Страница:
Неправильно разрешать кри убивать бизонов и прочую принадлежащую нашему
племени дичь.
- Это собаки, питающиеся собачьим мясом! - воскликнула Нэтаки. - Если ты
собираешься пригласить их вождей на обед, то ищи кого-нибудь, кто приготовит
еду, потому что я готовить не буду.
И Нэтаки сдержала свое слово. Увидев, как она к этому относится, я
отыскал семейство английских полукровок, которое взяло на себя обслуживание
компании. Нэтаки потеряла в войне против кри брата и дядю, и я не мог винить
ее за такое отношение к этому племени. Однако пикуни всегда побеждали кри,
так как были храбрее, лучше вооружены и лучше ездили верхом. Некогда пикуни
сразились с кри там, где сейчас стоит город Летбридж, в провинции Альберта;
в этой битве было убито двести сорок человек кри, еще много утонуло при
попытке спастись вплавь по реке.
Не могу объяснить почему, но и я чувствовал глубокую неприязнь к кри;
может быть, потому, что враги Нэтаки, естественно, были и моими врагами. Мне
стыдно признаться я ненавидел и презирал кри, внешний их вид, ухватки, даже
язык. Я скоро выучил слова на языке кри, обозначающие различные предметы
торговли, но ни за что не применял этих названий, делая вид, что не понимаю,
и заставлял кри или требовать нужное на языке черноногих, который
большинство кри знало, или же при помощи языка жестов. Их вождь Большой
Медведь был низкорослый, широкоплечий человек с грубыми чертами лица и
маленькими глазками; волос на его голове, казалось, никогда не касался
гребень. Я никак не мог узнать, почему он стал вождем. Он, видимо, не
обладал даже средним умом, а его военные заслуги не шли в сравнение с
заслугами среднего воина из черноногих.
Еще больше, чем кри, мне были неприятны их сводные братья
французы-полукровки от индианок кри, племя ред-ривер.
Луи Риэль! Как хорошо и все же как мало я знал этого вождя восстания
ред-риверов Канады в 1885 году. Риэль был красивый мужчина, хотя его
блестящие черные глаза глядели не совсем уверенно, даже немного бегали; и у
него были такие вежливые манеры. Еще за тридцать-сорок ярдов от вас он
снимал свое широкополое сомбреро широким жестом и подходил к вам с поклонами
и улыбками, наполняя воздух высокопарными комплиментами. Он получил хорошее
образование; иезуиты готовили его в священники, но кое-какие проступки
помешали его посвящению. Я думаю, что именно образованность была причиной
поражения Риэля, так как он переоценил себя и свою силу. Все-таки я не мог
решить, действительно ли он верил в свое дело и в то, что он может исправить
несправедливое зло, как он выражался, причиненное его угнетенному и
обманутому племени, или же он затеял всю эту драку, рассчитывая, что
канадское правительство откупится от него и он будет потом жить в богатстве.
Возможно также, что в оценке самого себя, своего племени и своего положения
сказывалась неуравновешенность Риэля. Он появился у нас с приходом
ред-риверов из северных прерий и скоро стал пользоваться расположением Ягоды
благодаря исключительному умению гладко и убедительно говорить. Он хотел
получить у нас в кредит товары, чтобы торговать в своем лагере, и мы их ему
дали. В течение почти двух лет он имел у нас открытый счет. Счет и сейчас
открыт, так как он уехал, исчез в одну ночь, и остался должен семьсот
долларов.
- Так, - сказал Ягода, - пожалуй, мы с ним в расчете: он поклонился нам
приблизительно семьсот раз, и я считаю, что такие величественные и низкие
поклоны стоят примерно доллар за штуку.
Никто из ред-риверов, кроме Риэля, не имел ни малейшего представления о
силе канадцев и стоявших за ними англичан. Но он-то знал все, так как бывал
на востоке в Оттаве, Монреале и Квебеке и чтением приобрел общие знания обо
всем мире. Но здесь, близ нашего торгового пункта, он устраивал одно
собрание за другим и взвинчивал свое племя до состояния предельного
энтузиазма, уверяя что канадцев-англичан мало, что они неопытны, и индейцы
всего за несколько недель смогут покорить врагов силой оружия. Когда индейцы
спрашивали наше мнение, мы говорили, что нет ни малейшего шанса победить
канадцев, и то же самое говорил живший с ред-риверами католический священник
отец Скаллин. Он был прислан епископом Эдмонтонским, чтобы заботиться о
духовных нуждах различных племен. Скаллин бегло говорил на языках кри и
черноногих и на канадско-французском наречии. Я сомневаюсь, чтобы Риэлю
удалось вызвать восстание ред-риверов, если бы в стране сохранились бизоны.
Но когда индейцы уже не могли больше существовать охотой на бизонов и начали
голодать, они впали в отчаяние, и произошел взрыв. Восстание началось через
четыре года после того, как мы впервые обсуждали эти вопросы на берегах
Миссури. Все они, вместе взятые - кри и ред-риверы, - не смогли проявить
себя в бою так, как это сделала бы горстка черноногих. Риэля судили,
приговорили к казни и повесили как изменника.
Ред-риверы, прибывшие с севера, - дети англичан и шотландцев, совершенно
не походили на французов-полукровок: торговать и встречаться с ними было
просто удовольствием. Женщины этих ред-риверов большей частью голубоглазые,
розовощекие блондинки, а мужчины рослые, мускулистые, крепкие, воплощение
мужественности - на них приятно было смотреть. Но, позвольте! Я не должен
огульно осуждать полукровок-француженок. Я вспоминаю, что некоторые из них
казались чрезвычайно милыми, даже в темных, иностранных нарядах, в которые
они одевались. Помню, например, некую Шели, муж которой, француз, погиб во
время погони на бизонов.
Бизоны продолжали пастись поблизости от нас, и число их, видимо, не
уменьшалось, несмотря на то, что ежедневно на охоту выезжала целая орда.
Один раз я поехал с несколькими ред-риверами. Мы вскоре завидели стадо, как
только выехали за край долины. Мои спутники, скрытые от бизонов крутым
бугром, спешились, сняли шляпы и, став на колени, начали креститься.
Какой-то почтенный старец произнес длинную молитву об успехе охоты и о том,
чтобы ничего дурного не приключилось ни с ними, ни с лошадьми во время
погони. Потом они вскочили в седло и понеслись, бешенно нахлестывая лошадей
и проклиная их самыми ужасными проклятиями, какие только знали. Кое-кто,
кому не хватало слов на родном языке, орал проклятия на ломаном английском.
- Поль, - сказал я одному из ред-риверов, когда погоня кончилась, - а
если бы ты погиб во время погони, куда бы отправилась твоя душа?
- Как куда? Конечно, к доброму богу.
- Но после молитвы ты проклинал свою лошадь. Ты произносил ужасные
проклятия.
- А!.. Но ведь это говорилось в пылу погони, чтобы поганая скотина
скакала быстрее. Добрый бог несомненно знает, что я не хотел его оскорбить.
Моя - как это называется - душа отправилась бы в хорошее место.
Чтобы обслуживать бладов и большой лагерь ред-риверов, мы устроили
поздней осенью филиал нашего торгового пункта на Флат-Уиллоу-Крике, притоке
Масселшелл. Я ездил туда несколько раз в течение зимы, проезжая мимо больших
стад бизонов и антилоп; один раз я видел табун диких лошадей, гораздо более
диких, чем бизоны, среди которых они бродили. У подножия гор Сноуи, с
которых берет начало Флат-Уиллоу, водились огромные стада вапити и оленей, и
мы скупали их шкуры в большом количестве.
Редко какая семья кри и ред-риверов владела больше чем полудюжиной
лошадей. Многие кри при перенесении лагеря на новое место бывали вынуждены
идти пешком, навьючивая свое скромное имущество на собак. Однако эти индейцы
не были лентяями; они убивали бизонов и дубили множество шкур, которые
выменивали на виски, чай и табак; одежду покупали редко.
ПОСЛЕДНИЕ БИЗОНЫ
С наступлением весны черноногие и блады двинулись назад в Канаду, чтобы
получить от правительства полагающиеся им по договору деньги. Они
намеревались осенью вернуться, но сейчас перешли границу и направились на
север. Кри и ред-риверы остались около форта. За этот сезон мы наторговали
четыре тысячи шкур бизона и почти столько же шкур оленей, вапити и антилоп.
За шкуры бизона мы выручили 28000 долларов, за шкуры других животных и,
кроме того, бобровые и волчьи меха еще около 5000 долларов. Это был наш
рекордный сезон, самый выдающийся на памяти Ягоды. Замечательно, что это
произошло в то время, когда бизоны уже были почти полностью истреблены.
Мы ожидали, что проживем лето, как обычно, спокойно, но тут пришли заказы
на пеммикан и сушеное мясо от фирм, ведущих торговлю с индейцами на
территории агентства Сиу, в Дакоте, и от торговавших на Северо-западной
территории Канады. Во всех письмах говорилось одно и то же: "Бизоны исчезли,
пошлите нам для торговли столько тонн мяса и пеммикана, сколько сможете".
Кри и их сводные братья были очень довольны, когда мы сказали, что купим
все, что они нам доставят, и не теряя времени принялись охотиться. В ход
пошло всякое мясо - худые самки бизона, старые самцы, возможно, и
покалеченные лошади. Мясо сушилось широкими, тонкими пластами,
запаковывалось в тюки, перевязанные сыромятными ремнями. Пеммикан
изготовляется из истолченного в порошок сушеного мяса, смешанного с салом и
жиром, извлеченным из костей животных. Пеммикан паковался в плоские
продолговатые мешки из сырой кожи. Это покрытие, высыхая, садится, туго
сжимая наполняющую его массу; такой мешок приобретал плотность и вес камня.
Я уже не помню сколько этого товара мы запасли за лето - сушеного мяса
буквально десятки кубических ярдов, а пеммикана сотни мешков; все это мы
продали с хорошей прибылью.
Однажды в середине лета к нам в дом явился высокий стройный человек;
лицом и черными остроконечными, закрученными кверху усами он напомнил мне
портреты старинных испанских дворян. Изъяснялся он на английском, чистом
английском языке, гораздо лучшем, чем язык, которым говорили все белые в
этих местах, лучшем, чем язык многих офицеров армии, окончивших военную
академию в Уэст-Пойнте. Представляясь, он назвал себя Вильямом Джексоном.
Имя показалось мне знакомым, но я не мог сообразить, где я его слышал, пока
он не сказал, что иногда его называют Сик-си-ка-кван - Черноногий Человек.
Тогда я вспомнил. Сколько раз старик Монро говорил о нем, о своем любимом
внуке, о его храбрости и добром сердце. Я с радостью пожал его руку и
сказал:
- Я давно хотел встретиться с вами, Сик-си-ка-кван. Ваш дед мне много о
вас рассказывал.
Мы с ним крепко подружились и дружили до самой его смерти.
Никто не заставит меня поверить, что наследственность не имеет значения.
Возьмите, например, Джексона. Со стороны матери он происходит от Монро,
известной своей храбростью шотландской семьи, и Ла-Рошей, знатного
французского семейства, представители которого давно эмигрировали в Америку.
Отец его Томас Джексон принимал участие в войнах 1832 года с семинолами и
другими индейцами; прадеды его с обеих сторон сражались за независимость
Штатов. Не удивительно, что он сделал военное дело своей профессией и еще
юношей вступил разведчиком в армию Соединенных Штатов. В то время, когда
Джексон появился в нашей лавке в Керроле, он торговал с индейцами,
кочевавшими около гор Джудит. Мне не хотелось расставаться с ним. Я почти не
надеялся увидеть его снова, но несколько лет спустя встретил его в
резервации, куда "новички" с их копеечным подходом к делам загнали всех
"мужей скво", как нас называли.
Снова пришла зима; кри и ред-риверы все еще жили около нас, но бизонов
было уже не так много, как в предыдущую зиму. Область, где они паслись, тоже
уменьшилась и простиралась теперь к востоку от устья реки Джудит до
Раунд-Бьютт, на северном берегу Миссури, на расстояние в сто двадцать пять
миль; ширина этой области в сторону от реки составляла не более сорока миль.
На юг от Миссури, в районе между ней и рекой Йеллоустон, паслись гораздо
более многочисленные стада бизонов, но здесь много было и охотников. С
востока стада теснили ассинибойны и сиу-янктонаи, с юга кроу и орда белых
охотников за шкурами, появившихся в области с постройкой Северной
тихоокеанской железной дороги, сооружавшейся в то время вдоль Йеллоустона.
Среди стад бродили наши кри и ред-риверы. Больше всего истребляли бизонов
белые охотники. В эту зиму они собрали в районе вдоль реки Йеллоустон свыше
ста тысяч шкур бизонов, которые продавались владельцам кожевенных заводов
Востока примерно по два доллара за штуку. Мы приобрели две тысячи семьсот
бизоньих шкур и около тысячи шкур оленей, антилоп и вапити; все остальные
торговцы, вместе взятые, закупили приблизительно столько же. Большую часть
полученных нами шкур охотники сняли с бизонов, убитых в начале зимы. Позже,
в середине зимы, охотникам приходилось заезжать все дальше и дальше в
поисках дичи. Не было уже никаких сомнений в том, что охота на бизонов идет
к концу.
В феврале у нас истощился запас одеял для торговли, и я отправился на
торговый пункт в устье реки Джудит, взяв с собой Нэтаки. Лед на Джудит был
уже крепкий, и мы поехали по реке; каждый сидел на отдельных саночках
ред-риверов, запряженных лошадью. Приятно было скользить по гладкому льду,
по знакомой реке. Было не очень холодно, безветренно, снег не падал. В
первый день мы доехали до Дофин-Рэпидс и заночевали в домике временно
отсутствовавших лесных охотников. Они оставили записку на грубо сколоченном
столе. В записке стояло: "Будти как дома, куда пойдети, закройти двер".
Мы устроились "как дома". Нэтаки изготовила на огне хороший обед, и мы
долго сидели перед веселым огнем в удобнейших креслах. Кресло состояло
просто из сырых бизоньих шкур, натянутых на деревянные рамы, но им
пользовались, когда шкуры еще только высыхали, и оно получило превосходную
форму: каждая часть тела получала как раз нужную опору.
На другой день мы приехали на место, а на следующий день отправились
домой с грузом одеял. Около четырех часов дня показалось стадо бизонов,
бегущих через реку на юг; из оврагов у реки слышались выстрелы. Немного
спустя стал виден большой лагерь индейцев в походе; они спускались гуськом в
долину реки под нами. Сначала я забеспокоился, так как боялся, что это могут
быть ассинибойны, которые недавно убили лесного охотника. Я остановил лошадь
и спросил у Нэтаки, что нам лучше делать: гнать вперед возможно скорее или
остановиться и заночевать с индейцами.
Она внимательно вгляделась в них; они уже начали ставить палатки. Как раз
в этот момент начали поднимать и натягивать на шесты раскрашенную палаточную
кожу.
- Ой! - воскликнула Нэтаки, задохнувшись от радости, - ведь это наши!
Смотри! Они поставили священную палатку бизона. Скорее! Едем к ним.
Действительно, это была группа пикуни, предводительствуемая Хвостом
Красной Птицы, у которого мы и заночевали. Они так же были рады видеть нас,
как мы радовались встрече с ними. Мы легли спать далеко за полночь, когда
кончились дрова в палатке.
- Дело идет к концу, - сказал мне Хвост Красной Птицы. - Этой зимой
пришлось ходить на охоту очень далеко: по peкe Милк, на Волчьи горы
(Литтл-Роки), а теперь сюда, на Большую реку (Миссури), а мяса мы добывали в
обрез, только чтобы поесть, Друг, боюсь, что это наша последняя охота на
бизонов.
Я рассказал ему, что делается на юге и на востоке отсюда, что нигде нет
бизонов, если не считать малочисленных стад между этими местами и рекой
Йеллоустон, да и то стада здесь насчитывают не более сотни голов.
- Ты уверен, - спросил он, - что белые осмотрели всю страну, которая, по
их словам, лежит между двумя солеными озерами (океанами)? Не пропустили ли
они какую-нибудь большую область, где собрались наши бизоны, откуда они
могут еще вернуться?
- Нет такого места во всей стране, - ответил я, - на севере, на юге, на
востоке или на западе, где бы не прошли белые, где бы они не проходили и
сейчас, и никто из них не встречал бизонов. Не верь, как верят многие из
ваших, что белые угнали бизонов, чтобы лишить вас средств к существованию. И
белые хотят убивать бизонов, чтобы получить их шкуры и мясо, так же, как и
вы.
- Если так обстоит дело, - сказал он с глубоким вздохом, - то меня и всех
наших ждут несчастье и смерть. Мы умрем от голода.
На следующий день, когда мы ехали домой, я увидел одинокого молодого
бизона - почти годовалого. Он стоял унылый, заброшенный, на клочке, поросшем
райграсом, над рекой, Я застрелил его и снял с него шкуру, целиком с рогами
и копытами. Позже Женщина Кроу выдубила ее и украсила внутреннюю сторону
кожи яркой вышивкой из игл иглошерста. Это был мой последний бизон. Во
второй половине дня мы спугнули стадо голов в семьдесят пять, которое
подошло к замерзшей реке в поисках воды. Бизоны ринулись через речную долину
и вверх по склону в прерии. Это было последнее стадо бизонов, которое видели
мы с Нэтаки.
Моя маленькая жена и я уже давно тосковали по дому. Хотя мы любили
великую реку, ее прелестную долину и фантастические "бедленды", но не любили
народ, временно живший здесь. Нэтаки и я постоянно говорили и мечтали о
нашем доме на реке Марайас; и вот, в майское утро мы сели на борт первого
парохода, отходившего в эту навигацию в Форт-Бентон, а оттуда в форт Конрад.
Так Нэтаки и я распрощались навсегда с жизнью в прериях, с охотой на бизонов
и торговлей с индейцами.
Скоро за нами последовал и Ягода, оставив за себя на торговом пункте
человека. Торговый пункт просуществовал - в убыток - еще год, закупив всего
триста шкур, главным образом самцов бизонов, в последнюю зиму, зиму 1882-
1883 годов.
"ЗИМА СМЕРТИ"
Летние дни текли безмятежно. Мать Ягоды и Женщина Кроу развели небольшой
огород в том месте, где сливаются Драй-Форк и Марайас, и поливали его водой,
которую носили с реки. Их маис, тыквы и бобы, все, что местные жители
выращивали задолго до того, как Колумб впервые увидел Америку, росли буйно.
Старухи соорудили укрытие у самого цветущего огорода - крышу из веток
кустарника на четырех столбах. Здесь мы с Нэтаки провели много приятных
послеобеденных часов, слушая их своеобразные рассказы и еще более
своеобразные песни, которые они иногда пели. Ранней весной Ягода опять
вспахал землю плугами на быках и засеял долину овсом и пшеницей. Как ни
странно, хотя год был опять засушливый, посевы поднялись и созрели. Мы
убрали и сложили хлеб в копны, но продать урожай нам не пришлось. Свиньи
подрывали наши копны, скот и лошади вырывались из загона и топтали их - все
пошло прахом. Фермеры мы были никуда не годные.
Все лето время от времени к нам приходили пикуни и рассказывали
душераздирающие истории о том, что творится в резервации, на территории
агентства. Недельного рациона, говорили они, хватает на один день. Никакой
дичи нет. Агент не дает ничего. Пикуни, жившие около нас и вдоль реки, с
трудом добывали охотой оленей и антилоп, чтобы хоть как-то прожить, но
оставшиеся в резервации страдали от недоедания. Там жили те, кто не мог
уйти. У них не было лошадей; лошади или подыхали от кожной болезни,
распространившейся по табунам, или их пришлось продать торговцам, чтобы
купить провизию.
В октябре Нэтаки и я поехали в агентство, чтобы посмотреть, как обстоит
дело, В сумерки мы приехали в главный лагерь, расположенный у забора
управления агентства, ниже по реке. На ночь остановились у старого вождя -
Палаточного Шеста.
- Оставь наши продовольственные сумки на седлах, - сказал я Нэтаки, -
посмотрим, что они едят. Старик и жена приняли нас сердечно.
- Живо, - приказал он женщинам, - приготовьте еду для наших друзей. Они,
должно быть, проголодались за время долгой поездки.
Палаточный Шест говорил так, как будто в палатке было полно провизии. Он
радостно улыбался и потирал руки, разговаривая с нами. Но жены его не
улыбались и не торопились. Они вынули из кожаной сумки три маленьких
картофелины и поставили их вариться; из другой сумки они вынули двух форелей
по четверть фунта весом и сварили их тоже. Немного спустя, они поставили еду
перед нами.
- Это все, что у нас есть, - сказала одна из жен дрогнувшим голосом,
смахивая слезы, - все, что у нас есть. Мы очень бедны.
При этих словах Палаточный Шест уже не мог сдержаться.
- Правда, - заговорил он, запинаясь, - у нас ничего нет. Бизонов больше
нет. Великий отец посылает нам мало пищи - ее хватает на один день. Мы очень
голодны. Конечно, бывает рыба, запрещенная богами, нечистая. Приходится
все-таки есть ее, но она не дает силы. Несомненно, нас ждет наказание за то,
что мы едим ее. Видимо, боги покинули нас.
Нэтаки вышла и принесла наши продовольственные сумки; она передала
женщинам три или четыре банки бобов, мясные консервы с маисом, сахар, кофе и
муку. Как просветлели их лица! Как они болтали и смеялись, приготовляя
хороший обед, и потом, когда ели! Нам доставляло удовольствие смотреть на
них.
На другой день мы съездили в несколько лагерей. Положение всюду было
такое же. Не то, чтобы это был настоящий голод, но что-то очень близкое к
нему. Настолько близкое, что у самых крепких мужчин и женщин заметны были
признаки недоедания. Люди просили у меня помощи, и я раздал то, что привез с
собой. Но, конечно, все это было каплей в море по сравнению с их нуждами. В
одном из лагерей уже долгое время жила мать Нэтаки, ухаживавшая за больным
родственником; незадолго до нашего приезда он умер. Мы забрали ее из этого
голодного края и отправились обратно в форт.
Поговорив с Ягодой, я решил написать подробный отчет обо всем, что видел
в резервации, и послал эту статью для опубликования в одну нью-йоркскую
газету. [Во главе резерваций были поставлены уполномоченные Управления по
делам индейцев, так называемые агенты. Иногда среди агентов попадались
хорошие люди, искренне стремившиеся облегчить участь индейцев, но в
условиях, когда дискриминация и угнетение индейцев были национальной
политикой США, эти хорошие агенты мало что могли сделать, и при первой
возможности их заменяли послушными исполнителями воли правительства и
земельных компаний.] Я хотел, чтобы американцы знали, как обращаются с их
беспомощными подопечными. Я знал, что найдутся добрые люди, которые займутся
этим делом и позаботятся о том, чтобы индейцам послали продовольствие,
сохранили бы им жизнь. Мою статью не напечатали. Я подписывался на эту
газету и несколько месяцев после отправки рукописи заказным письмом
просматривал регулярно печатные столбцы. Увы! Я не знал, как сильно политика
влияет на замещение даже такого невысокого поста, как место агента по делам
индейцев. Я отослал свою статью газете, которая была главной опорой
правительства. Конечно, она не захотела ее печатать, и я махнул рукой на эту
затею. И Ягода, и я советовали индейцам убить своего агента - может быть,
это заставит общество обратить внимание на их нужды. Но они боялись; они
помнили об избиении, устроенном Бэкером. Теперь я знаю, куда мне нужно было
отправить эту статью. Оттуда ее бы распространили по всей стране; но я был
молод, легко терялся при неудаче, а положение в лагерях все ухудшалось и
ухудшалось. В ту зиму от настоящего голода умерло не так много индейцев.
Наступило лето. Агент выдал индейцам для посадки немного картофеля.
Кое-кто действительно посадил его, но другие так изголодались, что съели
выданное им. Ранней весной индейцы сдирали лубяной слой с сосен и тополей и
выкапывали "pomme blanche" ["белое яблоко" (франц.)], клубни, напоминающие
турнепс, и это ели. Затем наступил сезон рыбной ловли; индейцы начали ловить
форель. Кое-как прожили лето, и снова настала зима, голодная зима, зима
смерти, как ее потом назвали. Все события после этой зимы датировались,
считая от нее. В своем ежегодном летнем отчете агент пространно писал о
языческих обрядах племени, но мало говорил о его нуждах. Он писал о сотнях
акров, засаженных картофелем и турнепсом, - индейцы посадили всего, может
быть, пять акров. Он даже не намекнул на приближающееся бедствие. В течение
ряда лет в своих годичных отчетах он отмечал постоянный рост ресурсов
племени: по-видимому, теперь он не собирался взять свои слова обратно и
показать, что он лгал. Только благодаря его напряженным усилиям черноногие
поднялись на нынешнюю ступень цивилизации, "но их приверженность к языческим
обрядам чрезвычайно прискорбна".
Ранней осенью около пятидесяти палаток племени пришли к нашей ферме и
остались у нас. Здесь еще было немного антилоп, но если охота бывала
неудачной, то мы делились с ними тем, что у нас было. Никто из пришедших
осенью к форту не погиб. Но там, на территории агентства, в январе и феврале
положение стало ужасным. Старик Почти Собака день за днем регистрировал
смерть умерших от голода - по одному, по два, по три. Женщины толпились под
окнами управления, протягивали агенту исхудалых, с обвисшей кожей детей и
просили дать кружку муки, рису, бобов, маиса - чего угодно, лишь бы утолить
голод. Агент отмахивался от них. "Уходите, - говорил он сердито, - уходите!
Нет у меня ничего для вас". Разумеется, у него ничего не было. Отпущенные на
черноногих 30000 долларов исчезли - я догадываюсь куда. Часть получила
клика, захватившая Управление по делам индейцев, остальное, за вычетом
стоимости перевозки из расчета по 5 центов за фунт, ушло на покупку ненужных
вещей. Индейцы нуждались в бобах и муке, но этого они не получали. В одном
углу обнесенного забором участка управления агент держал около полусотни
кур, несколько прирученных диких гусей и уток; их ежедневно обильно кормили
племени дичь.
- Это собаки, питающиеся собачьим мясом! - воскликнула Нэтаки. - Если ты
собираешься пригласить их вождей на обед, то ищи кого-нибудь, кто приготовит
еду, потому что я готовить не буду.
И Нэтаки сдержала свое слово. Увидев, как она к этому относится, я
отыскал семейство английских полукровок, которое взяло на себя обслуживание
компании. Нэтаки потеряла в войне против кри брата и дядю, и я не мог винить
ее за такое отношение к этому племени. Однако пикуни всегда побеждали кри,
так как были храбрее, лучше вооружены и лучше ездили верхом. Некогда пикуни
сразились с кри там, где сейчас стоит город Летбридж, в провинции Альберта;
в этой битве было убито двести сорок человек кри, еще много утонуло при
попытке спастись вплавь по реке.
Не могу объяснить почему, но и я чувствовал глубокую неприязнь к кри;
может быть, потому, что враги Нэтаки, естественно, были и моими врагами. Мне
стыдно признаться я ненавидел и презирал кри, внешний их вид, ухватки, даже
язык. Я скоро выучил слова на языке кри, обозначающие различные предметы
торговли, но ни за что не применял этих названий, делая вид, что не понимаю,
и заставлял кри или требовать нужное на языке черноногих, который
большинство кри знало, или же при помощи языка жестов. Их вождь Большой
Медведь был низкорослый, широкоплечий человек с грубыми чертами лица и
маленькими глазками; волос на его голове, казалось, никогда не касался
гребень. Я никак не мог узнать, почему он стал вождем. Он, видимо, не
обладал даже средним умом, а его военные заслуги не шли в сравнение с
заслугами среднего воина из черноногих.
Еще больше, чем кри, мне были неприятны их сводные братья
французы-полукровки от индианок кри, племя ред-ривер.
Луи Риэль! Как хорошо и все же как мало я знал этого вождя восстания
ред-риверов Канады в 1885 году. Риэль был красивый мужчина, хотя его
блестящие черные глаза глядели не совсем уверенно, даже немного бегали; и у
него были такие вежливые манеры. Еще за тридцать-сорок ярдов от вас он
снимал свое широкополое сомбреро широким жестом и подходил к вам с поклонами
и улыбками, наполняя воздух высокопарными комплиментами. Он получил хорошее
образование; иезуиты готовили его в священники, но кое-какие проступки
помешали его посвящению. Я думаю, что именно образованность была причиной
поражения Риэля, так как он переоценил себя и свою силу. Все-таки я не мог
решить, действительно ли он верил в свое дело и в то, что он может исправить
несправедливое зло, как он выражался, причиненное его угнетенному и
обманутому племени, или же он затеял всю эту драку, рассчитывая, что
канадское правительство откупится от него и он будет потом жить в богатстве.
Возможно также, что в оценке самого себя, своего племени и своего положения
сказывалась неуравновешенность Риэля. Он появился у нас с приходом
ред-риверов из северных прерий и скоро стал пользоваться расположением Ягоды
благодаря исключительному умению гладко и убедительно говорить. Он хотел
получить у нас в кредит товары, чтобы торговать в своем лагере, и мы их ему
дали. В течение почти двух лет он имел у нас открытый счет. Счет и сейчас
открыт, так как он уехал, исчез в одну ночь, и остался должен семьсот
долларов.
- Так, - сказал Ягода, - пожалуй, мы с ним в расчете: он поклонился нам
приблизительно семьсот раз, и я считаю, что такие величественные и низкие
поклоны стоят примерно доллар за штуку.
Никто из ред-риверов, кроме Риэля, не имел ни малейшего представления о
силе канадцев и стоявших за ними англичан. Но он-то знал все, так как бывал
на востоке в Оттаве, Монреале и Квебеке и чтением приобрел общие знания обо
всем мире. Но здесь, близ нашего торгового пункта, он устраивал одно
собрание за другим и взвинчивал свое племя до состояния предельного
энтузиазма, уверяя что канадцев-англичан мало, что они неопытны, и индейцы
всего за несколько недель смогут покорить врагов силой оружия. Когда индейцы
спрашивали наше мнение, мы говорили, что нет ни малейшего шанса победить
канадцев, и то же самое говорил живший с ред-риверами католический священник
отец Скаллин. Он был прислан епископом Эдмонтонским, чтобы заботиться о
духовных нуждах различных племен. Скаллин бегло говорил на языках кри и
черноногих и на канадско-французском наречии. Я сомневаюсь, чтобы Риэлю
удалось вызвать восстание ред-риверов, если бы в стране сохранились бизоны.
Но когда индейцы уже не могли больше существовать охотой на бизонов и начали
голодать, они впали в отчаяние, и произошел взрыв. Восстание началось через
четыре года после того, как мы впервые обсуждали эти вопросы на берегах
Миссури. Все они, вместе взятые - кри и ред-риверы, - не смогли проявить
себя в бою так, как это сделала бы горстка черноногих. Риэля судили,
приговорили к казни и повесили как изменника.
Ред-риверы, прибывшие с севера, - дети англичан и шотландцев, совершенно
не походили на французов-полукровок: торговать и встречаться с ними было
просто удовольствием. Женщины этих ред-риверов большей частью голубоглазые,
розовощекие блондинки, а мужчины рослые, мускулистые, крепкие, воплощение
мужественности - на них приятно было смотреть. Но, позвольте! Я не должен
огульно осуждать полукровок-француженок. Я вспоминаю, что некоторые из них
казались чрезвычайно милыми, даже в темных, иностранных нарядах, в которые
они одевались. Помню, например, некую Шели, муж которой, француз, погиб во
время погони на бизонов.
Бизоны продолжали пастись поблизости от нас, и число их, видимо, не
уменьшалось, несмотря на то, что ежедневно на охоту выезжала целая орда.
Один раз я поехал с несколькими ред-риверами. Мы вскоре завидели стадо, как
только выехали за край долины. Мои спутники, скрытые от бизонов крутым
бугром, спешились, сняли шляпы и, став на колени, начали креститься.
Какой-то почтенный старец произнес длинную молитву об успехе охоты и о том,
чтобы ничего дурного не приключилось ни с ними, ни с лошадьми во время
погони. Потом они вскочили в седло и понеслись, бешенно нахлестывая лошадей
и проклиная их самыми ужасными проклятиями, какие только знали. Кое-кто,
кому не хватало слов на родном языке, орал проклятия на ломаном английском.
- Поль, - сказал я одному из ред-риверов, когда погоня кончилась, - а
если бы ты погиб во время погони, куда бы отправилась твоя душа?
- Как куда? Конечно, к доброму богу.
- Но после молитвы ты проклинал свою лошадь. Ты произносил ужасные
проклятия.
- А!.. Но ведь это говорилось в пылу погони, чтобы поганая скотина
скакала быстрее. Добрый бог несомненно знает, что я не хотел его оскорбить.
Моя - как это называется - душа отправилась бы в хорошее место.
Чтобы обслуживать бладов и большой лагерь ред-риверов, мы устроили
поздней осенью филиал нашего торгового пункта на Флат-Уиллоу-Крике, притоке
Масселшелл. Я ездил туда несколько раз в течение зимы, проезжая мимо больших
стад бизонов и антилоп; один раз я видел табун диких лошадей, гораздо более
диких, чем бизоны, среди которых они бродили. У подножия гор Сноуи, с
которых берет начало Флат-Уиллоу, водились огромные стада вапити и оленей, и
мы скупали их шкуры в большом количестве.
Редко какая семья кри и ред-риверов владела больше чем полудюжиной
лошадей. Многие кри при перенесении лагеря на новое место бывали вынуждены
идти пешком, навьючивая свое скромное имущество на собак. Однако эти индейцы
не были лентяями; они убивали бизонов и дубили множество шкур, которые
выменивали на виски, чай и табак; одежду покупали редко.
ПОСЛЕДНИЕ БИЗОНЫ
С наступлением весны черноногие и блады двинулись назад в Канаду, чтобы
получить от правительства полагающиеся им по договору деньги. Они
намеревались осенью вернуться, но сейчас перешли границу и направились на
север. Кри и ред-риверы остались около форта. За этот сезон мы наторговали
четыре тысячи шкур бизона и почти столько же шкур оленей, вапити и антилоп.
За шкуры бизона мы выручили 28000 долларов, за шкуры других животных и,
кроме того, бобровые и волчьи меха еще около 5000 долларов. Это был наш
рекордный сезон, самый выдающийся на памяти Ягоды. Замечательно, что это
произошло в то время, когда бизоны уже были почти полностью истреблены.
Мы ожидали, что проживем лето, как обычно, спокойно, но тут пришли заказы
на пеммикан и сушеное мясо от фирм, ведущих торговлю с индейцами на
территории агентства Сиу, в Дакоте, и от торговавших на Северо-западной
территории Канады. Во всех письмах говорилось одно и то же: "Бизоны исчезли,
пошлите нам для торговли столько тонн мяса и пеммикана, сколько сможете".
Кри и их сводные братья были очень довольны, когда мы сказали, что купим
все, что они нам доставят, и не теряя времени принялись охотиться. В ход
пошло всякое мясо - худые самки бизона, старые самцы, возможно, и
покалеченные лошади. Мясо сушилось широкими, тонкими пластами,
запаковывалось в тюки, перевязанные сыромятными ремнями. Пеммикан
изготовляется из истолченного в порошок сушеного мяса, смешанного с салом и
жиром, извлеченным из костей животных. Пеммикан паковался в плоские
продолговатые мешки из сырой кожи. Это покрытие, высыхая, садится, туго
сжимая наполняющую его массу; такой мешок приобретал плотность и вес камня.
Я уже не помню сколько этого товара мы запасли за лето - сушеного мяса
буквально десятки кубических ярдов, а пеммикана сотни мешков; все это мы
продали с хорошей прибылью.
Однажды в середине лета к нам в дом явился высокий стройный человек;
лицом и черными остроконечными, закрученными кверху усами он напомнил мне
портреты старинных испанских дворян. Изъяснялся он на английском, чистом
английском языке, гораздо лучшем, чем язык, которым говорили все белые в
этих местах, лучшем, чем язык многих офицеров армии, окончивших военную
академию в Уэст-Пойнте. Представляясь, он назвал себя Вильямом Джексоном.
Имя показалось мне знакомым, но я не мог сообразить, где я его слышал, пока
он не сказал, что иногда его называют Сик-си-ка-кван - Черноногий Человек.
Тогда я вспомнил. Сколько раз старик Монро говорил о нем, о своем любимом
внуке, о его храбрости и добром сердце. Я с радостью пожал его руку и
сказал:
- Я давно хотел встретиться с вами, Сик-си-ка-кван. Ваш дед мне много о
вас рассказывал.
Мы с ним крепко подружились и дружили до самой его смерти.
Никто не заставит меня поверить, что наследственность не имеет значения.
Возьмите, например, Джексона. Со стороны матери он происходит от Монро,
известной своей храбростью шотландской семьи, и Ла-Рошей, знатного
французского семейства, представители которого давно эмигрировали в Америку.
Отец его Томас Джексон принимал участие в войнах 1832 года с семинолами и
другими индейцами; прадеды его с обеих сторон сражались за независимость
Штатов. Не удивительно, что он сделал военное дело своей профессией и еще
юношей вступил разведчиком в армию Соединенных Штатов. В то время, когда
Джексон появился в нашей лавке в Керроле, он торговал с индейцами,
кочевавшими около гор Джудит. Мне не хотелось расставаться с ним. Я почти не
надеялся увидеть его снова, но несколько лет спустя встретил его в
резервации, куда "новички" с их копеечным подходом к делам загнали всех
"мужей скво", как нас называли.
Снова пришла зима; кри и ред-риверы все еще жили около нас, но бизонов
было уже не так много, как в предыдущую зиму. Область, где они паслись, тоже
уменьшилась и простиралась теперь к востоку от устья реки Джудит до
Раунд-Бьютт, на северном берегу Миссури, на расстояние в сто двадцать пять
миль; ширина этой области в сторону от реки составляла не более сорока миль.
На юг от Миссури, в районе между ней и рекой Йеллоустон, паслись гораздо
более многочисленные стада бизонов, но здесь много было и охотников. С
востока стада теснили ассинибойны и сиу-янктонаи, с юга кроу и орда белых
охотников за шкурами, появившихся в области с постройкой Северной
тихоокеанской железной дороги, сооружавшейся в то время вдоль Йеллоустона.
Среди стад бродили наши кри и ред-риверы. Больше всего истребляли бизонов
белые охотники. В эту зиму они собрали в районе вдоль реки Йеллоустон свыше
ста тысяч шкур бизонов, которые продавались владельцам кожевенных заводов
Востока примерно по два доллара за штуку. Мы приобрели две тысячи семьсот
бизоньих шкур и около тысячи шкур оленей, антилоп и вапити; все остальные
торговцы, вместе взятые, закупили приблизительно столько же. Большую часть
полученных нами шкур охотники сняли с бизонов, убитых в начале зимы. Позже,
в середине зимы, охотникам приходилось заезжать все дальше и дальше в
поисках дичи. Не было уже никаких сомнений в том, что охота на бизонов идет
к концу.
В феврале у нас истощился запас одеял для торговли, и я отправился на
торговый пункт в устье реки Джудит, взяв с собой Нэтаки. Лед на Джудит был
уже крепкий, и мы поехали по реке; каждый сидел на отдельных саночках
ред-риверов, запряженных лошадью. Приятно было скользить по гладкому льду,
по знакомой реке. Было не очень холодно, безветренно, снег не падал. В
первый день мы доехали до Дофин-Рэпидс и заночевали в домике временно
отсутствовавших лесных охотников. Они оставили записку на грубо сколоченном
столе. В записке стояло: "Будти как дома, куда пойдети, закройти двер".
Мы устроились "как дома". Нэтаки изготовила на огне хороший обед, и мы
долго сидели перед веселым огнем в удобнейших креслах. Кресло состояло
просто из сырых бизоньих шкур, натянутых на деревянные рамы, но им
пользовались, когда шкуры еще только высыхали, и оно получило превосходную
форму: каждая часть тела получала как раз нужную опору.
На другой день мы приехали на место, а на следующий день отправились
домой с грузом одеял. Около четырех часов дня показалось стадо бизонов,
бегущих через реку на юг; из оврагов у реки слышались выстрелы. Немного
спустя стал виден большой лагерь индейцев в походе; они спускались гуськом в
долину реки под нами. Сначала я забеспокоился, так как боялся, что это могут
быть ассинибойны, которые недавно убили лесного охотника. Я остановил лошадь
и спросил у Нэтаки, что нам лучше делать: гнать вперед возможно скорее или
остановиться и заночевать с индейцами.
Она внимательно вгляделась в них; они уже начали ставить палатки. Как раз
в этот момент начали поднимать и натягивать на шесты раскрашенную палаточную
кожу.
- Ой! - воскликнула Нэтаки, задохнувшись от радости, - ведь это наши!
Смотри! Они поставили священную палатку бизона. Скорее! Едем к ним.
Действительно, это была группа пикуни, предводительствуемая Хвостом
Красной Птицы, у которого мы и заночевали. Они так же были рады видеть нас,
как мы радовались встрече с ними. Мы легли спать далеко за полночь, когда
кончились дрова в палатке.
- Дело идет к концу, - сказал мне Хвост Красной Птицы. - Этой зимой
пришлось ходить на охоту очень далеко: по peкe Милк, на Волчьи горы
(Литтл-Роки), а теперь сюда, на Большую реку (Миссури), а мяса мы добывали в
обрез, только чтобы поесть, Друг, боюсь, что это наша последняя охота на
бизонов.
Я рассказал ему, что делается на юге и на востоке отсюда, что нигде нет
бизонов, если не считать малочисленных стад между этими местами и рекой
Йеллоустон, да и то стада здесь насчитывают не более сотни голов.
- Ты уверен, - спросил он, - что белые осмотрели всю страну, которая, по
их словам, лежит между двумя солеными озерами (океанами)? Не пропустили ли
они какую-нибудь большую область, где собрались наши бизоны, откуда они
могут еще вернуться?
- Нет такого места во всей стране, - ответил я, - на севере, на юге, на
востоке или на западе, где бы не прошли белые, где бы они не проходили и
сейчас, и никто из них не встречал бизонов. Не верь, как верят многие из
ваших, что белые угнали бизонов, чтобы лишить вас средств к существованию. И
белые хотят убивать бизонов, чтобы получить их шкуры и мясо, так же, как и
вы.
- Если так обстоит дело, - сказал он с глубоким вздохом, - то меня и всех
наших ждут несчастье и смерть. Мы умрем от голода.
На следующий день, когда мы ехали домой, я увидел одинокого молодого
бизона - почти годовалого. Он стоял унылый, заброшенный, на клочке, поросшем
райграсом, над рекой, Я застрелил его и снял с него шкуру, целиком с рогами
и копытами. Позже Женщина Кроу выдубила ее и украсила внутреннюю сторону
кожи яркой вышивкой из игл иглошерста. Это был мой последний бизон. Во
второй половине дня мы спугнули стадо голов в семьдесят пять, которое
подошло к замерзшей реке в поисках воды. Бизоны ринулись через речную долину
и вверх по склону в прерии. Это было последнее стадо бизонов, которое видели
мы с Нэтаки.
Моя маленькая жена и я уже давно тосковали по дому. Хотя мы любили
великую реку, ее прелестную долину и фантастические "бедленды", но не любили
народ, временно живший здесь. Нэтаки и я постоянно говорили и мечтали о
нашем доме на реке Марайас; и вот, в майское утро мы сели на борт первого
парохода, отходившего в эту навигацию в Форт-Бентон, а оттуда в форт Конрад.
Так Нэтаки и я распрощались навсегда с жизнью в прериях, с охотой на бизонов
и торговлей с индейцами.
Скоро за нами последовал и Ягода, оставив за себя на торговом пункте
человека. Торговый пункт просуществовал - в убыток - еще год, закупив всего
триста шкур, главным образом самцов бизонов, в последнюю зиму, зиму 1882-
1883 годов.
"ЗИМА СМЕРТИ"
Летние дни текли безмятежно. Мать Ягоды и Женщина Кроу развели небольшой
огород в том месте, где сливаются Драй-Форк и Марайас, и поливали его водой,
которую носили с реки. Их маис, тыквы и бобы, все, что местные жители
выращивали задолго до того, как Колумб впервые увидел Америку, росли буйно.
Старухи соорудили укрытие у самого цветущего огорода - крышу из веток
кустарника на четырех столбах. Здесь мы с Нэтаки провели много приятных
послеобеденных часов, слушая их своеобразные рассказы и еще более
своеобразные песни, которые они иногда пели. Ранней весной Ягода опять
вспахал землю плугами на быках и засеял долину овсом и пшеницей. Как ни
странно, хотя год был опять засушливый, посевы поднялись и созрели. Мы
убрали и сложили хлеб в копны, но продать урожай нам не пришлось. Свиньи
подрывали наши копны, скот и лошади вырывались из загона и топтали их - все
пошло прахом. Фермеры мы были никуда не годные.
Все лето время от времени к нам приходили пикуни и рассказывали
душераздирающие истории о том, что творится в резервации, на территории
агентства. Недельного рациона, говорили они, хватает на один день. Никакой
дичи нет. Агент не дает ничего. Пикуни, жившие около нас и вдоль реки, с
трудом добывали охотой оленей и антилоп, чтобы хоть как-то прожить, но
оставшиеся в резервации страдали от недоедания. Там жили те, кто не мог
уйти. У них не было лошадей; лошади или подыхали от кожной болезни,
распространившейся по табунам, или их пришлось продать торговцам, чтобы
купить провизию.
В октябре Нэтаки и я поехали в агентство, чтобы посмотреть, как обстоит
дело, В сумерки мы приехали в главный лагерь, расположенный у забора
управления агентства, ниже по реке. На ночь остановились у старого вождя -
Палаточного Шеста.
- Оставь наши продовольственные сумки на седлах, - сказал я Нэтаки, -
посмотрим, что они едят. Старик и жена приняли нас сердечно.
- Живо, - приказал он женщинам, - приготовьте еду для наших друзей. Они,
должно быть, проголодались за время долгой поездки.
Палаточный Шест говорил так, как будто в палатке было полно провизии. Он
радостно улыбался и потирал руки, разговаривая с нами. Но жены его не
улыбались и не торопились. Они вынули из кожаной сумки три маленьких
картофелины и поставили их вариться; из другой сумки они вынули двух форелей
по четверть фунта весом и сварили их тоже. Немного спустя, они поставили еду
перед нами.
- Это все, что у нас есть, - сказала одна из жен дрогнувшим голосом,
смахивая слезы, - все, что у нас есть. Мы очень бедны.
При этих словах Палаточный Шест уже не мог сдержаться.
- Правда, - заговорил он, запинаясь, - у нас ничего нет. Бизонов больше
нет. Великий отец посылает нам мало пищи - ее хватает на один день. Мы очень
голодны. Конечно, бывает рыба, запрещенная богами, нечистая. Приходится
все-таки есть ее, но она не дает силы. Несомненно, нас ждет наказание за то,
что мы едим ее. Видимо, боги покинули нас.
Нэтаки вышла и принесла наши продовольственные сумки; она передала
женщинам три или четыре банки бобов, мясные консервы с маисом, сахар, кофе и
муку. Как просветлели их лица! Как они болтали и смеялись, приготовляя
хороший обед, и потом, когда ели! Нам доставляло удовольствие смотреть на
них.
На другой день мы съездили в несколько лагерей. Положение всюду было
такое же. Не то, чтобы это был настоящий голод, но что-то очень близкое к
нему. Настолько близкое, что у самых крепких мужчин и женщин заметны были
признаки недоедания. Люди просили у меня помощи, и я раздал то, что привез с
собой. Но, конечно, все это было каплей в море по сравнению с их нуждами. В
одном из лагерей уже долгое время жила мать Нэтаки, ухаживавшая за больным
родственником; незадолго до нашего приезда он умер. Мы забрали ее из этого
голодного края и отправились обратно в форт.
Поговорив с Ягодой, я решил написать подробный отчет обо всем, что видел
в резервации, и послал эту статью для опубликования в одну нью-йоркскую
газету. [Во главе резерваций были поставлены уполномоченные Управления по
делам индейцев, так называемые агенты. Иногда среди агентов попадались
хорошие люди, искренне стремившиеся облегчить участь индейцев, но в
условиях, когда дискриминация и угнетение индейцев были национальной
политикой США, эти хорошие агенты мало что могли сделать, и при первой
возможности их заменяли послушными исполнителями воли правительства и
земельных компаний.] Я хотел, чтобы американцы знали, как обращаются с их
беспомощными подопечными. Я знал, что найдутся добрые люди, которые займутся
этим делом и позаботятся о том, чтобы индейцам послали продовольствие,
сохранили бы им жизнь. Мою статью не напечатали. Я подписывался на эту
газету и несколько месяцев после отправки рукописи заказным письмом
просматривал регулярно печатные столбцы. Увы! Я не знал, как сильно политика
влияет на замещение даже такого невысокого поста, как место агента по делам
индейцев. Я отослал свою статью газете, которая была главной опорой
правительства. Конечно, она не захотела ее печатать, и я махнул рукой на эту
затею. И Ягода, и я советовали индейцам убить своего агента - может быть,
это заставит общество обратить внимание на их нужды. Но они боялись; они
помнили об избиении, устроенном Бэкером. Теперь я знаю, куда мне нужно было
отправить эту статью. Оттуда ее бы распространили по всей стране; но я был
молод, легко терялся при неудаче, а положение в лагерях все ухудшалось и
ухудшалось. В ту зиму от настоящего голода умерло не так много индейцев.
Наступило лето. Агент выдал индейцам для посадки немного картофеля.
Кое-кто действительно посадил его, но другие так изголодались, что съели
выданное им. Ранней весной индейцы сдирали лубяной слой с сосен и тополей и
выкапывали "pomme blanche" ["белое яблоко" (франц.)], клубни, напоминающие
турнепс, и это ели. Затем наступил сезон рыбной ловли; индейцы начали ловить
форель. Кое-как прожили лето, и снова настала зима, голодная зима, зима
смерти, как ее потом назвали. Все события после этой зимы датировались,
считая от нее. В своем ежегодном летнем отчете агент пространно писал о
языческих обрядах племени, но мало говорил о его нуждах. Он писал о сотнях
акров, засаженных картофелем и турнепсом, - индейцы посадили всего, может
быть, пять акров. Он даже не намекнул на приближающееся бедствие. В течение
ряда лет в своих годичных отчетах он отмечал постоянный рост ресурсов
племени: по-видимому, теперь он не собирался взять свои слова обратно и
показать, что он лгал. Только благодаря его напряженным усилиям черноногие
поднялись на нынешнюю ступень цивилизации, "но их приверженность к языческим
обрядам чрезвычайно прискорбна".
Ранней осенью около пятидесяти палаток племени пришли к нашей ферме и
остались у нас. Здесь еще было немного антилоп, но если охота бывала
неудачной, то мы делились с ними тем, что у нас было. Никто из пришедших
осенью к форту не погиб. Но там, на территории агентства, в январе и феврале
положение стало ужасным. Старик Почти Собака день за днем регистрировал
смерть умерших от голода - по одному, по два, по три. Женщины толпились под
окнами управления, протягивали агенту исхудалых, с обвисшей кожей детей и
просили дать кружку муки, рису, бобов, маиса - чего угодно, лишь бы утолить
голод. Агент отмахивался от них. "Уходите, - говорил он сердито, - уходите!
Нет у меня ничего для вас". Разумеется, у него ничего не было. Отпущенные на
черноногих 30000 долларов исчезли - я догадываюсь куда. Часть получила
клика, захватившая Управление по делам индейцев, остальное, за вычетом
стоимости перевозки из расчета по 5 центов за фунт, ушло на покупку ненужных
вещей. Индейцы нуждались в бобах и муке, но этого они не получали. В одном
углу обнесенного забором участка управления агент держал около полусотни
кур, несколько прирученных диких гусей и уток; их ежедневно обильно кормили