Страница:
Резвый и Зуб угрюмо отмалчивались. Волк обвел товарищей взглядом, но не нашел отклика. Один только Соболь кивнул в ответ на незаданный вопрос. В Соболе Волк никогда не сомневался, но для остальных Лось был непререкаемым авторитетом еще с детских лет. В душе они, быть может, и осуждали его, но держали свое мнение при себе. Волк с горечью осознал, что былому единству приходит конец. Сам для себя он решил, что не простит смерти Чижа и Лебедя ни Чубу, приговорившему их, ни Лосю, одобрившему этот приговор.
Волк попытался было связаться с сидящими в подземелье товарищами, но натолкнулся на спокойное сопротивление охраны. Суранцы выразительно качнули дулами огненных арбалетов в его сторону. Взбешенный Волк затеял было с ними ссору, но, к счастью, вмешался Соболь и предотвратил кровопролитие.
Соболь попробовал договориться с тюремщиком, но толстый Гартвиг только переминался с ноги на ногу да смотрел на меченого преданными глазами. На все намеки Соболя он отвечал жалобными вздохами, но деньги взял охотно, и это вселяло надежду на будущее. Меченые не сомневались в том, какая участь уготована их товарищам. Чуб ожидал только гонца с известием о судьбе гарнизона Ожского замка, чтобы со спокойной душой привести приговор в исполнение. Волк и Соболь лихорадочно искали выход из создавшейся ситуации. Их активность не осталась без внимания: меченые то и дело натыкались на подозрительные глаза молчунов. Волк выходил из себя и разражался градом ругательств в их адрес. Долго так продолжаться не могло – рано или поздно Чуб должен был принять меры против расходившегося сержанта. К счастью, в замке появился Хой, и после его короткой фразы Волк воспрянул духом, Соболь, не доверяя прямолинейному товарищу, сам навел справки. Хой действительно был помощником тюремщика, а устроил его на службу не кто иной, как Бент Хаслумский, старый знакомый меченых. То, что благородный Бент не значился среди друзей Тора, Волк с Соболем знали, но, с другой стороны, и Хою не было причин не доверять.
– Я пойду, – уверенно заявил Волк.
Соболь сомневался, нет ли здесь ловушки. В конце концов, Бенту не составило бы труда обвести вокруг пальца простодушного Хоя. Вот только зачем это Хаслумскому: не такие уж Соболь с Волком значительные персоны, чтобы устранять их столь сложным способом.
Старый дом владетелей Нидрасских встретил меченых негостеприимно: похоже, здесь их никто не ждал – в узких окнах не было и намека на свет. Наконец Соболь разглядел слабый дымок, висевший над небольшой пристройкой в глубине обширного двора. Волк решительно толкнул дверь и первым ввалился в помещение. Соболь прикрывал его с тыла, сжимая в руках арбалет. Человек, сидящий у очага, снял шляпу, волосы упругой волной хлынули на плечи, и Соболь с некоторым удивлением опознал в незнакомце Данну. Волка же удивило присутствие совсем другой женщины, которую он никак не ожидал здесь встретить: Кристин Ингуальдская, вдова благородного Фрэя, печально улыбнулась ему. В отличие от Данны, она была в женском платье, и, как сообразил меченый, оглядев ее фигуру, не без причины. Данна держала в руках короткий узкий меч, а чуть поодаль от Кристин лежал взведенный арбалет – женщины достойно приготовились к встрече.
За годы, проведенные бок о бок в Ожском замке, Волк научился уважать Данну, хотя и не разделял страхов обычно беспечного Ары в отношении Ожской ведьмы. Во всяком случае, оружие для Данны было не в диковинку, и на нее вполне можно было положиться в драке. Но все-таки две женщины – это только две женщины, Волк, ожидавший встретить более серьезную поддержку, слегка растерялся.
– Здесь ярл Агмундский, владетели Маэларский и Брандомский. – Кристин оправилась от смущения и, заметив замешательство меченых, первой вступила в разговор.
Волка ее слова не слишком обрадовали – он плохо знал Агмундского и не доверял ему, зато Брандомского он знал очень хорошо, потому доверял ему еще меньше.
– Я ручаюсь за этих людей, – веско сказала Данна, – или мне ты тоже не веришь?
Волк только плечами пожал: ситуация не располагала к чрезмерной осторожности в выборе средств и союзников.
Данна решительно поднялась с места и пошла к двери в соседнюю комнату. Волк ухватил взглядом ее обтянутые узкими штанами ноги и неожиданно для себя вздохнул. Соболь пнул его носком сапога в голень, Кристин беззвучно рассмеялась. Данна обернулась, удивленно покосилась на смущенного Волка, но ничего не сказала. В проеме двери появился Эйрик Маэларский, приветствовавший меченых взмахом руки.
Обсуждение плана действий не заняло много времени. Данна, излагая его, прохаживалась по комнате. Короткий меч глухо позвякивал у ее крутого бедра, черные волосы то и дело падали на лицо, и она нетерпеливо отбрасывала их рукой. Вся ее высокая стройная фигура излучала такой поток энергии, что очарованный Волк только головой мотал, как заведенный, на все ее предложения.
– Бог не выдаст – свинья не съест, – подвел итог обсуждению Маэларский.
Соболь согласился с владетелем: при таком раскладе и с таким количеством сил уповать действительно можно было только на Бога да на удачу, которая, как известно, всегда на стороне безумцев.
Часть пятая
Глава 1
Глава 2
Волк попытался было связаться с сидящими в подземелье товарищами, но натолкнулся на спокойное сопротивление охраны. Суранцы выразительно качнули дулами огненных арбалетов в его сторону. Взбешенный Волк затеял было с ними ссору, но, к счастью, вмешался Соболь и предотвратил кровопролитие.
Соболь попробовал договориться с тюремщиком, но толстый Гартвиг только переминался с ноги на ногу да смотрел на меченого преданными глазами. На все намеки Соболя он отвечал жалобными вздохами, но деньги взял охотно, и это вселяло надежду на будущее. Меченые не сомневались в том, какая участь уготована их товарищам. Чуб ожидал только гонца с известием о судьбе гарнизона Ожского замка, чтобы со спокойной душой привести приговор в исполнение. Волк и Соболь лихорадочно искали выход из создавшейся ситуации. Их активность не осталась без внимания: меченые то и дело натыкались на подозрительные глаза молчунов. Волк выходил из себя и разражался градом ругательств в их адрес. Долго так продолжаться не могло – рано или поздно Чуб должен был принять меры против расходившегося сержанта. К счастью, в замке появился Хой, и после его короткой фразы Волк воспрянул духом, Соболь, не доверяя прямолинейному товарищу, сам навел справки. Хой действительно был помощником тюремщика, а устроил его на службу не кто иной, как Бент Хаслумский, старый знакомый меченых. То, что благородный Бент не значился среди друзей Тора, Волк с Соболем знали, но, с другой стороны, и Хою не было причин не доверять.
– Я пойду, – уверенно заявил Волк.
Соболь сомневался, нет ли здесь ловушки. В конце концов, Бенту не составило бы труда обвести вокруг пальца простодушного Хоя. Вот только зачем это Хаслумскому: не такие уж Соболь с Волком значительные персоны, чтобы устранять их столь сложным способом.
Старый дом владетелей Нидрасских встретил меченых негостеприимно: похоже, здесь их никто не ждал – в узких окнах не было и намека на свет. Наконец Соболь разглядел слабый дымок, висевший над небольшой пристройкой в глубине обширного двора. Волк решительно толкнул дверь и первым ввалился в помещение. Соболь прикрывал его с тыла, сжимая в руках арбалет. Человек, сидящий у очага, снял шляпу, волосы упругой волной хлынули на плечи, и Соболь с некоторым удивлением опознал в незнакомце Данну. Волка же удивило присутствие совсем другой женщины, которую он никак не ожидал здесь встретить: Кристин Ингуальдская, вдова благородного Фрэя, печально улыбнулась ему. В отличие от Данны, она была в женском платье, и, как сообразил меченый, оглядев ее фигуру, не без причины. Данна держала в руках короткий узкий меч, а чуть поодаль от Кристин лежал взведенный арбалет – женщины достойно приготовились к встрече.
За годы, проведенные бок о бок в Ожском замке, Волк научился уважать Данну, хотя и не разделял страхов обычно беспечного Ары в отношении Ожской ведьмы. Во всяком случае, оружие для Данны было не в диковинку, и на нее вполне можно было положиться в драке. Но все-таки две женщины – это только две женщины, Волк, ожидавший встретить более серьезную поддержку, слегка растерялся.
– Здесь ярл Агмундский, владетели Маэларский и Брандомский. – Кристин оправилась от смущения и, заметив замешательство меченых, первой вступила в разговор.
Волка ее слова не слишком обрадовали – он плохо знал Агмундского и не доверял ему, зато Брандомского он знал очень хорошо, потому доверял ему еще меньше.
– Я ручаюсь за этих людей, – веско сказала Данна, – или мне ты тоже не веришь?
Волк только плечами пожал: ситуация не располагала к чрезмерной осторожности в выборе средств и союзников.
Данна решительно поднялась с места и пошла к двери в соседнюю комнату. Волк ухватил взглядом ее обтянутые узкими штанами ноги и неожиданно для себя вздохнул. Соболь пнул его носком сапога в голень, Кристин беззвучно рассмеялась. Данна обернулась, удивленно покосилась на смущенного Волка, но ничего не сказала. В проеме двери появился Эйрик Маэларский, приветствовавший меченых взмахом руки.
Обсуждение плана действий не заняло много времени. Данна, излагая его, прохаживалась по комнате. Короткий меч глухо позвякивал у ее крутого бедра, черные волосы то и дело падали на лицо, и она нетерпеливо отбрасывала их рукой. Вся ее высокая стройная фигура излучала такой поток энергии, что очарованный Волк только головой мотал, как заведенный, на все ее предложения.
– Бог не выдаст – свинья не съест, – подвел итог обсуждению Маэларский.
Соболь согласился с владетелем: при таком раскладе и с таким количеством сил уповать действительно можно было только на Бога да на удачу, которая, как известно, всегда на стороне безумцев.
Часть пятая
ПРОТИВОСТОЯНИЕ
Глава 1
ПОБЕГ
С утра Гартвиг был не в духе. Хой, ушедший еще с вечера, не вернулся до сих пор, и тюремщику пришлось самому тащиться по крутым ступенькам в мрачное и сырое подземелье, от чего он начал уже отвыкать в последнее время. Тяжело дыша, обливаясь потом, он наконец достиг последней камеры, где обитали его самые беспокойные постояльцы. И что же он получил в благодарность за свои труды? Черноволосый меченый, самый нахальный из всей четверки, обозвал его толстым боровом и добавил еще несколько крепких и обидных выражений, которые и вспоминать не хочется. Нет справедливости на этом свете! Гартвиг пришел к такому выводу после недолгих раздумий.
– Пища им не нравится! – качал головой обиженный тюремщик. – Раньше-то они только на золоте едали. Капитана им подавай!
Конечно, не все выделяемые продукты идут в котел узников, но надо же, в конце концов, и совесть иметь, даже если ты меченый! Тюремщику ведь тоже пить-есть надо. Не Гартвиг завел подобные порядки, не ему их и менять.
Угроза меченых пожаловаться капитану произвела на тюремщика сильное впечатление. Вряд ли благородный Чуб станет брать в расчет старинные тюремные традиции. Кто заступится за честного трудягу, если его вдруг потащат под кнут палача? Бент Хаслумский? Держи карман шире. Преданные люди нужны всем, но оценить истинную преданность способны немногие. Не было у Гартвига худших постояльцев, чем эти проклятые меченые, и день, когда он избавится от них, будет самым лучшим в его жизни. Шел упорный слух, что Тора Нидрасского и его приятелей казнят, и этот слух был пока единственным утешением Гартвига. Вызывать к меченым капитана он не собирался. Набрасывать себе на шею веревку – покорно благодарю. Авось, меченых повесят раньше, чем их жалобы дойдут до Чуба. А пока придется пожертвовать в их пользу часть припрятанных для себя продуктов, дабы ублажить мерзавцев-случаи неслыханный в королевских тюрьмах.
Вернувшегося Хоя толстяк встретил градом ругательств, не уступающих по крепости выражения ругательствам нахального меченого. Недаром же говорят – с кем поведешься, от того и наберешься. Хой вопли начальника выслушал с обычным спокойствием, не проронив в ответ ни слова. Дикарь – он и есть дикарь.
Получив от тюремщика ключи, Хой приступил к исполнению своих обязанностей, гремя посудой. Гартвиг проводил его тоскующим взглядом – лучшие куски уплывали из рук. Будь они прокляты, эти колдуны! Было от чего затосковать Гартвигу, а от тоски и скуки есть только одно лекарство – сон.
Гартвиг проснулся оттого, что кто-то бесцеремонно тряс его за плечо. В первую минуту ему показалось, что он все еще спит и видит кошмарный сон: нахальный меченый с подвязанной левой рукой бесцеремонно встряхивал его правой. Голова Гартвига болталась из стороны в сторону, а из горла вырвался сдавленный хрип.
– Ну ты, собачья морда, – Ара отшвырнул к стене очнувшуюся жертву, – пошевеливайся.
Гартвиг нащупал было свисток, болтавшийся на шее, но жесткая затрещина, которую отвесил ему меченый, враз отрезвила тюремщика.
– К выходу, – приказал ему Тор.
– У выхода суранцы, – предупредил Хой.
Тюремщик был поражен предательством своего помощника до глубины души: вот и доверяй после этого нехристям. Меченые тихо о чем-то совещались, Гартвиг наблюдал за ними с нарастающей тревогой – подать сигнал суранцам или не стоит корчить из себя героя, дабы не нажить беды?
Меченые безоружны, если не считать длинных узких кинжалов, принесенных, надо полагать, Хоем. Конечно, Хоем, не Гартвиг же их принес! А как докажешь – кто станет слушать оправдания простого человека, если пострадают суранцы? В том, что меченые не выберутся из королевского замка, Гартвиг не сомневался, но этим негодяям терять было нечего, не то что их тюремщику. Он снова нащупал дрожащей рукой свисток, который беспечный меченый не удосужился сорвать с его шеи.
– Ну ты, свиное рыло. – Меченый не был таким уж беспечным, как это казалось на первый взгляд.
Тор и Рыжий устроились в нишах, словно специально сделанных для этой цели по обе стороны от двери. Ара здоровой рукой подхватил обомлевшего Гартвига и потащил в противоположный конец коридора. Перетрусивший тюремщик вяло переступал подгибающимися ногами, и Аре пришлось как следует его встряхнуть, чтобы привести в чувство.
– Теперь кричи, – приказал меченый.
– Что кричать? – просипел Гартвиг.
– Караул зови, – посоветовал Ара.
Хой сорвал с шеи тюремщика свисток и пронзительно засвистел. Гартвиг издал голосом звук, больше похожий на писк мыши, угодившей в западню, чем на мужественный призыв о помощи.
– Тревога, – рявкнул Ара над самым ухом тюремщика.
– А-а, – прорезался вдруг голос у толстяка, да такой высокий и сильный, что меченый счел возможным ободряюще похлопать по загривку старательного помощника.
– Режут! – оживился в ответ на одобрение Гартвиг.
Тяжелый сапоги застучали по лестнице, дверь распахнулась после мощного удара, и два суранца ворвались в коридор. Попав со света в полутьму, они на секунду замешкались, и этого оказалось достаточно для Тора и Рыжего, которые синхронно ударами в челюсть повергли на пол своих нерасторопных противников. Раздели суранцев в мгновение ока и столь же быстро связали их по рукам и ногам.
– Можешь передохнуть, – разрешил тюремщику Ара.
– Этого тоже нужно связать, – посоветовал Хой меченому.
Сердце тюремщика переполнилось ликованием, он быстро сообразил, что покойника связывать ни к чему и с готовностью протянул Хою руки. Дикарь действовал с завидной быстротой и ловкостью. Через минуту связанного Гартвига взгромоздили на любимую лежанку.
– Надо бы ему синяк поставить, – предложил предусмотрительный Сурок.
Аре это предложение очень понравилось, Гартвигу – в гораздо меньшей степени, однако он согласился, что в словах смуглолицего есть свой резон. Ара не заставил себя долго упрашивать: голова тюремщика едва не раскололась, как перезревшая тыква.
– Ну как, – участливо спросил меченый, – повторять не придется?
Гартвиг энергично замотал головой или, точнее, тем гудящим набатным гулом предметом, который временно ее заменял.
Тор осторожно просунул голову в приоткрытую дверь – фуражка с длинным козырьком почти закрывала его лицо. Выпавший за ночь снежок начал потихоньку таять, превращаясь в унылую серую кашицу. Несколько холодных капель упали Тору за воротник, он поежился и сменил позицию. Рыжий пристроился слева от него, широко расставив ноги и положив руки на свисающий с шеи арбалет. Взглянув на товарища, Тор поморщился: уж слишком отличался Рыжий от суранцев и ростом, и статью, а главное, цветом волос, выбивающимся из-под фуражки. Впрочем, предпринимать что-либо было уже поздно, оставалось надеяться, что слоняющиеся по двору меченые и суранцы не заметят столь разительной подмены.
Перекрывающая вход в замок решетка медленно поползла вверх. Груженная сеном повозка на уныло поскрипывающих осях, запряженная парой сильных коней, с трудом вкатилась через узкие ворота во двор замка. Придирчивому наблюдателю могло бы показаться странным, что два сильных коня с трудом тянут за собой воз, груженный всего лишь сеном, да и то не под самую завязку. Телега прокатилась по двору, разбрызгивая грязь во все стороны, и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, остановилась. Какой-то меченый с руганью набросился на возницу, который только руками разводил в безнадежной попытке оправдаться. Тор без труда узнал в вознице Эйрика Маэларского.
Волк оторвался наконец от стены, которую подпирал продолжительное время, и пошел к воротам, бросив на ходу что-то резкое рассерженному меченому. Тот оставил Эйрика в покое и направился в сторону главного здания выполнять отданное сержантом распоряжение. Тор скорее не увидел, а ощутил кожей, как облегченно вздохнул Эйрик Маэларский.
Хой выскользнул из подземелья и с независимым видом зашагал к конюшне. Никто не обратил внимания на маленького человечка, успевшего уже за это время примелькаться всем обитателям королевского замка. Тем временем Волк уже приблизился к воротам, возле которых суетился суранец, готовясь опустить тяжелую решетку. Сержант подошел к нему сзади вплотную и нанес быстрый удар по затылку. Успел или не успел крикнуть напарник этого суранца перед тем, как Волк опрокинул его ударом в челюсть, Тор так и не понял. Скользя сапогами по раскисающей снежной каше, он рванулся к телеге. Соболь и Хой уже выводили коней из конюшни, Рыжий прыгнул в седло прямо с земли и поскакал к воротам. Соболь и Сурок тоже через секунду оказались в седлах, и только Ара никак не мог совладать с конем. Гнедой, испуганный поднявшимся криком, встал на дыбы и, пятясь назад, потащил за собой меченого. Несколько человек уже бежали к Аре, на ходу обнажая мечи. Тор вскинул огненный арбалет и дал длинную очередь. Стрелял он поверх голов, но нападающие попадали на землю. Ара воспользовался дарованной ему передышкой и с помощью Сурка сел наконец в седло.
– Гони, – крикнул Тор Эйрику, падая на солому.
Маэларский взмахнул хлыстом, и кони буквально прыгнули с места, подминая тяжелой телегой суранца, пытавшегося перекрыть проход. Телега застряла точнехонько в воротах. Тор прыгнул на спину бесившегося коня и принялся торопливо обрубать кинжалом упряжь. Испуганный жеребец хрипел, брызгая пеной. Эйрик уже успел освободить своего вороного и первым выскочил на подъемный мост. Тор оглянулся: меченые, мешая друг другу, густо лезли на телегу, размахивая мечами и изрытая ругательства. Их крики подхлестнули жеребца, и он, обрывая последние связи с надоевшей обузой, вырвался на волю.
– К старому мосту, – крикнул Волк, приподнимаясь на стременах.
Времени было в обрез. Меченым уже удалось сдвинуть тяжелую, груженную не только сеном, но и камнями телегу, и освободить выход. Полусотня лихих наездников, озверело работая плетьми, бросилась в погоню за беглецами.
– Наши проворнее суранцев, – крикнул Тору в самое ухо Ара.
И он был прав: среди преследователей преобладали меченые, вооруженные только холодным оружием. Правда, несколько очередей все же простучало вслед бывшим узникам, но не так-то просто попасть в цель, сидя в седле, да еще на полном скаку.
– На мост, – крикнул Волк.
Восемь всадников едва успели миновать этот мост, когда за их спинами раздался оглушительный взрыв. Тор с трудом удержался в седле обезумевшего коня и оглянулся, удивленный не на шутку. Мост, который они только что миновали, рухнул в забурлившую воду, а преследователи, сгрудившись на противоположном берегу, что-то кричали, размахивая руками в бессильной ярости.
– Данна, – кивнул в сторону разрушенного моста Эйрик. – Теперь можно и передохнуть.
– Пища им не нравится! – качал головой обиженный тюремщик. – Раньше-то они только на золоте едали. Капитана им подавай!
Конечно, не все выделяемые продукты идут в котел узников, но надо же, в конце концов, и совесть иметь, даже если ты меченый! Тюремщику ведь тоже пить-есть надо. Не Гартвиг завел подобные порядки, не ему их и менять.
Угроза меченых пожаловаться капитану произвела на тюремщика сильное впечатление. Вряд ли благородный Чуб станет брать в расчет старинные тюремные традиции. Кто заступится за честного трудягу, если его вдруг потащат под кнут палача? Бент Хаслумский? Держи карман шире. Преданные люди нужны всем, но оценить истинную преданность способны немногие. Не было у Гартвига худших постояльцев, чем эти проклятые меченые, и день, когда он избавится от них, будет самым лучшим в его жизни. Шел упорный слух, что Тора Нидрасского и его приятелей казнят, и этот слух был пока единственным утешением Гартвига. Вызывать к меченым капитана он не собирался. Набрасывать себе на шею веревку – покорно благодарю. Авось, меченых повесят раньше, чем их жалобы дойдут до Чуба. А пока придется пожертвовать в их пользу часть припрятанных для себя продуктов, дабы ублажить мерзавцев-случаи неслыханный в королевских тюрьмах.
Вернувшегося Хоя толстяк встретил градом ругательств, не уступающих по крепости выражения ругательствам нахального меченого. Недаром же говорят – с кем поведешься, от того и наберешься. Хой вопли начальника выслушал с обычным спокойствием, не проронив в ответ ни слова. Дикарь – он и есть дикарь.
Получив от тюремщика ключи, Хой приступил к исполнению своих обязанностей, гремя посудой. Гартвиг проводил его тоскующим взглядом – лучшие куски уплывали из рук. Будь они прокляты, эти колдуны! Было от чего затосковать Гартвигу, а от тоски и скуки есть только одно лекарство – сон.
Гартвиг проснулся оттого, что кто-то бесцеремонно тряс его за плечо. В первую минуту ему показалось, что он все еще спит и видит кошмарный сон: нахальный меченый с подвязанной левой рукой бесцеремонно встряхивал его правой. Голова Гартвига болталась из стороны в сторону, а из горла вырвался сдавленный хрип.
– Ну ты, собачья морда, – Ара отшвырнул к стене очнувшуюся жертву, – пошевеливайся.
Гартвиг нащупал было свисток, болтавшийся на шее, но жесткая затрещина, которую отвесил ему меченый, враз отрезвила тюремщика.
– К выходу, – приказал ему Тор.
– У выхода суранцы, – предупредил Хой.
Тюремщик был поражен предательством своего помощника до глубины души: вот и доверяй после этого нехристям. Меченые тихо о чем-то совещались, Гартвиг наблюдал за ними с нарастающей тревогой – подать сигнал суранцам или не стоит корчить из себя героя, дабы не нажить беды?
Меченые безоружны, если не считать длинных узких кинжалов, принесенных, надо полагать, Хоем. Конечно, Хоем, не Гартвиг же их принес! А как докажешь – кто станет слушать оправдания простого человека, если пострадают суранцы? В том, что меченые не выберутся из королевского замка, Гартвиг не сомневался, но этим негодяям терять было нечего, не то что их тюремщику. Он снова нащупал дрожащей рукой свисток, который беспечный меченый не удосужился сорвать с его шеи.
– Ну ты, свиное рыло. – Меченый не был таким уж беспечным, как это казалось на первый взгляд.
Тор и Рыжий устроились в нишах, словно специально сделанных для этой цели по обе стороны от двери. Ара здоровой рукой подхватил обомлевшего Гартвига и потащил в противоположный конец коридора. Перетрусивший тюремщик вяло переступал подгибающимися ногами, и Аре пришлось как следует его встряхнуть, чтобы привести в чувство.
– Теперь кричи, – приказал меченый.
– Что кричать? – просипел Гартвиг.
– Караул зови, – посоветовал Ара.
Хой сорвал с шеи тюремщика свисток и пронзительно засвистел. Гартвиг издал голосом звук, больше похожий на писк мыши, угодившей в западню, чем на мужественный призыв о помощи.
– Тревога, – рявкнул Ара над самым ухом тюремщика.
– А-а, – прорезался вдруг голос у толстяка, да такой высокий и сильный, что меченый счел возможным ободряюще похлопать по загривку старательного помощника.
– Режут! – оживился в ответ на одобрение Гартвиг.
Тяжелый сапоги застучали по лестнице, дверь распахнулась после мощного удара, и два суранца ворвались в коридор. Попав со света в полутьму, они на секунду замешкались, и этого оказалось достаточно для Тора и Рыжего, которые синхронно ударами в челюсть повергли на пол своих нерасторопных противников. Раздели суранцев в мгновение ока и столь же быстро связали их по рукам и ногам.
– Можешь передохнуть, – разрешил тюремщику Ара.
– Этого тоже нужно связать, – посоветовал Хой меченому.
Сердце тюремщика переполнилось ликованием, он быстро сообразил, что покойника связывать ни к чему и с готовностью протянул Хою руки. Дикарь действовал с завидной быстротой и ловкостью. Через минуту связанного Гартвига взгромоздили на любимую лежанку.
– Надо бы ему синяк поставить, – предложил предусмотрительный Сурок.
Аре это предложение очень понравилось, Гартвигу – в гораздо меньшей степени, однако он согласился, что в словах смуглолицего есть свой резон. Ара не заставил себя долго упрашивать: голова тюремщика едва не раскололась, как перезревшая тыква.
– Ну как, – участливо спросил меченый, – повторять не придется?
Гартвиг энергично замотал головой или, точнее, тем гудящим набатным гулом предметом, который временно ее заменял.
Тор осторожно просунул голову в приоткрытую дверь – фуражка с длинным козырьком почти закрывала его лицо. Выпавший за ночь снежок начал потихоньку таять, превращаясь в унылую серую кашицу. Несколько холодных капель упали Тору за воротник, он поежился и сменил позицию. Рыжий пристроился слева от него, широко расставив ноги и положив руки на свисающий с шеи арбалет. Взглянув на товарища, Тор поморщился: уж слишком отличался Рыжий от суранцев и ростом, и статью, а главное, цветом волос, выбивающимся из-под фуражки. Впрочем, предпринимать что-либо было уже поздно, оставалось надеяться, что слоняющиеся по двору меченые и суранцы не заметят столь разительной подмены.
Перекрывающая вход в замок решетка медленно поползла вверх. Груженная сеном повозка на уныло поскрипывающих осях, запряженная парой сильных коней, с трудом вкатилась через узкие ворота во двор замка. Придирчивому наблюдателю могло бы показаться странным, что два сильных коня с трудом тянут за собой воз, груженный всего лишь сеном, да и то не под самую завязку. Телега прокатилась по двору, разбрызгивая грязь во все стороны, и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, остановилась. Какой-то меченый с руганью набросился на возницу, который только руками разводил в безнадежной попытке оправдаться. Тор без труда узнал в вознице Эйрика Маэларского.
Волк оторвался наконец от стены, которую подпирал продолжительное время, и пошел к воротам, бросив на ходу что-то резкое рассерженному меченому. Тот оставил Эйрика в покое и направился в сторону главного здания выполнять отданное сержантом распоряжение. Тор скорее не увидел, а ощутил кожей, как облегченно вздохнул Эйрик Маэларский.
Хой выскользнул из подземелья и с независимым видом зашагал к конюшне. Никто не обратил внимания на маленького человечка, успевшего уже за это время примелькаться всем обитателям королевского замка. Тем временем Волк уже приблизился к воротам, возле которых суетился суранец, готовясь опустить тяжелую решетку. Сержант подошел к нему сзади вплотную и нанес быстрый удар по затылку. Успел или не успел крикнуть напарник этого суранца перед тем, как Волк опрокинул его ударом в челюсть, Тор так и не понял. Скользя сапогами по раскисающей снежной каше, он рванулся к телеге. Соболь и Хой уже выводили коней из конюшни, Рыжий прыгнул в седло прямо с земли и поскакал к воротам. Соболь и Сурок тоже через секунду оказались в седлах, и только Ара никак не мог совладать с конем. Гнедой, испуганный поднявшимся криком, встал на дыбы и, пятясь назад, потащил за собой меченого. Несколько человек уже бежали к Аре, на ходу обнажая мечи. Тор вскинул огненный арбалет и дал длинную очередь. Стрелял он поверх голов, но нападающие попадали на землю. Ара воспользовался дарованной ему передышкой и с помощью Сурка сел наконец в седло.
– Гони, – крикнул Тор Эйрику, падая на солому.
Маэларский взмахнул хлыстом, и кони буквально прыгнули с места, подминая тяжелой телегой суранца, пытавшегося перекрыть проход. Телега застряла точнехонько в воротах. Тор прыгнул на спину бесившегося коня и принялся торопливо обрубать кинжалом упряжь. Испуганный жеребец хрипел, брызгая пеной. Эйрик уже успел освободить своего вороного и первым выскочил на подъемный мост. Тор оглянулся: меченые, мешая друг другу, густо лезли на телегу, размахивая мечами и изрытая ругательства. Их крики подхлестнули жеребца, и он, обрывая последние связи с надоевшей обузой, вырвался на волю.
– К старому мосту, – крикнул Волк, приподнимаясь на стременах.
Времени было в обрез. Меченым уже удалось сдвинуть тяжелую, груженную не только сеном, но и камнями телегу, и освободить выход. Полусотня лихих наездников, озверело работая плетьми, бросилась в погоню за беглецами.
– Наши проворнее суранцев, – крикнул Тору в самое ухо Ара.
И он был прав: среди преследователей преобладали меченые, вооруженные только холодным оружием. Правда, несколько очередей все же простучало вслед бывшим узникам, но не так-то просто попасть в цель, сидя в седле, да еще на полном скаку.
– На мост, – крикнул Волк.
Восемь всадников едва успели миновать этот мост, когда за их спинами раздался оглушительный взрыв. Тор с трудом удержался в седле обезумевшего коня и оглянулся, удивленный не на шутку. Мост, который они только что миновали, рухнул в забурлившую воду, а преследователи, сгрудившись на противоположном берегу, что-то кричали, размахивая руками в бессильной ярости.
– Данна, – кивнул в сторону разрушенного моста Эйрик. – Теперь можно и передохнуть.
Глава 2
ЛИСА В КАПКАНЕ
Чуб был взбешен не на шутку и винил во всем третьего лейтенанта, в глаза назвав его раззявой. Леденец в ответ только плечами пожал: по его мнению, во всем виноват был сам Чуб, поручивший охрану Тора суранцам. Лось по своему обыкновению молчал, и только побелевшие, плотно сжатые губы да подрагивающая, изуродованная шрамом щека выдавали ту бурю чувств, которая бушевала сейчас в груди первого лейтенанта. Леденец посочувствовал ему, но, разумеется, не вслух.
– Тора нужно остановить во что бы то ни стало. – Чуб сказал это тоном, не терпящим возражений, хотя никто и не собирался ему перечить.
– Я давно говорил… – начал было Шорох, недавно назначенный вторым лейтенантом к большому неудовольствию Леденца.
Чуб бросил на него сердитый взгляд, и Шорох увял, не докончив фразы. Второй лейтенант лишь скосил глаза на молчуна Драбанта, сидевшего напротив Леденца с видом человека, оскорбленного в лучших чувствах. Леденец молчуна терпеть не мог и никогда не упускал случая выказать ему свою неприязнь. Драбант к третьему лейтенанту относился покровительственно, но это только внешне, а что там на самом деле таится под лысым черепом, Леденец мог только догадываться. Плохо только, что Драбант оплел Лося, и теперь третий лейтенант на совете Башни остался в беспросветном меньшинстве, точнее, в полном одиночестве.
– Нужно потрясти Хаслумского, – предложил Шорох. – Этого коротышку Хоя он нам подсунул.
– Бент не дурак, – усмехнулся Леденец, – станет он дожидаться твоей тряски. Его давно уже след простыл.
– Хаслумского найти и повесить, – отрезал Чуб, – а Тором я займусь сам.
Он поднялся и в раздражении заходил по залу, тяжело печатая шаг по щербатому каменному полу. Капитан был в ярости, хотя и пытался сдерживать себя, но было и еще что-то в его сердитых глазах, абсолютно новое для Леденца, – неуверенность в них появилась. И вряд ли причиной этой неуверенности был только Тор Нидрасский. Что-то разладилось в отношениях капитана с молчунами. Собственно, они и прежде далеко не всегда ладили, но противоречия сглаживал Сет, который ныне, увы, пленен в Ожском замке. Да и стар уже Сет, и в первые среди молчунов все увереннее выдвигается Драбант, подминая под себя и своих, и меченых. Вот и Шороха он протащил во вторые лейтенанты, а Чуб не сумел этому помешать. Леденец окинул взглядом коренастую фигуру Драбанта и вдруг остро осознал, что этот ненавистный ему человек будет никак не хлипче Чуба. Во всяком случае, Лосю с ним не совладать, ибо первый лейтенант всего лишь мальчишка, а у молчуна за плечами жизнь, длиною в полвека. Жизнь, которая вместила все: и лишения, и борьбу, и разгром Башни, и ее нынешний взлет. Правда, Драбант не капитан и, по обычаю, никогда не сможет им стать. Но если обычай нельзя нарушить, то его можно обойти. Между Драбантом и первенством в Башне стоит только Чуб, но ведь капитан не вечен. Надо полагать, это понимают оба – и Чуб, и Драбант.
– Времени у нас в обрез, положение более чем серьезное. Духи прислали известие: кочевники появились в степях у границы. И, боюсь, это совсем не случайно. Кто-то сообщил им, что граница открыта, а возможно, заплатил за активность. Если серым удастся собрать под свои знамена нордлэндских владетелей да с тыла объявятся кочевники, то у нас могут возникнуть серьезные проблемы.
– Уберем Тора Нидрасского – с остальными будет проще, – уверенно сказал Шорох.
– Ты сначала убери, – зло бросил ему Леденец.
Отношения между вторым и третьим лейтенантами меченых оставляли желать лучшего, их постоянная грызня стала не на шутку раздражать Чуба.
– Хватит! – рявкнул он. – Будете скалить друг на друга зубы – выбью их обоим.
– С замком Хольм пора кончать, – сказал Лось. – Пока там сидит королева, покоя в Бурге не будет. Горожане ждут законного наследника короля Рагнвальда.
– Замок можно захватить либо с большими потерями, либо хитростью, – сказал Драбант. – Думаю, нам следует привлечь к операции Рекина Лаудсвильского, через него мы выйдем и на серых, и на Ингрид.
– Я, пожалуй, помогу Драбанту, – мягко сказал Чирс, и это были первые слова, произнесенные им за сегодняшний вечер.
– Было бы лучше, если бы ты занялся кочевниками, – нахмурился Чуб.
– Время терпит, – пожал плечами Чирс.
Леденцу показалось, что капитан с большим удовольствием услал бы куда подальше своего союзника Чирса, более того, третий лейтенант догадывался и о причинах этого странного на первый взгляд отношения к улыбчивому суранцу. Чирс и Драбант, кажется, спелись, вот только мелодия, которую исполняют дуэтом эти двое, вряд ли прозвучит гимном Башне. Леденец был почти уверен, что Чирс в последний момент сфальшивит, поставив молчуна в столь же неловкое положение, в какое он уже поставил капитана.
Рекин Лаудсвильский отлично понимал всю сложность своего положения в логове меченых после бегства Хаслумского. Это было тем более досадно, что он уже нащупал подходы к некоторым весьма влиятельным приграничным владетелям и усиленно обрабатывал их в нужном направлении. Побег Тора Нидрасского из-под самого носа капитана меченых лил воду на мельницу Рекина, которая и без того работала на полных оборотах благодаря золоту Брандомского. Благородный Бьерн, надо отдать ему должное, проявил неожиданную щедрость, чего нельзя было сказать о Труффинне Унглинском, ворчавшем по поводу каждой монеты. Конечно, не все золото доходило до приграничных владетелей, кое-что прилипало к рукам Рекина как плата за риск, однако в большом деле не без потерь. Это понимал Брандомский, но не вполне осознавал генерал серых, человек, по мнению Лаудсвильского, слишком прижимистый для той роли, которую он пытался играть. Пока что Рекин пользовался доверием Чуба, и даже Чирс, этот загадочный пришелец из чужого мира, несколько раз благосклонно улыбнулся ему. Косились, правда, в сторону владетеля молчуны, но эти никогда и никому не доверяли.
Еще одно обстоятельство было в пользу Лаудсвильского: и в королевском замке, и вне его стен было хорошо известно, что благородные Бент и Рекин никогда не состояли в дружеских отношениях. И потому Лаудсвильский не усмотрел ничего подозрительного в предложении Шороха помочь в розысках опального Бента. Рекин проявил рвение и без особого труда установил, что Хаслумский укрылся в замке Хольм под крылышком королевы Ингрид. Это известие не слишком обрадовало Шороха и глубоко опечалило самого Лаудсвильского. Хаслумский был человеком хоть и не умным, но красноречивым, и, конечно, он без труда сумеет очаровать одинокую женщину, учитывая трагическую ситуацию, в которой та оказалась. И когда пробьет час победы, заслуги истинных героев будут забыты, а восторжествует Бент Хаслумский, человек, бездарно загубивший даже то небольшое дело, которое ему было поручено.
Задача самого Рекина была куда сложнее: во-первых, нельзя было допустить падения замка Хольм, во-вторых, требовалось поссорить владетелей Приграничья с мечеными, в-третьих, необходимо было во что бы то ни стало стравить Чуба с Тором. Что и говорить, Лаудсвильский был не из тех людей, которые, взвалив тяжелую ношу на плечи других, поплевывают в потолок. Обстоятельства благоприятствовали ему, но нельзя сбрасывать со счетов усилия самого Рекина, во всяком случае, владетель скорее склонен был преувеличивать свои заслуги в глазах соратников по борьбе, чем преуменьшать их. А оправданием ему служило то, что в случае провала агента ордена ждали большие неприятности, и этого не мог отрицать никто.
Сегодня Лаудсвильскому предстояла встреча, которую ни в коем случае нельзя было пропустить. Владетель принял все мыслимые меры предосторожности, но на душе его все равно было неспокойно. Конечно, он не стал бы рисковать собственной шкурой только для того, чтобы повидать Унглинского и выслушать его глуповатые инструкции. Рекину нужен был весомый аргумент для решительного разговора с приграничными владетелями. Речь шла о золоте, и дать его могли Брандомский, Маэларский, возможно, Тор Нидрасский, ну и, разумеется, Труффинн Унглинский, которому пора было раскошеливаться по-настоящему, не ограничиваясь мелкими подачками.
Генерал ордена встретил Лаудсвильского сердечно. Еще бы, благородный Рекин был последней надеждой серых, от его изворотливости и ума зависело сейчас, быть ли Нордлэнду свободным, или над ним нависнет вечная мгла. Лаудсвильский без стеснения высказал эти свои соображения Унглинскому. Благородный Труффинн заслуг благородного Рекина не отрицал, но сумма, в которую он их оценивал, была значительно скромнее той, на которую претендовал Лаудсвильский. Ситуация сложилась неприглядная: Рекин настаивал, Труффинн энергично отбивался, изнемогая в борьбе. Приход приграничных владетелей спас Унглинского от поражения, точнее, дал ему необходимую передышку. Благородные Брандомский и Агмундский с удивлением посматривали на разгоряченных спором главарей серого ордена. Унглинский поспешил придать своему одутловатому покрасневшему от гнева лицу приличествующее обстоятельствам выражение. Лаудсвильский же был настроен воинственно – более удобный случай запустить руку в казну ордена мог и не представиться.
– Хаслумский сбежал, – сообщил он приграничным владетелям, – и не нашел ничего лучше, как спрятаться за юбкой королевы. Чуб рвет и мечет. Штурм замка Хольм становится неотвратимым.
– Тора нужно остановить во что бы то ни стало. – Чуб сказал это тоном, не терпящим возражений, хотя никто и не собирался ему перечить.
– Я давно говорил… – начал было Шорох, недавно назначенный вторым лейтенантом к большому неудовольствию Леденца.
Чуб бросил на него сердитый взгляд, и Шорох увял, не докончив фразы. Второй лейтенант лишь скосил глаза на молчуна Драбанта, сидевшего напротив Леденца с видом человека, оскорбленного в лучших чувствах. Леденец молчуна терпеть не мог и никогда не упускал случая выказать ему свою неприязнь. Драбант к третьему лейтенанту относился покровительственно, но это только внешне, а что там на самом деле таится под лысым черепом, Леденец мог только догадываться. Плохо только, что Драбант оплел Лося, и теперь третий лейтенант на совете Башни остался в беспросветном меньшинстве, точнее, в полном одиночестве.
– Нужно потрясти Хаслумского, – предложил Шорох. – Этого коротышку Хоя он нам подсунул.
– Бент не дурак, – усмехнулся Леденец, – станет он дожидаться твоей тряски. Его давно уже след простыл.
– Хаслумского найти и повесить, – отрезал Чуб, – а Тором я займусь сам.
Он поднялся и в раздражении заходил по залу, тяжело печатая шаг по щербатому каменному полу. Капитан был в ярости, хотя и пытался сдерживать себя, но было и еще что-то в его сердитых глазах, абсолютно новое для Леденца, – неуверенность в них появилась. И вряд ли причиной этой неуверенности был только Тор Нидрасский. Что-то разладилось в отношениях капитана с молчунами. Собственно, они и прежде далеко не всегда ладили, но противоречия сглаживал Сет, который ныне, увы, пленен в Ожском замке. Да и стар уже Сет, и в первые среди молчунов все увереннее выдвигается Драбант, подминая под себя и своих, и меченых. Вот и Шороха он протащил во вторые лейтенанты, а Чуб не сумел этому помешать. Леденец окинул взглядом коренастую фигуру Драбанта и вдруг остро осознал, что этот ненавистный ему человек будет никак не хлипче Чуба. Во всяком случае, Лосю с ним не совладать, ибо первый лейтенант всего лишь мальчишка, а у молчуна за плечами жизнь, длиною в полвека. Жизнь, которая вместила все: и лишения, и борьбу, и разгром Башни, и ее нынешний взлет. Правда, Драбант не капитан и, по обычаю, никогда не сможет им стать. Но если обычай нельзя нарушить, то его можно обойти. Между Драбантом и первенством в Башне стоит только Чуб, но ведь капитан не вечен. Надо полагать, это понимают оба – и Чуб, и Драбант.
– Времени у нас в обрез, положение более чем серьезное. Духи прислали известие: кочевники появились в степях у границы. И, боюсь, это совсем не случайно. Кто-то сообщил им, что граница открыта, а возможно, заплатил за активность. Если серым удастся собрать под свои знамена нордлэндских владетелей да с тыла объявятся кочевники, то у нас могут возникнуть серьезные проблемы.
– Уберем Тора Нидрасского – с остальными будет проще, – уверенно сказал Шорох.
– Ты сначала убери, – зло бросил ему Леденец.
Отношения между вторым и третьим лейтенантами меченых оставляли желать лучшего, их постоянная грызня стала не на шутку раздражать Чуба.
– Хватит! – рявкнул он. – Будете скалить друг на друга зубы – выбью их обоим.
– С замком Хольм пора кончать, – сказал Лось. – Пока там сидит королева, покоя в Бурге не будет. Горожане ждут законного наследника короля Рагнвальда.
– Замок можно захватить либо с большими потерями, либо хитростью, – сказал Драбант. – Думаю, нам следует привлечь к операции Рекина Лаудсвильского, через него мы выйдем и на серых, и на Ингрид.
– Я, пожалуй, помогу Драбанту, – мягко сказал Чирс, и это были первые слова, произнесенные им за сегодняшний вечер.
– Было бы лучше, если бы ты занялся кочевниками, – нахмурился Чуб.
– Время терпит, – пожал плечами Чирс.
Леденцу показалось, что капитан с большим удовольствием услал бы куда подальше своего союзника Чирса, более того, третий лейтенант догадывался и о причинах этого странного на первый взгляд отношения к улыбчивому суранцу. Чирс и Драбант, кажется, спелись, вот только мелодия, которую исполняют дуэтом эти двое, вряд ли прозвучит гимном Башне. Леденец был почти уверен, что Чирс в последний момент сфальшивит, поставив молчуна в столь же неловкое положение, в какое он уже поставил капитана.
Рекин Лаудсвильский отлично понимал всю сложность своего положения в логове меченых после бегства Хаслумского. Это было тем более досадно, что он уже нащупал подходы к некоторым весьма влиятельным приграничным владетелям и усиленно обрабатывал их в нужном направлении. Побег Тора Нидрасского из-под самого носа капитана меченых лил воду на мельницу Рекина, которая и без того работала на полных оборотах благодаря золоту Брандомского. Благородный Бьерн, надо отдать ему должное, проявил неожиданную щедрость, чего нельзя было сказать о Труффинне Унглинском, ворчавшем по поводу каждой монеты. Конечно, не все золото доходило до приграничных владетелей, кое-что прилипало к рукам Рекина как плата за риск, однако в большом деле не без потерь. Это понимал Брандомский, но не вполне осознавал генерал серых, человек, по мнению Лаудсвильского, слишком прижимистый для той роли, которую он пытался играть. Пока что Рекин пользовался доверием Чуба, и даже Чирс, этот загадочный пришелец из чужого мира, несколько раз благосклонно улыбнулся ему. Косились, правда, в сторону владетеля молчуны, но эти никогда и никому не доверяли.
Еще одно обстоятельство было в пользу Лаудсвильского: и в королевском замке, и вне его стен было хорошо известно, что благородные Бент и Рекин никогда не состояли в дружеских отношениях. И потому Лаудсвильский не усмотрел ничего подозрительного в предложении Шороха помочь в розысках опального Бента. Рекин проявил рвение и без особого труда установил, что Хаслумский укрылся в замке Хольм под крылышком королевы Ингрид. Это известие не слишком обрадовало Шороха и глубоко опечалило самого Лаудсвильского. Хаслумский был человеком хоть и не умным, но красноречивым, и, конечно, он без труда сумеет очаровать одинокую женщину, учитывая трагическую ситуацию, в которой та оказалась. И когда пробьет час победы, заслуги истинных героев будут забыты, а восторжествует Бент Хаслумский, человек, бездарно загубивший даже то небольшое дело, которое ему было поручено.
Задача самого Рекина была куда сложнее: во-первых, нельзя было допустить падения замка Хольм, во-вторых, требовалось поссорить владетелей Приграничья с мечеными, в-третьих, необходимо было во что бы то ни стало стравить Чуба с Тором. Что и говорить, Лаудсвильский был не из тех людей, которые, взвалив тяжелую ношу на плечи других, поплевывают в потолок. Обстоятельства благоприятствовали ему, но нельзя сбрасывать со счетов усилия самого Рекина, во всяком случае, владетель скорее склонен был преувеличивать свои заслуги в глазах соратников по борьбе, чем преуменьшать их. А оправданием ему служило то, что в случае провала агента ордена ждали большие неприятности, и этого не мог отрицать никто.
Сегодня Лаудсвильскому предстояла встреча, которую ни в коем случае нельзя было пропустить. Владетель принял все мыслимые меры предосторожности, но на душе его все равно было неспокойно. Конечно, он не стал бы рисковать собственной шкурой только для того, чтобы повидать Унглинского и выслушать его глуповатые инструкции. Рекину нужен был весомый аргумент для решительного разговора с приграничными владетелями. Речь шла о золоте, и дать его могли Брандомский, Маэларский, возможно, Тор Нидрасский, ну и, разумеется, Труффинн Унглинский, которому пора было раскошеливаться по-настоящему, не ограничиваясь мелкими подачками.
Генерал ордена встретил Лаудсвильского сердечно. Еще бы, благородный Рекин был последней надеждой серых, от его изворотливости и ума зависело сейчас, быть ли Нордлэнду свободным, или над ним нависнет вечная мгла. Лаудсвильский без стеснения высказал эти свои соображения Унглинскому. Благородный Труффинн заслуг благородного Рекина не отрицал, но сумма, в которую он их оценивал, была значительно скромнее той, на которую претендовал Лаудсвильский. Ситуация сложилась неприглядная: Рекин настаивал, Труффинн энергично отбивался, изнемогая в борьбе. Приход приграничных владетелей спас Унглинского от поражения, точнее, дал ему необходимую передышку. Благородные Брандомский и Агмундский с удивлением посматривали на разгоряченных спором главарей серого ордена. Унглинский поспешил придать своему одутловатому покрасневшему от гнева лицу приличествующее обстоятельствам выражение. Лаудсвильский же был настроен воинственно – более удобный случай запустить руку в казну ордена мог и не представиться.
– Хаслумский сбежал, – сообщил он приграничным владетелям, – и не нашел ничего лучше, как спрятаться за юбкой королевы. Чуб рвет и мечет. Штурм замка Хольм становится неотвратимым.