Страница:
Антони Ченни распахнул окно. Табачный дым устремился из комнаты в синеву июльского утра.
— Итак, наше повествование окончено, синьор Буотти. Мы не могли посвятить вас раньше в эти подробности, ибо до сего времени нам не хватало доказательств. Теперь перед вами документы: вот письмо Фернандо Диаса к леди Райленд, вот копия записки патера Фульвио к его бультонскому агенту, отцу Бенедикту Морсини, и вот, наконец, подлинный ответ отца Бенедикта своему духовному главе… Корабль преступного Джакомо Грелли, как вы знаете, сейчас находится в водах венецианской лагуны, и, вероятно, злодей навестит дом своего отца. Его намерений по отношению к старому графу мы пока в точности не знаем, это скоро выяснится. Родной сын Джакомо, Чарльз Райленд, сейчас находится в Бультоне и готовится к последней схватке с ченсфильдским извергом и тамошним крестовым пауком в сутане. Рука возмездия настигла Гринелли близ Марселя. Этот иезуит Луиджи в каюте «Эльмионы» убил нанятого вами сыщика Кремпфлоу. Ваши деньги, отданные Кремпфлоу, пошли на благо очковой змее, патеру Бенедикту, который, несомненно, отравил мою несчастную мать, Анжелику Ченни, а сейчас готовится умертвить Изабеллу Райленд. Мы ждем вашего решения, синьор Буотти!
Томас Бингль взглянул на часы.
— Друзья, уже десять часов! Третий день яхта Грелли стоит в лагуне. Его визит в Венецию не может быть случайным. Один из нас должен взять под наблюдение корабль, а затем лететь в Англию, к старику, чтобы известить его о событиях. Итак, доктор, удалось ли нам убедить вас? Согласны ли вы действовать по нашему плану?
— Синьоры, все мои силы — к вашим услугам!
— Доктор Томазо, в таком случае нужно оставить здесь, в Мраморном палаццо, синьора Антони Ченни под видом нового служителя музея, чтобы наблюдать за иезуитами, а вам — без промедления отправиться в Лондон. Генерал Хауэрстон должен отнестись к вам с доверием.
— Я готов к отъезду хоть нынче, друзья мои!
Генерал Хауэрстон, начальник тайной военной канцелярии, принимал в своем лондонском кабинете гостя из Италии. Беседа уже близилась к концу. Генерал сидел в кресле с невозмутимым лицом, подносил время от времени сигару к губам и озабоченно следил за тем, чтобы с кончика длинной гаваны не упал пепел. Доктор Томазо Буотти не мог прочесть по лицу англичанина, серьезно ли он относится к услышанному.
Наконец пепел сигары обвалился на бумаги, разложенные перед генералом.
…Благодарю вас за эти необычайные сведения, доктор, однако представленные вами документы, равно как и изложенные вами факты, требуют, согласитесь сами, тщательной проверки.
— Но те смелые люди, решившие разоблачить злодея, нуждаются в вашей поддержке, генерал. Они подвергают себя смертельному риску во имя защиты своих справедливых прав. Целая цепь тайных злодеяний тянется к мрачному замку этого Цезаря Борджиа наших дней: банкир Сэмюэль Ленди, адвокат Ричард Томпсон, сэр Генри Блентхилл, граф Эльсвик, не говоря уже о кровавой трагедии в Голубой долине и о жертвах Терпин-бриджа. Мои друзья осуществляют смелый план разоблачения преступного самозванца, но без поддержки властей, хотя бы тайной, им невозможно будет восстановить попранную справедливость. С этой целью я и доставил вам все нужные документальные доказательства.
Генерал стряхнул пепел с бумаг и вновь перебрал их одну за другой.
— Ну-с, посмотрим, чем мы располагаем!.. Письмо пирата Фернандо Диаса — он же Роджерс, Ханслоу и Поттер, — адресованное леди Райленд; это подлинник… Копия записки Мери Уэнт ее отцу… Копия письма Фульвио ди Граччиолани патеру Бенедикту… Подлинник ответа патера Бенедикта… Записка с подписью «Ч», скопированная Бинглем… адресовано капитану Бернсу. Две копии художественных миниатюр: Джакомо Молла с матерью — датировано 1743 годом, и виконт Ченсфильд с сыном Чарльзом — датировано 1772 годом. Портрет сэра Фредрика Джонатана Райленда, исполненный в Калькутте и датированный 1767 годом… Портрет американского сенатора мистера Альфреда Мюррея, исполненный в Филадельфии в 1787 году, за два года до его смерти… Портрет Томаса Мортона… Портрет мисс Эмили Гарди… Гм! Синьор Буотти, говорю вам откровенно все это не лишено… как бы сказать… загадочности, но еще далеко не достаточно, чтобы доказать присвоение пиратом Грелли титула и имущества сэра Райленда!
— О, господин генерал, — воскликнул доктор Буотти, — мои смелые друзья немало потрудились над тем, чтобы неопровержимо доктать свою правоту! Все подготовлено таким образом, чтобы вы могли схватить за руку убийцу и его тайных сообщников прямо на месте нового покушения. Чтобы убедить вас поддержать смелый замысел капитана Луиса, мы не ограничились только вышеперечисленными документами. У нас есть еще один веский аргумент: из Калькутты нами приглашен престарелый индусский юрист Мохандас Маджарами. Позвольте заметить, что он никогда не видел обоих портретов сэра Райленда, которые лежат перед вами. Мистер Маджарами ожидает в гостинице вашего приглашения. Угодно ли вам послать за ним?
Генерал вызвал своего помощника, майора Бредда, и представил ему итальянского богослова.
— Господин майор, потрудитесь послать мой экипаж за мистером Маджарами, по адресу Темпль, гостиница «Золотой сокол».
В ожидании этого свидетеля генерал внимательно перечитал все представленные ему документы. При этом он все более сосредоточенно жевал потухшую сигару и морщил лоб. Синьор Буотти провел довольно томительный час в созерцании стен и потолка генеральского служебного кабинета. Наконец майор Бредд доложил, что мистер Маджарами, калькуттский юрист, находится в приемной.
— Просите, — приказал Хауэрстон.
В кабинет вошел высокий, худой старик в головном уборе, похожем на митру, и в длиннополом одеянии, напоминающем рясу священнослужителя. Он скрестил руки на груди и низко поклонился британскому офицеру. Генерал назвал свое имя и должность.
— Прошу извинить за столь позднее приглашение, мистер Маджарами. Позвольте задать вам несколько деловых вопросов. Вы — владелец юридической конторы в Калькутте и ваше имя Мохандас Сами Маджарами?
— Да, саиб. — Старик поклонился еще ниже.
— С какого года существует ваша контора в Калькутте?
— С 1736 года, саиб.
— Ее основателем явились вы?
— Да, саиб, соединив наши усилия с усилиями господина Заломона Ноэль-Абрагамса, мы совместно с ним положили начало существующей ныне юридической конторе.
— Какую роль в ней играл мистер Мортон?
— Саиб, мистер Томас Мортон не был одарен богатством способностей и до конца своей службы в нашей конторе оставался в ней простым солиситором.
— Бультонский филиал фирмы — подлинно ваш филиал?
— Саиб, нас убедили помочь правому делу, не посвящая в подробности.
— Благодарю вас. Вы знавали сэра Райленда лично?
— Весьма хорошо, саиб! И я полагаю себя вправе утверждать, что сэр Фредрик Райленд некогда питал ко мне расположение. Я знал его почти со дня рождения.
— Мистер Маджарами, будучи лицом, стоящим на страже законности, прошу вас во имя справедливости давать мне правдивые показания, вне зависимости от ваших личных взглядов и интересов.
Индусский гость выразил согласие и был приведен к присяге. Генерал продолжал свои вопросы.
— Скажите, после вступления сэра Фредрика в права наследства вы не встречались с ним больше?
— Нет, обстоятельства этому препятствовали. До моего нынешнего путешествия в Европу я не покидал Индии, а милорд никогда не возвращался под родной небосклон.
— Извольте взглянуть на этот портрет. Вы узнаете, кто на нем изображен?
— Это мистер Томас Мортон, саиб.
— А это?
Генерал взял со стола портрет мужчины с орлиным носом и короткими бакенбардами.
— Саиб, я уже имел честь заверить вас, что очень хорошо знал сэра Фредрика Джонатана Райленда в годы его молодости. Это его изображение.
Генерал крякнул и предложил старику взглянуть на портрет виконта Ченсфильда, сделанный в 1772 году.
— Не скажете ли вы нам, чье это изображение?
Старик долго держал портрет перед глазами, пристально всматривался в него и наконец покачал головой:
— Этого господина я не имею чести знать, саиб!
Доктор Буотти искоса бросил на генерала взгляд, полный скрытого торжества.
Поздно ночью в гостиницу «Золотой сокол» явился офицер. Он осведомился, находится ли дома итальянский доктор богословия синьор Томазо Буотти, и попросил разрешения наведаться к нему.
Слуга проводил посетителя наверх и показал двери номера. Доктор еще работал за письменным столом.
— Господин майор Бредд? От генерала? Так поздно?
— Синьор Буотти, — сказал ночной посетитель, прикрывая дверь, — генерал принял решение оказать содействие вашим друзьям. Мне и лейтенанту Бруксону поручено приняться за ченсфильдское дело. Обоих нас в Ченсфильде видели зимой. Поэтому нам, обоим офицерам тайной канцелярии, придется действовать под маской простых слуг. Решено придерживаться рискованного плана, который предложен вашими друзьями, чтобы поймать Грелли и преступного иезуита с поличным… Считаете ли вы, что дочери и сыну Грелли грозит реальная опасность?
— О, мистер Бредд, я вижу в этих молодых людях не детей преступного Грелли, а внуков моего покровителя, графа д'Эльяно. Им обоим несомненно грозит крайняя опасность, ибо только они имеют законное право на венецианское наследство, от которого из страха перед тайным орденом отказался сам Грелли. Иезуиты пустят в ход любые средства, чтобы устранить обоих молодых людей — эту реальную «живую» опасность давно взлелеянным планам ордена.
— Ну что ж, синьор богослов, это все придется проверить. Если наши предположения основательны, промедление опасно. Я отправлюсь в Ченсфильд заранее, Бруксон, мой помощник, — попозже. Он послужит лондонским «гонцом от агента»… Не советую и вам мешкать с выездом на поле сражения, если вы принимаете с голь близко к сердцу судьбу детей лжемилорда. Итак, до скорой встречи в Ченсфильде, синьор!
В конце лета, когда яблоки в английских садиках порозовели и стали сладкими, яхта «Южный Крест» вернулась в Лондон. В августе корабль стал на якоре в устье Темзы. Лорд Ченсфильд застал жену и дочь в сборах: миледи пожелала провести конец августа и сентябрь на лоне ченсфильдской природы. Неотложные дела удержали милорда на некоторое время в столице, и леди Эллен отправилась в Ченсфильд в обществе дочери и нескольких слуг.
В Шрусберри, во дворе гостиницы «Северный олень», кареты леди Райленд и ее челяди остановились, чтобы в последний раз переменить лошадей.
В ожидании карет леди Эллен, госпожа Тренборн и мисс Изабелла, проследовали в зал гостиницы. Утро было прохладным; дождевые капли с налета ударяли в оконные стекла и разбивались в пыль. В камине пылал огонь, и какой-то старый господин, очень почтенного вида, похожий на путешествующего иностранца, собственноручно помешивал горящие угли. Увидев трех дам, иностранец церемонно раскланялся и предложил миледи свое место у огня.
Господин оказался старым французским роялистом, нормандским бароном Бернаром де Бриньи, вынужденным покинуть свою страну, где «взбунтовались эти канальи», как барон выразился по адресу французских крестьян. Старый барон направлялся в Бультон для некоторых встреч с роялистами-эмигрантами, нашедшими приют на английском Севере. Он довольно бегло изъяснялся и по-английски. Леди Ченсфильд назвала свое имя, но гость оказался мало осведомленным в аристократической генеологии островной империи, и благородное имя миледи прозвучало для него, по-видимому, как новое.
После того как дорожное знакомство завязалось и упрочилось, старый барон намекнул, что в его миссии заинтересован французский двор, сама королева Мария Антуанетта и ее августейший брат, австрийский император Леопольд II…
— Но и в вашей стране не должно оставаться безучастных к нашим страданиям, — проникновенно говорил старый французский аристократ, — ибо и у вас начинает распространяться опасный заговор, имеющий целью уничтожить вековые права знати и поставить на их место теорию прав человека. Ваше правительство, закон, собственность, религия и все другие учреждения, дорогие британцам, находятся в опасности и могут быть сметены, как это уже произошло в моей Франции… Дух якобинства проникает и к вам!..
Однако, заметив, что собеседницу пугает и расстраивает беседа о политике, галантный барон поспешил переменить тему и заговорил о достопримечательностях Бультона.
— Простите, господин барон, где вы предполагаете остановиться в Бультоне? — осведомилась миледи.
— Где придется, — отвечал жизнерадостный старый француз. — Вероятно, в этом старом городе нет недостатка в гостиницах.
Глядя на барона со стороны, Изабелла заметила, что его левый глаз отличается странной мертвенной неподвижностью, представляющей резкий контраст с живым блеском правого ока.
— Не угодно ли вам воспользоваться нашим домом? — предложила графиня. — Он, правда, в двенадцати милях от Бультона, но вам было бы у нас удобнее, чем в гостинице. Через несколько дней в Ченсфильд должен прибыть и мой супруг, чтобы подготовить свои корабли к новому военному походу в Индийский океан.
Предложенное гостеприимство явно обрадовало и тронуло французского дворянина. Он рассыпался в изъявлениях благодарности.
Для слуги барона, немолодого долговязого человека, по имени Франсуа Буше, нашлась запасная верховая лошадь, а весь багаж уместился на запятках второго экипажа. Из своей кареты графиня выпроводила камеристку, и господин барон занял ее место. Благодаря живой и увлекательной беседе с гостем заключительная часть путешествия пролетела незаметно. В Ченсфильде тайному поверенному Марии Антуанетты были отведены две удобные комнаты во втором этаже. В первой из них, небольшой приемной, поместился слуга Франсуа.
За ужином в замке господин барон де Бриньи был несколько менее оживлен, жаловался на головную боль и слегка покашливал. Своего слугу он послал в порт, чтобы осведомиться о прибывших кораблях. Вернулся тот с известием, что к бультонским водам приближается американский корабль «Каролина» из Филадельфии. Вскоре после ужина весь ченсфильдский дом погрузился в сон, тишину и мрак.
Утром, когда миледи Эллен спустилась к завтраку, слуга старого француза подошел к ней с озабоченным лицом и осведомился, имеется ли в Ченсфильде врач: господин барон в дороге простудился и не в состоянии покинуть постель. Графиня встревожилась, приказала заложить карету и послать ее в Бультон за доктором Рандольфом Грейсвеллом.
После полудня больному стало хуже, и слуга Франсуа Буше сообщил хозяйке дома, что положение старика внушает серьезные опасения, ибо налицо все признаки воспаления легких и горячки. Месье де Бриньи, по-видимому, и сам отдавал себе отчет в своем положении, ибо передал графине через Франсуа покорнейшую просьбу уведомить о его болезни местного католического священника. Очень скоро легонькая двуколка доставила в Ченсфильд священника портовой капеллы патера Бенедикта Морсини. Слуга барона провел монаха к ложу больного. Старый роялист лежал с полузакрытыми глазами, дышал прерывисто и тяжело. Он увидел незнакомого монаха в сутане и глазами сделал слуге знак удалиться.
— Наклонитесь ко мне, святой отец, — прошептал он чуть слышно.
Священник вопросительно взирал на больного. Тот выпростал руку из-под одеяла, и монах увидел на указательном пальце больного перстень с печаткой. Это украшение походило на перстень с саламандрой, находящийся в обладании самого патера! Неужели новый посланец отца Фульвио ди Граччиолани?..
— Ed majorem dei gloriam! note 130 — многозначительно прошептал больной.
— Аmen! — отвечал монах, склоняясь еще ниже к изголовью.
— Недавно я посетил Венецию и беседовал с отцом Фульвио. — Голос больного был слаб. Он задыхался и делал большие усилия, чтобы говорить отчетливо. — Лорд Ченсфильд навестил Мраморное палаццо и был принят графом Паоло д'Эльяно. Сюда направляется доктор Буотти. Я прибыл раньше, чтобы предупредить вас об этих событиях. Святой отец благословляет задуманные вами начинания и просит не медлить ни часа…
— Простите, ваше превосходительство, отец Фульвио не вручил вам письма для меня?
— Условия нашей встречи исключали такую возможность. Он вручил мне вместо пароля и письма этот перстень… Промедление грозит крушением нашего святого дела… Он просил вас позаботиться не только о судьбе вашей духовной дочери, но и не забывать… юридической конторы Ноэль-Абрагамс и Маджарии. Насколько я понял, питер Фульвио считает нужным, чтобы Лео Ноэль-Абрагамс разделил судьбу наследницы…
— Ваше превосходительство, вы утомились… Не утруждает ли вас долгая беседа?
— Брат Бенедикт, я стою в преддверии… Прошу вас, брат мой, известить отца Фульвио, что Бернар де Бриньи исполнил перед кончиной свой долг!..
Поздно вечером в Ченсфильд прибыл доктор Рандольф Грейсвелл. Он был очень утомлен и не слишком обрадован перспективой провести бессонную ночь у одра умирающего чужестранца. Слуга барона проводил врача в покой. В свете ночника виднелся полог, свисающий над постелью больного. Врач подошел к постели.
— Дайте сюда больше свечей, — приказал он отрывисто и отвел полог в сторону.
К немалому изумлению врача, постель оказалась пустой; в то же мгновение на плечо доктора Грейсвелла тяжело опустилась из-за полога чья-то рука.
Сощурив близорукие глаза, доктор всматривался в лицо высокого седого старика. Человек стоял в небольшой стенной нише за пологом, рядом с постелью. Он был в ночном одеянии и халате.
— Доктор Грейсвелл, — заговорил этот странный больной, — я вызвал вас сюда под предлогом моей болезни. Приношу тысячи извинений за причиненное вам беспокойство, но дело не терпит отлагательства. Речь идет о важной тайне.
— Кто вы? — Доктор испытывал нечто весьма похожее на испуг.
Его собеседник поднял ночник и приблизил свое лицо к глазам врача.
— Доктор! Вы видите перед собою капитана Бернардито Луиса эль Горра.
От неожиданности доктор Грейсвелл чуть не сел мимо стула.
— Синьор Грейсвелл, — продолжал Бернардито, — вы должны понять, что я не открыл бы вам своего настоящего имени, если бы замыслил нанести тайный вред законным владельцам этого дома. Садитесь в это кресло, зажгите сигару и выслушайте, что привело меня сюда под именем французского роялиста… А вы, майор Бредд, — повернулся «барон» к своему мнимому слуге, — оставайтесь у двери и следите, чтобы нас никто не вздумал подслушать…
…Через три часа доктор Грейсвелл вошел в будуар хозяйки дома.
— Миледи Райленд, — сказал он бесстрастным врачебным тоном, — у вашего гостя барона де Бриньи тяжелая форма воспаления легких. Обстоятельства не позволяют мне остаться в Ченсфильде, но больной так плох, что нуждается в заботливом уходе. Я пришлю из Бультона сиделку, но она сможет приехать только утром. Не смогла бы мисс Изабелла взять на себя труд немного побыть у постели страждущего? Это знатный дворянин, а ваша дочь хорошо умеет ухаживать за больными.
Леди Эллен послала за дочерью, и доктор повторил ей свою просьбу. Мисс Изабелла покорно отправилась в покой к больному французу. Мисс Тренборн обещала сменить свою воспитанницу через два часа.
В ченсфильдском доме у патера Бенедикта Морсини имелась как бы временная резиденция, которая по традиции сохранялась за патером с тех пор, когда он еще давал уроки латыни малолетней наследнице поместья. Некогда в этой комнате со стрельчатыми оконцами, занимавшей самый верх левой замковой башенки, жил и трудился над своими рисунками юный живописец Эдуард Мойнс… Бывая в Ченсфильде, патер всегда останавливался в этом уединенном покое, куда вела крутая железная лесенка. Слуги замка так и прозвали эту комнату «кельей» и редко туда заглядывали.
Здесь, в своей «келье», отец Бенедикт ожидал теперь отъезда доктора Грейсвелла, чтобы отправиться с ним и Бультон в одной карете. Ему не терпелось услышать врачебный приговор над своим знатным французским единоверцем. Сойдя вниз, в столовую, он услышал от миледи, что положение больного является угрожающим и что временно роль сиделки приняла на себя мисс Изабелла. Патер отыскал доктора в вестибюле; врач дожидался кареты.
— Достопочтенный мистер Грейсвелл, — обратился иезуит к врачу столь вкрадчивым голосом, будто он просачивался сквозь щели запертых дверей, — вы позволите мне разделить с вами место в карете?
— Пожалуйста, — ответил врач безразличным тоном. — Надеюсь, ваши сборы не будут слишком долгими? Карету скоро подадут.
Монах торопливо поднялся наверх. Но отправился он не в свою «келью», а в покои больного француза. Прошмыгнув через переднюю, где дремал слуга Франсуа Буше, патер приоткрыл дверь в опочивальню барона. На столике у постели горела лампа, свет ее падал на лицо добровольной сиделки, мисс Изабеллы Райленд.
Патер Бенедикт никогда еще не видел Изабеллу в состоянии такой глубокой душевной подавленности. На побледневшем, осунувшемся лице наследницы Ченсфильда появилось новое выражение горечи, тревоги и скрытого гнева. Покрасневшие веки отяжелели, глаза потеряли блеск и задор. Даже губы, еще недавно полудетские и пухлые, как у веселых ангелов с полотен итальянских мастеров, стали как будто тоньше и суше. Эти сжатые губы сделали все лицо Изабеллы более взрослым, зрелым; в нем ничего не осталось от шаловливой ребяческой беспечности.
Бенедикт Морсини почувствовал сразу, что причина этой перемены не имеет никакого касательства к близкой кончине старого француза. Изабелла боязливо покосилась на постель и знаком попросила монаха отойти в дальний угол.
Патер покачал головой, ибо не считал необходимым остерегаться ушей месье де Бриньи.
— Говорите спокойно, дочь моя. Душа этого человека — около врат царства. Земное уже недоступно ей.
— Святой отец, я в страшной тревоге. Мне представлены неопровержимые доказательства, что человек, называвший себя Алонзо де Лас Падосом, а ныне зовущийся Лео Ноэль-Абрагамсом, — действительно мой родной брат Чарльз Райленд.
— Белла, я догадываюсь: вы были у них этой… мнимой юридической конторе?
— Да, отец мой, я вчера виделась с братом… Боже мой, я теперь жизни своей не рада! День ото дня все страшнее, все непонятнее… Вчера Чарльз показал мне свой медальон. Сомнений нет: человек этот — родной мой брат. Мы подошли с ним к зеркалу… Господи! Он гораздо лучше меня, но у нас одни и те же черты!.. Мне хочется спрятаться от людей… Я не могу больше!
Изабелла отвернулась и зарыдала. Больной пошевелился в постели и глубоко, тяжко вздохнул. Слова девушки были сбивчивы, но патер Бенедикт уловил их смысл. Он ласково тронул ее за плечо, и мисс Райленд повернула к нему измученное лицо.
Скажите мне, моя возлюбленная дщерь во Христе, знает ли ваш брат, что вы… ничего не утаили на исповеди от служителя бога?
— Да, святой отец, Чарльз это знает, и он устыдился своего прежнего недоверия к вам. Он понял, как глубоко было его заблуждение, ибо иначе он давно был бы схвачен… А его намерения… Боже мой, я не могу повторить его страшные слова…
— Что предлагает вам брат, Изабелла?
— Чарльз умоляет меня покинуть этот дом. Если верить Чарльзу, наш отец — величайший злодей, уголовный преступник, убийца, вор, укравший чужое имя. Мой брат задумал разоблачить его стародавний обман. Он уже послал письмо в Лондон.
— Письмо в Лондон? И он раскрыл в нем свое настоящее имя? Кому он послал это письмо?
— Он послал его генералу Хауэрстону, но в письме назвался юристом Лео Ноэль-Абрагамсом и обещал генералу важные разоблачения. Доверить их бумаге он не мог. Хауэрстон, вероятно, приедет в Ченсфильд. Чарльз убежден, что наш отец не пощадит никого и ничего вокруг, когда правосудие потребует его к ответу.
— Изабелла, если в Ченсфильде должны разыграться столь грозные события, я готов согласиться с вашим братом: вам следует покинуть этот дом. Но как же Чарльз намерен устроить ваш отъезд?
— Сопровождать меня должен Наль Рангор Маджарами, то есть кавалер де Кресси, как он назвался, когда первый раз прибыл в Бультон.
— Скажите мне, Белла, ваш брат открыл вам настоящее имя этого кавалера?
— Его имя… Реджинальд Мюррей. Это сын мистера Альфреда Мюррея, человека, которого мой отец лишил всего — подлинного имени, имущества, невесты — и которого бросил умирающим на необитаемом острове. Чарльз намерен восстановить права Реджинальда на все, что потерял его отец.
— Дочь моя, но каковы же дальнейшие планы вашего брата? Неужели он откажется от своей доли Ченсфильда? Может быть, он рассчитывает на… чье-нибудь другое богатство?
— Нет, святой отец, Чарльз поклялся восстановить права Реджинальда на титул и поместье единственно во имя справедливости. Сам он хочет вернуться на далекий остров в Индийском океане и создать там новое поселение. У него есть очень умный, начитанный друг — Джордж. Они вместе задумали создать какой-то Город Солнца для обездоленных людей… Этот город должен стать царством света, справедливости и братства. Все богатства там должны быть разделены между людьми поровну…
— Итак, наше повествование окончено, синьор Буотти. Мы не могли посвятить вас раньше в эти подробности, ибо до сего времени нам не хватало доказательств. Теперь перед вами документы: вот письмо Фернандо Диаса к леди Райленд, вот копия записки патера Фульвио к его бультонскому агенту, отцу Бенедикту Морсини, и вот, наконец, подлинный ответ отца Бенедикта своему духовному главе… Корабль преступного Джакомо Грелли, как вы знаете, сейчас находится в водах венецианской лагуны, и, вероятно, злодей навестит дом своего отца. Его намерений по отношению к старому графу мы пока в точности не знаем, это скоро выяснится. Родной сын Джакомо, Чарльз Райленд, сейчас находится в Бультоне и готовится к последней схватке с ченсфильдским извергом и тамошним крестовым пауком в сутане. Рука возмездия настигла Гринелли близ Марселя. Этот иезуит Луиджи в каюте «Эльмионы» убил нанятого вами сыщика Кремпфлоу. Ваши деньги, отданные Кремпфлоу, пошли на благо очковой змее, патеру Бенедикту, который, несомненно, отравил мою несчастную мать, Анжелику Ченни, а сейчас готовится умертвить Изабеллу Райленд. Мы ждем вашего решения, синьор Буотти!
Томас Бингль взглянул на часы.
— Друзья, уже десять часов! Третий день яхта Грелли стоит в лагуне. Его визит в Венецию не может быть случайным. Один из нас должен взять под наблюдение корабль, а затем лететь в Англию, к старику, чтобы известить его о событиях. Итак, доктор, удалось ли нам убедить вас? Согласны ли вы действовать по нашему плану?
— Синьоры, все мои силы — к вашим услугам!
— Доктор Томазо, в таком случае нужно оставить здесь, в Мраморном палаццо, синьора Антони Ченни под видом нового служителя музея, чтобы наблюдать за иезуитами, а вам — без промедления отправиться в Лондон. Генерал Хауэрстон должен отнестись к вам с доверием.
— Я готов к отъезду хоть нынче, друзья мои!
Генерал Хауэрстон, начальник тайной военной канцелярии, принимал в своем лондонском кабинете гостя из Италии. Беседа уже близилась к концу. Генерал сидел в кресле с невозмутимым лицом, подносил время от времени сигару к губам и озабоченно следил за тем, чтобы с кончика длинной гаваны не упал пепел. Доктор Томазо Буотти не мог прочесть по лицу англичанина, серьезно ли он относится к услышанному.
Наконец пепел сигары обвалился на бумаги, разложенные перед генералом.
…Благодарю вас за эти необычайные сведения, доктор, однако представленные вами документы, равно как и изложенные вами факты, требуют, согласитесь сами, тщательной проверки.
— Но те смелые люди, решившие разоблачить злодея, нуждаются в вашей поддержке, генерал. Они подвергают себя смертельному риску во имя защиты своих справедливых прав. Целая цепь тайных злодеяний тянется к мрачному замку этого Цезаря Борджиа наших дней: банкир Сэмюэль Ленди, адвокат Ричард Томпсон, сэр Генри Блентхилл, граф Эльсвик, не говоря уже о кровавой трагедии в Голубой долине и о жертвах Терпин-бриджа. Мои друзья осуществляют смелый план разоблачения преступного самозванца, но без поддержки властей, хотя бы тайной, им невозможно будет восстановить попранную справедливость. С этой целью я и доставил вам все нужные документальные доказательства.
Генерал стряхнул пепел с бумаг и вновь перебрал их одну за другой.
— Ну-с, посмотрим, чем мы располагаем!.. Письмо пирата Фернандо Диаса — он же Роджерс, Ханслоу и Поттер, — адресованное леди Райленд; это подлинник… Копия записки Мери Уэнт ее отцу… Копия письма Фульвио ди Граччиолани патеру Бенедикту… Подлинник ответа патера Бенедикта… Записка с подписью «Ч», скопированная Бинглем… адресовано капитану Бернсу. Две копии художественных миниатюр: Джакомо Молла с матерью — датировано 1743 годом, и виконт Ченсфильд с сыном Чарльзом — датировано 1772 годом. Портрет сэра Фредрика Джонатана Райленда, исполненный в Калькутте и датированный 1767 годом… Портрет американского сенатора мистера Альфреда Мюррея, исполненный в Филадельфии в 1787 году, за два года до его смерти… Портрет Томаса Мортона… Портрет мисс Эмили Гарди… Гм! Синьор Буотти, говорю вам откровенно все это не лишено… как бы сказать… загадочности, но еще далеко не достаточно, чтобы доказать присвоение пиратом Грелли титула и имущества сэра Райленда!
— О, господин генерал, — воскликнул доктор Буотти, — мои смелые друзья немало потрудились над тем, чтобы неопровержимо доктать свою правоту! Все подготовлено таким образом, чтобы вы могли схватить за руку убийцу и его тайных сообщников прямо на месте нового покушения. Чтобы убедить вас поддержать смелый замысел капитана Луиса, мы не ограничились только вышеперечисленными документами. У нас есть еще один веский аргумент: из Калькутты нами приглашен престарелый индусский юрист Мохандас Маджарами. Позвольте заметить, что он никогда не видел обоих портретов сэра Райленда, которые лежат перед вами. Мистер Маджарами ожидает в гостинице вашего приглашения. Угодно ли вам послать за ним?
Генерал вызвал своего помощника, майора Бредда, и представил ему итальянского богослова.
— Господин майор, потрудитесь послать мой экипаж за мистером Маджарами, по адресу Темпль, гостиница «Золотой сокол».
В ожидании этого свидетеля генерал внимательно перечитал все представленные ему документы. При этом он все более сосредоточенно жевал потухшую сигару и морщил лоб. Синьор Буотти провел довольно томительный час в созерцании стен и потолка генеральского служебного кабинета. Наконец майор Бредд доложил, что мистер Маджарами, калькуттский юрист, находится в приемной.
— Просите, — приказал Хауэрстон.
В кабинет вошел высокий, худой старик в головном уборе, похожем на митру, и в длиннополом одеянии, напоминающем рясу священнослужителя. Он скрестил руки на груди и низко поклонился британскому офицеру. Генерал назвал свое имя и должность.
— Прошу извинить за столь позднее приглашение, мистер Маджарами. Позвольте задать вам несколько деловых вопросов. Вы — владелец юридической конторы в Калькутте и ваше имя Мохандас Сами Маджарами?
— Да, саиб. — Старик поклонился еще ниже.
— С какого года существует ваша контора в Калькутте?
— С 1736 года, саиб.
— Ее основателем явились вы?
— Да, саиб, соединив наши усилия с усилиями господина Заломона Ноэль-Абрагамса, мы совместно с ним положили начало существующей ныне юридической конторе.
— Какую роль в ней играл мистер Мортон?
— Саиб, мистер Томас Мортон не был одарен богатством способностей и до конца своей службы в нашей конторе оставался в ней простым солиситором.
— Бультонский филиал фирмы — подлинно ваш филиал?
— Саиб, нас убедили помочь правому делу, не посвящая в подробности.
— Благодарю вас. Вы знавали сэра Райленда лично?
— Весьма хорошо, саиб! И я полагаю себя вправе утверждать, что сэр Фредрик Райленд некогда питал ко мне расположение. Я знал его почти со дня рождения.
— Мистер Маджарами, будучи лицом, стоящим на страже законности, прошу вас во имя справедливости давать мне правдивые показания, вне зависимости от ваших личных взглядов и интересов.
Индусский гость выразил согласие и был приведен к присяге. Генерал продолжал свои вопросы.
— Скажите, после вступления сэра Фредрика в права наследства вы не встречались с ним больше?
— Нет, обстоятельства этому препятствовали. До моего нынешнего путешествия в Европу я не покидал Индии, а милорд никогда не возвращался под родной небосклон.
— Извольте взглянуть на этот портрет. Вы узнаете, кто на нем изображен?
— Это мистер Томас Мортон, саиб.
— А это?
Генерал взял со стола портрет мужчины с орлиным носом и короткими бакенбардами.
— Саиб, я уже имел честь заверить вас, что очень хорошо знал сэра Фредрика Джонатана Райленда в годы его молодости. Это его изображение.
Генерал крякнул и предложил старику взглянуть на портрет виконта Ченсфильда, сделанный в 1772 году.
— Не скажете ли вы нам, чье это изображение?
Старик долго держал портрет перед глазами, пристально всматривался в него и наконец покачал головой:
— Этого господина я не имею чести знать, саиб!
Доктор Буотти искоса бросил на генерала взгляд, полный скрытого торжества.
Поздно ночью в гостиницу «Золотой сокол» явился офицер. Он осведомился, находится ли дома итальянский доктор богословия синьор Томазо Буотти, и попросил разрешения наведаться к нему.
Слуга проводил посетителя наверх и показал двери номера. Доктор еще работал за письменным столом.
— Господин майор Бредд? От генерала? Так поздно?
— Синьор Буотти, — сказал ночной посетитель, прикрывая дверь, — генерал принял решение оказать содействие вашим друзьям. Мне и лейтенанту Бруксону поручено приняться за ченсфильдское дело. Обоих нас в Ченсфильде видели зимой. Поэтому нам, обоим офицерам тайной канцелярии, придется действовать под маской простых слуг. Решено придерживаться рискованного плана, который предложен вашими друзьями, чтобы поймать Грелли и преступного иезуита с поличным… Считаете ли вы, что дочери и сыну Грелли грозит реальная опасность?
— О, мистер Бредд, я вижу в этих молодых людях не детей преступного Грелли, а внуков моего покровителя, графа д'Эльяно. Им обоим несомненно грозит крайняя опасность, ибо только они имеют законное право на венецианское наследство, от которого из страха перед тайным орденом отказался сам Грелли. Иезуиты пустят в ход любые средства, чтобы устранить обоих молодых людей — эту реальную «живую» опасность давно взлелеянным планам ордена.
— Ну что ж, синьор богослов, это все придется проверить. Если наши предположения основательны, промедление опасно. Я отправлюсь в Ченсфильд заранее, Бруксон, мой помощник, — попозже. Он послужит лондонским «гонцом от агента»… Не советую и вам мешкать с выездом на поле сражения, если вы принимаете с голь близко к сердцу судьбу детей лжемилорда. Итак, до скорой встречи в Ченсфильде, синьор!
В конце лета, когда яблоки в английских садиках порозовели и стали сладкими, яхта «Южный Крест» вернулась в Лондон. В августе корабль стал на якоре в устье Темзы. Лорд Ченсфильд застал жену и дочь в сборах: миледи пожелала провести конец августа и сентябрь на лоне ченсфильдской природы. Неотложные дела удержали милорда на некоторое время в столице, и леди Эллен отправилась в Ченсфильд в обществе дочери и нескольких слуг.
В Шрусберри, во дворе гостиницы «Северный олень», кареты леди Райленд и ее челяди остановились, чтобы в последний раз переменить лошадей.
В ожидании карет леди Эллен, госпожа Тренборн и мисс Изабелла, проследовали в зал гостиницы. Утро было прохладным; дождевые капли с налета ударяли в оконные стекла и разбивались в пыль. В камине пылал огонь, и какой-то старый господин, очень почтенного вида, похожий на путешествующего иностранца, собственноручно помешивал горящие угли. Увидев трех дам, иностранец церемонно раскланялся и предложил миледи свое место у огня.
Господин оказался старым французским роялистом, нормандским бароном Бернаром де Бриньи, вынужденным покинуть свою страну, где «взбунтовались эти канальи», как барон выразился по адресу французских крестьян. Старый барон направлялся в Бультон для некоторых встреч с роялистами-эмигрантами, нашедшими приют на английском Севере. Он довольно бегло изъяснялся и по-английски. Леди Ченсфильд назвала свое имя, но гость оказался мало осведомленным в аристократической генеологии островной империи, и благородное имя миледи прозвучало для него, по-видимому, как новое.
После того как дорожное знакомство завязалось и упрочилось, старый барон намекнул, что в его миссии заинтересован французский двор, сама королева Мария Антуанетта и ее августейший брат, австрийский император Леопольд II…
— Но и в вашей стране не должно оставаться безучастных к нашим страданиям, — проникновенно говорил старый французский аристократ, — ибо и у вас начинает распространяться опасный заговор, имеющий целью уничтожить вековые права знати и поставить на их место теорию прав человека. Ваше правительство, закон, собственность, религия и все другие учреждения, дорогие британцам, находятся в опасности и могут быть сметены, как это уже произошло в моей Франции… Дух якобинства проникает и к вам!..
Однако, заметив, что собеседницу пугает и расстраивает беседа о политике, галантный барон поспешил переменить тему и заговорил о достопримечательностях Бультона.
— Простите, господин барон, где вы предполагаете остановиться в Бультоне? — осведомилась миледи.
— Где придется, — отвечал жизнерадостный старый француз. — Вероятно, в этом старом городе нет недостатка в гостиницах.
Глядя на барона со стороны, Изабелла заметила, что его левый глаз отличается странной мертвенной неподвижностью, представляющей резкий контраст с живым блеском правого ока.
— Не угодно ли вам воспользоваться нашим домом? — предложила графиня. — Он, правда, в двенадцати милях от Бультона, но вам было бы у нас удобнее, чем в гостинице. Через несколько дней в Ченсфильд должен прибыть и мой супруг, чтобы подготовить свои корабли к новому военному походу в Индийский океан.
Предложенное гостеприимство явно обрадовало и тронуло французского дворянина. Он рассыпался в изъявлениях благодарности.
Для слуги барона, немолодого долговязого человека, по имени Франсуа Буше, нашлась запасная верховая лошадь, а весь багаж уместился на запятках второго экипажа. Из своей кареты графиня выпроводила камеристку, и господин барон занял ее место. Благодаря живой и увлекательной беседе с гостем заключительная часть путешествия пролетела незаметно. В Ченсфильде тайному поверенному Марии Антуанетты были отведены две удобные комнаты во втором этаже. В первой из них, небольшой приемной, поместился слуга Франсуа.
За ужином в замке господин барон де Бриньи был несколько менее оживлен, жаловался на головную боль и слегка покашливал. Своего слугу он послал в порт, чтобы осведомиться о прибывших кораблях. Вернулся тот с известием, что к бультонским водам приближается американский корабль «Каролина» из Филадельфии. Вскоре после ужина весь ченсфильдский дом погрузился в сон, тишину и мрак.
Утром, когда миледи Эллен спустилась к завтраку, слуга старого француза подошел к ней с озабоченным лицом и осведомился, имеется ли в Ченсфильде врач: господин барон в дороге простудился и не в состоянии покинуть постель. Графиня встревожилась, приказала заложить карету и послать ее в Бультон за доктором Рандольфом Грейсвеллом.
После полудня больному стало хуже, и слуга Франсуа Буше сообщил хозяйке дома, что положение старика внушает серьезные опасения, ибо налицо все признаки воспаления легких и горячки. Месье де Бриньи, по-видимому, и сам отдавал себе отчет в своем положении, ибо передал графине через Франсуа покорнейшую просьбу уведомить о его болезни местного католического священника. Очень скоро легонькая двуколка доставила в Ченсфильд священника портовой капеллы патера Бенедикта Морсини. Слуга барона провел монаха к ложу больного. Старый роялист лежал с полузакрытыми глазами, дышал прерывисто и тяжело. Он увидел незнакомого монаха в сутане и глазами сделал слуге знак удалиться.
— Наклонитесь ко мне, святой отец, — прошептал он чуть слышно.
Священник вопросительно взирал на больного. Тот выпростал руку из-под одеяла, и монах увидел на указательном пальце больного перстень с печаткой. Это украшение походило на перстень с саламандрой, находящийся в обладании самого патера! Неужели новый посланец отца Фульвио ди Граччиолани?..
— Ed majorem dei gloriam! note 130 — многозначительно прошептал больной.
— Аmen! — отвечал монах, склоняясь еще ниже к изголовью.
— Недавно я посетил Венецию и беседовал с отцом Фульвио. — Голос больного был слаб. Он задыхался и делал большие усилия, чтобы говорить отчетливо. — Лорд Ченсфильд навестил Мраморное палаццо и был принят графом Паоло д'Эльяно. Сюда направляется доктор Буотти. Я прибыл раньше, чтобы предупредить вас об этих событиях. Святой отец благословляет задуманные вами начинания и просит не медлить ни часа…
— Простите, ваше превосходительство, отец Фульвио не вручил вам письма для меня?
— Условия нашей встречи исключали такую возможность. Он вручил мне вместо пароля и письма этот перстень… Промедление грозит крушением нашего святого дела… Он просил вас позаботиться не только о судьбе вашей духовной дочери, но и не забывать… юридической конторы Ноэль-Абрагамс и Маджарии. Насколько я понял, питер Фульвио считает нужным, чтобы Лео Ноэль-Абрагамс разделил судьбу наследницы…
— Ваше превосходительство, вы утомились… Не утруждает ли вас долгая беседа?
— Брат Бенедикт, я стою в преддверии… Прошу вас, брат мой, известить отца Фульвио, что Бернар де Бриньи исполнил перед кончиной свой долг!..
Поздно вечером в Ченсфильд прибыл доктор Рандольф Грейсвелл. Он был очень утомлен и не слишком обрадован перспективой провести бессонную ночь у одра умирающего чужестранца. Слуга барона проводил врача в покой. В свете ночника виднелся полог, свисающий над постелью больного. Врач подошел к постели.
— Дайте сюда больше свечей, — приказал он отрывисто и отвел полог в сторону.
К немалому изумлению врача, постель оказалась пустой; в то же мгновение на плечо доктора Грейсвелла тяжело опустилась из-за полога чья-то рука.
Сощурив близорукие глаза, доктор всматривался в лицо высокого седого старика. Человек стоял в небольшой стенной нише за пологом, рядом с постелью. Он был в ночном одеянии и халате.
— Доктор Грейсвелл, — заговорил этот странный больной, — я вызвал вас сюда под предлогом моей болезни. Приношу тысячи извинений за причиненное вам беспокойство, но дело не терпит отлагательства. Речь идет о важной тайне.
— Кто вы? — Доктор испытывал нечто весьма похожее на испуг.
Его собеседник поднял ночник и приблизил свое лицо к глазам врача.
— Доктор! Вы видите перед собою капитана Бернардито Луиса эль Горра.
От неожиданности доктор Грейсвелл чуть не сел мимо стула.
— Синьор Грейсвелл, — продолжал Бернардито, — вы должны понять, что я не открыл бы вам своего настоящего имени, если бы замыслил нанести тайный вред законным владельцам этого дома. Садитесь в это кресло, зажгите сигару и выслушайте, что привело меня сюда под именем французского роялиста… А вы, майор Бредд, — повернулся «барон» к своему мнимому слуге, — оставайтесь у двери и следите, чтобы нас никто не вздумал подслушать…
…Через три часа доктор Грейсвелл вошел в будуар хозяйки дома.
— Миледи Райленд, — сказал он бесстрастным врачебным тоном, — у вашего гостя барона де Бриньи тяжелая форма воспаления легких. Обстоятельства не позволяют мне остаться в Ченсфильде, но больной так плох, что нуждается в заботливом уходе. Я пришлю из Бультона сиделку, но она сможет приехать только утром. Не смогла бы мисс Изабелла взять на себя труд немного побыть у постели страждущего? Это знатный дворянин, а ваша дочь хорошо умеет ухаживать за больными.
Леди Эллен послала за дочерью, и доктор повторил ей свою просьбу. Мисс Изабелла покорно отправилась в покой к больному французу. Мисс Тренборн обещала сменить свою воспитанницу через два часа.
В ченсфильдском доме у патера Бенедикта Морсини имелась как бы временная резиденция, которая по традиции сохранялась за патером с тех пор, когда он еще давал уроки латыни малолетней наследнице поместья. Некогда в этой комнате со стрельчатыми оконцами, занимавшей самый верх левой замковой башенки, жил и трудился над своими рисунками юный живописец Эдуард Мойнс… Бывая в Ченсфильде, патер всегда останавливался в этом уединенном покое, куда вела крутая железная лесенка. Слуги замка так и прозвали эту комнату «кельей» и редко туда заглядывали.
Здесь, в своей «келье», отец Бенедикт ожидал теперь отъезда доктора Грейсвелла, чтобы отправиться с ним и Бультон в одной карете. Ему не терпелось услышать врачебный приговор над своим знатным французским единоверцем. Сойдя вниз, в столовую, он услышал от миледи, что положение больного является угрожающим и что временно роль сиделки приняла на себя мисс Изабелла. Патер отыскал доктора в вестибюле; врач дожидался кареты.
— Достопочтенный мистер Грейсвелл, — обратился иезуит к врачу столь вкрадчивым голосом, будто он просачивался сквозь щели запертых дверей, — вы позволите мне разделить с вами место в карете?
— Пожалуйста, — ответил врач безразличным тоном. — Надеюсь, ваши сборы не будут слишком долгими? Карету скоро подадут.
Монах торопливо поднялся наверх. Но отправился он не в свою «келью», а в покои больного француза. Прошмыгнув через переднюю, где дремал слуга Франсуа Буше, патер приоткрыл дверь в опочивальню барона. На столике у постели горела лампа, свет ее падал на лицо добровольной сиделки, мисс Изабеллы Райленд.
Патер Бенедикт никогда еще не видел Изабеллу в состоянии такой глубокой душевной подавленности. На побледневшем, осунувшемся лице наследницы Ченсфильда появилось новое выражение горечи, тревоги и скрытого гнева. Покрасневшие веки отяжелели, глаза потеряли блеск и задор. Даже губы, еще недавно полудетские и пухлые, как у веселых ангелов с полотен итальянских мастеров, стали как будто тоньше и суше. Эти сжатые губы сделали все лицо Изабеллы более взрослым, зрелым; в нем ничего не осталось от шаловливой ребяческой беспечности.
Бенедикт Морсини почувствовал сразу, что причина этой перемены не имеет никакого касательства к близкой кончине старого француза. Изабелла боязливо покосилась на постель и знаком попросила монаха отойти в дальний угол.
Патер покачал головой, ибо не считал необходимым остерегаться ушей месье де Бриньи.
— Говорите спокойно, дочь моя. Душа этого человека — около врат царства. Земное уже недоступно ей.
— Святой отец, я в страшной тревоге. Мне представлены неопровержимые доказательства, что человек, называвший себя Алонзо де Лас Падосом, а ныне зовущийся Лео Ноэль-Абрагамсом, — действительно мой родной брат Чарльз Райленд.
— Белла, я догадываюсь: вы были у них этой… мнимой юридической конторе?
— Да, отец мой, я вчера виделась с братом… Боже мой, я теперь жизни своей не рада! День ото дня все страшнее, все непонятнее… Вчера Чарльз показал мне свой медальон. Сомнений нет: человек этот — родной мой брат. Мы подошли с ним к зеркалу… Господи! Он гораздо лучше меня, но у нас одни и те же черты!.. Мне хочется спрятаться от людей… Я не могу больше!
Изабелла отвернулась и зарыдала. Больной пошевелился в постели и глубоко, тяжко вздохнул. Слова девушки были сбивчивы, но патер Бенедикт уловил их смысл. Он ласково тронул ее за плечо, и мисс Райленд повернула к нему измученное лицо.
Скажите мне, моя возлюбленная дщерь во Христе, знает ли ваш брат, что вы… ничего не утаили на исповеди от служителя бога?
— Да, святой отец, Чарльз это знает, и он устыдился своего прежнего недоверия к вам. Он понял, как глубоко было его заблуждение, ибо иначе он давно был бы схвачен… А его намерения… Боже мой, я не могу повторить его страшные слова…
— Что предлагает вам брат, Изабелла?
— Чарльз умоляет меня покинуть этот дом. Если верить Чарльзу, наш отец — величайший злодей, уголовный преступник, убийца, вор, укравший чужое имя. Мой брат задумал разоблачить его стародавний обман. Он уже послал письмо в Лондон.
— Письмо в Лондон? И он раскрыл в нем свое настоящее имя? Кому он послал это письмо?
— Он послал его генералу Хауэрстону, но в письме назвался юристом Лео Ноэль-Абрагамсом и обещал генералу важные разоблачения. Доверить их бумаге он не мог. Хауэрстон, вероятно, приедет в Ченсфильд. Чарльз убежден, что наш отец не пощадит никого и ничего вокруг, когда правосудие потребует его к ответу.
— Изабелла, если в Ченсфильде должны разыграться столь грозные события, я готов согласиться с вашим братом: вам следует покинуть этот дом. Но как же Чарльз намерен устроить ваш отъезд?
— Сопровождать меня должен Наль Рангор Маджарами, то есть кавалер де Кресси, как он назвался, когда первый раз прибыл в Бультон.
— Скажите мне, Белла, ваш брат открыл вам настоящее имя этого кавалера?
— Его имя… Реджинальд Мюррей. Это сын мистера Альфреда Мюррея, человека, которого мой отец лишил всего — подлинного имени, имущества, невесты — и которого бросил умирающим на необитаемом острове. Чарльз намерен восстановить права Реджинальда на все, что потерял его отец.
— Дочь моя, но каковы же дальнейшие планы вашего брата? Неужели он откажется от своей доли Ченсфильда? Может быть, он рассчитывает на… чье-нибудь другое богатство?
— Нет, святой отец, Чарльз поклялся восстановить права Реджинальда на титул и поместье единственно во имя справедливости. Сам он хочет вернуться на далекий остров в Индийском океане и создать там новое поселение. У него есть очень умный, начитанный друг — Джордж. Они вместе задумали создать какой-то Город Солнца для обездоленных людей… Этот город должен стать царством света, справедливости и братства. Все богатства там должны быть разделены между людьми поровну…