его надежной охраной. Два легких фрегата защищают фланги каравана, один корвет замыкает строй судов. Наша бригантина следует в хвосте каравана, под охраной пушек корвета.
Весь вчерашний день я провел на палубе в беседе с мистером Гарди, о котором навсегда сохраню самые приятные воспоминания. Мой собеседник обрадовал меня известием, что глава бультонской юридической конторы господин Томпсон-старший и сам мистер Гарди
— не только земляки, но и школьные товарищи. Между ними существует даже дальнее родство. В течение последних тридцати лет старики поддерживали переписку, находясь в разных частях земного шара. В ней приняли участие и дети, после того как мистер Гарди прислал старому другу свой акварельный портрет, на котором он изображен вместе с дочерью. Вскоре отец и дочь получили в ответ изображение мистера Уильяма Томпсона с его сыном Ричардом. Молодые люди понравились друг другу на расстоянии, и родители считают их помолвку, официально еще не оглашенную из-за различия вероисповеданий, делом окончательно решенным. Предстоящий брак Ричарда с мисс Эмили — тоже одна из причин, побудивших мистера Гарди поторопиться с отъездом в Англию.
Молодой Фредрик Райленд ухитрился достать из воды и преподнести мисс Эмили последний цветок лотоса в устье Ганга. Пока мы беседовали с мистером Гарди, сэр Фредрик и наш любезный капитан посвящали мисс Эмили в тайны мореходного искусства. Сэр Фредрик Райленд очень спокойный, уверенный в себе человек. Держится он с большим достоинством. Лицо его приветливо, черты отличаются благородством. У него красивый орлиный нос, темные волосы…»
— Здесь, в этом месте, тетрадь несколько пострадала. В ней много подмоченных страниц, кое-где строчки почти смыты, — прервал чтение мистер Томпсон.
— Мне кажется, что пострадал всего лишь услужливый панегирик мистеру Райленду. Мне эта потеря не представляется невознаградимой, — брюзгливо произнес мистер Ленди. — Просим вас читать далее, где текст отчетливее.
Мистер Томпсон продолжал:
— «…носит короткие баки. На корабле почти нет таких работ, с которыми он не мог бы справиться. В то же время его ученость и знание индийских народов с их таинственным магическим искусством делают его неоценимым собеседником, когда он изволит нарушать свою необщительность.
Бенгальский залив 17 марта.
Двое суток мы простояли на рейде в Мадрасе, не сходя на берег: в городе свирепствует оспа. Приближаемся к берегам Цейлона. Нас задерживают сложные маневры с большим количеством судов. Поэтому мы двигаемся несколько медленнее, чем одиночные корабли.
Порт Коломбо, Цейлон, 25 марта.
Плавание идет благополучно. Миновали пролив и любуемся сказочными красотами Цейлона.
Если бы я владел пером, как поэт, то посвятил бы Цейлону большую поэму. Меня всегда удивляло, почему люди селятся в пустынях и среди скал, когда есть такие райские места на свете, как Цейлон, где население не отличается особенной плотностью.
Борт «Офейры», безбрежный океан, 3 апреля.
Ровно месяц, как мы с сэром Фредриком делим эту каюту, но я знаю его так же мало, как в день нашего знакомства.
Впрочем, в присутствии мисс Гарди он не только блистательно учтив, но и становится весьма щедрым на рассказы и остроумные шутки. С наступлением темноты он развлекал вчера отца и дочь объяснениями искусства кораблевождения по небесным светилам. Лицо мисс Гарди с большими, выразительными глазами, устремленными во время его объяснений к звездному небу, было так прекрасно, что в голосе сэра Фредрика появились новые, несвойственные ему мягкие нотки. Молодая леди слушала как зачарованная, и это вдохновляло рассказчика. Она сама много путешествовала, и вопросы, которые она задавала, свидетельствовали о ее наблюдательности и живом уме.
Борт «Офейры», 6 апреля.
Если бы не календарь, где я вечерами зачеркиваю дни, то я утратил бы счет совершенно одинаковым суткам. Они начинаются и кончаются однообразным перезвоном корабельных склянок note 16; эти звуки сопровождают все события нашей корабельной жизни.
Сегодня на западе исчезли очертания Мальдивских островов. Попутный ветер благоприятствует плаванию, и скорость движения удвоилась. Теперь мы делаем в среднем пять-шесть узлов note 17, что составляет в сутки до ста сорока миль. Мистер Райленд находит, что это хороший ход для большого каравана. Своего соседа я почти не вижу в каюте. Он проводит целые дни на палубе или в нижней каюте, в обществе мистера и мисс Гарди. Судя по взглядам, которыми мисс Эмили встречает каждое его появление, я боюсь, как бы мистеру Ричарду Томпсону не пришлось впоследствии жалеть о своем отсутствии на борту в эти дни!
Борт «Офейры», 10 апреля.
Кругом открытое море. Через несколько суток бросим якорь у острова Иль де Франс, или, как его еще называют, острова Маврикия. Мы уже на широте южной оконечности Мадагаскара. Очень сильная жара.
Борт «Офейры», 12 апреля.
Дни эти кажутся мне бесконечными, но мисс Эмили в моем присутствии пожаловалась отцу, что время летит со сказочной быстротой. Бедный мистер Ричард!
Борт «Офейры» .. апреля.
Вчера у острова Маврикия пополнили запас пресной воды. Ее доставили в бочках с помощью шлюпок. Суда стояли несколько часов на открытом рейде, в миле от холмистого острова. Сэр Фредрик и мисс Гарди побывали на берегу и посетили французского губернатора острова. Ночь была душная, с каким-то горячим маревом испарений, и звезды мерцали необыкновенно сильно. Сэр Фредрик говорит, что это предвещает непогоду. Мисс Гарди задержала вечером при расставании с ним свою руку в его руке. О моя молодость, как ты далека!
Борт «Офейры» .. апреля, вечером.
По предсказанию капитана, близится шторм; барометр падает. Духота нестерпима. Дует горячий северо-восточный ветер. Мистер Райленд называет его бейдевиндом по отношению к нашему курсу. От острова Маврикия и еще каких-то небольших островов того же архипелага нас отделяют уже триста миль. Держим курс на южную оконечность Африки; приближаемся к водам Мадагаскара.
Час назад на горизонте замечены паруса двух неизвестных кораблей. Скоро они пропали из виду, так как видимость уменьшилась из-за туч. Утром, далеко на севере, прошла какая-то встречная шхуна. Флаг ее различить не удалось.
Мисс Эмили взволнована и не замечает никого и ничего вокруг. По-видимому, ее отношение к мистеру Ричарду было наивной, почерпнутой из модных чувствительных книг «возвышенной склонностью». Встреча же с мистером Райлендом впервые разбудила в ее сердце настоящую женскую любовь. Это понимает и сам мистер Гарди, который очень смущен и сбит с толку неожиданными обстоятельствами, угрожающими спутать все его давно взлелеянные планы. Но разве нынче дети нашего плачевного века поступают согласно помыслам родителей? Впрочем, мистер Гарди не может не отдавать должное уму, талантам и безупречному поведению сэра Фредрика Райленда. Да и следует ли забывать, что он все же «сэр», а может быть, и «милорд» note 18 и имеет блестящую будущность на родине своих предков!
Покамест же дай бог нам всем благополучно перенести штормы и прочие трудности пути и ступить здоровыми на землю нашей родины…»
— Дальнейший текст на протяжении нескольких страниц очень неразборчив, — поднял на слушателей глаза мистер Томпсон. — Но так как именно последующие страницы, покрытые кляксами и помарками, содержат описание наиболее драматических событий этого несчастного плавания, я приложу все усилия, чтобы все же прочитать вам эти места, ибо они делают честь лучшим чувствам автора… Фрейсис, добавьте еще свечей!
«Борт французкого военного корвета „Бургундия“, 24 апреля 1768 года.
О моя возлюбленная дочь! Перо не в силах описать все ужасы, пережитые твоим несчастным отцом за эти злополучные дни! Руки дрожат, и я с трудом держу плохо очиненное перо. Но я собрался с силами, чтобы запечатлеть в этой тетради страшную картину гибели нашего корабля. Боже, помилуй мою скорбящую душу и прости мне мои тяжкие прегрешения, вольные и невольные. Наверно, чистые молитвы моей дочери спасли мне жизнь, которую я отныне готов посвятить молитве за вечное упокоение погибших друзей! Аминь!
Вечером 18 апреля, усыпленный мерным покачиванием судна и невыносимым зноем, я крепко уснул в каюте. В это время к хвосту нашего каравана подкрались французские призонеры note 19 и пытались отрезать два наших торговых судна.
Однако сопровождавший нас корвет развернулся бортом к одному из вражеских кораблей и дал по нему залп ядрами и брандскугелями из всех своих бортовых пушек. Этот страшный залп показался мне сквозь сон оглушительным раскатом грома и заставил мигом вскочить с постели.
Когда спросонок, ничего еще не понимая, я выбежал на палубу, то увидел пороховой дым и объятый пламенем корабль противника, он шел прямо на нас! Ночь озарялась огнем пожара и поминутными вспышками пушечных залпов. Смелым маневром «Офейра» увернулась от смертоносного сближения. Тогда горящий корабль, как зверь в предсмертном прыжке, двинулся на корвет, охранявший тыл каравана и причинивший врагу столь тяжелый ущерб. Пылающий корабль с разгона протаранил ему корму; мачты и такелаж, охваченные огнем, при ударе обрушились на корвет, и он тоже вспыхнул подобно факелу.
Между тем второй из нападавших кораблей, французский корвет «Бургундия», успел подбить и поджечь охранявший нас легкий фрегат и, пустившись наперерез «Офейре», стал осыпать ее пушечными ядрами, отсекая нас от каравана. Ядра со свистом проносились над палубой, рвали паруса и ломали реи.
Вдруг у фальшборта упала с шипением чугунная бомба, начиненная порохом. Она вертелась, как волчок, и короткий фитиль, раздуваемый ветром, ярко тлел в темноте. Команда бросилась бежать. В эту минуту чья-то высокая фигура метнулась к бомбе. Ударив по ней орудийным банником, человек загнал бомбу в промежуток между двумя кнехтами и остановил ее вращение. Затем он наклонился, схватил страшный предмет руками, и перенеся через фальшборт, выбросил бомбу в море. Дружный вздох облегчения вырвался у всех. Когда человек повернулся к нам, я узнал в нем сэра Фредрика Райленда, опоясанного перевязью шпаги. Сэр Фредрик спокойно отыскал на палубе брошенный им пистолет, сунул его за пояс и отошел в сторону.
Наша бригантина, поставив все уцелевшие паруса, стала уходить из-под обстрела в темноту ночи, рассчитывая вернуться затем под охрану пушек «Хемпшира», лишенного сейчас возможности маневрировать из-за тесно сбившихся вокруг него кораблей каравана. Они в беспорядке жались к его бортам, словно цыплята к наседке при нападении коршуна. Вражеский корвет «Бургундия», мачты которого были сильно повреждены в бою, пустился нас преследовать, но стал быстро отставать. Казалось, мы спасены.
Тут я заметил и мистера Гарди, тоже вооруженного пистолетом и шпагой; он поддерживал под руку мисс Эмили, вышедшую из своей каюты, чтобы помочь перевязать раненых. Мисс Эмили с тревогой искала кого-то глазами на палубе и успокоилась, лишь когда увидела сэра Фредрика. Он, в свою очередь, сбежал с мостика, где беседовал с офицерами, и, прижимая ее руку к губам, просил девушку удалиться в каюту, пока опасность не миновала окончательно.
Мистер Гарди рассказал ей про эпизод с бомбой. Она побледнела и, казалось, едва устояла на ногах, но овладела собою и одна пошла к маленькому салону, где корабельный цирюльник, исполнявший также обязанности лекаря, уже возился с ранеными.
Вдруг впереди по курсу, словно зловещий призрак, вырос силуэт длинной черной шхуны. Наступило полное безветрие, корабли стояли неподвижно, вдали еще пылал пожар и раздавались орудийные выстрелы, — это сами собою стреляли раскаленные пушки, оставшиеся заряженными на брошенных горящих судах.
Со шхуны спустили две шлюпки. Они быстро полетели к нам.
«Пираты! — мелькнуло у меня в мозгу. — Мы попали в засаду!»
Объятый ужасом, я бросился в нижнюю каюту. Оставаться одному в верхней каюте было слишком опасно. Я бежал, прижав к груди кожаный мешок с моими сбережениями и документами, и — признаюсь тебе, дочка, — решил спрятаться под широкую кровать мисс Эмили, скрытую за занавеской.
Вскоре в каюту вошли мисс Гарди и сэр Фредрик Райленд, и я оказался невольным слушателем их краткого объяснения. Очень скоро слова «Эмили!», «Фред!» потонули во вздохах и поцелуях.
Когда дверь каюты снова приоткрылась и впустила отца, голова девушки лежала у джентльмена на груди, и джентльмен прижимал эту голову к губам. При виде отца сэр Фредрик выпустил девушку из объятий и за руку подвел ее к мистеру Гарди.
«Сэр, — взволнованно заговорил молодой человек, — сэр, мы с Эмили навсегда полюбили друг друга. Позвольте мне идти сражаться за наше общее будущее, ибо иначе мне придется искать в этом бою только смерти!»
«Да благословит вас бог, дети!» — отвечал старый Гарди.
Мисс Эмили сняла с груди и повесила на шею сэру Фредрику старинный золотой католический образок, и молодой человек, еще раз прижав к груди будущую жену свою, поспешил на палубу, где уже грянул первый выстрел нашей корабельной пушки. Снедаемый тревогой и страхом, я неподвижно лежал в своем тесном убежище, прислушиваясь к залпам, звериному крику злобных исчадий ада и к шуму рукопашной схватки, закипевшей над нашими головами. В наступившей затем тишине в дверь каюты тихо постучали. Вошел сэр Фредрик, камзол его был залит кровью, лицо почернело от порохового дыма.
Вместе с мистером Гарди они заперли дверь, перезарядили пистолеты и попробовали шпаги. Добрый мистер Гарди осведомился о моей участи, и сэр Фредрик Райленд выразил предположение, что я укрылся где-нибудь в трюме.
Судно наше, находившееся уже во власти пиратов, худа-то двигалось. Мисс Эмили, упав на свою постель за занавеской, горячо молилась. Тем временем наверху опять возобновились выстрелы, и мистер Райленд объяснил, что началось сражение между пиратами и экипажами французских шлюпок. Бой этот был коротким — пираты заставили французов отступить.
Вскоре сквозь окно каюты спутники мои увидели приближающийся борт пиратской шхуны. Дикие, торжествующие крики раздались над нами. Я ощутил толчок и услышал топот ног по всему кораблю.
От ужаса я был близок к обмороку и уже не питал никакой надежды! Дверь затрещала, и озверелые лица грабителей, появились в дверях. Мисс Эмили вскрикнула и лишилась чувств, сэр Фредрик Райленд заслонил ее своим телом, а мистер Гарди выстрелил навстречу нападающим. Он сразил одну из этих бестий, но в тот же миг сам пал мертвым под их выстрелами…»
— По-видимому, — прервал чтение мистер Томпсон, — при описании этой драматической сцены к автору вернулось чувство самообладания. Здесь, в тетради, вырвано несколько страниц, переписанных автором, очевидно, наново, так как все дальнейшее начертано довольно твердой рукой и достаточно разборчиво. Даже цвет чернил стал темнее и отчетливее. Мне уже не нужно так отчаянно напрягать зрение. Френсис, вы можете убрать лишние свечи. Итак, я продолжаю.
«Мистер Фредрик сражался, как лев, и каюта наполнилась мертвыми телами. Я выбрался из-под кровати и, воодушевленный примером такого мужества, схватил шпагу и бросился ему на помощь. Мы вытеснили нападавших из каюты и забаррикадировали дверь. Нас оставили в покое, так как французский корвет успел подойти к месту боя и открыть огонь по шхуне и пришвартованной к ней бригантине.
Оба судна загорелись от брандскугелей и бомб корвета, пираты бросались в воду и гибли под выстрелами. Заслуженная кара постигла всех негодяев до единого, ни одного французы не оставили в живых.
Когда пламя забушевало уже рядом с нашей каютой, мы вышли из нашего убежища и стали подавать сигналы. Последняя шлюпка французов как раз готовилась отвалить.
Сэр Фредрик вынес бесчувственную Эмили из каюты, я же спас самые необходимые документы, деньги, не забыв и эту тетрадь. Через десять минут нас доставили на борт корвета «Бургундия», где отвели небольшое помещение на корме, скупо освещенное одним иллюминатором, расположенным над самой ватерлинией. Здесь мы положили мисс Эмили, еще не очнувшуюся от обморока, и вернулись на палубу, откуда экипаж корветом наблюдал за гибелью пиратской шхуны и нашей «Офейры». Наш маленький покинутый корабль стал могилой мистера Гарди: тело его, равно как и тела убитых пиратов и французов, поглотили морские волны.
Тем временем разразился тропический ливень; ветер, крепчая с каждой минутой, достиг небывалой силы, и в океане разбушевался шторм, подобного которому я никогда не видывал. Судно вставало на дыбы и вдруг летело куда-то в пропасть. Сэр Фредрик привязал бесчувственную мисс Эмили к койке, иначе и ее швыряло бы о стены с такою же силой, как швыряло нас. Наконец, вцепившись в свою подвесную койку, я кое-как забрался в нее и вскоре впал в забытье.
Проснувшись, или, скорее, очнувшись, я услыхал бред мисс Эмили и тихий голос сэра Фредрика. Шторм еще бушевал, хотя я проспал, как оказалось, почти целые сутки. При свете дня океан казался еще страшнее, чем ночью.
Шторм утих только к вечеру 20 апреля, и капитан «Бургундии» пригласил нас к себе. Он учтиво осведомился, удобно ли наше помещение, и расспросил о нашем звании, состоянии и целях плавания. Вместе с капитаном мы вышли на палубу. Корвет представлял собою жалкое зрелище: это был уже не корабль, а лишь остов корабля, с обломками мачт, без рангоута note 20, без единой шлюпки. Для облегчения судна капитану пришлось пожертвовать несколькими пушками.
Французский моряк объяснил, что корвет способен лишь с трудом двигаться по курсу. Капитан намеревался достичь побережья Африки или Мадагаскара с помощью запасного паруса и мачты, которую можно собрать из обломков. Он дал нам понять, что мы получим свободу лишь после внесения нашими родственниками довольно значительной выкупной суммы. Он предупредил нас также о недостатке запасов продовольствия на корвете.
Положение наше чрезвычайно тяжелое. Единственная надежда — это бесконечное милосердие всевышнего!
Вернувшись в каюту, мы застали мисс Эмили в прежнем состоянии. Она в бреду звала сэра Фредрика, не узнавая его самого. По-прежнему он занял место сиделки у ее ложа. Корабельный врач нашел у мисс Гарди горячку, дал ей лекарство и обещал навещать. Однако добрый медик не заметил, что на лице у нее появились красные пятна и зловещая сыпь.
Борт «Бургундии», 26 апреля.
Нам предоставлено право свободно передвигаться по всему судну. Матросы соорудили подобие двух мачт и поставили кливер и грот. Судно даже при свежем ветре делает не более четырех узлов. Нас кормят отвратительной бурдой из подмоченного риса. Запаса пресной воды должно хватить на десять-двенадцать суток. Дисциплина среди команды заметно падает. Но самое страшное — это болезнь мисс Гарди. Я уже не сомневаюсь, что она больна оспой. Скоро эту страшную новость нельзя будет держать в тайне от капитана. Боже, что станется с нами!
Борт «Бургундии», 28 апреля.
Наступила влажная тропическая жара. Мисс Эмили не поправляется, но сознание временами возвращается к ней. Ей уже известна судьба ее несчастного отца. Боюсь, что вскоре нам всем придется разделить с ним ту же бездонную могилу.
Борт «Бургундии», 30 апреля.
На борту вспыхнула эпидемия оспы. Я уверен, что кто-то из матросов-индусов принес ее на борт «Офейры» в Мадрасе, а мисс Эмили заразилась ею, когда перевязывала раненых. Теперь заболело несколько человек из экипажа. Ни мне, ни сэру Фредрику оспа не страшна — я перенес ее в детстве, и следы ее остались на лице. Сэр Фредрик тоже болел оспой в Индии и, вероятно, излечился с помощью средств, неизвестных нашей европейской медицине, самодовольной и невежественной. Черты его лица остались не обезображенными.
Мисс Гарди страдает терпеливо и молча. Нас покинули все, и появляться на палубе нам теперь запрещено под страхом смерти. Один раз в день приносят скудную пищу и бросают в каюту через окошечко в дверях, как диким животным.
Над кораблем поднят флаг бедствия. Часть команды намерена бежать с корабля и занята сооружением плота. Плот уже спущен на воду. На корвете останутся капитан, несколько уцелевших офицеров и кучка преданных им матросов. Завтра утром непокорная часть команды покинет судно.
Все эти новости с горечью сообщил нам врач. Он продолжает навещать мисс Эмили и пока не затронут гибельной болезнью.
Над мачтой развевается желтый флаг, означающий, что корабль — во власти самого грозного корсара: черной индийской оспы.
Борт фрегата «Крестоносец», 3 мая 1768 года.
Благодарение богу, мы спасены! Но какой страшной ценой!
Третьего дня, поздним вечером, по уходе врача дверь нашей каюты забыли запереть. Сэр Фредрик тико выбрался в коридор и проник на палубу. Его орлиные глаза даже при лунном свете разглядели на горизонте парус. Через минуту он прокрался на корму, под которой на волнах покачивался привязанный плот. Инструменты, служившие для его постройки, еще валялись на палубе. Тут же находились два длинных весла.
Захватив с собой пилу и топор, сэр Фредрик спустился по канату на плот.
Судно лежало в дрейфе, океан был спокоен, ветер почти не надувал безжизненных парусов. Сэр Фредрик увидел, что плот состоит из четырех частей, скрепленных друг с другом дощатым настилом. Распилив обвязку настила, можно было отделить длинный узкий плотик, управлять которым смогли бы без труда два человека.
Сэр Фредрик принялся пилить. К счастью, никто не обратил внимания на этот звук за кормой; матросы, вероятно, полагали, что плотники кончают свою работу.
Доска была вскоре перепилена, плотик стал разворачиваться и оказался отделенным от остальной части сооружения. Сэр Райленд зацепил плотик багром, быстро обрубил весла до нужного ему размера, вбил в бревна два толстых корабельных гвоздя в качестве уключин и одним взмахом топора разрубил швартов, удерживавший весь плот. Перескочив на свой плотик, он, стоя во весь рост и действуя одним веслом, стал направлять свое суденышко вдоль левого борта корабля к иллюминатору нашей каюты. Обо всех этих приготовлениях я, разумеется, ничего не знал, но сильно тревожился из-за столь продолжительного отсутствия нашего спутника.
Каково же было мое изумление, когда в иллюминатор просунулась рука с концом каната и голос сэра Фредрика Райленда приказал мне удержать канат. Я помог сэру Фредрику забраться в каюту и стал вместе с ним спешно собирать самые необходимые предметы, документы и одежду. Наконец он предложил мне первому спускаться на плот.
Прошептав молитву, я полез в узкое отверстие иллюминатора и с трудом ступил на шаткое сооружение. Затем из иллюминатора показалась голова спеленатой, подобно ребенку, мисс Гарди. Я осторожно принял ее на руки и положил на настил. Сэр Фредрик бросил мне связку одеял и еще раз вернулся в каюту.
В этот момент до нас донеслись злобные крики и выстрелы. Возгласы: «Предательство!», «Смерть офицерам!», «Плот обрублен офицерами!», «К восстанию!» — перемежались с глухими ударами, стонами, выстрелами.
Сэр Фредрик тихо спрыгнул на плотик. Я взял одно весло, сэр Фредрик — другое, и мы принялись с силой грести, удаляясь от корабля, охваченного безумием бунта.
Вскоре до нас долетели крики: «Огонь на корабле!» Обернувшись назад, мы увидели на корме корабля длинный язык пламени.
В этот же момент с корабля заметили наше бегство.
«Гребите быстрее!» — крикнул мне мистер Райленд, и мы снова налегли на весла.
С грохотом распахнулся один из пушечных портов левого борта.
Канонир с дымящимся фитилем показался за орудием. Выстрел грянул, и ядро, не долетев до нашего суденышка, с шипением ушло в воду.