Страница:
удовольствием вошла в их дом.
- Молчи, женщина! - прикрикнул на нее Красные Крылья. - Я еще не встречал
на своем веку такой злой старухи! Оставайся здесь и стереги меха. Если бы ты
вошла в дом белого начальника, нас всех выпроводили бы оттуда!
Бабушка осталась, а мы вошли в комнату с белыми стенами и большим очагом.
На полу стояли вещи, которых я никогда еще не видел: стол, стулья, высокое
ложе на деревянных ножках. Нам навстречу вышла Женщина-Птица; у нее было
красивое лицо и длинные волосы. Я залюбовался ее платьем из желтой материи с
большими круглыми синими пятнами. Она пожала руку Красным Крыльям и моей
матери, сказала, что рада их видеть, потом взяла и меня за руку и
воскликнула:
- А, так это Маленькая Выдра, будущий ловец орлов?
Я был рад, что она позвала нас в свой дом, и сказал ей об этом, но больше
не мог выговорить ни слова. Я был очень смущен и испуган: в первый раз в
жизни мне пожали руку. Здороваясь, белые всегда трясут друг друга за руку, и
мне этот обычай показался очень странным.
Женщина-Птица угостила нас мясом, кофе, сухарями и патокой. Сухари и
патоку я отведал впервые; и то и другое мне очень понравилось. Когда мы
поели, в комнату вошел Длинноволосый. Был он высокого роста, широкоплечий, с
длинными волосами; шел твердыми шагами и голову держал высоко. Подойдя к
нам, он пожал руку сначала Красным Крыльям, потом моей матери и, наконец,
мне. С Быстрым Бегуном он уже виделся раньше. На нашем языке он говорил
хорошо; должно быть, его научила Женщина-Птица. Повернувшись к Быстрому
Бегуну, он сказал:
- Так это и есть твой племянник, Маленькая Выдра, о котором ты мне
говорил? Потом он обратился ко мне.
- Я рад, что мы с тобой встретились. Твой дядя говорит, что ты хочешь
быть ловцом орлов. Ты еще молод для такого опасного ремесла, но в жилах
твоих течет славная кровь пикуни, а я заметил, что пикуни всегда добиваются
того, чего хотят. Что же ты не купишь себе ружья? Я слыхал, что ты мечтаешь
о нем.
- Да, мне бы очень хотелось иметь ружье, но шкур у меня мало, и мне нечем
за него заплатить, - ответил я.
Женщина-Птица подошла к Длинноволосому и стала ему что-то шептать.
Сначала он нахмурился и покачал головой, потом улыбнулся ей и снова
повернулся ко мне:
- Если я дам тебе сейчас ружье, скажи, заплатишь ли ты мне сорок шкур за
него и пять за порох, когда у тебя будут эти шкуры?
Я так обрадовался, что долго не мог выговорить ни слова. Наконец я
овладел собой, поднял руку к небу и воскликнул:
- Клянусь Солнцем, я отдам тебе сорок пять шкурок, если буду жив!
- Молодец! Я тебе верю. Ружье твое! Ступай и возьми его.
Все мы последовали за ним в соседнюю комнату, где хранились его бумаги и
вещи, и здесь он протянул мне ружье, достал жестянку с порохом: пули и
четыре коробочки с пистонами, потом снял со стены рог для пороха и мешок для
пуль.
- Бери, это все твое, - сказал он мне. - Таких ружей нет у нас в
магазине, жена меня просила, чтобы я дал тебе одно из моих.
Как я был счастлив! Я схватил ружье и прижал его к груди.
- Отдай за ружье те шестнадцать шкур, которые ты подарил мне и бабушке, -
посоветовала моя мать. - Остальные ты принесешь после.
- Нет, они вам нужны, я не могу взять их у вас, - ответил я.
- Верно, юноша пикуни! Никогда не отбирай того, что ты подарил, - сказал
мне Длинноволосый.
Так получил я первое ружье. После полудня, когда мать и бабушка
обменивали шкурки бобров и другие меха, я стоял подле и смотрел на них.
Каждая купила себе одеяла, нож, красной краски и много бус. Своим покупкам
они радовались не меньше, чем я ружью. Даже бабушка улыбалась во весь рот и
распевала песни, когда мы верхом возвращались в лагерь.
На Молочной реке мы прожили семь дней. Мне эти дни показались бесконечно
длинными, так как я хотел поскорее перебраться к реке Стрела. Вечера я
проводил в вигваме Красных Крыльев, и старик рассказывал мне о ловле орлов.
Днем я ходил на охоту и брал с собой Синуски и Нипоку. Мне хотелось приучить
волчонка к выстрелам; Синуски, его вторая мать, не боялась выстрелов и
тотчас же бежала по следам раненого животного.
В первый день я подстрелил белохвостого оленя, и он тотчас же упал.
Волчонок нисколько не испугался выстрела, однако не последовал за собакой,
когда та подбежала к убитому оленю и вонзила зубы ему в горло. Нипока
смотрел то на нее, то на меня и, казалось, не знал, что ему делать.
Возвращаясь в лагерь, я подстрелил водяную курочку, и Нипока, увидев, как
она трепещет и бьется на земле, бросился к ней со всех ног, а Синуски
уселась и стала на него смотреть. Долго он трепал и кусал птицу, вымазал всю
морду кровью и, наконец, съел мясо вместе с перьями. В этом отношении он
отличался от Синуски, которая не прикасалась к птицам; как и мы, она любила
только "настоящее мясо".
Я решил, что в конце концов Нипока научится выслеживать дичь и будет мне
хорошим помощником. На следующий день я тяжело ранил белохвостого оленя,
который пошатываясь скрылся в зарослях. Не видя его, волчонок, не пожелал
следовать за Синуски, бросившейся в погоню. Сдирая с оленя шкуру, я привязал
Нипоку к дереву. Мне не хотелось, чтобы он до окончания охоты отведывал мяса
или крови.
Вскоре мне удалось поднять еще одного белохвостого оленя, и волчонок
видел, как он обратился в бегство. Я выстрелил. Олень упал и покатился по
склону. Собака, а за ней и волчонок подлетели к нему, и Синуски схватила его
за горло, но тотчас же уступила место Нипоке, который сердито ворчал и
подергивал пушистым хвостом. Я сделал надрез на шее оленя и позволил
волчонку отведать крови. Теперь я знал, что он будет мне помощником.
Вернувшись в лагерь, я долго учил его лежать неподвижно подле меня, пока не
позволю ему встать. Оказалось, что научить его этому нелегко, и мне придется
с ним повозиться.
Когда наши охотники продали все меха и шкуры, мы снялись с лагеря,
переправились через Большую реку и двинулись на юг. К вечеру третьего дня мы
раскинули лагерь в долине реки Стрела. Долина была очень узкая; по краям ее
вставали высокие скалы. Я слышал о том, что здесь водится много дичи, - как
оказалось, рассказчики не преувеличивали. На равнине паслись стада бизонов и
антилоп; в глубоких, поросших лесом оврагах на каждом шагу попадались олени,
лоси, а на берегах ручьев жили бобры; здесь они не строили плотин, зная, что
во время разлива реки ни одна плотина не уцелеет. В долине реки Стрела
предстояло нам прожить долгое время. Вот почему на следующее же утро я
отправился на охоту, чтобы привезти мяса для моей семьи и для Красных
Крыльев. Сопровождали меня мать и бабушка. Мы поднимались по тропе, ведущей
из глубокого оврага на равнину к югу от реки. Поднявшись по склону, мы
увидели большое стадо бизонов, двигавшееся нам навстречу и, по-видимому,
спускавшееся на водопой к реке.
Мы спрятались за краем оврага, и женщины спешились. Я отдал ружье матери
и достал лук и стрелы. Ехал я на быстрой лошади Красных Крыльев и надеялся
на удачную охоту.
Ветер дул мне навстречу. Не успел я выехать на равнину, как лошадь моя
почуяла запах бизонов, и большого труда стоило мне ее сдерживать. Вскоре
увидел я горбы вожаков стада, затем их головы. Я отпустил поводья, и в
несколько прыжков моя лошадь примчалась к стаду. Оно круто повернуло и
понеслось назад. Наметив крупную самку, я подскакал к ней, натянул тетиву, и
стрела вонзилась ей в бок. Кровь хлынула у нее из ноздрей. Не
останавливаясь, я близко подъехал ко второй самке и выстрелил, целясь ей в
позвоночник. Тяжело рухнула она на землю, а я, высматривая животное
покрупнее, заметил впереди стада какое-то белое пятно.
Как забилось мое сердце! Неужели посчастливилось мне увидеть белого
бизона? В эту минуту стадо, огибая скалу, разбилось на два потока, и я
отчетливо разглядел бизона белого с головы до ног.
Лошадь моя мчалась галопом, но я безжалостно ее погонял. Животные передо
мной расступились. Я догонял белого бизона. Он увидел меня и побежал
быстрее. Моя лошадь от него не отставала, я выстрелил, но ранил его легко.
Он высоко подпрыгнул, но не замедлил бега. Никогда еще не видел я такого
быстроногого бизона! Он опередил стадо, я мчался за ним. Казалось мне, он
слабеет от потери крови.
Взмыленная лошадь напрягала последние силы, но расстояние между мной и
бизоном постепенно уменьшалось. Наконец я подъехал к нему вплотную, и на
этот раз не дал промаха. Стрела пронзила ему сердце, и он рухнул на землю. Я
спрыгнул с лошади и подбежал к нему. Не верилось мне, что на мою долю выпала
такая удача. Неужели я действительно убил белого бизона - священное
животное, избранное Солнцем?
Мать и бабушка, следившие за погоней, подъехали ко мне. Бабушка громко
выкрикивала мое имя.
- Этого белого бизона ты должен принести в жертву Солнцу! - сказала она
мне.
Но сдирать шкуру со священного животного мы могли лишь с разрешения жреца
Солнца. Мать моя поскакала назад, в лагерь, за стариком Красные Крылья.
Мы подошли к двум убитым мною самкам, и руки наши дрожали, когда мы
сдирали с них шкуру и разрезали мясо. Потом мы вернулись к белому бизону, и
бабушка сказала, что за всю свою долгую жизнь она видела только четырех
священных животных. Однако я на нее рассердился: она хотела, чтобы мы
отправились на север, к племени каина, когда настанет месяц Спелых Ягод и
каина будут строить вигвам в честь Солнца.
Было около полудня, когда на равнину выехали всадники. Красные Крылья и
другие жрецы Солнца, а также Одинокий Ходок и старейшины кланов ехали
впереди, за ними следовали мужчины, женщины, дети. Возле туши белого бизона
они остановились и, любуясь убитым животным, стали воспевать хвалы мне,
убившему бизона, посвященного Солнцу.
Жена Красных Крыльев, "сидящая рядом с ним", привезла его Трубку Грома и
вязанку хвороста. В нескольких шагах от туши бизона разложила она костер.
Вокруг него столпились жрецы Солнца и старейшины, а подле меня стоял старик
Красные Крылья. Он сжег на костре охапку душистой травы и окурил себя дымом,
потом спеты были четыре священные песни и извлечена трубка. Высоко подняв
ее, старик обратился с молитвой к Солнцу, не забыв упомянуть обо мне,
убившем священного бизона.
В жертву приносили мы мясо белого бизона, а также и шкуру, но ее нужно
было сначала выдубить и раскрасить.
Затем все встали, приблизились к бизону и по очереди стали сдирать с него
шкуру. Отдали мы ее жене Красных Крыльев; она должна была вернуть эту шкуру
выдубленной и раскрашенной. Склонившись над тушей, старик воскликнул,
обращаясь к Солнцу:
- Тебе оставляем мы священное мясо! Сжалься над всеми нами!
Так закончилась церемония. Люди вскочили на своих коней и поскакали по
направлению к лагерю. Красные Крылья аккуратно завернул трубку, передал ее
жене и обратился ко мне:
- Идем! Сегодня великий день - ты убил священного бизона, и я покажу
тебе, где нужно рыть ловушку для орлов.
Взяв ружье из рук матери, я приказал ей и бабушке отвезти домой мясо двух
убитых мною самок; затем я последовал за Красными Крыльями. Ехали мы на юг,
к высокой горе, на которой, по словам старика, часто отдыхали орлы.
Действительно, когда мы взбирались по крутому склону, над горой парили
четыре огромные птицы.
Лошади наши тяжело дышали. Наконец, мы въехали на вершину горы, и я
увидел очень узкую площадку длиной шагов в пятьдесят. В восточном конце ее
находилась ловушка, до половины засыпанная землей и гниющими листьями. Это
была ловушка Красных Крыльев; много лет назад поймал он здесь семь орлов.
Старик сказал мне, что лопата его лежит где-нибудь на восточном склоне,
куда он ее швырнул. Я спустился вниз и нашел ее; она была сделана из лопатки
бизона и от времени стала желто-зеленой. Спрыгнув в яму, я стал сгребать
землю, хворост и листья на мое кожаное одеяло; связав концы одеяла, я
передал его старику и тот отнес его подальше от ловушки и высыпал землю на
склон горы. Мусора в яме было много, но мы работали не покладая рук, пока ее
не очистили. Теперь эта ловушка с прямыми стенами и гладким полом была такая
глубокая, что только голова моя высовывалась из ямы. Старик был очень
доволен. Снова он повторил, что орлы часто спускаются на вершину этой горы,
и здесь начинается для меня тропа ловцов. На обратном пути он пел священные
песни, и в лагерь мы вернулись в сумерках.
Утром женщины привезли к ловушке вязанки ивовых палок, а на следующий
день я пошел на охоту. Мне нужна была приманка для орлов, и я хотел убить
волка и сделать из него чучело.
В этих краях водилось много волков, но мне не удавалось подойти к ним на
расстояние ружейного выстрела. Рано утром покинул я лагерь и спустился к
тропе, проложенной бизонами. Тропа эта извивалась в овраге и вела к реке. С
восточной стороны оврага вздымалась высокая скалистая стена. Я взобрался на
ту стену и притаился в кустах. Знал я, что волки всегда бегут за стадами
бизонов, а на пыльной тропе я нашел отпечатки волчьих лап.
- Бизоны, бизоны, идите на водопой к реке! Волки, голодные волки,
следуйте за бизонами! - шептал я.
Ждать мне пришлось недолго. В дальнем конце оврага показалось облако
пыли. Овраг был узкий и извивался, как змея: вот почему я не видел стада.
Однако я сразу понял, что бизоны идут на водопой. Не спуская глаз с облачка,
я следил за продвижением стада. Наконец, показались вожаки; завидев воду,
они побежали рысью. Ветер дул мне в лицо, и пыль слепила глаза. Темной
лавиной катилось стадо по крутому склону. Спустившись на берег, бизоны
пробивались в передние ряды, чтобы поскорее утолить жажду.
Я не спускал глаз с тропы. Наконец, показались отставшие животные -
старые бизоны-самцы, облезлые, с тупыми рогами: шли они медленно, один из
них прихрамывал. За ним, на расстоянии сотни шагов, гуськом следовали семь
волков; бежали они с высунутыми языками и были с ног до головы покрыты
пылью.
Когда они пробегали у подножия скалистой стены, я тихонько завыл
по-волчьи. Они остановились и насторожили уши, не понимая, откуда доносится
вой. Тогда я прицелился в вожака и спустил курок. Бум! Волк упал и забился в
пыли. Остальные повернули назад и через секунду скрылись из виду. Вслед за
ними умчались и бизоны. Когда я спустился в овраг, волк был уже мертв.
Осторожно снял я с него шкуру и поспешил домой, чтобы отдать шкуру Красным
Крыльям, который обещал набить ее травой.
На следующий день старик снова отправился со мной к ловушке. Долго
работали мы, покрывая яму крышей из веток и травы; в одном конце ее мы
оставили дыру, в которую я должен был пролезть и затем заложить ее палками.
В сущности работал один старик, а я только помогал ему, подавая ивовые палки
и принося охапки травы. С любопытством следил я, как заботливо строит он
крышу, по нескольку раз перекладывая палки с одного места на другое. Когда
он положил последнюю охапку травы, трудно было разглядеть, где кончается
настил, а где начинается лужайка.
Старик приказал мне спуститься в яму и осмотреть крышу снизу. Каково было
мое удивление, когда я убедился, что настил над моей головой редкий, как
сетка, и в широкие просветы видно небо! Раздосадованный, вылез я из ямы.
- Я думал, что крыша плотная, а она оказывается сквозная, как паутина! -
воскликнул я.- Нужно ее переделать. Если я спрячусь в этой ловушке, орел,
конечно, меня увидит и улетит!
Старик засмеялся.
- Я знал, что ты это скажешь, - проговорил, он. - Подойди к самому краю
ловушки и посмот ри вниз.
С этими словами он просунул в дыру свое белое кожаное одеяло, и хотя я
смотрел во все глаза, но не видел ничего, кроме травы, покрывавшей настил.
- Что же это значит? - воскликнул я. - Я ничего не понимаю. Почему все
просветы и дыры исчезают, если смотришь на крышу сверху?
Старик снова расхохотался.
- Просветы остались, но ни ты, ни орел их не увидите, потому что наверху
светло, а в яме полутьма. Если же ты смотришь на крышу снизу, свет
просачивается во все отверстия, и можно разглядеть каждую палку, каждый
пучок травы. Не забудь, что орел ночью и даже в сумерках ничего не видит;
любит он солнце и яркий дневной свет. А теперь принеси мне одеяло и поедем
домой.
Снова я полез в ловушку, взял одеяло и, подняв голову, увидел старика,
который стоял у самого края ямы.
- Ты меня видишь? - крикнул я.
- Нет, конечно, не вижу! - ответил он.
Я выкарабкался из ямы. Теперь я был уверен, что орел меня не увидит. И
все-таки я не понимал, почему снизу настил кажется сквозным, а сверху
просветов не видно. Всю дорогу я об этом думал.
Когда готова была яма и набито чучело волка, я должен был в течение
четырех дней петь священные песни, какие поют все ловцы орлов перед тем, как
спуститься в ловушку. Этих песен я не знал, но Красные Крылья научил меня их
петь, а затем вместе со мной отправился в лес, где я принес в жертву Солнцу
пару красивых мокасинов.
На четвертый день вечером старик приказал поставить "вигвам для потения".
Вместе со мной потел он сам, а также и другие жрецы Солнца; все мы пели
священные песни, а Красные Крылья снял покровы с Трубки Грома.
На следующее утро я проснулся на рассвете и оседлал двух лошадей - для
себя и для Красных Крыльев, который вызвался меня проводить. Поджидая его,
я, как приказал мне старик, отдал распоряжения матери и бабушке.
- Женщины, я иду ловить орлов, - сказал я им. - Пока я не вернусь, вы не
должны прикасаться ни к шилу, ни к игле, ни к шиповнику. Ничего острого и
колючего не берите в руки, если не хотите, чтобы орел вонзил в меня свои
острые когти. И думайте обо мне все время.
Когда я умолк, мать заплакала, кивнула головой и ни слова не могла
выговорить, а бабушка громко сказала:
- Ступай и будь спокоен: мы тебя не ослушаемся. А когда спустишься в
ловушку, моли богов, чтобы они наделили тебя мудростью, которой тебе не
хватает. Если ты вернешься отмеченный черной смертью, случится это не по
нашей вине.
- О, какой у тебя злой язык! - воскликнула мать. - Жестокая ты женщина.
- Не жестокая, а мудрая. Я желаю ему добра, - сердито проворчала старуха.
Меня окликнул Красные Крылья. Он уже вскочил на лошадь и положил себе на
колени чучело волка. Мы выехали из долины и к восходу солнца были на вершине
горы. К востоку от нас парили в синеве четыре орла. Старик сказал, что это
добрый знак, а четыре - священное число. Набитому травой волку он надрезал
шкуру на боку и засунул туда большой кусок бизоньей печенки, а затем положил
чучело на настил. Когда я спустился в ловушку, он старательно прикрыл
палками и травой дыру, в которую я пролез, и, дав мне последний совет,
удалился, ведя на поводу мою лошадь. Он обещал мне вернуться к вечеру.
Оставшись один, я лег на спину и стал смотреть в просветы на синее небо.
Как был я счастлив! Как хотелось мне, чтобы Одинокий Человек и другие жрецы
племени каина видели меня сейчас! Они гово рили, что лишь по прошествии
многих зим мог я стать ловцом орлов, а я добился своего за одно лето, да и
лето еще не прошло! Я постился и закалил свое тело, в битве с врагами я
доказал, что мог побороть страх, я прошел через все испытание и с помощью
доброго старика стал ловцом орлов.
Высоко над горой парили четыре орла. Я мурлыкал песню Древнего Волка, и
весело было у меня на душе.
Когда солнце стояло на небе, у меня шевельнулись опасения, что, пожалуй,
ни один орел не спустится к чучелу волка. Я старался себя успокоить,
припоминая слышанные мною рассказы ловцов. Случалось, что они по нескольку
дней проводили в ловушке, поджидая птицу. Но меня это не утешило; мне
хотелось сегодня же поймать орла. Я чувствовал, что не могу с пустыми руками
вернуться в лагерь. Потом я представил себе, как спускается орел к набитому
травой волку; я высматривал дыру, в которую удобно было бы просунуть руки,
чтобы схватить его. Но что, если я его не удержу? Что, если ударит он меня
клювом или вонзит в мою руку когти? Ловля орлов казалась мне легким делом, и
только теперь увидел я, как это трудно и опасно. А как мучительно было
ждать! Я понял, почему так мало у нас ловцов: они не могли вынести ни
напряженного ожидания в яме, ни страшных мыслей о когтях и клюве орла. Смело
шли они в бой и не боялись смерти, но птица внушала им страх. "Быть может и
я не выдержу испытания, - мелькнуло у меня в голове. - Быть может Красные
Крылья ошибается, считая, что меня ждет победа".
Было после полудня, когда взглянув на небо, я увидел орла, летящего к
горе. Я боялся, что он не опустится на чучело волка. Мне очень хотелось
встать, но я вспомнил наставления Красных Крыльев, который советовал лежать
неподвижно, пока орел не начнет клевать печень.
Казалось мне, прошло много времени, и я решил, что орел насытился мясом
бизона или антилопы, убитой нашими охотниками, и волк его не привлекает, я
не знал, что делать, чтобы заманить его к ловушке. Вдруг раздался громкий
шум: рассекая воздух, орел падал с высоты. Шум замер; я не видел птицы и
подумал, что она спустилась на равнину. Но я ошибся. Показалась черная тень,
и через секунду-другую орел вступил на настил и вспрыгнул на чучело волка.
Теперь я видел его ясно: он высоко держал голову, осматриваясь по
сторонам. Потом он склонил голову набок и посмотрел вниз, на печенку,
которая торчала из разреза. Он вонзил в нее клюв, оторвал кусок и проглотил
его; еще раз осмотрелся он по сторонам и тогда только стал жадно клевать
печень. По-видимому, он был очень голоден. Я знал, что мешкать не следует.
Волновался я не меньше, чем при стычке с врагом моим ассинибойном. Стараясь
не шуметь, я встал и, сгорбившись, стоял как раз под орлом. Он повернулся ко
мне хвостом.
Вспомнил я совет Красных Крыльев. "Если не хочешь, чтобы орел расцарапал
тебе руки когтями, хватай его за верхние суставы лап", - говорил мне старик.
Медленно просунул я руки в отверстие между двумя палками и, вдруг
подпрыгнув, попытался схватить орла за лапы. Он рванулся, но я успел зажать
средние суставы его лапы. Огромными крыльями рассекая воздух, он едва не
оторвал меня от земли, а я тянул его вниз. Провалилась крыша, и на вытянутые
мои руки упало чучело волка. Орел старался клюнуть меня в лицо, но защитил
меня волк, лежавший на моих руках. Не разжимая рук, я упал ничком на
земляной пол ловушки и увлек за собой орла. Он рвался, взмахивал крыльями,
но скоро выбился из сил и припал грудью к земле. Я придавил его обоими
коленами и налег на него всем телом; он начал задыхаться, крылья его
затрепетали, голова поникла; еще секунда - и он был мертв! Я выбросил его из
ямы, вылез сам и запел победную песню. Потом уселся я на землю и стал
разглаживать взъерошенные крылья птицы. До вечера было еще далеко, и я решил
не ждать Красных Крыльев. Достав из ямы ружье, я взвалил орла на спину и
побежал домой.
Как мне хотелось, приплясывая и распевая песни, пройти через весь лагерь!
Но я вспомнил ловца орлов Одинокого Человека и поборол свое желание.
Спокойно и величественно проходил он меж вигвамов, неся за спиной орла, и я
решил следовать его примеру. Все встречные осыпали меня похвалами. Воины
останавливали меня и любовались орлиным хвостом. Им очень хотелось его
купить, но я сказал, что сейчас не собираюсь его продавать. Наконец, подошел
я к своему вигваму, и навстречу мне выбежали моя мать и Красные Крылья,
который уже собрался ехать за мной к горе. Вернулась из лесу бабушка,
ездившая за хворостом. Увидев орла, она обняла меня и стала выкрикивать мое
имя, словно я совершил великий подвиг.
Так начал я ловить орлов. В долине реки Стрела я поймал еще четырех
орлов, а потом мы перебрались к Желтой реке и раскинули лагерь у подножия
Желтых гор. Эти горы названы были Желтыми много лет назад, когда наше племя
нашло здесь желтую землю.
В долине Желтой реки и в горах и на равнинах по обеим ее сторонам
водилось много дичи. Выехав на охоту, я убил бизона, оленя и лося и на много
дней обеспечил мясом и свою семью и семью Красных Крыльев. Теперь можно было
подумать и о ловле орлов. На следующий день я начал рыть яму на вершине
высокого лагеря. Через три дня яма и крыша были готовы. Затем я в течение
четырех дней постился, на четвертый день вечером потел в "вигваме для
потения", а на следующее утро отправился к ловушке, захватив с собой чучело
волка, в которое засунул кусок бизоньей печенки.
Когда я уходил из лагеря - шел я пешком, неся на плече волка, - Нипока
заскулил: ему хотелось идти со мной. "Не взять ли его?" - подумал я. Услышав
мой зов, он бросился ко мне и стал прыгать, стараясь лизнуть меня в лицо. Я
прошел через весь лагерь, волчонок бежал за мной по пятам. В свободное время
я возился с ним, учил его лежать неподвижно, пока я не свистну, и теперь он
слушался меня беспрекословно. Боялся он всех людей, кроме моей матери,
бабушки и меня; даже к Красным Крыльям он не мог привыкнуть, хотя старик
часто к нам наведывался. Когда кто-нибудь чужой входил в наш вигвам, Нипока
подползал ко мне или к моей матери, если меня не было дома, и не отходил от
нас, пока гость не уходил из вигвама.
Я взобрался на гору, спустился вместе с Нипокой в ловушку и заложил
палками и травой дыру, в которую пролез. Расстелив на земле одеяло, я велел
волчонку лечь, и он скоро заснул, но спал недолго. Вдруг я увидел, как он
поднял голову и потянул носом воздух, потом вскочил и шерсть на спине его
встала дыбом. Беспокойно переминался он с ноги на ногу, посматривая на стены
ловушки, словно хоте отсюда удрать. Я вспомнил, что точно так же волнуется
он, когда кто-нибудь подходит к нашем вигваму. "Он почуял запах человека, и
этот человек - мой враг", - подумал я. Все наши охотники знали, что я
- Молчи, женщина! - прикрикнул на нее Красные Крылья. - Я еще не встречал
на своем веку такой злой старухи! Оставайся здесь и стереги меха. Если бы ты
вошла в дом белого начальника, нас всех выпроводили бы оттуда!
Бабушка осталась, а мы вошли в комнату с белыми стенами и большим очагом.
На полу стояли вещи, которых я никогда еще не видел: стол, стулья, высокое
ложе на деревянных ножках. Нам навстречу вышла Женщина-Птица; у нее было
красивое лицо и длинные волосы. Я залюбовался ее платьем из желтой материи с
большими круглыми синими пятнами. Она пожала руку Красным Крыльям и моей
матери, сказала, что рада их видеть, потом взяла и меня за руку и
воскликнула:
- А, так это Маленькая Выдра, будущий ловец орлов?
Я был рад, что она позвала нас в свой дом, и сказал ей об этом, но больше
не мог выговорить ни слова. Я был очень смущен и испуган: в первый раз в
жизни мне пожали руку. Здороваясь, белые всегда трясут друг друга за руку, и
мне этот обычай показался очень странным.
Женщина-Птица угостила нас мясом, кофе, сухарями и патокой. Сухари и
патоку я отведал впервые; и то и другое мне очень понравилось. Когда мы
поели, в комнату вошел Длинноволосый. Был он высокого роста, широкоплечий, с
длинными волосами; шел твердыми шагами и голову держал высоко. Подойдя к
нам, он пожал руку сначала Красным Крыльям, потом моей матери и, наконец,
мне. С Быстрым Бегуном он уже виделся раньше. На нашем языке он говорил
хорошо; должно быть, его научила Женщина-Птица. Повернувшись к Быстрому
Бегуну, он сказал:
- Так это и есть твой племянник, Маленькая Выдра, о котором ты мне
говорил? Потом он обратился ко мне.
- Я рад, что мы с тобой встретились. Твой дядя говорит, что ты хочешь
быть ловцом орлов. Ты еще молод для такого опасного ремесла, но в жилах
твоих течет славная кровь пикуни, а я заметил, что пикуни всегда добиваются
того, чего хотят. Что же ты не купишь себе ружья? Я слыхал, что ты мечтаешь
о нем.
- Да, мне бы очень хотелось иметь ружье, но шкур у меня мало, и мне нечем
за него заплатить, - ответил я.
Женщина-Птица подошла к Длинноволосому и стала ему что-то шептать.
Сначала он нахмурился и покачал головой, потом улыбнулся ей и снова
повернулся ко мне:
- Если я дам тебе сейчас ружье, скажи, заплатишь ли ты мне сорок шкур за
него и пять за порох, когда у тебя будут эти шкуры?
Я так обрадовался, что долго не мог выговорить ни слова. Наконец я
овладел собой, поднял руку к небу и воскликнул:
- Клянусь Солнцем, я отдам тебе сорок пять шкурок, если буду жив!
- Молодец! Я тебе верю. Ружье твое! Ступай и возьми его.
Все мы последовали за ним в соседнюю комнату, где хранились его бумаги и
вещи, и здесь он протянул мне ружье, достал жестянку с порохом: пули и
четыре коробочки с пистонами, потом снял со стены рог для пороха и мешок для
пуль.
- Бери, это все твое, - сказал он мне. - Таких ружей нет у нас в
магазине, жена меня просила, чтобы я дал тебе одно из моих.
Как я был счастлив! Я схватил ружье и прижал его к груди.
- Отдай за ружье те шестнадцать шкур, которые ты подарил мне и бабушке, -
посоветовала моя мать. - Остальные ты принесешь после.
- Нет, они вам нужны, я не могу взять их у вас, - ответил я.
- Верно, юноша пикуни! Никогда не отбирай того, что ты подарил, - сказал
мне Длинноволосый.
Так получил я первое ружье. После полудня, когда мать и бабушка
обменивали шкурки бобров и другие меха, я стоял подле и смотрел на них.
Каждая купила себе одеяла, нож, красной краски и много бус. Своим покупкам
они радовались не меньше, чем я ружью. Даже бабушка улыбалась во весь рот и
распевала песни, когда мы верхом возвращались в лагерь.
На Молочной реке мы прожили семь дней. Мне эти дни показались бесконечно
длинными, так как я хотел поскорее перебраться к реке Стрела. Вечера я
проводил в вигваме Красных Крыльев, и старик рассказывал мне о ловле орлов.
Днем я ходил на охоту и брал с собой Синуски и Нипоку. Мне хотелось приучить
волчонка к выстрелам; Синуски, его вторая мать, не боялась выстрелов и
тотчас же бежала по следам раненого животного.
В первый день я подстрелил белохвостого оленя, и он тотчас же упал.
Волчонок нисколько не испугался выстрела, однако не последовал за собакой,
когда та подбежала к убитому оленю и вонзила зубы ему в горло. Нипока
смотрел то на нее, то на меня и, казалось, не знал, что ему делать.
Возвращаясь в лагерь, я подстрелил водяную курочку, и Нипока, увидев, как
она трепещет и бьется на земле, бросился к ней со всех ног, а Синуски
уселась и стала на него смотреть. Долго он трепал и кусал птицу, вымазал всю
морду кровью и, наконец, съел мясо вместе с перьями. В этом отношении он
отличался от Синуски, которая не прикасалась к птицам; как и мы, она любила
только "настоящее мясо".
Я решил, что в конце концов Нипока научится выслеживать дичь и будет мне
хорошим помощником. На следующий день я тяжело ранил белохвостого оленя,
который пошатываясь скрылся в зарослях. Не видя его, волчонок, не пожелал
следовать за Синуски, бросившейся в погоню. Сдирая с оленя шкуру, я привязал
Нипоку к дереву. Мне не хотелось, чтобы он до окончания охоты отведывал мяса
или крови.
Вскоре мне удалось поднять еще одного белохвостого оленя, и волчонок
видел, как он обратился в бегство. Я выстрелил. Олень упал и покатился по
склону. Собака, а за ней и волчонок подлетели к нему, и Синуски схватила его
за горло, но тотчас же уступила место Нипоке, который сердито ворчал и
подергивал пушистым хвостом. Я сделал надрез на шее оленя и позволил
волчонку отведать крови. Теперь я знал, что он будет мне помощником.
Вернувшись в лагерь, я долго учил его лежать неподвижно подле меня, пока не
позволю ему встать. Оказалось, что научить его этому нелегко, и мне придется
с ним повозиться.
Когда наши охотники продали все меха и шкуры, мы снялись с лагеря,
переправились через Большую реку и двинулись на юг. К вечеру третьего дня мы
раскинули лагерь в долине реки Стрела. Долина была очень узкая; по краям ее
вставали высокие скалы. Я слышал о том, что здесь водится много дичи, - как
оказалось, рассказчики не преувеличивали. На равнине паслись стада бизонов и
антилоп; в глубоких, поросших лесом оврагах на каждом шагу попадались олени,
лоси, а на берегах ручьев жили бобры; здесь они не строили плотин, зная, что
во время разлива реки ни одна плотина не уцелеет. В долине реки Стрела
предстояло нам прожить долгое время. Вот почему на следующее же утро я
отправился на охоту, чтобы привезти мяса для моей семьи и для Красных
Крыльев. Сопровождали меня мать и бабушка. Мы поднимались по тропе, ведущей
из глубокого оврага на равнину к югу от реки. Поднявшись по склону, мы
увидели большое стадо бизонов, двигавшееся нам навстречу и, по-видимому,
спускавшееся на водопой к реке.
Мы спрятались за краем оврага, и женщины спешились. Я отдал ружье матери
и достал лук и стрелы. Ехал я на быстрой лошади Красных Крыльев и надеялся
на удачную охоту.
Ветер дул мне навстречу. Не успел я выехать на равнину, как лошадь моя
почуяла запах бизонов, и большого труда стоило мне ее сдерживать. Вскоре
увидел я горбы вожаков стада, затем их головы. Я отпустил поводья, и в
несколько прыжков моя лошадь примчалась к стаду. Оно круто повернуло и
понеслось назад. Наметив крупную самку, я подскакал к ней, натянул тетиву, и
стрела вонзилась ей в бок. Кровь хлынула у нее из ноздрей. Не
останавливаясь, я близко подъехал ко второй самке и выстрелил, целясь ей в
позвоночник. Тяжело рухнула она на землю, а я, высматривая животное
покрупнее, заметил впереди стада какое-то белое пятно.
Как забилось мое сердце! Неужели посчастливилось мне увидеть белого
бизона? В эту минуту стадо, огибая скалу, разбилось на два потока, и я
отчетливо разглядел бизона белого с головы до ног.
Лошадь моя мчалась галопом, но я безжалостно ее погонял. Животные передо
мной расступились. Я догонял белого бизона. Он увидел меня и побежал
быстрее. Моя лошадь от него не отставала, я выстрелил, но ранил его легко.
Он высоко подпрыгнул, но не замедлил бега. Никогда еще не видел я такого
быстроногого бизона! Он опередил стадо, я мчался за ним. Казалось мне, он
слабеет от потери крови.
Взмыленная лошадь напрягала последние силы, но расстояние между мной и
бизоном постепенно уменьшалось. Наконец я подъехал к нему вплотную, и на
этот раз не дал промаха. Стрела пронзила ему сердце, и он рухнул на землю. Я
спрыгнул с лошади и подбежал к нему. Не верилось мне, что на мою долю выпала
такая удача. Неужели я действительно убил белого бизона - священное
животное, избранное Солнцем?
Мать и бабушка, следившие за погоней, подъехали ко мне. Бабушка громко
выкрикивала мое имя.
- Этого белого бизона ты должен принести в жертву Солнцу! - сказала она
мне.
Но сдирать шкуру со священного животного мы могли лишь с разрешения жреца
Солнца. Мать моя поскакала назад, в лагерь, за стариком Красные Крылья.
Мы подошли к двум убитым мною самкам, и руки наши дрожали, когда мы
сдирали с них шкуру и разрезали мясо. Потом мы вернулись к белому бизону, и
бабушка сказала, что за всю свою долгую жизнь она видела только четырех
священных животных. Однако я на нее рассердился: она хотела, чтобы мы
отправились на север, к племени каина, когда настанет месяц Спелых Ягод и
каина будут строить вигвам в честь Солнца.
Было около полудня, когда на равнину выехали всадники. Красные Крылья и
другие жрецы Солнца, а также Одинокий Ходок и старейшины кланов ехали
впереди, за ними следовали мужчины, женщины, дети. Возле туши белого бизона
они остановились и, любуясь убитым животным, стали воспевать хвалы мне,
убившему бизона, посвященного Солнцу.
Жена Красных Крыльев, "сидящая рядом с ним", привезла его Трубку Грома и
вязанку хвороста. В нескольких шагах от туши бизона разложила она костер.
Вокруг него столпились жрецы Солнца и старейшины, а подле меня стоял старик
Красные Крылья. Он сжег на костре охапку душистой травы и окурил себя дымом,
потом спеты были четыре священные песни и извлечена трубка. Высоко подняв
ее, старик обратился с молитвой к Солнцу, не забыв упомянуть обо мне,
убившем священного бизона.
В жертву приносили мы мясо белого бизона, а также и шкуру, но ее нужно
было сначала выдубить и раскрасить.
Затем все встали, приблизились к бизону и по очереди стали сдирать с него
шкуру. Отдали мы ее жене Красных Крыльев; она должна была вернуть эту шкуру
выдубленной и раскрашенной. Склонившись над тушей, старик воскликнул,
обращаясь к Солнцу:
- Тебе оставляем мы священное мясо! Сжалься над всеми нами!
Так закончилась церемония. Люди вскочили на своих коней и поскакали по
направлению к лагерю. Красные Крылья аккуратно завернул трубку, передал ее
жене и обратился ко мне:
- Идем! Сегодня великий день - ты убил священного бизона, и я покажу
тебе, где нужно рыть ловушку для орлов.
Взяв ружье из рук матери, я приказал ей и бабушке отвезти домой мясо двух
убитых мною самок; затем я последовал за Красными Крыльями. Ехали мы на юг,
к высокой горе, на которой, по словам старика, часто отдыхали орлы.
Действительно, когда мы взбирались по крутому склону, над горой парили
четыре огромные птицы.
Лошади наши тяжело дышали. Наконец, мы въехали на вершину горы, и я
увидел очень узкую площадку длиной шагов в пятьдесят. В восточном конце ее
находилась ловушка, до половины засыпанная землей и гниющими листьями. Это
была ловушка Красных Крыльев; много лет назад поймал он здесь семь орлов.
Старик сказал мне, что лопата его лежит где-нибудь на восточном склоне,
куда он ее швырнул. Я спустился вниз и нашел ее; она была сделана из лопатки
бизона и от времени стала желто-зеленой. Спрыгнув в яму, я стал сгребать
землю, хворост и листья на мое кожаное одеяло; связав концы одеяла, я
передал его старику и тот отнес его подальше от ловушки и высыпал землю на
склон горы. Мусора в яме было много, но мы работали не покладая рук, пока ее
не очистили. Теперь эта ловушка с прямыми стенами и гладким полом была такая
глубокая, что только голова моя высовывалась из ямы. Старик был очень
доволен. Снова он повторил, что орлы часто спускаются на вершину этой горы,
и здесь начинается для меня тропа ловцов. На обратном пути он пел священные
песни, и в лагерь мы вернулись в сумерках.
Утром женщины привезли к ловушке вязанки ивовых палок, а на следующий
день я пошел на охоту. Мне нужна была приманка для орлов, и я хотел убить
волка и сделать из него чучело.
В этих краях водилось много волков, но мне не удавалось подойти к ним на
расстояние ружейного выстрела. Рано утром покинул я лагерь и спустился к
тропе, проложенной бизонами. Тропа эта извивалась в овраге и вела к реке. С
восточной стороны оврага вздымалась высокая скалистая стена. Я взобрался на
ту стену и притаился в кустах. Знал я, что волки всегда бегут за стадами
бизонов, а на пыльной тропе я нашел отпечатки волчьих лап.
- Бизоны, бизоны, идите на водопой к реке! Волки, голодные волки,
следуйте за бизонами! - шептал я.
Ждать мне пришлось недолго. В дальнем конце оврага показалось облако
пыли. Овраг был узкий и извивался, как змея: вот почему я не видел стада.
Однако я сразу понял, что бизоны идут на водопой. Не спуская глаз с облачка,
я следил за продвижением стада. Наконец, показались вожаки; завидев воду,
они побежали рысью. Ветер дул мне в лицо, и пыль слепила глаза. Темной
лавиной катилось стадо по крутому склону. Спустившись на берег, бизоны
пробивались в передние ряды, чтобы поскорее утолить жажду.
Я не спускал глаз с тропы. Наконец, показались отставшие животные -
старые бизоны-самцы, облезлые, с тупыми рогами: шли они медленно, один из
них прихрамывал. За ним, на расстоянии сотни шагов, гуськом следовали семь
волков; бежали они с высунутыми языками и были с ног до головы покрыты
пылью.
Когда они пробегали у подножия скалистой стены, я тихонько завыл
по-волчьи. Они остановились и насторожили уши, не понимая, откуда доносится
вой. Тогда я прицелился в вожака и спустил курок. Бум! Волк упал и забился в
пыли. Остальные повернули назад и через секунду скрылись из виду. Вслед за
ними умчались и бизоны. Когда я спустился в овраг, волк был уже мертв.
Осторожно снял я с него шкуру и поспешил домой, чтобы отдать шкуру Красным
Крыльям, который обещал набить ее травой.
На следующий день старик снова отправился со мной к ловушке. Долго
работали мы, покрывая яму крышей из веток и травы; в одном конце ее мы
оставили дыру, в которую я должен был пролезть и затем заложить ее палками.
В сущности работал один старик, а я только помогал ему, подавая ивовые палки
и принося охапки травы. С любопытством следил я, как заботливо строит он
крышу, по нескольку раз перекладывая палки с одного места на другое. Когда
он положил последнюю охапку травы, трудно было разглядеть, где кончается
настил, а где начинается лужайка.
Старик приказал мне спуститься в яму и осмотреть крышу снизу. Каково было
мое удивление, когда я убедился, что настил над моей головой редкий, как
сетка, и в широкие просветы видно небо! Раздосадованный, вылез я из ямы.
- Я думал, что крыша плотная, а она оказывается сквозная, как паутина! -
воскликнул я.- Нужно ее переделать. Если я спрячусь в этой ловушке, орел,
конечно, меня увидит и улетит!
Старик засмеялся.
- Я знал, что ты это скажешь, - проговорил, он. - Подойди к самому краю
ловушки и посмот ри вниз.
С этими словами он просунул в дыру свое белое кожаное одеяло, и хотя я
смотрел во все глаза, но не видел ничего, кроме травы, покрывавшей настил.
- Что же это значит? - воскликнул я. - Я ничего не понимаю. Почему все
просветы и дыры исчезают, если смотришь на крышу сверху?
Старик снова расхохотался.
- Просветы остались, но ни ты, ни орел их не увидите, потому что наверху
светло, а в яме полутьма. Если же ты смотришь на крышу снизу, свет
просачивается во все отверстия, и можно разглядеть каждую палку, каждый
пучок травы. Не забудь, что орел ночью и даже в сумерках ничего не видит;
любит он солнце и яркий дневной свет. А теперь принеси мне одеяло и поедем
домой.
Снова я полез в ловушку, взял одеяло и, подняв голову, увидел старика,
который стоял у самого края ямы.
- Ты меня видишь? - крикнул я.
- Нет, конечно, не вижу! - ответил он.
Я выкарабкался из ямы. Теперь я был уверен, что орел меня не увидит. И
все-таки я не понимал, почему снизу настил кажется сквозным, а сверху
просветов не видно. Всю дорогу я об этом думал.
Когда готова была яма и набито чучело волка, я должен был в течение
четырех дней петь священные песни, какие поют все ловцы орлов перед тем, как
спуститься в ловушку. Этих песен я не знал, но Красные Крылья научил меня их
петь, а затем вместе со мной отправился в лес, где я принес в жертву Солнцу
пару красивых мокасинов.
На четвертый день вечером старик приказал поставить "вигвам для потения".
Вместе со мной потел он сам, а также и другие жрецы Солнца; все мы пели
священные песни, а Красные Крылья снял покровы с Трубки Грома.
На следующее утро я проснулся на рассвете и оседлал двух лошадей - для
себя и для Красных Крыльев, который вызвался меня проводить. Поджидая его,
я, как приказал мне старик, отдал распоряжения матери и бабушке.
- Женщины, я иду ловить орлов, - сказал я им. - Пока я не вернусь, вы не
должны прикасаться ни к шилу, ни к игле, ни к шиповнику. Ничего острого и
колючего не берите в руки, если не хотите, чтобы орел вонзил в меня свои
острые когти. И думайте обо мне все время.
Когда я умолк, мать заплакала, кивнула головой и ни слова не могла
выговорить, а бабушка громко сказала:
- Ступай и будь спокоен: мы тебя не ослушаемся. А когда спустишься в
ловушку, моли богов, чтобы они наделили тебя мудростью, которой тебе не
хватает. Если ты вернешься отмеченный черной смертью, случится это не по
нашей вине.
- О, какой у тебя злой язык! - воскликнула мать. - Жестокая ты женщина.
- Не жестокая, а мудрая. Я желаю ему добра, - сердито проворчала старуха.
Меня окликнул Красные Крылья. Он уже вскочил на лошадь и положил себе на
колени чучело волка. Мы выехали из долины и к восходу солнца были на вершине
горы. К востоку от нас парили в синеве четыре орла. Старик сказал, что это
добрый знак, а четыре - священное число. Набитому травой волку он надрезал
шкуру на боку и засунул туда большой кусок бизоньей печенки, а затем положил
чучело на настил. Когда я спустился в ловушку, он старательно прикрыл
палками и травой дыру, в которую я пролез, и, дав мне последний совет,
удалился, ведя на поводу мою лошадь. Он обещал мне вернуться к вечеру.
Оставшись один, я лег на спину и стал смотреть в просветы на синее небо.
Как был я счастлив! Как хотелось мне, чтобы Одинокий Человек и другие жрецы
племени каина видели меня сейчас! Они гово рили, что лишь по прошествии
многих зим мог я стать ловцом орлов, а я добился своего за одно лето, да и
лето еще не прошло! Я постился и закалил свое тело, в битве с врагами я
доказал, что мог побороть страх, я прошел через все испытание и с помощью
доброго старика стал ловцом орлов.
Высоко над горой парили четыре орла. Я мурлыкал песню Древнего Волка, и
весело было у меня на душе.
Когда солнце стояло на небе, у меня шевельнулись опасения, что, пожалуй,
ни один орел не спустится к чучелу волка. Я старался себя успокоить,
припоминая слышанные мною рассказы ловцов. Случалось, что они по нескольку
дней проводили в ловушке, поджидая птицу. Но меня это не утешило; мне
хотелось сегодня же поймать орла. Я чувствовал, что не могу с пустыми руками
вернуться в лагерь. Потом я представил себе, как спускается орел к набитому
травой волку; я высматривал дыру, в которую удобно было бы просунуть руки,
чтобы схватить его. Но что, если я его не удержу? Что, если ударит он меня
клювом или вонзит в мою руку когти? Ловля орлов казалась мне легким делом, и
только теперь увидел я, как это трудно и опасно. А как мучительно было
ждать! Я понял, почему так мало у нас ловцов: они не могли вынести ни
напряженного ожидания в яме, ни страшных мыслей о когтях и клюве орла. Смело
шли они в бой и не боялись смерти, но птица внушала им страх. "Быть может и
я не выдержу испытания, - мелькнуло у меня в голове. - Быть может Красные
Крылья ошибается, считая, что меня ждет победа".
Было после полудня, когда взглянув на небо, я увидел орла, летящего к
горе. Я боялся, что он не опустится на чучело волка. Мне очень хотелось
встать, но я вспомнил наставления Красных Крыльев, который советовал лежать
неподвижно, пока орел не начнет клевать печень.
Казалось мне, прошло много времени, и я решил, что орел насытился мясом
бизона или антилопы, убитой нашими охотниками, и волк его не привлекает, я
не знал, что делать, чтобы заманить его к ловушке. Вдруг раздался громкий
шум: рассекая воздух, орел падал с высоты. Шум замер; я не видел птицы и
подумал, что она спустилась на равнину. Но я ошибся. Показалась черная тень,
и через секунду-другую орел вступил на настил и вспрыгнул на чучело волка.
Теперь я видел его ясно: он высоко держал голову, осматриваясь по
сторонам. Потом он склонил голову набок и посмотрел вниз, на печенку,
которая торчала из разреза. Он вонзил в нее клюв, оторвал кусок и проглотил
его; еще раз осмотрелся он по сторонам и тогда только стал жадно клевать
печень. По-видимому, он был очень голоден. Я знал, что мешкать не следует.
Волновался я не меньше, чем при стычке с врагом моим ассинибойном. Стараясь
не шуметь, я встал и, сгорбившись, стоял как раз под орлом. Он повернулся ко
мне хвостом.
Вспомнил я совет Красных Крыльев. "Если не хочешь, чтобы орел расцарапал
тебе руки когтями, хватай его за верхние суставы лап", - говорил мне старик.
Медленно просунул я руки в отверстие между двумя палками и, вдруг
подпрыгнув, попытался схватить орла за лапы. Он рванулся, но я успел зажать
средние суставы его лапы. Огромными крыльями рассекая воздух, он едва не
оторвал меня от земли, а я тянул его вниз. Провалилась крыша, и на вытянутые
мои руки упало чучело волка. Орел старался клюнуть меня в лицо, но защитил
меня волк, лежавший на моих руках. Не разжимая рук, я упал ничком на
земляной пол ловушки и увлек за собой орла. Он рвался, взмахивал крыльями,
но скоро выбился из сил и припал грудью к земле. Я придавил его обоими
коленами и налег на него всем телом; он начал задыхаться, крылья его
затрепетали, голова поникла; еще секунда - и он был мертв! Я выбросил его из
ямы, вылез сам и запел победную песню. Потом уселся я на землю и стал
разглаживать взъерошенные крылья птицы. До вечера было еще далеко, и я решил
не ждать Красных Крыльев. Достав из ямы ружье, я взвалил орла на спину и
побежал домой.
Как мне хотелось, приплясывая и распевая песни, пройти через весь лагерь!
Но я вспомнил ловца орлов Одинокого Человека и поборол свое желание.
Спокойно и величественно проходил он меж вигвамов, неся за спиной орла, и я
решил следовать его примеру. Все встречные осыпали меня похвалами. Воины
останавливали меня и любовались орлиным хвостом. Им очень хотелось его
купить, но я сказал, что сейчас не собираюсь его продавать. Наконец, подошел
я к своему вигваму, и навстречу мне выбежали моя мать и Красные Крылья,
который уже собрался ехать за мной к горе. Вернулась из лесу бабушка,
ездившая за хворостом. Увидев орла, она обняла меня и стала выкрикивать мое
имя, словно я совершил великий подвиг.
Так начал я ловить орлов. В долине реки Стрела я поймал еще четырех
орлов, а потом мы перебрались к Желтой реке и раскинули лагерь у подножия
Желтых гор. Эти горы названы были Желтыми много лет назад, когда наше племя
нашло здесь желтую землю.
В долине Желтой реки и в горах и на равнинах по обеим ее сторонам
водилось много дичи. Выехав на охоту, я убил бизона, оленя и лося и на много
дней обеспечил мясом и свою семью и семью Красных Крыльев. Теперь можно было
подумать и о ловле орлов. На следующий день я начал рыть яму на вершине
высокого лагеря. Через три дня яма и крыша были готовы. Затем я в течение
четырех дней постился, на четвертый день вечером потел в "вигваме для
потения", а на следующее утро отправился к ловушке, захватив с собой чучело
волка, в которое засунул кусок бизоньей печенки.
Когда я уходил из лагеря - шел я пешком, неся на плече волка, - Нипока
заскулил: ему хотелось идти со мной. "Не взять ли его?" - подумал я. Услышав
мой зов, он бросился ко мне и стал прыгать, стараясь лизнуть меня в лицо. Я
прошел через весь лагерь, волчонок бежал за мной по пятам. В свободное время
я возился с ним, учил его лежать неподвижно, пока я не свистну, и теперь он
слушался меня беспрекословно. Боялся он всех людей, кроме моей матери,
бабушки и меня; даже к Красным Крыльям он не мог привыкнуть, хотя старик
часто к нам наведывался. Когда кто-нибудь чужой входил в наш вигвам, Нипока
подползал ко мне или к моей матери, если меня не было дома, и не отходил от
нас, пока гость не уходил из вигвама.
Я взобрался на гору, спустился вместе с Нипокой в ловушку и заложил
палками и травой дыру, в которую пролез. Расстелив на земле одеяло, я велел
волчонку лечь, и он скоро заснул, но спал недолго. Вдруг я увидел, как он
поднял голову и потянул носом воздух, потом вскочил и шерсть на спине его
встала дыбом. Беспокойно переминался он с ноги на ногу, посматривая на стены
ловушки, словно хоте отсюда удрать. Я вспомнил, что точно так же волнуется
он, когда кто-нибудь подходит к нашем вигваму. "Он почуял запах человека, и
этот человек - мой враг", - подумал я. Все наши охотники знали, что я