Камилла вгляделась в лицо вошедшего и радостно ахнула:
   — Боже мой, вы ли это, месье Ченни! Антони, миленький, дорогой Антони! Мы все считали вас давно погибшим!
   Молодой человек с поразительной быстротой засвидетельствовал ей двумя поцелуями подлинность своей персоны. Затем он обратился к высокому незнакомцу:
   — Синьор, комендант форта и еще шесть арестованных сбежали из крепостного каземата! Там, под ворохом соломы, оказался люк потайного подземного хода… Он выводит за ров, прямо к тому месту, где утром строились солдаты. В конце хода есть чугунная дверь. Мы нашли ее запертой. Значит, ключи были у арестованных. Пользуясь суматохой, они ушли незамеченными. Их след Карнеро взял уже на берегу.
   — Вероятно они попытаются добраться до становища индейцев, своих союзников. Мы должны их настичь. Где мои спутники-онондага Длинная Рука и Быстрый Олень?
   — Они ждут ваших приказаний, синьор Чембей.
   — Пусть берут любых лошадей, пускаются по следу беглецов и оставляют нам знаки… Ты, Антони, готовь мою негритянскую четверку. Найдите все, что я велел, не забудьте прихватить рупор… Через полчаса мы должны покинуть долину и догнать наших индейцев. Торопись, Антони!
   Когда молодой человек бегом спустился вниз, синьор Чембей прикрыл дверь комнаты и весьма внушительно сказал Камилле:
   — Мадемуазель, я рад, что вы встретили доброго друга, но по некоторым причинам его настоящее имя ни в коем случае не должно здесь стать известным. Называйте его синьором Антонио Карильо. Обещайте мне, Камилла, что вы никому не проговоритесь. Это может повлечь новые несчастья.
   — Обещаю, — робко произнесла девушка.

 
   Вдоль холмов и долин великой лесной пустыни ползли утренние туманы. С каменистых вершин холмов февральские ветры сдули снеговые шапки. Почернелые пятна снега виднелись только во впадинах. Из-под снега днем уже сбегали ручейки. Ночью они застывали, и в первых солнечных лучах чуть взблескивали среди осыпей впадины, словно слезы, застывшие в морщинах старого лица.
   Искривленные стволы кедров и сосен на скалистых уступах боролись с зимними ветрами. И такою жизненною силою, такою цепкостью наградила природа эти деревца, что при весенних оползнях и обвалах корни их не расставались с почвой, и подчас самый ствол дерева раздирался пополам: часть его повисала над обрывом, а другая половина срывалась вниз вместе с оползнем. Цепкая это была порода, неуступчивая, и крепко держалась она за вскормившую ее каменистую землю!
   Ниже, со склонов долин и холмов, выбегали на сотни миль вперед вековые леса. Там, где каменистое русло ручья расширялось в глубокую лощину, окруженную ельником, находилось становище племени Горного Орла.
   Мужчин в селении оставалось мало. Младший сын Горного Орла, Дикий Вепрь, с полусотней воинов стерег вигвамы, запасы зерна и скот от лесных хищников и незваных гостей. Все остальные мужчины племени ушли с Горным Орлом в низовья Огайо.
   — Белые хитры, и они враждуют между собой. Горный Орел мудр. Он не захочет лить кровь своих воинов ради того, чтобы помочь одним белым людям победить других белых людей. Пусть они сами истребляют друг друга огненной смертью, а индейцы будут вольно охотиться в своих лесах!
   Так сказал на совете старейший сахем племени шавниев, и Горный Орел вооружил своих воинов и повел их в Голубую долину, чтобы во время военных действий между солдатами и колонистами индейцы не были застигнуты врасплох каким-нибудь тайным коварством белых людей, как это уже не раз случалось.
   Мудрые были Горный Орел и старый сахем, но злодейство белых убийц оказалось глубже вод и чернее змеиных нор! Через неделю прискакали конные гонцы с горестными вестями. Воины идут назад по военной тропе. Сражение окончилось победой. Но Горный Орел и многие сыны племени возвращаются бездыханными к осиротевшим вигвамам. Все они пали жертвами коварства белых. Правда, кровь, пролитая убийцами, отомщена: поселок Голубой долины истреблен, и вереницу белых пленников воины гонят перед повозками. Но племя шавниев не хотело этой войны, и никакая добыча не возместит потери мудрого и справедливого Горного Орла.
   С громким плачем выбегали из вигвамов вдовы, матери и сестры убитых. Они торопились навстречу длинному поезду. На огненно-золотистом коне, привязанный ремнями к седлу, Горный Орел, немой и недвижимый, совершал свой последний путь по лесным тропам. Следом за ним с высоко поднятой головой, украшенной орлиным пером, ехал Серый Медведь. И на длину сотен конских спин растянулась за ним вереница пленников, нарт и пеших воинов.
   Старшины собрали все племя на широком кругу между вигвамами. Посреди круга стоял старый жертвенный столб «хозяину войны». Рядом с ним положили тела убитых; вдовы и матери причитали над ними. Поодаль от столба быстро вырос штабель бревен, толстых сучьев и хвороста. Большой костер должен был превратить в пепел останки Горного Орла и павших воинов, чтобы дух их мог легко вознестись в вечные охотничьи угодья. Там, в просторах вечности, никто не нарушит вольной охоты усопших индейцев, ибо в тех бескрайних лесах и прериях нет ни белых колонистов, ни капитанов-инглизов, ни американских подполковников!..
   Ночью к вигваму Серого Медведя подошел индейский мальчик и стал у входа, ожидая, чтобы его позвали.
   — Чего хочет от меня мой маленький друг? — спросил его Серый Медведь ласково.
   — Тебя, Серый Медведь, желают видеть семеро белых мужчин. Они только что подошли к нашим вигвамам и спрятались в лощине. Их капитан ждет встречи с тобой, о вождь.
   — Приведи их, — приказал Серый Медведь.
   Через полчаса после беседы со своими семью ночными гостями вождь шавниев послал за Диким Вепрем и тремя лучшими следопытами племени.
   — Этих семерых белых людей, — сказал Серый Медведь своему младшему брату, — нужно провести через леса к форту Майями. Перемените им лошадей. Пусть они отдохнут в твоем вигваме, Дикий Вепрь, а завтра, перед рассветом, вы вчетвером поведете их к английскому форту.
   В темной пещере, куда индейцы загнали своих пленников, собралось почти все уцелевшее население Голубой долины. Альфред Мюррей, раненый Эдуард Уэнт и Морис Вилье тихонько беседовали со старым доктором Вальнером. Все они с тревогой посматривали на каменные лица индейской стражи.
   После полуночи в пещеру явился Волк Ущелья, пересчитал пленников и с непроницаемым лицом остановился среди пещеры, скрестив руки на груди. Морис Вилье шепнул доктору Вальнеру:
   — По-видимому, наша судьба уже решена. Быть может, вы узнаете у этого красивого молодца, что нас ожидает? Это мой застольный сосед на злополучном банкете. Кажется, его зовут Волк Ущелья.
   Нильс Вальнер, знавший несколько обиходных фраз на языке шавниев, подошел к Волку Ущелья.
   — Белые пленники ждут, что решат индейские вожди. Они мирные люди. Они не виноваты. Солдаты обманули индейцев. Никто не хотел войны.
   Волк Ущелья нетерпеливо прервал доктора:
   — Ты — большой знахарь и жрец, но рассуждаешь подобно белым сквау. Эти басни для детей белы сквау вашего старшего сахема Мюррея пела мне на ухо по дороге. Я глух к этим речам. Мои глаза видели, что Горный Орел убит ножом двуличного хозяииа, человека с улыбкой на лице и змеиной душой. Никто не входил в дом, кроме слуг убийцы. Нож белого хозяина остался в ране. От жажды мщения кровь кипит у всех воинов. Слушай, что решил совет старейшин. Утром на глазах у всего племени белые мужчины умрут у жертвенного столба. Это будет перед огненным погребением наших воинов, чтобы их мертвые очи могли порадоваться мукам убийц. Белые и черные сквау пойдут в вигвамы воинов.
   Хотя доктор Вальнер понял не больше половины сказанного, смысл последних фраз был ему достаточно ясен. Волк Ущелья смерил пленных взглядом, полным ненависти, и покинул пещеру. Эмили Мюррей сказала громко:
   — Нужно найти в себе силы лишить жизни несчастных детей и покончить с собственной. Я не хочу дожидаться завтрашнего утра со всеми его ужасами. Бог простит нам это прегрешение, ибо положение наше безвыходно.
   — Да простит он тебе твои безумные слова, бедное дитя! — раздался в темноте старческий голос. Синьора Эстрелла Луис, как древняя сивилла, простерла сухую руку к огню светильника. — Видите этот огонек? В солнечный день он был бы незаметен, а здесь, в глубине пещеры, этот слабый луч побеждает тьму. Не гасите в душе огонька надежды, пока в вас теплится жизнь. Никогда предчувствия не обманывали меня! Верьте мне: утро завтрашнего дня вернет нам солнце.
   Слова старухи слышали все. Индейские воины с почтением смотрели на седую прорицательницу. Огонек светильника дрожал на ее лице, а выбившаяся из-под черной мантильи седая прядь отливала чистым серебряным блеском.
   И, словно впрямь по тайному волшебству, колеблющийся огонек светильника вдруг затрещал, рассыпая искры, и запылал ярче прежнего.
   Плотно утоптанная снежная площадка перед вигвамами была сплошь усеяна людьми. В вигвамах не осталось ни одного человека. Рядом со старым жертвенным столбом были за ночь вкопаны в плотный снег пять новых столбов. Под ними лежали кучи дров и хвороста. Старейшины и военачальники заняли посреди широкого круга зрителей средние почетные места. Позади воинов расположились женщины.
   — Привести пленников, — приказал Серый Медведь.
   Солнце поднялось над лесистой долиной. Длинные тени деревьев ложились на искрящийся снег. Пещера с пленниками находилась в трехстах шагах от лагеря, выше по склону долины. Воины поодиночке вывели пленников из черного зева пещеры. Осужденные увидели себя в кольце настороженных, враждебных глаз. Пленным женщинам и детям приказали сесть поодаль, на поваленном дереве.
   Серый Медведь указал пальцем на Альфреда Мюррея, Эдуарда Уэнта, хозяинов обезьянки Томаса Бингля — индейцы считали этого юношу чем-то вроде чародея — и старого француза, месье Мориса Вилье. Миссис Эмили и Мери Уэнт пытались кинуться к осужденным, но воины силой вернули их на прежнее место.
   — Прощай, Эмили! — крикнул Альфред Мюррей через головы своих охранителей.
   Один из воинов замахнулся на него, но другой на лету удержал томагавк. Эдуард Уэнт только махнул рукой своей Мери и, прихрамывая, подошел к столбу.
   Серый Медведь вгляделся в кучку пленных и остановил на каждом пристальный, оценивающий взгляд. Затем палец его указал на Диего Луиса. Мальчик стоял среди пленных мужчин, едва достигая до их подбородков. Презрительным жестом он оттолкнул руку воина, который хотел взять его за худенькое плечико, и сам пошел к пустующему столбу. Среди толпы прокатился ропот одобрения. Старая испанка крестила мальчика, не поднимаясь с колен.
   Всех приговоренных привязали к столбам. Ноги их упирались в сложенные поленницы, и осужденные возвышались над толпою, словно на постаментах.
   — Смерть белым убийцам! — закричали в толпе.
   По знаку Серого Медведя десяток воинов с луками выступили вперед. Расстояние в двадцать шагов отделяло их от жертв. Они вынули по среле из колчанов и натянули тетивы. Пленные женщины закрыли лица руками.
   Но лишь только крайний воин, сорокалетний брат Горного Орла, прицелился в маленького испанца, странный трубный звук пронесся над долиной и неслыханной силы голос, исходивший, казалось, с небес, произнес на языке шавниев:
   — Остановитесь, воины! Хозяин жизни гневается на вас! Останови казнь, о Серый Медведь!
   Вождь, уже поднявший было руку, чтобы последним сигналом прекратить пять дыханий, так и застыл в немом изумлении.
   Удивительная процессия спускалась со склона долины. Среди голых кустов мелькали длинные белые одежды участников этого шествия. Впереди выступали два вестника-индейца с длинной черной трубой. Рядом с ними шел высокий юноша. Он держал на сворке громадного серого волка, каких никогда не бывало ни в лесах, ни в прериях. Позади них двигались четыре чернокожих великана. Лица их, цветом похожие на вороново крыло, были украшены полосками насечек от носа к ушам. Они держали на плечах носилки. На шеях у двух передних носильщиков висели барабаны. Ни у кого из участников шествия не было оружия.
   Четыре атлета-негра опустили носилки на землю. Из них вышел высокий человек в белой чалме на седых волосах. При этом один из вестников затрубил в свою трубу, а два передних негра что-то прокричали и ударили в барабаны. Юноша с волком властно раздвинул круг зрителей. Два задних носильщика склонились, подхватили полы одежды старика, и под оглушительные звуки трубы и барабанов шествие вступило в середину круга.
   Глава пришельцев заговорил по-английски:
   — Воины честного племени Горного Орла и ты, храбрый и справедливый Серый Медведь, выслушайте важную весть. Вы, ослепленные злобой, приговорили к жестокой казни ни в чем не повинных людей. Знай, Серый Медведь, что кровь твоего отца пролили не эти люди, а хитрые инглизы из военного форта.
   Переводчик, индеец-онондага, начал переводить сказанное на язык шавниев. Серый Медведь нетерпеливо прервал переводчика:
   — Кто ты, странный белолицый, и откуда ты можешь знать, от чьей руки пал Горный Орел? Тебя не было в Голубой долине, когда нож белого человека пронзил грудь нашего отца. Чем ты докажешь мне, что уста твои не говорят лжи?
   — Маловерный! Это я докажу сейчас не одному тебе, а всему твоему народу!
   И, обращаясь к телу Горного Орла, лежавшему на высоком погребальном костре, пришелец произнес:
   — О мудрый вождь, чей дух сейчас свободно возносится в вечные охотничьи степи! Раны твои взывают к мести. Помоги своим осиротевшим детям настигнуть настоящих злодеев. Развяжите пленников, воины! Я сам стану к вашему костру. Подойдите ближе, чтобы все могли увидеть то же, что увижу я.
   Пленников развязали, подчиняясь гипнотической силе, исходившей от этого колдуна, но, вместо того чтобы приблизиться к нему, передние зрители, тесня задних, стали отступать от середины круга. Колдун ждал, пока отойдет от столба маленький испанец. Вокруг незнакомого чародея уже образовалось широкое пустое пространство. Мальчик, разминая затекшие от веревок руки, прошел по этому пространству мимо колдуна.
   Коленопреклоненная старая испанка выпрямилась и в порыве радости простерла руки навстречу мальчику. Обе ее молодые спутницы, пораженные безграничным удивлением, переводили взоры с чародея на молодого человека, поводыря собаки. Не верил своим глазам и Альфред Мюррей. Но как не узнать этот голос, столько лет наполнявший все ущелья пустынного острова…
   Белый чародей поднялся на помост, с которого только что сошел маленький испанец. Мальчик был уже в объятиях своей бабушки и не отрываясь глядел на незнакомца. Поразительно было сходство пришельца, стоявшего теперь у столба, с худеньким личиком Диего! Однако пришелец старался не оборачиваться с помоста в сторону мальчика и не ловить его пристального, удивленного взгляда.
   Чародей кивнул своим спутникам. Пронзительная музыка трубы и барабанов возобновилась, но теперь к этой музыке присоединились еще восторженные крики пленных негров. Под этот адский шум и возгласы человек коснулся рукою своего левого глаза, слегка надавил веко и к ужасу красных и черных зрителей… вынул собственный глаз! Держа глаз на ладони, он медленно поднял его над обомлевшей толпой. На кругу, еще более расширившемся, мгновенно наступило полное безмолвие. Звучал только металлический голос чародея, и переводчик-онондага вслед за незнакомцем неторопливо бросал слова в эту мертвую тишину:
   — О Всевидящее Око, немеркнущий глаз, ты уже глядишь в прошлое. Для тебя нет сокрытых тайн. Ты возвестишь нам правду моими устами. Внимайте! Всевидящее Око показывает мне пир в доме Белого отца Голубой долины. Вот я вижу Горного Орла. Он сидит справа от хозяинов дома. В руках у хозяина большой нож. Он режет им оленье мясо. Вот храбрый Волк Ущелья пирует рядом с французским колонистом. В дом пришли коварные инглизы из форта. На их устах улыбки, в сердце у них — клубок змей. Я вижу, как рыжеусый человек, которого зовут сержант Линс, тихонько подходит к маленькому столику в углу. Вспомни, о Серый Медведь, что лежало на этом столике! Ты припомнил, вождь? Отвечай мне.
   — Слуги ставили там блюда и лишнюю посуду.
   — Припомни лучше, о вождь!
   — Стой! Там лежал черный нож хозяина!
   — Верно, вождь! Всевидящее Око, веди меня дальше сквозь потемки прошлых дней! Я вижу, как уходят инглизы, а сержант Линс прячет под полою черный нож хозяина. Вот индейские гости заснули. Две тени крадутся из форта в сад Мюррея. Это изменник и перебежчик сержант Френк Вилерс и его помощник предатель Енох Легерзен. О, я вижу, зачем они прокрались ночью в чужое владение: инглизы хотят, чтобы великая ненависть ослепила индейцев. И вот они крадутся, два злодея. Они взбираются на веранду. Ее сторожит черный человек, но он выпил много вина, и его голова падает на грудь. Он спит, а два злодея открывают окно. Вот они влезли в угловую комнату, вот зажгли свечу. О, страшная картина! Френк достает черный нож Мюррея и вонзает его в грудь Горному Орлу. Горе, горе, как течет кровь убитого! Злодеи погасили свечу. Вот вылез из окна Енох. Следом за ним выбирается Френк Вилерс. Они плотно закрыли окно. Сторож-негр по-прежнему спит, и злодеи скрылись. Куда они идут? Они идут к белому капитану Бернсу и получают от него награду за подлое убийство. Вот кто направил руку убийц! Но царь богов не может терпеть зло! Он посылает в Голубую долину двести храбрых воинов, чтобы наказать Бернса, а мне велит спешить к вигвамам индейцев и помешать казни невинных.
   Капитан Бернс уже не командует фортом. Вот он сидит в крепостной тюрьме вместе со всеми своими пособниками… Но нет, семеро негодяев бежали из форта, чтобы скрыться от возмездия в глубине лесов. Неужели злодеи нашли приют в твоем вигваме, Серый Медведь? О обманутый сын Горного Орла! Ты дал им свежих лошадей, ты приютил у своего очага тех, кто омыл свои грязные руки в крови твоего отца. Сейчас они пробираются к английскому форту. Пошли за ними погоню, и ты настигнешь убийц.
   Чародей вставил свой глаз на место. Невообразимый переполох поднялся в становище. Десятка два воинов уже вели коней. Через несколько мгновений только снежная пыль вилась над лесной тропой, ведущей вверх по долине.
   Индейские воины провожали в обратный путь бывших пленников почти до самой долины. Всевидящее Око следил, как тронулась вереница путников. На легкие индейские нарты воины почтительно усадили старую женщину в черной мантилье… О, как хотелось незнакомому чародею броситься к этим санкам! Но враги еще не были схвачены… И Всевидящее Око со своей свитой остался ждать возвращения индейцев, пустившихся в погоню за беглецами из форта…
   Ожидать пришлось до вечера. Уже в сумерках воины привели в становище шестерых новых пленников во главе с хмурым, встревоженным Бернсом. Он чуял, что неспроста была послана за ними погоня! Среди новых пленников не было только сержанта Линса: раненный в перестрелке, он скатился с высокого обрыва в снежный сугроб.
   Серый Медведь заранее приказал перенести в свой вигвам тяжело раненного воина — Серебристую Лису, подобранного в ту злополучную ночь почти бездыханным в саду Мюррея. Его привезли в лагерь на нартах, и очнулся он уже в самом становище.
   — Поведай мне, брат мой, — спросил его Серый Медведь, — как случилось, что ты один очутился раненным в саду белого сахема?
   Серебристая Лиса слабым голосом рассказал, чему был свидетелем в ночь убийства Горного Орла.
   — Позволь мне спросить твоего мудрого брата, о Серый Медведь, — попросил Бернардито, — смог бы он опознать в лицо тех двоих, что вылезли на веранду из комнаты Горного Орла?
   — Луна светила в тот миг, — отвечал Серебристая Лиса, — и сбоку я видел этих людей. Возможно, что я мог бы их узнать.
   Вскоре к вигваму подвели шестерых пленных. По знаку вождя их выстроили перед входом в вигвам, протии ложа Серебристой Лисы.
   — Повернитесь боком и пройдите по кругу, — приказал вождь.
   И вокруг вигвама началось странное шествие. Серебристая Лиса пристально всматривался в лица пленников… Вдруг его палец, еще дрожащий от слабости, указал на Френка Вилерса…
   — Он! — закричал раненый индеец со страстью. — И… он! — продолжал он, указывая на Еноха Легерзена.
   Бернардито с торжеством взглянул на Серого Медведя. Тот поднялся с груды шкур и подошел к белому «чародею».
   — Ты был прав, Всевидящее Око, — сказал вождь. — Теперь последние тучи сомнений рассеяны. Ты не обманщик индейцев, ты правдивый чародей. За то, что ты научил нас отпустить невинных и настичь настоящих убийц, ты стал мне братом и отныне войдешь в мой род. Дети моего рода усыновляют тебя, Всевидящее Око, в могучем племени шавниев!..
   …Когда «чародей» повелел наконец своим спутникам готовиться в путь, была уже ночь. Высоко над вершинами деревьев гасли в морозном воздуке искры погребальных костров, а на обугленных столбах чернели трупы Бернса, Еноха Легерзена, Шельтона, Френка Вилерса, Гримльса и Венсли.

 
   В палате ротного госпиталя, где лежал выздоравливающий Дик Милльс, утром собрались колонисты долины, которым посчастливилось вернуться невредимыми из индейского плена: все они ожидали теперь прибытия из становища их загадочного избавителя.
   Альфред Мюррей терялся в догадках. Не сам ли он раскапывал пещеру, где обвалом засыпало обоих островитян и Чарльза? Не сам ли он видел следы человеческих тел, обрывки окровавленной одежды? А живой Антони Ченни? Он-то с каких небес свалился в Голубую долину?
   Диего Луис притих и в эту минуту отнюдь не был похож на маленького храбреца, каким он держался в продолжение всех тяжелых испытаний; сейчас это был просто смущенный и очень взволнованный мальчик.
   Конские копыта уже прогремели на подъемном мосту. Вот голоса прибывших звучат ближе… Один голос резче и громче остальных… Голос воскресшего из мертвых! Синьора Эстрелла уронила свой платочек… Звякают косточки четок на запястье, а дрожащие старческие губы неслышно шепчут слова «Miserere» note 114.
   Доктор Вальнер прочел во взгляде Эмили, что некая давняя и прочная нить связывает семью Мюрреев, старую испанку и ее внука с таинственным пришельцем. Он понял: присутствие посторонних будет сейчас излишним. Старый врач победил терзавшее его любопытство и вывел остальных колонистов из комнаты. Перед ними мелькнул у дверей чеканный профиль. Незнакомец был в старом морском камзоле. Длинная шпага била его по ногам. Со склоненной головой он задержался на мгновение у порога. Спутник его, молодой итальянец, открыл перед ним дверь и, тихонько затворив ее за незнакомцем, остался у входа, словно часовой. Если бы доктор обладал способностью видеть сквозь стену, он запомнил бы на всю жизнь то, что происходило в этой комнате в первые минуты встречи!..
   …Человек, чье имя самые бесстрашные называли с трепетом, лютый морской тигр, не проронивший за полвека ни единой слезы, плакал у ног сгорбленной старушки. Слезы, скупые, бесценные слезы сурового воина, блестели, западая в резкие морщинки, словно роса на старом камне…
   — Матушка!
   От этого шепота люди в комнате забыли собственные печали и заботы. Увлажнились глаза у обитателей притихшей больничной палаты…
   — Смел ли я, старый, надеяться! Матушка, подведи ко мне сына!
   Лоб ребенка, такой же высокий, как у Бернардито, был влажным. У мальчика подергивалась бровь, и от этого движения вздрагивала родинка в уголке правого века, крошечная, темная, отцовская родинка.
   — Мальчик мой, обними своего отца! — Человек нетерпеливо смахнул слезу с бороды и улыбнулся сыну так широко и счастливо, как никогда еще не улыбался за всю свою долгую, горькую жизнь.
   — Сын! Диего Луис эль Горра! О смерть, как бессильно жало твое!

 
   Тяжел был путь оборванного бродяги, пробиравшегося лесами к английскому форту Майями… Индеец-кайюга подобрал его в снегу, под речным обрывом. С помощью этого индейца человек добрался до форта. Через несколько недель он оправился от ранения и с группой солдат спустя месяц пришел в Детройт. А еще через полгода он увидел в Нью-Иорке синие волны Атлантического океана. Глубокой осенью 1779 года путник распрощался с капитаном английского брига, бросившего якорь в Бультоне…
   …В холодный зимний вечер к замку в Ченсфильде прибыл одинокий пешеход с обветренным лицом. Он потребовал допуска к самому лорду-адмиралу.
   — Передайте милорду, — сказал он камердинеру, — что его спрашивает посланец капитана Бернса, да будет земля ему пухом. Я привез кое-какие вести из Америки. Сам я чудом спасся из рук индейцев. Меня зовут Вильям Линс. Я был сержантом в гарнизоне Голубой долины.
   Камердинер с сомнением посмотрел на бывшего сержанта.
   — Едва ли милорд примет вас сегодня, мистер Линс. У него уже сидит посетитель, тоже издалека. Прибыл нынче с почтовой каретой. Попробую доложить о вас, но не ручаюсь, мистер, не ручаюсь!
   Через несколько минут Линса позвали в охотничий кабинет. Он увидел графа Ченсфильда, который стоя прощался с высоким моряком. Лорд-адмирал жестом указал Линсу место у камина, а сам сделал несколько шагов к двери, провожая собеседника.
   — Мистер Лорн, я вижу, что путешествие очень утомило вас. Когда вы отдохнете, мы возобновим беседу, и я надеюсь услышать что-нибудь более серьезное, чем сказки для детей. Ей-богу, вы развлекли меня! Остров мертвецов! «Летучий голландец»! В наш трезвый век эти вещи не пугают даже детского воображения. Ложитесь спать, и утром поговорим серьезно.